CC BY
242
ЛИНГВИСТИКА
УДК 81'272
Ю. В. Кобенко
Языковая политика и языковое планирование в призме регуляции корпуса и статуса титульного языка
В статье рассматриваются базовые инструменты языковой регуляции в нормообразующем и хронотопическом аспектах: лингвоконсидерация, языковая политика и языковое планирование. В центре внимания находится сегрегация корпуса и статуса в условиях политизации культурных языков.
The article offers a view of basic language regulation instruments under the aspects of codification and chronotopism: language consideration, language policy and language planning. The segregation of the language corpus and status within politicization of cultural languages stands in the focus of attention.
Ключевые слова: корпусная и статусная языковая политика, языковое планирование, языковая регуляция, языковая политизация, плюрицентричный и моноцентричный типы языкового идиома, зоны языкового распространения.
Key words: corpus and status language policy, language planning, language regulation, institutionalizing of languages, pluricentric and monocentric language idioms, areas of language distribution.
Языковая политика представляет, с одной стороны, систему мер, осуществляемых субъектами языковой и государственной политики для сохранения или изменения статуса и корпуса определённой (титульной) языковой формы. С другой стороны, языковая политика -всегда часть политики отдельного административно-территориального образования, ведь характер языковых преобразований всегда сопряжён с особенностями действующего политического устройства. К примеру, если государство тоталитарное, то, наверняка, метаглоссным признаком языковой регуляции будет эндоглоссия (греч. endo = внутри, glossa = язык), ограничивающая или запрещающая заимствование из других языков.
В зависимости от того, на преобразование какого аспекта языковой сущности направлены меры, различают статусную и корпусную языковую политику. Статусная языковая политика нацелена на преобразование статуса и является, тем самым, экстралингвистической. Она обычно распространяется и на другие языковые формы в определённом языковом ареале и влечёт изменения их статуса, а в конечном результате и корпуса. Корпусная, или интралингвистическая языковая политика направлена на преобразование корпуса, т. е. внутреннего устройства языковой формы. При этом чаще всего преследуется цель структурного обогащения данного языка (например, развитие терминологии,
письменности) или защиты от иноязычного влияния, например, языка глобализации. Под «преобразованием» языковой формы в ходе осуществления мер, принятых субъектами языковой политики, понимается также адаптация её статуса и корпуса к определённым (изменённым) условиям коммуникации. В плане корпуса это, как правило, качественные меры языкового регулирования, например, ортологического, номенклатурного (терминологического),
функционально-стилистического характера и пр. Адаптация статуса предполагает количественные изменения рамок коммуникации: определение границ использования социолектов, способствование развитию языков национальных меньшинств, пуристические кампании и т.п.
Как справедливо замечает С.Н. Кузнецов, противопоставление статуса и корпуса, а соответственно - статусной и корпусной языковой политики, является более или менее традиционным в теории языковой политики. «В английской терминологии в этих случаях противопоставляются сходные термины «status planning» и «corpus planning» (как показывают эти термины, языковая политика зачастую неправомерно отождествляется с языковым планированием -language planning)» [1, с. 308-309]. Тем не менее, термин «языковое планирование» (ср. синонимы «лингвопостроение»,
«лингвопроектирование», «языковое строительство», «языковое обустройство» и др.) характеризуется в современной социолингвистике - особенно западного образца - крайней размытостью [6; 7; 10; 12; 13; 14; 17], что, на наш взгляд, объясняется непониманием того, что в большинстве случаев он фактически дублирует традиционный термин «языковая политика» («language
policy»).
Впервые понятие языкового планирования было упомянуто в 1975 г. Э. Хаугеном в работе «Новое в социолингвистике», где исследователь даёт весьма пространное его толкование, с лёгкостью перекрывающее области нескольких современных лингвистических дисциплин, называя «языковое планирование» одним из видов «языковой политики» и не лингвистика в целом» [4]. При этом под «языковой политикой» понимается всё то, что принято называть политизацией языков. Подчеркнём, что языковая политизация являет собой определённый этап общественного развития, отличающийся существенной регламентацией языкового употребления и являющийся результатом упорядочивания человеком языкового функционирования, сознательным его воздействием на ход языкового развития, а также повышением внимания к статусу языков, в то время как языковая политика - это система политических мер, направленных на преобразования корпуса и / или статуса титульной языковой формы.
