CC BY
118
Вестник Челябинского государственногоуниверситета. 2016. № 1 (383). Филологические науки. Вып. 99. С. 85-93.
УДК 8Г367.7
ББК81.2
Л. М. Ковалева, Е. В. Мартынюк ЗАЛОГ, ДИАТЕЗА, QUO VADIS?
Сложившиеся к настоящему времени три основные сферы исследования залоговости, а именно: залог как отношение логической и семантической структуры предложения, залог как морфологическая категория глагола в оппозиции активной формы и пассивной, возвратный залог как отражение отношения агенса к себе - не могут обойтись без вторжения в сферы друг друга. Это наводит на мысль, что такие категории, как агентивность, субъектность, объектность, активный, пассивный, возвратный залоги должны изучаться в рамках единой макросистемы - учении о се-мантико-синтаксической организации пропозитивного конституента предложения.
Ключевые слова: залог, диатеза, возвратность, агентивность, объектность, пропозитив-ный конституент предложения.
Время от времени исследователю приходится разделять то, что существует в традиционном представлении как единое целое, или объединять то, что привычно изучается в разных терминах, чтобы лучше осмыслить единство и борьбу противоположностей в системе языка. Похоже, что в современном учении о залоге наступил именно такой момент. С одной стороны, залог традиционно выделяется по морфологическим признакам глагола, связанным с выражением субъектно-объектных отношений, и раздел «Залог» в любой грамматике помещается в морфологию. Такое понимание нашло отражение в названии основных выделяемых залогов: активный (действительный) и пассивный (страдательный), возвратный, взаимный и так далее. Предполагается, что есть активное действие и пассивное действие, и они друг другу противопоставляются. Так, активность - это «представление действия как исходящего от субъекта, который выступает в позиции подлежащего», «пассивность - такое представление действия, при котором субъект устраняется с указанной позиции, и ее занима-етобъект» [1. С. 129].
С другой стороны, выделяются конструкции, противопоставленные по признакам, связанным с субъектно-объектными отношениями, изучение которых упирается в теорию залога. В 70-е гг. прошлого века, когда в языкознании широко распространились идеи о ведущей роли синтаксиса в языке и, следовательно, о предложении как о центральной единице системы, отечественные лингвисты попытались подойти к теории залога с собственно синтаксических позиций, то есть идти
не от глагольной формы (морфология), а от формы предложения (синтаксис). Большую роль здесь сыграло введение в теорию залогов понятия диатезы, под которой понимается «соответствие между семантическими актантами (партиципантами) и синтаксическими актантами данной глагольной лексемы» [16. С. 13; 12. С. 114]. Залог при этом рассматривается как «грамматически маркированная в глаголе диатеза» [Там же]. Как справедливо отметил В. С. Храковский, «одним из лейтмотивов выдвижения этой концепции послужило осознание того, что сущность залоговых оппозиций наиболее адекватно может быть описана при смещении логических акцентов из сферы морфологии глагольного слова в сферу семантики и синтаксиса глагольного предложения» [14. С. 141]. Однако выделение диатезы не направлено на выявление признаков участвующих в предложении синтаксических и семантических актантов и, соответственно, признаков предложений, по которым они (актанты и, соответственно, предложения) противопоставляются. Поэтому изучение формальной разницы, не подкрепленное выделением семантических признаков, оказывается неплодотворным для понимания семантической организации предложения.
Представляется, что сложившиеся к настоящему времени три основные сферы исследования залоговости, а именно: залог как отношение логической и семантической структуры предложения, залог как морфологическая категория глагола в оппозиции активной формы пассивной, возвратный залог как отражение отношения агенса к себе - не могут обойтись
без вторжения в сферы друг друга. И тем не менее, относясь так или иначе к семантике главной единицы языка - предложению, теоретически они разобщены и в одну общую систему не объединены. Это происходит из-за того, что из собственно морфологического подхода к залогу нет прямого пути к семантике предложения, а термины «действительный», «страдательный», «активный», «пассивный», «центробежный», «центростремительный» не соотносятся четко с семантикой предложения.
По большому счету стоит поставить вопрос, действительно ли предложения, которые репрезентируют по-разному одно и то же действие (обозначенное одним и тем же глаголом), отличаются только: а) морфологическими формами глаголов, б) местоположением актантов, в) семантическими признаками актантов - или же тем, и другим, и третьим одновременно? В последнем случае следует объединить исследования морфологии глагола, синтаксиса предложения и семантики актантов в единую теорию.
