CC BY
47
УДК 101.8
В. И. Повилайтис
ЗАБЫТЫЙ СЮЖЕТ В ИСТОРИИ ЕВРАЗИЙСТВА (О КНИГЕ Г. Н. ПОЛКОВНИКОВА «ДИАЛЕКТИКА ИСТОРИИ»)*
Рассматривается малоизвестная работа, принадлежащая истории евразийского движения. В центре внимания автора -проблема философских оснований самой истории и исторического познания.
39
The little known book, which belongs to the history of Euro-Asian movement, is analyzed. The problem of philosophical foundations of history itself and historical knowledge is in the focus of the book.
В 1931 году, когда евразийцы все больше времени и сил тратили на выяснение отношений и сведение счетов, в Париже вышла книга, которую современники почти не заметили. Эта работа называлась «Диалектика истории» [3] и принадлежала Г. Н. Полковникову — человеку, о котором никакой значимой информации пока обнаружить не удалось. Нам известны два отклика на эту работу: краткое и формальное упоминание у Б. В. Яковенко [5] и рецензия П. М. Бицилли [1]. Полковников не упоминается в современной литературе. Ссылки на него отсутствуют и в доступных нам библиографиях [4].
Написанная от имени евразийства, книга Полковникова стала очередной попыткой сформулировать позицию движения по проблеме исторического процесса. По существу, автор не создает новой философской системы — он пытается на свой манер организовать и упорядочить весь тот философский материал, который был наработан в предшествующее время. Перед нами своего рода сумма евразийства, философская хрестоматия его общих мест.
Специфика исторического познания в построениях Полковникова определяется двумя установками: во-первых, утверждением системности всякого объекта познания; во-вторых, признанием особого характера этой системности в истории. В пределах первого положения мы не обнаружим никакого различия между науками гуманитарными и естественными, поскольку как бы различно ни толковались ими объекты исследования, бесспорным остается тезис о невозможности такого объекта вне организующей его структуры. Потому утверждение, что задача философии истории заключается в сведении всего массива исторических данных к определенному единству [3, с. 3], может с минимальными корректировками относиться ко всем наукам. Но сказать этого недостаточно, следует обратить внимание на то, что возможны два принципиаль-
* Статья подготовлена в ходе осуществления исследовательского проекта РГНФ, грант № 07-03-00484а.
Вестник РГУ им. И. Канта. 2007. Вып. 8. Гуманитарные науки. С. 39 — 45.
40
но различных подхода к пониманию этого единства: оно «может быть или системой чуждых внутренне друг другу элементов, или живым органическим единством» [3, с. 3]. Это вполне традиционное рассуждение приводит автора к противопоставлению механической (дискретной) и органической (непрерывной) модели мира; к вопросу о том, какой из этих моделей историческое бытие может быть описано наиболее корректно.
Решая эту задачу, Полковников определяет историю как внутреннее движение и творческую стихию бытия. Носителем этого движения становится индивидуальная душа1, опознающая себя в рассудке, интуиции и вере [3, с. 6]. Надо отметить, что каждой из этих форм познания соответствует своя мера онтологической достоверности, а это превращает вопрос о границах данных понятий в вопрос об их иерархии.
Для того чтобы поставить под сомнение полноту рассудочной картины мира, автор в своей работе выстраивает цепочку понятий, которая связывает через причинность и механицизм рассудок с чувственностью. Это генетическое единство наполняется смыслом в свете признания, что вещи не таковы, как они даны чувствам, поскольку из этого следует, что и мир не таков, каким он рисуется рассудку. Отметим также, что вопрос о мере достоверности чувств даже не ставится: суждение построено таким образом, что подчеркивает онтологическую неполноценность чувственного образа мира, чем и ограничивается.
Но пренебрежение чувственным познанием ставит перед историком вопрос о новых методах, о том, каким образом происходит познание, каков его объект и какой в этой связи требуется методологический инструментарий.
Из перечисленного следует особо выделить проблему объекта исторического познания, поскольку недоверие, выраженное чувственному познанию, не снимает вопроса о том, каковы вещи в действительности.
В своей работе Полковников приписывает подлинной реальности сверхсубъект-объектный характер. В качестве фундаментального свойства этой реальности признается ее нематериальность. Это необходимо автору для того, чтобы приписать процессу познания и познаваемому наличие единой, объединяющей их природы: ведь в концепциях такого рода познание превращается в своеобразную связь, в основании которой — онтологическое подобие, родство субъекта и объекта, скрадывающее противопоставленность первого второму. Только таким образом можно допустить, что «темная и непосредственная интуиция всеобщего, от начала данная, должна быть озарена сознанием, то есть опосредована различением и внеположением и возведена на степень разумного свободного (разумность и свобода, собственно, синонимы) знания» [3, с. 27—28].
