В современной юридической литературе проблеме легитимации институтов государственной (и шире - публичной) власти, соотношению этого процесса с легализацией властных структур уделяется недостаточно внимания. Только некоторые российские исследователи (А.М. Величко, Н.Н. Вопленко, О.В. Мартышин, В.Е. Чиркин и др.) выделили и проанализировали не только собственно юридические аспекты легитимации, но и моральные, социально-психологические ее элементы, установили их взаимодействие в разных «цивилизационных условиях».
Исследователи, как правило, ориентируются на стабильное состояние государства, согласованное и эффективное функционирование институциональной системы, относительно высокий уровень правового сознания и правовой культуры общества, проявляющиеся во властных и иных правовых отношениях. Это в значительной мере сужает исследовательское поле, снижает возможность использования полученных в работе результатов в современной России.
Важнейшим аспектом легитимации является то, что институты государственной власти функционируют в социально-аномическом пространстве, в котором нарушение действующего законодательства стало, по сути, нормой, нормальным состоянием социума. В этой ситуации, естественно, не могут быть сформированы механизмы правового воздействия на публичную власть, т.к. субъекты такого воздействия, как правило, являются носителями «аномического» типа правового сознания и ориентируются на разного рода теневые способы «взаимодействия с властью» («теневая юстиция»). «Воздействие граждан на принятие исполнительных решений нередко сводится к блату (знакомство, протежирование), беседе в кабинете, взятке».
Таким образом, процессы легитимации государственной и муниципальной власти далеко не всегда сопряжены с режимом законности: граждане не верят в безусловное соблюдение законов властными структурами и поддерживают такую власть, с которой есть возможность «договориться». В целом же в национальном политико-правовом пространстве артикулируется формула: власть не соблюдает закон, соответственно, такой же вариант поведения в отношении нее и не только нее могут реализовать и граждане [1].
Тем не менее в национальном политико-правовом пространстве легитимность выступает одной из ведущих характеристик власти. Отсутствие единства по поводу содержательной интерпретации данного феномена в существующих политологических, юридических и социально-философских теориях обусловлено не только различными трактовками, концептуальными версиями легитимности, теоретическими выкладками по поводу процесса легитимации (или делегитимации) власти, но и убежденностью многих авторов в «расплывчивости» данного понятия, в его низкой эвристической продуктивности [2, с. 57].
Причем даже в тех случаях, когда признается исследовательский потенциал данной категории в анализе властных отношений, складывающихся и эволюционирующих в конкретном государстве и обществе, авторы отказываются от формулировки явного определения легитимности, ограничиваются чаще всего его контекстуальными дефинициями, ссылаясь на понятийно-смысловую «загруженность» (или
перегруженность), идеологическую «ангажированность» данного понятия, возникающих в силу действия разных факторов [3, с. 151].
В целом же традиционно легитимность рассматривают с различных точек зрения:
- как особое качество существующих публично-правовых институтов (т. е. признаются ли как необходимые существующие в обществе институты, в целом институциональновластный порядок);
- в качестве важнейшей характеристики властно-правовой деятельности, носящей, прежде всего, оценочный характер (т.е. насколько функционирование тех или иных институциональных структур, должностных лиц соответствует общественным ожиданиям, надеждам, вере и т.п.);
- в качестве способа отражения содержательной взаимосвязи субъект-объектных властных отношений (т.е. в плане формирования, кристаллизации субъекта и объекта власти в существующих социально-властных практиках, а также с позиции того, как осуществляется согласие, признание правового и политического статусов каждого из них);
- в качестве характеристики, раскрывающей механизм, процесс социальнопсихологического признания возникающих институтов, в том числе и право какого-либо лидера на занятие той или иной должности, социальной позиции и т.п.;
- в качестве характеристики, отражающей адекватность властных действий, реформаторских усилий, представлений, ценностей и пр. некоторым исконным, исторически (традиционно) сложившимся практикам, социальным моделям и типам отношений и т. п. (в некоторых случаях легитимность вообще анализируется как социальная реакция неприятия инноваций в институциональной сфере);
- в качестве консервативной характеристики, описывающей разные процессы и явления, разворачивающиеся в государственно-правовой жизнедеятельности социума с точки зрения его включенности в пространство национальной истории, сложившегося образа жизни и стиля политико-правового мышления (хотя в ряде случаев легитимность воспринимается негативно через отказ от привычного образа жизни и стиля мышления, который, скорее всего, есть обычная имитация, вызванная теми или иными кризисными явлениями, «симулякр», получивший отражение, например, в категории «революционная легитимность»).
Конечно, данный перечень отличающихся друг от друга концептуальных версий легитимности отнюдь не исчерпывающий, напротив, существует еще большее разнообразие логических и теоретических трактовок и схем [4].
