CC BY
255
4. Николаева Н. А. Лингвистика текста //Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1978. Вып. 8. 478 с.
5. Моруа А. Новеллы: кн. для чтения на факультетах иностр. языков. М.;Л.: Просвещение, 1966.
6. Maurois André. Les roses de septembre. Книга для студентов пед. ин-тов на француз. яз. Л.: Просвещение, 1977.
Панова Юлия Сергеевна, канд. филол. наук, доц., aida.961@rambler.ru, Россия, Тула, Тульский государственный университет
Исаева Анастасия Юрьевна, аспирант, методист центра информатизации и организационного сопровождения образования, isaeva_anastasia91@mail.ru, Россия, Тула, Институт повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования Тульской области.
FEATURES OF CONTINUUM CATEGORY FUNCTIONING IN INTERLOCUTION
Yu.S. Panova, A.Yu. Isaeva
This article describes the features of specific and distant integration on the level of two types of microtext in a whole dialogue - superphrasal unity of a mixed type and interlocutory unity. The author gives numerous examples of continuum categories and also analyzes the function of coherence in general.
Key words: dialogue, coherence, wholeness, integration, continuum.
Panova Yulia Sergeevna, PhD (Philology), Associate Professor, ai-da.961@rambler.ru, Russia, Tula, Tula State University,
Isaeva Anastasia Yurievna, post-graduate student, specialist of the Center of Informational and Organizational Support of Education, isaeva_anastasia91@mail.ru, Russia, Tula, In-Service Teacher Training Institute.
УДК 801.73
ЗАКРЕПЛЕНИЕ КОГНИТИВНОЙ УСТАНОВКИ НА ЗАБВЕНИЕ В ПОСТМОДЕРНИСТСКОМ РОМАНЕ Т.Н. ТОЛСТОЙ "КЫСЬ"
О.И. Фалина
Рассмотрено деструктивное влияние эпохи постмодернизма на одни из ключевых символов русской культуры («книга» и «А.С. Пушкин») - превращение концепта «знание» в концепт «власть» и приумножение значимости А.С. Пушкина и превращение концепта «кумир» в концепт «идол». Показана связь символов с базовыми концептами культуры и содействие символов формированию концептосферы произведения. Сделан вывод о символической составляющей текстов эпохи постмодернизма.
Ключевые слова: постмодернизм, концепт, символ, концептосфера, пространства текста, интертекстуальность.
Каждой эпохе присущи свои характерные проблемы и пути их решения. Современная эпоха постмодернизма накопила множество так и не разрешённых вопросов и не нашла ответы на многие из них, что объясня-
ется неустойчивым социальным положением в ряде государств, их конфликтной внешней политикой, неудачными государственными реформами и, конечно же, неспособностью провести полный анализ данной эпохи в связи с незавершённостью самого периода постмодерна.Проблема постмодернизма сегодня является одной из самых обсуждаемых в научных кругах уже на протяжении двух десятилетий.
Из-за ограниченного количества материала и невозможностью пока установить причинно-следственные связи общественных явлений ещё не сформировалось чёткое определение постмодернизма. Поэтому "под вывеской постмодернизма можно не только ставить спектакли и писать стихи, но и печь блины, носить экстравагантные костюмы, заниматься любовью и ссориться, а также зачислять себе в предшественники любых понравившихся авторов из пантеона мировой культуры"[1].
Проводя анализ современной литературы, можно, однако, выделить множество особенностей, присущих художественным произведениям данной эпохи. Среди них можно выделить такую характеристику постмодернистской литературы как "деструкция", так как она является отражением современного общественного сознания и поэтому заслуживает внимания. Разрушению подвергаются персонажи, превращаясь в антигероев, и само общество, устанавливая лжепорядки и лженормы. Предметы утрачивают своё былое назначение и переходят в разряд символических ссылок на прошлые времена. В результате произведения "обрастают" интертекстуальностью, реминисценциями, аллюзиями, и их прочтение требует от читателя определённой эрудиции для разгадывания получившихся "ребусов".