Языковое планирование как инструмент языковой регуляции отличается от языковой политики и лингвоконсидерации (языкового
рассмотрения) своей проспективностью, т.е. ориентированностью на будущее. Иными словами, сема <план> свидетельствует о том, что меры только предпринимаются, и формирование чего-то нового ещё не завершилось. Лингвоконсидерация, напротив, характеризуется своей ретроспективностью, т.е. отнесённостью к прошлому. Она рассматривает настоящее состояние конкретной формы языка в сравнении с её прежними состояниями, анализирует эволюционные изменения и предвкушает языковую будущность в некой концепции, нацеленной на преобразования отдельных явлений корпусно -статусного характера. Данная концепция реализуется через языковое планирование с большим или меньшим успехом и входит в состав более сложной концепции - концепции культурной политики, о которой говорилось ранее. Сама же действующая система мер лингвистического характера, либо направленных на реализацию данной концепции, либо осуществляемых хаотически, и составляет языковую политику отдельного административно-территориального формирования. Таким образом, языковая политика всегда отражает текущее состояние языковой регуляции (ср. значение слова «политика») с её зачастую непрофессиональным осуществлением и поэтому заслуженно (!) находится в поле интересов большинства социолингвистов. Как точно подмечает М. Раннут, «языковая политика осуществляется политиками, а планирование - специалистами» [2, с. 63].
Несомненно, все три инструмента языковой регуляции с присущими им темпоральными акцентами очень тесно взаимосвязаны. Непреодолимых граней между ними как таковых нет, ибо планированию языка способствует и лингвоконсидерация, рассматривающая состояние языковой формы в ретроспективе, и, конечно же, языковая политика, фиксирующая эволюционную динамику языка.
Итак, языковое планирование представляет собой лингвистическую разработку концепции будущего функционирования корпуса и статуса определённой языковой формы и пользования ею. Равно как и лингвоконсидерация, языковое планирование - удел лингвистов различного профиля, планирующих язык в разнообразных сферах влияния языковой политики по Р.Б. Носсу [16]. Планирование статуса и корпуса культурных языков осложнено тем, что распространение практически их всех превосходит границы этноса-носителя, что автоматически ведёт к асимметрии соотношения корпусных и статусных количественных параметров. Функционирование культурного языка за рамками этнических границ обусловливает изменение его корпуса и статуса и, следовательно, сдвиг нормы. Область распространения определённой формы культурного языка внутри этнической территории мы будем называть его интеролингвальной зоной, за пределами этнических границ -экстеролингвальной зоной. Устойчивым признаком всех культурных
языков можно считать наличие экстеролингвальной зоны их функционирования.
Необходимость нормативного регулирования культурного языка внутри и за пределами его этнической территории продиктована именно изменением его функции (коммуникативной на посредническую), что можно рассматривать как основную причину его политизации, т.е. сознательного регулирования его развития, поэтому языковое планирование играет центральную роль в развитии такого современного культурного языка, как немецкий.
Разрешение функциональной неоднородности путём регулирования статуса и корпуса зависит во многом от того, как воспринимаются носителями языка обе вышеназванные зоны. Если экстеролингвальная зона рассматривается как продолжение интеролингвальной, то планирование языковой нормы будет носить характер единообразия и отличаться прескриптивностью (лат. ргаеэогТрИо = предписание, установление). Если же
экстеролингвальная зона воспринимается как нечто самостоятельное, то это ведёт к её дальнейшему обособлению вплоть до разрыва языкового континуума [15]. В этом случае характер языкового планирования в интеролингвальной зоне можно охарактеризовать как пермиссивный (лат. ре^ээю = разрешение, позволение).
Оба данных типа языкового планирования восходят к особенностям этноспецифического мировосприятия: если варианты и нормы языка воспринимаются носителями как нечто целостное, тогда идиом культурного (высокого) языка определяется как моноцентричный, а под расширением языковой территории следует понимать языковую колонизацию; если варианты языка и нормы понимаются как самостоятельные, тогда идиом культурного языка определяется как плюрицентричный, а расширение языковой территории носит условный (временный) характер и более похоже на смешение языков (см. [8]). Помимо моно- и плюрицентричного (А.Д. Швейцер: полицентричного) типов А.Д. Швейцер выделяет, исходя из англо-американской ситуации, также ацентрический, при котором формирование литературного идиома опирается не на язык определённого центра, а на наиболее престижное региональное койне [5, с. 274-284].
