CC BY
265
УДК 482
ЯЗЫКОВЫЕ МЕХАНИЗМЫ ГЛАГОЛЬНОЙ ОБРАЗНОСТИ
© Наталия Валерьевна Чеснокова
Тамбовский государственный университет им. Г.Р.Державина, г. Тамбов, Россия, кандидат филологических наук, доцент кафедры зарубежной литературы и языкознания,
e-mail: Natti6@mail.ru
Работа выполнена в рамках антропоцентрического направления в современной лингвистике, которое заключается в том, что языковые факты изучаются в отношении к человеку. Исследование раскрывает образную характеристику глагола через контаминацию метафоры и олицетворения.
Ключевые слова: глагол; образность; метафора; олицетворение.
Разработке проблемы образности посвящены многие труды ученых. Однако изучение образного значения русского глагола является актуальным и интересным. Глагол, отличаясь исключительной сложностью своего содержания, богатством парадигматических и синтагматических связей, имеет гибкую семантическую структуру и богатые ассоциативно-смысловые свойства, которые и предопределяют потенциальную возможность употребления глагола в переноснообразном значении.
Практически не исследованной областью является сочетаемость глаголов в переноснообразном значении, принцип которой заключается в том, что границы словесных контактов при употреблении глаголов в метафорическом значении раздвигаются, лексическая сочетаемость слова увеличивается, вследствие чего объем лексических связей слова с трудом поддается измерению. Вследствие этого представляется актуальным исследование механизма возникновения и функционирования образного значения многозначного глагола.
В качестве образного значения глагола могут выступать метафора и олицетворение. В лингвистических исследованиях наблюдаются различные подходы к определению понятия олицетворения и его признаков. Олицетворение обычно изучается как составной элемент метафоры.
Прежде всего обратимся к понятию «олицетворение ».
Олицетворение - древнейшее художественное средство, тесно связанное с процессами формирования образного мышления человека, уходящее своими корнями в древность, когда в сознании человека одушев-
ленный и неодушевленный мир отождествлялись.
В основе олицетворения лежит психологический параллелизм, основанный на сопоставлении жизни природы, окружающего мира с жизнью человека, что отражается в живых языках. Олицетворение как прямое выражение мироощущения народа пронизывает мифологию, фольклор (сказки, загадки, лирические песни), где фантастические и зоо-нимические персонажи, растения наделены человеческими свойствами, где встречаются одухотворенные силы природы (ветер, буря, вода) и предметы повседневного быта. На основе олицетворения во многом строится и один из древнейших литературных жанров, тесно связанных с фольклором, - басня. В художественной литературе олицетворение служит средством выражения мировидения поэта или писателя, способом реализации его эстетических намерений.
Употребление терминологических понятий антропоморфизм, анимизм, зооморфизм, анимализация связано с широким пониманием олицетворения как переноса признаков живого существа на неживые предметы. Если сторонники широкого понимания олицетворения объединяют под этим понятием и антропоморфизм, и зооморфизм, то сторонники узкого понимания ставят знак равенства между антропоморфизмом, олицетворением и персонификацией (А. Квятковский), олицетворением, персонификацией, персонализацией и прозопопеей (О.С. Ахманова) или рассматривают антропоморфизм как одно из важнейших элементов олицетворения, наряду с одушевлением, анимизмом (Т.С. Юма-нова, О.А. Черепанова).
Мы в своей работе придерживаемся более узкого понимания олицетворения. Олицетворение - наделение окружающего мира признаками человека, таким образом, ставя знак равенства между олицетворением и антропоморфизмом.
Многие словари трактуют олицетворение как зооморфную и антропоморфную метафору. Однако в исследованиях по этому вопросу зооморфизм и антропоморфизм часто не объединяют, а противопоставляют как две разные тенденции метафоризации: антропоцентрическую - «использование наименований животных для обозначения человека или перенос в человеческую сферу лексики, относящейся к миру животных», и антропоморфную, т. е. «перенос наименований, относящихся к человеку, на явления и предметы природы» [1].
