CC BY
104
жение Кройлендской хроники. Оно было создано в последнюю декаду апреля 1486 г. и является аутентичным нарративом эпохи войн Роз. К сожалению, любая кандидатура,
выдвинутая на роль автора этого повествования, может встретить веские контраргументы. Поэтому, ему суждена участь великого анонима английской историографии.
Список литературы
1. Clive, M. This son of York. А biography of Edward IV. London. Macmillan. P. 323. 1973.
2. The Crowland chronicle continuations, 1459-1486 / N. Pronay, J. Cox. London. Richard III and Yorkist History Trust. P. 207. 1986.
3. Edwards, J. G. The "Second" continuation of the Crowland chronicle: was it written "in ten days"? // Bulletin of the Institute of Historical Research. Vol. XXXIX. No.100. November. P. 117129. 1966.
4. English historical literature in the fifteenth century / by Ch. L. Kingsford with an appendix of chronicles and historic al pieces hitherto for the most part unprinted. Oxford. Clarendon press. P. 429.1913.
5. Gransden, A. Historical writing in England. London. Routledge. Vol. 2. P. 515. 1998.
6. Gross, Ch. The sources and literature of English history from the earliest times to 1485. London, New York, Bombey. Longmans, Green. P. 618. 1900.
7. Ingulph's chronicle of the abbey of Croyland:with the continuations by Peter of Blois and anonymous writers / Tr. From the Latin with notes by Henry T. Riley. London: H. G. Bohn. P. 546. 1854 // www.r3.org/bookcase/croyland/croy1.html/05.04.2009.
8. Kendall P. M. Richard III. London. Allen and Unwin. P. 514. 1955.
9. Markham C. R. Richard III: his life and character. New York. Russel and Russel. P. 327. 1968.
10. Ross Ch. Edward IV. Berkley and Los Angeles. University of California Press. P. 479. 1974.
УДК 81.42
ББК 81.0
И. В. Палашевская
Юридические императивы
В статье рассматриваются юридические императивы как составляющие специфику юридического дискурса речевые акты законодательной власти. Анализируется семантика императивов и характерные способы их выражения. Определены условия успешности юридических императивов. Автор приходит к выводу что, во-первых, императивность юридического дискурса градуальна и может быть императивна в разной степени, и, во-вторых, что иллокутивная сила императива определяется нормативным контекстом и связана с социальной значимостью выражаемого им требования.
Ключевые слова: юридический императив, юридический дискурс, речевой акт, норма права, правовая модальность.
I. V. Palashevskaya
Legal imperatives
The article presents the legal imperatives as the speech acts composed the specific legislative discourse of legislative power. Also the semantics of imperatives and the means of their expression are analyzed. And the conditions of their effectiveness are defined. The author comes to conclusion that, firstly, imperativeness of legal discourse is gradual and can be imperative in different degree, and secondly, illokutive power of imperative is defined by the normal context and is connected with the social value of its demand.
Keywords: legal imperative, lagal discourse, speech act, legal rule, legal modality.
Юридические императивы, выражающие веления относительно того или иного поведения участников юридического дискурса, находят свое высшее выражение в
нормах права - дискурсивных формах, закрепляющих с различной степенью обоб щения и конкретизации, логически взаи мосвязанные между собой стандарты необ
ходимого поведения правовых субъектов в типизированных обстоятельствах (по принципу аналогии). Императив, заключенный в норме права, выражает определённое законодателем отношение (Q) между правовым субъектом в определённых обстоятельствах (S) и опредёленным поведением (A) в соответствии с формулой S - A Q.