Современная психолингвистика говорит о том, что человек воспринимает ситуацию целостно. Выделенные смысловые компоненты воспринимаются человеческим сознанием гештальтно, ситуация анализируется и раскладывается на части, но гештальт не сводится к совокупности частей [10]. Это как раз тот случай, когда следует учитывать и целостность, и дискретность одновременно. Что происходит на самом деле: замечает ли говорящий действие и делает отсюда вывод о его участниках, или он категоризует ситуацию по признакам его участников?
Это зависит от конкретных условий восприятия, от общей картины мира конкретного говорящего, от языка, который предоставляет ему те или иные возможности для точного выражения мысли.
Например, у берега перевернулась лодка, на которой были мальчики. Как эта ситуация оя-зыковляется?
Первый говорящий, сосредоточенный на самом событии/действии (крики, всплеск, брызги), говорит: «Лодка перевернулась». Другой, обеспокоенный действиями участников, кричит: «Мальчишки перевернули лодку»; третий, не разобравшись, кто именно перевернул лодку, сообщает: «Лодку перевернули»; четвертый, подбежав позднее, может только констатировать: «Лодка перевернута», ибо он воспринимает только результат события; пятый, пыта-
ясь понять причины события (или даже зная о них), добавляет: «Лодка перевернулась» (в импликации остается: «Лодка перегружена», «Ветер перевернул лодку» и т. п.). Заметим, что первый и пятый номинируют одинаково ситуацию, понимаемую ими по-разному: для одного это самостоятельное движение (переворачивание) лодки, для другого - переворачивание лодки какой-то посторонней силой. В этом загадка и «трагедия» так называемого среднего залога во многих индо-европейских языках, ср.: The car moved (Автомобиль двинулся) и John pushed the button and the car moved (Джон нажал кнопку, и автомобиль тронулся). В английских грамматиках этот термин сохраняется до сих пор, но объяснить его суть удается только с большим трудом (см. по поводу этой конструкции [19]).
В центре внимания говорящего первично стоит деятель (агенс), он - главный субъект (подлежащее). Основное для говорящего -правильно воспринять и осмыслить действия агенса, его влияние на ситуацию, чтобы осло-вить главную «драму» жизни «кто кого».
Даже беглый анализ агенса в современном русском и английском языках позволил выделить его семантику в разных предложениях: агенс может быть личностным, форс-мажорным, конкретно-предметным: Мальчик/ ветер/баркас перевернул лодку.
Анализируя устранение семантического актанта, следует опираться на факт принадлежности валентности лексической единице - глаголу, из чего однозначно вытекает, что так называемый «устраненный» (опущенный) семантический актант - агенс или объект - в семантической структуре предложения присутствует, и внимание следует перенести на признак этого актанта.
Агенс может быть определенным (примеры выше) и неопределенным:
Лодку перевернули / лодку перевернуло; Лодка перевернута. Анг. If he is beaten, if in fact you beat him or help to beat him (O'Connor).
В русском языке предложения с определенным агенсом противопоставляются по признакам «личностный агенс» - «неличностный агенс» (форсмажорный или предметный). При этом собственно пассивная конструкция имеет широкую семантику и ни по одному признаку специально не маркирована.
Например: Медведь был сбит с ног (охотником/лавиной/пулей). Пассивной конструкции противопоставлены конструкции, маркирован-
ные по признаку «неопределенный личностный агенс»: Медведя сбили с ног и «неопределенный неличностный ат^пс». Медведя сбило с
*
ног .
Логично предположить, что в других языках могут маркироваться еще какие-то признаки. Что касается английского языка, то в нем в прошедшие полвека сильно участилось употребление пассивной конструкции с get, которую, как полагают некоторые исследователи, можно считать маркированной по признаку «неопределенно-неличностный агенс». Так, в следующем диалоге адвокат (М.) осторожно формулирует вопрос о времени гибели Фарго при помощи конструкции с get, а уверенный в убийстве Фарго детектив (Д.) употребляет пассив с be:
М. When did Arthman got killed?
Д. (...) If Arthman Fargo is dead, he was killed byMyrth (Gardner) (подробнее см. [5; 12]).