1 Индивидуальность этой души, правда, весьма специфическая. Выше отмечалось, что, оставаясь индивидуальной, эта душа может иметь отношение не только к личности, но и к надындивидуальным общностям (народ, культура). Очевидно, что в этом моменте мы имеем дело с влиянием иерархического персонализма Карсавина, который нашел свое выражение в работе «Философия истории» [2].
В качестве предмета исторического процесса Полковников определяет развитие души личности, души народа, души культуры [3, с. 6] — приоритет органического для его подхода очевиден. Он отмечает, что ограниченность механицизма в истории блестяще показал Шпенглер, совершивший, однако, иную ошибку: осознав невозможность объяснить историю ссылками на внешние причины, он вообще отказал истории в праве иметь смысл. Именно поэтому его философия истории не становится полноценной системой — она иррациональна и интуитивна. Преодолеть недостатки подобного рода возможно только утвердив существование особой логики исторического. В этой логике должна быть отражена динамическая (становящаяся) природа исторического бытия, что превращает логику истории в логику исторического процесса. Признание процессуального характера истории придает смысл нашим рассуждениям о законах протекания этого процесса, его формах и проявлениях, то есть делает возможным историческое познание.
Автор «Диалектики истории» отходит от Риккерта, когда ставит под сомнение основополагающую для немецкого мыслителя идею о реальности только индивидуальных объектов. Напомним, что из идеи о неповторимости исторического факта у Риккерта следует вывод об иллюзорности, призрачности общего в истории; Полковников настаивает на особом характере этого общего, которое носит безусловно реальный характер: невозможно говорить о частях, когда не существует целого. Но и сами части ничего нам о целом не скажут: постижение такого рода целостностей требует особого, интуитивного метода, который исходит из характеристики процесса познания как самораскрытия истины, живого органического процесса «самообнаружения этой нечувственной реальности, как потенции жизни и как становления»2. Вчувствова-ние, проникновение, вживание — вот набор приемов, который задан этими представлениями о природе исторического бытия.
У подобного подхода есть еще одна особенность: при построении такого рода моделей происходит смешение самого знания и методов его получения. Ведь если между объектом, субъектом и процессом познания нет принципиального различия, то способ получения знаний о мире и есть само это знание — так стирается граница между гносеологией и онтологией, познание онтологизируется. Рассуждение о механизме исторического развития превращается в сжатое изложение его основных этапов, и это не случайность — Полковников исходит из того, что целью процесса заданы формы его становления. Если история — это лабиринт, то описание всех известных тупиков имеет смысл только тогда, когда это ведет к выходу. Но если принять установку, согласно которой «история индивидуальной души в принципе раскрывает историю вселенной и законы ее становления» [3, с. 28], то историческое познание выглядит достаточно парадоксально: чтобы постичь про-
2 Эта оценка основана на убеждении, что и в природе, и в истории «мы должны видеть общее, не в смысле закона повторений или абстракций, а и как целое, живое единство, содержащее в себе все свои отличные части как стадии своего развития» [3, с. 25].
42
шлое, нужно апеллировать не к самому событию, а к некоему абсолюту, который един и для историка, и для того, кого этот историк изучает. Понятно, что существование в метафизической плоскости такой точки, которая соединяет изучающего с изучаемым и находится за пределами собственно исторического бытия, порождает представление о познании прошлого как пути не столько к самому прошлому, сколько к его вневременной метафизической составляющей.
Использование универсальной модели для описания развития отдельной личности и всего человечества — это прием, который призван посредством уподобления механизмов становления доказать их генетическое единство: то, что и жизнь отдельного человека, и эволюция надындивидуальных социокультурных образований подчиняется одной и той же логике, служит для автора лучшим доказательством собственной правоты. Своеобразно проинтерпретировав Гегеля и Соловьева, воспользовавшись идеями отдельных евразийцев (Карсавин), Полковников наметил три фазы исторического процесса, которые с некоторыми оговорками могут быть названы этапами возрастающего самосознания личности.