Планирование культурных языков с моноцентричным идиомом, несмотря на действительную функциональную разнородность вариантов и норм в экстеро- и интеролингвальных зонах, отличается относительным единообразием в силу относительно высокой степени прескриптивности. Что касается культурных языков с плюрицентричным идиомом, ярким примером которых является немецкий язык, то устойчивым признаком языкового планирования здесь является отсутствие либо довольно низкая степень учёта особенностей развития языковых вариантов и норм экстеролингвальной зоны. Так, языковое планирование на территории Германии a priori исключало регуляцию вариантов и норм немецкого языка России, Украины, Казахстана, Пенсильвании, Австралии, Южной Африки и т. д., а в отдельных случаях даже Австрии и Швейцарии, где немецкий язык является государственным или одним из государственных языков.
Плюрицентризм немецкого языкового идиома неизменно влечёт за собой разрыв связи между интеро- и экстеролингвальными, а также между экстеролингвальными зонами, и полное обособление последних. Так возникли островные варианты немецкого языка в Сибири, Америке, Африке и т. д., которые обречены на автономное существование. Отсутствие связи с интеролингвальной зоной означает для таких островных формаций перманентное снижение статуса в соответствующем экзоглоссном окружении, в результате чего языковое состояние немецких диалектов в экстеролингвальных зонах Сибири, Америки, Австралии и пр. в настоящее время можно охарактеризовать как языковую инволюцию (лат. involutio = виток, сворачивание). Под языковой инволюцией здесь понимается динамика функционирования определённой языковой формы, противоположная развитию, т.е. буквально «сворачивание» языка до рудиментарного состояния (до функциональнонедифференцированного состава: простейших слов, звуков,
конструкций и т. п.) и ведущую к его исчезновению и предшествующую языковой смерти.
Почему отсутствие связи между интеро - и экстеролингвальной зонами ведёт к снижению статуса и последующему исчезновению «дочерних образований»? Стержневым моментом статуса отдельной языковой формы является её престиж на определённой территории распространения. Если данная языковая форма является вариантом моноцентричного идиома культурного языка, то её статус ассоциируется со статусом самого культурного языка, что способствует её изучению и, следовательно, распространению в экстеролингвальной зоне. В случае плюрицентричного идиома за «дочерними образованиями» не сохраняется статус культурного языка, и впоследствии они автоматически становятся непрестижными языковыми формами - диалектами, бытовыми языками, т. е. языковыми формами с атрибутом «местный», так как лишены
поддержки со стороны «материнской языковой формы». «Дочерние образования» высокого немецкого языка в экстеролингвальной зоне в основном имели статус местных языков, а планирование их статуса и корпуса практически не проводилось. Именно в силу плюрицентризма своего идиома немецкий язык, несмотря на своё распространение в мире (свыше 100 млн. говорящих), так и не смог стать языком глобализации. Плюрицентризм немецкого языкового идиома можно рассматривать как продолжение так называемой дисперсии немецкой культурной материи, выражавшейся в сильнейшей территориальной раздробленности (ср. домартовский период с 39 отдельными государствами на территории Германии), а также в «распылённости» немецкой языковой материи (ср. 27 только основных групп диалектов нидерландско-немецкого диалектного континуума).
Итак, планирование статуса и корпуса имеет решающее значение для будущего определённого культурного языка или его вариантов. Проспективность языкового планирования, или отнесённость к будущему, делает данный инструмент языковой регуляции наиболее ответственным, а участие в планировании квалифицированных лингвистов обязательным. Последнее обусловлено тем, что будущее языковое функционирование в момент настоящего всегда характеризуется незавершённостью, и разработка концепции как сложной системы элементов рекомендации / нерекомендации требует знания не только прошлого и настоящего, но и «ближних» тенденций языкового развития» [3, с. 30]. Задача лингвистов состоит не только в прогнозировании развития титульной языковой формы на основе определённых преференций культурного, т.е. макро-, или внешнего плана, но и в верном распознании внутренних тенденций языка, гармонизации внешнего и внутреннего факторов языковой эволюции, в такой организации стихийного, или дескриптивного (узуса), и прескриптивного (нормы), которая бы обеспечивала сбалансированное развитие языковой формы (языковых форм) с пользой для культуры и общества в целом. Зачастую нормализаторам приходится исправлять ошибки прошлых концепций, постоянно смещая акцент с одного элемента упомянутых дихотомий в сторону другого, например, с дескрипции на прескрипцию, с пермиссивности на рестриктивность (лат. restrictio = ограничение), с моноцентризма па полицентризм, с экзоглоссии (греч. exo = внешний / извне, glossa = язык) на эндоглоссию и т. д.
