CC BY
43
2012
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 2
Вып. 1
ПУБЛИКАЦИИ ПО ДИССЕРТАЦИОННЫМ ИССЛЕДОВАНИЯМ
УДК 94(38).2 В. И. Шубин
ЗАГОВОР ПАРФЕНИЕВ
Заговор парфениев явился кульминационным пунктом в череде событий, которые произошли в Спарте в последней четверти VIII в. до н. э. — спустя некоторое время после Первой Мессенской войны (742-724 гг. до н. э.). Оккупация соседней Мессении, предпринятая Спартой в ходе Первой и Второй Мессенских войн, рассматривается в современном антиковедении как своеобразный «внутренний» вариант колонизации, которая в данном случае воплотилась не в захвате варварских территорий за морем, а в аннексии соседней области Пелопоннеса, населенной родственными греками [1, с. 200; 2, с. 150]. Несмотря на указанное своеобразие, оккупация Спартой Мессении была вызвана общими причинами, сподвигшими греческий мир ранней архаики к колонизации, каковыми в первую очередь были: рост населения, вызванный этим процессом земельный голод и, как результат первых двух, обострение социальной напряженности. В свою очередь, колонизация стала своеобразным катализатором развития греческого общества, в экономической и социальной структуре которого под влиянием ее последствий произошли значительные перемены. В нашем случае одним из таких последствий стало появление в структуре спартанского общества в результате Первой Мессенской войны (743-724 гг. до н. э.) особой социальной группы — так называемых парфениев. В то же время античные авторы, оставившие в своих трудах свидетельства о парфениях, как правило, трактуют о них в рамках предания об основании Тарен-та — спартанской колонии, основанной в 706 г. до н. э. в Южной Италии. Указанные обстоятельства составляют тот исторический контекст, с учетом которого и следует рассматривать феномен парфениев.
Наиболее ранняя по времени письменная традиция, относящаяся к указанным событиям, представлена рассказами греческих историков классической эпохи Антиоха и Эфора, дошедшими до нас в переложении Страбона, а также краткой, но чрезвычайно ценной по содержанию ремаркой Аристотеля в VI книге его «Политики». Эта традиция получила продолжение в трудах более поздних авторов — Диодора Сицилийского, Дионисия Галикарнасского, Помпея Трога в изложении Юстина, а также в комментариях Евстафия и анонимного схолиаста к сочинению Дионисия Периэгета. Различные трактовки и противоречия, содержащиеся в работах указанных авторов, стали основой для формирования среди современных исследователей различных подходов
© В. И. Шубин, 2012
к оценке указанных событий. В рамках этой дискуссии мы постараемся высказать свою точку зрения на такие важнейшие, на наш взгляд, аспекты темы, как происхождение парфениев, содержание конфликта парфениев с гражданским коллективом Спарты и пути разрешения этого конфликта.
По версии Антиоха, лакедемоняне, начав войну с Мессенией, объявили всех, не отправившихся в поход, рабами-илотами, а детей, родившихся во время войны, «назвали парфениями и подвергли атимии» («napGevíaq ¿KáXouv Ka! atí^ouq eKpivav» — Strab. VI, 3, 2). Последние, однако, не смирились с этим и, поскольку были многочисленны, составили заговор против граждан. Заговорщики намеревались выступить во время игр на празднике Гиакинфий в святилище Аполлона Амиклейского. Однако о заговоре стало известно, и в ряды заговорщиков под видом друзей были внедрены соглядатаи из числа граждан, одним из которых был Фаланф. Избранный предводителем выступления, он должен был подать к его началу знак, надев кожаную шапку. Однако, поскольку план был загодя раскрыт, в начале состязания глашатай запретил Фаланфу надевать шапку. Заговорщики, узнав об этом, бежали или были арестованы. Фаланфа же отправили к Аполлону, чтобы вопросить об апойкии. Полученный им оракул гласил:
Сатирион тебе дал и тучные нивы Таранта, Чтобы, там поселившись, стал ты грозой иапигов.
