CC BY
637
Н.В. Уфимцева
УДК 81'23
ЯЗЫКОВОЕ СОЗНАНИЕ - ОБРАЗ МИРА - ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА1
В статье делается попытка рассмотреть историю возникновения термина «языковое сознание» в отечественной психолингвистике, соотносимые с ним понятия, а также определить тот стержень, на котором держится системность языкового сознания.
Ключевые слова: языковое сознание, предметное значение, вербальное значение, перцептивный эталон, системность, культура, значение/значимость.
Natalya V. Ufimtseva
LANGUAGE CONSCIOUSNESS - WORLDVIEW - LANGUAGE PICTURE
OF THE WORLD
The article attempts to consider the history of the term "language consciousness" in Russian psycholinguistics, to analyze concepts related to it and to determine the core around which the systemic character of language consciousness focuses.
Keywords: language consciousness, subject meaning, verbal meaning, perceptive standard, culture, meaning, value
Понятие языкового сознания в психолингвистических работах появилось в 90-е годы прошлого века с легкой руки Е.Ф. Тарасова, который собственно и ввел его в психолингвистический обиход. Собственно, впервые термин появился в названии IX Всесоюзного симпозиума по психолингвистике (Москва, 1988), а содержательное наполнение получил в докладе Е.Ф. Тарасова, который, применительно к предметной области психолингвистики посчитал необходимым различать языковое, метаязыковое и неязыковое сознание [Тарасов 1988]. Описывая качества сознания носителя определенной национальной культуры, вслед за когнитивными психологами он определяет их как знания «перцептивные (сформулированные в результате переработки перцептивных данных, полученных от органов чувств), концептуальные (формулируемые в ходе мыслительной деятельности, не опирающейся непосредственно на перцептивные данные), процедурные (описывающие способы и последовательность использования перцептивных и концептуальных данных» [Тарасов 1996: 7]. И главную причину непонимания в межкультурном общении видит именно в различиях национальных сознаний коммуникантов, поскольку межкультурное общение - это всегда «общение носителей разных национальных сознаний» [Там же: 9], а точнее, это диалог культур, но, прежде всего, «в сознании бикультурного билингва» [Там же]. Языковое же сознание определяется Тарасовым как «образы сознания, овнешняемые языковыми знаками» [Там же: 10]. Тарасов видит в использовании психолингвистами понятия «образ сознания» вместо привычного лингвистам понятия «значение» то преимущество, что оно позволяет описывать не только осознаваемые, но и неосознаваемые самим носителем языка знания, а «онтология межкультурного общения создает оптимальные условия для анализа национальных языковых сознаний, и эта оптимальность в первую очередь определена
Работа выполнена при поддержке грантов РГНФ № 15-34-14007 а(ц), №15-04-00378а и гранта НШ
5740.2014.6.
тем, что она нарушает автоматизм восприятия языкового сознания благодаря использованию нового «прибора» - инокультурного сознания» [Там же: 20]. Собственно, с этого момента языковое сознание стало рассматривается как средство познания чужой культуры в ее предметной, деятельностной и ментальной форме, а также как средство познания своей культуры.
Так что же все-таки такое «языковое сознание»? Как пишет А.А. Леонтьев, «в мировой философской, психологической и лингвистической литературе можно найти два взаимоисключающих подхода к соотношению языка и сознания. Согласно одному из них, единицей сознания, тем, в чем и при помощи чего существует сознание, является система вербальных, словесных значений и обслуживающих эти значения разноуровневых коммуникативных средств. Проще - система языковых знаков. Отсюда все неогумбольдтианство, включая теорию лингвистической относительности; отсюда лингвистическая философия, общая семантика и другие неопозитивистские трактовки языка. Согласно другому подходу единицей сознания является предметное значение, а язык в этом случае понимается как система значений, могущих актуализироваться и в вербальной форме» [А.А. Леонтьев 1993: 16-17]. Следовательно, по мнению А.А. Леонтьева, термин «языковое сознание» не относится напрямую к языку как традиционному предмету лингвистики. И что особенно важно для нас, человек, как утверждает А.А.Леонтьев, «стоит перед лицом не отдельного предмета, а предметного мира как целого; он оперирует не отдельным значением, а системой значений» [Там же: 19]. Следовательно, языковое сознание (или язык в его психолингвистической трактовке) -это и есть система предметных значений, которые могут овнешняться в том числе и в вербальной форме.
