CC BY
385
I. проблемы теоретической лингвистики
язык в философской концепции г.в. лейбница
р.с. АЛИКАЕВ
LANGUAGE iN THE PHiLOSOPHiCAL CONCEPT OF G.W LEiBNiZ
R.S. ALiKAEV
В статье рассматривается статус языка в лингвофилософской концепции Лейбница. В этом аспекте особое внимание уделяется статусу слова в языке, соотношению понятий язык и разум, язык и мысль.
The article considers the status of language in lingvophilosophical concept of Leibniz. In this respect, particular attention is paid to the status of the words in the language, the relation of concepts language and mind, language and thought.
Ключевые слова: лингвофилософская концепция Лейбница, язык и разум, язык и мысль, немецкое Просвещение.
Keywords: lingvophilosophical concept
of Leibniz, language and mind, language and thought, the German Enlightenment.
В Просвещении, представляющем собой целостную модель культурного развития европейских стран со второй половины XVII века, проблема слова и языка занимает одно из центральных мест.
В конце XVII - начале XVIII столетия и в Германии с особой остротой встают вопросы языка. Речь идет не только о формировании нормы национального литературного языка, но и о функциональных возможностях родного языка, о путях его внедрения во все сферы жизнедеятельности немецкого общества, в частности о его конкурентоспособности в тех областях, где в европейском масштабе все еще доминировала латынь.
Для немецкой концепции лингвофилософии Просвещения важным является личность Готфрида Вильгельма Лейбница, признанного энциклопедиста эпохи, основные труды которого были подготовлены в конце XVII столетия, но в своем большинстве опубликованы только в течение XVIII столетия, оказывая существенное влияние на формирование лингвофилософских видений языка в Германии эпохи Просвещения. К тому же Лейбниц, как представитель рационалистской философии, является классическим образцом постановки и исследования философских и общих вопросов языка.
Впервые к проблеме языка, а вместе с ним и слова, Лейбниц обратился в работе «Новые опыты о человеческом разумении» [2], в которой третья книга называлась «О словах»[3].
Работа Лейбница (написана в 1704, опубликована в 1765) была задумана как критический ответ на книгу Джона Локка «Опыт о человеческом разумении» (1690)
и написана в античных традициях в виде диалога между двумя условными персонажами: Филалетом, представляющим Локка, и Теофилом, выражающим суждения автора, что скорее является средством системного изложения собственных мыслей Лейбница.
В первой главе работы Лейбниц утверждает, что только человек обладает специфическими органами для воспроизведения членораздельных звуков, которые называются словами (3: 3). Важно обратить внимание на сочетание «членораздельные звуки» как особая способность человека. Отмечая, что звуки издают и другие представители животного мира, Лейбниц подчеркивает специфику человеческих звуков: «Только человек способен пользоваться этими звуками как знаками внутренних мыслей, чтобы таким образом они смогли делаться известными другим [людям] [3: 4]. Как видно из приведенной цитаты, звуки, по мнению Лейбница, особым образом кодируют мысли в форме слов и посредством этого транслируют и актуализируют их для других носителей языка, вводя в познание вещей.
В дальнейших своих суждениях Лейбниц приходит к мысли о том, что необходимость заставить себя понять есть причина создания языка («.. .без желания заставить себя понять мы действительно никогда не создали бы языка» [3:4]. Лейбниц отмечает, что человеческое мышление носит в основном вербальный характер, в процессе формирования мысли человек все время прибегает к словам как систематизирующим суждения средствам: «Но, будучи создан, язык служит человеку также для того, чтобы рассуждать наедине с самим собой как благодаря тому, что слова помогают вспоминать абстрактные мысли, так и благодаря пользе, которую он извлекает, прибегая при рассуждении к помощи знакам и глухих мыслей» [3:4]. Предпочтительными являются обозначения общих идей, не всегда необходимо обозначать конкретные идеи как «ничто», «невежество», «бесплодие», для этого существует понятие «отрицательные (prrvatives) идеи» [3:5].
Лейбница интересует вопрос о том, как слова приспособлены к выражению идей, выступая в качестве их знаков, т.е. речь идет о мотивированности и произвольности языкового знака. В связи с этим он пишет: «.это произошло не благодаря какой-нибудь естественной связи между некоторыми членораздельными звуками и некоторыми идеями (так как в подобном случае существовал бы только один язык), но по произвольному установлению, в силу которого такое-то слово было сознательно выбрано знаком такой-то идеи». «Я знаю, что в схоластической философии, да и вообще принято говорить, что значения слов произвольны (ех ГшйШо). И действительно, они вовсе не определяются в силу естественной необходимости, но они все же определяются иногда по естественным основаниям, в которых имеет некоторое значение случай, а иногда по моральным основаниям, где имеет место выбор» [3:8].