Различные подходы к определению олицетворения отражены в лингвистических исследованиях.
Так, А.А. Потебня отмечал, что олицетворение можно рассматривать на двух уровнях: олицетворение в мифологии и олицетворение как художественный прием, и подчеркивал, что в мире существует неразрывно образ и значение. С появлением разнородности в сознании человеческого образа и значения исчезает миф - возникает метафора [2].
Таким образом, А.А. Потебня считает, что олицетворение - это вид метафоры, и относит к нему женский и мужской род в применении к названию предметов неодушевленных и отвлеченных и глагольное сказуемое, приписывающее таким предметам действие.
Некоторые ученые считают олицетворение частью метафоры. Данной позиции придерживаются В.Н. Телия, Н.А. Кожевникова, Г.Н. Скляревская, Н.О. Гучинская, В.П. Ковалев и др.
В.Н. Телия, Н.А. Кожевникова рассматривают олицетворение в качестве составной части метафоры и называют его антропоморфной метафорой. Н.О. Гучинская относит олицетворение к метафорической группе, называя его то «самым примитивным метафорическим образованием», то «одушевленным вариантом аллегории» [3].
В.П. Ковалев, опираясь на семантическую классификацию метафор, обозначает
олицетворение как основной вид метафори-зации и отмечает существование «широко мыслимой персонификации», в которой выделяются две разновидности: «оживление» предметов неживой природы - зооморфизм, и их «очеловечивание», своеобразный художественный антропоморфизм [4].
Некоторые ученые, в частности Я.И. Гин, предлагают рассматривать олицетворение как комплексное понятие, имеющее отношение к психологии, эстетике, искусствознанию и филологии. В историко-генетическом аспекте он определяет олицетворение как присущее мифологическому сознанию свойство перенесения на неодушевленные вещи и явления черт живых существ или животных, а также наделение животных качествами человека. В литературоведческом аспекте олицетворение рассматривается им как разновидность метафоры: он подчеркивает условность риторического олицетворения в противоположность безусловности олицетворения мифологического. Кроме того, олицетворение в лингвистике представлено, по мнению Я.И. Гина, грамматическим олицетворением. Он считает, что вид языкового олицетворения, при котором образный импульс исходит от категории рода (только от рода или от рода и лексической семантики) имени существительного, условно можно назвать грамматическим [5].
В последнее время в лингвистической литературе все чаще возникает вопрос о разграничении метафоры и олицетворения и выделении олицетворения в качестве самостоятельного тропа. Эта точка зрения обоснована в трудах О.С. Ахмановой, В.П. Григорьева, С.К. Константиновой, Е.А. Некрасовой, З.И. Хованской и др.
З.И. Хованская отмечает, что «в метафоре интерпретация конкретного образа (в том случае, если он достаточно развит) всегда направляется одним из значений метафорического термина, в олицетворении он более свободен; и именно эта относительная свобода дает больший простор для индивидуального осмысления образа, а индивидуализация, в свою очередь, тесно связана с субъективным и эмоциональным восприятием» [6].
Е.А. Некрасова определяет олицетворение как «самостоятельное, сознательное функционирование какого-либо предмета (в широком значении этого слова)», однако она
разграничивает антропоморфную метафору, в основе которой лежит перенос признаков по сходству, и собственно олицетворение, т. е. приписывание предметам и явлениям природы человеческих чувств и свойств без прямой связи со свойствами этих явлений. При метафоре денотат пересказывается, а при олицетворении домысливается. Автор выделяет в своей работе принцип наоборот-ности, который реализуется через прием «перестановки» позиций субъекта и объекта (вещь управляет человеком), что приводит к нарушению причинно-следственных связей между ними [7].
