CC BY
44
го сказуемого. Указанную особенность причастий, сформировавших впоследствии класс деепричастий, сохраняют пословицы и поговорки; напр.: Заворотя да в те же ворота.
Пословицы и поговорки фиксируют такое древнее синтаксическое явление, как «второй дательный падеж»: Быть богату, быть и рогату; Не до жиру, быть бы живу; Либо мед пить, либо биту быть; Либо с волками выть, либо съедену быть; Кому тереть, кому терту быть; Целу домой воротиться, так в дороге не дремать. Обобщающий характер пословиц обусловливает тот факт, что форма первого дательного, обозначавшая лицо или предмет, состояние которых должно быть изменено или сохранено, как правило, опускается: Быть (любому, каждому) богату, быть (любому, каждому) рогату; Целу (любому, каждому) домой воротиться, так в дороге не дремать. В примере Кому тереть, кому терту быть употребленная форма первого дательного кому имеет синкретичное значение - неопределенности и обобщенности.
Пословицы и поговорки сохраняют древнерусский фонетический облик слов, характеризующийся восточнославянскими фонетическими чертами: полногласными сочетаниями; [ч'], возникшим из праславянских *Ш, *gt; [ж], восходящим к *ф; напр.: Хилое теля середь лета зябнет; Что город, то норов, что деревня, то обычай; В дороге и ворога назовешь родным отцом; Из огня да в полымя (поломя) - последняя огласовка более ранняя; Кто на помочь звал, тот и сам иди; Береги шубу на стужу, а деньги на нужу; Беда да нужа выходят наружу; Всей одежи две рогожи да куль праздничный. Названные слова не вошли в состав лексики русского литературного языка, их место заняли соответствующие им славянизмы: средь, нрав, враг, пламя, помощь, нужда, одежда.
Отметим несколько словообразовательных архаизмов, встречающихся в анализируемом материале: Кто пастыря любит, тот и подпаска слушает (ср. совр. пастух); Кто в море не бывал, тот досыта богу не маливался; Не все пономари, а редко кто не званивал (в совр. рус. лит. яз. таких образований от глаголов молиться, звонить нет); Кто старое вспомянет, тому глаз вон (в совр. рус. лит. яз. отсутствует образование сов. вида с суффиксом -ну-); Люби не люби, да почаще взглядывай (совр. поглядывай); Ночная кукушка денную перекукует (совр. дневную); Семь топоров вместе лежат, а две прялки врознь (совр. врозь).
Рассмотренный фактический материал свидетельствует о том, что пословицы и поговорки сохраняют многочисленные явления, отражающие древнее состояние русского языка.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Ожегов С.И. и Шведова Н.Ю. Словарь русского языка. М., 1993.
2. Русские пословицы и поговорки / под редакцией В.П. Аникина. М., 1988.
3. Словарь древнерусского языка (XI - XIV вв.). М., 1988 - 1991. Т. I - IV.
4. Словарь русских пословиц и поговорок: сост. В.П. Жуков. М., 1967.
5. Словарь русского языка XI - XVII вв. М., 1975 - 2005.
6. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1893 - 1903.
Л.В. Лифенко
ЯЗЫКОВАЯ МАРКИРОВАННОСТЬ ДИАЛОГИЧЕСКОЙ РЕЧИ В ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ СТИЛЕ
Изменения в обществе в последнее десятилетие приводят к переменам в нравственных и культурных идеалах, что обусловливает смену языковых вкусов, стилистических процессов в литературном языке.
Одним из изменений, происходящих в коммуникативном пространстве, является широкое распространение диалога. Коммуникативная речь диалога возросла за последнее время как в устном, так и в письменном общении.
Диалог достаточно ярко иллюстрирует те процессы, которые происходят в языке. Наиболее наглядно эти процессы проявляются в средствах массовой информации, в частности в языке публицистики.
«Именно диалог (особенно непринужденный) прямо или опосредованно отражает важнейшие социальные, психологические и языковые установки собеседников. Диалогические дискурсы являются непосредственным воплощением речевых стратегий и тактик участников языкового общения» [5].
Под стратегией мы понимаем глобальное коммуникативное намерение, речевой механизм воздействия, внесение изменений в сознание адресата, коррекция его модели мира. Глобальная задача, заложенная в стратегии, достигается через реализацию речевых тактик. Тактика - это совокупность действий, направленных на достижение стратегий.
