CC BY
130
12. Блаштная ктга у творах беларусюх тсьменшкау : для дзяцей сярэд. шк. узросту / уклад. Алена Масла ; маст. Тамара Шэлест. - Мшск : Лггаратура i Мастацтва, 2009. - 152 с. : in.
УДК 141
ЯЗЫК В РОЛИ ОСНОВНОГО ОБЪЕКТА ФИЛОСОФСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Тайсина Эмилия Анваровна,
зав. кафедрой теоретических основ коммуникации, доктор философских наук, профессор Казанский государственный энергетический университет г. Казань, Республика Татарстан, Россия Emily_Tajsin@inbox. ru
В работе устанавливаются три основные задачи для исследователей в области философии языка, происходит разграничение философии науки и теории научного познания в социолингвистическом ключе, идет изучение языка в социально-историческом, логическом и гносеологическом аспектах. В классическую теорию познания на правах методологии включается лингвосемиотика. Анализ языка совершается в трех совмещающихся плоскостях: язык как основное средство познания, лингвисты как философы, философы как лингвисты.
Ключевые слова: язык; лингвосемиотика; философия; философия языка; философия науки; лингвистический поворот.
LANGUAGE AS THE MAIN OBJECT OF PHILOSOPHICAL INVESTIGATION
Taysina Emiliya,
Head of the Department of Communication Theory, DSc in Philosophy, Professor Kazan State Power Engineering University, Kazan, Republic of Tatarstan, Russia Emily_Tajsin@inbox. ru
Three main tasks for research in philosophy of language are established in this contribution. Borders are shown between philosophy of science and epistemology from socio-linguistic point of view, while language itself, in its turn, is studied in socio-historical, as well as logical and philosophical aspects. Linguistic semiotics is put forward as effective methodology for theory of knowledge. Being the main medium of cognition, language is likewise analyzed as such both for philosophers engaged in linguistics and for linguists turning out philosophers.
Keywords: language; linguistic semiotics; philosophy; philosophy of language; philosophy of science; linguistic turn.
О языке в новейшее время ученые пишут много, и в наши дни все больше.
Специальные науки о языке отделились от философии относительно недавно: в виде сравнительно-исторического языкознания и структурной лингвистики, в XIX столетии. Это отделение связывают обычно с двумя именами: Вильгельма фон Гумбольдта (сравнительно-историческое языкознание) и Фердинанда де Соссюра (структурная лингвистика). Де Соссюр был, сверх того, одним из основателей лингвосемиотики как специальной дисциплины (наряду с американским логиком Чарльзом Сандерсом Пирсом). Предшествовавшие же 25 веков продемонстрировали нам глубокое мировоззренческое родство философских и филологических (в частности, лингвосемиотических) проблем: об этом свидетельствуют труды Платона и Аристотеля, скептиков и неоплатоников, схоластов Боэция и Уильяма Оккама, грамматиков Пор-Рояля, эмпириков и рационалистов нового времени. Затем произошел некий интеллектуальный сдвиг: язык стали пристально изучать не-гуманитарии, в частности, математики и физики, даже инженеры...
В последние десятилетия лингвистическая философия, развивающаяся в англосаксонском мире, опираясь на идеи «позднего» Витгенштейна, стала, кроме прочего, и своеобразной онтологией. Лингвистическая философия - это «средний этап» трансформаций аналитической философии, каковая вышла из логики Готло-ба Фреге, содержавшей проект создания идеального языка в виде вычислительной процедуры. «.Этот концептуальный сдвиг. основан на новом понимании роли языка, который начинает рассматриваться как исчисление, аналогичное математическим теориям». [1]. Программа Фреге никогда не была ориентирована на прояснение сущности языка. То была возрожденная идея Лейбница о Mathesis Universalis как единстве исчисления умозаключений и языка науки. Логика соединила формы мышления с формами языка.
Г. Фреге заложил основы логической семантики, отделив в логике средства выражения (синтаксис) от их содержания, а в самом содержании значение - от смысла. (На самом деле, последнюю проблему пока нельзя счесть решенной).
