CC BY
12
ЛИНГВИСТИКА
Н.М. Сабельфельд
Новосибирский государственный педагогический университет
Язык Погодинского летописца: о соотношении текстов сибирских летописей
Аннотация: Статья посвящена анализу языковой организации Погодинского летописца.
Ключевые слова: летопись, текст, глагольная форма, паратаксис, союзные средства.
Как известно, сибирские летописи - это памятники XVII века чертами исторических и воинских повестей, объединенные тематически: в основе каждого текста лежит рассказ о покорении Сибири. Составители многочисленных текстов сибирских летописей в качестве источника материала опирались, как правило, на одни и те же исходные тексты (Написание Ермаковых казаков, Синодник, татарские летописи, грамоты), следуя в изложении и стилистических приемах образцовым книжным текстам, какими в их представлении являлись тексты Писания или Хронографов. При этом они добросовестно компилировали разные источники, поскольку компиляция была основным литературным приемом той эпохи [Дерга-чева-Скоп, 2000]. Но несмотря на значительные текстовые пересечения и совпадения, сибирские летописи отличаются друг от друга конкретными деталями, отношением к излагаемым событиям, а также стилистической и языковой организацией, так как в каждом тексте повествование строилось в соответствии с определенными коммуникативными задачами, которые стремился реализовать автор -составитель, и отражало свойственный автору уровень книжной учености и опытности в книжном деле.
Эти различия, обнаруживаемые при сравнении даже очень близких текстов (например, Есиповской летописи и Румянцевского летописца или Есиповской летописи и Погодинского летописца), представляют большой интерес для лингвистического анализа с точки зрения проявленной в них индивидуальной языковой личности и языковой компетенции авторов-составителей, что и определяет уникальность каждого текста.
В данной статье анализируется языковая организация Погодинского летописца (далее - ПЛ), опубликованного в [Летописи сибирские, 1991] в сопоставлении с текстом Есиповской летописи (далее - ЕЛ) основной редакции по Сычев-скому списку (текст опубликован в [ПСРЛ, 1987]).
Профессиональные книжники XVII века (В.В. Данилов, например, говорит о сословии специалистов письма, профессионалов «диячьей избы», появившихся в этот период [Данилов, 1955]) владели нормами стандартного книжного языка канонических церковных памятников и гибридного книжного языка. Общеизвестно, что обучение книжному делу (и грамотности вообще) строилось на чтении и переписывании образцовых церковных текстов [Живов, 1995]. Однако, система языковых средств, которую использовали русские книжники, изначально носила гетерогенный характер, поскольку в ней сосуществовали восточнославянские и церковнославянские элементы, порождая возможность выбора. «Выбор вариантов
указывал на традиционность текста, на те образцы письменного узуса, к которым должен примкнуть новый текст. Если текст создавался в определенной жанровой традиции (летописной), выбору вариантов был свойствен консерватизм. В текстах, где жанровая традиция оказывалась прерванной, возрастала пропорция ин-новативных форм» [Живов, 2004, с. 59]. Составителям летописей нередко приходилось обращаться к местному материалу, для изложения которого на начальном этапе еще не сформировались стереотипы, что способствовало интерференции книжных и некнижных языковых средств. В таком случае степень интерференции разнородных элементов зависела от мастерства, литературного опыта и языковой компетенции автора.
Как показала Е.К. Ромодановская, ЕЛ была памятником зарождающейся «русской литературы в Сибири и представляла собой попытку оценить и осознать историю Сибири изнутри» [Ромодановская, 2002, с. 94]. Стремясь изобразить присоединение Сибири к России как факт, заранее предрешенный волей Божьей, автор-составитель активно проявляет себя в тексте, давая моральную оценку событиям и персонажам, эмоционально выражая свое отношение. Следуя книжным образцам, Савва Есипов умело переработал имевшиеся в его распоряжении письменные источники информации, такие, как Написание Ермаковых казаков, Си-нодник и татарские летописи, воссоздав древнерусскую летопись не только в общих принципах отбора и изложения материала, но и в использовании языковых средств. Компилируя фрагменты Хронографа, он устранил книжные излишества более позднего времени и весьма умеренно использовал «плетение словес» даже в самых высоких риторических моментах летописи. Цитаты из деловых документов, отражающих иной языковой регистр (деловой), он также обработал в едином стилистическом ключе. Вследствие этой работы гетерогенность текста ЕЛ оказалась сглаженной, повествование приобрело черты гибридного книжного узуса, который характеризовался архаичной системой склонения и спряжения, например, сохранением в повествовании простых претеритов, предикативным употреблением кратких действительных причастий, инфинитивом на -ти, использованием оборота «дательный самостоятельный» и др., и незначительными вкраплениями элементов делового узуса.