Специфика коммуникативных намерений такого рода императивов заключается, прежде всего, в том, что желаемое законодателем обязательно в отношении всех, кто находится в сфере действия исходящих от него норм. Логической основой императива, заключенного в норме права, является одновременно деонтическое и прескриптивное высказывание. Такая взаимосвязь означает, что волеизъявление выражает должное и подлежит исполнению. Если определенные ситуации не желаемы законодателем, то правовые нормы формулируются таким образом, что те или иные формы человеческого поведения, ведущие к созданию таких ситуаций, во-первых, получают соответствующую оценку «неправомерно», а во-вторых, вызывают правовые нормы охранительного характера, в нереализованном виде выполняющих функцию превентивов при выборе вариантов поведения. Юридические императивы, следовательно, обладают иллокутивными силами побуждения и предостережения, однако не ограничиваются ими, поскольку любое веление обусловлено возможностью его выполнения (условие успешности побудительных иллокутивных актов): «Закон не требует невозможного» -«Lex non cogit ad impossibilia». Это означает, во-первых, психофизическую возможность осуществления веления, его разумности и, во-вторых - его социальную значимость: «Si j'ordonnais à un général de voler d'une fleur à l'autre à la façon d'un papillon, ou d'écrire un tragédie ... et si le général n'exécutait pas l'ordre reçu, qui de lui ou de moi, serait dans se tort?.... Si tu ordonnes a ton peuple d'aller se jeter à la mer, il fera la révolution. J'ai le droit d'exiger l'obéissance parce que mes ordres sont raisonnables. - «Если я прикажу какому-нибудь генералу порхать бабочкой с цветка на цветок, или сочинить трагедию. и генерал не выполнит приказа, кто будет в это виноват? - он или я? ... Если ты повелишь своему народу броситься в море, он устро-
ит революцию. Я имею право требовать послушания, потому что веления мои разумны» [4, с. 31]. В семантику императива, таким образом, вложено не только веление законодателя, но и то, что может быть вменено в долг и обязанность правовому субъекту этим велением. С данных позиций, веления также обусловлены юридической возможностью совершения желаемых законодателем действий - наличия соответствующих условий, гарантий, юридических процедур, с помощью которых требование выполняется и соответствующих нормоустанавливающих процедур, с помощью которых оно приобретает свойство должного.
С лингвокультурной точки зрения, юридические системы представляют собой не просто автономный закрытый мир норм, а, прежде всего, выражение ценностных составляющих национальной культуры (определенные представления о праве, справедливости, концепции правового субъекта, судебной практики и т. п.). В связи с этим, назначение юридических императивов (например, Гражданин РФ не может быть выслан за пределы РФ или выдан другому государству, Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется законом) заключается не только в применении логики при правотворческой и правоприменительной деятельности, но и в реализации ценностей культуры. В этом плане право в целом выступает в качестве символического пространства единств речевых форм и смыслов культуры, которые выверены и аксиоматичны, за которыми стоят юридически значимые действия, события, отношения, интересы и многовековая история права и культуры в целом. Выражаемые в юридических императивах ценностные смыслы культуры (право, свобода, законный интерес, честь, достоинство, репутация, частная жизнь, общественное благо, вред и т. п.) проигрываются в различных дискурсивных формах - речевых актах, жанрах и сценариях юридического дискурса. Юридическая версия социальной реальности, ее смысловая организация, создается, существует и изменяется через предписанные в юридических императивах социально значимые действия правовых субъектов. Юридический императив, таким образом, должен быть адеква-
тен социальным интересам, смыслам и ценностям культуры, выступающим в качестве критерия его легитимации.
Исходя из сказанного, можно выделить следующие подготовительные условия успешности юридических императивов: 1) адресат обладает способностью и юридической возможностью совершения действия, которое от него требуется; 2) посредством выполнения требуемых действий существует должный правовой порядок в социальной реальности; 3) требование является легитимным и потому непреложным, подлежащим исполнению.
Различное понимание природы юридических императивов актуализируют соответствующие смысловые составляющие таких ключевых концептов юридического дискурса как право, закон, свобода, власть и т. п. Так, закон может пониматься как гарант или как ограничитель свободы, согласие - как повиновение или договор, суд - как расправа или состязание и т. п. В концепции Дж. Остина [1, с. 400] «обязанности», утверждаемые императивами власти, характеризуются наличием правовых отношений, связанных с исполнением приказов суверена. Согласно теории речевых актов [2, с. 168] к подготовительным условиям приказаний относится такое положение говорящего, при котором слушающий находится в его власти. Условие искренности состоит в том, что говорящий желает, чтобы требуемое действие было совершено, а существенное условие должно отражать тот факт, что произнесение высказывания является попыткой побудить слушающего совершить это действие. При актуализации демократических ценностей «диктатура закона» основывается не на однонаправленном осуществлении власти и ее исключительном праве на применение легитимного насилия, а на устойчивой системе взаимных ожиданий между законодателем и гражданами государства. Из формулы взаимности следует обязательство правоустанавливающей власти соблюдать провозглашенные нормы. Функция юридического дискурса с данных позиций - установление рамок взаимодействия на основе взаимных ожиданий, воплощенных в законе. Таким образом, к условиям успеха юридических императивов можно добавить следующее: 4) и говорящий, и слушающий находятся во
власти данного требования. Существенное условие подразумевает произнесение должного высказывания, призванного побудить слушающего действовать должным образом.