По Ф. де Соссюру, наука о языке должна иметь уже три части: синтактику (отношения между знаками), семантику (отношения между знаком и значением) и прагматику (знаки в мире человека). Поистине, использование языка не ограничивается утверждениями и отрицаниями; вопросы, нормативы и другие нереферен-циальные выражения невозможно редуцировать к одному типу функционирования. Однако неопозитивизм поставил как раз такую цель. В ХХ веке, как известно, начинается процедура «терапии» языка, простертого на прокрустовом ложе логического синтаксиса и логической семантики.
В последние десятилетия ХХ в. аналитическая философия объединилась с философией языка, а та, в свою очередь, из позитивистской (кантианской) методологии превратилась в мировую схематику, в которой все элементы (мира) предстали одновременно в качестве форм языка.
В итоге двух этапов развития лингвистического поворота в европейском сознании и культуре утвердилось несколько максим, из которых наиболее известна следующая: язык - предельное основание мышления и деятельности. Сегодня всему читающему миру известны афоризмы типа «Сущность человека покоится в языке» или «Язык - дом бытия» (Хайдеггер).
Можно приветствовать такое возвращение, в исследовательских целях, -не столько к Канту, сколько к мегалитическому комплексу Аристотеля: логика, она же онтология, она же гносеология, лингвистика и семиотика. Еще римский
стоик I в. н.э. Корнут подчёркивал параллелизм между категориями Аристотеля и грамматическими элементами греческого языка. Поэтому можно утверждать, что создавать вышеупомянутый «мегалит» Аристотелю повелевал родной язык.
Развитие философии, науки и философии науки последовательно происходило: а) путем направления усилий выдающихся мыслителей-философов (например, Платона, Аристотеля, Гоббса, Локка, Гегеля, Энгельса, Фреге, Хайдеггера, нео- и постпозитивистов, постмодернистов, других современных авторов) к анализу языка; б) путем выхода на мировоззренческий уровень специалистов-лингвистов (таких как В. фон Гумбольдт, Ф. де Соссюр, Э. Сепир, Б. Уорф, многие отечественные ученые, такие, как И. Бодуэн де Куртенэ, В.В. Виноградов и другие); в) в результате «лингвистического поворота», совершенного на общем пути философии науки (Л. Витгенштейн и другие).
Сегодня в этом смысловом поле мы имеем для исследования три взаимосвязанных задачи: 1) проекция основных западноевропейских философских направлений на понимание языка [философы рассуждают о языке]; 2) выяснение философских основ главных направлений западноевропейского языкознания XIX - начала XXI вв. [лингвисты выступают как философы]; 3) целенаправленное построение теории познания при помощи лингвосемиотики и философии языка [используя как эвристические возможности возрождения концептуального комплекса, созданного Философом, так и современные достижения]. При всем мировоззренческом многообразии существует практическая возможность проследить развитие отношений философии и языка, философов и языковедов.
Прошлый век продемонстрировал не только превращение долгого антропологического (в сущности кантианского) поворота в лингвистический поворот, но и парадоксальное сближение на основе повышенного философского интереса к языку двух оппонирующих направлений, экзистенциализма с его онтологией и позитивизма с его методологией, в результате чего успехи философии языка оттеснили классическую эпистемологию и даже общую теорию познания. Язык стал приоритетным объектом исследования ученых, и не только гуманитариев, но и «технарей» (каким был сам Витгенштейн в начале пути), и математиков, и естествоиспытателей...
Мы можем легко принять, что язык является основным средством познания как такового, и не только научного. Это билатеральная сущность, чьей субстанцией следует признать смысл, а формой проявления - материальный акусти-ко-артикуляционный комплекс или его корреляты (письмо, иероглифика и пр.). Есть ли в таком постулате нечто проблематичное? Одинакова ли языковая картина мира для принимающих данное определение людей разных мировоззрений, различных типов рациональности?
Обратим внимание: в философской литературе отсутствует строгое и одновременно общепризнанное определение того, что именно считать средством познания. Классическая гносеология рассматривала язык не в качестве коммуникационного кода, средства общения, как лингвистика, и не в качестве универсальной формы культуры, на манер искусствоведения, - но преимущественно в когнитивном аспекте, в роли спутника (одинокого локкианского) субъекта познания, наблюдающего объект; это язык-для-себя, фиксатор и манифестант уединенной мысли.
Укажем попутно на серьезное различие общей теории познания и эпистемологии. Сошлемся на мнение современного философа науки, лауреата премии президента Британского общества в этой области Статиса Псиллоса.