Так или иначе, но легитимность - это качественная характеристика политикоправовых и социально-духовных закономерностей производства институциональновластного порядка в ходе развития общества. Естественно, что это развитие формирует, добавляет, уточняет и трансформирует специфические (свойственные определенному времени, конкретному обществу и его политико-правовому опыту) источники, принципы, механизмы и практики легитимации институтов и структур власти, властной деятельности конкретных должностных лиц и иных политических деятелей.
Легитимность - это свойство государственной власти, отражающее состояние правильности, оправданности, целесообразности, законности и другие стороны соответствия конкретной государственной власти установкам, ожиданиям личности, социальных и иных коллективов, общества в целом.
Именно на этой сущностной характеристике развертываются и иные - видовые определения таких феноменов, как «политическая легитимность», «социальная
легитимность», «экономическая легитимность», «легитимность права», «личная
(персоналистская) легитимность» (тех или иных государственных деятелей, политических лидеров, представителей гражданского общества). Поэтому легитимность государственной власти в современных условиях и в контексте институционального развития следует анализировать как качественную характеристику специфического состояния политико-правовой организации общества [5].
Данная характеристика публичной власти отражает прежде всего:
а) степень устойчивости публично-правовых институтов;
б) уровень преемственности в институционально-властном развитии;
в) адекватность существующего порядка властных отношений сложившимся моделям взаимодействия в системе «личность - общество - государство»;
г) степень соответствия методов и способов осуществления власти (режимности власти) социальным ожиданиям;
д) уровень «социальной напряженности» в процессе осуществления политикоправового управления общественными процессами, в том числе степень потенциальной
возможности направлять действия всех социальных субъектов с минимальным использованием средств и технологий принуждения и насилия.
В рамках исследуемой проблемы под легитимацией предлагается понимать признание существующего порядка управления и организации публично-властного пространства с различных позиций обоснованным, справедливым, отвечающим ожиданиям легитимантов.
Категория «легитимность» ориентирует на анализ определенного состояния функционирования властно-правового пространства, специфических отношений и взаимодействия, порядок которых соответствует, «устраивает», вписывается в
доминирующий тип политико-правовой мыследеятельности всех его участников. Иначе говоря, легитимность - это характеристика функционирования власти в особом режиме и порядке институционально-правового устройства, соответствующим конкретному обществу и его этапу историко-культурного развития. Она отражает социальную «атмосферу» и реакцию на публично-правовую деятельность властных институтов. Так, многие теоретики отмечали, что власть, прежде всего властные отношения в системе «личность - общество - государство», может функционировать только в легитимном пространстве.
Более глубокое проникновение в сущность категории «легитимация» неизбежно выводит исследователя на рассмотрение данного феномена в теснейшей связи с такими явлениями, как «правовой и политический порядок», «национальный политико-правовой менталитет», «традиции и обычаи» и др.
В этом плане необходимо выделить следующее:
а) в социально стратифицированном и национально неоднородном обществе легитимация всегда имеет частичный характер, т.к. далеко не всегда возможно совпадение интересов и целей разных социальных групп (например, олигархов и наемных работников и т. п.);
б) основным противоречием обеспечения легитимации государственной и муниципальной власти в условиях юридической аномии является то, что, с одной стороны, большая часть населения всегда считает сохранение и укрепление правового порядка в стране основой и обязательным условием сохранения и преумножения их социальных прав (например, большинство всегда осуждает коррупцию в системе власти, связывает с этим негативным явлением те или иные невзгоды, неприятности), а с другой -это же большинство отрицательно относится к закону, игнорирует какие-либо нормативно-правовые ограничения (в традиционной русской транскрипции приветствуют «безначалие»), собственные обязанности, что, естественно, деформирует и законность, и правовой порядок (например, многие свои проблемы граждане не отказываются урегулировать с помощью незаконных способов воздействия на властные решения).
Легитимность законности производна от легитимности права и означает отрицание субъективизма и произвола при формировании и формулировании государственной воли; соразмерность последней исторически выверенным совместной человеческой практикой рамкам, границам возможной свободы деятельности в обществе, а также предполагает безусловную нравственную обоснованность [6, с. 53-61].
В контексте анализируемой проблемы - создание антианомического правового и политического механизма - легитимную законность можно определить в качестве обусловленного совокупностью действующих в стране средств и методов осуществления политической власти особого состояния режима законности, характеризующегося духовно-нравственной обоснованностью и поддержкой со стороны большинства населения требований правовых норм, выражающих волю государства и общества.
Следует отметить, что легитимная законность в таком ее понимании может быть достигнута и в демократическом, и в самом недемократическом режиме, и наоборот. Механизм ее установления более сложен, чем это может показаться в теории права и государства или политологии: если методы осуществления государственной власти,
избранные политическими элитами в определенный исторический период, в целом соответствуют принятому в социуме и проверенному веками идеалу управления страной, специфике взаимоотношений «Земли» и «Государя», то и принятие любых властных решений последнего, имеющих правовой характер (и соответствующий же источник) или не имеющих такового (директивы, обращения к населению, политические программы и др.), будет безусловным для большинства населения страны, если же такого не наблюдается, то дает о себе знать рост гражданского неповиновения, преступности, возникает опасное для национальной государственности отторжение общества и государства.