Относительно текста ПЛ можно сказать, что его не пронизывает единая авторская концепция. Даже поверхностный анализ ЕЛ и ПЛ показывает высокий процент дословного совпадения обоих текстов в основной части повествования. Ср., например, главы: «О княжении сибирских царей и князей», «О царе Кучуме», «О пришествии Сейдяка», «О взятии городов и улусов» и др. Но текст ПЛ отличается от ЕЛ обилием всякого рода уточнений, в том числе географических. Совершенно очевидно, что свою задачу составитель видел в наполнении конкретными сведениями достаточно абстрактного и обобщенного повествования о покорении Сибири, представленного в ЕЛ. Географические справки приводятся в тексте при каждом удобном случае. Например: «В сию же реку Туру вниде с правой стороны река Салвада да Тагил. Как пловучи Турою рекою до Верхотурья к Туринскому острогу, а Туринской острог стоит на той же реке Туре на правой стороне. А река Тура ниже города Тюмени многими поприщи пала в реку Тоболу... А выше Тоболска многим расстоянием на той же реке Иртыще стоит город Тара».
Кроме того, ПЛ дает подробное описание пути дружины Ермака [Летописи сибирские, 1991, с. 68], встречаются выражения, отражающие знания воинского дела: «с вогненным боем», «в пансири тягче», «ратные люди», «на войну ит-тить», «языка тотарского не изымаша», «ясаул казачей», «устройно ополчи-тись» и др. Возможно, автор ПЛ был очевидцем или участником сибирского похода Ермака [Ромодановская, 2002, с. 201], хотя описания столкновений казаков с туземцами не отличаются деталями, сохраняя стилистику и общие формулы воинской повести, характерные и для ЕЛ. Ср., например, главы «О бою под Чюваше-
вым» и «О взятии городков и улусов», в которых явно просматривается влияние Хронографа.
В отличие от ЕЛ в тексте ПЛ заметно меньше нравоучений, риторики и цитат из Писания, на первый взгляд кажется, что в обработке исходного текста проявилось авторское стремление к демократизации стиля изложения [Панин, 1994, с. 162]. В то же время в ПЛ достаточно контекстов с попытками «плетения словес», витиеватостью, напоминающей «маньеризм», очевидно, связанный с авторскими представлениями о «книжности». Ср. соотносительные фрагменты: «...прослави Бога..., яко яви ему государю таковую превеликую богатую милость» (ПЛ) - «...прослави Бога., яко явит такову свою милость» (ЕЛ); «...во мнозих местех поставишася гради и села, веси, в них же множество внутрен-ния жителя православных пребывания быша, паче же просиявающе в веле-лепную славу Отцу и Сыну и Святому Духу» (ПЛ) - «...во многих местех поставишася гради и святыя божия церкви, и монастыри создашася во славословие Отцу и Сыну и Святому Духу» (ЕЛ); «Боже, помози нам, рабом своим, и просла-ви свое великолепное имя святое, где было безбожие!» (ПЛ) - «Боже, помози нам, рабом своим» (ЕЛ) и под.
Как и в ЕЛ, конкретных дат в тексте ПЛ мало. Главным временным ориентиром для составителя ПЛ является гибель Ермака, поэтому и описываемые события он выстраивает в два ряда: до гибели и после, корректируя отклонения в хронологии исходного текста. Так, он точно помнит, что московский воевода князь Болховский (в тексте - Волконский) пришел в Сибирь уже после гибели Ермака. Останавливая плавное течение рассказа, он акцентирует внимание читателя на этом факте, делает отсылки вперед, повторяет уже сказанное, в результате чего изложение становится сбивчивым. Ср. в главе «О послании к государю к Москве сь сеунчем»: «С ними же государь послал воевод своих князя Семена Волконскаго да голов Ивана Киреева да Ивана Васильева сына Глухова... А Ермаку указал государь быть к Москве, и Ермак в тое пору убит, покамест сеуншики ездили к Москве. О убиении Ермакове речется после сих, а как Ермак был жив еще в Старой Сибири до убиения своего» и в главе «О государевых воеводах с Москвы» через несколько страниц: «Князь Семен Волконский пришол в Старую Сибирь, что был царя Кучюма город. А Ермак уже убит до князя Семенова приходу». Ср. также название главы «О послех от Карачи во град Сибирь, как еще Ермак жив бысть».