«Размышления об истине развиваются в двух направлениях. Первое - утверждение, что истина есть объективное качество наших убеждений, благодаря которым они соответствуют миру. Истина соединяет наши мысли и убеждения с какой-то внешней реальностью, придавая им тем самым репрезентативное содержание. .Второе направление принимает, что истина - это оценочное понятие: оно суммирует нормы правильно построенного утверждения или убеждения: сказать об убеждении, что оно истинно, значит сказать, что иметь его эпистемологически верно, или доказательно [оправдано]».
«Различие между не-эпистемической (общегносеологической.-Э.Г.) и эпи-стемической концепцией истины становится зримым, когда мы мыслим в терминах сократовского парадокса [из диалога] Евтифрон: то ли утверждения являются истинными потому, что они признаны за истинные [лицензированы] набором норм [правил] - то ли они признаны [лицензированы] набором норм [правил] в качестве истинных, потому что они истинны». [2].
Справедливости ради, надо упомянуть, что в отечественной литературе образ философии науки по-прежнему связан с эпистемологией или, по крайней мере, с научно-теоретической системой, той или иной, а не только с практической деятельностью ученого в лаборатории. Хорошо или плохо, это - так. В итоге мы ошибаемся в своей оценке деятельности так называемых постпозитивистов, они же историки и философы науки, полагая, что их критика неопозитивизма, он же логический синтаксис и логическая семантика, сближает наши позиции. [3]. В действительности, философской платформой «нашей» эпистемологии было и осталось гегельянство, а философии науки и в ее рамках позитивизма, всего позитивизма - кантианство. Эти основания совпасть не могут. Коротко говоря, оптимистическая гегелевская философия - это наука о совпадении предельных основ бытия и познания (так было и у Философа, только совершенным состоянием Аристотель считал покой, а Гегель - движение); а кантианская и любая неокантианская философия - учение о «распадении», о драматическом обособлении разума и «вещи-в-себе».
Парадокс состоит в том, что неотличимородственная аналитической философии языка философия науки в конце ХХ века отказалась быть теорией вообще, а близкородственная философии языка семиотика совершила культурологический крен, вплотную перейдя от лингвистического анализа к исследованию мифов, символов, ритуалов, метафор и т.п. и тем потеряв, как кажется, в академической строгости, которая была присуща лингвосемиотике со времен первых максим, сформулированных Аристотелем.
С определенной точки зрения, а именно, лингвосемиотической, эти дивергенции становятся более понятными. Теория научного познания (эпистемология) так относится к современной западной философии науки, как семантика к прагматике. Семантика, изучающая отношение знаков и смыслов, - самая «теоретичная» и ригористическая часть семиотики, в ней самые высокие абстракции, строгая логика, определенные уровни, формы и т.д. Она нацелена на познание и раскрытие сущности. Прагматика же имеет дело с содержательной стороной коммуникации, она изучает отношение знаково-символических систем к реальному эмпири-
ческому человеку. В ней больше вольностей, единичностей, игры, больше ситуа-тивности, чем системы. Так же соотносятся первый и второй этапы развития лингвистического поворота («ранний» и «поздний» Витгенштейн). Это значит, что в любом случае объектом исследования выступает язык, но только для неопозитивизма это особый функциональный стиль, искусственный язык науки, а для постпозитивизма это естественный разговорный человеческий язык с его богатейшей прагматикой.
Можно построить некие графики, схематически изображающие особенности понимания языка в его когнитивной роли представителями математических, естественных и инженерно-технических наук, с одной стороны, и представителями социо-гуманитарных наук, и в том числе - философии, с другой стороны. В тезисном виде эти идеи были изложении автором на Российском Философском конгрессе, проходившем в г. Новосибирске в августе 2009 г.
Первый график изображает язык в роли посредника между субъектом и объектом; собственно, это разомкнутый «семиотический треугольник». Он призван проиллюстрировать, как себе представляют роль языка философы науки негуманитарии. Простота здесь лишь кажущаяся. Подобный же рисунок изображает связь кругов пифагорейского числового Универсума.