Далее, литературный текст в эпоху постмодерна всё более обрастает символикой. Поэтому символы, обнаруживающиеся в текстовом пространстве, формируют базовые концепты произведения (ключевые концепты культуры), а те, в свою очередь, служат составляющими его концеп-тосферы. Символ обладает накопленным культурным знанием, которое необходимо "распаковать" для понятия конкретной ситуации. Ещё Э. Кас-сирер в своём труде "Философия символических форм" определил культуру как "символическую Вселенную"[3]. Процесс "распаковки" и трансформации содержимого в символический смысл происходит на концептуальном уровне интерпретации текста, когда все единичные смыслы, факты, явления, события уже образовали единство, подверглись анализу и создали целостную картину происходящего.
Чтобы разгадать символический смысл, человек оперирует понятиями, установками, характерными для конкретной культуры. Иными словами, человек пользуется созданной на протяжении веков концептосферой, вычленяет оттуда необходимые ему понятия и проводит их связь со знаком-символом. Например, в "Кыси" Т. Толстой концепт "власть" может быть использован для раскрытия символа "Книга", так как обладающий
Книгой в Фёдор-Кузьмичске считался обладающим не только знаниями, как в произведениях классической литературы, но и властью.
Как не существует какой-либо одной характеристики постмодернистского текста, так и в центре концептосферы может находиться не один, а несколько базовых концептов, так как в художественном тексте из множества ценностных доминант невозможно объективно выбрать одну сверхценную доминанту.
Говоря о ценностных установках созданного Т. Толстой общества, нельзя не заметить его культурного невежества и деградации личности. Писатель весьма удачно даёт его портрет через игру с историческими понятиями, ассоциировавшимися со знаниями и просвещением. Одними из них являются "Книга" и имя великого русского писателя А.С. Пушкина.
Раскрывая сущность концепта "книга" в историческом аспекте, мы даём описание структуры данного концепта. На протяжении всей мировой истории Книга являлась кладезём знаний, символом духовного богатства, просвещения. К Книге обращались за советом в трудной ситуации, в ней люди находили ответы на множество трудных вопросов. Она являлась своеобразным учителем, консультантом. Устоявшийся образ Книги перешёл в разряд символов, на разрушение которого посмел посягнуть только постмодернизм.
В Древней Руси обладать Книгой могли только богатые и знатные люди; Книгу тщательно оберегали и украшали декоративным орнаментом. Особо трепетное отношение проявляли к Библии. Считалось, что в Библии (Книге Книг) находятся ответы на все интересующие человека вопросы. Того, кто отлично знал библейские законы, считали мудрецом.
С развитием печатной продукции (с появлением первого печатного станка в XV веке) количество книг увеличивалось, всё меньше внимания стало уделяться их украшению, они перестают быть символом богатства и власти. Отношение к Книге стало менее трепетным, однако Книга так и осталась кладезем мудрости и знаний. До появления в литературе жанра антиутопии образ Книги оставался нетронутым авторами, на их священное предназначение никто не смел посягнуть. В классических романах-антиутопиях Дж. Оруэлла ("1987"), О. Хаксли ("О дивный новый мир"), Р. Бредбери ("451 градус по Фаренгейту") происходит повсеместное уничтожение книг, так как партийная верхушка стала осознавать их "разрушительное" влияние на мозг человека. Антиутопическому обществу нужны люди-роботы, не имеющие своего мнения и во всём поддерживающие партийный курс. Данные романы появились в непростой период модерна, они были своеобразным протестом существующим законам и носили предупредительный характер.
Эпоха постмодерна начала устанавливать свои правила в литературе, причиной чему послужил духовный кризис в обществе на фоне социальной и политической нестабильности. Многие писатели, учёные стали
искать выход из сложившейся ситуации, но многие из них так и не нашли решения и своё разочарование выразили в деструкции образов, ранее носивших позитивный заряд. Причин невозможности выхода из духовного кризиса выдвигалось много - и некомпетентность руководящих страной структур, и неблагоприятная экологическая ситуация, и просто невежество народа.