В свою очередь, образ мира - «это отображение в психике человека предметного мира, опосредованное предметными значениями и соответствующими когнитивными схемами и поддающееся сознательной рефлексии» [Там же: 18] и оно, с точки зрения А.А. Леонтьева, не тождественно ни понятию «языковая картина мира», ни понятию «когнитивная картина мира». Образ мира, возникающий в непосредственном восприятии, может быть индивидуально-личностным, и тогда он опосредован личностными смыслами, а может быть инвариантным, описывающим общие черты в видении мира различных людей, и тогда он соотнесем со значениями как социальными образованиями [Там же]. Подчеркнем, что А.А. Леонтьев выделяет как особый инвариантный «образ мира, соотнесенный с особенностями национальной культуры и национальной психологии» [Там же: 19]. А это означает, что «в основе мировидения и миропонимания каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем. Поэтому сознание человека всегда этнически обусловлено...; видение мира одним народом нельзя простым «перекодированием» перевести на язык культуры другого народа» [Там же: 20]. Таким образом, подчеркивается внешняя культурная обусловленность сознания.
Подтверждение этому можно найти и у Е.Ф. Тарасова. Выделяя три типа знания и анализируя перцептивные знания, он рассматривает в связи с этим понятие перцептивного эталона. Автор приходит к выводу, что перцептивные эталоны складываются под воздействием особенностей деятельностей, принятых в определенной этнической культуре, в рамках которой эти эталоны формируются, а процесс познание всегда культурно обусловлен. [Тарасов 2014]. А поскольку они (перцептивные эталоны) постоянно воспроизводятся в познавательной деятельности данного этноса и, наряду с другими факторами, определяют специфику видения мира представителями данного этноса,
то можно предположить, что эти эталоны организованы в систему, которая меняется от культуры к культуре, а «апперципционный комплекс - это разнокачественное образование, объединяющее источник восприятия и прошлый опыт, отношение к предмету и его оценку, интеллектуальные конструкции и средства преобразования объекта восприятия» [Барабанщикова 2006: 145] (Цит. по: [Тарасов 2014]).
Если языковое сознание - это система предметных значений (овнешняемая в том числе и в вербальной форме), то каким образом мы можем обнаружить эту систему? В Московской психолингвистической школе наиболее оптимальным способом такого овнешнения признан массовый свободный ассоциативный эксперимент. К настоящему времени мы имеем уже четыре базы ассоциативных данных для носителей русского языка начиная с 60-х годов XX-го века (см. в Интернете rat.ivri.webfactional. com>overview/russian/), правда, только для одной социальной группы - студентов.
Именно построение по данным Русского ассоциативного словаря [Караулов и др. 2002] ассоциативно-вербальной сети (т.е. неполно связанного, ориентированного графа со взвешенной частотой), позволило впервые построить реальную модель языкового сознания носителя языка, отвечающую системно-целостному принципу, и исследовать содержание языкового сознания.
Для Русского ассоциативного словаря этот граф имеет 103 000 тысячи разных вершин, из которых на долю 6 600 слов-стимулов приходится примерно 50% всех связей, оставшиеся 96 400 слов имеют только входящие связи (см. сайт: http://tesaurus. ru/dict/dict.php). Почему полученную таким способом ассоциативно-вербальную сеть можно рассматривать в качестве модели языкового сознания носителя языка/культуры?
