CC BY
29
УДК 316.334.52; 316.347
ЮЖНО-РОССИЙСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ: УПУЩЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ ИНТЕГРАЦИИ МУЛЬТИКУЛЬТУРНОГО РЕГИОНА
© 2011 г. Г.С. Денисова, Л.В. Клименко
Педагогический институт Южного федерального университета, Pedagogical Institute of Southern Federal University,
ул. Б. Садовая, 33, г. Ростов-на-Дону, 344082, B. Sadovaya St., 33, Rostov-on-Don, 344082,
rspu@pi. sfedu. ru rspu@pi. sfedu. ru
На материалах глубинных интервью с учеными, управленцами, журналистами из Краснодара, Майкопа, Ставрополя, Пятигорска, Ростова-на-Дону, Волгограда анализируется проблема перспектив формирования южно-российской идентичности. Указывается на интеграционный потенциал макрорегиональной идентичности населения Юга России, которая формируется «снизу» в процессе складывания экономических макрорегиональных связей. Однако фиксируется размывание институционального ресурса этой идентичности в ходе неоднократного административно-территориального «перекраивания» границ макрорегионов.
Ключевые слова: южно-российская идентичность, макрорегион, интеграция, мультикультурный регион, федеральный округ, конфликтогенность.
Based on the depth interviews with the scientists, managers, reporters of Krasnodar, Maykop, Stavropol, Rostow-on-Don, Volgograd analyses the problem of South-Russian identity formation prospects. Emphasize the integration capability of the South Russia population macroregional identity, which develops «bottom-up» together with the macroregional economic relations formation. However the institutional source of this identity is gradually washing out due to the repeated process of «regrouping» the boarders of the macroregions.
Keywords: South-Russian identity, macroregion, integration, multicultural region, federal district, conflictogenity.
Указом Президента Российской Федерации от 19.01.2010 г. был учрежден Северо-Кавказский федеральный округ (СКФО) [1]. Как бы ни мотивировалось его создание, нельзя не признать достаточную
неожиданность такого политического решения и тот факт, что оно противоречило длительной тенденции формирования Юга России. Известно, что географическая характеристика является одним из элементов
идентичности любого народа, который постоянно определяет себя в пространстве. При этом уровни географического самоопределения оказываются весьма разнообразными. Споры по поводу степени интег-рированности Северного Кавказа в состав России, которые велись в публичном политическом дискурсе в 90-е гг., свидетельствуют о том, что для определенной части российского населения не очевидна эта территория как составная часть своей географической идентичности. А широко распространенный штамп в республиках Северного Кавказа - «Россия и Северный Кавказ» - представляет собой еще одно свидетельство психологической обособленности в самосознании северокавказских народов этого географического региона от основной территории России.
Именно по этой причине «нарезка» макротерриторий в целях оптимизации управления на общефедеральном уровне не является бесспорной. Не утихают споры и по поводу объединения или разделения некоторых субъектов самой федерации. Объектом критики служит и явная асимметричность их положения. Очевидно, что многие проблемы Российской Федерации имеют отчетливые географические очертания. В этой связи осенью 2011 г. в рамках исследования роли регионального компонента идентичности в структуре идентичности населения поликультурного региона была проведена серия глубинных интервью ряда ученых, которые профессионально занимаются проблематикой этнополитиче-ских и этносоциальных процессов на Юге России, и представителей административных органов Краснодарского и Ставропольского краев, Ростовской и Волгоградской областей, а также городских поселений этих субъектов федерации (всего 14 чел. из Краснодара, Майкопа, Ставрополя, Пятигорска, Ростова-на-Дону, Волгограда). Глубинные интервью были направлены на выявление степени сформиро-ванности макрорегиональной идентичности - «южане» - и ее интегрирующего потенциала. Материалы этих интервью используются в данной статье.
В настоящее время значительное внимание уделяется изучению соотношения гражданской (общероссийской) и этнической идентичности [2]. Рефлексия по поводу кризиса социально-пространственной идентичности запаздывает, это объясняется преимущественно политическими причинами, укорененными в специфике конструирования федеративного устройства в России. В его основе лежит понимание политической элитой принципов пространственной стратификации общества, единицами которой являются регионы, и целей их кон-ституирования. В качестве цели регионализма может выступать расширение политической автономии отдельных частей государства; регионализм может рассматриваться так же как инструмент преодоления значительных социально-экономических различий между центром и периферией. Но регионализм формируется также и «снизу» как стратегия территорий, направленная на защиту собственных интересов. И в этом качестве он выступает необходимым условием формирования гражданского общества и федеративного порядка.