В современном юридическом дискурсе приказ традиционно рассматривают как индивидуально-правовой акт, назначение которого - юридически оформить ситуацию применения общей нормы права к отдельному случаю: «Норма права в юридическом дискурсе исходит от законодателя (субъекта правотворчества), приказ - от субъекта правоприменения, который подчиняется норме права, руководствуется ею логически, переходя от общего к отдельному» [3, с. 557]. Необходимо заметить, что различные речевые акты, с помощью которых передаются волевые решения (относительного желаемых или не желаемых действий) участников юридического дискурса друг к другу, получают свое юридическое значение благодаря тому, что являются реализацией и применением юридических императивов, заключенных в нормах права, т. е. вытекают из долженствования взаимосвязанных между собой нормативных предписаний. В противном случае, если кто-то приказывает, требует, просит, предлагает, постановляет что-то, то это не означает, что другие участники юридического дискурса должны вести себя в соответствии с этим волеизъявлением. В связи с этим, к перформативным характеристикам императивных речевых актов законодателя относится их способность действовать в юридическом дискурсе, выступая в качестве конститутивной основы для совершения самых различных коммуникативных действий, в том числе требований, направленных на реализацию прав (например, в таких речевых жанрах, как заявление, ходатайство), применение права (постановление, приказ, разрешение, поручение, обвинительное заключение, судебный приговор, определение и т. п.), восстановление прав (исковое заявление, жалоба, представление, требование о реабилитации) и т. д.
С прагмалингвистических позиций можно также говорить об определенном сочетании модальных характеристик институционального общения с жанровым способом его организации. При формулировании юридических императивов в современных текстах законодательных актов предпочте-
ние отдается гибким нормативным структурам, в которых императивные высказывания часто представлены как обобщенные констатации. Например, Конституция РФ включает такие формулы, как: Основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения; Принудительный труд запрещается и т. п. Аналогичным образом выражены, например, императивы в нормах УПК РФ: суд направляет дело, обвиняемый допрашивается, к надзорным жалобе или представлению прилагаются, денежное взыскание налагается судом и т. п. Так, высказывание «Убийство ... наказывается лишением свободы на срок от шести до пятнадцати лет» может представляться вообще лишённым императивности. Однако даже при попытке не самой утончённой интерпретации выясняется, что данное утверждение вовсе не означает, что убийство действительно наказывается лишением свободы в указанных временных пределах. Существует множество вариантов недействительности последнего утверждения: совершивший
убийство субъект может скрыться от правосудия, оказаться амнистированным, просто не дожить до истечения установленного срока и т. п. То, что действительно данное текстуальное утверждение означает, так это то, что «Убийство ... [должно] наказываться лишением свободы на срок от шести до пятнадцати лет». Вот это семантическое должно, в нормативно-правовом акте эксплицитно не представленное, но, тем не менее, смысловому значению данной правовой нормы имплицитно присущее, определяется из предполагаемого модального контекста. В речевых ситуациях юридического дискурса иллокутивную функцию высказывания обусловливает контекст, поэтому необходимость в соответствующих показателях, позволяющих судить о том, какой иллокутивной силой обладает высказывание, какой иллокутивный акт совершает говорящий данным высказыванием, отпадает. В силу этого множество юридических императивов в текстах норм права содержат имплицитный модус долженствования. Несмотря на форму декларативного утверждения, такого рода высказывания являются императивами. Выбор репрезентативно-декларативной формы для выражения императивного содержания обусловлен также отношением
соответствия между пропозициональным содержанием декларативных высказываний и реальностью, взаимосвязью нормы и факта, должного и действительного («слова - реальность», «реальность - слова» по Сёрлю). Успешное осуществление декларативного акта гарантирует это соответствие. Декларации пытаются «приспособить» язык к реальности посредством авторитета: «Социальные установления обладают тем свойством, что обычно требуют, чтобы были совершены определенные иллокутивные акты (со стороны авторитетов различного рода) и чтобы эти акты обладали силой деклараций» - объявляли настоящее положение дел существующим [2, с. 187]. В случае юридических норм такого рода авторитетом выступает государство в лице законодателя, посредством высказываний которого должное становиться действительным. В этом также проявляется взаимосвязь императивных и перформативных характеристик юридического дискурса.