Монография С.К. Константиновой «Семантика олицетворения» посвящена семанти-ко-грамматическому описанию олицетворения на материале художественных текстов [8]. Исследуя семантические особенности олицетворения, автор определяет частотные показатели лексических единиц, участвующих в олицетворении, и устанавливает семантические предпочтения денотатов олицетворения в поэтических и прозаических текстах.
Таким образом, анализ теории олицетворения показывает, что, с одной стороны, олицетворение рассматривается в составе метафоры, а с другой - олицетворение выделяется в качестве самостоятельного тропа. Причина создавшейся ситуации связана, как отмечает И.М. Чеботарева, во-первых, с тем, что специфика процесса одушевления носит скрытый характер, во-вторых, с определенной аморфностью изучаемого материала, а также с пограничным характером самого явления, т. к. олицетворение как предмет исследования находится на пересечении лингвистики, литературоведения, фольклористики и психологии [9].
В данной работе не ставится цель разграничить метафору и олицетворение, но отмечается, что олицетворение является особым языковым средством выражения действительности, наделяющим язык антропоморфными характеристиками на основе ассоциативных связей.
Не подвергая сомнению генетическую связь олицетворения и метафоры, мы полагаем, вслед за С.К. Константиновой, что нецелесообразно разграничивать олицетворяющую метафору, т. е. перенос признаков по аналогии, и собственно олицетворение, ос-
нованное на перенесении человеческих свойств на предметы и явления.
Таким образом, под олицетворением подразумевается художественный прием, состоящий в ассоциативном перенесении внешних признаков и внутренних характеристик человека на предметы, явления, животный и растительный мир.
Словесная образность всегда опирается на семантическую структуру, на лексическое значение слова, и потому специфика тропа в большей степени проявляется в его семантике.
Семантическая структура слова представляет собой иерархическую систему, исторически сложившееся единство лексикосемантических вариантов с основным прямым номинативным в центре.
Под семантической структурой олицетворения понимается комплекс взаимосвязанных понятий: семантика денотата олицетворения (предмет олицетворения), семантическая специфика олицетворяющих признаков (содержание олицетворения), особенности синтагматической сочетаемости слов в процессе олицетворения (семантическая модель олицетворения).
Предмет и содержание олицетворения составляют эксплицитные характеристики тропа, синтагматическая сочетаемость слова позволяет извлечь имплицитные особенности приема, определить своеобразие олицетворения и отграничить его от других тропов.
В произведениях С.Н. Сергеева-Ценского основным выразителем олицетворяющего образа является глагол. Как бы ни был распространен олицетворяющий контекст, он в основном формируется вокруг предиката. И это не случайно, т. к. глагол как яркая доминанта в структуре художественного текста является наиболее выразительным звеном всей русской лексики. В русском языке он отличается свойствами смысловой емкости, динамичности, способности детально передать все особенности действия, состояния, изменения, подробно представить все этапы того или иного жизненного явления.
Было выявлено, что семантические свойства глагола определяют характер глагольного действия в зависимости от особенностей тех признаков, которые он выражает. Эти свойства глагол обнаруживает при полном выявлении валентности. Валентность раскрывает многоплановую семантическую
структуру глагола, основу которой составляет соотношение денотативных и коннотатив-ных его компонентов.
Семантические характеристики глагола, особенности его употребления находятся в живой связи с различиями значений слов. Значение глагола существует объективно, но в каждом определенном контексте он присоединяет к себе слова, чтобы его расширить, конкретизировать, полнее раскрыть с помощью дополнительных значений. В связи с этим анализ глагольной лексики художественного произведения является чрезвычайно важным для более правильного понимания содержательной стороны произведения и дает возможность более точно определить творческий замысел автора. Таким образом, исследование особенностей функционирования глагольной лексики в произведениях конкретного автора приближает к решению проблемы идиостиля писателя.
