Научная статья на тему '"ЗА УБИТУЮ В БЕЛОВЕЖСКОЙ ПУЩЕ ЗУБРИЦУ ЗАПРЕЩЕНА ПАСТЬБА СКОТА": ВЫПАС СКОТА В ЛЕСУ КАК ТРАДИЦИОННАЯ ФОРМА КРЕСТЬЯНСКОГО ЛЕСОПОЛЬЗОВАНИЯ В ДОЛГОМ XIX ВЕКЕ'

"ЗА УБИТУЮ В БЕЛОВЕЖСКОЙ ПУЩЕ ЗУБРИЦУ ЗАПРЕЩЕНА ПАСТЬБА СКОТА": ВЫПАС СКОТА В ЛЕСУ КАК ТРАДИЦИОННАЯ ФОРМА КРЕСТЬЯНСКОГО ЛЕСОПОЛЬЗОВАНИЯ В ДОЛГОМ XIX ВЕКЕ Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
55
8
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Журнал
Крестьяноведение
Область наук
Ключевые слова
ПРИРОДНЫЕ РЕСУРСЫ / БЕЛОВЕЖСКАЯ ПУЩА / ДОЛГИЙ XIX ВЕК / ЛЕСНЫЕ ПАСТБИЩА / КРЕСТЬЯНЕ / РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Федотова Анастасия Алексеевна

В статье рассматривается выпас скота в лесах как один из ключевых ресурсов для крестьян Восточной Европы в долгом XIX веке. Опираясь на архивные документы, мы демонстрируем, что крестьянские общины последовательно саботировали ограничения лесной администрации на выпас скота в лесах в духе концепции «оружия слабых» Джеймса Скотта. Государство в XIX веке усиливало контроль над многими аспектами экономической жизни деревни, что постепенно приводило к обострению конфликтов между крестьянами и администрацией. На примере Беловежской пущи мы изучили отношения между крестьянами и лесными чиновниками. Уникальность этой территории, ее многовековой заповедный режим, способствовали накоплению и сохранению исторических документов по многим аспектам ее жизни. Наше исследование выявляет мотивы крестьян и лесной администрации в борьбе за лесные ресурсы в условиях, когда последние получили поддержу экспертов «рационального» лесоводства. В XIX - начале XX века в этой борьбе крестьяне использовали все доступные им средства сопротивления: ходатайства властям всех уровней, взятки лесной страже, саботаж и прямые нарушения распоряжений администрации. Конфликты, продолжавшиеся в течение десятилетий, показывают, что крестьянские общины лишь частично следовали правилам, вводимым властями. Последние же пытались изменить принципы управления лесным хозяйством, делая леса более прибыльными для казны, а управление ими - более «рациональным». Администрация тратила значительные средства на контроль за лесными пастбищами, но достигла очень скромных результатов, как с точки зрения сокращения количества скота, пасущегося в лесу, так и с точки зрения получения компенсаций за ущерб, наносимый лесу. Наиболее важные изменения произошли в последней трети XIX - начале XX века и были связаны с последовательным и строгим контролем над традиционными пользованиями лесными ресурсами, особенно в течение последнего, удельного, периода (1889-1915). Что касается реакции властей на крестьянские ходатайства, мы видим сочувствие им на губернском и министерском уровнях. Терпимость, вероятно, была связана как с нехваткой пастбищ и кормов, так и с общими патерналистскими настроениями российского правительства. Лесная администрация пыталась не столько увеличить доходы от лесных пастбищ, сколько «приучить» крестьян к мысли, что леса являются не общинной, а частной, казенной или удельной собственностью.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Похожие темы научных работ по истории и археологии , автор научной работы — Федотова Анастасия Алексеевна

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

“CATTLE GRAZING IS PROHIBITED AFTER THE BISON WAS KILLED IN BIAłOWIEżA FOREST”: WOODLAND GRAZING AS A TRADITIONAL FORM OF THE PEASANT FOREST MANAGEMENT IN THE LONG 19TH CENTURY

The article considers one of the key resources for peasants in Eastern Europe - wood pastures. Based on the new archival materials, the author shows that peasant communities, in the spirit of James Scott, consistently sabotaged the state efforts to ban woodland grazing. During the long 19th century, the state was strengthening control over many aspects of the rural economic life, which gradually made peasant conflicts with the state forest administration more acute. The author applies the casestudy approach to the relationships of peasants and local and metropolitan administration in Białowieża Forest. Its unique feature is a long history of the effective protection measures which facilitated finding sources on the topic. The research revealed the struggle for the control over forest resources between peasants and officials as experts in the ‘rational’ forestry. In the long 19th century, peasants used all available means of resistance: petitions to the authorities of all levels, sabotage of administrative orders, bribes to forestry personnel, and direct violations of orders. The decades of conflicts prove that peasant communities only partially followed the rules introduced by the state administration which tried to change the principles of forestry management to make forests more profitable and ‘rational’. The administration spent significant resources to control wood grazing but achieved very modest results in terms of both reducing the number of livestock in forests and collecting compensation for the damage from ungulates. In the second half of the 19th - early 20th century, there were the most important changes associated with the more consistent and strict control over traditional forest resources, especially in 1889-1915. The administration’s reactions to the peasant petitions were sympathetic and positive at the provincial and ministerial levels, which can be explained by the shortage of pasture and fodder and the general paternalistic sentiments of the government. The administration tried not so much to increase income from wood grazing as to ‘accustom’ peasants to the idea that forests were rather private or state than public property.

Текст научной работы на тему «"ЗА УБИТУЮ В БЕЛОВЕЖСКОЙ ПУЩЕ ЗУБРИЦУ ЗАПРЕЩЕНА ПАСТЬБА СКОТА": ВЫПАС СКОТА В ЛЕСУ КАК ТРАДИЦИОННАЯ ФОРМА КРЕСТЬЯНСКОГО ЛЕСОПОЛЬЗОВАНИЯ В ДОЛГОМ XIX ВЕКЕ»

«За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке1

А. А. Федотова

Анастасия Алексеевна Федотова, кандидат биологических наук, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского филиала Института истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова РАН; 199034, Санкт-Петербург, Университетская набережная, 5/2; f.anastasia.spb@gmail.com

Аннотация. В статье рассматривается выпас скота в лесах как один из ключевых ресурсов для крестьян Восточной Европы в долгом XIX веке. Опираясь на архивные документы, мы демонстрируем, что крестьянские общины последовательно саботировали ограничения лесной администрации на выпас скота в лесах в духе концепции «оружия слабых» Джеймса Скотта. Государство в XIX веке усиливало контроль над многими аспектами экономической жизни деревни, что постепенно приводило к обострению конфликтов между крестьянами и администрацией. На примере Беловежской пущи мы изучили отношения между крестьянами и лесными чиновниками. Уникальность этой территории, ее многовековой заповедный режим, способствовали накоплению и сохранению исторических документов по многим аспектам ее жизни. Наше исследование выявляет мотивы крестьян и лесной администрации в борьбе за лесные ресурсы в условиях, когда последние получили поддержу экспертов «рационального» лесоводства. В XIX — начале XX века в этой борьбе крестьяне использовали все доступные им средства сопротивления: ходатайства властям всех уровней, взятки лесной страже, саботаж и прямые нарушения распоряжений администрации. Конфликты, продолжавшиеся в течение десятилетий, показывают, что крестьянские общины лишь частично следовали правилам, вводимым властями. Последние же пытались изменить принципы управления лесным хозяйством, делая леса более прибыльными для казны, а управление ими — более «рациональным». Администрация тратила значительные средства на контроль за лесными пастбищами, но достигла очень скромных результатов, как с точки зрения сокраще-

1. Статья является переработанным и дополненным вариантом англоязычной публикации: Fedotova A., Korchmina E. (2020). Cattle pasturing as a traditional form of forest use and conflicts between peasants and forestry administration in the long 19th century (the case of Bialowieza Primeval Forest) // Global Environment. Vol. 13. № 2. P. 525-554.

Автор выражает признательность Томашу Самойлику (Tomasz Samoj-lik, MRI PAN), Марине Лоскутовой (НИУ ВШЭ), Дэвиду Муну (David Moon, University of York, Nazarbayev University) и участникам семинара «Challenging Europe: Technology, Environment and the Quest for Resource Security» (Стокгольм, 13-15 июня 2018 г.), где было представлено это исследование, за полезные комментарии и предложения, а также всем архивистам за их бесценную работу и помощь, особенно Владимиру Берсеневу (РГИА).

56 ния количества скота, пасущегося в лесу, так и с точки зрения получения компенсаций за ущерб, наносимый лесу. Наиболее важные изменения произошли в последуя ней трети XIX — начале XX века и были связаны с последовательным и строгим

контролем над традиционными пользованиями лесными ресурсами, особенно в течение последнего, удельного, периода (1889-1915). Что касается реакции властей на крестьянские ходатайства, мы видим сочувствие им на губернском и министерском уровнях. Терпимость, вероятно, была связана как с нехваткой пастбищ и кормов, так и с общими патерналистскими настроениями российского правительства. Лесная администрация пыталась не столько увеличить доходы от лесных пастбищ, сколько «приучить» крестьян к мысли, что леса являются не общинной, а частной, казенной или удельной собственностью.

Ключевые слова: природные ресурсы, Беловежская пуща, долгий XIX век, лесные пастбища, крестьяне, Российская империя

001: 10.22394/2500-1809-2022-7-3-55-88

В конце апреля 1914 года в Ливадию, Крымскую резиденцию царя, пришла телеграмма на Высочайшее имя: «За убитую в Беловежской пуще [браконьером] Янчуком зубрицу [администрацией Беловежской пущи] запрещена пастьба скота. Янчук [уже] в руках правосудия. Всепокорнейше просим разрешить пастьбу скота в Беловежской пуще. Верноподданные крестьяне деревни Новосады». Телеграмму аналогичного содержания получил начальник Главного управления уделов князь Виктор Сергеевич Кочубей на свой домашний адрес2. Какое значение судьба браконьера, убившего зубрицу, имела для принятия решения о выпасе домашнего скота всей деревни? Почему крестьяне деревушки, расположенной на краю заповедного леса, телеграфировали одновременно и царю, и одному из самых влиятельных имперских чиновников, князю Кочубею? Как крестьяне узнали, где будет находиться царь в конце апреля и домашний адрес Кочубея? Как ни странно, поиск ответов на эти вопросы связан не столько с детективной историей о браконьерах и зубрах, сколько с гораздо более прозаическими вещами: экономикой нетоварного крестьянского земледелия, традиционными лесопользованиями и навозом.

Рассуждения о недостаточной развитости восточно-европейского сельского хозяйства часто являются своего рода общим местом в работах по истории долгого XIX века, в особенности — в работах о российской деревне. Как считается, крепостное право в России сдерживало возможности экономического и социального развития как крестьянства, так и всей страны, формируя нерациональный («хищнический») подход к пользованию многими природными ресурсами (Markevich, Zhuravskaya, 2018; Moon, 2014, 1999; Анфи-мов, 1980; Дружинин, 1978). Обращение к документам о повседневной жизни деревни, в частности, о лесе и лесном выпасе скота, на наш взгляд позволит лучше понять отношение крестьян и кре-

2. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 515. Оп. 80. Д. 1309. Л. 6 10.

стьянской общины к использованию имевшихся в их распоряжении ресурсов. С одной стороны, этот вид лесопользования был широко распространен на протяжении многих веков, и особенно долго эта практика существовала там, где сохранялись обширные леса (Rotherham, 2013). С другой — пастьба в лесах редко описывалась авторами XIX и XX веков, так как считалась отсталой практикой, мешающей организации рационального лесного хозяйства. Российские авторы изредка упоминали ее в связи с нехваткой кормовых площадей и полуголодным крестьянским скотом (Островский, 2014: 156, 217, 218).

В последние десятилетия специалисты по экологической истории стали обсуждать выпас скота в лесах как важный тип лесопользования, как правило, в связи с его значением для ландшафтов и экосистем (Öllerer et al., 2019; Rotherham, 2013; Ericsson, Östlund, Axelesson, 2000; о конфликтах сельских общин с крупными собственниками лесов в Западной Европе см.: Vivier, 2002; Pourcher, 1984). Некоторые историки упоминают этот вопрос в работах о пользовании общинными землями, другие — сравнивая традиционные крестьянские пользования лесными ресурсами3 с «рациональным» товарным лесным хозяйством, которое в XIX веке завоевывало авторитет у администраторов государственных имуществ и крупных собственников по всей Европе (Matteson, 2015; Hölzl, 2010).

Для обсуждения малоизученного и плохо документированного вопроса о выпасе скота в лесу мы выбрали подход case study, поскольку, по словам Джона Геринга, чем меньше мы знаем об объекте исследования, тем более ценным становится глубокое исследование отдельного примера (Gerring, 2006: 264). Беловежская пуща как объект исследования позволяет решить ряд задач.

Во-первых, о разных сторонах жизни крестьянского населения сохранилось много документов, поскольку Беловежская пуща была убежищем последней популяции равнинных зубров (Bison bonasus bonasus) и охотничьим резерватом царя4.