Исходя из различия в иллокутивной силе юридических императивов традиционно выделяются два основных типа высказываний, предполагающих соответствующие формы обращения к адресату. Первый тип образую акционально ориентированные категорические высказывания, сводимые к формулам: а) Субъекту Б в ситуации А запрещается осуществлять поведение Р; или б) Субъект Б в ситуации А должен осуществить поведение Р. Категорические императивы характеризуются отсутствием альтернативы поведения, содержат предписания либо положительные, либо отрицательные, формулирующиеся в различных языковых формах. В первом случае при выражении требования могут использоваться такие деонтические операторы, как не может, не в праве, невозможно, не подлежит, не допускается: Осужденные независимо от их согласия не могут быть подвергнуты медицинским и иным опытам, которые ставят по угрозу их жизнь и здоровье. Вторая формула рассматриваемого типа императивов активизирует деонтические операторы со значением «активной» обязанности, «вменения в долг» - обязан, обязательно, необходимо, должен, подлежит: Супруг обязан уведомлять своего кредитора (кредиторов) о заключении, об изменении или о расторжении брачного договора. При невыполнении этой обязанности супруг отвечает по
своим обязательствам независимо от содержания брачного договора. При отсутствии модальных маркеров действия критерием категоричности императива может являться указание на неотвратимость юридической дисквалификации всех правомерных действий, совершенных в рамках той же правовой ситуации, в случае неисполнения требования.
Более уступчивыми по отношению к регулятивной силе выраженных интенций законодателя являются нормы, которые предоставляют субъекту в тех или иных ситуациях юридическую возможность выбора совершения каких-либо действий: Субъект S в ситуации А имеет право осуществлять поведение Р. Соответственно знаками дозволения (и дискреции) выступают: может, в праве, имеет право, (действие) не обязательно, возможно, допускается: По соглашению сторон обязательство может быть прекращено предоставлением взамен исполнения отступного (уплатой денег, передачей имущества и т. п.). Размер, сроки и порядок отступного устанавливаются сторонами. Однако здесь свобода действия также ограничена (запретами и обязанностями). Так, значение термина дискреция не сводится к выбору между юридически корректным решением и другим, не корректным. Аналогично диспозитив имеет право предполагает выбор некоторого варианта поведения из некоторого числа возможностей, предоставленных ему законом или не противоречащих ему по формулам «дозволено все, кроме запрещенного законом» - имеет право ... если иное не предусмотрено законом или договором и т. п.; и «дозволено все, что предписано законом» - в случаях, предусмотренных законом... имеет право.. Несмотря на многообразие вы-
ражающих правовую модальность деонтических операторов, формализация представляемого ими смысла и даже поверхностное исследование семантических соотношений показывает, что все они взаимоопределимы, т.е. обладают возможностью переинтерпретации без искажения юридического смысла. Запреты могут быть сформулированы как обязанность не совершать определённые действия, и как оборотная сторона дозволения, дозволения -как отсутствие обязанности и запрета и т. д.
Выделяются также императивы-рекомендации, которые (как и предпочтения) традиционно относятся к категории «нежёстких» норм (soft law), оперирующих различными типами коллизий между классами ситуаций или просто вводящих идентифицирующие признаки желательного образа действия: рекомендуется предусматривать аккредитивную форму платежа или другую форму, гарантирующую безусловное поступление валютной выручки при экспорте товаров (рекомендации по минимальным требованиям к обязательным реквизитам и форме внешнеторговых контрактов). Вместе с тем, знаки ориентации следует (лучше), рекомендуется служат не столько знаком возможного выбора, сколько обобщенным мотивом действия, одобрением, обоснованием того, что следует осуществить, что и составляет императивный аспект рекомендации. В силу этого императивы-рекомендации, выражая желаемое законодателем, занимают промежуточное положение между выделенными выше типами высказываний.