В художественном произведении организующая роль глаголов проявляется в способности его с большой точностью передавать даже малейшие изменения в действии или состоянии. Поэтому многочисленные семантические, грамматические свойства глагола позволяют ему занимать центральное место в предложении. Необходимо отметить и еще одно достоинство глагола - это способность управлять, выстраивать вокруг себя шеренгу разнообразных и зависящих друг от друга слов и предложений. В силу своих выразительных качеств глагол широко используется в языке художественной литературы.
Русский глагол наиболее мощная часть речи в информативном плане, самая разветвленная система грамматических форм, по сравнению с другими словами.
На тот факт, что грамматические признаки играют существенную роль в выражении значения глагола, давно обращено внимание лингвистов.
Глаголы в творчестве Сергеева-Ценского можно разделить на антропоморфные, одушевленные (нейтральные) и зооморфные.
Необходимо заметить, что антропоморфные глаголы преобладают в глагольной системе. Обращение к антропоморфным глаголам логичным образом вписывается в систему антропологической лингвистики, проявляющую особый интерес к человеческому фактору в языке.
Антропоморфные глаголы выражают действия и процессы, присущие только человеку и предполагают употребление при них в роли субъекта местоимения 1 лица. К антропоморфным относятся многочисленные глаголы, типа: говорить, думать, учиться, танцевать, плясать, ткать, обнимать. Они имеют полную парадигму лица и числа. Такие глаголы могут сочетаться лишь с одушевленными субъектами. Существительные же, обозначающие неодушевленные предметы или животных, с этими глаголами сочетаться не могут. Но глагольная образность создается различными способами и средствами, в т. ч. и тогда, когда глаголы одушевленные могут сочетаться с существительными неодушевленными, а глаголы неодушевленные с существительными одушевленными.
Антропоморфные глаголы, изначально одушевленные, при описании окружающего мира получают возможность сочетаться с неодушевленными существительными. Например: А в это время сизые, как от мороза, хлеба кланялись любовно Анне (Печаль полей). Путаные дорожки, так знакомые с детства, то прятались в кусты, то вздувались жилами корней, и ревниво сплетались повсюду сучья, хороня тайну (Печаль полей). Огонь долго целился в них колеблющимися зубами, наконец, захватил и завыл от радости и заплясал в серой листве, как красный паяц, подбрасывая гнезда, как шапки (Лесная топь). (Сущ. неодуш. + Гл. антроп.).
Употребление антропоморфного глагола при неодушевленном субъекте влечет за собой изменение в грамматической парадигме, т. к. в данном случае глагол теряет полную парадигму лица. Сема одушевленности в этих глаголах нейтрализуется и полная парадигма лица и числа становится дефектной -глагол теряет форму 1-2 лица ед. и мн. числа. Антропоморфные глаголы, соединяясь с существительными неодушевленными, становятся неантропоморфными и таким образом передают образную информацию.
В таких случаях прослеживается четкая и ясная связь лексики и грамматики. С одной стороны, грамматика позволяет более точно оформить передаваемую глаголом образную семантику, с другой стороны, по мнению Р.П. Козловой, лексическое значение оказывает определенное влияние на грамматическую парадигму слова, потому что его грам-
матическое значение непременно должно быть совместимо с его лексическим значением [10].
При описании действий, состояний и поступков животного мира антропоморфные глаголы в творчестве Сергеева-Ценского употребляются в сочетании с одушевленными существительными, обозначающими животных, птиц, насекомых.
Например: Дядя (жеребец) шарахнулся влево, затанцевал и скачками, совсем простыми и вольными, как скачут неоседланные лошади, играя, кинулся вперед (Печаль полей). Он (ястреб) сидел на цепи, хохотал, бил в двери клювом (Взмах крыльев). В кельях водились крошечные желтые муравьи; они из невидных щелей каменных стен узенькой лентой выползали на окна, взбирались на шкафы и столы, сходились и о чем-то долго говорили между собой, шевеля усиками, потом церемонно обнимались на прощанье и проворно бежали дальше (Молчальники).