Материалом для анализа языкового оформления диалога в публицистическом стиле явились телевизионные передачи, в основе которых лежит диалог («Народ хочет знать», «К барьеру», «Гордон-Кихот», «Вечер с Т. Кеосаяном», «Честный понедельник»).
Отличительной приметой современной публичной коммуникации является ее экспрессиви-зация. Наиболее активным символом экспрессивизации речи участников телепередач выступают образные средства речи, прежде всего метафора, которой в высшей степени присущи эмотивная действительность и оценочность.
«Чтобы эмотивность была действительной, т. е. вызывала бы у реципиента метафоры отношение к ее обозначаемому, необходимо сохранение в метафоре психологического напряжения, а именно - осознание «двойственности» ее планов и прозрачность образа» [8].
С. Соловьев обращается к С. Галицкому: Объясните ради бога, если государство кормит российских крестьян, то что же тогда должен делать крестьянин? («К барьеру»).
Секундант со стороны О. Митволя: Митрофанов выступает адвокатом дьявола («К барьеру»).
Л. Иванова: Церковь должна выращивать добро («Вечер с Т. Кеосаяном»).
С. Соловьев: Наши карманы все худеют и худеют («К барьеру»).
Большую роль в метафоре играют сравнения и иносказательный параллелизм, которые «обостряют двуплановость метафоры и тем самым создают в границах привычной ассоциативной модели более ощутимый и выразительный образ» [4].
А. Хинштейн: Законы - это рельсы, по которым идет локомотив («Честный понедельник»).
А. Кучерена: Чиновничий произвол - это болезнь нашей страны, она длится веками и пора ее вылечить («Честный понедельник»).
А. Проханов: Олигархи - современные людоеды, которые съели 10 млн. людей за последние годы («К барьеру»).
Такая метафора является языковым выражением тактики обобщения, используемой участниками диалога. Доказывая свою правоту, коммуникатор подчеркивает, что негативная информация не случайна и не исключительна.
С. Соловьев широко использует метафору - иносказание: ...Болтовней, диким воровством довели страну до того, что люди не верят капитану, и это может привести к гибели всех на корабле («К барьеру»).
С. Соловьев: Чиновников стало больше, они постоянно хотят есть, и их аппетиты не падают («К барьеру»).
Участники диалога в телепередачах используют и так называемую риторическую метафору -«художественные штампы, клише» [7].
В речи она не повторяется буквально, в метафору как бы вдыхается новая жизнь, она восстанавливает ослабленный обычным употреблением свой образный потенциал [7].
С. Тарасенко к С. Полонскому: Бизнес обязан помогать государству, там, где бизнес имеет жировую прослойку, профсоюзы и трудящиеся должны добиваться, чтобы бизнес помог («К барьеру»).
В речи коммуникаторов широко распространены фразеологизмы, пословицы и поговорки.
Тина Канделлаки в адрес А. Гордона: Вы уверены в завтрашнем дне, поэтому часто женились («Гордон-Кихот»).
М. Барщевский в ответ на реплику А. Проханова: Это довольно дешевый прием («К барьеру»).
А. Кривошапко обращается к С. Галицкому: Вы выкручиваете руки производителям («К барьеру»).
А. Шлевич: Я вижу в церкви стоящими со свечкой людей - особых гонителей церкви. Это не вера, когда все массово стали верующими («Вечер с Т. Кеосаяном»).
А. Хинштейн в ответ на реплику Кеосаяна о необходимости общественного суда: Больше надо бояться страшного суда («Честный понедельник»).
А. Хинштейн: Деньги с неба не падают («Честный понедельник»). Нельзя с водой выбросить (выплеснуть) ребенка («Честный понедельник»).
Н. Усков, отвечая М. Шевченко: Это же хорошо, что кто-то «из грязи в князи («Гордон-Кихот»).
М. Барщевский о А. Хинштейне: Беда, коль сапоги точит пирожник, а пироги печет сапожник («К барьеру»).
А. Кучерена: У чиновников земля горит под ногами, когда они находятся под контролем общественности («Честный понедельник»).
М. Барш: Пузо добра не помнит («К барьеру»). Хочешь потерять друга - одолжи ему денег («К барьеру»).
Экспрессивизация коммуникации проявляется также в широком использовании участниками диалога таких выразительных средств, как повторы, синтаксический параллелизм.
Т. Кеосаян: В наше сельское хозяйство нужно вкладывать, вкладывать, вкладывать... («Вечер с Т. Кеосаяном»).