Вообще, языковое планирование целиком основывается, - и в этом смысле оно очень тесно сотрудничает с лингвоконсидерацией, -на рефлексии тенденций языкового развития двух планов : нормативного и функционального. Хотя нормативная рефлексия языкового развития касается большей частью корпусной, а функциональная - статусной ипостаси языковой сущности, данные типы рефлексии не являются абсолютными атрибутами корпуса или статуса, а скорее их метапризнаками. В этой связи разделение
языкового планирования на нормативное и функциональное представляется более целесообразным, нежели традиционное на корпусное и статусное [10]. В качестве примера приведём реформу немецкого правописания от 1-го июля 1996 г., вступившую в силу окончательно с 1-го августа 2006 г., где новая рекомендуемая форма написания галлицизмов «Resümee», «Exposee», «passee» является подспудным признаком сниженного уровня грамотности. В то же время старая форма написания «Résumé», «Exposé», «passé» не только не считается неправильной, в особенности в академической среде, но и выдаёт высокую степень лояльности к немецкому языку, несмотря на то, что формально все три единицы представляют собой ксенизмы галльского происхождения. Такое тесное сплетение корпусностатусных параметров заимствованных единиц делает классификацию языкового планирования по Р. Куперу [10] недостаточной для теоретического фундамента данной статьи.
Оба выделенных типа языкового планирования восходят целиком к основным функциям языкового регулирования - изменению и сохранению языка. Изменение созвучно функциональному типу, сохранение - нормативному. Следует отметить, что функции изменения и сохранение, именуемые обобщённо преобразованием, характерны для всех видов политизации культурной и языковой материи, и, следовательно, отражены в концепции как культурной, так и языковой политики определённого административнотерриториального образования. В сущности, нормативное языковое планирование носит прескриптивный, а функциональное -пермиссивный характер. Соответственно, прескриптивное нормосберегающее языковое планирование усиливает моноцентризм идиома языковой формы, в то время как пермиссивный функциональный тип стимулирует плюрицентризм языкового идиома.
Итак, нормативное языковое планирование преследует цель сохранить нормы литературного языка. Его сутью является историческая традиция, игнорирующая хронотопические условия лингвогенеза. В этом смысле нормативное языковое планирование консервативно и стремится сохранить наилучшее языковое состояние, либо приблизить к нему титульную форму языка. К примеру, упомянутая реформа немецкого правописания предусматривает написание «ä» в однокоренных словах после перегласовки (умлаута), передаваемой со средневерхненемецкого периода буквой «e», ср.: Aufwand ^ aufwändig (свн. aufwendig), Überschwang ^ überschwänglich (свн. überschwenglich). Смыслом данной меры нормативного языкового планирования является орфографическая фиксация словообразующей морфемы с целью сохранения исторической (этимологической) связи единиц того или иного гнезда, т. е. прозрачности словообразовательного механизма, так как для немецкого языка типична быстрая смена внутренней формы слова (ср. tun ^ Tat, Gewicht ^ Wucht, kiesen ^ Kür), что может восприниматься
нормализаторами как опасность языкового сдвига. Можно констатировать, что нормативное языковое планирование нацелено на повышение литературного качества языка, т. е. тех его функционально-стилистических слоёв, которые расположены в стратификационной иерархии стилей выше нейтрального уровня и, следовательно, образуют буквально «высокий» язык.
