CC BY
11SOCIAL AND HUMAN SCIENCES
LAW SCIENCES
Научная статья УДК 34
https://doi.org/10.24412/2687-0185-2023-2-123-128 NIION: 2007-0083-2/23-267 MOSURED: 77/27-005-2023-02-467
Языковые средства обеспечения публичности уголовного судопроизводства
Александр Викторович Победкин1'2
1 Академия управления МВД России, Москва, Россия, apobedkin71@mail.ru
2 Московский университет МВД России имени В. Я. Кикотя, Москва, Россия
Аннотация. Освещены вопросы обеспечения публичности отечественного уголовного судопроизводства. Публичность рассматривается как широкая категория, которая зиждется на убежденности населения страны в том, что уголовное судопроизводство способно защитить как каждого жителя от преступных проявлений, так и права и законные интересы участников процесса. Особое внимание обращается на доверие жителей к органам, осуществляющим уголовный процесс, как на ключевой фактор обеспечения публичности. Обосновывается вывод, что язык закона — значимый элемент системы такого обеспечения. Доказывается, что сегодня уголовно-процессуальный закон, исходя как из формы, так и из содержания не способен вызвать доверия граждан.
Ключевые слова: публичность уголовного судопроизводства, нравственные начала уголовного судопроизводства, язык закона, национальная безопасность, справедливость
Для цитирования: Победкин А. В. Языковые средства обеспечения публичности уголовного судопроизводства // Криминологический журнал. 2023. № 2. С. 123-128. https://doi.org/10.24412/2687-0185-2023-2-123-128.
Original article
Linguistic means of ensuring the publicity of criminal proceedings
Alexander V. Pobedkin12
1 Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Moscow, Russia, apobedkin@mail.ru
2 Moscow University of the Ministry of Internal affairs of Russia named after V. Ya. Kikot', Moscow, Russia
Abstract. The issues of ensuring the publicity of domestic criminal proceedings are highlighted. Publicity is considered as a broad category, which is based on the conviction of the country's population that criminal proceedings are capable of protecting both every resident from criminal manifestations and the rights and legitimate interests of participants in the process. Particular attention is paid to the residents' trust in the bodies carrying out criminal proceedings as a key factor in ensuring publicity. The conclusion is substantiated that the language of the law is a significant element of the system of such provision. It is proved that today the criminal procedure law, based on both the form and the content, is not able to arouse the trust of citizens.
Keywords: publicity of criminal proceedings, moral principles of criminal proceedings, the language of the law, national security, justice
For citation: Pobedkin A. V. Linguistic means of ensuring the publicity of criminal proceedings. Criminological journal. 2023. (2):123-128. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2687-0185-2023-2-123-128.
Уголовно-процессуальное право — публичная отрасль права. По крайней мере, в России, где жители страны неравнодушно относятся к ходу и результатам уголовного судопроизводства, в котором не участвуют, однако в котором видят воплощение справедли-
вости или несправедливости и на который надеются как на действенное средство защиты от преступности, которая угрожает не только каждому человеку, и национальной безопасности [14].
К сожалению, законодатель в Уголовно-процес-
© Победкин А. В., 2023
суальном кодексе Российской Федерации (далее — УПК) не посчитал нужным подчеркнуть публичный характер уголовного процесса, отказавшись от формулировки целей, задач уголовного судопроизводства и ограничившись аморфным «назначением», в статье о котором (ст. 6 УПК) ни единым словом не обмолвившись о публичном назначении уголовного процесса.
Случайно ли решение законодателя? Очевидно, что нет.
Прежде всего, УПК пусть и не прямое, но все же следствие пресловутой Концепции судебной реформы в РСФСР 1991 г. [13], в которой ее авторы призывали отказаться от спекуляций на «любви к отеческим гробам» и прямо указали ориентиры — западные страны, прежде всего США, Германия. Выраженный буржуазный характер Концепции наложился на яростное отрицание почти всех достижений советского уголовного судопроизводства и сервильность перед западными ценностями. Учитывая, что в дальнейшем инициативу в руководстве реформой уголовного судопроизводства перехватили США (известно, что на окончательном этапе подготовки УПК проект курировался Американской ассоциацией юристов), разработчики уголовно-процессуального законодательства России и ориентировались на англо-американскую концепцию судопроизводства. Она, как известно, состоит, прежде всего, в удовлетворении сторон.