В свое время Филон Александрийский был убежден, что вся теория чисел заимствована из Пятикнижия Моисея. Тора (Танах) сформировался в целостное писание в VI в. до н.э., как раз когда древние евреи были отпущены из вавилонского плена по указу царя Кира (537 г. до н.э.), а Пифагор путешествовал по Востоку. Создав впоследствии собственную школу, он стал объяснять своим ученикам - «математикам» теорию числового Универсума. Она опирается на числовые соотношения три - трижды-три - разделенного круга.
«Круг Универсума - это геометрический базис древнееврейской Торы и христианской «триады», главный исток пифагорейской «тетракиды» с ее многообразной числовой символикой». [4]_
1 Всеобщий (универ- Единое, Всеобщий (универсальный)
3 сальный) круг род
9=33 Большой круг Общий род
27=9-3 Средний круг Особенный вид
Малый круг Единичный индивид
Все сущности (категории) в универсуме изображаются соединенными в горизонтальные ряды, как на нашем первом рисунке.
На втором графике не просто изображен медиатор в силлогизме: этот рисунок символизирует и «третьего человека» Аристотеля, каковой «третий» («чет-
вертый» и т.д.) человек на каждом уровне концентрических орбит должен становиться «объемнее», составляя среду для предшественников.
Аристотель, как известно, выступил против учения Платона о безусловной независимости идей (например, идеи человека) от вещей (например, от эмпирического, конкретного человека) по бытию.
Платон считал, что общее образует особый мир, отдельный от вещей и самобытный. Но «между каждой отдельной вещью и ее «идеей» должно существовать нечто сходное и общее для них обеих». [5]. Аристотель утверждает: если по отношению к миру чувственных вещей допустить отдельный от него мир «идей», то «точно так же по отношению к тому общему, что имеется между миром вещей и миром «идей», должен быть допущен - в качестве вполне самобытного - новый мир идей». [5]. И если в силу сходства мира вещей с первым миром «идей» оказалось необходимым предположить второй мир «идей», то на том же основании - в силу сходства второго мира идей с первым, а также с миром чувственных вещей -необходимо предположить существование чего-то общего между ними, т.е. существование особого третьего мира «идей». При последовательном развитии этой аргументации приходишь к выводу, что над областью чувственных вещей высится не один платоновский самобытный мир «идей», а бесчисленное множество таких миров, все более общих.
Наш второй рисунок изображает язык в роли такой всеобщей среды, или «океана» (М. Хайдеггер), в который человек погружен таким образом, что не различает, где «верх» - образы сознания, и где «низ» - объективный мир ... Это универсальная способность языка служить фоном, общим топосом, или общей местностью бытия и познания. Так видится язык гуманитариям.
Одна из вечных проблем наук о языке - его происхождение, либо из подражания природе ("physei"), либо по установлению, конвенционально ("thesei"). Переходя из тысячелетия в тысячелетие, (рас)суждение о соотношении естественного, подражательного, миметического (непроизвольного) и условного («сделанного», договорного, произвольного) стало основной лингвофилософской синтагмой, которая играет роль альфы, омеги и канвы всех соответствующих исследований с тех пор и до наших дней.
Иногда утверждают, ссылаясь на Диогена Лаэрция, что антитеза между «природой» и «соглашением» впервые была высказана Архелаем, учителем Сократа. Источником этой антитезы могут считаться и сохранившиеся фрагменты из трактата «Об истине» софиста первой генерации Антифонта. Однако в «Законах» (690 Ь) Платон дает понять, что автором её он считает фиванского поэта Пиндара, занимавшего первую позицию. Демокрит же применил антитезу "physei" - "ШеэеГ' к такому общественному «институту», как язык.
От Материалиста скорее ожидаешь поддержки в защиту первой позиции. Однако нет; в этом вопросе он поддержал конвенционалистов, т.е. более прогрессивную точку зрения. Язык возникает "thesei", по соглашению, считает Демокрит.
«267. Прокл т Сга1 Демокрит. говорит, что имена - по установлению, и доказывает это четырьмя эпихейремами:
1) на основании одноименности. Ибо различные вещи называются одним и тем же именем. Следовательно, имя - не по природе.
2) на основании многоименности. Если различные имена прилагаются к одной и той же вещи, то они равнозначны между собой, что невозможно [если имена - по природе].
3) на основании перемены имен. Ибо каким образом мы переименовали Аристокла Платоном, Тиртама же - Теофрастом, если имена - по природе?