В этой группе глаголов образность создается не за счет смены одушевленного субъекта на неодушевленный, а за счет того, что животное наделяется чертами характера и поведения человека. Все трансформации при этом происходят внутри одного семантического признака «одушевленности». Антропоморфные глаголы в переносном значении сочетаются с субъектом, обозначающим животное и, таким образом, переходят в разряд зооморфных, где у глаголов наблюдается отсутствие форм 1-2 лица ед. и мн. числа.
Таким образом, в данных группах конкретный характер субъектной сочетаемости меняется, но не выходит за рамки одушевленности, поэтому семантический признак одушевленности для данной группы глаголов при создании образности нерелевантен, а значима принадлежность субъекта к человеческому или животному миру.
Вторая группа глаголов - нейтральные -включает в себя одушевленные глаголы, общие как для обозначений действий человека, так и для животного мира. Сюда входят глаголы: бежать, ползти, двигаться, идти, падать, разбегаться, пить и др.
Они употребляются в сочетании с одушевленным субъектом в прямом значении, которое не несет в себе какой-либо образной семы, поэтому можно говорить о его нейтральной позиции. Что же касается парадиг-
мы лица и числа, то полной она является в сочетании глаголов с субъектом-человеком и неполной - в сочетании с субъектом-животным.
В сочетании с субъектом, обозначающим неодушевленный предмет, сема одушевленности в этих глаголах нейтрализуется и полная парадигма лица и числа становится дефектной: глагол теряет форму 1-2 лица ед. и мн. числа. Кроме того, нейтральные глаголы при наличии антропоморфного конкретиза-тора, актуализируют сему «человек», в результате чего происходит олицетворение художественного образа.
Так, например, глагол бежать в сочетании с неодушевленным субъектом актуализирует лексико-семантический вариант ‘тянуться, простираться в каком-либо направлении’, например: Стоило только закрыть глаза, как куда-то между серых стволов, смешно путаясь, точно связанная, бежала тропинка, и сквозь листья чуть проблескивало небо, лес дышал чем-то густым и пьяным, и ярко сверкали в этом густом коротко раскаты зябликов, как близкие молнии (Сад). Глагол имеет антропоморфный конкретиза-тор смешно путаясь, в результате чего приобретает сему ‘антропоморфная одушевленность’.
Ежедневно опрокидывались на поля колючие лучи, разбегались по бороздам, цепко впивались в колосья, жадно пили воды земли и медленно скрывались вечерами, как воры, тяжелые от добычи (Лесная топь).
Действие нейтральных глаголов разбегались, пили, скрывались свойственно живому существу, но в данном контексте они реализуют человеческое действие, которое подчеркивается антропоморфным сравнением как воры, тяжелые от добычи.
Начинали падать листья, начинали украдкой, по одному, точно блюли очередь (Сад). Глагол падать является нейтральным, общим глаголом для одушевленных и неодушевленных субъектов, т. к. имеет интегральный признак ‘опускаться, валиться на землю’. Устоявшееся выражение падают листья не несет в себе какой-либо образной информации, но лексическое дополнение украдкой, по одному, точно блюли очередь, что свойственно человеку, способствует олицетворению всего контекста.
Зооморфные глаголы (он промычал что-то про себя) с неполной парадигмой
развивают свое значение, переносятся на человека и восполняют неполную парадигму. Таким образом, создается образность, которая может быть и не очень эстетичной, к тому же по отношению к человеку (промычал, проквакал, прогавкал).
Таким образом, исследование семантики олицетворяющих глагольных признаков в творчестве С.Н. Сергеева-Ценского позволило подтвердить тезис о том, что глагольная образность рождается за счет необычности лексической сочетаемости. Изменение семантики глагола влечет за собой изменение и его грамматической оформленности: глаголы антропоморфные, характеризующиеся наличием полной парадигмы лица и числа, при соединении с существительными неодушевленными теряют форму 1 и 2 лица ед. и мн. числа, т. е. становятся неантропоморфными. Сочетание неодушевленных существительных с одушевленным глаголом возможно только в силу того, что в антропоморфном глаголе сема одушевленности нейтрализуется, а на первый план выдвигается сема неодушевленности, общая с неодушевленным существительным. Главным в этом случае является не актуализация деятеля, а передача определенного состояния, события или явления.
