CC BY
6
выступления; курсы составления отчетов; ролевые игры; групповые дискуссии; инструктаж; работа рядом с опытным специалистом.
Развитие технических навыков труда управленческого персонала. Он выделяет навыки, применяемые квалифицированным управленческим персоналом при выполнении функций в соответствии с документами регулирующих деятельность на конкретном уровне управления. Метод используется для анализа постоянно повторяющихся операций. Основные инструменты развития навыков управленческого персонала: работа с техникой; использование инструкций.
Таким образом, механизм развития компетенций управленческого персонала представляет собой систему воздействия на работников с целью получения необходимых результатов. Для эффективного применения механизма развития компетенций необходимо его диагностику.
Использованные источники:
1. Коротков Э.М. Концепция российского менеджмента. - М., 2004. - 895 с.
2. Основы социального управления / А. Г. Гладышев, В. Н. Иванов, В. И. Патрушев. Под ред. В. Н. Иванова. - М., 2001. - 271 с.
Кулаков В.И. доктор исторических наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин и туристских коммуникаций Калининрадского института туризма - филиала Российской международной академии туризма, РОССИЯ, г. Калининград ЗАПАД И ВОСТОК: КОРОЛЬ БЕЗ ВОЙСКА И ДРУЖИНА БЕЗ КНЯЗЯ Этюд, написанный в поисках причин наших различий Мир в XXI веке во всём многообразии своих проблем и вызовов выделяется вопрос, на который никто и никогда не пытался найти ответ. В чём разница между Западной и Восточной Европами в социологическим отношении? Почему так разнятся ментальности русских и немцев, болгар и литовцев, итальянцев и норвежцев? Почему-то, «что русскому хорошо, то немцу - смерть»? Попробуем на эти животрепещущие вопросы поискать ответы в начальных этапах европейского средневековья.
Современное состояние изученности европейской археологии I тысячелетия н.э. позволяет выделить признаки изменения социальной структуры различных этнических обществ на грани перехода от родо-племеной организации к пред- и раннегосударственной системам, причём -дискретно для различных регионов нашего континента. В частности, для погребальных древностей Балтии, Северной и Восточной Европы (5 - нач. 11 вв.) определён комплекс признаков, условно именуемый дружинной триадой. Этот комплекс включает "...изменение характерного ранее для родовой традиции погребального обряда, декоративный стиль, включающий
разные культурно-этнические черты и наличие разноэтничных элементов..." в составе воинских коллективов, именуемых "дружина" [Кулаков В.И., 1988, с. 122]. Наиболее адекватное определение феномена дружины предложено Л. Дрэгером: "Дружина (Gefolgschaft; Follovers, ... Retainers; Suite) -объединение воинов вокруг военного предводителя, позднее ближайшее военное окружение князя или короля" [Дрэгер Л., 1986, с. 52]. Превращение дружины из временного воинского образования (для одного набега или битвы) в постоянно действующий социальный институт соответствует предгосударственному уровню развития потестарности. Эта организация стала для военачальника готовым инструментом для создания государства -института легализованного насилия над безоружным населением. На всём протяжении существования дружины её члены были подчинены лишь своему вождю, причём его власть покоилась не на принадлежности к родовой аристократии, а исключительно на личном мужестве и на удачах в походах. Дружинники повиновались своему вождю на основании клятвы, дающейся ему каждым из членов дружины в знак личной верности. Этот нюанс дружинных отношений характерен как для раннеримского времени [Тацит, 1969, с. 359], так и для эпохи викингов, когда такая клятва обозначалась древнеисландским термином vœr [Кулаков В.И., 1999, с. 197]. Признаки дружинной триады на балтийском материале реализуются уже в середине 5 в. [Кулаков В.И., 1998, с. 107-109], в момент появления на юго-западной границе балтского мира группы разноэтничных профессиональных воинов, упомянутых Йорданом как gens Vividaria [Иордан, 1997, с. 138]. Специфика социальной идентичности этих воинов отражена в их готском по происхождении самоназвании - "вещие воины/люди" [Кулаков В.И., 1998, с. 107], что показывает использование ими при достижении своих целей не только воинского (сугубо силового), но и культового авторитетов.