Во-вторых, смена правовых режимов на этой территории на протяжении долгого XIX века, а также реакция на эту смену крестьянских общин и лесной администрации позволяет лучше понять мотивы сторон, которые каждый раз вынуждены были артикулировать свои претензии и недовольство. Причудливое сочетание правовых

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

3. Западные исследователи в последние десятилетия обращаются к проблеме ограничения доступа крестьянских общин к традиционным для них ресурсам со стороны крупных собственников или государства. Сейчас существуют работы о таких узкоспециальных пользованиях, как, например, сбор смолы (Delgado, 2017) или дубовой кошенили (Stockland, 2018: 148-187).

4. Историография Беловежской пущи весьма обширна, классической остается монография удельного чиновника Г. Карцова (Карцов, 1903); в последнее время ряд работ опубликован Томашем Самойликом с соавторами (Samo-jlik et al., 2020).

_ 58 режимов характерно для всей западной части Российской империи,

а не только Гродненской губернии, где располагалась Беловежская история пуща. Мы считаем, что подобное многоголосие было в целом характерно для окраинных территорий, поэтому полученные результаты можно распространить на значительную часть империи.

В-третьих, выявленные документы, описывающие возникавшие споры, позволяют понять мотивацию в первую очередь рядовых пользователей лесными ресурсами, которые, как правило, ускользают от внимания историков. Казалось бы, самым уязвимым участником конфликтов должны были быть крестьяне. Но как показал в своей монографии «Оружие слабых» Джеймс Скотт, крестьянские общины умели сохранять привычный образ жизни и успешно противостоять модернизаторам (Scott, 1985).

Важность лесных пастбищ как ресурса для крестьян связана с тем, что в регионах с бедными почвами скотину держали в том числе для получения навоза. Последний оставался основным удобрением во многих странах Европы, включая Россию, по крайней мере до 1920-х годов5. При этом на протяжении большей части XIX века на подавляющей территории Российской империи, включая Гродненскую губернию, крестьяне не имели пастбищ в привычном нам смысле слова. Луга использовались в основном для заготовки сена, а какие-либо способы улучшения кормовых площадей были мало распространены до начала XX века и в целом по империи, и в Гродненской губернии6. Правила люстрации для Западных губерний, Высочайше утвержденные 28 декабря 1839 года, определяли размер выгона в У десятины на крестьянский двор, а предложения некоторых люстраторов увеличить эту норму до 2-3 десятин не были поддержаны МГИ7. Очевидно, что площадь в У десятины была крайне недостаточной, и для выпаса использовался любой клочок земли: паровые поля, межи, обочины, но прежде всего — леса и заросли кустарников.

Скотина считалась «необходимым злом»: она обеспечивала навоз и тягловую силу, но требовала больше внимания, чем того стоила. Даже в агрономически и технологически более развитых странах Европы ситуация начала меняться лишь немногим раньше. В немецких землях животноводство считалось подчиненной отраслью сельского хозяйства и, по крайней мере до начала XIX века, фермеры не выделяли земли для выращивания кормов. Немецкие трак-

5. О первых существенных успехах российской промышленности в производстве минеральных удобрений, достигнутых в годы Первой мировой войны, см.: Елина, 2001.

6. О недостаточном внимании как землевладельцев, так и государственной агрономической администрации к вопросу обеспечения скота кормами см.: Департамент земледелия, 1914; РГИА. Ф. 398. Оп. 70. Д. 24580, 24999. Оп. 71. Д. 25804, 26306.

7. РГИА. Ф. 384. Оп. 2. Д. 458.

таты по сельскому хозяйству только в конце XVIII — начале XIX века стали уделять больше внимания домашней скотине, предлагая возможности улучшения трехпольной системы благодаря более интенсивному и продуманному использованию удобрений, в том числе навоза (Matz, 2015).

В нашей статье мы исходим из того, что для крестьян Восточной Европы в целом и для России в особенности вплоть до XX века выпас скота в лесах был одним из ключевых ресурсов. Опираясь на впервые вводимый в научный оборот обширный архивный материал, мы покажем, что крестьянские общины, в духе теории Джеймса Скотта (Scott, 1985), последовательно саботировали запреты на пастьбу в лесу. Государство же на протяжении долгого XIX века усиливало контроль над многими сторонами хозяйственной жизни деревни, что постепенно делало конфликты крестьян с государственной лесной администрацией более острыми (Velychenko, 2001).

Основными источниками нашего исследования стали документы правительственных учреждений, которые отложились в Российском государственном историческом архиве: фонды Лесного департамента Министерства государственных имуществ (Ф. 387) и Главного управления уделов Министерства императорского двора (Ф. 515), что накладывает свой отпечаток на выбор ситуаций, проанализированных в данной работе. В большинстве случаев мы имели дело с острыми конфликтами, которые не смогла разрешить местная администрация. Отчасти мы воспользовались материалами Национального исторического архива Беларуси в г. Гродно (НИ-АБГ): Гродненского губернского по крестьянским делам присутствия (Ф. 10) и канцелярии Гродненского губернатора (Ф. 1). Были использованы и опубликованные источники: инструкции чиновникам, лесная и сельскохозяйственная периодика, материалы совещаний и съездов.

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

Краткое описание Беловежской пущи с точки зрения возможностей выпаса скота

Беловежская пуща сегодня занимает 1450 км2 и располагается на границе Польши и Белоруссии. Этот самый старый из равнинных лесных массивов Европы имеет огромное биоразнообразие и небольшую долю открытых пространств (речные долины и болота). Отличительной чертой истории Беловежской пущи на протяжении нескольких столетий является ее охраняемый статус (Samojlik et al., 2020). Благодаря обилию крупной дичи, в том числе легендарного зубра, уже в XV столетии Пуща стала заповедным охотничьим лесом польских королей и литовских великих князей. К 1510 году здесь была устроена лесная администрация. На протяжении большей части XVIII века лесничему подчинялись 13 стражников, каждый из которых заведовал одной частью леса — стражей, и имел

_ 60 в подчинении нескольких стрельцов8. Лесная стража жила в большом селе в центре Пущи — Беловеже и в деревушках на окраинах история леса. Основной обязанностью стражи были охрана леса и дичи, контроль за использованием лесных ресурсов и организация королевских или великокняжеских охот. Статус леса не допускал сплошных рубок, расчисток или распашек, что существенно сдерживало рост населения как в самой Пуще, так и на близлежащих территориях. Палинологический анализ показывает наиболее заметные фазы заселения и антропогенного влияния в течение так называемого Римского железного века, а затем — в современную эпоху. Все фазы заселения характеризовались слабой сельскохозяйственной активностью, и открытые пространства не создавали существенных разрывов в лесном покрове Беловежской пущи на протяжении всего голоцена до настоящего времени (Ьа1а1о"№а Ы а1., 2013). Несмотря на заповедный режим, местные жители имели доступ к лесным ресурсам, в частности, могли косить сено на открытых пространствах и пасти скот в лесу (Вато]Ик, КоШеЛат, 2013).

В Пуще традиционно разрешалось пасти только крупный рогатый скот и только в светлое время суток. Такое ограничение имело свою логику. Мелкий скот, особенно свиньи, часто становились добычей волков (Карцов, 1903). Козы повсеместно считались наиболее вредной для лесов скотиной, обгрызающей кору деревьев (Классон, 1844)9. Запрет пастьбы лошадей имел другие основания. Лошадей обычно пасут ночью, и на каждые две-три лошади нужен пастух. Это связано с подвижностью лошадей и распространенностью конокрадства в регионе. Пущанская администрация подозревала пастухов в браконьерстве и других нарушениях, поэтому категорически возражала против пастьбы лошадей в лесуш. Более того, пастьба лошадей в Пуще могла быть опасна, так как зубры иногда атаковали лошадей и убивали ихи. Все это не означает, что крестьяне действительно не пасли их в лесу: в конце XIX — начале XX века администрация часто штрафовала крестьян за выпас в Пуще и свиней, и лошадей^.

Во второй половине XVIII века было предложено ограничить пастьбу скота расстоянием % мили (0,4 км) от деревень, так как скот

8. Аналогичная система существовала и в других лесных массивах региона, хотя названия «должностей» могли отличаться.

9. См. также: РГИА. Ф. 1589. Оп. 3. Д. 80. Строгий запрет на выпас коз в лесах существовал в Крыму с 1850 года: РГИА. Ф. 387. Оп. 3. Д. 22945.

10. Это регулярно подтверждалось распоряжениями администрации: РГИА. ф. 515. Оп. 43. Д. 723. Л. 23.

11. В удельный период крестьяне иногда требовали компенсаций за лошадей, убитых зубрами, но получали их крайне редко, см.: РГИА. Ф. 515. Оп. 43. Д. 283, 284.

12. Национальный исторический архив Беларуси в г. Гродно (НИАБГ). Ф. 108. Оп. 3. Д. 23.

повреждал молодые побеги деревьев13. Вероятно, попытка введения запрета была вызвана ростом численности скота и обеспокоенностью лесничих его потенциальным негативным влиянием на лес (Вашо^к, Киурег, 2013). Возможно, мы не должны считать эти предложения реальной попыткой введения ограничений, а лишь теоретическими рассуждениями в связи с общими тенденциями в лесном хозяйстве. Так, российские форштмейстерские инструкции конца XVIII века содержали специальные указания на необходимость защиты леса от любого вреда, причиняемого пастьбой скота, и требовали штрафовать владельцев скота в соответствии с причиненным ущербом^. Фактическое применение этих принципов на практике, однако, находилось за пределами реальных возможностей лесных чиновников (Лупанова, 2017). Конкретные случаи причинения вреда лесу из-за выпаса скота обсуждались лишь в составе более крупных дел!5.

Современные взгляды на ценность лесных материалов малоприменимы ко многим местностям Восточной Европы до развития там сети железных дорог. Вывоз древесины из лесов, располагавшихся вдали от рынков сбыта или сплавных рек, часто делал лесозаготовки невыгодными!6. Поэтому лесные массивы оценивались в связи с их ресурсами для местного, почти натурального, хозяйства: древесина для строений и домашней утвари, дрова, косьба сена на лесных полянах, выпас скота и так далее!7. Именно о таком подходе говорил О. С. Крассуский, доцент Ново-Александрийского института, характеризуя лесопользование в соседнем с Гродненской губернией регионе — в Царстве Польском: «Выгодность лесоводства усматривалась не в нем самом, но во влиянии его на успехи сельского хозяйства, на пользу которого и обращаемы были произведения лесной почвы» (Крассуский, 1878: 4). Описывая отношение помещиков к своим лесам, он писал с осуждением: «Владельцы лесов не только пользовались [лесами] произвольно, но, сверх того, предоставляли крестьянам взамен отработки <...> получать лес на починку строений, изгородей, топливо, пользоваться пастьбой скота, сгребанием подстилки и пр., нисколько не соображаясь <...> с состоянием лесов <...>» (Там же). Беловежская пуща, не имевшая удобных сплавных путей и рынков сбыта, представляла именно такой случай.

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

13. Harnak G. Summariusz z Podatkow Lowieckich (1764): Lietuvos Valstybes Istorijos Archyvas. SA 11575.

14. Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1. Т. 25. № 1853318534; Инструкции Адмиралтейской коллегии лесоискателям, вельдмейстерам и почтмейстерам: РГИА. Ф. 1594. Оп. 1. Д. 3. Л. 147-148 и др.

15. Например: РГИА. Ф. 387. Оп. 28. Д. 2655.

16. О понятии timber frontier как территории, заготовка леса на которой является коммерчески выгодной, и о продвижении этой границы в течение XIX века на север и восток см.: Lotz, 2015.

17. Попытку лесничего середины XIX века оценить экономическое значение лесных ресурсов во всем их разнообразии см.: Бульмеринг, 1848.

62 Русско-польский переходный период (1795-1842)

история На протяжении первых десятилетий после Третьего раздела Польши (1795) управление присоединенными территориями осуществлялось «на прежнем основании» и в целом ситуация менялась сравнительно медленно (Неупокоев, 1976; вато^к е! а1., 2020). Это особенно верно в отношении лесов, перешедших, как Беловежская пуща, в казенную собственность. Заявления о необходимости введения принципов рационального лесного хозяйства оставались в этот период по большей части только на бумагеш. Многие лесные ресурсы, хотя и считались формально государственной собственностью, фактически находились в общинном пользовании^.

Вероятно, благодаря славе королевского леса, указу Александра I об охране зубров 1802 года и другим распоряжениям, подтвердившим заповедный режим, Беловежская пуща мало пострадала от вырубок и захватов, последовавших за Третьим разделом Польши. Исключением была ее 13-я стража, подаренная Екатериной II графу Петру Алексеевичу Румянцеву (вашо^к е! а1., 2020). Вскоре после смерти Румянцева (1796) наследники продали лес, который был вырублен, а земли расчищень^0. Хотя в целом в первой половине XIX века Гродненская губерния была по-прежнему богата лесами (Бобровский, 1863; Аноним, 1849), конфликты казны с помещиками могли быть острыми. Иногда они доходили до того, что помещик захватывал часть казенной лесной дачи, грабил и выгонял стрельцов из их казенных усадеб21. Разумеется, в такой обстановке российские власти должны были внедрять новые правила с большой осторожностью. Ключевой задачей лесной администрации было остановить самовольную вырубку и расчистку казенных лесов. В Гродненской губернии эта задача в целом была выполнена к 1820-м годам22. Следующей задачей стало последовательное размежевание казенных лесов с частными владельцами и крестьянскими общинами, что в целом было сделано к 1830-1840-м годам23.