В самом начале своего пути и человек обладает сознанием, в котором особенно сильны интуитивные, мистические начала. На этом этапе «нечувственное уясняется разуму непосредственно и переживается в чувственных символах» [3, с. 28], которые наивны и примитивны — по существу, мы имеем дело с сознанием, которое еще не доросло до самосознания и подчинено мифу. На этом этапе сознание апеллирует к сверхчувственному компоненту мира, но делает это грубо и примитивно: не имея ни специального языка, ни склонности к умозрению, оно обречено выражать себя не стройной системой категорий, а чередой внутренне противоречивых чувственных образов. В истории человечества этому этапу соответствует образ Востока — не столько географически, сколько цивилизационно.
Далее, считает Полковников, наступает «фаза рассудочного самосознания, фаза мыслящего рассудка, рацио, стремящегося понять все из внешних пространственно-временных (чувственных) отношений» [3, с. 33 — 34]. Это механицизм, и он антиисторичен, потому что способен увидеть всякого (в том числе и исторического) субъекта в изменении, а не развитии3. Второму этапу эволюции духа исторически соответствует появление Запада — культуры, построенной на фундаменте рационализма. Отрицая темный, пронизанный религиозным чувством мир Востока, западная цивилизация ставит перед собой задачи особого свойства: она «божественной правде должна противоположить иную
3 В толковании этих вопросов Полковников близок к тем философам, которые разграничивают эти понятия по характеру детерминационных связей: внешние причины способны изменить объект, но заставить развиваться его может только логика собственного развития. В рамках данного подхода развитие понимается как способность объекта к самодетерминации, к тому, чтобы не просто быть промежуточным звеном детерминационных цепочек, но самому порождать их.
правду о человеке на земле, о его политическом и социальном устроении; должна сделать целью истории и мира не сверхисторические, религиозные задания, но прогресс к этому земному осуществлению правды о человеке» [3, с. 34].
Третья фаза — фаза синтеза — суммирует относительные истины первых двух ступеней, объединяя их, на гегелевский манер, в высшей ступени диалектического развития. Искомое единство в историческом плане представлено христианством, в котором нам дано единство Востока и Запада. Но единство это достигается не только не только слиянием предшествующих ступеней, но и их отрицанием, гибелью.
Утверждение, что в своем историческом развитии человечество проходит от примитивной интуиции через ее отрицание Богоборческим рацио к синтезу Мистического разума, не принадлежит исторической науке: перед нами периодизация истории, принципы которой находятся исключительно в области метафизики. Автор не выводит эту закономерность из богатого исторического материала — он ее этим материалом иллюстрирует. Иллюстративность как прием маскируется под морфологическое, в духе Шпенглера, описание. Однако тот факт, что в своем изложении Полковников идет от анализа логики исторического развития к описанию самого исторического процесса, свидетельствует об обратном — он занят не столько изучением истории, сколько ее идеологической интерпретацией. Перед нами образец догматического истолкования истории, в рамках которого понимание исторического определяется комплексом допущений философского, религиозного и идеологического характера.
Для Полковникова в вопросе о механизмах исторического познания связь метафизики исторического бытия с эмпирическим течением истории присутствует отчасти: познать отдельные моменты истории можно лишь в свете высших метафизических идей, но вывести из исторических фактов эти метафизические основоположения затруднительно — для этого необходимо не погрузиться в историю, а подняться над ней. Полковников считает, что внутренний смысл истории откроется не в обращении к историческому материалу, а на пути «преодоления механической онтологии, механической логики, истории и политики, через углубление в нечувственную основу» [3, с. 45]. Средством, призванным обеспечить решение этой задачи, становится принцип Триединства — религиозная идея и христианизированная версия гегелевской диалектики одновременно.
Определяя историю как диалектический процесс смены трех фаз развития, Полковников затушевывает вопрос о собственно историческом содержании истории — характеризуя этот процесс как творческий и трагический, он концентрируется на вопросах в первую очередь онтологических. Его история перестает быть только историей, в его работе она становится драмой, трагедией, мистерией космического масштаба. Но именно в масштабе и кроется основная проблема — попытки растворить историю человечества в истории космоса необходимо ведут к забвению реального, эмпирического человека. Его место занимает абст-
44
рактный, теоретизированный фантом, который в истории философии встречается часто и обозначается по-разному: это и человечество, понимаемое в качестве целостного субъекта, это и всеединый Адам у поклонников Соловьева, это и симфоническая личность, воспринятая евразийцами от Карсавина. При множестве вариаций тема остается неизменной: историческое бытие человечества ни онтологически, ни гносеологически не является полноценным. Его смысл можно уяснить только в связи с соображениями иного — высшего, метафизического — порядка. По существу, здесь происходит подмена объекта исследования, что неизбежно отражается на методологии: одно дело — изучать историю, другое — пытаться найти сверхисторическую логику этого процесса.