Т. Кеосаян обращается к С. Лисовскому: Если говорить о справедливой цене на продукты, давайте тогда говорить о справедливой зарплате, справедливой стипендии, справедливой пенсии («Вечер с Т. Коесаяном»).
Р. Маркова: Все, что происходит в стране, это беспредел, беспредел... («Честный понедельник»).
О. Митволь: Чиновник должен жить для своего народа и со своим народом, а не хочет пусть едет в другую страну («Честный понедельник»).
А. Хинштейн в ответ на реплику Р. Марковой: Мы говорим: плохая власть. А власть откуда? Мы говорим: плохая милиция. А милиция откуда? Из Занзибара? («Честный понедельник»).
М. Шевченко: Богатым быть - не стыдно. Красивым быть - не стыдно. Успешным быть - не стыдно («Гордон-Кихот»).
П. Астахов: Нужно закрыть течи в своем болоте. Нужно считать деньги. Нужно начинать отдавать деньги («Вечер с Т. Кеосаяном»).
Неотъемлемой частью диалогической коммуникации в публицистическом стиле является агрессия. Вербальная агрессия в публицистическом диалоге осуществляется при помощи определенных лексических единиц и речевых действий. Одной из самых распространенных стратегий, используемых участниками диалога является инвективная стратегия. Инвектива - любое резкое выступление, выпад против оппонента [3]. Инвективная стратегия в речевом отношении проявляется в виде бранной лексики и реализуется при помощи различных тактик.
Тактика «черного оппонента» заключается в наборе риторических вопросов, на которые реципиент не готов ответить.
Л. Иванова, обращаясь к О. Митволю: Вы считаете себя честным человеком? Вы считаете, что Ваша работа требует высокой квалификации? Вы считаете, что Ваша работа требует ответственности? Так сколько должен зарабатывать умный, честный, идеальный чиновник? («Честный понедельник»).
С. Лисовский к С. Галицкому: Почему цены на газ растут? Почему цены на электроэнергию растут? Почему цены на соляру растут? («К барьеру»).
С. Лисовский отвечает С. Галицкому: В чем все-таки сила государства? В количестве мяса? В количестве молока? В количестве зерна? Или в количестве магазинов? («К барьеру»).
С. Соловьев обращается к С. Галицкому: Кто хозяева сетей? Хоть один бедный человек есть среди них? Почему в Америке тот же товар дешевле? Может, там дешевле узбеки? Так их там вообще нет («К барьеру»).
Вербальная агрессия в публицистическом диалоге представляет собой речевые акты и коммуникативные ходы, направленные на причинение ущерба противнику (оппоненту). Агрессия всегда связана с отрицательной оценкой собеседника, с использованием резкой критичности, даже злобности. Обвинительность вербальной агрессии проявляется в ее атакующем характере. В связи с этим коммуниканты используют тактику «оскорбления в адрес оппонента». Она реализуется через навешивание ярлыков. Навешивание ярлыков есть не что иное, как маркирование социокультурных различий, как проявление нетерпимости к иному [1].
«Лингвистической базой ярлыка является свойство всякого наименования идентифицировать объект через определение его существенных характеристик. Именуя и давая определение объекту, мы тем самым накладываем на него определение ограничения» [8].
М. Барщевский, обсуждая тему кризиса и государственной поддержки предприятиям, говорит А. Проханову: Вы не только плохой экономист, вы вообще не разбираетесь в экономике. Вы писака («К барьеру»).
А. Проханов отвечает: А вы вообще не юрист и не адвокат («К барьеру»).
А. Хинштейн, обсуждая тему чиновничьего произвола: Такое ощущение, что все чиновники монстры и злодеи («Честный понедельник»).
С. Минаев: Получается какой-то феодализм. Чем дальше от Москвы, тем меньше перспектив. Чиновники - местные князьки («Честный понедельник»).
A. Митрофанов о приезде С. Лозаренко в США: Лох приехал из Украины, и у него отняли 100 млн.долларов («Честный понедельник»).
С. Соловьев, обращаясь к А. Митрофанову: Вы талантливый драматург («К барьеру»).
B. Алкснис к В. Соловьеву: Мы-то русские, а вы - не русские! («К барьеру»).
А. Проханов к М. Борщевскому: Вы человек власти, вы человек двора. Я человек паперти («К барьеру»).
Современная речевая культура в целом не поощряет использование грубых, бранных слов в публичной коммуникации. Однако многие коммуниканты - участники телевизионных передач -охотно прибегают к использованию разговорной и бранной лексики в публицистическом дискурсе.