Для более ранней эпохи, в археологическом материале Западной Европы 1 -2 вв. н.э. высокий социальный статус манифестируется путём реализации специфической формы обрядности, обилия предметов вооружения и римских "импортов" (подкурганные "княжеские погребения" группы Любсов в междуречье рек Висла и Везер) лишь для высшего слоя германской родовой аристократии - упомянутых Тацитом "королей" [Eggers Y.J., 1953, S. 58-62]. Позднее, ок. 250-300 гг. в племенном ареале тюрингов возникают также связанные с племенной аристократией "княжеские погребения" типа Хасслебен-Лёйна [Schulz W., 1953], структурно сходные с комплексами группы Любсов. Все перечисленные выше признаки погребальных комплексов выделяются могилы воинской знати на фоне массы малоинвентарных трупосожжений рядовых соплеменников. Наконец, с конца 5 в. в обряде западных германцев происходит стабилизация: репрезентативные по обряду и снаряжения погребения с роскошными мечами-спатами содержат останки членов королевских династий (например -одного из ранних Меровингов - короля Хильдерика в Турней). Могилы с
набором боевого наступательного и оборонительного снаряжения принадлежат как воинам королевского войска [Menghin W., 1983, S. 170], по "Салической правде" - convivae regis, так и свободным общинникам.
Таким образом, лишь в эпоху, последовавшую вслед за битвами при Каталаунских полях и Недао в сер. 5 в. н.э., завершивших период гуннских войн, на западе нашего континента в погребальной обрядности представителей властных структур ранних "варварских" государств формируется достаточно устойчивая система признаков их социального статуса. Для более раннего времени в большинстве племён континентальных германцев подобного рода система отсутствует (или не прослеживается). Например, на поздней фазе развития черняховской культуры, соответствующей времени создания и драматического крушения "державы Германариха", нет никаких признаков, которые могли бы выделить в массе погребений воинов восточноготского конунга. Массовые черты обрядности 4 в. - распространение трупоположений, сопровождение мужских погребений оружием - связываются с влиянием римских традиций и воспринимаются как знаки статуса мужчины-воина [Schultze E., 1983, S. 272, 273]. Лишь сопровождение захоронения германского вождя останками подчинённых ему воинов (Niederstötzingen, Kr. Heidenheim) указывают на вхождение последних в состав дружины [Paulsen P., 1967, S. 140]. Для того, чтобы выяснить археологический феномен существования на западе континента "королей без войска", на его востоке - "дружины без князя", необходимо конкретизировать принципы формирования королевской власти в "варварских" обществах Европы на пред- и раннегосударственном этапах.
Используя накопленный за последние десятилетия опыт палеосоциологических исследований, А.И. Селицкий выделил различные варианты становления королевской власти в германских племенах [Селицкий А.И., 1999, с. 68-70]:
1. Западногерманские племена - хатты, хавки, фризы, саксы - вплоть до вхождения последних в состав державы Карла Великого не имели традиций королевской власти. Решения принимались на племенном народном собрании, административные функции по областям (позднее - герцогствам) принимались военными вождями, возглавлявшими в походах дружины. Таким образом, максимумом власти у этих народов обладало собрание соплеменников (традиционное право легитимности общенародного решения, фактически - народная "демократия"), часть своей власти делегировавших региональным военным лидерам. Социальная градация в таком варианте потестарности, т.е. формального разделения властных функций между всеми соплеменниками поровну, в погребальных древностях отражения не предполагает. Отсутствие признаков социальной градации в вельбарских и черняховских древностях с большой долей осторожности позволяет предполагать существование у части восточных германцев (прежде всего - у остроготов и гепидов) указанной формы идеи власти. Благодаря отмеченной
специфике племенной (народной) "демократии" (в том числе - локальные возможности власти военного вождя, как результат - отсутствие упорядоченной и постоянной дружины) могущество державы Германариха оказалось столь эфемерным. Видимо, готское слово driugan следует понимать не как термин "дружина" в его древнерусском и общепринятом ныне значении, а как "военная служба = временная воинская повинность" [Braune W., 1905, S. 147].