В 1830-х годах администрация как в столице, так и в губерниях несколько раз поднимала вопрос о контроле над крестьянскими пользованиями, которые постепенно начали считаться нежелательными для «рационального» лесного хозяйства. Традиционные лесопользования включали (кроме очевидного получения деловой древе-

18. О нехватке персонала и перегруженности форштмейстеров служебными обязанностями в конце XVIII — начале XIX века см.: Лупанова, 2017; Лесной департамент, 1898.

19. В Южной Европе ситуация могла быть похожей, и крестьянская община могла иметь доступ к ресурсам казенных лесов (Ruano, 2013).

20. НИАБГ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 57.

21. НИАБГ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 736. Л. 86-87; Оп. 2. Д. 538. Л. 27-29, 36, 59-61, 77-79, 86, 112, 132-134.

22. РГИА. Ф. 379. Оп. 4. Д. 832.

23. РГИА. Ф. 379. Оп. 7. Д. 306-314.

сины и дров) бортничество (Лоскутова, Федотова, 2019), вырубание кусков из смолистой нижней части сосновых деревьев для растопки (вато^к е! а1., 2019), сдирание липовых лык (вато^к, 2005) и так далее, но самой важной для крестьян (и вредной, с точки зрения лесничих) практик был выпас скота в лесу. Так, обер-форштмейстер Гродненской губернии уже в отчетах за 1819 и 1820 годы заявлял о необходимости строгого контроля над выпасом скота в лесах и его полного запрета в молодых насаждениях24. Однако эти заявления редко имели реальные последствия: в 1824 году форштмейстер Пру-жанской дистанции требовал, чтобы Гродненская казенная палата запретила крестьянам пасти скот в соседней с Беловежской пущей Шерешовской лесной даче. Палата, изучив вопрос, отказалась вводить запрет, заявив, что крестьяне этих казенных селений не имеют достаточных площадей пастбищ, а истребление скота нанесло бы им «большой убыток»25.

Хотя на данном этапе у нас нет возможности оценить численность скота в окрестностях Беловежской пущи в этот период, о важности Пущи как источника кормов для местных жителей говорит аренда лесных полян под покосы. Во второй половине 1820-х годов оброк за сенокосные поляны в Беловежской пуще мог составлять Ц> от всех казенных лесных доходов Гродненской губерний6.

Документы лесного управления позволяют предположить, что присоединение польско-литовских территорий к Российской империи в первые десятилетия не слишком изменило порядок пользования лесными ресурсами для крестьянских общин в Беловежской пуще. Однако заявления немецкой школы лесного управления о возможностях увеличения казенных доходов от продажи деловой древесины постепенно меняли приоритеты чиновников и в Российской империи. Лесничие, получившие в рамках этой школы подготовку нового, как тогда считалось рационального, лесного хозяйствования, были склонны смотреть на выпас скота в лесах как на вредное явление. В лесной периодике появлялись статьи о вреде пастьбы скота для лесной почвы, прироста, семенной продуктивности деревьев и т.п. (Перелыгин, 1833; Семенов, 1836). Другие авторы обсуждали вопрос менее категорично, признавая как катастрофическую нехватку пастбищных площадей в большинстве губерний Европейской России, так и необходимость содержать скот для удобрения полей. Часто появлялись статьи с данными о питательной ценности лесных кормов, в том числе листьев и побегов деревьев разных пород, точные расчеты необходимой площади лесного паст-

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

24. РГИА. Ф. 379. Оп. 4. Д. 832. Л. 10, 25.

25. НИАБГ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 538. Л. 158-159.

26. РГИА. Ф. 379. Оп. 7. Д. 302-305. Среднегодовой доход от казенных лесов Гродненской губернии во второй половине 1820-х годов колебался в пределах 15-20 тысяч рублей, из которых более 3 тысяч поступали за сенокосные поляны в Беловежской пуще.

_ 64 бища на голову скота и т. д. Большая часть таких статей была основана на данных из германоязычных регионов и предлагала са-история мый жесткий контроль над выпасом (Классон, 1844; Ненсберг, 1859 и др.)27. Такое отношение лесной администрации к крестьянским лесопользованиям закладывало основы для будущих конфликтов.

Дореформенный казенный период (1843-1860)

В 1837 году на базе Департамента государственных имуществ Министерства финансов было сформировано Министерство государственных имуществ (МГИ). В 1843 году в нем было образовано специальное подразделение для управления казенными лесами — Лесной департамент. Из губернских казенных палат (губернских представительств Министерства финансов) в 1838-1839 годах были выделены палаты государственных имуществ со специальными Лесными отделениями. Одной из важнейших целей нового министерства стала рационализация управления казенной собственностью, включая леса. Столичные и губернские лесные управления активно пополняли свои ряды специалистами, получившими образование в соответствии с принципами рационального лесного хозяйства. Целью этого нового рационального лесного хозяйства был рост доходов собственника (в данном случае государства) через увеличение производства товарной древесины. Идеальный лес, с точки зрения «рационального» лесничего, представлял собой высокоствольное одновозрастное насаждение одной, двух, редко трех ценных лесных пород; из них в Восточной Европе предпочитали дуб и сосну. Другие деревья, используемые в крестьянском хозяйстве, имели в глазах лесного чиновника значительно меньшую ценность. Многие традиционные лесопользования стали считаться нежелательными и даже вредными для лесного хозяйства, а крестьяне, по возможности, должны быть вытеснены из казенного леса.

Цели МГИ, впрочем, отличались от целей собственно лесной администрации. В ведение МГИ входили государственные крестьяне и забота об уплате ими податей, так что министерство осторожно относилось к инициативам Лесного департамента и лесных отделений губернских палат по ограничению доступа крестьян к привычным ресурсам.

В 1840-1850-х годах Лесной департамент сделал ряд шагов по введению в Беловежской пуще рационального лесного хозяйства. Постепенно вместо польской системы организации лесной охраны в губернии была введена стандартная для всей империи система. В конце 1840-х годов вместо деления на 12 страж Пуща была разделена на четы-

27. Публикации о кормовой ценности разных частей деревьев и кустарников появлялись и в конце XIX — начале XX века, особенно активно после неурожаев (Дмитриев, 1896).

ре лесничества, каждым из которых управлял лесничий. Лесничества делились на обходы, за которые отвечали семейства постоянной лесной стражи28. Было утверждено первое для Пущи лесоустройство (т. е. «рациональный» план рубок) 29. Прямые просеки поделили ее на аккуратные прямоугольные кварталы по две квадратных версты. Все эти нововведения, однако, мало повлияли на практику выпаса скота. МГИ осознавало, что крестьянское хозяйство зависит от скота и от доступных общине пастбищных площадей. Более того, несмотря на рост населения в губернии, его численность в окрестностях Пущи оставалась невысокой, и небольшое поголовье скота не могло причинить огромному лесу сколько-нибудь серьезный вред. Крестьяне продолжали использовать лесные ресурсы в соответствии с потребностями своих почти натуральных хозяйств. Годовые отчеты Лесного отделения Гродненской палаты государственных имуществ в 1840-1850-х годах повторяли без особых изменений: «Пастьба скота, производство охоты на мелкую дичь, собирание разных лесных произведений (орехов, грибов, ягод и т.п.) дозволялась в лесах Гродненской губернии местной лесной страже и государственным крестьянам без всякого плате-жа»з°. В таких случаях палаты государственных имуществ, в том числе и Гродненская, напоминали, что речь идет об удовлетворении только собственных домашних нужд31.

Очевидно, что в регионах с более высокой плотностью населения и меньшей площадью лесов ситуация могла отличаться. Нами были найдены документы, обсуждавшие ограничения по выпасу скота в казенных лесничествах Тамбовской, Киевской и других малолесных губерниях32. Плату за выпас уже в этот период могли взимать в казенных лесах губерний Царства Польского, находившихся в ведении Министерства финансовзз. Общеимперские инструкции о правах и обязанностях лесной стражи 1840-1850-х годов специально указывали, что лесная стража имеет право бесплатно пасти свой скот в казенном лесу (Арнольд, 1883), а «Правила о защите лесов,

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

28. Лесничий был государственным чиновником, желательно — со специальным образованием. В лесную стражу могли поступать отставные «нижние чины» или воспитанники лесных училищ. В Беловежской пуще постоянная лесная стража была сформирована путем переименования стрельцов, служивших с «польских» времен, и некоторого изменения их должностных обязанностей.

29. РГИА. Ф. 387. Оп. 1. Д. 7057-7059.

30. РГИА. Ф. 387. Оп. 28. Д. 1312. Л. 35; Д. 1313. Л. 65об-66. См. также: РГИА. Ф. 387. Оп. 27. Д. 23, 45, 46.

31. У нас, впрочем, нет никаких документов, свидетельствующих о контроле за тем, пасли ли крестьяне Гродненской губернии в казенных лесах только свой скот или, кроме того, откармливали скотину на продажу. В доносах на злоупотребления лесной стражи по разным губерниям крестьяне иногда указывали как на одно из нарушений, что стража берет скотину на откорм и выпасает ее в казенном лесу.

32. РГИА. Ф. 387. Оп. 2. Д. 21570, 22125.

33. См.: РГИА. Ф 387. Оп. 26. Д. 95, 2342 2343, 2344, 23% 2371.

_ 66 лугов и других земель», изданные в середине XIX века, упоминали

штрафы за выпас скота без специальных разрешений (Департамент история сельского хозяйства, 1856: 14).

Отношения крестьян с лесной администрацией могли отличаться даже на территории одного лесного массива. В 1841 году во главе одной из 12 страж Беловежской пущи, Наревской, был поставлен недавний выпускник Санкт-Петербургского лесного института Ф. Чередеев. По заданию МГИ он должен был ввести в ней образцовое хозяйство, для чего он дал краткое описание леса и хозяйства в нем. Череедев объяснил, что крестьяне деревень, расположенных вблизи усадеб лесной стражи, соблюдали необходимые предосторожности при пользовании огнем и пастьбе скота; крестьяне деревень, расположенных в более отдаленных местах, напротив, пользуясь отсутствием контроля, приносили немалый вред лесу34.

В целом же во многих случаях (и это верно для большинства деревень в окрестностях Беловежской пущи) казенные леса оказывались единственно доступными пастбищами для крестьянской общины. Запрет означал бы невозможность содержать нужное количество скотины и удобрять поля навозом, а следовательно — постоянные неурожаи.

Пореформенный казенный период (1861-1888)

Начало этого периода отмечают два важных события. Первое из них, Великие реформы, имело общеимперский масштаб. Второе, несмотря на местный характер, имело для Пущи не меньшую важность: осенью 1860 года была организована первая беловежская охота русского царя (Карцов, 1903; Фукс, Зичи, 1862). Результатом ее стал огромный интерес Романовых и их окружения к зубру и к Пуще. В 1888 году Беловежская пуща выкуплена в собственность царской семьи и поступила в удельное ведомство Министерства императорского двора.

Одной из важных реформ царствования Александра II стала полная перестройка МГИ. Забота о государственных крестьянах перестала быть задачей этого ведомства (1866), и оно должно было (после наделения бывших государственных крестьян землей) сосредоточиться на максимизации прибыли от эксплуатации государственных имуществ. Одной из целей лесной администрации стало приучение крестьян к мысли о том, что казенные леса не являются общественной собственностью, и доступ к этому ресурсу должен быть ограничен и/или осуществляться за плату. Крестьяне, в свою очередь, использовали все доступные им средства, чтобы заставить лесное управление пойти на уступки (Министерство государственных имуществ, 1888).

34. НИАБГ. Ф. 330. Оп. 1. Д. 4.

В 1864 году после продолжительного обсуждения Лесной департамент издал правила выпаса скота в государственных лесах. Эти правила обозначали, как устанавливать плату за выпас, допустимое количество скота на одну десятину, меры защиты уязвимых насаждений, ответственность крестьян за нарушения и т.д.з5 Правила позволяли пастьбу скота в казенном лесу только тем селениям, которые не имели пастбищ или имели их в недостаточном объеме. Они запрещали выпас в молодых насаждениях «не выросших из-под морды скота», на вырубках, на участках с песчаной почвой и в других условиях, когда лесные сообщества оказываются особенно уязвимы по отношению к пастбищной нагрузке. Чтобы уменьшить вред от скота, требовалось менять места пастьбы каждые несколько лет. Участки молодого леса, особенно лесные культуры, и другие уязвимые площади предписывалось огораживать или окапывать канавами, чтобы скот не имел к ним доступа. В качестве пастуха необходимо было нанимать опытного человека, который в случае нарушений мог отвечать перед судом. Умеренный выпас крупного рогатого скота признавался сравнительно безвредным для зрелых насаждений, но во многих регионах в лесу запрещался выпас свиней, овец и коз, а в некоторых — также и лошадей. Пастуху запрещалось разводить огонь, охотиться, ставить силки, разорять гнезда, похищать лесной материал. Вскоре лесничие разных губерний обнаружили ряд недостатков и неудобств в применении правил; началась подготовка новой редакции, изданной в 1870 годуЗб. Новые правила упрощали выдачу билетов на пастьбу и уплату штрафов за нарушенияЗ7.