Вставки четко выделяются в тексте ПЛ, усиливая его неоднородность. Текстовые «швы» хорошо заметны, поскольку нарушают связность текста, а порой и общую логику. Приведем несколько соотносительных фрагментов из ЕЛ и ПЛ, которые демонстрируют «ошибочные» чтения», возникшие в ПЛ в результате механических вставок или упрощения исходного текста.
ЕЛ ПЛ
«Сия бо Сибирьская страна полунощие отстоит же от Росии царствующаго града Москвы многое разстояние, яко до двою тысяч поприщ суть. Сих же царств Росийска-го и Сибирьские земли облежит Камень превысочайший зело». «Сия убо Сибирская страна полуно-щие отстоит же от Росийского государства, от царствующаго града Москвы многое растояние, яко до двою тысящ и трех сот верст до перваго сибирскаго града Верхотурья, а ходу зимним путем з бол-шими возы семь недель. А стоит город Верхотурье на реке на Туре, на левой стороне. Суть же промежь Московскаго государства и Сибирьские земли облежит Камень превысочайши».
Во фрагменте ПЛ исходный текст разрывается топографическими уточнениями перед словоформой суть, которая затем оказывается включенной в предикативную единицу, имеющую собственный предикат облежит, и образует вместе с ним «фантастическую» форму сказуемого - суть... облежит.
ЕЛ ПЛ
«Царь же Кучюм царствова в Сибири лета доволна во изобилии, радости и веселии, дани и оброки со многих язык имаше даже до лета повеления господня, в ня же бог восхоте царство его разрушити и предати православным христия-ном». «Царь же Кучюм царствова в Сибири лет доволно, во многом бо-гатьстве, в своей бусурманской славе, и дани, и оброки со многих людей иноязычных имяше. И по сем царь Кучюм посла сына своего Алея с ратью воевать в Чюсовую.А за год до того времени, как Кувчюмов сын дошол на Чюсовую, нехто был в Сибири же пелымский князь Аплы-гарым, воевал своими татары Пермь Великую в лето же повеленья государя, в неже Бог восхоте царство его разрушити и дати православным крестьяном».
После слов «дани и оброки со многих людей иноязычных имяше» составитель ПЛ отвлекся на подробный рассказ о сыне Кучума Алее и пелымском князе, затем продолжил повествование с места разрыва, вследствие чего последний фрагмент оказался синтаксически и семантически связанным со вставкой: 'был в Сибири пелымский князь Аплыгарим, воевал со своими татарами Пермь Великую в год повеления государя, когда бог восхотел разрушить его царство'. Здесь явный текстовый алогизм, так как изначально имелось в виду разрушение царства Кучума, ср. тот же смысл в ЕЛ.
ЕЛ ПЛ
«Сии же злоратные му-жие...дыхающе гневом и яростию, одеяни же железом и меднощит-ницы и копиеносцы и железост-релцы». «...Погании же пустиша тмо-числении стрелы, а сами одеяни же железом и меднощитницы».
В данном случае в основе обоих фрагментов лежит описание битвы греков с болгарами, приведенное в Хронографе: «Вси железом одеяни, меднощитницы и копиеносцы и железострельници» (цит. по [Ромодановская, 2002, с. 218]. С. Есипов сохранил общую стилистику и смысл: 'одеты железом (латами) и мед-нощитники, и копьеносцы, и железострельцы', т.е. все вооруженные воины. Составитель ПЛ, очевидно, не ясно понял смысл отдельных слов и сократил исходный текст неудачно, в результате чего читается: 'сами же одеты латами и медно-щитницами (медными щитами)' (см. перевод: [Сибирские летописи, 1987, с. 73]). Существительное меднощитницы, обозначающее 'род вооруженных воинов' (в исходном тексте это форма именительного падежа мн.ч.), оказалось в сочинительном ряду со словом железом как форма творительного падежа мн.ч. и получило значение 'род защитной одежды, медные щиты'. Здесь мы видим пример того, как слово со стершимся для носителя языка значением в окружении других слов обновляет свою семантику под влиянием грамматического значения, навязанного ему контекстом.