Т. Толстая в своём романе "Кысь" главной причиной считает людское невежество, жителям Фёдора-Кузьмичска книги никак не помогают совершенствоваться морально, они не умеют извлекать из неё ценную информацию. Возможно, это стало следствием Взрыва, городские голубчики стали носителями всевозможных Последствий (петушиные гребешки по всему телу у Варвары Лукинишны, уши под мышками у Васюка Ушастого, когти на ногах у Оленьки Кудеяровой, хвостик у протагониста Бенедикта). Автор не акцентирует внимание на причинах духовного и морального упадка народа, а старается наглядно показать людское ничтожество в отсутствие нравственных и моральных принципов и ставит открытым вопрос о путях преодоления данного кризиса. Порой кажется, что Т.Толстая пребывает в полном разочаровании в русском народе, отсюда и происходят деструкции самих персонажей, а также традиционной символики.
Как и в традиционных антиутопиях Дж.Оруэлла, О. Хаксли и Р. Бредбери, книги подвергаются полному уничтожению из-за содержания в них опасных знаний. Изъятием книг занимаются Санитары, подобием для образа которых послужили чекисты из советского времени. Несмотря на то, что процент думающих, интересующихся людей в поствзрывном обществе совсем не велик (Варвара Лукинишна и впоследствии Бенедикт), власть боится разоблачения и проводит тщательную политику "промывания мозгов" среди народа (автором всех печатных произведений и всех изобретений признаётся Набольший Мурза Фёдор Кузьмич).
Интерес Бенедикта к Книге впервые разгорелся под воздействием Варвары Лукинишны, которая пыталась понять, что есть "конь". Бенедикт, не думая, ответил, что это "мышь" и привёл в подтверждение этому строки из стихотворения Фёдора Кузьмича (Пушкина): "Али я тебя не холю, али ешь овса не вволю". Точно мышь". Однако Варвара Лукинишна припомнила противоречащие этому строки ("Ну а как же тогда: "Конь бежит, земля дрожит"?"[10]).Далее интерес Бенедикта к Книге подпитывался появившимся в результате женитьбы на Оленьке его высоким социальным статусом и превратился в навязчивое желание обладать всеми имеющимися книгами в городе. Протагонист сам обратился в Санитара и начал промышлять изъятием книг из домов голубчиков. В результате у него, совместно с Кудеяр Кудеярычем (главным Санитаром), возникла идея свержения Набольшего Мурзы. Бенедикт осознал, что автором всех написанных стихотворений и романов является совсем не Фёдор Кузьмич, но его ничтожный менталитет и невежество ложно устанавливают, что их автор, а
также автор ряда изобретений - Пушкин ("У пушкина стихи украл! <...> Пушкин - наше всё! А он украл!" - "Я колесо изобрёл!" - "Это пушкин колесо изобрёл!" [10]).
Также попытки протагониста найти Книгу Книг, в которой будут написаны ответы на абсолютно все его вопросы, оказываются тщетными. Книга является аллюзией на Библию, но даже чтобы правильно прочесть её и верно растолковать, Бенедикту необходимо усвоить основные жизненные правила и моральные установки, жизненную азбуку. На вопрос о том, где находится эта Книга Никита Иваныч, отвечает: "Азбуку учи! Азбуку! Сто раз повторял! Без азбуки не прочтёшь!" [10].
Таким образом, и символ Книга оброс также ассоциацией "власть" (имеющий Книгу имеет власть) и представлением о ней как о пустоте, тщетности (читающий Книгу вряд ли придёт к важным знаниям, просветлению из-за его неспособности мыслить абстрактно и улавливать смысл). Историческое развитие концепта "власть" позволяет нам говорить о наличии эволюционного ряда (термин Э.Б. Тайлора), состоящего из трёх заметных звеньев - понятие "книга" в Древнерусский период до эпохи книгопечатания, понятие "книга" от эпохи книгопечатания до эпохи постмодерна (XV - XXI вв.) и понятие "книга" в постмодернистскую эпоху (XXI в.). Дальнейшее его развитие предсказать невозможно, как невозможно предсказать дальнейшие пути развития общества. Также следует подчеркнуть взаимную связь выделенных трёх семиотических цепей: в символе "книга" элемент "знания, мудрость" остался неизменным, элемент ценности и богатства в XV веке уступил место обыденности, повсеместности, а в XXI веке Книга снова начала ассоциироваться с богатством, "прирастив" к себе новый элемент "тщетность, пустота". Следовательно, элемент "знания, мудрость" можно назвать базовым, а все остальные - периферическими.