(Пер. Г. А. Стратановского)
Затем парфении отправились с Фаланфом в Италию, где их приняли варвары и критяне, которые занимали эту местность (Strab.VI, 3, 2).
Таким образом, по Антиоху, основателями Тарента были парфении, дети илотов, родившиеся во время Первой Мессенской войны и лишенные, в силу своего происхождения, гражданских прав. При этом автор не приводит никаких комментариев относительно содержания самого термина.
Объяснение происхождения парфениев содержится в рассказе Эфора. По словам историка, все началось с клятвы, которую дали лакедемоняне, отправляясь на войну против мессенцев, «не возвращаться домой до тех пор, пока не возьмут Мессену, или пока все не погибнут». Для охраны полиса они оставили только самых молодых и самых старых из граждан. На десятый год войны жены лакедемонян, собравшись, отправили к мужьям своих представителей, чтобы указать им на грозящую государству в связи с долгой отлучкой мужчин опасность — прекращение деторождения и, как следствие, сокращение численности гражданского коллектива, который и так уже понес потери на войне. Лакедемоняне, храня верность клятве (tov opKov 9uXáTTovTeq), но признавая справедливость опасений жен, отправили из лагеря тех воинов, наиболее крепких и молодых, которые не были связаны клятвой, поскольку в начале войны они были еще детьми и не могли присоединиться к войску. Последним было приказано «сойтись со всеми девушками» («npoaeTa^av бе auyyíveaGai Tatq napGevoiq ánáaaiq ana vTaq»), чтобы таким образом родилось как можно больше детей. Рожденные от этих девушек дети и были названы парфениями.
По окончании войны спартанцы «поделили Мессению и, вернувшись домой, не предоставили парфениям равных прав с остальными, поскольку они были рождены вне брака» («T^v ^ev oüv Meaar|víav KaTeveí^avTo, enaveXGóvTeq б' oÍKa6e Touq napGevíaq oüx ó^oíwq Totq aXXoiq ¿tí^wv wq oük ¿k "yá^ou "yryovÓTaq»). Последовавшие события
в изложении Эфора выглядят следующим образом: парфении вместе с илотами составили заговор против лакедемонян, при этом заговорщики были «многочисленны и настолько единодушны, что называли себя братьями». Местом для выступления была избрана агора, а сигналом к нему должна была стать поднятая в решающий момент шапка. Однако заговор был раскрыт из-за предательства неких илотов, и запланированное выступление не состоялось. Весьма показательна дальнейшая участь разоблаченных заговорщиков, которых лакедемоняне «через отцов убедили отправиться в апойкию и, если они найдут подходящее место, оставаться там, а если не найдут, то по возвращении они разделят пятую часть Мессении» («oí Se Sia twv natépwv eneiaav aütouq eiq anotKÍav e^eXGetv: Kav ^evKatdax^aiv apKoövta töv TÓnov, ^éveiv, ei Se ц^, t^q Meaa^viaq то né^ntov Kataveí^aaGai ^époq enavióvtaq») (Strab.VI, 3, 3).