Агенс может быть обобщенным**. Поскольку при обобщенном актанте конкретное действие в принципе не совершается, в предложении категоризуется не ситуация конкретного действия, а качество, свойство актанта агенс, связанные с его способностью производить какое-то действие: John steels = «John is a thief»; Коровы бодаются = «Коровы имеют "свойство бодаться"».
В структуре обобщенно-агентивных предложений отражаются и признаки объекта, ср.: Лодку не перевернуть; Лодку не перевернешь.
При наличии обобщенного агенса оба предложения категоризуют свойство лодки: «Лодка так нагружена/устроена, что ее нельзя перевернуть, она, можно сказать, "непотопляема"». Но как только в предложении появляется определенный агенс: Ты лодку не перевернешь; Тебе лодку не перевернуть, - лодка становится референтной, а предложение категоризует ситуацию действия в будущем (от модуса отрицания мы здесь отвлекаемся).
* Особый интерес представляют примеры категоризации разных ситуаций гибели на войне, которые свидетельствуют о двояком отношении к причинам смерти: с одной стороны, есть неопределенные, но личностные виновники смерти (на войне могут убить). С другой стороны, личностное участие агенса не маркируется: на войне можетубитъ..
** Предмет является обобщенным, «если он мыслится членом некоторого собирательного множества; 2) если он мыслится как один, любой, безразлично какой член этого собирательного множества и притом безисключения» [11. С. 139].
По признакам 1) «определенный», 2) «неопределенный» и 3) «обобщенный объект» противопоставляются предложения, ср.:
Рус.: Иван пьет кофе; Иван часто и много пьет; Иван пьет.
km:. John is drinking coffee; He came in 'while John was drinking; John steals; who breakspays.
Особо следует подчеркнуть, что противопоставление по признакам субъекта и объекта должно изучаться на равных основаниях. К сожалению, традиционная «второстепенность» дополнения препятствовала рассмотрению в одном ряду понятий, связанных с подлежащим и дополнением. В то время как принято выделять безличные и личные глаголы, безличные, неопределенно-личные и обобщенно-личные предложения, признаки определенности, обобщенности, неопределенности и формальности, активности и демиактивности (Т. П. Ломтев), говорят только об «исходно» переходных и прототипически переходных глаголах. Нечеткость термина «переходность» приводит к большому разнобою в объяснении «переходных глаголов в непереходном употреблении» и «непереходных глаголов в переходном употреблении».
Здесь мы поддерживаем концепцию C. Кар-цевского, который впервые в европейской лингвистике в один ряд поставил языковые явления, связанные с понятиями «агенс» и «объект», отграничив их от круга проблем, связанных с отношениями между агенсом и подлежащим (собственно залоговые отношения, по его мнению) [20]. В результате в русском языке наряду с категориями личности/безличности им была выделена категория переходности (transitivité), хотя логичнее было бы выделить категорию объектности.
Рассматривая агенсы и объекты в простом предложении в единой системе, мы получаем прозрачное объяснение так называемого взаимного залога, который в своем прототипиче-ском варианте предстает перед нами как конструкция, категоризующая ситуацию таким образом, что агенс и объект представляются говорящим нерасчлененно, действия происходят одновременно, а не поочередно или потому, что они уже не выделимы (сахар и соль смешались, Миша и Таня целуются, Peter and Mary kissed at the gate), или потому, что это не важно для говорящих (команды объединились), или потому, что говорящий неумело категоризует ситуацию (трамвай столкнулся с
такси)*. Грамматика взаимности требует безусловного семантического равноправия актантов: Миша и Петя столкнулись предполагает, что они оба двигались, в противном случае сформулировали бы или Миша столкнулся с Петей, или Петя столкнулся сМишей.
Возвратность заслуживает особого внимания, поскольку она не вписывается четко в категории диатезы, но и не может быть оторвана от залога.