ЕЛ ПЛ
«По сем же думный его Карача своими людми, иже бысть дому его, отъиде от царя Кучюма» - 'После этого думный его Карача со своими людьми, которые принадлежали его дому, отошел от царя Кучюма'. «Тогда думной его Карача своими людми, иже весть вься дума его, отойде от царя Кучюма» -'Тогда думной его Карача со своими людьми, который знает все мысли (думы) его, отошел от царя Кучюма'.
Фрагменты обоих текстов совпадают почти полностью, но в ПЛ появляется ошибочная конструкция с именительным объекта «весть вся дума его». Дефектность конструкции состоит в том, что она включает спрягаемую форму (настоящее время) вместо инфинитива. Конструкции «предикативный инфинитив переходного глагола + именительный падеж прямого объекта» выражали долженствование и были более характерны для языка деловых документов [Стеценко, 1972, с. 88-91]. В ПЛ конструкция оформлена как определительное придаточное, относящееся к существительному Карача, а не к словосочетанию своими людми. Скорее всего, здесь имеет место порча исходного фрагмента.
ЕЛ ПЛ
«...писаша..., что царство Си-бирьское взяша и царя Кучюма и с вои его победиша, под его царскую высокую руку привели многих живущих тамо иноземъцов, тотар и остяков и вогуличь и прочая язы-цы. И к шерсти по их вере привели многих.». «И писали..., что.. .царьство Сибирское взяша и многих живущих ту иноязычных людей под его государеву царьскую высокую руку подвели, и к шерти их привели, а сибирскаго царя Кучюма и с его детми с Алеем да са Алтынаем, да с Ышимом и сь его вои победи-ша, и брата царя Кучюмова Ма-меткула розбиша же. А иноязычных многих людей: татар, и остяков, и вагуличь привели к шерти по их верам.».
Соотносительные фрагменты являют пример обработки Шертной грамоты, содержание которой почти полностью отразилось и в ЕЛ, и в ПЛ. Но если в ЕЛ читается связный текст с языковыми элементами делового письменного регистра, скорректированного С. Есиповым и гладко сочетающегося с книжными элементами, то фрагмент ПЛ предстает необработанным: чтобы восстановить нарушенную вставкой о детях Кучума связность повествования, составитель ПЛ вынужден повториться.
В тексте ПЛ можно отметить и другие случаи нарушения логики повествования. Ср.: «И по сем Адеров сын Мамет казанского царя Упака уби и град Чинги разруши и отойде оттуду внутрь Сибирские земли, и постави себе град на реке Иртище, и назва его град Сибирский, сиречь началний, что ныне словет Старая Сибирь, от города Тоболска вверх рекою Иртыщем 12 верст». - Добавив в текст географическую справку и тем самым перебив повествование, составитель забыл, что речь шла о Мамете и реке Иртыше, сделал фактическую ошибку, продолжив рассказ: «Царь же Чингис живе много лет, и умре, и оттоле пресеце царство на реке Ишиме». См. также примеры ошибок, связанных с механическим изменением исходного текста, в статье [Панин, 1994, с. 162-163].
Отсутствие единой идейно-художественной концепции, механическое совмещение неоднородных в языковом отношении источников и литературная неопытность автора обусловила и общую языковую и стилистическую неоднородность текста ПЛ.
С точки зрения представленных элементов языковой системы и их соотношений в тексте ПЛ выделяется 3 типа повествования. Во-первых, это рассказ о сибирских событиях, который почти дословно совпадает с повествованием в ЕЛ, отражая книжный (гибридный книжный) узус, характерный для летописания, с редкими включениями элементов языка деловых памятников и живой разговорной речи. Во-вторых, это свидетельства очевидца или участника похода, географические уточнения, сведения о московских воеводах и о составе сопровождавших их воинских отрядов. Язык этих фрагментов отражает деловой и разговорный узусы, книжные элементы встречаются в них редко. В-третьих, это речь автора ПЛ, заключенная в названиях глав, в пометах и отсылках, представляющая яркое смешение книжных, деловых и живых разговорных элементов.