В работах современных исследователей, обращавшихся к истории основания Та-рента, высказываются различные точки зрения относительно степени достоверности тех или иных сведений, содержащихся в рассказах Антиоха и Эфора. В первую очередь крайнее недоверие вызывает версия Эфора о происхождении парфениев от беспорядочных связей спартанцев с незамужними девушками. Эта позиция, пожалуй, наиболее решительно выражена A. Грэйэмом, по словам которого приведенные свидетельства «совершенно не достойны доверия и должны рассматриваться как попытки этиологического объяснения своеобразного наименования колонистов — парфении, значение которого в эпоху классики было уже непонятно» [3, p. 112; см. также: 4, p. 141; 5, p. 216; 6, p. 102-13; 7, p. 87-88]. Соглашаясь с этой оценкой, добавим, что в работах поздних авторов, следовавших Эфору, этиологическая концепция последнего относительно происхождения парфениев от девушек (napGévoi), окончательно утрачивает смысл, поскольку матерями последних выступают не девушки, а женщины: "yuvatKeq — у Дионисия Галикарнасского (Dion. Hal. XIX, 1, 2) и feminae — у Помпея Трога-Юстина (Just. III, 4, 5), а анонимный автор схолий к сочинению Дионисия Периэгета вообще предпочитает вместо парфениев использовать нейтральный термин vóGoi — незаконнорожденные (Scholia in Dionysii Periegetae Orbis descriptionem, 377b. 11-12). Отметим также, что и в целом версия Эфора и его последователей страдает определенным отсутствием внутренней логики. В соответствии с ней спартанцы сначала пошли на беспрецедентные меры, санкционировав нечто вроде первобытного промискуитета (по выражению Юстина, «promiscuos omnium feminarum concubitus permisere» — Just. III, 4, 5) с целью восполнить потери гражданского коллектива, понесенные в связи с затяжной войной, однако по окончании войны они же и лишили народившееся таким образом поколение гражданских прав.
Версия Антиоха о происхождении парфениев от бывших граждан, превращенных в илотов за неучастие в войне, также представляется сомнительной. Трудно представить, чтобы в спартанской общине периода ранней архаики существовала сама возможность свободы выбора для ее членов в вопросе участия или неучастия в войне. Даже если допустить, что таковые отказчики находились и в наказание за трусость лишались своего места в гражданском коллективе, кажется невероятным, чтобы это явление носило сколько-нибудь массовый характер. Следовательно, и указание Антиоха на многочисленность сыновей этих дезертиров — парфениев, составивших, согласно его рассказу, основную массу заговорщиков, также лишается убедительного основания.
Примечательно, что оба автора упоминают о знаке к выступлению — шапке, которую у Антиоха должен был надеть Фаланф. Поясняя смысл этого действия, античный
историк замечает, что граждан Спарты можно было отличить по длинным волосам. Следовательно, по мысли Антиоха, Фаланф, давая парфениям сигнал к нападению, в то же время, чтобы не пострадать в начавшейся схватке, прятал под шапкой свои длинные волосы и тем самым выделял себя из всех остальных граждан.1 Однако, на наш взгляд, указанная прическа как знак, отличающий спартиатов от илотов, должна принадлежать к реалиям более позднего времени, когда институт спартанской илотии — со всеми внешними атрибутами, отражаюшими социальный статус обладателя, окончательно сформировался.2 Таким образом, в целом версия Антиоха о происхождении парфениев представляется неудовлетворительной.3
Концепция Антиоха и Эфора об определенной ущербности происхождения парфениев получила развитие в дальнейшей античной традиции. Так, Диодор именует участников заговора, главой которого был Фаланф, эпевнактами (Diod. VIII, 3). Из рассказа Феопомпа о событиях Первой Мессенской войны мы узнаем, что эпевнактами назывались илоты, «возведенные на ложе» погибших на этой войне граждан и получившие гражданские права (Theop. apud Athen. VI, 101, p. 271). Указанная практика восполнения потерь в спартанском войске и гражданском коллективе описана также у Помпея Трога, повествующего о событиях Второй Мессенской войны (Just., III, 5, 6-7) и, в общем смысле, упомянута у Аристотеля (Arist. Pol. II, 6, 12). Анализ указанной античной традиции об эпевнактах, предпринятый Л. Г. Печатновой, привел ее к справедливому, на наш взгляд, заключению, что они получали гражданские права post factum — в награду за службу в спартанском войске во время войны [8, с. 174-182; 9, с. 293-299]. Следовательно, прямое отождествление эпевнактов Диодора с парфени-ями Антиоха противоречит указанию последнего на то, что парфении родились во время войны. Война, как явствует из свидетельства Тиртея, приведенного Страбоном, продолжалась девятнадцать лет (Strab. VI, 3, 3). Таким образом, парфении просто не могли участвовать в ней по возрасту. По мнению.Л. Г. Печатновой, под эпевнактами Диодор мог подразумевать илотов — соучастников парфениев у Эфора [8, с. 180-182]. Соглашаясь с этой оценкой, добавим, однако, что Диодор взял из рассказа Антиоха деталь, отсутствующую в версии Эфора, — участие в заговоре Фаланфа в качестве руководителя. Такой «синтетический» подход к интерпретации предания, как будет показано ниже, —характерная особенность поздней традиции о парфениях.