Во-первых, возвратность на самом деле включает в себя не столько конструкции с отношением тождества между агенсом и объектом, сколько отношение «целое - часть». О тождестве агенса и объекта в русском языке можно говорить лишь имея в виду предложения с предикатами самоидентификации (назвался груздем), самоуничтожения (отравился) и некоторыми другими. Даже в предложениях с глаголами самообслуживания отношения партиципантов - это отношения части и целого (причесался, побрился, умылся и так далее). Хотя эти глаголы не уточняют часть целого, по отношению к которой совершается действие, говорящие знают, что причесался не относится к бороде, а умылся номинирует действие, относящееся к лицу, рукам, максимум - к шее, но не больше. Что же касается предложений с ментальными предикатами, то здесь положение еще сложнее. «В конструкциях с глаголами духовной деятельности имя лица выделяет для возвратной анафоры целый набор семантических признаков, относящихся к духовной сфере человека. Среди них такие, как «характер», «свойство», «чувство», «мысли» и многие другие, причем часто один и тот же предикат «включает» у имени лица разные антецедентные семы, к которым относится анафора» [6. С. 120; 21]. Во-вторых, сегодня возвратные формы русского глагола или, например, французские местоименные глаголы настолько многозначны, что их следовало бы включать в несколько диатез.
Сравнивая свойства русского возвратного глагола при описании явлений первичной упорядоченности (в составе квазипассивных конструкций) и вторичной упорядоченности (в составе пассивных конструкций), В. И. Гаври-лова приходит к выводу, что в категории залога имеют свою долю, так сказать, «лексикографи-
* Трамвай в этом предложении не может быть агенсом, так как трамвай движется по рельсам, а такси пользуется большей свободой передвижения (и, следовательно, большей самостоятельностью) [7; 9].
ческие значения» глаголов, которые образуют разные лексико-семантические ряды с разным отношением к синтаксической форме предложения (в том числе - месту подлежащего, его выраженности или умолчанию). И все это существует в одной единице языка [3; 4; 5].
Исследуя глаголы функционирования преграды (открыть, закрыть, распечатать и так далее), В. И. Гаврилова убедительно доказывает, что на единое лексическое значение глагола накладывается некоторая «модально-энергетическая рамка», и в конкретном предложении с этим предикатом источником энергии осознается либо человек (личная осознанная деятельность), либо этот источник обезличен и не назван (стихийный процесс). Это не затрагивает собственно лексического значения глагола, но отражается в общем значении конструкций с этими глаголами. Ср.:
а) Водитель открывает двери только на остановках;
б) Двери автобуса открываются водителем;
в) Водитель нажимает на рычаг, и двери открываются:
г) Двери открываются автоматически:
д) Двери легко открываются при нажатии рычага;
е) На этой остановке двери открываются только по требованию пассажиров [5. С. 172].
Скрупулезный анализ употребления французских местоименных глаголов Е. Е. Корди показывает, что один и тот же глагол является косвенным рефлексивом, косвенным реципро-ком, прямым рефлексивом и пассивом, а другой глагол - декаузативом, пассивом и косвенным рефлексивом. На этом основании Е. Е. Корди приходит к логичному выводу, что «соотношение между неместоименными и местоименными глаголами приобретает следующий вид: неместоименный глагол - одна форма, одно значение, местоименный глагол - одна форма, много значений». По этой причине она считает, что «значения неместоименного глагола и образованных от него местоименных глаголов входят в одну гиперлексему. Некоторые из них входят в одну семему (актив и местоименный пассив)» [8. С. 254], (см. также [18. С. 60; 15]) [выделено нами. - Л. К.,Е. М.]. Идея же гиперлексемы, объединяющей формально соотносительные невозвратные и возвратные формы, ведет к мысли о синтаксической природе самой категории возвратности, принадлежащей не столько глаголу, сколько предложению.
В общем и целом все три направления в изучении залога упираются в вопрос об отношениях между словом и предложением вообще и между глагольной лексемой и предикатом предложения в частности. Не так важен вопрос о страдательном, возвратном и других залоговых значениях глагольной лексемы как словарной единицы, как вопрос о значении глагольного предиката в предложении. Ставя на первое место значение глагола, языкознание увязает в проблеме многозначности глагольной лексемы (залоги «разрывают» единое значение глагола), поэтому и приходится пользоваться термином «гиперлексема».
Достаточно ли изучать эту проблематику в терминах межкатегориальных связей, или следует говорить о существовании в языке синтаксической макрокатегории, объединяющей все субкатегории, задействованные в предложении?
