CC BY
144
УДК 82.09
Воронежский государственный технический университет
канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка и межкультурной коммуникации
Скуридина С.А.
Россия, г. Воронеж, тел. +7(920)404-04-48 e-mail: saskuridina@ya.ru
студент 2 курса направления «Журналистика» Хрупин А.В.
Россия, г. Воронеж, тел. +7(951)875-21-64 e-mail: deadlol96abc@yandex.ru
Voronezh State Technical University The chair of Russian Language and Cross-Cultural Communication PhD, associate professor
Skuridina S.A.
Russia, Voronezh, +7(920)404-04-48 e-mail: saskuridina@ya.ru
2 year student offield of studying «Journalism»
Khrupin A.V.
Russia, Voronezh, +7(951)875-21-64 e-mail: deadlol96abc@yandex.ru
С.А. Скуридина, А.В. Хрупин
«ЗАПИСКИ ИЗ МЁРТВОГО ДОМА» Ф.М.ДОСТОЕВСКОГО: О СПЕЦИФИКЕ НАЗВАНИЯ
В статье рассказывается об особенностях названия романа Ф.М.Достоевского «Записки из Мертвого дома». Отмечается несовпадение жанра, обозначенного в заголовке и данного издателем, и указанного в тексте самим Александром Петровичем Горянчиковым. Символичность названия рассматривается с точки зрения реализации мифопоэтической оппозиции живое-мертвое.
Ключевые слова: Ф.М.Достоевский, ономастика, название, «Записки из Мертвого дома», жанр.
S.A. Skuridina, A.V. Khrupin
«NOTES FROM THE MORTAL HOUSE» BY F.M. DOSTOYEVSKY: ABOUT THE SPECIFICITY OF TITLE
The article describes the features of the title of F.M. Dostoyevsky's novel "Notes from the Dead House." There is a discrepancy between the genre, indicated in the title and given by the publisher, and the one mentioned in the text by Alexander Petrovich Gorianchikov himself. Symbolism of the title is considered from the point of view of realization of the mythopoetic opposition alive-dead.
Key words: F.M. Dostoyevsky, onomastics, title, «Notes from the Dead House», genre.
Заглавие в течение последних десятилетий привлекает серьезное внимание исследований, что обусловлено уникальным положением заголовка в тексте, а также многообразием его функций. Заголовок заключает смысл, раскрывает стилистику, жанровое своеобразие произведения с проекцией на поэтику. Название - это смысловая квинтэссенция текста, поэтому часто может рассматриваться как своеобразный ключ к его пониманию. Графическое оформление привлекает внимание читателя к заголовку и воспринимается читателями как наиболее заметная часть художественного произведения. Как пишет С. Кржижановский: «Заглавие - книга ин рестрикто, книга - заглавие ин
Скуридина С.А., Хрупин А.В., 2017
экстенсо» [7, с. 3].
Название нередко зависит не только от выбора автора, который может быть обусловлен различными обстоятельствами, связанными с личной и общественной жизнью, но и от мнения тех, кто выпускает в свет новое произведение (редакторы, издатели, цензоры).
Заглавие можно рассмотреть как сложный многофункциональный элемент художественного текста: «Сложность порождается двойственностью «обращенности» заглавия: одновременно «во вне» (к читателю) и «внутрь» (к тексту, который оно обозначает). Именно поэтому заглавие оказывается «проспективно» (оно предваряет наше знание о тексте, «обещает» текст) и «ретроспективно» (по окончании чтения читатель возвращается к заглавию, осмысляя его только теперь в совокупности тех смыслов, что заложены в нем автором)» [5].
В 1862 году в журнале «Время» состоялась первая публикация художественного произведения Ф.М.Достоевского «Записки из Мертвого дома». Мертвым домом автор называет каторгу, расположенную в Сибири.
Если обратиться к черновикам писателя, то можно увидеть, что Ф.М.Достоевский очень тщательно выбирал названия для своих произведений. В название «Записки из Мертвого дома» заложено жанровое определение произведения. Записки - это жанр, который связан с размышлениями о пережитом и подразумевает выражение личного отношения автора или рассказчика к описываемому. В русской литературе записки как литературный жанр оформляются в конце XVIII - начале XIX веков. В воспоминаниях барона Врангеля отмечается, что, находясь в Семипалатинске, Ф.М.Достоевский читал «Записки ружейного охотника» [2, с. 66].