Решающим в вопросе о происхождении парфениев является, на наш взгляд, свидетельство Аристотеля — авторитетнейшего специалиста в вопросах политической истории и теории современного ему греческого общества. Рассуждая о причинах раздоров, возникающих в аристократических сообществах, он пишет: «Преимущественно же это неизбежным образом происходит в том случае, когда то или иное количество людей пришло к горделивому сознанию, что они сходны с полноправными гражданами по своей доблести. Так было в Лакедемоне с так называемыми парфениями (они проис-
1 У Эфора шапку должен был не надеть, а поднять некий не названный заговорщик. Таким образом, похоже, автор знал об этой детали предания (возможно, от Антиоха), но первоначальный смысл самого действия был ему уже не совсем понятен.
2 По мнению Ю. В. Андреева, окончательное утверждение режима илотии следует отнести к концу VII в д. н. э. См. [ 1, с. 200].
3 На наш взгляд, совершенно справедливой является общая оценка рассказа Антиоха, предложенная Л. Г. Печатновой: «Антиох, скорее всего, добросовестно передает местное (т. е. Тарентское. — В. Ш.) предание об основании Тарента в том виде, в каком оно существовало в V в. Само же местное предание во многом представляло собой смесь исторических реалий с рационалистическими догадками». См.: [8, с. 293-294].
ходили от "одинаковых" (¿к twv ó^oíwv), которых изобличили в заговоре и отправили основывать колонию в Тарент» (Arist. Pol. V, 6, 1; пер. С. А. Жебелева). П. Видаль-Наке, критически оценивая историческую достоверность данных Антиоха, Эфора и их продолжателей, распространяет указанную оценку и на Аристотеля, чье свидетельство, по его мнению, вполне согласуется с их рассказами о происхождении парфениев. Однако с этой позиции значение ключевых, на наш взгляд, слов Аристотеля — ек twv ó^oíwv — ему приходится, без всякого обоснования, признать неясным, а предлагаемый им вариант перевода всей фразы: «а принадлежали они к равным» — не имеющим смысла [10, p. 213-214]. Подобную точку зрения высказывает также Х. Мичел, по выражению которого, «все три истории — как они есть — являются неудовлетворительными». В частности, свою оценку в отношении «гомеев» Аристотеля автор формулирует следующим образом: «Аристотель сообщает, что этими незаконными (irregular) отцами (парфениев. — В. Ш.) были спартанцы, которые не ушли на Мессенскую войну, а остались в Спарте. Возможно, они были старыми или недееспособными; но остается загадкой, почему они были наказаны, а их потомство было ограничено в гражданских правах и лишено возможности участвовать в разделе Мессении, если они просто следовали распоряжениям правительства» [7, p. 86-87]. Приведенное толкование, на наш взгляд, выглядит совершенно неудовлетворительным. Очевидно, что Мичел указанную фразу Аристотеля о происхождении парфениев вырывает из контекста и рассматривает в качестве комментария к рассказам Антиоха и Эфора. Согласно логике Мичела, «гомеи» Аристотеля — это те самые старики и юноши, которые (по Эфору) были оставлены в Спарте для охраны полиса и которые (по Антиоху) были наказаны, а их дети понижены в правах (по Антиоху) и не допущены к участию в разделе Мессении (по Эфору). Вполне понятно, что такая конструкция, выстроенная путем простого смешения всех трех версий, во многом противоречащих друг другу, вызвала недоумение у ее автора.