С момента основания советского государства на протяжении всего XX в. постоянно предпринимались попытки, направленные на оптимизацию административно-территориального построения страны. Главной проблемой при этом было сохранение централизованного управления территориями при реализации внешней формы федеративного устройства, организованного по национально-территориальному принципу, и декларировавшего определенную политическую автономию регионов. Противоречивость этого подхода в сочетании с институтами плановой экономики, обусловила недоверие субъектов управления в системе взаимодействия «центр - территория (периферии)», которое за многие десятилетия приобрело устойчивость традиции. В качестве территорий выступали, как правило, единицы административно-территориального (области, края) и национально-территориального управления (союзные, автономные республики и края).
Понятие «регион» стало использоваться достаточно широко по мере обострения экономических проблем и разработки стратегии мобилизации различных ресурсов для совершенствования управления экономическим развитием страны. Формирование единого народнохозяйственного комплекса обусловило укрупнение территорий, выстраивания горизонтальных экономических связей между единицами администртивно-территориального управления. Так было в 60 - 70-е гг. XX в., когда понятия «регион» и «макрорегион» активно вошли в тезаурус экономической политики и экономической науки. Так произошло в середине кризисных 90-х гг., в период которых потребовалось юридическое закрепление этого понятия.
В эти годы в политической риторике одновременно присутствуют и конкурируют конструкты национальной (в коннотации регулирования межэтнических отношений) и региональной политики. Различие в подходах огромно, хотя внешне оно проявляется, преимущественно, в расстановке различных акцентов: в первом случае доминантой выступает разрешение проблем развития народов огромной страны, во втором - актуализируется управление территориями при достаточном дистанцировании от этнической специфики населения этих территорий.
В Концепции «Основные положения региональной политики в Российской Федерации», утвержденной в июне 1996 г., регион определялся как «часть территории РФ, обладающая общностью природных, социально-экономических, национально-культурных и других условий» [3]. В этом качестве были определены субъекты РФ, наделенные конституционным статусом и соответствующими государственными органами управления. Первоначально их было 89. Каждый из них непосредственно взаимодействует с федеральным центром, что делает структуру территориального управления довольно громоздкой. Разрушение в первой половине 90-х гг. народно-хозяйственного комплекса СССР сказалось также и на разрыве горизонтальных связей между регионами (областями, краями, республиками). Эти две причины - громоздкость управления несколькими десятками территориальных
субъектов и разрыв горизонтальных связей между ними, - существенно затрудняют экономическое развитие и на региональном, и на федеральном уровне. В качестве ответной реакции они вызвали стихийный процесс выстраивания горизонтальных межрегиональных связей на уровне субъектов федерации.
Иными словами, в условиях формирования рыночных отношений сработал механизм самоорганизации более крупных территориальных образований - макрорегионов. В новых условиях были воспроизведены созданные в 60-е гг. экономико-территориальные районы: Северо-Западный, Центральный, ЦентральноЧерноземный, Волго-Вятский, Поволжский, СевероКавказский, Уральский, Западно-Сибирский, Восточно-Сибирский, Дальневосточный. Эта реконструкция реализовалась в формировании экономических объединений: «Сибирское соглашение», «ЦентральноЧерноземная Ассоциация», Ассоциации - «Большая Волга», «Северный Кавказ» и др. Восстановление данных социально-экономических макрорегионов свидетельствует о найденной в 60-е гг. оптимальной форме организации территориального районирования. В модифицированной конфигурации эти экономико-территориальные структуры были закреплены в Указе Президента РФ № 849 [4]. Этим указом учреждалось 7 федеральных округов, хотя, как и ранее экономические макрорегионы, они не являются конституционными компонентами административно-территориального деления. Таким образом, налицо длительно формирующееся латентное противоречие: стихийно развиваются «снизу» (от субъектов федерации) экономические макрорегиональные связи, параллельно с этим «сверху» учреждаются профильные макрорегиональ-ные структуры, которые позволяют оптимизировать управление. Однако обе эти тенденции не входят в резонанс, и не происходит конституционного оформления макрорегионов.