Наличие в символе "книга" нового элемента говорит об обесценивании данного образа в постмодернизме, что служит намёком на духовный общественный кризис. Поэтому символ Книга превратился в антисимвол, и вопрос о моральном возрождении нации так и остаётся открытым.
Книга в сознании русского народа часто ассоциируется с именем русского поэта и писателя А.С. Пушкина. Неудивительно, что Т. Толстая подвергла деструкции и его личность, и его произведения, приводя огромное количество цитат и реминисценций из них. Если Книга утратила свой элемент созидательности и просвещения, то и тексты А.С. Пушкина обесценились и превратились в никому не известный и обесцененный мусор, и духовно обогатиться, читая их, невозможно.
Причём важность и значимость А.С. Пушкина как национального достояния остаётся, но обрастает иронией, сарказмом и новыми ассоциациями - в поствзрывном обществе А.С. Пушкин не только "наше всё", гипертрофированное до представления о нём как о народном кумире (что понимают только образованные слои населения Фёдор-Кузьмичска), но и
нечто далёкое и непонятное, утратившее всякий культурный смысл (что является представлениями о нём у основной массы населения города).
Пушкин - символ России - главная кукла в "Кыси", мальчик для битья, маялка. Маялкой называли ранее заменявшую мяч тряпку, которую можно было подбрасывать ногой, не давая ей упасть на пол (землю): кто больше подбросил, не уронив, тот объявлялся чемпионом. Такой маялкой Т. Толстая сделала в "Кыси" Пушкина, исходя из известной формулы: "Пушкин - наше всё". Его нельзя уронить на пол, но поддавать ногой можно. Данное имя, утратив свою культурную значимость для жителей Фёдо-ра-Кузьмичска, перешло в разряд имён нарицательных, даже начало писаться со строчной буквы (пушкин).
Данная стратегия писателя не случайна. Роман наполнен чертами постмодернизма, который во многом продолжает искусственно прерванную динамику модернизма и авангарда, а именно стремится "вернуться" в Серебряный век, что отличает русскую модель данных направлений от западных. Однако в постмодернизме данное стремление проходит деконструкцию, приобретает форму мифа и иронически обыгрывается.
Формирование пушкинского мифа имеет ряд предпосылок. Во-первых, это слова В.Ф. Одоевского из извещения о смерти Пушкина, напечатанного 30 января 1837 года в пятом номере «Литературных прибавлений»: «Солнце русской поэзии закатилось!» Во-вторых, формула Аполлона Григорьева «Пушкин - наше все» [2], появившаяся в 1859 году в статье «Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина» и воспринятая буквально. Данная формула начинает тиражироваться, множиться, распространяться на все сферы не только литературной, но и общественной и духовной жизни. В-третьих, возведение в 1880 году памятника Пушкину в Москве скульптора А.М. Опекушина и всеобщее воодушевление. В-четвертых, обострение интереса к личности и творчеству поэта в 1899 и последующие юбилейные годы.
Попытки пошатнуть представление о пушкинской исключительности предпринимались, между тем, регулярно: одна из самых серьезных -две полемические статьи 1865 года «Пушкин и Белинский» Д.И. Писарева, в которых автор пылко и прямолинейно оспаривает оценку личности и творчества Пушкина, данную В.Г. Белинским. Признавая за Пушкиным безукоризненность стиля, но обнаруживая за этой безукоризненностью содержательную пустоту, Д.И. Писарев беспощадно сокрушает кумира: «Пушкин - художник и больше ничего! Это значит, что Пушкин пользуется своею художественною виртуозностью, как средством посвятить всю читающую Россию в печальные тайны своей внутренней пустоты, своей духовной нищеты и своего умственного бессилия». Д.И. Писарев охарактеризовал творчество великого поэта как устаревшее и даже ретроградное явление, не имевшее никаких живых связей с сегодняшним днем [4].
Тем не менее, вся последующая русская литература существовала и существует с оглядкой на Пушкина.