Нельзя забывать и прямые объяснения причин отсутствия в УПК целей и задач, характерных для советского уголовного процесса. Отдельные разработчики проекта УПК заявляли, что «стремление к объективной истине оправдывает любые беззакония» [1, с. 81], «уголовно-процессуальный закон же должен быть ориентирован на истинность не результата, а только способов его получения [1, с. 83]; быстрое раскрытие преступлений «именуемое в теории как борьба с преступностью» [1, с. 79], — это ничто иное как «борьба с классовыми врагами», «врагами народа», «преступниками-обвиняемыми» [1, с. 79]. Итак, советские цели и задачи оказались неприемлемы по политическим, а не юридическим соображениям. Обратим, между тем, внимание, на то, что цели и задачи, обеспечивающие публичность уголовного судопроизводства (удовлетворение социальной потребности и правильном установлении обстоятельств по уголовному делу и принятии справедливого решения) [2, с. 110-118] признак не столь советского уголовного процесса. Известно, что на установление истины был направлен и процесс, урегулированный Уставом уголовного судопроизводства 1864 г., да и сегодня далеко уже не советские страны, ориентируют судопроизводство именно на эти ценности. Так, например, в Уголовно-процессуальном кодексе Республики Казахстан, принятом в 2014 г. (ч. 1 ст. 8), задачами уголовного судопроизводства названы «пресечение, беспристрастное, быстрое и полное рас-
крытие, расследование..., изобличение и привлечение к уголовной ответственности., справедливое судебное разбирательство и правильное применение уголовного закона, защита лиц, общества и государства от уголовных правонарушений».
Наконец, само содержание УПК, предусматривающего соглашательские процедуры, требование ограничить которые прозвучало на уровне Президента Российской Федерации [3], — явно не российского генезиса, а прямое свидетельство приоритета материального над духовным, индивидуального над коллективным, а прагматизма перед истиной и справедливостью. Напомним, что в одном из последних документов стратегического планирования, направленном на сохранение и укрепление российских духовно-нравственных ценностей таковыми в числе других названы высокие нравственные идеалы, приоритет духовного над материальным, гуманизм, милосердие, справедливость, коллективизм [15].
Итак, УПК содержательно не направлен на обеспечение социальной потребности в установлении истины, принятии справедливых решений, т. е. отказывает уголовному судопроизводству в публичном характере.
Следствие такого положения весьма опасно. Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации из года в год доводит угрожающую статистику. В 2020 г. 45 % респондентов были уверены, что выносимые судами приговоры чаще несправедливые, и только 35 % полагали, приговоры справедливы [4]. В 2021 г. ситуация лучше ненамного: соответственно — 43 % и 29 % [5]. Народ не верит в правосудие, основанное на чуждых ценностях.
Мало того, весьма затруднительно поверить в справедливость решений, которые принимаются помимо народа и на которые он совершенно не в состоянии повлиять. УПК вытеснил народ из сферы уголовного процесса, отказавшись от народных заседателей, общественных обвинителей, общественных защитников. Люди не влияют на формирование судейского корпуса, уровень их доверия судьям никак не определяет служебную судьбу последних, никаких отчетов населению они не дают. Правосудие и вообще уголовное судопроизводство ошибочно рассматривается как дело исключительно профессионалов. Конечно, определенные юридические процедуры должны выполнять исключительно профессионалы, однако, оценка доказательств — процесс не правовой, он — нравственный и мыслительный. Это дело в основном совести, знания жизни, ощущения справедливости, в основе которой «живая совесть и живая любовь к человеку» [6, с. 17-18].
Парадокс, однако, даже правосудные, справедливые решения не несут должного заряда обеспечения доверия населения к органам, осуществляющим уго-
SOCIAL AND HUMAN SCIENCES
LAW SCIENCES
ловный процесс, если не задействованы средства, прямо направленные на обеспечение такого доверия.
Народ, чуждый судопроизводству, вряд ли в него поверит. Важно наглядно показать жителям страны, что государство видит в них не только участников отправления правосудия (собственно, Конституция Российской Федерации недвусмысленно определяет право граждан на участие в отправлении правосудия), но субъекта, на защиту которого направлен публичный уголовный процесс. Иначе говоря, уголовный процесс должен стать понятным населению не только по содержанию, но и по форме. Уголовно-процессуальному закону надлежит стать средством, стимулирующим людей на защиту своих прав и законных интересов, создавать чувство уверенности, что человек сможет надежно и эффективно защитить их.