Создание Южного федерального округа (ЮФО) в отличие от других объяснялось не только экономическими задачами, но преследовало также и задачу политической консолидации. Высокий уровень этнокультурной мозаичности региона значительно осложнял его внутреннюю интеграцию. Вместе с тем сегодня, по оценкам экспертов, просматривается достижение определенного уровня региональной идентичности, которая была закреплена созданием ЮФО. Один из ставропольских экспертов отмечал, что в 60 - 70-е гг., в условиях недостаточной конституированности Российской Федерации, люди идентифицировали себя не столько с Россией, сколько с определенными ее регионами. И при знакомстве друг с другом определяли себя: «Мы из Сибири», или «с Урала», или «с Северного Кавказа». «Когда же был создан округ началось формирование южной идентичности. Активное использование в публичной речи слов «Юг», «южный», стало постепенно вытеснять из лексики понятие «Северный Кавказ». Особенно этому способствовало создание общего регионального телевидения. Это был огромный шаг вперед, потому что определения «Юг», «южанин» подразумевают ответ на вопрос: «Юг чего? - России».
Когда мы говорим слово «Юг», понятие «Россия» присутствует в скрытом виде. Но когда мы говорим о северокавказской идентичности, там понятие «Россия» не обязательно присутствует. Собственно, идентификационного проекта не было, к сожалению, власти не работают в этом направлении. Но этот процесс, который начался и которому сопротивлялись, в частности гуманитарная интеллигенция, постепенно набирал обороты. Краснодарский и адыгейские эксперты высказываются более сдержано: «Можно достаточно уверенно говорить о наличии северокавказской идентичности и с меньшей уверенностью - о наличии южнороссийской». Хотя все соглашаются, что южная идентичность все же формировалась еще до учреждения ЮФО.
Все эксперты единодушны в оценке позитивности и высокой значимости этого процесса, указывая при этом на интегрирующую роль городской поселенческой и макрорегиональной идентичности. Приведем некоторые оценки. В частности, представитель администрации одного из городов Кавминвод отметил огромную роль политики губернатора Краснодарского края, направленную на формирование идентичности кубанцев: «Он поднял на флаг значимость кубанцев. И сплотил население вокруг этой идеи. Я много общаюсь с мэрами городов Кубани и вижу, что эта политика дает реальные плоды. Приезжие армяне очень хорошо встраиваются в местное сообщество, понимают существующие порядки и их поддерживают. И даже при каких-то конфликтах, как это было в лагере в Туапсе, сразу сплотились местные русские, греки, армяне, не позволив разгореться конфликту, инициированному кавказцами. Все разделяют формулу: мы живем здесь, мы разной национальности, но это наш дом. Это политика краевых властей и она грамотная». Другой эксперт-ставрополец обращает внимание на специальную политику собственной городской администрации: «У нас есть городская целевая программа, согласно которой заложены деньги на проведение всевозможных тренингов, обучение лидеров диаспор, распространение методической литературы, проведение различных занятий с молодежью. Мы создали при молодежном совете города национальное отделение. Основное направление - поддержка культурных инициатив и проведение ежегодно большого гала-концерта, представления национальных культур. На этих мероприятиях мы стремимся привить российскую идентичность. Эти праздники идут под российскими знаменами, с акцентом на то, что Россия - общий дом». Однако активная миграция на Юге России, выезд из республик большой массы людей не только не титульных национальностей, но и представителей титульных народов, существенно размывает сложившийся устойчивый комплекс общих правил поликультурного городского сообщества.
Существенную роль в этом сыграло разделение формирующегося макрорегиона - Юг России - на два округа - ЮФО и СКФО. Негативное значение этого политического решения для формирующейся южнороссийской идентичности отмечают все эксперты, как
ученые, так и управленцы, представители административных структур: «Выделение СКФО акцентировало именно северокавказскую идентичность как идентичность автохтонную, горскую, титульную за счёт доминирования среди субъектов СКФО республик. Более того, создание СКФО как оправданное политико-управленческое решение воспринимается зачастую жителями республик как целевая стратегия, направленная именно на удовлетворение интересов республик». Другой эксперт обращает внимание на активную административную деятельность полпреда Хлопонина за эти полтора года: в СКФО постоянно проводятся какие-то слеты молодежи, встречи предпринимательских кругов из разных республик, постоянные совещания административных работников республик и др. При этом в качестве побочного эффекта идет укрепление северокавказской идентичности. Но этот процесс уже оценивается негативно: «Мне кажется, что такая идентичность вообще может сыграть конфликтогенную роль. Она противопоставляет этническую территорию, нерусскую территорию - русской, российской. В культурном плане, бесспорно, идет обособление».