Свидетельство Аристотеля ни в коей мере не может считаться комментарием к Антиоху или Эфору. Это отдельный, хотя и краткий рассказ, содержащий тем не менее важнейшую информацию. Особую ценность и достоверность рассказу Аристотеля придает то обстоятельство, что, будучи автором Тарентской политии (см.: Aristot. Fragmenta varia. Fr. 590), он безусловно хорошо знал не только спартанскую, но и местную традицию. Вполне вероятно также, что в рамках последней ему была известна и версия Антиоха. И если в таких обстоятельствах он предложил свою — иную, чем у Антиоха, трактовку происхождения парфениев, значит, ему была известна и другая версия предания о них, вероятно, восходящая к временам основания колонии. В рамках этой традиции парфении числились принадлежащими к гражданскому коллективу в силу своего происхождения «от равных». Более того, если отказаться от эфоровой «этиологической концепции» их происхождения от незамужних девушек, то можно предположить, что и с материнской стороны указанное происхождение было столь же безупречным. Нелишним будет вспомнить о том отрицательном отношении со стороны спартанского общества к неженатым гражданам, которое прочно зафиксировано в источниках. Спартиаты были обязаны вступать в брак уже в начале своей гражданской карьеры (см.: Plut. Mor. 228 а; Plut. Lyc. 30, 7; Xen. Lac. pol. 9, 5), и такие события, как война, даже продолжительная, вряд ли могли радикально влиять на эту древнюю традицию. Следовательно, маловероятно, чтобы и на время Мессенской войны обычный процесс естественного воспроизводства гражданского коллектива Спарты — путем рождения новых его членов родителями, находящимися в законном браке, был полно-
стью прерван. Даже если предположить, что все 19 лет войны спартанское войско безотлучно находилось в Мессении, состав его должен был подвергаться ротации — старые и раненые возвращались в Спарту, уступая место в строю молодым согражданам, достигшим призывного возраста, или, если таковых было недостаточно, эпевнактам Диодора. Вероятно также, что какая-то часть находившихся в войске спартанцев имела возможность время от времени отлучаться домой — к семьям. Таким образом, нет достаточных оснований для сомнений в том, что парфении принадлежали к гражданскому коллективу Спарты, а некоторая ущербность их положения определялась, согласно Аристотелю, лишь отсутствием у них некоей доблести (арет^). Вероятно, стремление преодолеть указанный недостаток и уравнять себя с остальными гражданами и подтолкнуло парфениев к выступлению.
В отличие от Аристотеля, который лишь упоминает о заговоре, Антиох и Эфор рассказывают о его подготовке в подробностях. Причем если у Антиоха участниками заговора выступают только парфении (Strab.VI, 3, 2), то у Эфора они объединяются с илотами и, будучи в большом числе, формируют некое подобие тайного сообщества, члены которого, по его словам, называли друг друга братьями. Последнее обстоятельство, после того как о заговоре стало известно, даже вызвало опасение, что если выступление состоится, то ему будет нелегко противостоять (Strab.VI, 3, 3). Необычайная осведомленность Антиоха и особенно Эфора о деталях подготовки выступления, которое, заметим, так и не состоялось, вызывает некоторые сомнения относительно их достоверности. Примечательно, что Помпей Трог и Евстафий, согласные с Эфором в толковании происхождения парфениев, конфликт последних с гражданским коллективом и его разрешение описывают иначе. Особенно заметны указанные отличия в изложении Помпея Трога. В соответствии с его рассказом, парфении, достигнув 30-летия и не имея отцов, которым могли бы наследовать, избрали вождем Фаланфа и, не попрощавшись с матерями, из-за адюльтера которых они чувствовали себя опозоренными, отправились на поиски места для поселения. Выбор Фаланфа в качестве руководителя похода был обусловлен тем, что именно его отец был некогда автором идеи об отправке молодых спартиатов из войска в Мессении на родину для соития со спартанскими женщинами (Just. III, 4, 8-10).