По большому счету в УПК нет норм, не касающихся не только невластных участников процесса, но и лиц, вообще не вовлеченных в конкретные процессуальные отношения. Человеку свойственно проецировать на себя судьбы других, ставить себя на место другого, оценивать в разных возможных ситуациях свое поведение, свои шансы, переживать не только за других, но и за себя, своих близких, оказавшихся в условиях, в которых сегодня — другой. «Не переживай о том, что еще не случилось, а может и не случится», — это же только модная рекомендация: каждый и без нее прекрасно знает, что лучше об этом не переживать, вот только для людей с нормальной психикой переживания подобного рода — неизбежны. К тому же именно для россиян сопереживание — национальная черта.
Публичность — она же не только в убежденности, что государство найдет и накажет преступника, который исправится и перестанет быть угрозой для жителей страны. Публичность — и в уверенности, что процессуальные гарантии надежны для любых участников конкретного процесса. Каждому по русским пословицам хорошо известно, от чего не следует зарекаться. Этой второй стороне публичности и не придается должного значения, внимание ей уделяется по остаточному принципу. Напрасно. Надежность закона как средства обеспечения законных интересов каждого, кто вступил в конкретные правоотношения, должна быть очевидна для всех, включая и тех, кто в них еще и не вступил.
Конституционный Суд Российской Федерации, хотя и признает, что в отдельных случаях необходимая степень определенности правового регулирования может быть достигнута только посредством выявления сложных взаимосвязей правовых предписаний, основным правилом все же считает ясность участникам правоотношений механизма действия закона из конкретных правовых предписаний [16].
Увы, сегодня язык уголовно-процессуального за-
кона не обеспечивает доверия населения к судопроизводству, а значить не позволяет реализовывать публичное его назначение. Считать, что УПК писан не для народа, а только для тех, кто участвует в производстве, тем более для профессиональных юристов — большая и принципиальная ошибка.
«Признать необходимым установление строжайшего наблюдения за более понятным для крестьянской массы изложением законов», — прямо требовала советская власть [17]. Верно и политически и юридически. Любое право всегда защищает определенные социальные и в первую очередь экономически господствующие слои. В этой связи и буржуазное право защищает не основную массу населения, а экономически властную элиту, потому оно и запутано. Материально обеспеченные участники процесса всегда найдут возможность обратиться к помощи юристов-профессионалов, существование касты которой также во многом обусловлено нарочитой путанностью закона. Советское право, ориентированное на защиту трудящегося населения, основывалось на иных приоритетах. Ясность, простота, доступность и главное — возможность самостоятельно действовать, руководствуясь таким правом. Язык закона как особая форма литературного языка не может быть классово нейтрален. Это язык, на котором государственная власть разговаривает с гражданами, который отражает политические цели государства [7, с. 9], и по которому граждане судят о государстве, которому доверили представлять и защищать свои интересы. Непонятный гражданам язык закона вызывает чувство беспомощности, опустошенности, бессилия перед государственной машиной судопроизводства, в которой никому ничего не удастся доказать и невозможно себя защитить. Особенности такого процесса тонко схвачены Ф. Кафкой в бессмертном «Процессе». Обвиняемый, попавший в сети процесса, доведен до казни, хотя ни судей, ни доказательств виновности, ни даже обвинения не видел. «Дело в том, что все судопроизводство является тайной не только для общественности, но и для самого обвиняемого, разумеется только в тех пределах, в каких это возможно, но возможности тут ограниченные», — говорит один из героев произведения несчастному обвиняемому.
Основные требования к закону сформулированы еще Гегелем — доступность, ясность и непротиворечивость, простые и понятные для народа определения и терминология на родном языке, с отчетливо и понятно сформулированными принципами [8, с. 262]. Только такой закон вызовет уважение граждан, стремление его соблюдать, а значит, позволит верить в государство и его органы.
Советская юриспруденция не зря гордилась, например, свободой кассационного обжалования как одной из основных черт кассационного производства.