Для творчества Ф.М.Достоевского характерно использование очевидца событий в качестве автора (например, в романе «Бесы»), что способствует формированию доверительного отношения читателя к автору, в результате чего написанное воспринимается не как вымысел, а как правда, с присущей подобному жанру фактологичностью. Так в «Записках из Мертвого дома», сделав своим героем каторжанина, Ф.М.Достоевский передает повествование полностью в его руки, наделяя Александра Петровича Горян-чикова, автора записок, мыслями и эмоциями, пережитыми самим Ф.М.Достоевским на каторге в Омске, где он пребывал с 1850-го по 1854-й год. Форма записок позволяет герою произведения стать творцом автобиографии и наиболее точно и полно передать свое эмоционально-психологическое состояние читателю.
Интересно, что жанровое определение издателя рукописи, найденной после смерти Горянчикова, не соответствует определению жанра самого сочинителя. «Но каторжные записки - «Сцены из Мертвого дома», - как называет он их сам где-то в своей рукописи, показались мне не совсем безынтересными», - замечает издатель во введении [4, т. 4, с.8]. «Сцены» как жанр предполагают драматическое представление важнейших событий жизни. Действительно, главы романа «Записки из Мёртвого дома» это отдельные эпизоды из жизни каторжан, объединённые общей идеей. Меняя в названии жанр сцен на жанр записок, а соответственно, меняя пространственно-временные отношения «здесь и сейчас» на «там и тогда», издатель, казалось бы, снимает остроту проблем. Но внимательный читатель понимает, что ремарка, приведенная выше, несомненно, важна для понимания романа, ведь это авторское определение жанра, а автор - человек, прошедший через каторгу, для которого изображаемые события даже в воспоминаниях остаются событиями «здесь и сейчас».
Во время работы над романом Ф.М.Достоевский обсуждает с бароном Врангелем возможность отказа в напечатании романа: «Начать печатать эти «Записки»
Достоевскш предполагалъ въ январЪ 1860 года, и между нами было решено, что если цензура не пропуститъ многое, то рукопись эту я черезъ е. в. принца Ольденбургскаго
доставлю для прочтешя императриц^ Марш Александровы^. Но все обошлось и безъ этого шага » [2, с. . 202]. Но, как известно, цензоры обвинили Ф.М.Достоевского в изображении недостаточно сурового наказания каторжан, в связи с чем писателю пришлось написать дополнение к основному тексту, которое так и осталось в Цензурном комитете, не попав на страницы романа.
Интересно оксюморонное словосочетание «мертвый дом». В толковом словаре В.И.Даля дом - «строение для житья; в городе жилое строенье; хоромы; в деревне, изба со всеми ухожами и хозяйством». То есть, дом - для живых, в противном случае, это уже не дом, а склеп. Среди основных функций дома особое место занимает защитная: дом защищает от того неведомого, что ожидает человека за пределами дома. Но в романе Ф.М.Достоевского мы видим смену полюсов: дом уже обеспечивает защиту не своим жильцам, а людям по ту сторону его границ: «За этими воротами был светлый, вольный мир, жили люди, как и все. Но по сю сторону ограды о том мире представляли себе как о какой-то несбыточной сказке. Тут был свой особый мир, ни на что более не похожий, тут были свои особые законы, свои костюмы, свои нравы и обычаи, и заживо Мертвый дом, жизнь - как нигде, и люди особенные» [4, т. 4, с. 9]. Смена полюсов неслучайна, ведь «статус преступника подразумевает положение выключенности из основной социальной иерархии: преступник пребывает вне общества и активно ему противостоит, будучи активным изгоем, он находится вне культурного пространства» [8].
Дом в фольклорной модели мира является интегрирующим смысловым звеном системы отношений человека и мира. «С одной стороны, дом принадлежит человеку, олицетворяя целостный вещный мир человека, - замечает Т.В.Цивьян. - С другой стороны, дом связывает человека с внешним миром, являясь в определенном смысле репликой внешнего мира, уменьшенной до размеров человека» [9]. Так в «Записках из Мертвого дома» каторжный острог, представленный как локус, становится местом сосредоточения людей разных национальностей, выходцев из разных сословий, вместе с их пороками и достоинствами являющихся важнейшим источником архетипов для произведения, воспринимается читателем как топос - место разворачивания глубинных смыслов .
В мифологическом сознании в контексте существующей оппозиции живое-мертвое разделяют смерть физическую и социальную, причем физическая предшествует социальной [1, с. 131]. В тексте романа все наоборот: социальная смерть наступает до физической как следствие нарушения человеческих законов и заповедей Божьих.