Крестьянские общины, не имевшие достаточных пастбищных площадей и желавшие получить пастьбу в лесу, должны были подписать специальный контракт с лесничим до начала пастбищного сезона (в Беловежской пуще он обычно длился с 15 апреля по 15 октября), уплатить необходимую сумму, получить специальный билет, а при необходимости — построить изгороди, мостики и пр. На практике оказывалось, что большинство общин не выполняли условия: они не огораживали участки с молодыми деревьями, не подписывали обязательств об ответственности за нарушения на пастбищной территории, выпускали в лес большее количество скота, чем оплачивали, и выгоняли скот в лес без пастухов38.

Плата за выпас определялась в соответствии с местными особенностями и значительно варьировала не только в разных губерниях, но даже в разных частях одного лесничества, в зависимости от качества пастбищ и от состоятельности крестьян. Переписка по обсуждению новой редакции правил показывает, что чиновники, опре-

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

35. РГИА. Ф. 387. Оп. 25. Д. 37. Л. 114-137.

36. РГИА. Ф. 387. Оп. 25. Д. 52. Л. 42-80.

37. Циркуляр Лесного департамента от 14 октября 1870 г. № 18508 (Вереха, 1877).

38. РГИА. Ф. 387. Оп. 28. Д. 1314; Оп. 2. Д. 27825; Оп. 4. Д. 28905.

_ 68 деляя размер платы, исходили не из ущерба, причиняемого лесам,

и не из стоимости кормов, необходимых для скотины на сезон. Сум-история ма рассчитывалась исходя из возможностей крестьянских хозяйств.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

К примеру, Гродненское управление государственных имуществ в переписке по поводу изменения правил выпаса скота требовало снизить плату с 25 до 10 копеек за десятину пастбищной площади, говоря, что плата в 25 копеек будет слишком тяжелым бременем и крестьяне откажутся платить совсемЗ9. Лесные чиновники подчеркивали, что плата за выпас вводится не для увеличения лесных доходов, а для приучения крестьян к мысли о том, что лес не является общественной собственностью, и основания, на которых рассчитывался размер платы, вполне подтверждают эти заявления.

Имеющиеся в архивном фонде Лесного департамента МГИ документы позволяют предположить, что в 1880-х годах правила пастьбы в редакции 1870 года систематически применялись во многих казенных лесах Европейской России, за исключением малонаселенных и богатых лесом губерний северо-востока. В густонаселенных, малолесных и особенно в засушливых местностях лесничие отмечали, что выпас скота причиняет значительный вред лесам, и с разной степенью успеха пытались ограничить или полностью запретить его4°.

Чиновники хозяйственных отделений губернских управлений государственных имуществ, и особенно канцелярий губернаторов, часто шли навстречу крестьянам в их просьбах освободить от платы за выпас после неурожайного года, понизить плату за выпас бедным крестьянским общинам4!. Лесничие, напротив, жаловались на трудности законного преследования крестьян за нарушения правил выпаса. Штраф обычно составлял от 10 копеек до 1 рубля за голову скота, а общая сумма штрафа редко достигала 15 рублей. Расходы лесничего на поездки в суд были значительно выше, а судьи часто вставали на сторону крестьян42. Крестьяне, вероятно, понимали эти особенности судопроизводства, так что лесничим оставалось толь-

39. РГИА. Ф. 387. Оп. 25. Д. 52. Л. 53-53об.

40. См.: РГИА. Ф. 387. Оп. 3. Д. 27825, а также материалы Всероссийских съездов лесовладельцев и лесохозяев, обсуждавших этот вопрос: Сборник вводных докладов по вопросам, предложенным к обсуждению членов IV Съезда лесохозяев в г. Варшаве (со 2 по 12 августа 1878 г.). СПб.: Лесное о-во, 1878; Труды IV Всероссийского съезда лесохозяев в г. Варшаве (со 2 по 12 авг. 1878 г.) / Сост. по стеногр. отчету А. П. Тулинова, под ред. Н. С. Шафранова. СПб.: А. Ф. Девриен, 1879; Вводные доклады Пятому Всероссийскому съезду лесохозяев в Москве (с 1 по 10 авг. 1882 г.). СПб.: тип. В. Киршбаума, 1882. Подробное изучение негативного влияния значительной пастбищной нагрузки на лесные экосистемы было предпринято в раннесоветское время (Фальковський, 1928; Фальковський 1929).

41. См.: РГИА. Ф. 387. Оп. 4. Д. 3°3°3; °п. 26 Д. 2342-2344, 23% 24^; Ф. 5^. Оп. 42. Д. 2936, 3417, 4483; Оп. 80. Д. 874, 881.

42. См.: РГИА. Ф. 387. Оп. 3. Д. 27825. Л. 1-7, 38-40.

ко сообщать в Лесной департамент о своих затруднениях43, а также обсуждать их на съездах (Политаев, 1879). Возможность уплаты штрафа на месте, введенная редакцией правил 1870 года, упростила вопрос и для лесничих, и для крестьян. Впрочем, некоторые крестьянские общины накапливали серьезные задолженности44.

Доход казны от пастьбы скота и других традиционных земле-пользований редко достигал значительных сумм в абсолютных цифрах или в относительном выражении. Как показывают собранные чиновниками в ходе подготовки обмена между удельным ведомством и казной сведения, поступления за выпас в Пуще в 1882-1886 годах колебались от 2,5 до 5,3 тыс. рублей в год (от 2,4 до 7,5% валового дохода)45. В целом по Гродненской губернии за период 1874-1882 годов они колебались от 13 до 31 тыс. рублей в год, что составляло обычно до 16% от общего дохода от государственных лесов Гродненской губернии, но чаще 6-10%4б.

Цифровые данные согласуются с нарративными источниками. Внедрение новых правил о выпасе скота шло медленно. В 1870-х годах Лесное отделение Гродненского управления государственных имуществ жаловалось, что «несмотря ни на какие строгости» крестьяне «увертываются, платят штраф, подкупают стражу». «При разрешении пастьбы скота в казенных лесах, имелось в виду,

что <...> при <...> соблюдении известных предосторожностей пастьба не может принести лесу особенного вреда. Но <...> большая часть этих предостережений не соблюдается»47.

Хотя и лесничие государственных лесов, и помещики считали выпас скота в лесах одним из важнейших препятствий, мешающих организации правильного лесного хозяйства, попытки достигнуть договоренности с крестьянами о выкупе пастбищного сервитута почти никогда не достигали успеха48. Крестьяне, по мнению противоположной стороны, запрашивали слишком высокие компенсации (Семашко, 1899; Портен, 1903; Ширяев, 1903), а все меры, предлагаемые властями, сводились к ограничительным. Так, Гродненское управление государственных имуществ, обсуждая меры поощрения крестьян к улучшению лугов и к переходу от трехпольной системы к более сложным севооборотам с травосеянием, в 1879 году делало только

А.А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

43. РГИА. Ф. 387. Оп. 2. Д. 21570, 22125, 22692; Оп. 3. Д. 27825.

44. РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 881.

45. РГИА. Ф. 515. Оп. 42. Д. 3415. Л. 294-295.

46. НИАБГ. Ф. 1 Оп. 15. Д. 143; Оп. 16. Д. 591 9^ 1343, ^ 591 953, ^43; Оп. 17. Д. 204. Доля в целом по Европейской части империи была еще ниже: в конце 1870-1880-х гг. поступления от пастьбы составляли 3-5% от суммы валового дохода казенных лесов (Лесной департамент, 1898; РГИА. Ф. 387. Оп. 27. Д. 110; Оп. 28. Д. 1314).

47. РГИА. Ф. 387. Оп. 28. Д. 1314. Л. 18-19.

48. В НИАБГ сохранились многочисленные дела об отказе крестьян Гродненской губернии от ликвидации пастбищных сервитутов: НИАБГ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 10-32.

_ 70 одно практическое предложение: увеличить сборы за выпас скота

в лесу. По этой логике, крестьяне якобы сами начали бы избегать история лесной пастьбы как невыгодной и сами перешли бы к травосеянию49.

Предложение, впрочем, не было принято, и плата за выпас в государственных лесах осталась прежней, причем в два-три раза ниже, чем в лесах помещиков. Активные меры по развитию травосеяния и улучшению лугов и сенокосов имперская администрация и местные власти стали принимать только в начале XX века5°.

Параллельно с трансформациями, общими для империи и региона, в Пуще происходили собственные изменения, связанные с тем, что Пуща являлась последним местообитанием зубра. После царской охоты в октябре 1860 года Романовы обратили внимание на Пущу как на потенциальное место для престижной охоты на легендарного зверя (вашо^к е! а1., 2020). Специалисты Лесного департамента и местные лесничие предложили ряд мер по улучшению условий существования диких копытных (Карцов, 1903; Генко, 1903; вашо^к е! а1., 2020)51. В соответствии с новыми приоритетами, крестьянский скот стал считаться вредным не только для лесного хозяйства, но и для диких животных из-за конкуренции за пастбищные площади и опасности эпи-зоотий52. Однако лесное управление не смогло даже слегка потеснить крестьянский скот из Пущи, так как именно в это время люстрационные комиссии наделяли землей бывших государственных крестьян. В итоге значительная часть открытых пространств внутри Пущи перешла в руки крестьян как сенокосы. Более того, население окрестностей Пущи выросло к этому моменту настолько, что люстрационные комиссии не смогли выделить крестьянским общинам положенные пастбищные площади и ограничились указанием на Пущу как на место пастьбы (вашо^к е! а1., 2020)53. Дальнейший рост численности местного населения и связанный с ним рост численности скота, наряду с новыми приоритетами Управления Пущи (т. е. охрана дичи), стали в ближайшие десятилетия причиной существенных конфликтов.

Некоторые меры, направленные на охрану зубра, впрочем, были приняты. Эксперты очередной лесоустроительной партии (1870 год) потребовали более жесткого контроля над пастьбой. Они предполагали, что зубры держатся в основном в центральной части Пущи, посему требовали огородить ее «прочным забором» (Генко, 1903: 34). Пастьба скота в этих зубровых участках была полностью запрещена. Вполне возможно, что крестьяне и сами избегали зубровых кварталов, так как раздраженные зубры-самцы могли атаковать домашних

49. РГИА. Ф. 387. Оп. 28. Д. 1314. Л. 19об-20.

50. См.: Материалы по организации и культуре кормовой площади. Вып. 1-16. СПб.: ГУЗиЗ ДЗ, 1913-1916; Болотоведение: вестник Минской болотной опытной станции. Вып. 1-5. Минск, 1912-1917.

51. См. также: НИАБГ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 160. Л. 4-13.

52. РГИА. Ф. 387. Оп. 25. Д. 41. Л. 20.

53. РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 648. Л. 47.

быков. Забор был построен, хотя его возведение заняло у лесной администрации несколько лет, а сам он довольно быстро пришел в негодность (Генко, 1903; Карцов, 1903). В 1880-х годах стало ясно, что казенное лесное управление не обладает ресурсами, достаточными для надлежащей охраны зубров и организации условий для охоты на них представителей семьи Романовых. Министерство императорского двора начало переговоры о передаче Пущи в удельное управление (вато^к е! а1., 2020).

Беловежская пуща как охотничья резервация Романовых: Удельный период (1889-1915)

К концу 1888 года завершился обмен Беловежской пущи и примыкающей к ней Свислочской казенной лесной дачи на удельные лесные угодья в других губерниях. Пуща стала собственностью царской семьи и ее охотничьей резервацией^. Из Лесного департамента МГИ она перешла в ведение Удельного департамента (с 1892 года — Главное управление уделов) Министерства императорского двора. Планы организовать коммерчески выгодное лесное хозяйство в Пуще отошли на второй план, а на первый вышли задачи по организации императорских охот. Это означало, что пущанская администрация должна была заботиться об увеличении численности диких копытных.

Это повлекло множество изменений для жителей Пущи и ее окрестностей, в том числе и в организации лесного выпаса скота. Во-первых, вопрос о том, что скот является конкурентом диких копытных в отношении подножного корма перестал быть чисто теоретическим, а получил реальное практическое значение. Во-вторых, изменение статуса лесного массива делало конфликт с крестьянами юридически более обоснованным55. В-третьих, визиты высших должностных лиц, членов царской семьи и самого царя давали крестьянам больше возможностей подавать жалобы на пущанскую администрацию. В-четвертых, строительство царского дворца с его инфраструктурой привело к повышению заработных плат, но также и росту цен на товары и услуги.

Прямым следствием изменения статуса Беловежской пущи стало изменение отношения к крупному рогатому скоту. Последний теперь рассматривался как конкурент дичи за подножный корм и потенциальный переносчик болезней5б. С каждым годом количество

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

54. РГИА. Ф. 515. Оп. 42. Д. 3415.

55. Как мы указывали ранее, конфликт коренился в 1860-х гг., когда при наделении бывших государственных крестьян землей им не были выделены достаточные площади пастбищ, а было указано на Пущу как на место пастьбы: РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 648.

56. РГИА. Ф. 515. Оп. 42. Д. 3606. Л. 64-65; Д. 3606. Л. 113-126.

_ 72 дичи в лесу увеличивалось: кроме зубра, популяция которого росла

сравнительно медленно, и кабана, которого подкармливали меньше история других копытных, значительно выросла численность косули, реин-тродуцированного благородного оленя и интродуцированной лани. Был существенно увеличен штат лесной и охотничьей стражи, что позволило лучше контролировать не только браконьеров и самовольные порубки, но и выпас скота (вашо^к е! а1., 2020).