2. Общественные принципы, укоренившиеся у северогерманских племён, характеризовались сочетанием в руках племенного "короля" культовых функций. Культовый, а не силовой смысл потестарного авторитета скандинавских конунгов-жрецов максимальное отражение получил в вендельских погребальных традициях. Многовековые традиции этого варианта властных функций привели к тому, что дружинные вожди, на протяжении всего I тысячелетия н.э. стихийно пытавшиеся найти себе и своим воинам место в современной им социальной структуре, но не владевшие культовыми функциями, были вынуждены покидать земли предков. Так немногочисленные, но весьма действенные северные дружины принимали активное участие в "варварских" воинах с Римской Империей, по указанным причинам основной сферой деятельности отрядов викингов стали земли вне Скандинавии. Как и у северных германцев, культовый акцент власти племенных вождей представлен в раннесредневековых обществах славян и западных балтов. Относительно славян Восточной Европы подобный вывод можно сделать лишь на основе данных письменных источников [Новосильцев А.П., 1965, с. 396], в археологическом материале 8 - 9 вв. показатели сакрализации власти местных князей пока не выявлены. Культовая потестарность у западных балтов и части западных славян в рамках идеи "священного царства" (по Дж. Фрэзеру) обозначена как в сообщениях хронистов, так и в археологическом материале 9 в. [Кулаков В.И., 1990, с. 191]. При этом погребения прусских жрецов-вайделотов, реально обладавших как культовой, так и мирской властью, характеризуются радикальным отсутствием находок [Кулаков В.И., 1990, с. 193]. Захоронению родовых "королей" пруссов соответствовали сложные заупокойные церемонии [Топоров В.Н., 1990, с. 13-20]. По своей внутренней структуре могилы этих "королей" (kongos) вряд ли отличались от дружинных погребений 10-11 вв., обязательными для которых были оружие и конское захоронение. В большинстве случаев погребения с поименованными признаками содержат элементы дружинной триады (см. выше) и принадлежат прусским дружинным формированиям, возникшим в ходе движения викингов и никогда не признававшим над собой королевской власти.
3. Последняя из известных современной науке форм "варварской" потестарности была реализована южногерманскими племенами, достаточно рано вступившими в непосредственный контакт с римской цивилизацией. В
данной версии власти короли совмещали как традиционный авторитет родо-племенного аристократизма, так и элемент прямого принуждения путём действий королевской дружины (Retainers, Suite) и/или периодической поддержки римских легионов. Мистическая слагаемая властных полномочий у южногерманских королей была слабее, нежели у их скандинавских, славянских или балтских "коллег". Это было связано с сильным влиянием античных, а затем и арианских культовых традиций, уже в 4 в. н.э. радикально ослабивших систему германской отеческой религии. Возможно, именно этот аспект, на который ранее археологи не обращали должного внимания, является причиной отсутствия признаков дружинной триады в погребальном материале значительной части европейского Barbaricum. Здесь - принципиальное различие между севером и югом Европы. "Скандинавия эпохи викингов ... - это то, чем могла стать и не стала германская Европа, "сбитая с пути истинного" слишком близким знакомством с Римом и христианизацией" [Хлевов А.А., 1999, с. 56]. Отсутствие у южногерманских племён заметной культовой слагаемой власти не предполагало осуществления жрецами (их наличие здесь даже в позднеримское время проблематично) ранжирования жизни подконтрольный им социумов, в том числе - в погребальной обрядности. Инициатива нарочитых форм королевских погребений принадлежала, судя по всему, ближайшему окружению "варварских" владык (т.е. - членам их семей и ближним дружинникам). Погребения же рядовых воинов (не обладавших кодифицированными правами приближённых к королю знатных воинов-comiti), по своей конструкции и инвентарю могли не отличаться от могил рядовых общинников. Немалую роль в отсутствии археологических признаков дружины сыграла и церковная пропаганда, явно не приветствовавшая появление материальных инсигний у королевской воинской свиты, которая как сословие стала оформляться не ранее 7 в. Ок 550 г. в наставлениях графу Регинону Фульгенций Руспийский вспоминает слова Иоанна Крестителя о том, что христианский воин должен быть весьма скромен и довольствоваться лишь своим жалованием [Флори Ж., 1999, с. 69].
Представленный эскиз отражения идей европейской потестарности в археологическом материале пред- и раннегосударственного периода в числе прочего выявляет причины сложения различных форм ментальности у населения Barbaricum. Элементы народной "демократии" (вариант 1), приоритет духовных ценностей (вариант 2) и сугубый прагматизм власти (вариант 3) не только обозначил различие параметров древностей трёх основных частей "варварской" цивилизации раннесредневековой Европы, но и по сей день реализуется в национальном характере и в политических приоритетах различных народов нашего континента. К сожалению, отсутствие компромисса между указанными формами ментальности не способствует естественному ходу прогресса не только в границах национальных государств, но и во всём мире.