Русский постмодернизм и в образе самого поэта, и в его произведениях, в том числе переосмысленных и переработанных писателями по-слепушкинской поры, находит благодатную почву для деконструкции; порожденные Пушкиным тексты своей распространенностью провоцируют современных писателей на игру, прямое цитирование, пародию.
Впрочем, пародия классического модернизма в постмодернизме претерпевает изменения, её место занимает пастиш. Согласно определению В.П. Руднева, «Пастиш отличается от пародии тем, что теперь пародировать нечего, нет того серьезного объекта, который мог бы быть подвергнут осмеянию. Как писала О.М. Фрейденберг, пародироваться может только то, что "живо и свято". В эпоху постмодернизма ничто не живо и уж тем более не свято» [5]. Вся ирония пастиша может быть оценена, только если читатель погружен в литературный контекст и свободно ориентируется в текстах-первоисточниках.
Так, Толстая в своём романе «Кысь» обращается к текстам разных авторов различных литературных эпох и направлений - от эпопей Гомера до эстрадных песен 90-х годов ХХ века, использует историко-литературный и биографический материал и органично вписывает реминисценции в сюжет, что они не выглядят в нём чужеродными. В этом многообразии лиц и цитат одним из главных героев Т. Толстая делает Пушкина.
Общий тон повествования и ключ к разгадке «Кыси» даётся в главе «Добро». Варвара Лукинишна, сослуживица Бенедикта, выводит его на разговор о природе поэзии Федора Кузьмича и признается: «для меня стихи - это всё», тем самым подготавливая читателя к многократно повторяющейся на протяжении романа формуле «Пушкин - наше всё». Также она высказывает предположение о том, что Федор Кузьмич «как бы на разные голоса разговаривает» [10]. Варвара Лукинишна даже «все стихи на разные стопочки разделила. И нитками заново тетрадки сшила» [10], то есть почувствовала идиостили разных авторов (немалое открытие для представительницы социума, в котором не умеют обжигать горшки). Так, через образ Варвары Лукинишны Т. Толстая вводит в свое произведение пример идеального читателя. Для сравнения: Бенедикт - получивший доступ к обширной библиотеке старопечатных книг тестя, руководствуется в их классификации любыми признаками: цветом обложки, размером, алфавитом; и отнюдь не сразу приходит к выводу о том, что книги объединяются именем автора, автор для него существо безликое.
В сущности, Бенедикту безразлично, Федор Кузьмич сочиняет книги или кто другой. Однако в пылу совершаемой на пару с тестем революции он воскликнет, обвиняя Федора Кузьмича: «У пушкина стихи украл! <...> Пушкин - наше все! А он украл!» [10].
Татьяна Толстая пародирует не Пушкина, а его образ, каким он сложился в национальном сознании. В воём романе Т. Толстая изображает две крайности - коленопреклонение перед гением и обытовление и одновременно мифологизацию классика. Имя Пушкина переходит в разряд нарицательных имен со значением «универсальный помощник и универсальный щит» и становится в один ряд с ивановым, петровым, сидоровым и васейпупкиным. Поэтому для Бенедикта он - с маленькой буквы и он вменяет в вину Федору Кузьмичу воровство у Пушкина не только стихов, но и идей, Пушкину никогда не принадлежавших.
Не раз в нашей обыденной жизни мы слышим фразу «Пушкин, что ли?» в ответ на наше нежелание делать что-либо (например, "Кто это еще будет делать? Пушкин что ли?"). Данная фраза стала представлять собой современную фразеологическую единицу, используемую для обозначения лица, якобы способного прийти на помощь в выполнении любых действий.
В романе «Кысь» спародированы и отдельные пушкинские произведения, и некоторые образы пушкинской поэзии, очевидными кажутся отсылки к биографии писателя.