Для Лейбница язык является инструментом познания «происхождения, обычаев и древностей Европы», он окажется в силу своей специфики особенно полезным «при объяснении происхождения народов».
Значения слов относятся Лейбницем к их формальной стороне, т.е., как он пишет, «значению их, общему в различных языках» [3:16]. Уточняя эту мысль, он отмечает, «что когда человек говорит с другим человеком, то он хочет выразить свои собственные идеи, т.к. слова не могут применяться им к тому, чего он не знает. И пока человек не получит идей из собственного опыта, он не может допустить, что они согласуются с качествами вещей или с понятиями других людей» [3:16]. Вывод
из всего этого заключается в том, что «мы стараемся располагать слова, как это делают другие, довольствуясь верой, что в случае необходимости мы сумеем усвоить их смысл. Таким образом, мы являемся лишь переводчиками мыслей или передатчиками слов другого, совершенно так, как если бы это было письмо.» [3:16].
Слово, по мнению Лейбница, имеет «двоякое употребление» в человеческой деятельности: «Первое заключается в закреплении наших собственных мыслей, для того чтобы помочь нашей памяти, благодаря чему мы в состоянии говорить сами с собой; другое употребление заключается в сообщении наших мыслей другим с помощью слов». При этом «слова - отметки (notae) для нас (чем могли бы быть и цифры или алгебраические символы) и знаки для других; слова употребляются в качестве знаков как для того, чтобы применить общие правила к жизненному обиходу или к индивидам, так и для того, чтобы найти или проверить эти правила; первое употребление знаков есть гражданское, второе - философское» [3:69]. Под гражданским понимается «пользование ими в обычных разговорах в обиходе гражданской жизни», а философское употребление - есть «употребление, которое служит для сообщения точных понятий и для выражения в общих предложениях достоверных истин» [3:69].
Представление о символическом значении звука находит свой отклик и в суждениях Лейбница. Он считает, что определенные звуки оформляют слово на основе присущих им от природы возможностей выражать различные инстинкты и эмоции. Именно эта страта лексики свидетельствует об особых номинативных стратегиях в человеческом языке (независимо от конкретного языка), выраженных в первичных коренных словах (в терминологии Лейбница). Он пишет: «.Но если предположить, что наши языки производные, то в основе они всё же имеют в себе нечто первичное, обнаруживающееся у них в связи с возникновением коренных слов, образовавшихся в них впоследствии случайным образом, но по физическим основаниям. Примером этого являются слова, означающие звуки животных или происходящие от них» [3:11]. Отсюда он делает вывод о том, что за конкретным звуком закреплен конкретный инстинкт, что также находит свое выражение в соответствующих словах языка: «В самом деле, по-видимому, руководствуясь естественным инстинктом, древние германцы, кельты и другие родственные им народы употребляли букву r для обозначения бурного движения и шума, какой производит этот звук. Но подобно тому, как звук г, естественно, означает бурное движение, звук l означает движение более мягкое.» [3: 12], т.е., по мнению Лейбница, «в происхождении слов есть нечто естественное, указывающее на некоторую связь между вещами и звуками и движениями голосовых органов». Однако, понимая несостоятельность такого утверждения, он пишет, что такую связь не везде можно установить (например, «лев» (lion), «рысь» (lynx), «волк» (loup) отнюдь не означают чего-то нежного), полагая, что и в этих случаях имеет место выражение какого-нибудь качества (например, скорость). Он отмечает также, что не все можно объяснить на основе современных форм в силу того, что «.большинство слов чрезвычайно преобразилось и удалилось от своего первоначального произношения и значения» [3:13].
Лейбниц на протяжении всей работы постулирует тесную связь языка и духа, языка и разума, делая общий вывод о том, что «языки - это поистине лучшее зеркало человеческого духа и что путем тщательного анализа значения слов мы лучше всего могли бы понять деятельность разума» [3:67]. Эта же идея впервые сформулирована в его работе «Размышления об употреблении и улучшении немецко-
го языка» (Unvorgreifliche Gedanken betreffend die Ausubung und Verbesserung der deutschen Sprache“, написана около 1697 г., опубликована посмертно в 1717 г.) [5]. В маленькой работе, посвященной сути идеи, можно также найти представление Лейбница о назначении языка: «.язык выражает мысли и истины.» [4:41].
В рамках лингвофилософских суждений Лейбница мы находим ряд интересных соображений чисто лингвистического характера, которые достаточно оригинальны и перспективны в качестве постановки вопросов для дальнейшего развития лингвистической мысли в последующие эпохи.
Прежде всего, идея об исторической эволюции языков и происхождении отдельных языковых групп.
