CC BY
31
УДК 8111.512.111’373.45
О.Р. СТУДЕНЦОВ
ЗАИМСТВОВАНИЯ В ПЕРЕВОДАХ ЧУВАШСКОГО ПРОСВЕТИТЕЛЯ И.Я. ЯКОВЛЕВА В ДИАХРОНИИ*
Ключевые слова: заимствования, чувашская конфессиональная литература, переводы просветителя И.Я. Яковлева, классификация заимствований.
Фронтальный анализ чувашской конфессиональной литературы, переведённой просветителем И.Я. Яковлевым в 1872-1917 гг., показал присутствие более шестисот единиц заимствований.
Они классифицируются в следующие лексико-семантические группы: 1) храм и его архитектурные части, 2) одеяние священников, 3) церковная утварь и служебные принадлежности, 4) пища, употребляемая на церковных службах и для соблюдения церковных уставов, 5) чины, должности и этикетные обращения к служителям церкви, 6) библейские персонажи, 7) термины внутренней и внешней церковной жизни, 8) термины, обозначающие названия частей Библии и церковных служебных книг, а также термины песнопений. Дана их краткая характеристика по разным критериям: статистика, фонетическая адаптация, орфография, диахрония.
O.R. STUDENTSOV
BORROWINGS IN CHUVASH ENLIGHTENER I.Ya. YAKOVLEV’S TRANSLATIONS (DIACHRONIC ASPECT)
Key words: borrowings, Chuvash Professional Literature, translations of the chuvash enlightener, classification of borrowings.
The present article The frontal analysis of the Chuvash confessional literature made by chuvash enlightener
I.Ya. Yakovlev from 1872 to 1917 showed more than 600 borrowings in his translations. They are to be classified in the following lexico-semantic groups: 1) temple and its architectural parts; 2) clergy clothing;
3) church utensil; 4) food for church procedure; 5) statutes and etiquette appellations of the clergy 6) Bible personages; 7) church life terms; 8) denotations of the Bible and other church books and terms referring to the church singing. Their short characteristic is given according to statistics, phonetics, orthography, diachronic criterion.
Наши исследования, основанные на фронтальном анализе известной к настоящему моменту чувашской конфессиональной литературы, переведённой просветителем И.Я. Яковлевым в 1872-1917 гг., показали присутствие значительного количества лексем иноязычного происхождения - более шестисот единиц.
Если в чувашских научных и публицистических текстах широко допускается русская терминология в неанализируемой форме и таким образом становится признаком научного и публицистического стилей, то макаронизмы в православной литературе случайны. Они допускаются в периферийных жанрах, и очень редки в библейском тексте, являющемся центром богослужебного стиля.
Качественные отличия новозаимствований, присущих сфере православия, в основном диктуются употреблением неассимилированной лексики древнееврейского, древнегреческого, старославянского, русского происхождения. Данная лексика на фоне чувашского текста, безусловно, выразительна хотя бы потому, что в ее написании употребляются графемы, отсутствующие в чувашском алфавите. Более того, в чувашской лингвистике существует точка зрения, что двусистемность современной чувашской орфографии предопределена первичностью реализации богослужебной литературы [1. С. 127]. Причина употребления в оригинальном графическом оформлении богослужебных новозаимствований кроется в необходимости соблюдения информативной точности первичного и вторичного текстов.
Приём фонетической переработки новозаимствования, исключающий начальное семантическое освоение, вызывал затруднения в его понимании. Трудность распознавания фонетически очувашенной лексемы заставляла авторов перевода вводить в текст семантические дублеты: мира (ду) «миро (масло)»; пашне (дулё дурт) «башня (высокое здание)».
’ Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ (проект № 11-14-21001 а/В).
Незначительные иноязычные объемные вкрапления, присутствующие в чувашских переводах, как правило, приводятся в нейтральном славянском написании и сопровождаются комментированием на чувашском языке: Таххармёш сехет тёлёнче Иисус хыта кашкарса калана: Или, Или! лима савахфани? тенё; вёл: эй Турадам, Турадам! мёшён Эсё Мана парахран-ши? тени пулать; Таххармёш сехетре Иисус хыта кашкарса калана: Элои! Эло! Ламма савахфани? тенё; вёл: эй Турадам! Турадам! Мёшён Эсё Мана парахран-ши? тени пулать «Около девяти часов Иисус сильно закричал: Или, Или! лима, савахфани? это означало: о Боже, Боже! почему Ты Меня оставил?».
В орфографировании заимствований переводчики строгих принципов не придерживались. В итоге образовывались фонетические варианты одних и тех же единиц с наблюдающейся тенденцией преимущественного русского орфографирования заимствований: пашне (1873-1882) - башня (1888 и позже); тиаккан (1873) - диакон (1891; 1894; 1896; 1910); сапповет (1873) - заповедь (1876-1906); свитеттёл (1873) - двититтёл (1876) - свидетель (1905 и позже); кёнед (1882) - княд (1888) - княз (1899); прадник (1873-1885) -праздник (1885 и позже) и т.д. Обнаружен единственный пример регрессивного перехода: бархат (1891) - пархат (1897).