Ее суть состояла не только в обязанности суда кассационной инстанции рассмотреть кассационную жалобу в заседании суда кассационной инстанции (без установки каких-либо дополнительных фильтрующих процедур), но и в отсутствии формальных требований к кассационной жалобе (не только по форме, но и по содержанию!). Порядок подачи кассационной жалобы позволял любому участнику процесса, наделенного правом обжалования судебного решения, легко воспользоваться одним из основных средств защиты своих прав и законных интересов. Заметим, что право на пересмотр приговора вышестоящим судом имеет сегодня конституционный уровень, а значит, предполагает создание понятного, действенного и максимально простого механизма реализации права, каким и был механизм, установленный последним советским уголовно-процессуальным законом. Направленность данной нормы, как и всего УПК РСФСР 1960 г., просматривалась более чем ясно — обеспечить максимальную защиту большинства населения страны, обыкновенного труженика, человека с любым достатком, который имел возможность самостоятельно не только ознакомится со своими правами, но и понять их, и главное — реализовать. Теперь такой черты нет ни в кассационном, ни в апелляционном производстве. К кассационным (апелляционным) жалобам законодателем выставлены жесткие требования. «Сплошная кассация», к которой законодатель вроде бы пытался вернуться, вновь резко ограничена шести месячным сроком и предшествующим обжалованием приговора в апелляционном порядке.
Нормативный акт, конечно, может содержать специальные термины, однако, если он направлен на регулирование поведения конкретных специалистов, чаще — технических работников [7, с. 21]. Однако уголовно-процессуальный закон — акт иного уровня. В уголовном процессе нет технических работников, а УПК не инструкция [9, с. 101-111], он регламентирует особую сферу общественных отношений, в рамках которых решаются вопросы человеческих судеб. Для человека далеко не безразличны гарантии обеспечения законности, обоснованности и справедливости даже тех процессуальных решений, которые обеспечиваются правоотношениями субъектов — должностных лиц, ведущих процесс, между собой.
Все нужное — просто, — говорил выдающийся конструктор стрелкового оружия М. Калашников, — это правильный подход не только для создания вооружения или техники, но и права.
УПК грешит употреблением неразъясненных или негодно разъясненных терминов (законодателю, например, вполне по силам снять вопрос о содержании термина «следственные действия», четко разграничить дознавателя как должностное лицо и как участника уголовного судопроизводства и др.), тавто-
логичностью («изымаются документы, изъятые из обращения», и др.), неоправданными длиннотами [10, с. 58-62]. Примеров множество. Изменения в ст. 6.1 УПК [18], к примеру, включают предложение, содержащее более 90 слов и разобраться в нем — тяжелый труд даже для квалифицированного юриста. Или ч. 8.2 ст. 109 УПК, которая в одном предложении содержит более 140 слов и 13 отсылок к другим статьям УПК (в формате 84 х 108 1/32, т. е. в формате привычного кодекса сплошь и рядом встречающегося в продаже, предложение занимает 15 строк). Суть же нормы прямо не озвучена, а она в том, срок содержания под стражей на досудебном производстве может быть продлен свыше сроков, предусмотренных ч. 1 ст. 109 УПК.
К сожалению, в УПК допускается не только неоправданное многословие, но и очевидные нелепости, в том числе опасные для прав и законных интересов граждан. Так, запрещая использовать результаты оперативно-розыскной деятельности в уголовном судопроизводстве, если они не преобразованы в доказательства (ст. 89 УПК), законодатель многократно смешивает оперативно-розыскную и процессуальную деятельность. Он не к месту употребляет такие термины как неопределенные в нем термины «оперативно-розыскные мероприятия», «должностные лица органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность», «полномочия по осуществлению оперативно-розыскной деятельности». На уровне законодателя (п. 24 ст. 5 УПК) признано, что органы дознания — государственные органы и должностные лица, наделенные правом осуществлять именно процессуальную деятельность. До каких же пор УПК будет требовать давать поручения о производстве оперативно-розыскных мероприятий органу дознания, а не подразделению, наделенному соответствующими полномочиями законодательством об оперативно-розыскной деятельности? С подозреваемым также встречается сотрудник органа дознания, осуществляющий оперативно-розыскную деятельность» (ч. 2 ст. 95 УПК). Если переложить эту фразу в точные формулировки получаем: «сотрудник органа, уполномоченного осуществлять процессуальную деятельность, осуществляющий оперативно-розыскную деятельность». Не странно ли?