Новая удельная администрация почти сразу существенно подняла цены на выпас и ограничила его площадь. Из-за этого многие домохозяйства были вынуждены сократить численность скота до необходимого минимума: ранее часть скота держали на откорм и продажу57. Усовершенствования в охотничьем и лесном хозяйстве Беловежской пущи требовали рабочих рук, поэтому в 1894 году администрация решила заменить денежные выплаты натуральной повинностью и потребовала, чтобы крестьяне в обмен на право пастьбы очищали лес от валежника. Чиновники, однако, некорректно оценили объем работ. Очистка пастбищной площади потребовала бы от крестьянских семейств непосильных трудозатрат. Крестьяне отказались подписывать невыполнимые для них контракты и на волостных сходах, «признавая пастьбу скота нашего в Беловежской пуще делом первостепенной важности»58, избрали поверенных, которые снова и снова подавали ходатайства во все возможные инстанции в Гродно и в Санкт-Петербурге. Вновь и вновь они напоминали, что в ходе реформы 1860-х годов они не получили положенных им по закону пастбищных наделов, что их «пашни повсеместно требуют навоза, без чего производительность почвы не отплачивает трудов сельского хозяина. Каждый хозяин должен содержать 5-8 голов рогатого скота, и без этого не сможет выплачивать денежные повинности и отбывать натуральные» 59. Администрация Пущи вынуждена была вернуться к обычному порядку оплаты выпасаб°, а со временем даже понизить цену за него.

В 1894 году в Пуще была введена специальная должность заведующего охотой. Иосиф Неврли, занимавший этот пост почти 20 лет, был одним из самых активных противников выпаса скота в охотничьих угодьях. Сохранился ряд его докладных записок о мерах к улучшению содержания дичи в Пуще с подробными описаниями негативного влияния крестьянского скота на питание и размножение дичи61. В 1900-х годах эти рассуждения, а также указания на опасность заноса болезней стали общим местом для ветеринаров, посещавших Пущу (Врублевский, 1912; Эккерт, Феддерс, 1912)62.

57. РГИА. Ф. 515. Оп. 43. Д. 109.

58. РГИА. Ф. 515. Оп. 43. Д. 109. Л. 21.

59. РГИА. Ф. 515. Оп. 43. Д. 109. Л. 22.

60. РГИА. Ф. 515. Оп. 43. Д. 109.

61. РГИА. Ф. 515. Оп. 42. Д. 4002. Л. 31-32; Д. 4583. Л. 80-93.

62. См. также: РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 409. Л. 21-24.

Пущанская администрация в целом соглашалась с мнением, что большое количество скота негативно сказывается на состоянии леса и популяции диких копытных. И если вред, причиняемый растительным сообществам на большей части Пущи в 1890-х годах, все еще можно было оценить как незначительный63, то конкуренция с дичью за подножный корм и опасность распространения болезней была серьезной (Врублевский, 1908; Эккерт, Феддерс, 1912)64. Создание и поддержание огромной популяции диких копытных требовало значительных финансовых ресурсов и персонала. Расходы только на зимнюю подкормку дичи в первые полтора десятилетия XX века колебались от 60 до 150 тысяч рублей в год (вато^к е! а1., 2020)65. В этих условиях выпас нескольких тысяч голов крестьянского скота, за который крестьяне платили скромные суммы и который значительно сокращал количество подножного корма, доступного для дичи, был серьезной проблемой.

При этом удельная администрация унаследовала обязательства казенного Беловежского лесного управления перед крестьянами. Следовательно, большая часть требований охотничьей администрации по ограничению пастьбы не могла быть удовлетворена. К началу Первой мировой войны администрация Пущи добилась только скромных результатов по ограничению поголовья крестьянского скота, пасущегося в лесу, численность которого колебалась между пятью и десятью тысячами голов (вато^к, Ее^оуа, Киурег, 2016).

В этот период существенно изменились возможности удельной администрации, получившей больше ресурсов для контроля над «правильностью» пастьбы. В билете на выпас точно оговаривалось количество скота, размеры и границы пастбищной площади и ответственность за нарушение правил выпаса. Лесная и охотничья стража действительно наблюдала за пастухами и скотом. Во время эпизоотий, которые случились летом 1910 и 1915 годов, пастьба скота в лесу прекращалась66.

Неправильный выпас скота стал параграфом лесного устава, по которому происходили многочисленные нарушения еще в 1870-

А.А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

63. Ботанико-географ И. К. Пачоский, посещавший Беловежскую пущу в 1890-е годы, писал, что. в отличие от большинства других лесов Полесья и Подляшья, в Пуще почти не заметно пастбищной деградации (Пачоский, 1901; см. также: вато^к, Ее^оуа, Киурег, 2016). Но уже в начале XX века специалисты отмечали подавление естественного возобновления почти всех лесных пород и кустарников по причине совокупного влияния огромного количества диких копытных и выпаса домашнего скота (Рае2овк1, 1930).

64. См. также: РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 775; Д. 1501; Ф. 1302. Оп. 8. Д. 252.

65. В начале XX столетия количество зубров колебалось между шестью и семью сотнями, число благородных оленей достигло пяти тысяч, косуль — шести тысяч, ланей — 1200, кабанов — двух тысяч: РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 662, 785, 897, 1068, 1194, 1317.

66. РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 775, 1501; Ф. 1302. Оп. 8. Д. 252.

_ 74 1880-е годы, а в удельный период эта категория вышла в лидерыб7.

Так, весной 1896 года управляющий Пущей сопроводил свой рапорт история об отношении судебных и полицейских властей к конфликтам крестьян с уделами списком исполнительных листов, по которым решения «оставались без исполнения благодаря индифферентности местных властей»б8. Из 134 дел в этом списке формулировка «за самовольную пастьбу скота» встречается 84 раза69. Такая частая фиксация нарушений правил выпаса скота должна быть связана и с более строгим контролем в удельный период по сравнению с казенным.

Нами был найден только один документ казенного периода, свидетельствующий о том, что лесничие использовали контроль за выпасом скота в качестве инструмента в борьбе с браконьерами7°. В удельный период этот специфический для Пущи инструмент давления на крестьян использовался довольно широко71.

Хотя в первое десятилетие удельного периода Пущанская администрация добилась успехов в сокращении браконьерства, до его полного прекращения было еще далеко 72. Браконьеров было не так много, но соседи и родственники поддерживали и покрывали их. Рост популяции диких копытных привел к тому, что звери стали чаще выходить на поля, а браконьер стал для крестьян избавителем от вредных жи-вотных7з. Уездная полиция, обремененная обычными обязанностями, редко уделяла внимание расследованию браконьерских дел74, а судьи сочувствовали скорее крестьянам, чьи поля страдали от диких копытных, чем удельному управлению75. Во многих случаях только угроза оставить деревню без лесного пастбища могла заставить крестьян предпринять меры против своего соседа-браконьера. В силу того, что лесные пастбища были критически важным для крестьян ресурсом, этот инструмент давления оказывался довольно эффективным. Пример того,

67. НИАБГ. Ф. 108. Оп. 3. Д. 23.

68. РГИА. Ф. 515. Оп. 38. Д. 1163. Л. 35. Взыскание штрафов с крестьян тормозилось также особенностями законодательства, запрещавшего конфискацию имущества крестьянских домохозяйств (Crisp, 1989).

69. РГИА. Ф. 515. Оп. 38. Д. 1163. Л. 36-46.

70. РГИА. Ф. 387. Оп. 4. Д. 30331.

71. РГИА. Ф. 515. Оп. 43. Д. 38, 442; Оп. 80. Д. 648.

72. См.: РГИА. Ф. 515. Оп. 42. Д. 4346. Л. 21-34; Оп. 80. Д. 897. Л. 35-41.

73. См.: РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 897. Л. 35-41.

74. В донесениях Управления Беловежской пущи реальное содействие полиции в расследовании браконьерских дел и судов — в преследовании браконьеров описывалось как исключительные случаи (см.: РГИА. Ф. 515. Оп. 42. Д. 4346. Л. 21-34). В январе 1896 года управляющий Пущей предложил принять на счет Удельного ведомства расходы по содержанию восьми конно-полицейских урядников, которые занимались бы борьбой с браконьерством в Пуще (РГИА. Ф. 515. Оп. 42. Д. 3606. Л. 64-65, 68-84, 91-102). Предложение было реализовано и вскоре дало желаемый эффект.

75. Об этом свидетельствуют многочисленные судебные случаи против браконьеров, см.: РГИА. Ф. 515. Оп. 38. Д. 411, 416, 1104, 1163; Оп. 39. Д. 212 2^ 549, 635; Оп. 42. Д. 3359, 3505, 3707, 3999; Оп. 43. Д. 272, 637.

как это могло происходить, мы привели в начале статьи. В ответном рапорте 5 мая 1914 года управляющий Пущей писал в Санкт-Петербург, что ограничение в пастьбе дало свои результаты: крестьяне не только выдали браконьеров, но 30 апреля составили общественный приговор об исключении из своего общества и выселении за пределы Гродненской губернии самого злостного из них. В РГИА сохранились описания и других конфликтов. В декабре 1898 года беловежские крестьяне, собравшиеся на лесные работы, топорами и кольями забили зубрицу, вышедшую на уже замерзшее поле. Удельное управление заявило, что вся деревня останется без пастьбы до тех пор, пока не будут выданы зачинщики76. В июне 1909 года Управление Пущи уменьшило площадь пастьбы для деревни Чвирки, так как «крестьяне почти всей деревни не прекращают заниматься браконьерством <. > и <. > опять на днях убили оленя-рогача»77. Столичное удельное управление, как правило, поддерживало такие инициативы.

К началу XX века администрация Пущи, закончив строительство дворца и добившись увеличения поголовья диких копытных, обратила внимание на улучшение доступного для них подножного корма78. Разумеется, одной из самых эффективных мер был бы обмен крестьянских земель внутри Пущи на другие участки, за ее пределам^9. Переговоры с крестьянами, однако, шли тяжело, многие не хотели переселяться или требовали слишком больших, по мнению удельного управления, компенсаций. В этих случаях ограничение пастьбы также использовалось как способ давления на них. К примеру, весной 1902 года крестьяне деревни Погорельцы жаловались в столицу, что Управление Пущи не позволяет им наниматься на удельные работы и пасти скот в лесу. Управляющий в своем рапорте объяснял столичному начальству, что хотя жалобы крестьян преувеличены, но некоторые ограничения действительно были введены им из-за того, что крестьяне отказались от договоренностей по переселению из Пущи8°.

Статус Пущи как царской резиденции давал крестьянам возможности для жалоб, которые поступали в удельное ведомство, в канцелярию Министерства императорского двора и на высочайшее имя. Разумеется, крестьяне других местностей, где имелись удельные имения, также писали ходатайства в столицу и иногда получа-

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

76. РГИА. Ф. 515. Оп. 42. Д. 3707.

77. РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 648. Л. 43. Крупный самец благородного оленя (рогач) считался самым ценным после зубра охотничьим трофеем.

78. РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 785.

79. РГИА. Ф. 515. Оп. 43. Д. 723.

80. РГИА. Ф. 515. Оп. 43. Д. 442. Строго говоря, удельная администрация использовала ограничение пастьбы как инструмент давления на крестьян уже во время строительства Беловежского дворца с его инфраструктурой, чтобы выменять земли, нужные для парка, дорог и спрямления рек; см.: РГИА. Ф. 515. Оп. 43. Д. 217.

_ 76 ли просимое81. Пущанские крестьяне в удельный период были особенно успешны в защите своих интересов благодаря новой близости история ко двору. В случаях, подобных новосадскому, описанному в начале статьи, крестьяне не просто подавали прошения, они знали местонахождение царя и домашние адреса чиновников высшего эшелона82. Многие ходатайства весьма эмоциональны83. Крестьяне жаловались на пущанское управление в целом и на отдельных служащих84. Аргументами в пользу сохранения численности скота и площади лесного пастбища выступали: необходимость удобрять землю навозом, откорм скота на продажу для уплаты податей и необходимость кормить детей; очень часто делался акцент и на давность пользования пастьбой в Пуще. Нередко в своих ходатайствах крестьяне искажали реальное положение дел: как объясняла местная администрация в ответных рапортах в столицу, крестьяне могли занижать размеры пастбищных площадей, преувеличивать проступки лесной стражи и просто фантазировать. В одном из ходатайств просители сетовали, что из-за «оскудения хозяйств» «многие бегут на заработки в Америку, чтобы поддержать своих родных», и «к великому нашему прискорбию возвращаются испорченными»85.