Один из центральных образов романа - пушкинский образ метели. Метель становится предвестником изменения состояния Бенедикта, вызывает тревогу и ассоциируется с образом неведомой и ужасающей Кыси: «Свечи помаргивают. Медвежьи пузыри на окнах синевою отливают. Вечер уже. Никак и метель собралась. Наметет высокие сугробы, засвищет по улочкам, занесет избы по самые окна. Застонут высокие деревья в северных лесах, выйдет из лесу кысь, подступит к городку, завоет жалобно: кы-ысь! кы-ысь!» [10]. Метель шлейфом тянется за Кысью, распространяя тревогу в сердце Бенедикта: «И снежные смерчи поднимутся с темных полей, где ни огонька над головой, ни путника на бездорожье, ни севера, ни юга, только белая тьма да метельная слепота, и понесутся снежные смерчи, и подхватят кысь, и полетит над городком смертная жалоба, и заметет тяжелым сугробом мое слабое, незрячее, захотевшее пожить сердце!..» [10].
В рамки пародии-пастиша на пушкинскую «Метель» можно включить и образ Терентия Петровича, запряженного в сани Бенедикта. Пушкинский Терешка-кучер - добросовестный человек, исполнительный и немногословный, находящийся с барином в доверительных отношениях. В противовес ему Толстая наделяет своего Терентия безудержным желанием пререкаться, хвастать и зубоскалить; даже Прежние, проявившие было к нему милосердие, не выдержали его присутствия и выкинули на улицу.
Можно предположить, что Терентий Петрович Т. Толстой, кроме очевидных реминисценций к «Метели», обнаруживает сходство и с персонажем пушкинской биографии Дантесом. Именно Терентий Петрович по недосмотру Бенедикта становится вхож в хозяйский дом, заслуживает уважение и любовь всех членов семьи, в особенности Оленьки - жены Бенедикта. Терентию Петровичу вслед за Бенедиктом показывают новорож-
денных детей Оленьки, положение Тетери Петровича Бенедикт оценивает, называя вещи своими именами: «полюбовник ее». И именно Терентий Петрович зальет "пинзином" выдолбленный Бенедиктом памятник А.С. Пушкину.
Сожжение идола и Никиты Ивановича, инициатора возведения памятника, мыслится Бенедиктом как акт жертвоприношения искусству. Разговоры на тему жертвы искусству неоднократно ведутся в семье Бенедикта. Бенедикта, страдающего от ненароком совершенного убийства, Оленька пытается оправдать словами: «Но, папенька, ведь искусство требует жертв» [10]. Бенедикт, уговаривающий Никиту Иваныча пойти на казнь, аргументирует это соответственно: «Искусство гибнет со страшной силой. Вам, Никита Иваныч, вот, стало быть, и выпала честь принести жертву» [10].
В романе Т. Толстой неоднократно повторяются строки из стихотворения А.С. Пушкина "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." Па-стиш на данное стихотворение занимает особое место в романе, становясь сюжетообразующим элементом. Т. Толстая не только придаёт буквальный смысл метафоре (Бенедикт по приказу Никиты Иваныча действительно выдалбливает из дерева памятник Пушкину, расчищает народную тропу, поросшую укропом), но и рассыпает по тексту романа часто повторяемые цитаты из стихотворения. Одной из них является «выше александрийского столпа». «Александрийский столп» появляется в романе везде, где подразумевается какая-либо вертикальная форма: «Дозорная башня вышиной выше самого высокого терема, выше дерева, выше александрийского столпа» [10]. Данным топографическим названием также подчёркивается ощущение героем собственной важности в определенный момент: «Дескать, вознесся выше я главою непокорной александрийского столпа, ручек не замараю тяжести таскамши. Обслугу держу» [10].
Для Бенедикта памятник Пушкину - буратина и идол, и в сознании Бенедикта эти два понятия не разграничиваются. Под идолом главный герой понимает нечто вроде иконы, вложенной в руку скончавшейся Варвары Лукинишной, - знак, имеющий ценность в обществе, но утративший свой сакральный смысл. Поэтому для него и куклы из ветоши для отработки приёмов санитаров - тоже идолы. По отношению к изготавливаемому памятнику Бенедикт не раз повторял слово "идол". Из-за этого читатель может догадаться, какого идола герой вложит в руки умершей.