В языке нет «чистых», не связанных хоть каким-то образом категорий [2]. Однако эта связь различна и может быть дифференцирована. Одно дело - связь между категориями пропозиции и модуса (скажем, между залогом и наклонением), другое - связь агентивности и залога. Последние в принципе не могут существовать друг без друга, принадлежа пропозиции. Взаимодействие же предполагает, во-первых, самостоятельное существование категорий и, только во-вторых, согласованность их существования и влияния друг на друга. Взаимообусловленность имеет место в случае обязательного сосуществования двух самостоятельных категорий [17]. Это значит, что такие категории как агентивность/субъектность, объектность/ дополнительность, активный, пассивный, возвратный залоги, поле персональности и так далее сливаются в единую макросистему - учение о семантико-синтаксической организации про-позитивного конституента предложения.
Представляется, что большое количество глубоких и скрупулезных исследований морфологической категории залога, синтаксической категории диатезы, а также возвратных глаголов и конструкций с ними составляет прочный фундамент для изучения предложения, а именно: его пропозитивной структуры в рамках теории предложенческого (сентен-ционального) поля. Назовем ли мы его полем залоговости* (чтобы сохранить непрерывность
* Декларируемый в трудах теоретиков функциональной грамматики термин «поле залоговости» не оформляется окончательно, потому что авторы
традиции) или полем пропозитивного конституента предложения (чтобы резко порвать с традицией), в любом случае при его определении следует исходить из того семантического отрезка, который лежит в основе любого предложения, в котором существуют актанты с их разнообразными признаками, совершающие те или иные действия с их признаками. Но это признаки не глагола, а признаки категоризуе-мой ситуации, которые репрезентируются в языке (то есть в предложении) в глагольном предикате и его актантах.
Если отвлечься в некоторых случаях от бесплодных споров о пассивных, квазипассивных, возвратных и т. п. залогах, а перенести внимание на семантико-синтаксическую организацию предложения, то можно иногда получить новую информацию. Практически так и получается: исследователи спорят о видах пассивного/активного действия, но не обходятся без агенса.
Скажем, в так называемой пассивной конструкции с агентивным дополнением в дат. пад. исследователи стараются характеризовать описываемое в ней «положение дел» как «независимое от Субъекта и отклоняющееся от условий нормы» [4. С. 178]. При этом отмечается роль слов-квалификаторов, но агенс не обсуждается. Это значит, что речь в общем (но не до конца) идет о значении предложения. Чем отличаются предложения (а) и (б)? Ведь оба они категоризуют ситуации, где двое участников танцевали и пели? Ср.:
1) а. Маша и Миша весело танцевали и пели;
б. Маше и Мише весело танцевалось и пелось.
Скорее всего, в обеих ситуациях Маша и Миша танцевали одни и те же танцы, пели одни и те же песни, но наблюдатель увидел эти ситуации «по-разному». Что это значит?
Поскольку наблюдатель воспринимает ситуацию целиком как гештальт, можно предполагать, что в первом случае она была более
не решаются перейти на уровень предложения и на одинаковых правах включить в круг изучаемых конструкций и те, в которых изменения в положении и форме субъекта или объекта сочетаются с изменениями в форме глагола. Из сферы исследования при этом выпадает большой ряд синтаксических конструкций, положение которых остается неопределенным: то, что они принадлежат морфологическому залогу, не должно быть причиной исключения их из диатетического ряда - возможно, они займут в нем свое особое место.
привычна (танцевали, пели), а во втором говорящий воспринял ее через замеченное им расположение актантов друг к другу (блеск в глазах Маши, счастливую улыбку Миши). Ситуация воспринята говорящим через замеченные им эмоции участников, и он уменьшил их прямую активность, обозначенную предикатами пели, танцевали, и именительным падежом
имени в позиции агенса, переведя личностные
« *
актанты в дательный падеж , а глаголы - в другую залоговую форму. Практически речь идет уже об анализе пропозитивного конституента предложения. Так, в следующих предложениях (а) говорящий категоризует ситуацию такой, какой она есть, если человек ест, пьет, живет в обычном понимании этих слов и так далее. В предложениях (б) агенс везде получает какое-то одобрение, помощь извне (везение и т. п.). Такое понимание опирается на веру в везение, случай, стечение обстоятельств. И это отразилось в русской грамматике, причем не только в форме глагола, а в форме актанта и деталях контекста, ср.:
2) а. Кто живет весело, вольготно на Руси;
б. Кому живется весело, вольготно на Руси
(Н. Некрасов);
3) а. Чтобы вы ели и пили, хотели и могли;
б. Чтобы (Вам) елось и пилось, чтоб хотелось и моглось;
в. У нищих, у солдатиков Не спрашивали странники, Как им легко ли, трудно ли живется наРуси (Н. Некрасов).