Дошло до того, что результаты оперативно-розыскной деятельности и доказательства с точки зрения значения для доказывания прямо отождествляются в п. 21 ч. 2 ст. 75 УПК, согласно которому предметы, документы и сведения, входящие в производство адвоката по делам его доверителей, полученные в результате оперативно-розыскной деятельности (!) и следственных действий, являются недопустимыми доказательствами. Это при том, что законодатель, если ничего иного он в виду не имел, сам же убеждает читателя УПК, что результаты оперативно-розыскной деятель-
SOCIAL AND HUMAN SCIENCES
LAW SCIENCES
ности доказательствами вообще не являются (ст. 89 УПК).
Язык закона пожирает сам закон: меняет смысл процессуальных норм, искажает дух права, рождает многовариантность правоприменения.
Отрадно, что в среде законотворцев проблему видят. Я. Лантратова (первый заместитель председателя комитета Государственной Думы Российской Федерации по просвещению) отмечает, что «ценностью является как раз умение говорить понятным языком для людей, на которых мы работаем — тех на кого эти законы и нововведения направлены. Однако в России документы пишутся сложным для восприятия канцелярским языком, из-за чего может возникнуть путаница в их толковании и, как следствие, правопри-мении. ... От ... синтаксической сложности теряется мысль» [11]. Мало того, правительственная комиссия по законопроектной деятельности разработала методические рекомендации по юридико-техническому оформлению законопроектов. Начиная с названия, законопроект должен быть простым и понятным. П. Крашенников надеется, что этот документ послужит защите прав и законных интересов граждан [12]. Надежда, конечно, есть.
Список источников
1. Мизулина Е. Б. О технологической теории уголовного процесса // Уроки реформы уголовного правосудия в России (по материалам работы Межведомственной рабочей группы по мониторингу УПК РФ и в связи с пятилетием со дня его принятия и введения в действие). Сборник статей и материалов. М. : Юристъ, 2006.
2. Победкин А. В. Содержание уголовно-процессуального права как выражение объективной социальной потребности // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2016. № 3 (26). С. 110-118.
3. Выступление Президента Российской Федерации В. В. Путина на расширенном заседании коллегии Генеральной прокуратуры Российской Федерации 19 марта 2019 г. // URL://http:// www.kremlin.ru.
4. Доклад о деятельности Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2020 г. // URL://https://ombudsmanrf.org/content/ doclad2020.
5. Доклад о деятельности Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2021 г. // URL://http://old.ombudsmanrf.org/ ombudsman/document/ezhegodnye_doklady.
6. Ильин И. А. Поющее сердце. Книга тихих созерцаний // Поющее сердце. О сопротивлении злу силою. М. : Издательство АСТ, 2020.
7. Боголюбов С. А., Казьмин И. Ф., Локшина М. Д. и др. Язык закона / под ред. А.С. Пиголкина. М.: «Юридическая литература», 1990.
8. Гегель. Философия права. М. : Мысль, 1990.
9. Победкин А. В. Уголовно-процессуальный кодекс: форма «живого» права или бездушная инструкция // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2017. № 3 (32). C. 101-111.
10. Марфицин П.Г. Некоторые аспекты совершенствования языка уголовно-процессуального закона // Вестник Омской юридической академии. 2015. № 1 (26). C. 58-62.
11. Рокоссовская А. Польских чиновников научат писать документы простым языком // Российская газета. 2021. № 286 (8637).
12. Куликов В. Пишите проще // Российская газета. 2021. № 60.
13. Постановление Верховного Совета РСФСР от 24 ноября 1991 № 1801 «О Концепции судебной реформы в РСФСР» // Ведомости Съезда народных депутатов и Верховного Совета РСФСР. 1991. № 44.
14. Указ Президента Российской Федерации от 2 июля 2021 г. № 400 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс».
15. Указ Президента Российской Федерации от 9 ноября 2022 г. № 809 « Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей» // СПС «Кон-сультантПлюс».
16. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 18 июля 2019 г. № 29-П «По делу о проверке конституционно гости положения абзаца первого пункта 1 статьи 2 Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской федерации» в связи с жалобой гражданина О. В. Сухова» // СПС «КонсультантПлюс».
17. Декрет СНК РСФСР от 6 февраля 1925 г. «Об установлении работы центра с низовым аппаратом» // СУ РСФСР. 1925. № 9. Ст. 64.