Таким образом, в структуре юридических императивов уже заложено отношение говорящего к возможной реакции адресата. Императивность юридического дискурса градуальна, он может быть более или менее императивным. Иллокутивная сила императива определяется нормативным контекстом и связана с социальной значимостью выражаемого им требования. Так, наиболее значимые юридические императивы - выражающие ключевые ценностные смыслы культуры - заключены, прежде всего, в конституционных нормах, наделяющихся высшей юридической силой и соответственно, обладающих высшей степенью императивности. Следовательно, юридическая сила императива, заключенного в норме права, напрямую связана с его иллокутивной силой. Иллокутивная цель юридических императивов - донести должное до уровня реальности и одновременно реальность сделать должной. Само по себе требование в юридическом дискурсе не имеет смысла, если оно не опосредовано прескрипцией ему следовать, вытекающей из нормативного контекста.
Список литературы
1. Мальцев Г. В. Социальные основания права. М. : Норма, 2007. 800 с.
2. Остин Д. Определение области юриспруденции // Антология мировой правовой мысли. М. : Мысль, 1999. Т. 3. С. 399-404.
3. Сёрль Дж. Р. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике. 1986. Вып. XVII. С. 170-194.
4. Exupéry А. Le Petit Prince. М. : ИКАР, 2007. 92 с.
УДК 811. 161. 1 (075,8)
ББК 81.2 (рус)7
Г. Б. Попова
Субъективация повествования в словесно-художественной организации современного прозаического текста
В статье предпринята попытка определения места субъективации повествования в современном прозаическом тексте. Феномена, который входит в круг актуальных разработок стилистики текста, выступает изображением художественной действительности с позиции героя. Точка видения героя в художественном тексте отражается при помощи приемов субъективации: словесных и композиционных. В рамках субъективации повествования рассматриваются языковые изменения, происходящие в современном языке и отражающиеся соответственно в художественной реальности через слово персонажей, через их языковое сознание.
Ключевые слова: Ключевые слова: языковая композиция, субъективация повествования, приемы субъективации, современная проза, языковые процессы.
G. B. Popova
Narration's subjectivation in the verbal-art composition of the modern prosaic text
The article presents the attempt to define the place of narration's subjectivity in the modern prosaic text. A phenomenon which is one of the actual stylistic researches is the presentation of art reality from the point of hero view. The hero point in the art text is reflected by means of subjectivation: verbal and composite. The language changes doing in the modern language and reflecting in the art reality by hero's speech, their consciousness i are considered in the subjectivation sphere.
Keywords: language composition, narration's subjectivation, the author image, the subjectivation means, the modern prose, the language processes.
Проблема субъективации повествования входит в круг актуальных разработок стилистики текста, формирование которой в 70-е годы было подготовлено общим развитием отечественной функциональной стилистики и стилистики художественной литературы. Стилистика текста как особое направление была обоснована и описана в монографии В. В. Одинцова «Стилистика текста» (1980). Размышления ученого над языковой композицией текста, привели к пониманию существования в тексте «субъективной сферы».
А. И. Горшков развил и обобщил теорию субъективации повествования в работах «Русская стилистика» (2001 г.) и «Русская стилистика и стилистический анализ произведений словесности» (2008 г.).
В языкознании субъективация повествования именуется изображением художественной действительности с позиции героя, персонажа, рассказчика, то есть субъекта или, как рассматривают ученые, - антропоцентра. Новая, антропоцентрическая парадигма (в науке и культуре) подразумевает обращение, прежде всего, к человеческому фактору в языке, что базируется на антропоцентричности как основной способности человеческой психики. Проблема человека является центральной для большей части гуманитарных дисциплин. В философии, культурологии, лингвистике, социологии, этнографии, лингвокуль-турологии наметилась тенденция к более полному изучению человека: его природы, внешности, внутреннего мира, менталите-