Процесс переноса значения в олицетворяющем контексте заключается в актуализации одного лексико-семантического варианта и своеобразном «приглушении» другого, но не его снятии. Например, в ЛСГ глаголов зрительного восприятия (тучи перемигнулись; сосны смотрели; луна глядела; страх заглянул) прямое значение слова отходит на второй план, но не исчезает совсем, т. к. служит платформой, на которой происходит образование переносного значения. В результате наблюдается семантическая двупла-новость восприятия.
Преобразования в семантике образного глагола сказываются на изменении отнесенности его к той или иной лексико-семантической группе. Так, например, в глаголах приговаривать (синицы), заговорить (листья), бормотать (телега, колеса), шептать (раки), шушукаться (тараканы) в данных сочетаниях нейтрализуется семантический компонент «речь», актуализируется лексико-семантический вариант «издавать звук», что способствует переходу из ЛСГ
глаголов речи в ЛСГ глаголов звучания. Таким образом, новые парадигматические связи обусловливают проникновение лексем из одной лексико-семантической группы в другую.
Взаимодействие метафоры и олицетворения. Особенности художественного приема олицетворения проявляются как в семантике, так и в способах языкового выражения тропа. Описание семантической модели олицетворения призвано выявить имплицитные свойства тропа, вскрыть его внутренний механизм, позволяющий разграничить олицетворение и близкие ему образные языковые средства.
В основе многих художественных приемов (метафор, метонимий, аллегорий) лежит определенный семантический сдвиг, некоторое нарушение семантической сочетаемости слов.
Перенос семантических компонентов из одного слова в другое ведет к изменению значения последнего слова. Это четко прослеживается при анализе метафор.
Различные типы семантических преобразований слова часто вступают во взаимодействие в рамках одного художественного текста. Проблему взаимодействия и разграничения тропов в художественном контексте обсуждают многие ученые, занимающиеся разработкой и совершенствованием теории тропов, исследующие специфику различных тропов в идиостиле конкретного писателя (Н.Д. Арутюнова, В.П. Григорьев, Н.А. Кожевникова, Е.А. Некрасова и др.).
Известно, что в художественном контексте возникает функциональное уподобление тропов друг другу - единое тропеическое образование. И как результат контаминации различных тропов в работах по лингвопоэти-ке используются термины: «олицетворяющая метафора», «олицетворяющее сравнение»,
«метафорический эпитет».
Чаще всего в рамках художественного контекста олицетворение взаимодействует с метафорой. Метафорический или метонимический сдвиг как один из способов семантического переноса может лежать в недрах самого художественного приема олицетворения.
Олицетворение генетически связано с общеязыковой метафорой, утратившей свою образность, возвращение которой приводит к восстановлению прямого значения глагола, характеризующего олицетворяемый субъект.
В основе любого индивидуально-авторского метафорического высказывания лежит взаимодействие двух мыслей на основе каких-либо ассоциаций с целью более яркого изображения реалий, выделение каких-либо ее признаков или свойств.
Индивидуально-авторская метафора включает в себя не только образную и денотативную информацию, но и прагматический компонент, который определяет различного рода семантические и эмоциональные коннотации высказывания.
Характерным для языка метафоры Г.Н. Скляревская считает отсутствие общего компонента с исходным значением семантического элемента. Однако с этим согласиться нельзя. Роль «семантического посредника» между исходным и метафорическим значением может играть как одна сема, так и множество сем, которые скрыты в глубине семантической структуры и проявляются только при метафоризации [11].
При метафоризации названная деталь или характеристика должна иметь предметный аналог, при олицетворении такого аналога может не быть. В этом заключается основной критерий отграничения олицетворения от метафоры [12].