Ассимилированные заимствования есть частично анализируемые образования: адаптация заимствований в данном случае завершается фонетическими изменениями. Полная анализируемость предполагает семантическое осмысление с последующим воспроизводством средствами второго языка (калькирование).
В исключительных случаях с семантическим заданием анализу подвергаются имена собственные: Эпё те сана калатап: эсё Петр (Чул), дак чул дине Эпё Хаман чиркёвёме лартёп «И я тебе говорю: ты Петр (Камень), на этом камне Я построю Свою церковь».
Обоснованность заимствований часто не вызывает сомнений: для обозначения реалий из другой культуры в чувашском языке не существовало эквивалентов. Лишь иногда встречаются дублетные заимствования слов при уже существующих в чувашском языке соответствиях. Таких заимствований насчитывается несколько десятков: Евангели - ыра хыпар, лекёр - эмелдё, акрид - хир хурчё, демон - усал, шуйттан; дракон - адтаха, вёре дёлен; евнух - кастарна ардын, прадник - уяв, тетрапед - сётел, рай - датмах, жалование - ёд укди, картинка - укерчёк, икона - тураш, кадило - тётёркёч, названия месяцев: декабрь - раштав уйахё, ака - апрель, карлач - январь, кёдён карлач - февраль, юпа - октябрь и т.д.
Православные новозаимствования группируются в несколько лексикосемантических групп:
1) храм и его архитектурные части: алтарь, амвон, башня, карнис «карниз», купол, клирос, ризница, ротонда, паперть, престол, притвор, свод, скиния, собор, солея, трапезная, трон, храм, чирку «церковь»;
2) одеяние священников: епитрахил, камилавк(а), мантиа, митра, набедренник, орар, омофор, палица, плащ, подир, подризник, поручи, саккос, стихарь, скуфья, фелонь, хламида;
3) церковная утварь и служебные принадлежности: анафора, антиминс, алой, венец, воздух, губка, дикирий, дискос, жертвенник, икона, иконостас, имянинник, кадило, кассия, кивот, кукум, кушилкке «кошель», копие, коврик, ладан, лампада, лжица, миро, поднос, покровец, поминание, потир, панагия, посох, скипетр, смирна, тарелка, трикирий, тетрапед, фимиам, хоругвь, халвани, шантал «подсвечник»;
4) пища, употребляемая на церковных службах и для соблюдения церковных уставов: агнец, артос, коливо, кутья, опреснок, причак «причастие», просфора, пасха;
5) чины, должности и этикетные обращения к служителям церкви: апостол, архидиакон, архимандрит, архиерей, архиепископ, батюшка, высоко-преосвященнейший, диакон, диячек, епископ, екклесиарх, иеромонах, иподиакон, игумен, ключарь, кандилап, левит, монах, монашка, митрополит, параеклесиарх, послушник, праведнёй «праведный», патриарх, первосвященник, преосвященнейший, преподобнёй «преподобный», псаломщик, пресвитер, протодиакон, святитель, священник, священномонах;
6) библейские персонажи: агнец, ангел, архангел, антихрист, Богопри-имец, господство, власть, начало, престол, сатана, серафим, сила, херувим;
7) термины внутренней и внешней церковной жизни: гностик, демон, епитимия, еретик, жид, ипостад «ипостась», капелла, католик, люттеран, магометан, мёссёльман «мусульманин», миссиа, мидёт «мечет», Магомет, мученик, Пасха, прадник «праздник», протестант, Синедрион, Синод, сура, таинство, саддукей, фарисей;
8) термины, обозначающие названия частей Библии и церковных служебных книг, а также термины песнопений: Библия, блаженна, зачало, заповедь (сапповет), канон, канонник, кафизма, Левит, паремиа, прокимен, панихида, требник и т.д.
Своеобразие богослужебного стиля заключается в том, что он предполагает подробное изложение с частым повторением информационно важных лексем. Таковыми нередко являются новозаимствования, употребляемые в богослужебной речи. Результат - возрастание частоты иноязычной лексики в чувашском тексте.
В 1870-е гг. было осуществлено около двадцати изданий книг православного содержания из более чем семисот, датируемых дооктябрьским временем [2]. Обозначенное десятилетие обеспечивает 7-8% всех новозаимствований. Следующее десятилетие, 1880-1890 гг., отмечено значительным увеличением объема переводов и их изданием. Как следствие - резкое увеличение иноязычных слов, бытующих в чувашском контексте. Но основная масса заимствований приходится на рубеж Х1Х-ХХ вв. К этому времени уже открыта Самарская переводческая подкомиссия во главе со священником Д.Ф. Филимоновым, к переводческой деятельности привлекается большое число воспитанников Симбирской чувашской учительской школы, в несколько раз увеличивается количество переизданий и новых переводов. С 1910 г. по 1917 г. заимствование православной лексики становится менее интенсивным. При этом уже освоена основная часть необходимой православной лексики, завершен и канонизирован перевод Нового Завета.