Идея исторической эволюции языка, тесно связанная с мыслью об едином источнике его происхождения, присутствует в следующих высказываниях Лейбница: «.Что же касается давно существующих языков, то мало таких, которые не были бы чрезвычайно изменены в настоящее время. Это становится очевидным, если сравнить их с сохранившимися древними книгами и памятниками.» [3:9]. «Между тем язык, или диалект, этих древних готов чрезвычайно отличен от современного германского, хотя основа языка одна и та же. Древнегалльский еще более отличался от него, если судить по языку, наиболее приближающемуся к подлинно галльскому, который мы встречаем в Уэльсе, Корнуэльсе и Нижней Бретани; ирландский еще более отличается от него и обнаруживает следы еще более древнего британского, галльского и германского языков. Между тем все эти языки происходят из одного и того же источника и могут рассматриваться как различные видоизменения одного и того же языка, который можно было бы назвать кельтским. идя дальше, чтобы охватить также происхождение как кельтского и латинского, так и греческого, имеющих много общих корней с германскими или кельтскими языками, можно было бы предположить, что родство это объясняется общим происхождением всех этих
народов, ведущих свое начало от скифов......Это является выводом из гипотезы,
предполагающей, что европейцы пришли из Азии. .Сарматский язык (предполагая, что это славянский), по крайней мере, наполовину либо германского происхождения, либо происходит от языка, общего с германским» [3:10].
Другая идея заключается в том, что общие структурно-содержательные показатели в разных языках могут быть результатом соприкосновения народов на определенных этапах их исторического развития или являются следствием глобальных миграционных процессов: «.Но все эти скифские языки имеют много общих корней как между собой, так и с нашими языками. Даже арабский (в который надо включить еврейский, древнепунический, халдейский, сирийский и эфиопские языки абиссинцев) имеют их в столь большом количестве и они столь очевидно похожи на наши, что этого нельзя приписать одной только случайности, ни даже одним только сношениям, а скорее всего переселениям народов» [3:11]. В данном положении Лейбница кроется идея о языковой семье, включающей ряд близкородственных языков, объединенных общим происхождением, о чем и свидетельствуют закономерные корреспонденции языковых единиц внутри них, которые не могут быть результатом случайностей.
Лейбниц формулирует общий вывод: «Таким образом, здесь нет ничего, что противоречило бы, а не подкрепляло бы скорее теорию об общем происхождении всех народов и об одном первичном коренном языке» [3:11].
Оптимистично звучит и другой вывод Лейбница, касающийся перспектив лингвистической работы: «Со временем будут записаны все языки вселенной и составлены словари их и грамматики и будет произведено сравнение всех языков.», что «будет иметь важное значение как для знания вещей, так как названия очень часто соответствуют свойствам вещей., так и для познания нашего духа и чудесного разнообразия его деятельности» [3:71].
Не вдаваясь в дискуссию по поводу степени достоверности приведенных фактов, отметим, что изложенные выше суждения Лейбница представляют собой своего рода постановку задач для дальнейших изысканий в области языка, что чрезвычайно важно для развития лингвистической науки в последующие эпохи.
Интересны наблюдения Лейбница относительно искусственных языков, о принципах, положенных в их основу, об особенностях их структуры. Он пишет:«Языки образуются также благодаря сношениям различных народов между собой как путем безразличного смешения соседних народов, так и - это наиболее частый случай -принимая за основу один из них, который коверкают, смешивают и портят, пренебрегая его законами и изменяя и даже прибавляя к нему другие слова. La lingua Franca, которым пользуются в торговле в области Среднеземноморского бассейна, создан из итальянского без всякого внимания к его грамматическим правилам. Один армянский доминиканец, с которым я беседовал в Париже, составил себе или, может быть, научился у своих собратьев своего рода lingua Franca, образованному из латыни, который я находил достаточно понятным, хотя в нем не было ни падежей, ни времени, ни флексий;. Ученый французский иезуит патер Лаббе, известный многими своими трудами, создал язык, в основу которого он положил латинский; язык этот более легок и имеет меньше грамматических правил, чем наша латынь, но он более правилен, чем lingua Franca» [3:8-9].