Примечательно, что наскоро созданный Бенедиктом образок повторяет портретные черты А.С. Пушкина: "Головку вывел ссутуленную. Вокруг головки - кудерьки: ляп, ляп, ляп. Вроде буквы "С", а по-научному: "слово". Так... Нос долгий. Прямой. Личико. С боков - бакенбарды. Поза-калякать, чтобы потолще. Точка, точка, - глазыньки. Сюда локоть. Шесть пальчиков. Вокруг: фур, фур, фур, - это будто кафтан. Похож" [10]. При этом характер действий изображения писателя главным героем ("ляп, ляп,
ляп", говорящая о небрежности, "кудерьки <...> вроде буквы "С" - о схематичности) отсылает читателя к способу рисования автопортретов А.С. Пушкина - они выполнены в схематичном, узнаваемом виде, размашистыми и уверенными движениями.
Предсказуемость реминисценций к Пушкину и цитат из его произведений к концу романа значительно усиливается, и читатель порой сам уже готов продолжить текст повествования. Например, в эпизоде, когда Бенедикт и его тесть замышляли проведение революционного переворота, дважды звучит слово «тиран», подготавливая читателя к полной цитате: «"Тираны мира, трепещите, а вы мужайтесь и внемлите!" - крикнул и Бенедикт из-за тестева плеча» [10].
Имя Пушкина полноправно участвует в формировании композиции сюжета. «Какие мы, таков и ты, а не иначе» - подводит Бенедикт итог своего обращенного к памятнику Пушкину пронзительного монолога, выстроенного в стиле Н.В. Гоголя, с его витиеватым синтаксисом, риторическими вопросами, разворачивающимися в глубь текста высказываниями, но при этом по сюжету и интонации сопоставимого и со стихотворением В. Маяковского «Юбилейное». Бенедикт, как и лирический герой Маяковского, часто вопрошает своего идола, ведёт диалог с ним, ища в нём живое, настоящее, созвучное себе и своей судьбе: «Что, брат пушкин? И ты, небось, так же? Тоже маялся, томился ночами, тяжело ступал тяжелыми ногами по наскребанным половицам, тоже дума давила?» [10].
Шестипалость А.С. Пушкина, изображённого Бенедиктом, говорит о снижении образа поэта. Кроме наличия у него шести пальцев и затылок у него плоский, и выглядит он, в общем, неказисто. Это приближает Пушкина к новой для него реальности, где у каждого есть хоть какое-нибудь последствие. Эпитет «шестипалый» обыгрывает эпитет «шестикрылый» из стихотворения «Пророк»: диссидент Лев Львович, увидев памятник, выдолбленный Бенедиктом, «высказал»: «Ну чистый даун. Шестипалый серафим. Пощечина общественному вкусу» [10]. В романе Толстой сравнение «Пушкин - даун» является крайней точкой снижения образа поэта.
Какова же цель обращения Т. Толстой к данному вечному символическому образу? Тут не найти однозначного ответа. Она и дискредитирует А.С. Пушкина, и играет с ним, и обращается к нему, как к бессмертному, вечному и совершенному образцу. Постмодернистская игра Толстой - это и деконструкция, и отказ от классической традиции, и одновременно оглядка на неё, как на точку отсчета. Толстая любовно и бережно относится к текстам А.С. Пушкина, но одновременно вступает в диалог с ним, при этом, как и ее герой, очищает образ А.С. Пушкина от ненужного глянца, освобождает его от груза штампов - «гений», «идол» - и любит его «живого, а не мумию»...
Проведя свою постмодернистскую игру, Т. Толстая доводит образ А.С. Пушкина, и так символический в сознании русского народа, до обыг-
ранного, деструктивного символа, характерного для текстов постмодернистской литературы. Причём данный символ в поствзрывном обществе воспринимается в сознании жителей по-разному - для основной массы населения он является ничего не значащим, безликим лицом, для "Прежних", бывших диссидентов, а впоследствии и Бенедикта, он представляется неким эталоном, чистым, незапятнанным образом, кумиром. "Пушкин -наше всё", - бездумно повторяет главный герой, усердно, но тщетно стремясь сохранить его наследие. Представление об А.С. Пушкине как о кумире и даже идоле имеет одну оговорку: в сознании главного героя оно гипертрофируется, наполняется иронией и имеет оттенок жалости и разочарованности в лучших стремлениях Бенедикта духовно обогатиться. Не помогли ему читаемые им залпом книги, значительная часть которых составляла тексты великого русского поэта и писателя.