В отличие от метафоры, олицетворение определяется как троп, не связанный с семантическим сдвигом [13]; олицетворяемые детали обозначают то, что прямо соответствует их денотативному значению, а не то, что имеется в виду.
При взаимодействии олицетворения с метафорой используется термин «олицетворяющая метафора», под которым подразумевается метафорическое использование антропоморфных лексем. В них параллелизм одушевленности / неодушевленности считается «отражением некоего скрытого мировоззрения, антропоцентрического восприятия». Олицетворение в этом случае актуализирует ингерентное свойство метафоры - ее антропометричность, осознание человеком себя как «меры всех вещей» [14], которой и объясняется антропоцентричность метафорического обозначения.
Примерами олицетворяющих метафор в произведениях писателя является использование антропоморфных лексем в метафорическом значении.
Так, например, в предложении «Небо раскатисто хохотало» (Печаль полей) антропоморфный глагол хохотать выступает в роли метафоры, имея в качестве семантического посредника синонимичный глагол грохотать, совмещающего в себе прямое значение ‘производить шум, грохот’ и переносное ‘громко смеяться’.
Путаные дорожки, так знакомые с детства, то прятались в кусты, то вздувались жилами корней, и ревниво сплетали повсюду сучья, хороня тайну (Печаль полей). Антропоморфный глагол прятаться является метафорой и вступает в синонимические отношения с глаголами скрываться, исчезать, таиться, имея общую сему ‘становиться невидимым’.
На тоненьких ветках внизу качались миловидные, бойкие синицы и ежеминутно презрительно приговаривали: «Трень-брень,
трень-брень!», да где-то в глубине леса пестрый дятел так недовольно стучал носом, точно трещало надломленное дерево (Поляна). Антропоморфный глагол приговаривать в данном контексте является синонимом глагола чирикать. Метафорический перенос осуществляется за счет общей семы ‘издавать звуки’.
Отодвинулся и почернел лес, и веселые краски поспешно сбежали с земли, и побледнели и стихли звуки, и заплакала даль (Сад). Антропоморфный глагол плакать является метафорой и вступает в один синонимический ряд с глаголами лить, течь (о дожде). В свою очередь лить - значит ‘проливать слезы, плакать’. Таким образом, метафорический перенос осуществляется на основе общего семантического компонента ‘покрывать каплями’.
Телега дрожала во всех суставах, проваливалась в выбоины, бормотала по-стариковски (Печаль полей). Глагол бормотать имеет словарное значение ‘говорить невнятно, тихо’. В данном предложении глагол бормотать становится в один синонимический ряд с глаголом скрипеть, вследствие этого глагол метафоризуется на основе общей семы ‘издавать тихие, невнятные звуки’.
Олицетворяющую метафору Е.А. Некрасова трактует как слабую позицию олицетворения. Сильной позицией она считает тот контекст, в котором троп выступает в своем основном виде. Одним из отличительных
признаков сильной позиции приема олицетворения можно считать развернутость в тексте олицетворяемого образа, а также семантическое согласование субъекта действия с прямым значением глагола.
Для олицетворения оказывается не обязательной зрительная наглядность элементов образа (в этом также одно из отличий его от предметной метафоры, в которой перенос происходит по сходству), но существенной представляется цельность образной зарисовки.
Если для определения метафорического сдвига достаточен ограниченный контекст, то для установления олицетворения, и тем более для отграничения его от метафоры, необходим более широкий фрагмент текста.
Кроме того, при олицетворении в отличие от метафоры перенос осуществляется не за счет аналогии, сходства с помощью общих семантических компонентов, а на основе ассоциативных связей, возникаемых при создании олицетворяемого образа.
Так, в предложении «Лес с обеих сторон капал зеленым дождем, плыл зелеными тучами, смеялся беззвучным смехом над желторуким солнцем, которое все хотело улечься на землю и не могло» (Лесная топь) употребление глагола смеяться осуществляется на основе ассоциации, которую вызывают переливы света заходящего солнца и дождя.