В тех случаях, когда местная администрация подтверждала сведения о бедственном положении крестьян, столичная власть предлагала, по возможности, удовлетворять ходатайства86. Пущанская удельная администрация, как и государственное лесное управление ранее, признавала, что главной целью платы за выпас является не компенсация убытков, наносимых лесному хозяйству, а приучение крестьян к мысли, что лес не является общинной собственностью. Удельное ведомство соглашалось, что обеспечение крестьян пастбищными площадями в окрестностях Пущи является обязанностью, унаследованной от «казенного» периода. По этой причине Уделы сравнительно легко шли на то, чтобы понизить таксу за выпас. В 1870-1880-х годах обычная плата за выпас в Гродненской губернии составляла 50 копеек за голову крупного рогатого скота в год. В 1890-х годах в Пуще она выросла до 1 руб. 40 коп. В 1900 году была снижена до 1 рубля 20 коп., а в 1905 году — до 1 рубля. В 1912 году новый управляющий Пущи предлагал увеличить таксу и приводил данные о динамике поденной

81. РГИА. Ф. 387. Оп. 4. Д. 3°3°3; Оп. 26. Д. 2342-2344, 23% 2417; Ф. 515. Оп. 42. Д. 2936, 3417, 4483; Оп. 80. Д. 874, 881.

82. РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 1309.

83. «Скот наш падает на поле от голоду, потому терпим великую нужду» (РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 1192. Л. 8); «Дети голодают без молока» (Там же. Д. 1188. Л. 5); «Пастбищ мы теперь не имеем вовсе и куда нам деться?» (Там же. Д. 1058. Л. 50).

84. См., например, донос на одного из лесных стражников: РГИА. Ф. 515. Оп. 39. Д. 216.

85. РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 648. Л. 30-31.

86. РГИА. Ф. 387. Оп. 26. Д. 2369, 2344; Ф. 515. Оп. 42. Д. 3417; НИАБГ. Ф. 31. Оп. 1. Д. 121.

платы в Пуще. На рубеже Х1Х-ХХ столетий она составляла 40 копеек для работника (женщинам и подросткам платили % или Ц от мужской таксы), для работника с лошадью — один рубль. К 1910-м годам плата работникам выросла в 2-3 раза; зимой цена на конного работника могла достигать 5 рублей в день8?. Плата в 1 рубль за пастбищный сезон с головы крупного рогатого скота не могла считаться существенной сравнительно со стоимостью кормов. Цены на сено, которое Пущанская администрация закупала для подкормки дичи в 1905-1910 годах, колебались от 35 до 65 копеек за пуд88. Таким образом, заключал управляющий Пущей, плата за выпас превратилась в формальность не только для уделов, но и для крестьян9. Столичная удельная администрация, однако, отложила решение вопроса, и к началу Первой мировой войны плата оставалась все той же.

Не менее успешно крестьяне боролись за размер пастбищных площадей. Как показывают данные Самойлика с соавторами, в начале удельного периода пастбищная площадь достигала 52 тысяч десятин (почти половина площади Пущи) (Вашо^к, Ре^1оуа, Киурег, 2016). В конце 1890-х — начале 1900-х годов она постепенно сокращалась, снизившись к 1904 году до 19,5 тысячи десятин. В этом году случился неурожай, что заставило пущанскую администрацию в следующем году удовлетворить ходатайства крестьян по увеличению пастьбы до 40,5 тысячи десяти^0. Дополнительным основанием для уступок было нежелание допустить волнений в неспокойный год Первой русской революции вблизи царской резиденций1.

Документы о взаимодействии крестьян с чиновниками по вопросу пастьбы в лесах других удельных управлений производят сходное впечатление. Управляющие, как правило, старались защитить от выпаса наиболее уязвимые леса, но под давлением крестьянских прошений, поддерживаемых губернаторами и земствами, удельное ведомство часто давало распоряжения идти на уступки как в отношении платы, так и в отношении размера пастбищных площадей. Для принятия решений удельное ведомство запрашивало сведения о материальном положении просителей, а не только о состоянии лесных дач. Уступки делались в годы неурожаев и стихийных бедствий: в таких случаях управляющие казенными имуществами и удельными имениями разрешали крестьянам бесплатную пастьбу скота в лесных дачах, собр валежника, ягод, грибов и пр.92

Пастьба крестьянского скота в Пуще, как и в целом в лесах Восточной Европы, продолжалась в первой половине XX века, по-

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

87. РГИА. Ф 515 Оп. 80. Д. 1058. Л. 8.

88. РГИА. Ф 515 Оп. 80. Д. 897. Л. 14-15.

89. РГИА. Ф 515 . Оп. 80 . Д 1058. Л. 8. См. также: РГИА. Ф. 515. Оп. 43

Д. 38; Оп 80. Д. 1188.

90. РГИА. Ф 515. Оп. 43. Д. 723, 724. Оп. 80. Д. 648.

91. РГИА. Ф 515. Оп. 42. Д. 4572.

92. РГИА. Ф 515. Оп. 80. Д. 874, 881; НИАБГ. Ф. 31. Оп. 1. Д. 121.

_ 78 степенно сокращаясь (вашо^к, Бе^оуа, Киурег, 2016). В 19201950-х годах специалисты по лесному хозяйству и лесной экологии история провели исследования о влиянии пастьбы скота по лесохозяйствен-ным и эколого-биологическим параметрам. Они показали негативную роль перевыпаса и сравнительную безвредность умеренного выпаса, то есть подтвердили предположения лесничих второй половины XIX века9з.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Заключение

Несколько столетий выпас скота в лесах был важным ресурсом для крестьянских натуральных хозяйств и одним из самых распространенных видов лесопользования. Для его анализа мы использовали подход case study, а в качестве объекта — Беловежскую пущу, что было сделано по ряду причин. В Беловежской пуще конфликты были более острыми, чем в большинстве других лесных массивов Европейской части России, так как домашний скот там считался вредным не только для леса, но и для дичи, бывшей объектом царских охот. Администрация Беловежской пущи использовала контроль над выпасом как инструмент давления на крестьян в борьбе с браконьерством и для выселения крестьян из Пущи. Это определило большое количество документов, отложившихся в архивных фондах. Кроме того, история этого леса сама по себе сравнительно хорошо описана, что дает возможность анализировать наш сюжет под разными углами зрения.

Изученный нами материал раскрывает мотивацию в борьбе за контроль над лесными ресурсами между крестьянами и экспертами «рационального» лесного хозяйства. Конфликты крестьян и администрации из-за лесных пастбищ, как критически важного для крестьян ресурса, являются хорошим примером того, что Джеймс Скотт назвал применением «оружия слабых». На всем протяжении долгого XIX века крестьяне использовали все доступные им пути сопротивления: ходатайства во властные структуры всех уровней, включая прошения на высочайшее имя, прямой и скрытый саботаж распоряжений администрации, взятки лесничим и лесной страже. Эти конфликты, тянущиеся десятилетиями, показывают, что крестьянские общины лишь частично подчинялись правилам, вводимым государственной администрацией. Последняя же, со своей стороны, пыталась изменить принципы лесопользования, сделав их более выгодными для казны, формализованными и рациональными с точки зрения экспертов того времени. Беловежская администрация, особенно в удельный период, тратила существенные ресурсы на контроль за лесопользованиями, в том числе — за выпасом, но добилась очень скромных результатов

93. Библиографию таких исследований по Беловежской пуще см.: Samojlik, Fedotova, Kuijper, 2016.

как в смысле сокращения численности скота в лесу, так и получения компенсации за пользование ресурсом.

В соответствии с изменением принципов управления лесным хозяйством в Пуще мы выделили в долгом XIX веке четыре периода. Самые важные изменения происходили во второй половине XIX — начале XX века и были связаны с более жестким контролем лесной администрации над традиционными лесопользованиями крестьян, особенно в последний, удельный период. Периоды отличаются строгостью контроля со стороны лесной администрации, интенсивностью конфликтов и количеством скота в лесу, так как постепенно происходил рост населения в окрестностях Пущи.

Если рассматривать реакцию администрации на крестьянские ходатайства, то и на среднем (губернском), и на высшем (министерском) уровне мы увидим значительную терпимость к практике пастьбы скота в лесу. Эта терпимость связана как с нехваткой пастбищных и кормовых площадей у крестьян, так и с общими патерналистскими настроениями имперского правительства. Высшая администрация пыталась не столько повысить доход от лесов за счет пастьбы, сколько «приучить» крестьян к мысли о том, что лес является не общественной собственностью, а частной, государственной или удельной.

В заключение хочется подчеркнуть, что наше исследование было построено почти исключительно на документах правительственных ведомств. Работа с фондами региональных архивов должна дать больше материала. Просмотр двух описей фонда Гродненского губернского по крестьянским делам присутствия за 1870-1880-е годы (НИАБГ. Ф. 10. Оп. 1, 2) позволил выявить несколько десятков дел о конфликтах из-за пастьбы скота в казенных и частных лесах. Дела по этой теме имеются в фондах Гродненского управления земледелия и государственных имуществ (Ф. 31), Канцелярии гродненского губернатора (Ф. 1), Гродненского губернского присутствия (Ф. 18), Управления Беловежской пущи (Ф. 108) и некоторых других, что открывает перспективы дальнейших исследований.

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

Библиография

Аноним (1849). Сведения о состоянии казенных и частных лесов Гродненской

губернии // Лесной журнал. С. 277-279; 285-287; 289-292; 298-301. Анфимов А.М. (1980). Крестьянское хозяйство Европейской России, 1881-1904. М.: Наука. Арнольд Ф.К. (1883). К истории русского государственного лесного управления // Лесной

журнал. Вып. 9. С. 457-468. Бобровский П. О. (1863). Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Гродненская губерния. СПб.: Тип. Деп-та Генштаба. Бульмеринг М. (1848). Указания для определения ценности лесов Европейской России по действительной их ценности // Лесной журнал. Вып. 16. С. 121-127; Вып. 17. С. 129-135; Вып. 18. С. 138-143; Вып. 19. С. 144-150; Вып. 20. С. 153-158; Вып. 21. С. 161-166; Вып. 22. С. 169-175; Вып. 23. С. 177-182; Вып. 24. С. 185-191.

ИСТОРИЯ

80 Вереха П.Н. (1877). Систематический сборник действующих циркулярных распоряжений, последовавших по Лесному департаменту с 1838 г. по 15 марта 1877 г. СПб.: тип.

B. Киршбаума.

Врублевский К. О. (1908). Чума диких кабанов // Архив ветеринарных наук. С. 943-959. Врублевский К. О. (1912). Теоретическая дифференцировка некоторых жвачных на древесноядных (Fruticivora) и травоядных (Herbívora) и практическое ее значение // Архив ветеринарных наук. С. 746-778. Генко Н. К. (1903). Характеристика Беловежской пущи и исторические о ней данные. СПб.: Лесное общество.

Департамент земледелия. (1914). Обзор мероприятий по культуре кормовых растений,

1908-1913. СПб.: ГУЗиЗ. Департамент сельского хозяйства (1856). Собрание содержащихся в Своде законов и Уложений о наказании постановлений об ограждении лесов, полей и др. угодий от неумышленных и злонамеренных повреждений с присовокуплением предписаний Министерства государственных имуществ по сим предметам. СПб.: МГИ. Дмитриев М.А. (1896). Древесное сено и его употребление в корм скоту // Сельское

хозяйство и лесоводство. № 11. С. 771-814. Дружинин Н. М. (1978). Русская деревня на переломе 1861-1880 гг. М.: Наука. Елина О. Ю. (2001). Мир, война и «туковый вопрос»: (из истории производства минеральных удобрений в России, 1900-1920-е гг.) // Вопросы истории естествознания и техники. № 3. С. 3-37. Карцов Г. (1903). Беловежская пуща. Ее исторический очерк, современное охотничье

хозяйство и Высочайшие охоты в Пуще. СПб.: А. Ф. Маркс, 1903. Классон (1844). В каких случаях и в какой степени пастьба скота и сенокошение могут быть допускаемы в лесах без вреда для оных // Лесной журнал. Вып. 1. С. 43-75. Крассуский C. O. (1878). Частное лесное хозяйство в Царстве Польском в связи с крестьянскими сервитутами // Сборник вводных докладов по вопросам, предложенных к обсуждению членов IV съезда в г. Варшаве. СПб.: Лесное общество. С. 1-14.

Лесной департамент (1898). Столетие учреждения Лесного департамента. 1798-1898. СПб.: тип. Римана.

Лоскутова М. В., Федотова А. А. (2019). Правительственная политика в отношении бортного пчеловодства в Российской империи XVIII-XIX вв. // Известия Русского географического общества. Т. 151. № 2. С. 78-95. Лупанова Е. М. (2017). История закрепощения природного ресурса. Лесное хозяйство

в России 1696-1802 гг. СПб.: Европейский ун-т в СПб. Министерство государственных имуществ (1888). Историческое обозрение 50-летней деятельности Министерства государственных имуществ, 1837-1887. Часть 3. Государственные имущества. СПб.: Яблонский и Перрот. Ненсберг В. (1859). Замечание о пастьбе скота в лесах // Газета лесоводства и охоты. Вып. 3. С. 28-30.

Неупокоев В. И. (1976). Крестьянский вопрос в Литве во второй трети XIX века. М.: Наука. Островский А. В. (2014). Животноводство Европейской России в конце XIX — начале

XX в. СПб.: Полторак. Пачоский И. К. (1901). Флора Полесья и прилежащих местностей. СПб.: Демаков. Перелыгин П.А. (1833). Об охранении леса от вреда, причиняемого домашним

скотом // Лесной журнал. Ч. 1. Кн. 2. С. 82-89. Политаев В. О. (1879). Пастьба скота в казенных лесах Виленской губернии // Труды IV Всероссийского съезда лесохозяев в г. Варшаве со 2 по 12 августа 1878 г. СПб.: Девриен. С. 181-185.