Если не учитывать значительный объем текстовых совпадений с ЕЛ и анализировать язык тех глав и фрагментов, в которых автор ПЛ не списывает готовый текст и не подражает образцовому тексту, а сам, как умеет, порождает текст, то картина вырисовывается следующая.
В языке основной части повествования, близкой ЕЛ, более полно представлены элементы книжной языковой стихии, идущей от текста-источника: повествование ведется в формах аориста, используются книжные формы действительных причастий, оборот «дательный самостоятельный». Но последовательно выдержать книжный строй изложения автору не удается. При смене регистров повествования, когда автор перерабатывает документальные источники или добавляет личные впечатления, отмечается интерференция книжного, делового и разговорного узусов. Так в текст попадают формы типа плывучи, гуляючи, иттить, мяхкие рухлядь, нехто, позать ('позади'), бутто на помочь и др.; отражается живое произношение: пот собою, вослет, дошетшу, на нис, блиско, опчея, з бойством, сь его, хто, хде, оманом, воеводцкой, градцких и под. Появляются ошибки в книжных конструкциях и формах, например, в обороте «дательный самостоятельный», в формах аориста и имперфекта. Смешение элементов разных регистров приводит к образованию «гибридных» форм и оборотов, например: «Казацы же на берег выскакаша, мужески и храбро на них наступиша»; «Царь же Чингис отпусти его и рече: Хде хощешь, тут пребываеши».
Характерным показателем является употребление глагольных форм. Повествование в ЕЛ строго выдержано в формах аориста (491 форма), л-формы практически не участвуют (14 форм). В ПЛ при явном преобладании форм аориста (413 форм) значительно шире представлены л-формы (106 форм). В основном тексте, близком ЕЛ, формы на -л появляются рядом с аористом, очевидно, при ослаблении внимания, так как ни функциональной, ни стилистической обусловленности в употреблении прошедших времен в тексте ПЛ не наблюдается. В частях текста, включающих сведения из грамот или рассказ очевидца, в роли основного времени повествования выступает форма на -л, аорист же употребляется единично, скорее, по инерции (см., например, главу «О государевых воеводах с Москвы», где на 15 употреблений л-форм лишь одна форма аориста).
Таким образом, язык вставок и уточнений отражает систему делового регистра, открытого для проникновения явлений живой речи. Эти части текста характеризуются не только активным использованием л-формы и инфинитива на -ть, но и общерусскими тенденциями в системе именного и местоименного склонения, например, преобладанием окончаний -у в родительном и местном падежах ед.ч. существительных м.р.: з голоду, до приходу, 92 году, страху, от брегу, до веку, о бою, на брегу; а также окончаний прилагательных -ые/-ие вместо книжных форм на -ыя/-ия или архаичных на -ии.
Влияние норм делового узуса проявляется также в лексике и идиоматике ПЛ. Так, составитель ПЛ использует лексемы государство, государь, идиомы государевы воеводы, государевы люди, государев, под государеву царьскую высокую руку подвели, государевым жалованным словом, государево жалованье, прозвище ему было (ср. в ЕЛ: царство, царь, воеводы, служилые людие, царским жалованием, по повелению государьскому) и т.п. Заметны авторские предпочтения в употреблении местоимений тот, то, он, его, инии вместо книжно-архаичных указательных местоимений сей, сие, сего, овии.
В синтаксической организации ярко проявляется паратаксис: нанизывание предикативных единиц по способу сочинения, при этом в роли соединительного и начинательного союза наряду с союзом и часто употребляются союзы а и да, что характерно для языка деловой письменности [Коротаева, 1964]. Подчинительные отношения нередко оформляются в рамках соединительных конструкций: «И как Иван Киреев с царевичем Маметкулом пришел к Москве 92 году, и в то время... царя Ивана Васильевича не стало»; «На Москве чающе Сибирь за государем, и живут в ней государевы люди»; «и многие Ермаковы казаки и которые с Руси люди пришли, померли в городе з голоду» и под.