4) на основании недостатка подобных [имен]. Почему от «мышления» мы говорим «мыслить», а от «справедливости» мы уже не производим [подобным же образом] другого имени? Следовательно, имена - по случаю, а не по природе». [6].
Примером рассуждений на эти темы является диалог Платона «Кратил».
[7].
Платон, устанавливая функции языка, колеблется в отношении дилеммы "physei" - "thesei". Выразительность языковых знаков не просто наглядна, но и не вполне абстрактна. Сократ в «Кратиле» глубокомысленно замечает, что имя-изображение, хотя и стремится к тождественности со своим объектом, не может быть буквальным его копированием. (432 д). «Да ведь смешные вещи, Кратил, творились бы с именами и вещами, которым принадлежат эти имена, если бы они были во всем друг другу тождественны. Тогда все бы словно раздвоилось, и никто не мог бы сказать, где он сам, а где его имя» [7]. Имя не есть абсолютное совпадение с вещью или ее эйдосом; субстанционально слова, фонемы, слоги не имеют тождества ни с мыслью, ни с ее объектом. Эта идея высказывалась еще софистами, например, Гиппием, согласно платоновскому диалогу «Протагор»: слово не связано с бытием, не совпадает с ним; в противном случае это было бы одно и то же. Если нет абсолютной истины, а значит, все ложно, то язык приобретает безграничную власть, делает вывод мудрый софист. Сам Протагор также решал эту проблему, хотя в других выражениях. Но, может быть, важнее, что в «Кратиле» Платон без колебаний приписывает языку орудийную силу (сравнивая имена с применяемыми в ремеслах цельными, нерасколотыми буравами и челноками). Язык - органон, орудие мысли.
Исследование именно этой пер-локутивной функции составляет сегодня основную задачу философии языка.
В 1955 английский философ Дж. Л. Остин прочел в Оксфорде курс лекций, содержавший теорию «речевых актов». Лекции были опубликованы в 1962 в виде книжечки "How to do things with words". Он показал, что любое значащее (осмысленное) выражение представляет собой коммуникативное действие, которое он назвал locutionary act, локутивный акт. Язык в таком амплуа действует логически, передает некие истины коммуникатору. Locutionary act, утверждает Остин, не может быть вполне отделен от того, что он называет illocutionary act, иллокутивный акт. Сегодня под этим понимают социокультурные детерминанты, предпосы-лочное знание, или скрытое, tacit knowledge, личностное знание. Ситуация, в которой производится высказывание, и которую Остин называет целостным речевым актом, всегда одновременно locutionary and illocutionary. Но есть еще одно амплуа у языка: уже самим выбором чего-то, что мы хотим сказать, и пропуском чего-то другого, мы оказываем несомненное влияние на тех, кто читает или слушает. Это тот самый перлокутивный акт, perlocutionary act, или metamessage, ме-тапослание (в терминологии Д. Таннен, [8]): орудийная преобразующая сила, «тирания» языка, его, можно сказать, волевое усилие, изменяющее жизнь человека в социуме.
Слово всегда обладало могуществом в мире. В июле-августе 2008 года автору посчастливилось быть участником XXII Всемирного Философского Конгресса, проходившего в Южной Корее. Почти дословно запомнился пленарный доклад Президента Конгресса и на тот момент Президента Международной Федерации философских обществ, выдающегося датского философа Питера Кемпа. Он говорил о роли языка философов в обществе и языка вообще - как силы, немилитаристской, не-экономической, не-технологической, но огромной! Peter Kemp заявил следующее: «.. .The only power we have is the power of the word... "La parole est mon royaume", and I am not ashamed of it. .Philosophical argumentation and reflection constitute a non-economical, non-technological and non-military power by the word that is capable of challenging the other powers exposing lies and illusions, and proposing a better world as dwelling for humanity». [9].
В заключение вернемся к нашим иллюстрациям. Если основные науки рассматривать как «первую навигацию», служащую естествознанию, то нам не уйти от образа печати на воске или зеркала в классической гносеологии, что не помешает использовать для изображения самого языка первый график: язык в роли посредника между ученым и его объектом. В ходе «второй навигации», метафизики, языковые единицы сливаются с идеями, и величественно-спокойный образ вечного солнца-истины можно представить в виде второго рисунка, только ани-мированного: излучающего волны света. Остается еще одна навигация: «третья», коммуникация. Тогда данный анимированный график будет интерпретироваться иначе: как «место силы», или «место воли», где импульсы идут от основной могущественной универсальной субстанции. да, языка.