* Личностный актант, как известно, уменьшает свою активность по мере удаления от им. пад. Ср. Он достал эту вещь через приятеля / хитростью / по знакомству; а в пред. пад. личностный актант может или отсутствовать в конкретной ситуации, или совсем утерять личностную природу: о нем думали; скучали; «По ком звонит колокол» (Хемингуэй).
В предложении (Зв) вопрос о веселой и вольготной жизни даже не ставится: ответ виден на лицах солдат и нищих.
Практически речь идет везде о семантической организации предложения, а залоговая терминология только мешает. Это хорошо заметно на самых продвинутых исследованиях залога, которые не могут обойтись без анализа особенностей агенса и отношений между агенсом и объектом, в частности, в интереснейших исследованиях В. И. Гавриловой, которые уже давно нужны синтаксистам.
Трудности в изучении любого иностранного языка состоят не столько в сложности его грамматических форм, сколько в невозможности понять, какие именно особенности реальной действительности (здесь: действия и его участников) заметил и выразил в языковой форме иноязычный собеседник. Можно предположить, что в вышеприведенной форме предложения агенсом в дательном падеже отражаются древние представления предков русских людей о неких «потусторонних» силах, везении, невезении, которые помогают/мешают человеку. Тот факт, что это не наблюдается в грамматике английского или немецкого языков, не означает, что такие понятия не отражаются в этих языках вообще - теоретически они могут существовать на других уровнях, например, в лексике. Обращение к материалу других языков выявило бы новые особенности восприятия мира разными народами. Ведь каждый народ замечает (т. е. воспринимает, осмысливает и оценивает) разные признаки и свойства окружающей действительности и только самые важные (с его точки зрения!). Но это легче понять на уровне предложения.
Список литературы
1. Бондарко, А. В. К определению понятия «залоговость» / А. В. Бондарко // Теория функциональной грамматики. Персональность. Залоговость. - СПб, 1991. - С. 120-135.
2. Бондарко, А. В. Межкатегориальные связи в грамматике / А. В. Бондарко, М. Д. Воейкова, Н. А. Козинцева. - СПб., 1996. -231 с.
3. Гаврилова, В. И. Квазипассивное значение русских возвратных глаголов как отражение закономерного извечно данного порядка вещей / В. И. Гаврилова // Логический анализ языка. Космос и хаос: концептуальные поля порядка и беспорядка. - М., 2003. - С. 256-285.
4. Гаврилова, В. И. Квазипассивные конструкции в русском языке : автореф. дис. ... канд. филол. наук / В. И. Гаврилова. - М., 1986. - 23 с.
5. Гаврилова, В. И. Сознательные действия, стихийные процессы и ситуация создания и снятия преграды / В. И. Гаврилова // Логический анализ языка: Языки динамического мира. - Дубна, 1999. - С. 153-174.
6. Ковалева, Л. M. Английская грамматика: предложение и слово : монография / Л. М. Ковалева. - Иркутск, 2008. - 406 с.
7. Ковалева, Л. М. Проблема структурно-семантического анализа простой глагольной конструкции в современном английском языке / Л. М. Ковалева. - Иркутск, 1987. -221 с.
8. Корди, Е. Е. Деривационная, семантическая и синтаксическая классификация местоименных глаголов французского языка / Е. Е. Корди // Залоговые конструкции в разноструктурных языках. - Л., 1981,- С. 220-254.
9. Кудашова, В. Ю. Концепт ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ и его репрезентация в современном английском языке : дис. ... канд. филол. наук / В. Ю. Кудашова. - Иркутск, 2007. - 180 с.
Ю.Лакофф, Дж. Лингвистические гештальты / Дж. Лакофф // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1981. - Вып. 10. - С. 350-368.
П.Ломтев, Т. П. Предложение и его грамматические категории / Т. П. Ломтев. - М., 1972. -200 с.