А. Проханов на реплики М. Барщевского о желании Белоруссии вступить в НАТО: Это все блеф и брехня («К барьеру»).
C. Лисовский к С. Галицкому: А мы, мерзавцы, всех ходим и покупаем, покупаем... («К барьеру»).
С. Крайнев: Церковь, пока выдают фантазии за реальность, - это бяка («Гордон-Кихот»).
А. Гордон, вмешиваясь в диалог Н. Ускова и М. Шевченко: Дайте встрять («Гордон-Кихот»).
А. Хинштейн: Чиновники на местах - армия абсолютно зажравшихся морд («Честный понедельник»).
С. Соловьев: Цены будут расти, и вы ни черта не будете делать, только друг в друга будете тыкать пальцами... Давайте закроем Вас к чертовой матери... Теперь есть сговор сетей и производителей, а народу совсем хана («К барьеру»).
С. Лисовский: Без магазина мы проживем, без производителя - подохнем («К барьеру»).
Характерной чертой современного публицистического дискурса являются также окказиональные образования, причем, как на уровне слова, так и на уровне словосочетаний.
С. Минаев о последствиях кризиса в России: Менеджерье выкладывает в сеть эти кадры («Честный понедельник»).
С. Минаев: Зачем эту офисную кавалерию держали раньше, до кризиса, а не уволили? (Честный понедельник»).
С. Соловьев: С какой пьяной радости все время цены растут? («К барьеру»).
Р. Маркова о коррумпированности чиновников: Это кошмарная жуткость... («Честный понедельник»).
Л. Иванова к А. Кураеву: Оцерковление - это не вакцина («Честный понедельник»).
A. Хинштейн: Баланс честности должен быть соблюден («Честный понедельник»).
B. Талызина: К сожалению, честные и порядочные люди не в чести, а в чести воры, хапалы («Честный понедельник»).
С. Соловьев: Зажравшиеся, хапающие олигархические мальчики хапают острова, города и яхты. Уже проглотить не могут. Застревает во рту. («К барьеру»).
Еще одной приметой диалогической речи, проявляющейся особенно ярко в современном публичном дискурсе, выступают ирония и юмор. Таким образом, реализуется рационально-эвристическая стратегия. Она заключается в разумном восприятии ситуации и зачастую поглощается в речи посредством смешных, парадоксальных примеров, использования шуток. Этой стратегией особенно умело пользуется ведущий С. Соловьев, при этом разряжая обстановку, а иногда ставя участников в неудобное положение.
С. Соловьев: Прекратите употреблять термин «совесть» в приличном обществе, то есть в обществе предпринимателей.
С. Соловьев к С. Лисовскому: Почему у врагов (американцев) цена на продукты падает, а у нас растет?
С. Соловьев, принимая участие в обсуждении вопроса о судьбе русских чиновников, обращается к А. Митрофанову: Необходимо провести голосование: сразу застрелить или пусть в тюрьме помучаются? («К барьеру»).
Ирония - одна из типичных черт стиля современных российских СМИ [6]. Ирония является важным средством полемики между участниками публицистического диалога, которые, как правило, выступают как идеологические противники. В настоящее время ирония в публицистическом дискурсе характеризуется некоторым цинизмом. Однако, с другой стороны, именно ирония способна смягчить речевую агрессию.
С. Тарасов: Суровость российских законов несколько смягчается необязательностью их исполнения («Честный понедельник»).
С. Соловьев к С. Галицкому: Смотрите на меня более убедительным, влюбленным взглядом, я вам не верю («К барьеру»).
Г. Стерлигов Т. Кеосаяну: Спорить с женщиной унизительно. Она должна знать свое счастливое место («Вечер с Т. Кеосаяном»).
О. Митволь в ответ А. Митрофанову о способности депутатов решать проблемы народа: Где нужно говорить о народе? Пританцовывая в Крушевеле? В ресторане? В барделе? ... Налоговой службе дали пистолеты, они набрали денег у народа для депутатов («Честный понедельник»).
0. Митволь к А. Митрофанову: Вы очень умный, владеете двумя языками. Почему же Вас не выбрали? («Честный понедельник»).
Таким образом, особенно яркими приметами современной диалогической коммуникации выступает экспрессивизация, вербальная агрессия, ирония и юмор. Однако сопоставление дискурсов разных языковых личностей как участников диалога позволяет раскрыть социальные особенности личности, его риторические способности. Разные типы речевой культуры (элитарный, сред-нелитературный, литературно-разговорный, фамильярно-разговорный и другие) отличаются набором своих языковых маркеров.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Апресян Р.Г. Сила и насилие слова // Человек. 1997. № 5.