Функциональное языковое планирование имеет целью изменение норм литературного языка. Оно направлено на усовершенствование и расширение языковых возможностей, как правило, за счёт заимствованного экзоглоссного материала. Накопленный материал других языков, как правило, распределяется языковой системой в период ассимиляции по лексико-семантическим группам, рамки и наполнение которых в ходе эволюции могут соответственно изменяться. Главной задачей лингвистов здесь является лексикографическое отражение функционально-стилистических особенностей единиц и систем единиц в целях расширения функциональных возможностей языка. Фактически с расширением последних создаётся новая норма (стилистическая, стратическая и пр.), что делает сотрудничество функционального и нормативного языкового планирования достаточно тесным. Литературные языки могут иметь в толще интралингвистического уровня целые страты экзоглоссного происхождения, особенно если влияние других языков носило стойкий дискурсный характер (ср. финансово-экономический характер американизации). Так, современный литературный немецкий язык насчитывает около двухсот лексико-семантических групп (нем. Sachgruppen, -gebiete) [11, с. 19], три четверти которых образовались из экзоглоссного материала или были заимствованы целиком из других языков. Расширение специальных сфер функционирования литературного языка за счёт заимствованного языкового материала предполагает сознательное отхождение от литературной нормы в рамках выработки собственной номенклатуры (ср. обозначение звука [k] латинской буквой «с», характерное для интернационализмов в немецких социолектах, наряду с общеупотребительной нормой немецкого языка: Nicotin - Nikotin, cyclisch - zyklisch и т. п.). Это определяет необходимость интерпретации новых функциональных единиц средствами специальной лексикографии в рамках функционального языкового планирования.
Список литературы
1. Кузнецов С.Н. Модели языковой политики в русскоязычном обществе // Сборник тезисов Международного конгресса «Русский язык: исторические судьбы и современность» 13-16 марта 2001 г. - М.: Изд-во МГУ, 2001. - С. 308-309.
2. Раннут М. Пособие по языковой политике. - Таллинн, 2004.
3. Семенюк Н.Н. Формирование литературных норм и типы кодификационных процессов // Языковая норма: типология нормализационных процессов. - М.: Ин-т языкознания РАН, 1996. - С. 23-44.
4. Хауген Э. Новое в социолингвистике // Новое в лингвистике. - М., 1975. -Вып. VII. Социолингвистика. - С. 441-472.
5. Швейцер А. Д. Социальная дифференциация английского языка в США. -М., 1983.
6. Baker C. Foundations of bilingual education and bilingualism. - Bridgend: Multilingual Matters, 1995.
7. Bernstein C. Language of Jews in the American South. In M. Montgomery & E. Johnson (eds.): The New Encyclopedia of Southern Culture 5: Language. - Chapel Hill, NC: The University of North Carolina Press, 2007.
8. Besch W. Wege und Irrwege der deutschen Rechtschreibreform von 1998. -Paderborn: Schöningh, 2007.
9. Campbell L. Endangered languages and language revitalisation. (Typescript: handout for his presentation at the conference on Typology and History of Endangered Languages of the Far North, University of Tokyo (Japan). - April, 1996.
10. Cooper R. L. Language Planning and Social Change. - Cambridge: Cambridge University Press, 1989.
11. Duden. Deutsches Universalwörterbuch. - 4., völlig neu bearb. und erw. Aufl. - Mannheim; Zürich; Wien: Dudenverlag, 2001.
12. Eastman C.M. Language planning: An introduction. - San Francisco: Chandler and Sharp, 1983.
13. Haarmann H. Anwendung: Sprachen- und Sprachpolitik // Sprach- und Kommunikationswissenschaft. Hrsg. v. Steger H. / Wiegand H. E. - 3.2. Bde. - Berlin; NY.: Walter de Gruyter, 1888. - S. 1660-1678.
14. Kirkwood M. Language planning. Some methodical preliminaries // M. Kirkwood (ed.) Language planning in the Soviet Union. - London: Macmillan, 1989. - P. 48-59.
15. Mattheier K.J. Sprachinseltod: Überlegungen zur Entwicklungsdynamik von Sprachinseln // Deutsche Sprachinseln weltweit: interne und externe Perspektiven. Hrsg. v. Keel W. D. / Mattheier K. J. - Frankfurt a/M.; Berlin; Bern; Bruxelles; NY.; Oxford; Wien: Peter Lang, 2003.
16. Noss R.B. Politics and Language Policy in Southeast Asia // Language Sciences. - № 16. - 1971. - P. 25-32.
17. Tollefson J.W. Language policies in education: critical issues. - NY: Erlbaum, 2002.