Огромные деревья смотрели на него, как приговоренные к смерти (Сад). Глагол смотреть выражает зрительное свойство человека и отражает с помощью олицетворяющего сравнения состояние удрученности.
В процессе олицетворения семантическое согласование - явление временное, т. к. в пределах синтагмы объединяются компоненты, несовместимые с точки зрения реальных предметных отношений. При олицетворении используются признаки невозможные, противоречащие: в синтагме «деревья смотрели» существительное дерево не обладает семой ‘видеть, направлять взгляд’, эта семантическая характеристика противоречит ядру лексического значения слова дерево -‘вид растения’. Актуализированная сема денотата сохраняется только в рамках данного контекста и не влияет на ядро лексического значения существительного, лексема дерево не перестает восприниматься как растение, только приобретает дополнительную харак-
теристику - ‘ наделенное зрением, способностью видеть’.
Таким образом, олицетворяющие признаки при взаимодействии с метафорой не теряют своей актуальности, а иногда и усиливаются. Метафора же, попадая в олицетворяющий контекст, становится одним из признаков антропоморфного образа.
Исследование семантики метафорических и олицетворяющих глагольных признаков подтверждает тезис о том, что глагольная образность рождается за счет необычности лексической сочетаемости. В таких случаях прослеживается четкая и ясная связь лексики и грамматики. С одной стороны, грамматика позволяет более точно оформить передаваемую глаголом образную семантику, с другой стороны, лексическое значение оказывает определенное влияние на грамматическую парадигму слова, потому что его грамматическое значение непременно должно быть совместимо с его лексическим значением.
1. Гудавичюс А.И. Семантический процесс антропоцентрической метафоризации (на примере зооморфизмов русского и литовского языков) // Семантические процессы в системе языка. Воронеж, 1984. С. 24-27.
2. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
3. Гучинская Н.О. О происхождении сущности метафоры в поэзии // Стилистика художественной речи. Л., 1980. С. 30-46.
4. Ковалев В. П. Языковые выразительные средства русской художественной прозы. Киев, 1981.
5. Гин Я.И. Поэтика грамматического рода. Петрозаводск, 1992.
6. Хованская З.И. Принципы анализа художественной речи и литературного произведения. Саратов, 1975. С. 266.
7. Некрасова Е.А. Олицетворение как элемент художественного идиостиля (фрагменты сопоставительного анализа) // Стилистика художественной литературы. М., 1982. С. 34-45.
8. Константинова С.К. Семантика олицетворения. Курск, 1997.
9. Чеботарева И.М. Олицетворение в детской речи: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Белгород, 1996.
10. Козлова Р.П. Глагольное слово в лексической системе современного русского языка. М., 1994.
11. Скляревская Г.Н. Метафора в системе языка. СПб., 1993.
12. Арутюнова Н.Д. Языковая метафора // Лингвистика и поэтика. М., 1979. С. 147-174.
13. Кожевникова Н.А. Об обратимости тропов // Лингвистика и поэтика. М., 1979. С. 215-225.
14. Телия В.Н. Метафора и ее роль в создании русской языковой картины мира // Роль чело-
веческого фактора в языке. Язык и картина мира. М., 1988. С. 173-205.
15. Сергеев-Ценский С.Н. Собрание сочинений: в 12 т. Т. 1. М., 1967.
Поступила в редакцию 8.10.2010 г.
UDC 482
LANGUAGE MECHANISMS OF VERB FIGURATIVENESS
Nataliya Valeryevna Chesnokova, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russia, Candidate of Philology, Associate Professor of Foreign Literature and Linguistics Department, e-mail: Natti6@mail.ru
The research work is made in anthropological aspect of contemporary linguistics, where the facts of languages are learning to a man. In this research work verbal figurativeness is described in contamination of metaphor and personification. Key words: verb; figurativeness; metaphor; personification.