2. Гаврилова Г.Ф. Языковые средства и их контактноустанавливающие функции в процессе межличностной коммуникации // Активные процессы в современном русском языке: Мат-лы Всероссийк. межвуз. конф. Ростов н/Д., 2006.
3. Жельвис В.И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира. М., 1997.
4. Иванчук И.А. Экспрессивизация устной публичной речи (на материале метафоры в интервью с носителем элитарной речевой культуры. М., 2005.
5. Колокольцева Т.Н. Антропоцентризм диалога (коммуникативы в диалоге) // Вопросы стилистики. Саратов, 1999. Вып. 28.
6. Лаптева О.А. Стилистические приемы создания языковой иронии в современном газетном тексте // Поэтика, стилистика, язык и культура. Памяти Т.Т. Винокур. М., 1996.
7. Скляровская П.Н. Метафора в системе языка. СПб., 1993.
8. Телия В.Н. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Метафора в языке и тексте. М. 1988.
9. Шейгал Е.И. Вербальная агрессия в политическом дискурсе // Вопросы стилистики. Антропоцентрические исследования. Саратов. 1999. Вып. 28.
А.В. Лыков
И СНОВА Я СОЧТУ ДО ДЕВЯТИ: ЧИСЛОВЫЕ АССОЦИАЦИИ Б. АХМАДУЛЛИНОЙ
По повелению Господню чрез Моисея определены . каждый к своей работе и ношению, и исчислены, как повелел Господь Моисею.
Библия
Числительное как «часть речи, синкретичная по своей природе», совмещающая <...> признаки существительного, прилагательного, наречия, а также местоимения» [5, 3], благодаря многогранности своих лексико-грамматических свойств, дающих широкие возможности функционирования, и семантической глубине, связанной с мистическим переосмыслением чисел, широко используется в лирическом произведении для передачи «преизбыточного душевного волнения», являясь «не абстрактным математическим знаком отвлеченных и точных понятий, а живым художественным символом, обладающим известной эмоциональной выразительностью» [1, 166-167].
Символизм чисел, как и любая метафора, воспринимается с известной долей субъективизма со стороны читателя. В этой связи Р. Якобсон подчеркивает сложность и некоторую парадоксальную закономерность отношений говорящего лица и адресата: «Люди обычно проявляют более узкую языковую компетенцию в качестве отправителей речевых сообщений и более широкую компетенцию в качестве их получателей» [6, 313].
Мысль об особенностях восприятия художественного текста содержится и в утверждении: «Слушающий может гораздо лучше говорящего понимать, что скрыто за словом, и читатель может лучше самого поэта постигать идею его произведения. Сущность, сила такого произведения не в том, что разумел под ним автор, а в том, как оно действует на читателя или зрителя, следовательно, в неисчерпаемом возможном его содержании» [2, 181].
Название числа, формирующее лаконичную и емкую квантитативную метафору, обогащенную авторскими ассоциациями, может быть концептуально значимой лексемой поэтического произведения. Чаще всего в этой роли выступают имена чисел, относящиеся к сакральной культуре. Так, лексема девять в стихотворении Б. Ахмадулиной «Девять дубов» является структурно-семантической доминантой текста, его семантико-экспрессивным рефреном, объединяющим все части стихотворения. Поэтесса находит такой аспект изображения, при котором поэтическая выразительность притчи достигается рядом изящных зарисовок, связанных в единое целое регулярным вербальным повтором. Числительное девять входит в количественно-именное словосочетание, являющееся названием стихотворения - его темой. Оно же выражает количество предметов, являющихся темой каждого фрагмента, способствуя формированию живости, достоверности, законченности содержания каждого из них, что создает единую картину в аспекте темпоральной протяженности. Число девять, пронизывающее все стихи произведения, задает ему особый ритм, передает континуальность поэтического повествования, его иносказательный притчевый характер. Таким образом «нагнетается развитие речи, а затем разрешение» [3, 278].
Главными персонажами «Девяти дубов» являются братья Херхеулидзе, героически погибшие в битве при Марабде (девять плит Марабды = девять могил). Их память глубоко чтима русской поэтессой, совершающей паломничество к могиле, окруженной вниманием и любовью грузинского народа. Девять в стихотворении звучит как заклинание, призывающее не забывать погибших и не множить зла:
Мне снился сон - и что мне было делать?
Мне снился сон - я наблюдал его.