С интерпретацией языка как орудия в руках субъекта, как силы, преобразующей объект, связан тот факт, что философ (как и любой гуманитарий) недолго может оставаться «лишь» гносеологом: глубокие размышления обязательно приводят его к вопросам социальным: коммуникации, этики, политики и т.д. Ср.: «Philosophizing is never totally neutral. We philosophers have a responsibility to know how we do things with words». Peter Kemp.
Литература
1. Суровцев В.А. О логико-философских взглядах Готлоба Фреге / Готлоб Фреге. Логико-философские труды. - Новосибирск: Сиб. унив. изд-во, 2008. - 283 с. - С. 7.
2. Psillos, Stathis. Philosophy of Science A - Z. Edinburgh Univ. Press. -2007. - 280 р. - P. 247; 248- 249.
3. Лекции по философии науки: Учебное пособие /Ред. В.И. Пржилен-ский/ - М.: ИКЦ «МарТ» - Ростов н/Д.: Изд. Центр «МарТ», 2008. Серия «Учебный курс». - 544 с. - С. 3-4.
4. Зиновьев А.В. Магия Апокалипсиса. - Саранск: «Поиск», «Норд», 1990. - С. 44; 48.
5. Асмус В. Метафизика Аристотеля // Аристотель: соч. в 4-х т. - М., 1975. - Т. I. - С. 8-9.
6. Фрагменты Демокрита. Малый диакосмос // Материалисты Древней Греции. - М.: 1955. - 238 с. - С. 151-152.
7. Платон. Сочинения. В 4-х т. T.I. - М.: «Мысль», 1994. - С. 480.
8. Tannen, Deborah. That's not what I meant! How Conversational Style Makes or Breaks Relationships. - Ballantine books, N.Y. 1987. - 210 р. - Р. 16.
9. XXII World Congress of Philosophy. Opening Ceremony. Wednesday, July 30, 2008. - www.wcp2008.or.kr
УДК 882.6.09-3
К ВОПРОСУ О САМООРГАНИЗАЦИИ ЛИТЕРАТУРНЫХ ЖАНРОВ: ОТ ХАОСА К СТРУКТУРЕ И СИСТЕМЕ ЧЕРЕЗ ИННОВАЦИОННЫЕ (АВТОРСКИЕ) ЖАНРЫ
Ткачева Полина Павловна, докторант БГУ, кандидат филологических наук, доцент Белорусский государственный университет, г. Минск, Белоруссия polynom@newman.bas-net.by
Самоорганизация явилась тем мостиком, который позволил соединить воедино различные по своим законам и развитию системы живой и неживой природы. Однако, сделав шаг от неживой природы в сторону человека, ученые приблизились лишь к анализу биологических систем, таким образом, объединение всех процессов не завершено по сегодняшний день. За кадром остался один из основных процессов, а именно создаваемое человеком искусство - тот пласт, где, на наш взгляд, самоорганизация присутствует также. В связи с этим в данной работе основное внимание уделяется анализу процессов самоорганизации в литературе и роли инновационных жанров в этом процессе.
Ключевые слова: самоорганизация; литературные жанры; хаос; структура; система.
TO A QUESTION ON SELF-ORGANIZATION OF LITERARY GENRES: FROM CHAOS TO STRUCTURE AND SYSTEM THROUGH AUTHOR'S INNOVATIVE GENRES
Tkachova Polina,
DSc student BSU, Cand. of Phylol. Science (PhD), Docent Belarusian State University, Minsk, Belarus polynom@newman.bas-net.by
Self-organization was that bridge which has allowed to connect together various under the laws and development of system of the alive and inanimate nature. However, having made a step from the inanimate nature to a human, scientists have considered only biological systems, not having finished process of generalization and connection together all processes. For the staff there was one of the basic processes of human creativity - art, created by the person, culture - that layer where, in our opinion, self-organization is present, also as well as in complex systems (physical, chemical, biological etc.).
Keywords: self-organization; literary genres; chaos; structure; system.