Это объясняет, почему для Полковникова «есть две истории: история внешняя и история внутренняя, история политических и экономических взаимоотношений и история роста и гибели культур, история духовных самоутверждений» [3, с. 49]. Ключевым для этой философии истории является вопрос о соотношении названных пластов, о том, какая из этих историй является подлинной, исходной, а какая — производной. Также необходимо выяснить, каковы механизмы этой детерминации, в чем их природа.
Рассуждая на эти темы, Полковников признает за исторической наукой право объяснять, указывая на внешние причины. Однако объяснения такого рода для него недостаточны: не отрицая механически-причинных факторов истории, он не признает их ни единственными, ни основными. Каузальное объяснение неубедительно в первую очередь оттого, что «история внутренняя, история Духа лежит в основе истории внешней, то есть политической и экономической, и определяет ее, лишает ее случайного характера, наполняет ее смыслом» [3, с. 50]. А поскольку за внутренней историей признается металогический характер, то формально-логические основания не могут служить критерием истины. Но такая истина глубоко догматична, религиозна; она подобна откровению и не имеет отношения к науке, к ней неприменим закон тождества и противоречия. Обретаемое нами знание иррационально. Это определяется тем, иррационален ли сам объект познания: данная идея конкретизируется в утверждении первичности религиозной интуиции для всякого исторического творчества4. Так, общая характеристика исторического процесса определяет методологические приоритеты, выдвигая на первый план модели и схемы, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть.
Выше отмечалось, что при описании исторического процесса Полковников обращает особое внимание на его творческий и одновременно трагический характер. Эти черты следуют принципам, сформулированным выше, — они призваны подчеркнуть металогичность и ирра-
4 Приведем для примера: «творческое раскрытие религиозной интуиции дает нации ее духовное и культурное самоопределение, ее гений, пафос самоутверждения против остальных как носительницы единственной истины»; «из первичной интуиции религиозной вытекает интуиция государственная, интуиция общественной жизни» [3, с. 51].
циональность истории. В данной концепции творческий характер исторического процесса сводится к тому, что «история есть отпадение от основной своей интуиции и мучительное к ней возвращение через рас-члененение, выделение частного, самоутверждение единичного, то есть через историческое воплощение нечувственной интуиции в чувственном бытии, в исторической плоти, исторической эмпирии» [3, с. 47]. Но что заставляет Полковникова говорить о трагичности истории? Возможно — опыт эмиграции, возможно — традиция христианской историософии и философского романтизма. Каковы бы ни были истоки этого катастрофического мироощущения, основания его всегда в свободе, способности предчувствовать идеал и невозможности его полностью осуществить.
Однако на деле построения такого свойства чреваты отрицанием свободы и оправданием зла. От этого недостатка страдают все концепции холистского типа (от марксизма до философии всеединства), и позиция Полковникова по этому вопросу может служить хрестоматийным примером: «свобода требует отвержения Бога, бунта против Него, восстания на Него. Человек должен бороться против истины. Иначе он не может ее познать» [3, с. 46].
«Диалектика истории» Полковникова является очень любопытным сочинением: отразив большинство сюжетов, над которыми размышляла русская эмиграция, она стала чем-то вроде энциклопедии, в которой нашлось место и великим прозрениям, и катастрофическим заблуждениям эпохи. Перед нами еще одна попытка трансформировать евразийство, выстроив на социально-философском фундаменте здание новой идеологии (подобная операция в свое время успешно была проделана с марксизмом). Миссия оказалась невыполнимой: к началу 1930-х годов стало очевидным, что у евразийства нет и не может быть единой философской базы — слишком смутной оказалась исходная идея. Породив великие ожидания, она растворилась в многообразии интерпретаций, а попытки навести порядок в этом многоголосье обернулись эклектикой и догматизмом. Но «Диалектику истории» не стоит предавать забвению. Пусть этот труд не объясняет истории всего человечества — его достоинство в ином: порождение своего времени, он помогает лучше понять дух эпохи, в которую был создан.
Список литературы
1. Бицилли П. М. Рецензия на кн.: Полковников Г. Н. Диалектика истории // Новый град. 1932. № 2.
2. Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993.
3. Полковников Г. Н. Диалектика истории. Париж, 1931.
4. Русская эмиграция. Журналы и сборники на русском языке 1920 — 1980: Сводный указатель статей. Париж, 1988.
5. Яковенко Б. В. История русской философии. М., 2003.
Об авторе
В. И. Повилайтис — канд. филос. наук, доц., РГУ им. И. Канта, povilaitis@mail.ru.