Более того, в обществе со слабыми традициями самоорганизации, сильными традициями государственного патронажа возникает вакуум легитимной власти, который заполняет власть криминальная и полукриминальная [7, с. 31].
Более чем десятилетний курс на формирование гражданского общества по классическим (либеральным) канонам в стране с достаточно сильными традициями «соборной демократии», в социуме со слабовыраженными личностным атомизмом (эгоцентризмом), персональной ответственностью за себя и окружающих, стремлением к корпоративному негосударственному началу, горизонтальными связями привел к формированию образа «государства-предателя», бросившего свой народ в жестокую стихию рынка, конкуренции, безумие криминала т.п., буквально поставившего большинство населения на грань выживания. Прежняя легитимность государственной власти, очевидно, за весьма короткий срок «приказала долго жить», а новые способы, формы легитимизации, столь важные для укрепления существующего в стране политикоправового режима, так еще и не найдены.
В настоящее время очевидной становится неэффективность многих проводимых реформ в сфере государственно-правового строительства, большинства управленческих решений, принятых для российских условий, зачастую без соотношения с содержанием правового сознания и национальным правовым менталитетом. Это приводит к тому, что сегодня наблюдается дестабилизация политической и правовой системы, отторжение индивидов от многих политико-правовых институтов, власти, государства, и как результат
- правовой нигилизм, расширение маргинальной среды, увеличение преступности и др.
Используя метод генетической (исторической) деконструкции для понимания «исходного произвола», лежащео, по мнению П. Бурдье, в основе всякого института, а значит, и институционального искажения, необходимо обратиться к историческому опыту, рассмотреть, например, специфику и содержание петровской вестернизации. Этот опыт, помещаемый в перспективу сегодняшнего дня, кроме всего прочего, позволяет выявить и критерии оценки процессов современного государственно-правового строительства.
Таким образом, вряд ли стоит однозначно связывать категории «юридическая аномия», «нравственная аномия» (термин В.Н. Кудрявцева) и «делегитимация институтов публичной власти», скорее всего прямой взаимосвязи здесь нет. Речь должна идти о более глубоком и в то же время многоплановом анализе, выявлении соответствующих институциональных (правовых, политических, организационных и иных) практик, позволяющих понять то, каким образом интересующее явление конституируется и трансформируется в конкретной политико-правовой и социокультурной среде.
Как известно, в ходе институционального анализа эпохи «национальных правовых и политических ошибок» обычно делается вывод о том, что правовой нигилизм присущ русскому народу в принципе. Хотя ситуация была совершенно иная: в основу российского правового порядка были заложены нормативно-правовые акты, которые не могли и не должны были включаться в механизм правового регулирования различных (публичных и частных) общественных отношений. Игнорирование же их предписаний в итоге только способствовало сохранению собственно национальных политико-правовых традиций, отечественного юридического мировоззрения, которое красной нитью проходит через всю
русскую историю и не зависит от ее формационных перегородок. Организация межинституционального взаимодействия в отечественной государственности также способствовала возникновению разного рода негативных явлений в сфере публичной власти, что, конечно же, отрицательным образом влияло на легитимацию ее структур, вызывало ответную реакцию населения (подданных).
Ясно, что коренная ломка системы устоявшихся ценностей приводит к различным деформациям профессионального сознания, обусловливает правовой нигилизм у его носителей. Преодоление же правового нигилизма государственного служащего имеет исключительно важное значение. Порождения правового нигилизма - некомпетентность, низкий профессионализм, неумение разобраться в конкретных жизненных ситуациях, дать им правильную юридическую оценку, в результате чего появляются незаконные необоснованные решения - ведут к отрыву общества от профессиональной группы государственных и муниципальных служащих, подрыву легитимности публичной власти.
Формирующаяся же постсоветская правовая культура характеризуется внутренней противоречивостью, фрагментарностью, эклектизмом, одновременным сосуществованием в ней разнонаправленных тенденций. Например, в массовом сознании одновременно сосуществуют как минимум две нормативные системы - «закон для чужих» и «закон для себя и своих». На наш взгляд, подобные девиации правовых идеалов и чувств могут быть интерпретированы, во-первых, как следствие юридической аномии переходного периода, во-вторых, как проявление правового нигилизма на всех социальных уровнях, от представителей власти до маргиналов.
Итак, в переходном государстве политико-правовая пассивность граждан, аномические тенденции в сфере их правового поведения теснейшим образом сопряжены и с их нигилистическим отношением к институтам публичной власти на федеральном, региональном и местном уровнях. В этой ситуации рациональная легитимация публичной власти, свойственная устойчивым демократиям и предполагающая высокую оценку гражданами качества законов и функционирования властных институтов, не является действенной формой и не может дать искомых результатов. Напротив же, харизматические и традиционные способы легитимации властной деятельности, чаще всего, наиболее востребованы.