Сопоставляя версии Эфора в пересказе Страбона и Помпея Трога в переложении Юстина, Л. Г. Печатнова полагает, что оба поздних автора опирались на один и тот же источник — оригинальный рассказ Эфора. При этом Страбон отредактировал его, поскольку парфении интересовали автора только потому, что они имели отношение к Та-ренту. По ее словам, «доказательством того, что Страбон явно сократил текст Эфора о парфениях, служит рассказ Юстина, у которого, во-первых, мы находим некоторые детали, отсутствующие у Страбона, во-вторых — почти контекстные совпадения с рядом мест у Страбона. Для обоих основным, а может быть, и единственным источником о парфениях был Эфор». Таким образом, «рассказ Эфора у Страбона вполне корректно дополнить некоторыми деталями из Юстина» [8, с. 292, примеч. 66]. По нашему мнению, такая трактовка может быть справедливой лишь частично. Действительно, и Страбон и Юстин практически одинаково излагают ту часть истории, которая относится ко времени Первой Мессенской войны и касается происхождения парфениев, и здесь оба автора, весьма вероятно, опирались на Эфора, цитируя в некоторых случаях один и тот же текст. Однако, как уже замечено выше, развернувшиеся позднее события, результатом которых была эмиграция парфениев, освещены ими совершенно различно. Страбон
приводит исполненный драматизма рассказ о заговоре, который был настолько масштабным, что воспринимался как угроза государству, который удалось предотвратить только благодаря своевременно полученной информации (Strab.VI, 3, 3). В рассказе же Юстина тема заговора отсутствует вообще, а эмиграция парфениев подается как частная инициатива последних, вынужденных к отъезду отсутствием жизненных перспектив на родине (Just. III, 4, 8-10). Таким образом, в этой части истории о парфениях оба автора, похоже, следуют двум различным версиям, из которых вторая (Юстин — Пом-пей Трог) восходит не к Эфору, а к какому-то неизвестному источнику.
Евстафий, предлагая читателю, пожалуй, самую позднюю версию традиции о пар-фениях, приводит, не называя авторов, три известных ему варианта развития событий, добавляя при этом в общую картину ряд новых подробностей. В начале первого сюжета он воспроизводит пассаж Эфора о клятве, данной спартанцами перед началом Мессенской войны. Затем следует упоминаемое Антиохом обращение в илотов тех граждан, которые не приняли участия в войне с Мессенией. Но логического продолжения эта линия не получает, поскольку происхождение парфениев историк трактует уже не по Антиоху — от упомянутых илотов, а в русле эфоровой традиции, согласно которой они были детьми спартанских девушек и молодых спартиатов, периодически возвращавшихся из лагеря в Мессении на родину. В то же время Евстафий предлагает новую, весьма любопытную, интерпретацию конфликта между гражданами и пар-фениями, возникшего после завершения войны. По его словам, рожденные вне брака, парфении не получили соответствующего законам Ликурга воспитания и «были приняты в гражданский коллектив вопреки должному порядку» («aWwq ка! oük^ wq eSei enoXtteuovto»). Спартанцы, возвратившись после взятия Мессены и «найдя государство в дурном состоянии», прогнали парфениев, а Фаланф, «некий местный муж, отправленный в апойкию», взяв их, основал Тарент.
В соответствии со вторым вариантом («"Etepot Se фат...») парфении, подвергаемые насмешкам со стороны спартиатов за незаконное происхождение, попытались выступить против них, за что и были отправлены в апойкию. Наконец, в третьей версии («'ÄWoi Se iatopoümv...»), также близкой по содержанию рассказу Эфора, Евстафий пишет, что парфении, подвергнутые атимии как «рожденные в блуде» («ano nopveiaq фотте^»), составили заговор. Однако в дальнейшем, поддавшись на уговоры, они отправились в апойкию (Eustathius Phil. Comment. in Dion. Perieg. Orbis descript. 376). Отметим, что даже там, где Евстафий или его информаторы следуют Эфору, в повествовании отсутствуют какие-либо упоминания об илотах — участниках заговора, а обстоятельства последнего излагаются кратко и в самых общих словах.