12.Мельчук, И. А. К категории грамматического залога: определение, исчисление / И. А. Мельчук, А. А. Холодович // Народы Азии и Африки. - 1970. -№ 4.-С. 111-124.
13.Суслова, А. Ю. Конструкция с get + Part II в английском языке (о динамике становления категории имперсональности) : дис. ... канд. филол. наук/А. Ю. Суслова. - Иркутск, 1993. - 133 с.
14.Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость. - СПб., 1991. - 370 с.
15.Успенский, В. А. К понятию диатезы / В. А. Успенский // Проблемы лингвистической типологии и структуры языка. - Л., 1977. - С. 65-83.
16.Холодович, А. А. Залог: Определение. Исчисление / А. А. Холодович // Категории залога: материалы конференции. - Л., 1970. - С. 1-26.
17.Храковский, В. С. Грамматические категории глагола (опыт теории взаимодействия) / В. С. Храковский // Межкатегориальные связи в грамматике. - СПб., 1996. - С. 22-42.
18.Храковский, В. С. Залог и рефлексив / В. С. Храковский // Проблемы теории грамматического залога. - М., 1978. - С. 50-61.
19.Halliday, M. Notes on transitivity and theme in Englsh: Part 3 / M. Halliday // Journal of Linguistics. - 1968. -№ 4,- Pp. 179-215.
20.Karcevski, S. Système du verbe russe: Essai de linguistique synchronique / S. Karcevski. -Prague, 1927.
21.Kovalyova, L. M. On Reflexivity / L. M. Kovalyova // Zeitschrift für Anglistik und Amerikanistik. - 1984. - №. 4. - Pp. 335-340.
Сведения об авторах
Ковалева Лия Матвеевна - доктор филологических наук, заслуженный деятель науки РФ, профессор кафедры теоретической и прикладной лингвистики Евразийского лингвистического института МГЛУ, г. Иркутск.
rusjap@mail.ru
Мартынюк Екатерина Васильевна - аспирант третьего года обучения кафедры теоретической и прикладной лингвистики Евразийского лингвистического института МГЛУ, г. Иркутск.
lediruna@yandex.ru
Bulletin ofChelyabinskState University. 2016. No. 1 (383). Philology Sciences. Issue 99. Pp. 85-93.
VOICE, DIATHESIS, QUO VADIS?
L. M. Kovaleva
EurasianLinguisticInstitute,Moscow StateLinguistic University, Irkutsk, rusjap@mail.ru
E. V. Martynyuk
EurasianLinguisticInstitute,Moscow StateLinguistic University, Irkutsk, lediruna@yandex.ru
Three traditional directions in voice analysis (namely: voice as relation between logical and semantic sentence structures; voice as morphological category of the verb in opposition of active and passive forms, reflexivity) can't do without intervening in each other's realms. It suggests that such categories as agentivity, subjectivity, objectivity as well as active, passive and reflexive voices etc. should be investigated within one macrocategory - the theory of semantic-syntactic organization of proposition.
Keywords: 'voice, diathesis, reflexivity, agentivity, objectivity, proposition.
References
1. Bondarko A.V. K opredeleniju ponjatija «zalogovost'» [To the definition of "zalogovost"]. Teo-rija funkcional 'noj grammatiki. Personal 'nost'. Zalogovost' [The theory of functional grammar. Personality. Zalogovost]. SaintPetersburg, 1991.Pp. 120-135. (InRuss.).
2. Bondarko A.V., Voejkova M.D., Kozinceva N.A. Mezhkategorial'nye svjazi v grammatike [Between categorical due to grammar]. Saint Petersburg, 1996. 231 p. (In Russ.).
3. Gavrilova V.I. Kvazipassivnoe znachenie russkih vozvratnyh glagolov kak otrazhenie zakono-mernogo izvechno dannogo porjadka veshhej [Kvazipassivnoe value of Russian reflexive verbs as a reflection of eternally law-given order of things]. Logicheskij analizjazyka. Kosmos i haos: konceptu-al'nye polja porjadka i besporjadka [Logical analysis of language. Cosmos and Chaos: the conceptual field of order and disorder], Moscow, 2003. Pp. 256-285. (In Russ.).
4. Gavrilova V.I. Kvazipassivnye konstrukcii v russkomjazyke [Quasi passive constructions in Russian], Moscow, 1986. 23 p. (In Russ.).
