CC BY
119
ЯЗЫК И МЕНТАЛИТЕТ И.А. Третьякова
Никто не должен бояться, что наблюдение за знаками уведет нас от вещей, напротив,
оно приводит нас к сущности вещей.
Г. Лейбниц.
Великий немецкий философ и математик Г.Лейбниц имел в виду под знаками как строгие математические формулы, так и символику обыденной жизни, в которой главной знаковой системой является язык. Современник научной революции и географических открытий, Лейбниц предвосхитил многое из того, что волнует современную науку1.
Отношение языка и мышления, знаковые или семиотические системы были предметом обсуждения еще ранее, в средние века, в известном споре о природе универсалий (т.е. общих понятий). Основная интрига этого спора, скрытая за богословскими терминами, заключалась в вопросе о возможности познания сущности (essense). Номиналисты (для них общие понятия - лишь имена, данные людьми) полагали сущность непознаваемой и подобно древним софистам допускали только мнения (doxa). Для «реалистов» сущности есть создания божественного Разума, и, поскольку человеческий разум - это искра, частица божественного Разума, то сущности познаваемы.
Если вывести эту проблему за рамки богословия, то окажется, что речь идет о роли языка как знаковой системы, которая существует в рамках определенного мировидения или культурного контекста и в свою очередь порождает его.
В коммуникативном акте происходит обмен знаками (или словами). Основным элементом мышления в данной культурной парадигме является концепт или понятие. Концепт (conceptum) в переводе со старолатинского значит зерно, зародыш. Также как зерно содержит в себе будущую жизнь растения, так слово заряжено энергией развития, будущими смыслами, содержит первообраз, архетип сознания.
Выдающийся русский философ и филолог Н. Трубецкой связывает характер русской духовной культуры с языковыми формами. Так, основным связочным глаголом в русском языке является «быть» (а не «to have» или «to get», как в других языках). Это обстоятельство определило онтологический характер русских философских исканий.
«Sum ergo cogito», «существую, поэтому мыслю», - утверждал Сергей Булгаков, переоценивая декартовскую формулу cogito ergo sum. Высокомерие растущего рационализма эпохи научного обновления и первоначального накопления подобно заносчивости подростка, уверенного в своей правоте. Оно должно уступить место жизненной мудрости бытия. Отец Павел Флоренский, который во всей полноте испытал тяготы бытия священника и философа в послереволюционной России, остроумно назвал русскую истину «естина», используя наш бытийный глагол-связку.
Другое любопытное наблюдение возвращает нас к проблеме универсалий. Отсутствие в русском языке артиклей приводит к растворению границ между вещью и понятием. Артикль указывает на определенность или неопределенность: «a flower» -цветок вообще, идея цветка, «the flower» - конкретная роза или фиалка. Вычленение в языке двух уровней семантической связки вещи и понятия создает ментальные предпосылки для номинализма в сознании, который затем превратился в эмпиризм, ставший доминантой в английской философии Нового времени.
Отсутствие границ между вещью и понятием формирует склонность к философскому «реализму» в русской духовной культуре. Это предположение отчасти подтверждается неоплатонизмом, которым пронизана русская духовность от иконописи и религиозной
1 Лейбница считают автором первой вычислительной машины. Когда Н.Винера спросили, кого он хотел бы сделать святым-покровителем кибернетики, он назвал Лейбница.
философии до политических программ (Великая цель - народное счастье - подобна излучению «блага» в системе античных и христианских неоплатоников).
Идея «миропонимания» и его зависимость от языка разрабатывалась в лингвофилософских концепциях В. Гумбольдта, Й.Л. Вайсгербера, Л. Витгенштейна, Э. Сепира, Б. Уорфа и др.
Вильгельм Гумбольдт (1767-1835) является автором деятельностно-энергетической концепции языка, которая органично вошла в современное языкознание и философскую антропологию. Гумбольдт развивает идею И. Канта о продуктивном воображении в применении к языковой деятельности. Язык имеет творческую природу: он не только продукт деятельности, но сама деятельность, постоянный творческий процесс. Более того, развитие системы языка не зависит от сознания людей. Языкотворчество - процесс стихийной работы многих поколений, оно лишь отчасти включено в процессы познания мира.
«Язык есть орган, образующий мысль», - утверждает Гумбольдт. С помощью языка в сознании происходит кристаллизация понятий (концептов), определяется программа жизни данного понятия, которое, будучи включенным в некую культурную парадигму, будет формировать национальное сознание [1].
Сердцевиной теории Гумбольдта стало его учение о «внутренней форме» языка. Если внешняя форма - это звуковой образ, морфологическая система, то внутренняя форма - это организация психической, ментальной субстанции, способ соединения понятия со звуком, мысли с языком. Она фиксирует особенности национального миропонимания [2].