Ряд исследователей усматривают определенное сходство заговора парфениев в передаче Эфора и Диодора с заговором Кинадона, который датируется 397 г. до н. э. и обстоятельства которого подробно описаны Ксенофонтом в его «Греческой истории». При этом парфении сравниваются с составлявшими ядро заговора Кинадона гипомей-онами, к каковым принято относить спартиатов, потерявших свое место в общине равных в связи с утратой клера [9, с. 183-184; 10, p. 88-89]. В обоих случаях заговорщики рассчитывали на поддержку со стороны бесправной части населения Спарты. У Эфора таковыми выступают илоты. У Ксенофонта социальная база заговора представлена шире. В приводимом им рассказе доносчика, выдавшего эфорам замыслы Кинадона и его сподвижников, союзниками последних готовы были стать все илоты, неодамоды, гипомейоны и периэки, «ведь, когда среди них заходит разговор о спартиатах, то никто
не может скрыть, что он с удовольствием съел бы их живьем» (Xen. Lac. pol. III, 3, 6-7; пер. С. Я. Лурье). Из дальнейшего рассказа становится ясно, что заговорщики планировали добиваться своих целей путем вооруженного выступления против сравнительно немногочисленных полноправных гомеев. Согласно версии Эфора, заговор парфениев также был раскрыт благодаря доносу. Указанные совпадения дают нам основание предположить, что некоторые подробности этого события, присутствующие в описании Эфора, такие как участие илотов, многочисленность заговорщиков, насильственный характер планировавшихся ими действий, были почерпнуты автором из современной ему истории, заметным событием которой и был заговор Кинадона. Однако, зная дальнейшую судьбу тех и этих заговорщиков, во второй части своего повествования Эфор возвращается к традиции о парфениях, и на этом черты сходства между двумя сюжетами заканчиваются.
У Ксенофонта заговорщики были схвачены и подвергнуты суровому наказанию — бичеванию (Xen. Lac. pol. III, 3, 11), а по сообщению Полиена, соратники Ки-надона были даже казнены (Pol. Strat. II, 14). Столь решительные и жестокие действия эфоров представляются вполне оправданными, поскольку очевидно, что заговор нес собой страшную угрозу существующему в спартанском обществе порядку. В разительном контрасте с судьбой участников заговора Кинадона предстает участь разоблаченных парфениев, которых не только не наказали, но, по словам самого же Эфора, «через отцов убедили отправиться в колонию, пообещав в случае неудачи предоставить пятую часть Мессении» (Strab.VI, 3, 3). Помимо Эфора указания на определенный компромисс как основу разрешения конфликта между гражданским коллективом и пар-фениями можно найти и у других авторов. Так, в приведенной выше третьей версии Евстафия они также отправляются в апойкию, «поддавшись на уговоры». По словам Дионисия Галикарнасского, парфении, «потерпев неудачу в выступлении, добровольно покинули полис» (Dion. Hal. XIX, 1, 3), а по версии Помпея Трога, это произошло вообще без всякого выступления (Just. III, 4, 8-10).
Таким образом, проведенный нами анализ свидетельств письменной традиции, даже с учетом имеющихся в ней расхождений и противоречий, дает возможность восстановить общую последовательность и характер событий, объединенных понятием «заговор парфениев». Появление парфениев как особой группы в составе населения спартанского полиса определялось уникальной ситуацией, сложившейся здесь в результате Первой Мессенской войны. К парфениям — и в этом согласны все античные авторы, обращавшиеся к интересующему нас сюжету, — следует относить то поколение, которое появилось на свет в Спарте во время указанной войны. По нашему мнению, нет достаточных оснований предполагать какие-то особенности его происхождения, в связи с которыми парфении могли с момента рождения быть лишены части прав спартанского гражданства. Вслед за Аристотелем мы склонны считать, что они появились на свет должным порядком — в семьях отцов-спартиатов и матерей-спар-тиаток, а указанное наименование они получили только после окончания войны. Причем единственным отличием этой группы от остальных членов спартанской гражданской общины было то, что они, войдя фактом своего рождения в ее состав во время войны, по ее окончании не были допущены к участию в разделе мессенских земель. Именно так следует понимать приведенное выше свидетельство Эфора: «t^v ^ev ouv MeaOT|víav Kateveí^avto, enaveXGóvteq 6' oÍKaSe touq napGevíaq oüx ó^oíwq tolq aXXoiq etí^wv» (Strab.VI, 3, 3). Основанием же для такого решения было не сомнительное про-
исхождение парфениев, а неучастие их в завоевании подлежащей разделу территории. Такую гипотезу выдвинул В. Эренберг [11, p. 29], и, на наш взгляд, она наилучшим образом объясняет всю последующую историю парфениев.