Собственно русизмы составляют около 10% из общего числа новозаимствований. Полный перечень таких единиц включает в себя следующие лексемы: батюшка, блаженна, Богоприимец, богородичен, больница, Высоко-преосвященнейший, господство, власть, держава, единорог, жалование, заповедь, кадило, лекёр «лекарь», набедренник, ответ, отпуст, отставка, перо, покровец, поминание, поручи, послушник, прадник «праздник», престол, преподобный, притвор, пророк, прошении, расход, ремесла «ремесло», росписка «расписка», самогласен, свидетель, сут «суд», таинство, турёк «торги», урядник, ухата «охота», ухатник «охотник»; учильник «школа», хва-литны «хвалить», щит, а также названия месяцев и некоторые другие.
Активность заимствований обнаруживает зависимость от тематики и жанра произведения. Более всего иноязычных слов наблюдается в канонических текстах и кратких переложениях Священного Писания («Священная история Ветхого и Нового Завета» (1876; 1882; 1883; 1885; 1894 и др.)). Также достаточно много их в литургических текстах - служебниках, часословах, минеях, октоихе, триоди, канонниках, требнике - и в гомилетической литературе («Объяснение православного богослужения» (1911), «О церкви и церковном богослужении» (1894; 1897), «О святых ангелах и злых духах по учению православной церкви» (1893; 1897) и т.п.).
Заметно снижается количество заимствований в таких группах жанров, как проповедническая, агиографическая и дидактическая.
Почти все заимствования принадлежит к группе имен существительных. Зафиксировано лишь несколько русских глаголов в инфинитивной форме, предполагающих включение в чувашскую речь с помощью вспомогательного глагола ту «делать»: говеть ту «говеть», страховать ту «страховать».
Соотношение слов, означающих отвлеченные и конкретные понятия, почти равное. При этом заметна едва уловимая тенденция заимствования слов, обладающих конкретностью содержания.
На первом месте по количеству заимствований располагаются литургические тексты: аминь, аллилуйя, закон, икос, ирмос, кондак (более 200 употреблений), апостол, богородичен, тропарь (более 100) и т.д., затем - канонические и другие переводы: прадник «праздник», заповедь, священник (более 100), пророк, престол, монах, ектенья, панихида, фимиам (около 50 употреблений), названия чинов, должностей, этикетных обращений (около 10) и т.д. Само слово Библия встретилось менее десяти раз.
Таким образом, определяются функции иноязычных заимствований в богослужебной литературе - обеспечение содержательной точности первичного и переводного текстов, а также создание функционально-стилистической приметы текстов богослужебного характера.
Литература
1. Андреев ИЛ. Чувашская орфография: проблемы и решения // Изв. нац. акад. наук и искусств Чуваш. Респ. 1996. №2. С. 126-138.
2. Чувашская книга до 1917 года =1917 дулчченхи чаваш кёнеки: ретроспект. библиогр. указ. лит. 2-е изд., испр., доп. / Гос. ком. Чуваш. Респ. по делам архивов; Гос. архив печати Чуваш. Респ. Чебоксары, 2001.199 с.
СТУДЕНЦОВ ОЛЕГ РОСТИСЛАВОВИЧ - кандидат филологических наук, доцент кафедры литературного редактирования и стилистики, Чувашский государственный университет, Россия, Чебоксары ([email protected]).
STUDENTSOV OLEG ROSTISLAVOVICH - candidate of philological sciences, assistant professor of Stylistics and Literary Redaction Department, Chuvash State University, Russia, Cheboksary.
УДК 811.511.1’367.52
H.B. ЧИНАЕВА
ПОРЯДОК СЛОВ В ФИННО-УГОРСКИХ ЯЗЫКАХ. ПОЗИЦИЯ ОБЪЕКТА
Ключевые слова: порядок слов, объект, предикат, субъект, грамматические нормы, коммуникативная акцентировка, стилистическое ударение, смысловые отношения.
Рассмотрен порядок слов в финно-угорских языках, раскрыты причины возникновения различий в расположении членов предложения. В сравнительно-сопоставительном плане выявлены сходства и различия относительно позиции объекта в мордовских (мокшанском и эрзянском) и финском языках. Выбор определенного порядка слов в языках обуславливается действием различных факторов: грамматических, коммуникативных, собственно смысловых и стилистических.
N.V. CHINAEVA
THE WORD ORDER IN FINNO-UGRIC LANGUAGES. THE PLACE OF OBJECT
Key words: word order, object, predicate, subject, grammatical norms, communicative focus, stylistic emphasis, semantic relations.
The present article investigates the word order in the Finno-Ugric languages; the causes of the differences in the location of sentence parts are indicated. The similarities and differences in the position of object in Mordvin (Moksha and Erzya) and Finnish languages are revealed in comparative terms. The choice of a specific word order in languages is caused by the action of various factors: grammatical, communicative, semantic and stylistic.
Уральская языковая основа характеризовалась порядком слов субъект -объект - предикат (СОГ) [14. С. 254-255]. Причины препозиции объекта относительно глагола-сказуемого языковеды находят в истоках возникновения объ-