5. Gavrilova V.I. Soznatel'nye dejstvija, stihijnye processy i situacija sozdanija i snjatija pregrady [Conscious action, natural processes and the creation of the situation and remove obstacles]. Logicheskij analizjazyka: Jazyki dinamicheskogo mira [Logical analysis of language: Language of dynamic world]. Dubna, 1999. Pp. 153-174. (InRuss.).
6. Kovaleva L.M. Anglijskaja grammatika: predlozhenie i slovo [English grammar: sentence and word], Irkutsk, 2008. 406 p. (In Russ.).
7. Kovaleva L.M. Problema strukturno-semanticheskogo analiza prostoj glagol'noj konstrukcii v sovremennom anglijskom jazyke [The problem of structural and semantic analysis of the simple verb constructions in contemporary English], Irkutsk, 1987. 221 p. (In Russ.).
8. Kordi E.E. Derivacionnaja, semanticheskaja i sintaksicheskaja klassifikacija mestoimennyh glagolov francuzskogo jazyka [Derivational semantic and syntactic classification pronominal verbs of the French language in the construction of Collateral]. Zalogovye konstrukcii v raznostrukturnyh ja-zykah [Zalog structure in different structural languages]. Leningrad, 1981. Pp. 220-254. (In Russ.).
9. Kudashova V.Ju. Koncept VZAIMODEJSTVIE i ego reprezentacija v sovremennom anglijskom jazyke [Concept Interaction and Representation in Modern English], Irkutsk, 2007. 180 p. (In Russ.).
10.Lakoff G. Lingvisticheskie geshtal'ty [Linguistic gestalt]. Novoe v zarubezhnoj Ungvistike [New in foreign linguistics], iss. 10. Moscow, 1981. Pp. 350-368. (In Russ.).
11.Lomtev T.P. Predlozhenie i ego grammaticheskie kategorii [Offer and its grammatical categories], Moscow, 1972. 200 p. (In Russ.).
12.Mel'chuk I.A., Kholodovich A.A. K kategorii grammaticheskogo zaloga: opredelenie, ischislenie [The category of grammatical zalog: definition, calculus]. NarodyAzii iAfriki [The peoples of Asia and Africa], 1970, no. 4, pp. 111-124. (In Russ.).
13.Suslova A.Ju. Konstrukcija s get + PartIIv anglijskom jazyke (o dinamike stanovlenija kategorii impersonal'nosti) [Design to get + Part II in English (the dynamics of formation of impersonality category)]. Irkutsk, 1993.133 p.(In Russ.).
14.Teorija funkcional'noj grammatiki: Personal'nost'. Zalogovost' [he theory of functional grammar: personal. Zalogovost]. Saint Petersburg, 1991. 370 p. (In Russ.).
15.Uspenskij V.A. K ponjatiju diatezy [On the concept of diathesis]. Problemy lingvisticheskoj ti-pologii i struktury jazyka [Problems of linguistic typology and language structure]. Leningrad, 1977. Pp. 65-83. (InRuss.).
16.Kholodovich A.A. Zalog: Opredelenie. Ischislenie [Zalog: Definition. Calculus]. Kategorii zalo-ga [Pledge Category], Leningrad, 1970. Pp. 1-26. (In Russ.).
17.Khrakovskij V.S. Grammaticheskie kategorii glagola (opytteorii vzaimodejstvija) [Grammatical categories of the verb (the experience of interaction theory)]. Mezhkategorial'nye svjazi v grammatike [Mezhkategorialnye due to grammar]. Saint Petersburg, 1996. Pp. 22-42. (In Russ.).
18.Khrakovskij V.S. Zalog i refleksiv [Zalog and reflexive]. Problemy teorii grammaticheskogo za-loga [Problems of grammatical theory], Moscow, 1978. Pp. 50-61. (In Russ.).
19.Halliday M. Notes on transitivity and theme in English: Part 3. Journal of Linguistics, 1968, no. 4, pp.179-215.
20.Karcevski S. Système du 'verbe russe: Essai de linguistique synchronique [System of the Russian verb: synchronic linguistics test]. Prague, 1927. (In France).
21.Kovalyova L.M. On Reflexivity. Zeitschrift fur Anglistik und Amerikanistik [Journal of English and American Studies], 1984, no. 4, pp. 335-340. (In German).