Современное сравнительное языкознание предоставляет любопытнейшие примеры того, как один и тот же предмет или абстрактное понятие имеют совершенно различную логику их наименований. Простое приветствие или благодарность в одних языках связаны с пожеланием здоровья, в других - включают в себя понятие дела, работа, в третьих -призывают в свидетели Бога. По-русски «пространство», по-латыни «spatium» произошло от глаголов «рубить», «межевать» (соответственно английское «space»). По-русски «веко», по-английски «eyelid» ( крышка глаза) и т.д. и т.п.
Специфика миропонимания различных культур раскрывается при сравнении слов, означающих эмоции или нравственные категории. Например, сравним русское слово «счастье» и английское «happy» и «happiness». Согласно А. Вежбицкой, слово «happy» является повседневным и означает эмоцию, которая сопровождается известной белозубой улыбкой. Эта эмоция относится к так называемым «базовым» [3].
Русское понятие «счастье» никак нельзя назвать повседневным, так как оно несет в себе очень сильный эмоциональный заряд. Если английское «happy» констатирует некую норму жизненного благополучия, то русское «счастье» вообще не относится к эмоциям, и даже указывает на состояние вне нормы. Оно относится к разряду высоких, сильных. Не случайно в советских учебниках по этике «счастье» находится рядом со «смыслом жизни» и другими фундаментальными нравственными категориями, и среди публикаций по общественным наукам могли встретиться названия «марксизм и проблема счастья». Правильно понять смысл этого русского слова можно лишь в культурном контексте.
Тема языка органична для философии ХХ века. Л. Витгенштейн рассматривает язык как деятельность. Мышление имеет речевой характер и является по существу работой со знаками. С помощью языка человек исследует границы клетки, в которую он помещен, так образно Витгенштейн описывает процесс познания. Первично не понятие, а слово, утверждает он, возражая декартовскому cogito. Слово превращается в понятие в употреблении. Витгенштейн в поздний период своего творчества, создавая теорию «языковых игр», утверждал значение контекста [4].
Неогумбольдтдианская лингвистика в ХХ веке получила поддержку в лице философии Э. Кассирера, согласно которой понятие есть не результат отражения действительности, а продукт символической деятельности, в том числе языка как одной из
символических форм. Новое учение утверждает «способ видения», присущий каждому языку и его носителям. Именно способ видения предопределяет различие в содержании и логике мышления.
В русском языке есть слова, которые не имеют точного эквивалента в других языках. Кроме вышеупомянутого «счастья», это: удаль, тоска, воля, задушевность, неприкаянный, авось. Их специфичность связана с особенностью языковой картины мира (Гумбольдт). Различие языковых картин обнаруживает себя в лингвоспецифичных словах, заключающих в себе особенные для данного языка концепты.
Лео Вайсгербер, глава неогумбольдтдианского направления, понимает язык как духовный центр, средоточие огромного горизонта связей. Язык - основа человеческого бытия, движущая сила национального самосознания. Язык связан со всеми жизненными проявлениями отдельного человека и языковой общности [5]. Эта позиция могла бы найти фундаментальное подтверждение в философии М. Хайдеггера, в его известном тезисе: язык - жилище бытия. Мысль о самостоятельности языка Хайдеггер выразил парадоксальным образом: не человек говорит, а язык говорит человеку.
Предмет особого интереса Вайсгербера - соотношение языкового и научного познания. Вайсгербер рассматривает язык как предпосылку, предмет и средство научного мышления, подчеркивает необходимость изучения других возможных способов отношения между языком и наукой. Развитие параллелей между языковым и научным мышлением должно происходить не как однонаправленное образование понятий, но как целостный способ видения, с которым наука подходит к своему предмету.
В гипотезах неогумбольдтдианцев язык предстает как «промежуточный мир» между реальной действительностью и сознанием человека, намечая поле для последующих исследований уже в рамках семиотики. Идея языкового миропонимания стала предтечей к семиотическим исследованиям в гуманитарных науках.
Семиотический подход, в котором культура предстает как способ передачи информации внебиологическим путем, как сверхсложная система и ненаследственная память человечества, позволяет рассматривать картину мира как с точки зрения первичных моделирующих систем (язык), так и с точки зрения вторичных моделирующих систем (искусство, религия и т.д.). Язык есть знаковая система в ряду других систем [6].
По словам семиотика и писателя-постмодерниста конца ХХ века Умберто Эко, современный мир - это прежде всего мир коммуникаций, и знаковые системы должны быть главным объектом изучения [7].
Литература
1. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984. С.78.
2. Будагов Р. А. Введение в науку о языке, М., 2000.
3. Вежбицкая А. Язык, культура, познание. М., 1996.
4. Витгенштейн Л. Философские исследования. / Избранные философские работы. М.,1994.
5. Вайсгербер Л. Язык и философия. // Вопросы языкознания. 1993.№2.
6. Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка, М., 1985.
7. Эко У. Отсутствующая структура, СПб, 1998.