Идея универсального языка также отвечает философским принципам рационализма. Лейбниц склонен к мысли о необходимости создания универсального языка, в котором содержание единиц могло бы открываться разумом путем простого исчисления, как это делается в точных науках. В работе, посвященной универсальной науке или философскому исчислению, он пишет: «Если бы существовал какой-то точный язык (называемый некоторыми Адамовым языком) или хотя бы истинно философский род писания, при котором понятия сводились к нему алфавиту человеческих мыслей, тогда все, что выводится разумом из данных, могло бы открываться посредством некоторого рода исчисления, наподобие того, как разрешают арифметические или геометрические задачи». Этот универсальный язык представляет собой «сокращенный и наиболее обобщенный анализ человеческих мыслей» [4:104-105]. С этой идеей тесно связана идея о принципах структурирования научного языка, который был так актуален для молодых становящихся литературных языков народов Западной Европы, где, как известно, безраздельно господствовала все еще латынь как язык европейской науки. По мысли Лейбница, достаточно «установить значения слов хотя бы в каком-нибудь одном научном языке и прийти к соглашению относительно них, для того чтобы эта вавилонская башня была разрушена» [3:72]. В реальности же значения слов в научных трактатах неустойчивы, отличаются «умышленной непонятностью, возникающей либо от присвоения обычным словам необычных значений, либо от введения новых терминов без объяснения их» [3:77].
Можно утверждать, что уже в работах Лейбница звучит идея типологии языков как постановка вопроса с указанием значимости ее для объяснения этногенеза народов: « Я желал бы, чтобы ученые поработали также над уэльским, бискайским, славянским, финским, турецким, персидским, армянским, грузинским и другими языками, чтобы лучше установить гармонию между ними, которая, как я только что сказал, окажется особенно полезной при объяснении происхождения народов» [3:16]. Для этих же целей должна служить этимология: « Я уже не говорю о происхождении народов, которое можно узнать при помощи основательных этимологий, лучше всего достигаемых сравнением языков» [3:71]. Степень достоверности этимологии конкретного слова однако определяется «достаточным количеством согласующихся свидетельств.» [3:15].
Велика заслуга Лейбница в области развития и изучения родного языка. В своих работах «Размышления об употреблении и улучшении немецкого языка» («Unvor-greifliche Gedanken betreffend die Ausubung und Verbesserung der deutschen Sprache», написана около 1697 г., опубликована посмертно в 1717 г.) и «Поучения немцам, как лучше применять свой разум и свой язык» («Ermahnung an die Teutsche, ihren Ver-stand und ihre Sprache besser zu uben», написана в 1682/83, опубликована в 1732 г.) [5;6] Лейбниц составил содержательную программу развития немецкого литературного языка, указав на возможные источники обогащения научной лексики, каковыми он считает язык мистиков, государственных документов разных эпох, работы Опица, Цезена и Лютера, хроники немецких городoв, труды историков Авентина и Штумпфа, а также работы Парацельса, Ганса Сакса и мн.др. Важным источником для развития собственного литературного языка, по его мнению, являются и диалекты родного языка, указывая также на необходимость создания лексикографических источников.
Лейбниц рекомендует также создавать языковые общества, которые занимались бы исследованием, обогащением и содействием широкому применению родного языка во всех сферах жизнедеятельности немецкого общества [1:66-67].
Схематично мысль Лейбница о направлениях языковой работы включает сле-дующее:1) всестороннее использование внутренних ресурсов родного языка и 2) умеренное заимствование и освоение иноязычных слов [1:68].
Забота о родном языке находит свое выражение и в составленной Лейбницем «Генеральной инструкции» («Generalinstuktion»), которую он разработал для только что основанной Прусской Академии наук.
Подводя общий итог изложенному, можно сказать, что лингвофилософские суждения Лейбница, связывавшие теснейшим образом народ, язык, мысль и разум, оказали существенное влияние на последующие эпохи в качестве дискуссионных и целеполагающих проблем. Кроме теоретических суждений о языке и его сути, Лейбниц смог сформулировать направления языковой работы в целях улучшения статуса родного языка как национального литературного языка, включенного во все сферы жизнедеятельности немецкого народа.
Литература
1. Аликаев Р.С. Немецкая философская терминология эпохи раннего Просвещения: Дисс. ... канд. филол. наук. М., 1983. 180 с.
2. Лейбниц Г.-В. Новые опыты о человеческом разумении. 170З-1704: Лейбниц Г.В. Сочинения в 4-х т. Т. 2. М.: Мысль, 198З. 686 с.
3. Лейбниц Г.В. О словах: Пер.с фр. М.: Книжный дом «ЛИБРКОМ», 2010. 96 с.
4. Лейбниц Г.В. Труды по философии науки: Пер. с лат. / Вступ.ст. и примеч. Майорова Г.Г. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. 178 с.
5. Unvorgreifliche Gedanken betreffend die Ausubung und Verbesserung der deutschen Sprache» fur deutsche Junglinge. Dessau,1831. 56 S.
6. Ermahnung an die Teutsche, ihren Verstand und ihre Sprache besser zu uben samt beigefugten Vorschlag einer Teutschgesinten Gesellchaft. Aus den Handschriften der Koniglichen Bibliothek zu Hannover, herausgegeben von C.L. Grotefend. Han-nover,1846. 24 S.