18. Федеральный закон от 5 декабря 2022 г № 476-ФЗ «О внесении изменений в статью 6.1 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс».
References
1. Mizulina E. B. On the technological theory of criminal proceedings. On technological theory of criminal procedure // Lessons of criminal justice reform in Russia (on materials of the Interdepartmental Working Group on monitoring the Criminal Procedure Code of the Russian
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
ПРАВО
Federation and in connection with the five-year anniversary of its adoption and enactment). Collection of articles and materials. M. : Jurist, 2006.
2. Pobedkin A. V. The content of the criminal procedural law as an expression of objective social need // Library of criminalist. Scientific journal. 2016. № 3 (26). P. 110-118.
3. Speech of the President of the Russian Federation V. V. Putin at the extended meeting of the General Prosecutor's Office of the Russian Federation on March 19, 2019 // URL://http://www.kremlin.ru.
4. Report on the activities of the Commissioner for Human Rights in the Russian Federation for 2020 // URL://https://ombudsmanrf.org/content/ doclad2020.
5. Report on the activities of the Commissioner for Human Rights in the Russian Federation for 2021 // URL://http://old.ombudsmanrf.org/ombudsman/ document/ezhegodnye_doklady.
6. Ilyin I. A. The Singing Heart. The Book of Silent Contemplation // The Singing Heart. On resistance to evil by force. M. AST Publisher, 2020.
7. Bogolyubov S. A., Kazmin I. F., Lokshina M. D. et al. Language of the law / ed. by A.S. Pigolkin. M. : «Legal literature», 1990.
8. Hegel. Philosophy of Law. M. : Thought, 1990.
9. Pobedkin A. V. Criminal Procedure Code: a form of «living» law or a soulless instruction // Criminalist's Library. Scientific journal. 2017. № 3 (32). P. 101-111.
10. Marficin P. G. Some aspects of improving the language of the criminal procedure law // Bulletin of the Omsk Law Academy. 2015. № 1 (26). P. 58-62.
11. Rokossovskaya A. Polish officials will be taught to write documents in simple language // Rossiyskaya Gazeta. 2021. № 286 (8637).
12. Kulikov V. Write in plainer language // Rossiyskaya gazeta. 2021. № 60.
13. Resolution of the RSFSR Supreme Soviet of November 24, 1991 № 1801 «On the Concept of the Judicial Reform in the RSFSR» // Bulletin of the Congress of People's Deputies and the RSFSR Supreme Soviet. 1991. № 44.
14. Decree of the President of the Russian Federation of July 2, 2021 № 400 «On the National Security Strategy of the Russian Federation» // SPS «ConsultantPlus».
15. Decree of the President of the Russian Federation of November 9, 2022, № 809 «On approval of the Fundamentals of state policy to preserve and strengthen traditional Russian spiritual and moral values» // SPS «ConsultantPlus».
16. Decision of the Constitutional Court of the Russian Federation of July 18, 2019 № 29-P «On the case of checking the constitutionally important provision of paragraph 1 of paragraph 1 of article 2 of the Federal Law «On Advocacy and the Bar in the Russian Federation» in connection with the complaint of citizen O. V. Sukhov» // SPS «ConsultantPlus».
17. Decree of the Council of People's Commissars RSFSR of February 6, 1925. «On establishing the work of the center with the grassroots apparatus» // SU RSFSR. 1925. № 9. Art. 64.
18. Federal Law of December 5, 2022, № 476-FZ «On Amending Article 6.1 of the Criminal Procedure Code of the Russian Federation» // SPS «ConsultantPlus».
Информация об авторе
А. В. Победкин — начальник кафедры уголовной политики Академии управления МВД России, профессор кафедры уголовного процесса Московского университета МВД России имени В. Я. Кикотя, доктор юридических наук, профессор.
Information about the author
A. V. Pobedkin — Head of the Department of Criminal Policy of the Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Professor of the Department of Criminal Procedure of the Moscow University of the Ministry of Internal affairs of Russia named after V. Ya. Kikot', Doctor of Legal Sciences, Professor.
Статья поступила в редакцию 03.02.2023; одобрена после рецензирования 17.04.2023; принята к публикации 05.06.2023.
The article was submitted 03.02.2023; approved after reviewing 17.04.2023; accepted for publication 05.06.2023.