В самом деле, к моменту раздела мессенских земель самые старшие из парфени-ев должны были едва достигнуть возраста 19 лет и составляли, несомненно, лишь незначительную по количеству группу гражданского коллектива Спарты и не могли иметь практически никакого влияния в деле принятия им решений, подобных разделу Мессении. Проблема парфениев приобрела актуальность только спустя некоторое, достаточно продолжительное время после окончания первой Мессенской войны в 724 г. до н. э. и, вероятно, незадолго до основания Тарента в 706 г. до н. э. К этому времени значительная, достаточно многочисленная часть парфениев, достигнув, например, 30-летия (см. сообщение на этот счет Помпея Трога) и объединившись в сообщество, стала способной предъявить спартанской общине ультиматум с требованием предоставления земли. Данное событие и было, на наш взгляд, кульминационным пунктом всей этой истории и трансформировалось в позднейшей традиции в так называемый «заговор парфениев». Конфликт последних с гражданским коллективом, как можно понять из сообщения Эфора, был разрешен вполне мирным путем — на основе учета интересов обеих сторон, в русле уже достаточно сложившейся к концу VIII в. до н. э. общегреческой колонизационной практики. В соответствии с ней, полными правами на территорию обладали только первые колонисты, которые принимали непосредственное участие в ее захвате. Последующие поселенцы, прибывающие в уже основанную колонию, должны были довольствоваться урезанными правами или искать место для организации собственного поселения.
Литература
1. Андреев Ю. В. Спарта как тип полиса/ Античная Греция. Т. 1. Становление и развитие полиса. М.: Наука. 1983. 422 с.
2. Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. 2-е изд. СПб.: Изд. дом СПбГУ, 2004. 266 с.
3. Graham A. J. The Colonial Expansion of Greece // CAH. 2nd ed. Vol. 3. Part 3. Cambridge.: Cambridge University Press. 1982. 512 p.
4. Malkin I. Myth and Territory in the Spartan Mediterranean. Cambridge.: Cambridge University Press, 1994. 300 p.
5. Malkin I. Religion and Colonization in Ancient Greece. Leiden.: Brill. 1987. 392 p.
6. Hooker T. The Ancient Spartans. London.: J. M. Dent. 1980. 254 p.
7. Michell H. Sparta. Cambridge.: Cambridge University Press, 1964. 348 p.
8. Печатнова Л. Г. История Спарты (период архаики и классики). СПб.: Гуманитарная академия, 2001. 510 с.
9. Печатнова Л. Г. Спартанские парфении // Античный мир. Проблемы истории и культуры. Сб. науч. статей к 65-летию со дня рождения проф. Э. Д. Фролова / под ред. д-ра ист. наук. И. Я. Фроянова. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998. С. 172-186.
10. Vidal-Naquet P. The Black Hunter: Forms of Thought and Forms of Society in the Greek World. Baltimore.: Johns Hopkins University Press. 1986. 392 p.
11. Ehrenberg V. From Solon to Socrates: Greek History and Civilization During the 6th and 5th Centuries BC. London.: Methuen & Co. 1968. 493 p.
Статья поступила в редакцию 13 октября 2011 г.