Во-первых, это модель, описывающая опыт носителя языка как создателя и потребителя текстов и отражающая структуру «разумно-человеческого общения» [Лосев 2004]. По Ю.Н. Караулову [Караулов 2002], эта модель описывает предречевую готовность носителя языка, но, по нашему мнению, тем самым она отражает и весь предыдущий речевой и неречевой опыт носителя языка.
Во-вторых, эта модель имеет системно-целостный характер, общий с языковым сознанием носителя языка, поскольку организована с точки зрения значимости/ценности тех или иных элементов в общей их иерархии. Для анализа этого аспекта модели вводится понятие ядра языкового сознания, в котором выделяется центр ядра и указывается ранг каждого входящего в него элемента.
В-третьих, ассоциативно-вербальная сеть строится на материале любого языка при наличии достаточно большого количества данных, полученных в ассоциативных экспериментах.
В-четвертых, ассоциативно-вербальная сеть не строится искусственно, она просто «выводится» из материала, в котором имплицитно содержится, а значит, отражает структуру, объективно присущую языковому сознанию наивного носителя языка, культуре как системе сознания, поскольку мир презентирован отдельному человеку через систему предметных значений, как бы «наложенных» на восприятие этого мира. И каждой культуре свойственна своя система организации элементов опыта, которые сами по себе не всегда являются уникальными и повторяются во множестве культур. Уникальной же является именно система организации элементов опыта.
Организующим для такой модели в целом и для каждого ее отдельного фрагмента является принцип значимости/ценности (valeur в терминологии Ф. де Соссюра). Каждый элемент ассоциативно-вербальной сети имеет и значение и значимость/ценность одновременно. Именно это свидетельствует, что он входит в систему, и его цен-
ность определяется исходя именно из системы как целого (см. подробнее [Уфимцева 2014]). Кроме того, с точки зрения дихотомии значение/значимость организованы и знания, стоящие за телом знака каждой из единиц ассоциативно-вербальной сети, т.е. ассоциативное поле каждого слова-стимула. Следовательно, именно значимость каждого элемента является основополагающей для системы предметных значений и их вербальных овнешнений, т.е. для языкового сознания.
Но с таким же успехом мы можем предположить, что этот принцип работает и на уровне организации в систему перцептивных эталонов, о которых мы писали выше, поскольку они вырабатываются в конкретной культуре в филогенезе и передаются каждому конкретному индивиду в процессе социализации в онтогенезе. Поскольку принцип значимости может быть сформирован только культурой как целым.
Еще более интересным, на наше взгляд, подтверждением универсальности этого принципа и его культурного происхождения являются данные об особенностях формировании того, что А.А. Леонтьев называет «системой операторов, позволяющих перейти от значения к тексту» [А.А. Леонтьев 1988]. В частности, обратимся к исследованию Д.Б. Никуличевой по выявлению перцептивных основ грамматической категоризации времени на материале русского и английского языков [Никуличева 2007]. Автору удалось экспериментально показать, что на структуру грамматических времен в русском и английском языке влияют невербальные представления о времени носителей этих двух культур, а также продемонстрировать зависимость между грамматической концептуализацией времени и его восприятием. Таким образом, именно особенности восприятия времени, сформированные культурой, лежат в основе построения системы грамматических времен. И хотя Д.Б. Никуличева не задавалась целью исследовать значимость каждого из элементов грамматической системы времен, без сомнения, она существует. Это показывают, в частности, данные онтогенеза речи и афазических расстройств речи.
Понятие значимости, по мнению Соссюра, распространяется на любые явлениям языка, в том числе и на грамматические категории. Рассмотрим это на примере падежной системы русского языка. Основой усвоения грамматики является когнитивная деятельность ребенка, а основой усвоения той или иной грамматической категории является когнитивное значение, т. е. значение, усваиваемое ребенком в процессе предметной деятельности. Расстояние между первыми попытками выразить значение и усвоением соответствующих лингвистических форм варьируется от языка к языку и определяется психолингвистической сложностью нормальных языковых средств, используемых в данном языке для выражения данной интенции. После двух лет практически не наблюдается случаев смешения падежей, употребления одного падежа вместо другого. Однако значения падежей еще отличается гораздо большей простотой и последовательностью, чем в языке взрослых.