Портен Р. А. (1903). О лесных и земельных сервитутах в Прибалтийских губерниях // Сборник вводных докладов по вопросам, предложенным к обсуждению на X Всероссийском лесохозяйственном съезде в г. Риге с 6 по 15 авг. 1903 г. СПб.: Лесное об-во.

C. 27-38.

Семашко З. И. (1899). Пастбищный сервитут в Западных губерниях. СПб.: Общественная польза.

Семенов В. С. (1836). О повреждении лесов домашним скотом // Лесной журнал. Ч. 4. Кн. 12. С. 301-307.

Фальковський П.К. (1928). Вплив випасювання худоби на ф1зичну властивють люового грунту // Труды по лесному опытному делу Украины. Вып. 8. Харьков. С. 155-180.

Фальковський П. К. (1929). Дослщжування впливу випасання худоби в д1бровах Тростянецького люництва на рют i продукцшнють люу (Попередне повщомления) // Труды по лесному опытному делу Украины. Вып. 12. Харьков. С. 3-78.

Фукс В. Я., Зичи М. А. (1862). Охота в Беловежской пуще. СПб.: МГИ.

Ширяев А. В. (1903). Лесной пастбищный сервитут в Северо-Западных губерниях // Сборник вводных докладов, по вопросам, предложенным к обсуждению на X Всероссийском лесохозяйственном съезде в г. Риге с 6 по 15 авг. 1903 г. СПб.: Лесное общество. С. 39-42.

ЭккертН. И., Феддерс В. В. (1912). Пастереллоз Боллингера у диких и домашних животных в районе Беловежской пущи // Сборник в память проф. М. И. Садовского и воспоминания о нем. СПб.: Вестник общественной ветеринарии. С. 260-343.

Crisp O. (1989). Реаэа^ Land Tenure and Civil Rights before 1906 // Crisp O., Edmondson L. (eds.). Civil Rights in Imperial Russia. Oxford: Oxford University Press. P 33-64.

Delgado J. L. (2017). Construir la tecnología: el caso de la resina de pino en Francia (siglos XVIII y XIX) // Llull, Revista de la Sociedad Española de Historia de las Ciencias y de las Técnicas. Vol. 40. № 84. P. 53-81.

Ericsson S., Ostlund L., Axelesson A.-L. (2000). A Forest of Grazing and Logging: Deforestation and Reforestation History of a Boreal Landscape in Central Sweden // New Forests. Vol. 19. P. 227-240.

Gerring J. (2006). Case Study Research: Principles and Practices. New York: Cambridge University Press.

Holzl R. (2010). Forests in Conflict: Rural Populations and the Advent of Modern Forestry in Pre-Industrial Germany, 1760-1860 // Common Ground, Converging Gazes: Integrating the Social and Environmental in History. Cambridge: Cambridge Scholars Publishing. P. 198-223.

Latalowa M., Zimny M., Pedziszewska A., Kupryjanowicz M. (2016). Postglacjalna historia Puszczy Bialowieskiej — roslinnosc, klimat i dzialalnosc cztowieka // Parki Narodowe i Rezerwaty Przyrody. Vol. 35. № 1. P 3-49.

Lotz C. (2015). Expanding the Space for Future Resource Management: Explorations of the timber frontier in Northern Europe and the rescaling of sustainability during the 19th Century // Environment and History. Vol. 21. № 2. P. 257-279.

Markevich А., Zhuravskaya E. (2018). The Economic Effects of the Abolition of Serfdom: Evidence from the Russian Empire // American Economic Review. Vol. 108. Nо. 4-5. P. 1074-1117.

Matteson K. (2015). Forests in Revolutionary France: Conservation, Community, and Conflict, 1669-1848. Cambridge: Cambridge University Press.

Matz B. (2015). Nutrition Science and the Practice of Animal Feeding in Germany, 18501880 // Kingsland Sh., Phillips D. (eds.). New Perspectives on the History of Life Sciences and Agriculture. New York: Springer. P. 163-181.

Moon D. (1999). The Russian Peasantry 1600-1930: The World the Peasants Made, London: Routledge.

Moon D. (2001). The Inventory Reform and Peasant Unrest in Right-Bank Ukraine in 184748 // Slavonic and East European Review. Vol. 79. № 4. P. 653-697.

Moon D. (2014). The Plough That Broke the Steppes: Agriculture and Environment on Russia's Grasslands, 1700-1914. Oxford: Oxford University Press.

Ollerer K., Varga A., Kirby K., Demeter L., Biró M., Boloni J., Molnár Z. (2019). 'Beyond the obvious impact of domestic livestock grazing on temperate forest vegetation — A global review' // Biological Conservation. Vol. 237. Pp. 209-219.

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

82 Paczoski J. (1930). Lasy Biatowiezy. Poznan: Panstwowa Rada Ochrony Przyrody.

Pourcher Y. (1984). La forêt : espace global et espace conflictuel. La Lozère au XVIIIe et XIXe ^ siècle // Actes du congrès de la Fédération historique du Languedoc méditerranéen

et du Roussillon. Montpellier: Fédération historique du Languedoc méditerranéen et du Roussillon. P. 95-107.

Pravilova E. (2014). A Public Empire: Property and the Quest for the Common Good in Imperial Russia. Princeton; Oxford: Princeton University Press.

Rotherham I.D. (ed.) (2013). Trees, Forested Landscapes and Grazing Animals: A European Perspective on Woodlands and Grazed Treescapes. London, New York: Routledge.

Ruano A. A. (2013). Guided Pollards and the Basque Woodland during the Early Modern Age // Rotheram, I. D. (ed.). Cultural Severance and the Environment. The Ending of Traditional and Customary Practice on Commons and Landscapes Managed in Common. Dordrecht: Springer. P. 147-160.

Samojlik T. (2005). Drzewo wielce uzyteczne — historia lipy drobnolistnej (Tilia cordata) w Puszczy Biatowieskiej // Rocznik Dendrologiczny. Vol. 53. S. 55-64.

Samojlik T., Fedotova A., Daszkiewicz P., Rotherham I. (2020). Biatowieza Forest in the Nineteenth Century: Nature and Culture. Cham, Springer.

Samojlik T., Fedotova A., Kuijper D. (2016). Transition from Traditional to Modern Forest Management Shaped the Spatial Extent of Cattle Pasturing in Biatowieza Primeval Forest in the Nineteenth and Twentieth Centuries // Ambio. Vol. 45. No 8. P. 904-918

Samojlik T., Fedotova A., Niechoda T., Rotherham I. (2019). Culturally-modified trees or wasted timber: Different approaches to marked trees in Poland's Biatowieza Forest // PLoS ONE. Vol. 14. No. 1. E0211025.

Samojlik T., Kuijper D. (2013). Grazed Wood Pasture versus Browsed High Forests: Impact of Ungulates on Forest Landscapes from the Perspective of the Biatowieza Primeval Forest // Trees, Forested Landscapes and Grazing Animals. London, New York: Routledge. P. 139-158.

Samojlik T., Rotherham I., Jçdrzejewska B. (2013). Quantifying Historic Human Impacts on Forest Environments: A Case Study in Biatowieza Forest, Poland // Environment and History. Vol. 18. № 3. P. 576-602.

Scott J. C. (1985). Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resistance (New Haven: Yale University Press.

Stockland P.-E. (2018). Statecraft and Insect Oeconomies in the Global French Enlightenment (1670-1815). PhD Thesis. Columbia University.

Velychenko S. (2001). The Size of the Imperial Russian Bureaucracy and Army in Comparative Perspective // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Neue Folge. Bd. 49. H. 3. P. 346-362.

Vivier N. (2002). The Management and Use of the Commons in France in the 18th and 19th Centuries // The Management of Common Land in North West Europe, c. 1500-1850. Turnhout: Brepols Publishers. P. 143-171.

"Cattle grazing is prohibited after the bison was killed in Biatowieza Forest": Woodland grazing as a traditional form of the peasant forest management in the long 19th century

Anastasia A. Fedotova, PhD (Biology), Senior Researcher, Saint Petersburg Branch, S. I. Vavilov Institute for the History of Science and Technology of the Russian Academy of Sciences; Universitetskaya Nab., 5/2, Saint Petersburg, 199034, Russia. E-mail: f.anastasia.spb@gmail.com

Abstract. The article considers one of the key resources for peasants in Eastern Europe — wood pastures. Based on the new archival materials, the author shows that peasant communities, in the spirit of James Scott, consistently sabotaged the state efforts to ban woodland grazing. During the long 19th century, the state was strengthen-

ing control over many aspects of the rural economic life, which gradually made peasant conflicts with the state forest administration more acute. The author applies the case-study approach to the relationships of peasants and local and metropolitan administration in Biatowieza Forest. Its unique feature is a long history of the effective protection measures which facilitated finding sources on the topic. The research revealed the struggle for the control over forest resources between peasants and officials as experts in the 'rational' forestry. In the long 19th century, peasants used all available means of resistance: petitions to the authorities of all levels, sabotage of administrative orders, bribes to forestry personnel, and direct violations of orders. The decades of conflicts prove that peasant communities only partially followed the rules introduced by the state administration which tried to change the principles of forestry management to make forests more profitable and 'rational'. The administration spent significant resources to control wood grazing but achieved very modest results in terms of both reducing the number of livestock in forests and collecting compensation for the damage from ungulates. In the second half of the 19th — early 20th century, there were the most important changes associated with the more consistent and strict control over traditional forest resources, especially in 1889-1915. The administration's reactions to the peasant petitions were sympathetic and positive at the provincial and ministerial levels, which can be explained by the shortage of pasture and fodder and the general paternalistic sentiments of the government. The administration tried not so much to increase income from wood grazing as to 'accustom' peasants to the idea that forests were rather private or state than public property.

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

Keywords: natural resources, Biatowieza Forest, long 19th century, wood pastures, peasants, Russian Empire

References

Anfimov A. M. (1980) Krestijanskoe khozjajstvo Evropejskoj Rossii, 1881-1904 [Peasant Economy In European Russia, 1881-1904], Moscow: Nauka.

Anonymous (1849) Svedenija o sostojanil kazennyh I chastnyh lesov Grodnenskoj gubernii [Data on the state and private forests in the Grodno Province]. Lesnojzhurnal, no 35, pp. 277-279; no 36, pp. 285-287; no 37, pp. 289-292; no 38, pp. 298-301.

Arnold F. (1883) K istorii russkogo gosudarstvennogo lesnogo upravlenija [On the history of the Russian state forest management]. Lesnoj zhurnal, no 9, pp. 457-468.

Bobrovsky P. (1863) Materialy dlja geografii i statistikii Rossii, sobrannye ofitserami gener-alnogo shtaba. Grodnenskaya Guberniya [Materials for Geography and Statistics of Russia Collected by Officers of the General Staff. Grodno Province], Saint Petersburg: Department of the General Staff.

Bulmering M. (1848) Ukazanija dlja opredelenija tsennosti lesov Evropejskoj Rossii po de-jstvitelnoj ih tsennosti [Instructions for assessing the value of forests in European Russia according to their actual value]. Lesnoj zhurnal, no 16, pp. 121-127; no 17, pp. 129-135; no 18, pp. 138-143; no 19, pp. 144-150; no 20, pp. 153-158; no 21, pp. 161-166; no 22, pp. 169-175; no 23, pp. 177-182; no 24, pp. 185-191.

Crisp O. (1989) Peasant land tenure and civil rights before 1906. Civil Rights in Imperial

Russia. O. Crisp, L. Edmondson (Eds.), Oxford: Oxford University Press, pp. 33-64.

Delgado J. L. (2017) Construir la tecnología: el caso de la resina de pino en Francia (siglos XVIII y XIX). Llull, Revista de la Sociedad Española de Historia de las Ciencias y de las Técnicas, vol. 40, no 84, pp. 53-81.

Departament selskogo hozjajstva [Department of Agriculture] (1856) Sobranie soderzhash-chihsja v Svode zakonov i v Ulozhenii o nakazanii postanovlenij ob ograzhdenii lesov, polej i drugih ugodij ot neumyshlennyh izlonamerennyh povrezhdenij [Collection of Decisions from the Code of Laws and Regulations on Punishment for Protecting

84 Forests, Fields and Other Lands from Unintentional and Malicious Damage], Saint

Petersburg: Ministry of Public Domains.

Departament zemledelia [Department of Farming] (1914) Obzor meroprijatij po kulture kor-movyh rastenij, 1908-1913 [Overview of Measures for Fodder Plants, 1908-1913], Saint Petersburg: GUZiZ.

Dmitriev M. (1896) Drevesnoe seno i ego upotreblenie v korm skotu [Wood hay and its use for livestock feeding]. Selskoe khozjajstvo i lesovodstvo, no 11, pp. 771-814.

Druzhinin N. M. (1978) Russkaja derevnja na perelome 1861-1880 gg. [Russian Village at the Turning Point 1861-1880], Moscow: Nauka.

Ekkert N., Fedders V. (1912) Pasterelloz Bollingera u dikih i domashnih zhivotnyh v rajone Belovezhskoj pushchi [Bollinger pasteurellosis in wild and domestic animals of Biatowieza Forest]. Sbornik vpamjat M. I. Sadovskogo i vospominanija o nem, Saint Petersburg: Vestnik obshhestvennoj veterinarii, pp. 260-343.