Эта точка зрения не только подтверждается другими экспертами, но и уточняется. Риск культурного обособления двух макрорегионов объясняется разной структурой социальной идентичности, сформировавшейся у русского и северокавказских народов. Им свойственны и общие культурные характеристики и поведенческие паттерны, которые проявляются «в социальной активности, конкурентоспособности, стремлению к высоким жизненным достижениям, материальному достатку, высоким образовательным стандартам и достижению высокого положения в обществе; им свойственны также следование некоторым традициям, нормативам, которые реализуются в семейно-родственных, полово-возрастных отношениях». Вместе с тем русским кавказцам (этническим русским, проживающим на территории северокавказских республик, в Краснодарском и Ставропольском краях и в Ростовской области), по общим оценкам экспертов, свойственны больший этатизм, большая значимость государственных общероссийских ценностей. В структуре идентичности русских доминирует гражданская, общероссийская идентичность, затем - все остальные: этническая, конфессиональная и региональная (но, преимущественно, краевая, областная). При этом свою религиозную идентичность указывают менее половины респондентов, а в Ростовской области - еще меньше. Идентичность представителей северокавказских народов имеет иную структуру: доминирующее значение имеет этничность, затем религиозность, принадлежность к роду, республике, и только в последующем -российская идентичность.
Создание СКФО, которое в республиках Северного Кавказа, по единодушной оценке экспертов, было расценено однозначно как признание особости и уникальности северокавказских народов, оценка их заслуги в утверждении собственной самостоятельности
и права на некоторую административную обособленность, вызвало латентную переоценку географического самоопределения северокавказских народов и привнесение на новые территории этнической доминанты. Так, усилился миграционный приток из республик на территорию Ставропольского края, особенно в города. При этом он сопровождается активизацией выезда русского и русскоязычного (армян, греков и др.) населения. Наряду с этим усиливается изменение этнического состава правоохранительных и административных органов в Ставропольском крае. В города Кавказских Минеральных Вод постепенно переселяются семьи дагестанской политической элиты, судейского сообщества, аналогичных структур других республик. Заметно меняется этническая структура предпринимательских кругов в пользу представителей титульных народов Северного Кавказа. Эксперты сходятся также во мнении, что видимые надежды федеральной власти на то, что Ставропольский край будет выполнять роль центра модернизации нового округа, в том числе и укрепления общероссийской идентичности его населения, уже в настоящее время показывают свою иллюзорность.
Но есть и еще одно следствие реинтерпретации создания СКФО со стороны титульных народов в пользу утверждения собственного права на особый статус в России - распространение по многим крупным городам страны, где обучается северокавказская молодежь, активной демонстрации собственной эт-ничности: «Это манифестные этнические дансинги, этнические танцевальные флеш-мобы, этнические музыкальные автопарады в неурочное время и в местах, не отведённых для этого, - центральные улицы, бульвары, проспекты, площади городов и др. Здесь культурный компонент уступает место компоненту презентации, популяризации и утверждения своего этнического присутствия, что вызывает негативную оценку окружающих и их опасения. Чаще всего такие проявления этнической идентичности имеют провокационный, конфликтогенный характер».
Другой эксперт подчеркивает: «Общекавказская идентичность актуализируется в ситуациях конфликтов с русскими. Пример подобной идентичности: хулиганская выходка представителей молодежи из республик Северного Кавказа 19 декабря 2010 г. в ТЦ "Галерея" в Краснодаре, так называемая "Антима-нежка". Большая группа молодых людей поднялась на верхний этаж этого торгового центра для исполнения лезгинки, хором скандируя нецензурные речевки и изображая таким образом протест против событий на Манежной площади в Москве». В Ростове-на-Дону студенты-кавказцы могут себе позволить демонстративно прервать лекцию в обозначенное время (в 12.00), выйдя в коридор на коллективную молитву. Но часто такая демонстрация не имеет под собой конфликтогенного потенциала. Один из экспертов описывает достаточно распространенную бытовую ситуацию в городах ставропольских Кавминвод: «Вчера проезжал в центре города, на круге. Мусульманская свадьба. Коврами накрыто 50 - 60 машин в
центре города. Весь круг оцеплен, музыка гремит. Все танцуют лезгинку. Остальным проехать нельзя. ГАИ покорно спрятавшись смотрит из-за куста. У обычного населения, которое не может себе позволить такое, возникает вопрос: почему им можно, а нам нельзя. Вообще-то никому нельзя. Но кавказцы считают, что им можно. Они в это свято верят». В этом ж ряду расценивается и демонстративный показ по одному из центральных каналов телевидения праздника города Грозного.