Таким образом, стали ясны истоки противоречий между Западом и Востоком. Жители первого региона, ещё в эпоху становления государственности, показавшие свой прагматизм и главенство материалистического образа мышления, главной своей целью ставят борьбу за материальное процветание личности и государства. Обитатели Восточной Европы напротив, исторически связаны с поисками идеологической составляющей своего бытия. В рамках полученной парадигмы (она лишь выглядит так упрощённо, в виде оппозиции Запад-Восток, на самом деле в этой бинарной системе существуют масса нюансов), имеющие глубокие исторические корни (они показаны в статье) складываются и социальные структуры обществ обеих указанных выше групп и движется развитие этих структур и государственных образований Запада и Востока. На протяжении нескольких веков в Западной Европе развивался вариант потестарности 2, постепенно, начиная с Франции, сменённый вариантом 1. Россия и, частично, народы Балтии, развивались в рамках варианта 3, традиции которого, как не странно, рельефно проявились в различных сторонах жизни СССР.
Использованные источники:
Дрэгер Л., 1986. Дружина // Социально-экономические отношения и соционормативная культура, Москва.
Иордан 1997. О происхождении и деяниях гетов. Getica. Санкт-Петербург. Кулаков В.И., 1988. Дружинные элементы в могильниках пруссов VII -начала XI в. // Археологические памятники европейской части РСФСР. Погребальные древности. Москва.
Кулаков В.И., 1989. Погребения военачальников прусской дружины // Краткие сообщения Института археологии АН СССР. вып. 198, Москва. Кулаков В.И., 1990. Погребальный обряд пруссов в эпоху раннего средневековья // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. Москва.
Кулаков В.И., 1999. Балтийский акцент в движении викингов (этнические диффузии и традиции искусства) // Archaeologia Lituana, vol. I, Vilnius. Новосильцев А.П., 1965. Восточные источники о славянах и Руси VI-IX вв.//Новосильцев А.П. и др., Древнерусское государство и его международное значение, Москва.
Селицкий А.И., 1999. К вопросу о генезисе королевской власти у древних
германцев // Скандинавские чтения 1998 года. Этнографические и
культурно-исторические аспекты, Санкт-Петербург.
Тацит Корнелий Публий, 1969. Сочинения, т. 1, Ленинград.
Топоров В.Н., 1990. Конные состязания на похоронах// Исследования в
области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. Москва.
Флори Ж., 1999. Идеология меча. Предыстория рыцарства, Санкт-Петербург.
Хлевов А.А., 1999. Дружина Севера как исторический феномен//Скандинавские чтения 1998 года. Этнографические и культурно-исторические аспекты, Санкт-Петербург.
Braune W., 1905. Sammlung kurzer Grammatiken germanischer Dialekte. Bd. I. Gotische Grammatik, Halle.
Eggers Y.J., 1953. Lübsow, ein germanischer Fürstensitz der älteren Kaiserzeit //
Prähistorische Zeitschrift, Bd. 34/35, 1949/50.
Menghin W., 1983. Das Schwert im Frühen Mittelalter, Stuttgart.
Paulsen P., 1967. Alamannische Adelsgräber von Niederstotzingen (Kr.
Heidenheim), Stuttgart.
Schulz W., 1953. Leuna, ein germanischer Bestattungsplatz der spätrömischen Kaiserzeit // Deutsche Akademie der Wissenschaften zu Berlin. Schriften der Sektion für Vor- und Frühgeschichte, Bd. I.
Schultze E., 1983. Grabsitte und Grabkult // Die Germanen. Geschichte und Kultir der germanischen Stämme in Mitteleuropa, Berlin, Bd. II.
Кураленко О. Г., соискатель ученой степени кандидата экономических наук кафедры «Экономики и менеджмента» Брянской государственной инженерно-технологической академии Россия, г.Брянск
ПОКАЗАТЕЛИ ОЦЕНКИ ИННОВАЦИОННОГО ПОТЕНЦИАЛА ПРОМЫШЛЕННОГО ПРЕДПРИЯТИЯ
Понятие инновационного потенциала выступает концептуальным отражением развития инновационных процессов, оно развертывалось и уточнялось в результате теоретических, методологических и эмпирических исследований и получило развитие с начала 80-х годов XX века. В настоящее время существуют неоднозначные трактовки термина «инновационный потенциал», появляются самостоятельные исследования, посвященные анализу различных подходов. Наиболее распространенные из них представлены в таблице 1:
Таблица 1 - Характеристика научных подходов к обоснованию инновационного потенциала
Научный подход к обоснованию инновационного потенциала Авторы и представители Трактовка научного подхода
Структурный Ю. Глазьев Авторы концентрируют свои усилия на изучении отдельных аспектов инновационного потенциала. Зачастую он отождествляется с понятиями научного, интеллектуального, творческого и научно-технического потенциалов.