Elina O. (2001) Mir, vojna i 'tukovy vopros' (iz istorii proizvodstva mineralnyh udobrenij v

Rossii, 1900-1920-e gg.) [Peace, war and the 'fertilizer question' (from the history of the production of mineral fertilizers in Russia, 1900-1920s)]. Voprosy istorii est-estvoznanija i tekhniki, no 3, pp. 3-37.

Ericsson S., Ostlund L., Axelesson A.-L. (2000) A forest of grazing and logging: Deforestation and reforestation history of a boreal landscape in Central Sweden. New Forests, vol. 19, pp. 227-240.

Falkovsky P. (1928) Issledovanija vlljanija pastby na fizicheskie svojstva dubravnoj pochvy v Trostjanetskom opytnom lesnichestve [Study of the impact of livestock grazing on the physical features of the oak forest soil in the Trostyanets experimental forestry]. Trudy po lesnomu opytnomu delu Ukrainy, vol. 8, pp. 178-180.

Falkovsky P. (1929) Issledovanie vlijanija pastby skota v dubravah Trostjanetskogo lesnich-estva na rost i proizvoditelnost lesa [Study of the impact of livestock grazing in the oak forests of the Trostyanets forestry on the forest growth and productivity]. Trudy po lesnomu opytnomu delu Ukrainy, vol. 12, pp. 62-71.

Fuchs V., Zichy M. (1862) Okhota v Belovezhskoi Pushche [Hunting in Bialowieza Forest], Saint Petersburg: Ministry of Public Domains.

Genko N. (1903) Kharakteristika Belovezhskoi Pushchi i istoricheskie o nei dannye [Features of Bialowieza Forest and Historical Data on It], Saint Petersburg: Forestry Society.

Gerring J. (2006) Case Study Research: Principles and Practices, New York: Cambridge University Press.

Holzl R. (2010) Forests in conflict: Rural populations and the advent of modern forestry in

pre-industrial Germany, 1760-1860. Common Ground, Converging Gazes: Integrating the Social and Environmental in History, Cambridge: Cambridge Scholars Publishing, pp. 198-223.

Kartsov G. (1903) Belovezhskaya Pushcha. Ee istorichesky ocherk, sovremennoe okhotni-chie khozaistvo i Vysochaishie okhoty v Puchche [Bialowieza Forest. Its History, Today's Hunting Industry, and the Highest Hunts], Saint Petersburg: A. F. Marx.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Klasson (1844) V kakih sluchajah i v kakoj stepeni pastba skota i senokoshenie mogut byt dopuskaemy v lesah bez vreda dlja onyh [In what cases and to what extent grazing and haymaking can be allowed in forests without damaging them]. Lesnoj zhur-nal, no 1, pp. 43-75.

Krassusky S. (1878) Chastnoe lesnoe khozjajstvo v Tsarstve Polskom v svjazi s krestjanskimi

servitutami [Private forestry in the Kingdom of Poland in relation to peasant servitudes]. Sbornik vvodnyh dokladov po voprosam, predlozhennym k obsuzhdeniju chlenov IV s'ezda lesokhosyaev vg. Warshawe, Saint Petersburg: Forestry Society, pp. 1-14.

Latalowa M., Zimny M., Pedziszewska A., Kupryjanowicz M. (2016) Postglacjalna historia

Puszczy Bialowieskiej — roslinnosc, klimat i dzialalnosc cztowieka. Parki Narodowe i Rezerwaty Przyrody, vol. 35, no 1, pp. 3-49.

Lesnoj Departament [Forestry Department] (1898) Stoletie uchrezhdenija Lesnogo departamen-ta. 1798-1898 [Centenary of the Forest Department], Saint Petersburg: Yu. Riman.

Loskutova M., Fedotova A. (2019) Pravitelstvennaja politika v otnoshenii bortnogo pchelo-vodstva v Rossijskoj imperii XVIII-XIX vv. [State policy on the forest beekeeping in the Russian Empire in the i8th-i9th centuries]. Proceedings of the Russian Geographical Society, vol. 151, no 2, pp. 78-95.

Lotz C. (2015) Expanding the space for future resource management: Explorations of the timber frontier in Northern Europe and the rescaling of sustainability during the 19th century. Environment and History, vol. 21, no 2, pp. 257-279.

Lupanova E. (2017) Istorija zakreposhchenija prirodnogo resursa. Lesnoe hozjajstvo v Rossii 1696-1802gg. [History of the Natural Resources Enslavement. Forestry in Russia 1696-1802], Saint Petersburg: European University.

Markevich A., Zhuravskaya E. (2018) The economic effects of the abolition of serfdom: Evidence from the Russian Empire. American Economic Review, vol. 108, no 4-5, pp. 1074-1117.

Matteson K. (2015) Forests in Revolutionary France: Conservation, Community, and Conflict, 1669-1848, Cambridge: Cambridge University Press.

Matz B. (2015) Nutrition science and the practice of animal feeding in Germany, 18501880. Sh. Kingsland, D. Phillips (Eds.). New Perspectives on the History of Life Sciences and Agriculture, New York: Springer, pp. 163-181.

Ministerstvo gosudarstvennyh imushchestv [Ministry of Public Domains] (1888). Istorich-eskoe obozrenie 50-letnej dejatelnosti Ministerstva gosudarstvennyh imushhestv, 1837-1887. III. Gosudarstvennye imushhestva, Saint Petersburg: Yablonsky and Perrot.

Moon D. (1999) The Russian Peasantry 1600-1930: The World the Peasants Made, London: Routledge.

Moon D. (2001) The inventory reform and peasant unrest in right-bank Ukraine in 1847-48. Slavonic and East European Review, vol. 79, no 4, pp. 653-697.

Moon D. (2014) The Plough That Broke the Steppes: Agriculture and Environment on Russia's Grasslands, 1700-1914, Oxford: Oxford University Press.

Nensberg V. (1859) Zamechanie o pastbe skota v lesah [A note on wood grazing]. Gazeta lesovodstva i okhoty, no 3, pp. 28-30.

Neupokoev V. (1976) Krestjansky vopros v Litve vo vtoroj treti XIX veka [Peasant Question in Lithuania in the Second Third of the 19th Century], Moscow: Nauka.

Öllerer K., Varga A., Kirby K., Demeter L., Birô M., Bölöni J., Molnar Z. (2019) Beyond the obvious impact of domestic livestock grazing on temperate forest vegetation — A global review. Biological Conservation, vol. 237, pp. 209-219.

Ostrovsky A. V. (2014) Zhivotnovodstvo Evropeyskoy Rossii v kontse XIX — nachale XX vv. [Animal Husbandry of European Russia in the Late 19th — Early 20th Century], Saint Petersburg: Poltorak.

Paczoski J. (1901) Flora Polessia i prilezhashchih miestnostei [Flora of Polessia and Adjacent Areas], Saint Petersburg: Demakov.

Paczoski J. (1930) Lasy Bialowiezy, Poznan: Panstwowa Rada Ochrony Przyrody.

Perelygin P. (1833) Ob okhranenii lesa ot vreda, prichinjaemogo domashnim skotom [On the protection of forests from the cattle damage]. Lesnoj zhurnal, no 2, pp. 82-89.

Politaev V. O. (1879) Pastba skota v kazennyh lesah Vilenskoj gubernii [Grazing in the state forests of the Vilna Province]. Trudy IV Vserossijskogo S'ezda lesokhozjaev vg. War-shawe so 2 po 12 avgusta 1878 g., Saint Petersburg: Devrien, pp. 181-185.

Porten R. A. (1903) O lesnyh i zemelnyh servitutah v Pribaltijskih gubernijah [On forest and land servitudes in the Baltic Provinces]. Sbornik vvodnyh dokladovpo voprosam, predlozhennym k obsuzhdeniju na X Vserossijskom lesokhozjajstvennom s'ezde v g. Rige s 6 po 15 avgusta 1903 g., Saint Petersburg: Forestry Society, pp. 27-38.

Pourcher Y. (1984) La forêt: espace global et espace conflictuel. La Lozère au XVIIIe et XIXe siècle. Actes du congrès de la Fédération historique du Languedoc méditerranéen et du Roussillon, Montpellier: Fédération historique du Languedoc méditerranéen et du Roussillon, pp. 95-107.

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

86 Pravilova E. (2014) A Public Empire: Property and the Quest for the Common Good in Imperial Russia, Princeton: Oxford: Princeton University Press.

Rotherham I. D. (Ed.) (2013) Trees, Forested Landscapes and Grazing Animals: A European Perspective on Woodlands and Grazed Treescapes, London-New York: Routledge.

Ruano A. Ä. (2013) Guided pollards and the Basque woodland during the early modern age. I. D. Rotheram (Ed.). Cultural Severance and the Environment. The Ending of Traditional and Customary Practice on Commons and Landscapes Managed in Common, Dordrecht: Springer, pp. 147-160.

Samojlik T. (2005) Drzewo wielce uzyteczne — historia lipy drobnolistnej (Tilia cordata) w Puszczy Biatowieskiej. Rocznik Dendrologiczny, vol. 53, pp. 55-64.

Samojlik T., Fedotova A., Daszkiewicz P, Rotherham I. (2020) Bialowieza Forest in the Nineteenth Century: Nature and Culture, Cham: Springer.

Samojlik T., Fedotova A., Kuijper D. (2016) Transition from traditional to modern forest management shaped the spatial extent of cattle pasturing in Biatowieza Primeval Forest in the nineteenth and twentieth centuries. Ambio, vol. 45, no 8, pp. 904-918.

Samojlik T., Fedotova A., Niechoda T., Rotherham I. (2019) Culturally-modified trees or wasted timber: Different approaches to marked trees in Poland's Biatowieza Forest. PLoS ONE, vol. 14, no 1.

Samojlik T., Kuijper D. (2013) Grazed wood pasture versus browsed high forests: Impact of ungulates on forest landscapes from the perspective of the Biatowieza Primeval Forest. Trees, Forested Landscapes and Grazing Animals, London-New York: Rout-ledge, pp. 139-158.

Samojlik T., Rotherham I., J^drzejewska B. (2013) Quantifying historic human impacts on forest environments: A case study in Biatowieza Forest, Poland. Environment and History, vol. 18, no 3. pp. 576-602.

Scott J. C. (1985) Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resistance, New Haven: Yale University Press.

Semashko Z. (1899) Pastbishchny servitut vZapadnyh gubernijah [Pasture Servitude in the Western Provinces], Saint Petersburg: Obshchestvennaja polza.

Semenov V. (1836) O povrezhdenii lesov domashnim skotom [On the damage to forests by livestock]. Lesnoj zhurnal, no 12, pp. 301-307.

Shirjaev A. (1903) Lesnoj pastbishhny servitut v Severo-Zapadnyh gubernijah [Forest pasture servitude in the North-Western provinces]. Sbornik vvodnyh dokladov po vo-prosam, predlozhennym k obsuzhdeniju na X Vserossijskom lesokhozjajstvennom s'ezde vg. Rige s 6 po 15 avgusta 1903 g., Saint Petersburg: Forestry Society, pp. 39-42.

Stockland P-E. (2018) Statecraft and Insect Oeconomies in the Global French Enlightenment (1670-1815), New York: Columbia University.

Velychenko S. (2001) The size of the Imperial Russian bureaucracy and army in comparative perspective. Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, Bd. 49, H. 3, pp. 346-362.

Verekha P. (1877) Sistematichesky sbornik dejstvujushchih tsirkuljarnyh rasporjazhenij, pos-ledovavshih po Lesnomu departamentu s 1838 g. po 15 marta 1877g. [A Systematic Collection of Current Circular Orders for the Forest Department From 1838 to March 15, 1877], Saint Petersburg: Kirshbaum.

Vivier N. (2002) The management and use of the commons in France in the 18th and 19th centuries. The Management of Common Land in North West Europe, 1500-1850, Turnhout: Brepols Publishers, pp. 143-171.

Wroblevski K. (1908) Chuma dikih kabanov [Plague of wild boars]. Arkhiv veterinarnyh nauk, vol. 8, pp. 746-778.

Wroblevski K. (1912) Teoreticheskaja differentsirovka nekotoryh zhvachnyh na drevesno-jadnyh (Fruticivora) i travojadnyh (Herbivora) i prakticheskoe ee znachenie [Theoretical differentiation of some ruminants into carnivores (Fruticivora) and herbivores (Herbivora), and its practical significance]. Arkhiv veterinarnyh nauk, vol. 8, pp. 746-778.

Приложения

87

_■

Рис. 1. Билет на право пастьбы, 1911 год (РГИА. Ф. 515. Оп. 80. Д. 1058. Л. 18об).

А. А. Федотова «За убитую в Беловежской пуще зубрицу запрещена пастьба скота»: выпас скота в лесу как традиционная форма крестьянского лесопользования в долгом XIX веке

Рис 2. Карта Беловежской пущи с показанием пастбищных площадей в 1897, 1904, 1905 годах. (РГИА. Ф. 515. Оп. 42. Д. 4572. Л. 28).

Цветная версия доступна на сайте журнала: 1897 год — розовая заливка, 1904 год — розовая граница, 1905 год — голубая граница.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Пользовательское соглашение Политика конфиденциальности
Открытая наука