Отмечены в тексте и новые союзные средства, которые относятся к сфере деловой письменности, например, временной союз покамест, союз как в функции временного и изъяснительного союза; относительные местоимения что и который в роли средств, присоединяющих определительные придаточные; союз будто. См. примеры: «и Ермак в тое пору убит, покамест сеуншики ездили к Москве»; «А на лето, как вода вскрылась, пошел ис Сибири»; «именовахом, как улус того Карачи Ермак взял»; «в Старую Сибирь, что был царя Кучюма город»; «призва к себе оманом, бутто на помочь» и т.п.
Среди других особенностей синтаксической организации текста ПЛ, обусловленных нормами делового регистра и влиянием живой речи, следует отметить наличие эллиптических конструкций, неполных предложений, пропуск глагола-связки в настоящем времени, повтор предлогов.
Завершая характеристику языка ПЛ, необходимо особо сказать о главе «О граде Тоболске...». Сопоставляя тексты одноименных глав ЕЛ и ПЛ, Е.К. Ромодановская делает вывод о первичности ПЛ по отношению к ЕЛ (см.: [Ромодановская, 2002, с. 203-204]). Глава ПЛ действительно написана замечательно книжно, поэтично и эмоционально, ср.: «И обрете место на той реке Ир-тыще усть речки Курдюмки, против мало пониже устья реки Тоболу, яко единыи версты, на велице горе и красно велми. А под горою на реке Иртыщу луги великие и озера все благополучные. Богом строенное место! Плавающим защита ту бури и пристанище тихо и покойно. И ту на сем прекрасном месте поставиша град и нарекоша ему имя Тоболеск, ради реки Тоболы. Се же и днесь государева вотчина посреде всее Сибирской земли». Текст представляет резкий контраст со сбивчивым и необработанным текстом соответствующей главы ЕЛ. Возможно, что существовал протограф главы, который С. Есипов неудачно сократил, а автор ПЛ включил полностью.
Сопоставительный анализ языковой организации двух текстов позволяет сделать следующее заключение. ЕЛ - единое в стилистическом и языковом отношении литературное произведение, что обусловлено единой художественно -историографической концепцией и отражает высокий уровень книжной образованности автора. ПЛ - это многослойный, гетерогенный текст, сохранивший следы переработки исходного текста. Составитель ПЛ не был скован церковно-книжными языковыми нормами, а лишь ориентировался на образцовый текст, сокращая или наполняя его конкретными деталями. Включая разного рода документальные уточнения, он сохранял текстовые «швы», не замечая, что исказился смысл, возник грамматический фантом или слово в контексте изменило значение, а элемент, органично входивший в предыдущий фрагмент, в новом окружении
стал алогизмом, не соотносящимся с содержанием контекста. Другими словами, автор ПЛ не стремился к созданию стилистически однородного рассказа в ключе книжного повествования, для него традиция летописания была нарушена, что обусловило широкое использование элементов деловой письменности и живой речи.
Литература
Данилов В.В. Некоторые приемы художественной речи в грамотах и других документах Русского государства XVII века // Труды отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1955. Вып. XI.
Дергачева-Скоп Е.И. Генеалогия сибирского летописания. Концепция. Материалы. Новосибирск, 2000.
Живов В.М. Usus scribendi: Простые претериты у летописца-самоучки // Russian Linguistics. 1995. Vol. 19. № 1.
Живов В.М. Очерки исторической морфологии русского языка XVII-XVIII веков. М., 2004.
Коротаева Э.И. Союзное подчинение в литературном русском языке XVII века. М.; Л., 1964.
Летописи сибирские / Сост. и общ. ред. Е.И. Дергачевой-Скоп. Новосибирск, 1991.
Панин Л.Г. О языке русской письменности Сибири (XVII-XWIII вв.) // Russian Linguistics. 1994. V. 18. № 2.
Сибирские летописи // Полное собрание русских летописей. М., 1987. Т. 36.
Ромодановская Е.К. Сибирь и литература. XVII век //Ромодановская Е.К. Избранные труды. Новосибирск, 2002.
Стеценко А.Н. Исторический синтаксис русского языка. М., 1972.