Традиционное омовение тела умершего перекликается в романе со сценой в бане, когда Александра Петровича моет один из арестантов: «Петров объявил, что вымоет меня с ног до головы, так что «будете совсем чистенькие» [4, т. 4, с. 99]. Омовение умершего - это очищение его от всего живого. Как известно, в каторжный острог нельзя было приносить ничего из мира живых, с которым до перехода границ мертвого дома был связан арестант. Как указывает А.К.Байбурин, «сопутствующая омовению нагота, отсутствие знаков принадлежности культуре, одновременно означает "натурализацию" человека, своего рода возвращение к исходному, «природному» состоянию до-жизни» [1, с.43].
Существуют представления о бане как об одной из многочисленных мифологиче-
ских границ, отделяющих мир живой от мира потусторонних существ - божеств и мертвых» [6, с. 3]. Баня у Ф.М.Достоевского ассоциируется с адом: «...баня была по преимуществу простонародная, ветхая, грязная, тесная, и вот в эту-то баню и повели наш острог. <...> Когда мы растворили дверь в самую баню, я думал, что мы вошли в ад» [4, т. 4, с. 98]. В связи с этим можно говорить об амбивалентности образа бани и ада у Ф.М.Достоевского. «Мне пришло на ум, что если все мы вместе будем когда-нибудь в пекле, то оно очень будет похоже на это место», - говорит Горянчиков [4, т. 4, с. 99], как бы отмечая, что перед нами уже не люди, а существа потустороннего мира, черти, окружившие адский котел. В результате ритуального омовения человек лишается последних признаков принадлежности живым. Новое состояние закрепляется его переодеванием в одежду мертвых: «достали мне, конечно за деньги, сундучок с замком, чтоб спрятать в него уже выданные мне казенные вещи и несколько моего белья» [4, т. 4, с. 25]; «Собственная одежда есть, ваше высокоблагородие, - отвечал жандарм, как-то мгновенно вытянувшись, даже с небольшим вздрагиванием. Его все знали, все о нем слышали, он всех пугал». - «Всё отобрать. Отдать им только одно белье, и то белое, а цветное, если есть, отобрать» [4, т. 4, с. 214].
Образную символику смерти поддерживает и параллелизм надевания кандалов арестантам и связывание рук покойника.
Введенный Ф.М.Достоевским мотив смерти позволяет рассматривать дом как гроб, что перекликается с фразой, встречающейся в письме к младшему брату Андрею из Семипалатинска от 6 ноября 1854 года: «А те четыре года считаю я за время, в которое я был похоронен живой и закрыт в гробу» [4, т. 28, кн.1, с. 181], то есть, Мертвый дом - это дом мертвых заживо.
Как видим, заглавие в творчестве Ф.М.Достоевского - всегда смысловая или композиционная доминанта текста, рассмотрение которой позволяет глубже понять систему образов произведения, его конфликт или развитие авторской идеи. Метафоричность названия произведения можно трактовать следующим образом: попав за стены острога, переступив границу между миром живых и миром мертвых, надев на себя казенную каторжную одежду поверх таких же казенных кандалов, человек перестает существовать для того мира из которого он прибыл, для этого мира он уже мертв. Но без смерти нет и жизни: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Евангелие от Иоанна (глава XII, 24). Неслучайно в романе мы встречаем упоминание грязной одежды как символа живого, ведь, по свидетельству А.К.Байбурина [1, а 109], одежда умерших могла быть и не новой, но обязательно выстиранной: «Вдруг сквозь толпу протеснился молодой арестант, неся в руках самые старые, грязные и разорванные летние свои шаровары, с придачею казенных подверток» [4, т. 4, с. 93].
Лейтмотивом через творчество Ф.М.Достоевского проходит идея нравственного возрождения через «смерть», через духовные и физические страдания. Умерев духовно, человек, нося на себе клеймо арестанта, воскресает в новом для себя мире. Заняв свое место на нарах, он погружается в тяжелую каторжную жизнь, наполненную бесплатным физическим трудом и повседневной суетой, делая мертвый снаружи дом живым изнутри.
Важно, что идея перерождения самым непосредственным образом связана у Достоевского с религией, с верой в Бога. Только истинно уверовавшие, по убеждению писателя, достигнут спасения. Неслучайно, что единственная книга, разрешенная в остро-
ге и символизирующая духовное возрождение, - Библия стала для Алея не только учебником чтения, но и учебником жизни, которая невозможна без веры в свое воскресение: «Есть натуры до того прекрасные от природы, до того награжденные богом, что даже одна мысль о том, что они могут когда-нибудь измениться к худшему, вам кажется невозможною. За них вы всегда спокойны» [4, т. 4, с. 52].
Библиографический список
1. Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. СПб.: Наука, 1993. 253 с.