Эксперты из разных субъектов федерации ЮФО и СКФО совпадают и в итоговых оценках: «Несмотря на оптимистичные ожидания некоторых политиков в связи с созданием нового федерального округа, пока нет оснований предаваться эйфории на этот счет. Опыт показывает, что административные преобразования на Юге России, разрушая сложившуюся институциональную систему и социальный порядок, нередко усиливают конфликтогенность этнополитической ситуации. Такой риск связан и с созданием СКФО в его нынешнем виде и составе. С его созданием, напротив, объективно возникает вызов российской идентичности в северокавказском макрорегионе - единственном в России округе, где русские не составляют абсолютного большинства населения. Имеются основания полагать, что дальнейшая территориальная идентичность будет формироваться как северокавказская и колебаться между российской и общекавказской».
Возвращаясь к постановке проблемы в начале данной статьи, напомним, что проведение политики регионализма имеет разные цели: преодоление значительных социально-экономических различий региона и центра, защита территории (региона) собственных интересов, расширение политической автономии отдельного региона. Утверждение СКФО декларировало широкие цели: обеспечение безопасности, стабильности, социального развития для всех, борьба с коррупцией и клановостью, независимо от этнической принадлежности, и др. И самое главное - максимальное включение Северного Кавказа в российский политический, социокультурный процесс, именно российский как полиэтничный, гражданский и модернизированный. Но эксперты обращают внимание на то, что особенность Северного Кавказа значительно преувеличена и выступает скорее мифологемой, которая спекулятивно используется республиканскими элитами для получения дополнительных преференций от федерального центра. В действительности же, «нет ни одной проблемы Северного Кавказа, которая бы не была бы связана с Россией, не являлась бы также общероссийской проблемой. Коррупция, теневая экономика, клановость, неэффективность государственной власти - все это не специфические региональные проблемы. Любая из этих проблем здесь просто приобретает этнический окрас, в силу этнического состава
населения. Проблемы СК - это региональное выражение, где-то усиленное, где-то этнически окрашенное проблем общероссийских. Их разрешение не имеет регионального источника. Все будет зависеть от того, что будет с Россией».
Следовательно, заявленные цели выделения СКФО, в принципе не достигаются этим политическим решением. Не сократился выезд населения из региона, не прекратился исход русских, не решена фундаментальная проблема безработицы или развития важнейшего для региона туристического кластера. Эксперты полагают, что выбрана принципиально невыполнимая стратегия развития региона, что неминуемо обеспечит ее дискредитацию и постепенную подмену административной программой деятельности, о которой мало кто будет что-либо знать. Однако реальная цена такого политического проекта - разрушение южно-российской идентичности. Сегодня для макрорегиональной (южно-российской) идентичности нет институциональных параметров, нет ресурса. Практически отсутствует государственный заказ СМИ и организациям масскульта (например, кинематографу) на формирование такой надэтничной идентичности. Да и сама власть не чувствительна к этой проблеме. Видимо, сохраняется привычка к администрированию, перекраиванию территорий сверху. И как результат - упущенная возможность интеграции поликультурного региона на собственной основе, снизу.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта «Идентичность населения Юга России: соотношение общероссийского, регионального и этнического компонентов», проект 11-33-00375а2.
Литература
1. О внесении изменений в перечень федеральных округов. Указ Президента РФ от 19.01.2010 г. № 82 // Рос. газ. 2010. 21 янв.
2. Дробижева Л.М. Российская и этническая идентичность: противостояние или совместимость // Россия реформирующаяся. М., 2002; Российская идентичность в условиях трансформации. Опыт социологического анализа / отв. ред. М.К. Горшков и Н.Е. Тихонова. М., 2004; Российская идентичность в Москве и регионах / отв. ред. Л.М. Дробижева. М., 2009.
3. Основные положения региональной политики в Российской Федерации // Совет безопасности Российской Федерации. Официальный сайт. URL: http://www.scrf.gov.ru/index.html (дата обращения: 31.10.2011).
4. О полномочном представителе Президента Российской Федерации в федеральном округе. Указ Президента РФ от 13.05.2000 г. № 849. Доступ из справ.-прав. системы «КонсультантПлюс».
Поступила в редакцию 8 ноября 2011 г.