Последовательность появления падежей в речи ребенка такова: Именительный, Винительный, Родительный, Дательный, Предложный, Творительный. В особую группу можно выделить наиболее частотные Именительный и Винительный и примыкающий к ним Родительный.
Распад падежной системы (при афазии) влечет за собой утрату в первую очередь тех падежей, которые усваиваются в процессе овладения языком позднее. Сохранным же, помимо Именительного (который является исходной формой слова), остается только Винительный - падеж объекта действия.
Именительный падеж - по данным нормы, усвоения языка нормальными и глухонемыми детьми и афазий - является доминирующей (в количественном отношении)
формой и явно занимает в парадигме особое положение: с него начинается усвоение падежной системы; он шире всех остальных падежей выступает заменой любого другого косвенного падежа, как в норме, так и в патологии; дифференциация форм одного значения осуществляется на основе ориентировки на форму Именительного падежа, которая служит сигналом употребления соответствующего окончания в косвенном падеже; при затруднениях в изменении слова на месте форм косвенных падежей появляется форма Именительного, наконец, в тяжелых случаях распада речи при афазии единственной употребляемом формой существительного остается Именительный падеж (см. об этом подробно [Уфимцева 2011]). Это свидетельствует об особой значимости Именительного падежа в русской падежной системе с точки зрения носителя языка.
Таким образом, языковое сознание во всех своих проявлениях (как предметные значения, как ассоциативно-вербальная сеть, как формальные операторы и т.п.) всегда является системой, иерархию элементов которой задает их значимость. А значимость, в свою очередь, является производной культуры.
И именно значимость задает тот неповторимый облик, который присущ каждой культуре как системе сознания.
Литература
Караулов Ю.Н. Русский ассоциативный словарь как новый лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности// Караулов Ю.Н., Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Уфимцева Н.В., Черкасова Г.А. Русский ассоциативный словарь. Т.1, М.: АСТ-Астрель, 2002. - С.749-782.
Караулов Ю.Н., Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Уфимцева Н.В., Черкасова Г.А. Русский ассоциативный словарь. Т. 1,2. - М.: АСТ-Астрель, 2002. - 782 с., 991 с.
Леонтьев А.А. Языковое сознание и образ мира // Тезисы IX Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации «Языковое сознание». - М.: Институт языкознания АН СССР, 1988. - С. 105-106.
Леонтьев А.А. Языковое сознание и образ мира // Язык и сознание: парадоксальная рациональность. - М.: Институт языкознания РАН, 1993. - С. 16-21.
Лосев А.Ф. Введение в общую теорию языковых моделей. - М.: УРСС, 2004. -
294 с.
Никуличева Д.Б. Эксперимент по выявлению перцептивных основ грамматической категоризации времени (на материале сопоставления русского и английского языков) // Вопросы психолингвистики. №6, 2007. - С. 91-105.
Тарасов Е.Ф. Межкультурное общение - новая онтология анализа сознания // Этнокультурная специфика языкового сознания / Под ред. Н.В. Уфимцевой. М.: Институт языкознания РАН, 1996. - С.7-22.
Тарасов Е.Ф. Методологические проблемы языкового сознания // Тезисы IX Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации «Языковое сознание». - М.: Институт языкознания АН СССР, 1988. - С. 176-177.
Уфимцева Н.В. Идеи Ф. де Соссюра в психолингвистическом прочтении // Вопросы психолингвистики. № 1(17), 2013. - С. 44-52.
Уфимцева Н.В. Языковое сознание: динамика и вариативность. - М.: Институт языкознания РАН, 2011. - 251 с.