2. Врангель А.Е. Воспоминашя о ©. М. Достоевскомъ въ Сибири. С.-Петербургъ, 1912. 221 с.
3. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М.: Терра, 1995. Т. 1. 702 с.
4. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30-ти тт. Л.: Наука, 1972-1988.
5. Загидуллина М.В. Заглавие. URL: http://www.fedordostoevsky.ru/research/aesthetics-poetics/152/) (дата обращения - 15.05.2017).
6. Иванова А.А. Банник // Русская словесность. 1996. № 2.
7. Кржижановский С. Поэтика заглавий. Никитинские субботники. М., 1931.
8. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Изгои и изгойничество как социально-психологическая позиция в русской культуре преимущественно допетровского периода («свое» и «чужое» в истории русской культуры) // Ученые записки ТГУ. Тарту, 1982. Вып. 576.).
9. Цивьян Т.В. Дом в фольклорной модели мира (на материале балканских загадок) // Семиотика культуры. Труды по знаковым системам X. Тарту, 1978. С. 65.
References
1. Baiburin A.K. Ritual in traditional culture. Structural and semantic analysis of the Eastern Slavic rites. SPb.: Science, 1993. 253 p.
2. Wrangel A.E. Memoirs of F.M. Dostoyevsky in Siberia. St. Petersburg, 1912. 221 p.
3. Dal V. The explanatory dictionary of the living Great Russian language: in 4 vols. M.: Terra, 1995. V. 1. 702 p.
4. Dostoevsky F.M. Complete works in 30 vols. L.: Science, 1972-1988.
5. Zagidullina M.V. Title. URL: http://www.fedordostoevsky.ru/research/aesthetics-poetics/152/) (circulation date is May 15, 2017).
6. Ivanova, A.A. Bannik // Russian Language. 1996. № 2.
7. Krzhizhanovsky S. Poetics of titles. Nikitin subbotniks. M., 1931.
8. Lotman Yu.M., Uspensky B.A. Outcasts and outlawing as a socio-psychological position in Russian culture mostly pre-Petrine period («their» and «someone else's» in the history of Russian culture) // Uchenye zapiski TSU. Tartu, 1982. Issue. 576.).
9. Tsivyan T.V. House in the folklore model of the world (based on Balkan mysteries) // Semiotics of culture. Proceedings on sign systems X. Tartu, 1978. P. 65.
УДК: 82
Санкт-Петербургский государственный Медицинский университет им. И.И. Мечникова
канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка Белова А.В.
Россия, Санкт-Петербург, +79119447714 e-mail: ioanna.ventina@gmail.com
St. Petersburg State Medical University named after I.I. Mechnikov
PhD, assistant professor of Russian language Belova A.V.
Russia, Saint-Petersburg, +79119447714 e-mail: ioanna.ventina@gmail.com
А.В. Белова
«ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ ХОТЕЛ ...»: ЭПИСТОЛЯРНЫЙ РОМАН АЛЕКСАНДРА ЧЕХОВА
В статье рассматривается эпистолярное наследие старшего брата Антона Чехова Александра Павловича Чехова.
Ключевые слова: Александр Чехов, эпистолярный текст, биография, языковая личность.
A.V. Belova
«HISTORY OF THE HUMAN WHO WANTED ...»: THE EPISTOLAR ROMAN OF ALEXANDER CHEKHOV
The article examines the epistolary heritage of Anton Chekhov's older brother, Aleksandr Pavlovich Chekhov.
Key words: Alexander Chekhov, epistolary text, biography, language personality.
«Письмо легко приноравливается к интересам и стилю своей эпохи. Оно представляет игровую площадку молодым авторам, чтобы они учились использовать возможности языка, оттачивать мысли и завоевывать внимание непростой читательской аудитории» [7, с. 169], - пишет У.М. Тодд III в работе, посвященной изучению эпистолярной традиции в России. В частности, он упоминает и о письмах Антона Чехова, демонстрирующих, по словам автора, «разговорный стиль, тонкие литературные суждения, достоинство и самоиронию» [7].
По мысли Р. Белнапа, письма А.П. Чехова можно разделить на три группы: деловые, дружеские и нравоучительные. В отношении писем Александра Чехова (к брату Антону Павловичу), можно сказать, что большинство их, полных юмора, анекдотов, шуточной ругани и игрой слов, относится к категории дружеского письма. В этом смысле можно говорить об элементах стиля делового письма лишь в тех случаях, когда обсуждаются издательские проблемы братьев.
Письма Александра Чехова полны различных набросков, сюжетов, пародий, лирических текстов (особенно, когда Ал.П. Чехов вспоминает о детстве). Особенной
Белова А.В., 2017