Финал романа Т. Толстой не исполнен надежд на светлое будущее, все они предаются забвению. Забвению также предаются, следовательно, и ассоциации жителей современного общества, связанные с Книгой как кладезем знаний и именем С.А. Пушкина как великого русского поэта и писателя. Поэтому финал произведения остаётся открытым, давая читателю почву для размышлений и нарисовав возможное антиразвитие общества и личности в силу отсутствия духовности и просвещения.
Список литературы
1. Вайнштейн О. Б. Постмодернизм: история или язык? // Постмодернизм и культура: материалы "круглого стола" // Вопросы философии. 1993. №3. С. 3-7.
2. Григорьев А. Литературная критика. М.: Художественная литература, 1967. С. 166.
3. Кассирер Э. Философия символических форм. Т. 1. Язык. М.; СПб.: Университетская книга, 2001. 271 с.
4. Писарев Д.И. Пушкин и Белинский. Глава вторая // Лирика Пушкина: сетевой журн. 2014. URL: http: //az.l ib.ru/p/pi sarev_d/text_0310-l.shtml (дата обращения: 23.06.2014).
5. Руднев В.П. Словарь культуры ХХ века. М.: Аграф, 1997.
С.256.
6. Токарев Г.В. Квазиэталон как элемент лингвокультуры // Известия ТулГУ Гуманитарные науки. Вып.1. Тула: Изд-во ТулГУ С. 271 - 276.
7. Токарев Г.В. Концепт в ряду ментальных единиц // Сборник научных трудов преподавателей, аспирантов и студентов ТГПУ им. Л. Н. Толстого. Тула: Изд-во ТГПУ, 2001. С. 209 - 215.
8. Токарев Г.В. О некоторых элементах симболария культуры // Образы национальной ментальности в текстах русского севера. Вологда: Легия, 2013. С. 144- 150.
9. Токарев Г.В. Человек: стереотипы русской лингвокультуры. Тула: С-Принт, 2013. 92 с.
10. Толстая Т.Н. Кысь. Изд., испр. и доп. М.: Эксмо, 2008. 416 с.
Фалина Ольга Ивановна, мастер филол. образования, переводчик, falina@,mail.ru, Россия, Тула, ОАО "Центргаз", ОАО "Газпром".
SOCIETY FIXING OF COGNITIVE DIRECTIVE FOR OBLIVION (BASED ON THE NOVEL "KYS" BY T.N. TOLSTAYA)
O.I. Falina
The destructive influence of the postmodernism period on some key symbols of the Russian culture ("book" and "A.S. Pushkin") - the transformation of "knowledge" concept into "power" concept, the increase of significance of A.S. Pushkin, and transformation of "idol" concept into "graven image" concept - is considered in the article. The connection between symbols and basic concepts of culture and the assistance of symbols to the formation of the conceptual sphere of the novel is shown. The conclusion about a symbolic part of postmodernist texts is made.
Key words: postmodernism, concept, symbol, conceptual sphere, spaces of the text, intertextuality.
Falina Olga Ivanovna, master of philological education, translator, falina@,mail.ru, Russia, Tula, "Centrgaz" OJSC "Gazprom" OJSC.
УДК 81'42
О КОГНИТИВНО-СТИЛИСТИЧЕСКОМ ПОДХОДЕ К АНАЛИЗУ СОВРЕМЕННОГО АНГЛОЯЗЫЧНОГО ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННОГО ДИСКУРСА
Ж.Е. Фомичева
Рассматривается применение когнитивно-стилистического подхода к анализу современного англоязычного литературно-художественного дискурса. Когнитивная стилистика характеризуется сочетанием строгого, детального лингвистического анализа, типичного для стилистической традиции, с систематичным и теоретически обоснованным рассмотрением когнитивных структур и процессов, лежащих в основе создания и восприятия языка.
Ключевые слова: когнитивная лингвистика, когнитивная стилистика (поэтика), текст, дискурс. художественный текст, литературно-художественный дискурс, когнитивные структуры, интертекстуальность.
Для современной лингвистики характерен существенный интерес к связям, существующим между языком и мышлением, языком и познава-
