CC BY
84
УДК 82
Н. В. Беляева
Явные и скрытые маски в биографии и творчестве Елизаветы Дмитриевой
В статье исследуется реализация мотива масок в биографии и творчестве Елизаветы Дмитриевой, вошедшей в поэзию Серебряного века под псевдонимом Черубины де Габриак. Автор статьи обращается к обширному историко-литературному контексту, анализируя лирику Е. Дмитриевой в комплексе с фактами ее жизни, биографиями и творчеством поэтов, входящих в ее литературное окружение, и привлекая фрагменты их переписки и воспоминаний.
Ключевые слова: Елизавета Дмитриева, Черубина де Габриак, Волошин, Гумилев, Маковский, журнал «Аполлон», мотив масок, явные и скрытые маски.
N. V. Belyaeva
Explicit and implicit masks in the biography and works of Elizaveta Dmitrieva
The article considers the realization of the motive 'masks' in the biography and works of Elizaveta Dmitrieva who was also known in the Silver Age poetry as Cherubina de Gabriak. The author studies the wide historical and literary context and analyses E. Dmitrieva's poetry together with the facts of her life, biographies and works of the poets from her literary environment using abstracts from their correspondence and memoirs.
Key words: Elizaveta Dmitrieva, Cherubina de Gabriak, Voloshin, Gumilev, Makovsky, journal Apollo, motive of masks, explicit and implicit masks.
Мотив масок - излюбленный в мировой лирике. Если маску надевает на себя поэт, вживаясь в роль лирического «я», то можно назвать его маску явной. Если же лирическое «я» примеряет различные маски в содержании стихов, то эти маски условно называют скрытыми. Явной маской поэтессы Елизаветы Дмитриевой стал образ испанской католички Черубины де Габриак, ставший одной из самых таинственных литературных мистификаций Серебряного века, но в ее поэзии лирическая героиня скрывается под масками царицы, колдуньи, пророчицы, Золушки, зеркала, цветов...
Как же все начиналось? Дмитриева приехала в Коктебель к Максимилиану Волошину летом 1909 г. вместе с Николаем Гумилевым, роман с которым начался у нее в Париже: «В первый раз я увидела Н. С. [Гумилева. - Н. Б.] в июле 1907 г. в Париже в мастерской художника Себастьяна Гуревича, который писал мой портрет. Он [Гумилев. - Н. Б.] был еще совсем мальчик, бледное, мрачное лицо, шепелявый говор, в руках он держал небольшую змейку из голубого бисера. Она меня больше всего поразила. Мы говорили о Царском Селе, Н. С. читал стихи (из "Романтических цветов"). Стихи мне очень
понравились. Через несколько дней мы опять все втроем были в ночном кафе, я первый раз в моей жизни. Маленькая цветочница продавала большие букеты пушистых гвоздик, Н. С. купил для меня такой букет, а уже поздно ночью мы все втроем ходили вокруг Люксембургского сада, и Н. С. говорил о Пресвятой Деве. Вот и все. Больше я его не видела. Но запомнила, запомнил и он» [6].
К этому времени Дмитриева уже окончила Василеостровскую гимназию с золотой медалью и Императорский женский педагогический институт, где изучала средневековую историю и французскую литературу. Некоторое время училась в Сорбонне, где в это время был студентом и Гумилев.
Потом были новые встречи: в Петербурге на «башне» у Вяч. Иванова, где завязалась и ее близкая дружба с Волошиным, жившим этажом ниже; на лекции в Академии художеств, после которой Гумилев поехал ее провожать. «И тут же, - вспоминала Дмитриева, - сразу мы оба с беспощадной ясностью поняли, что это "встреча", и не нам ей противиться. Это была молодая, звонкая страсть» [6]. В альбом Дмитриевой Гумилев написал:
© Беляева Н. В., 2017
Не смущаясь и не кроясь, я смотрю в глаза людей,
Я нашел себе подругу из породы лебедей.
В книге «Черубина де Габриак. Исповедь» Дмитриева написала о Гумилеве так: «...В нем была железная воля, желание даже в ласке подчинить, а во мне было упрямство - желание мучить. Воистину он больше любил меня, чем я его. <...> В Коктебеле все изменилось. Здесь началось то, в чем больше всего виновата я перед Н. Ст. [Гумилевым - Н. Б.] Судьбе было угодно свести нас всех троих вместе: его, меня и М. Ал. [Волошина - Н. Б.] - потому что самая большая моя в жизни любовь, самая недосягаемая это был Макс.Ал. <...> Я узнала, что М. А. любит меня, любит уже давно, - к нему я рванулась вся, от него я не скрывала ничего. Он мне грустно сказал: "Выбирай сама. Но если ты уйдешь к Г-ву [Гумилеву - Н. Б.] - я буду тебя презирать". -Выбор уже был сделан, но Н. С. все же оставался для меня какой-то благоуханной, алой гвоздикой. Мне все казалось: хочу обоих, зачем выбор! Я попросила Н. С. уехать, не сказав ему ничего. Он счел это за каприз, но уехал, а я до осени (сент.) жила лучшие дни моей жизни. Здесь родилась Черубина.
Я вернулась совсем закрытая для Н. С., мучила его, смеялась над ним, а он терпел и все просил меня выйти за него замуж. - А я собиралась выходить замуж за М. А. - Почему я так мучила Н. С.? - Почему не отпускала его от себя? Это не жадность была, это была тоже любовь. Во мне есть две души, и одна из них, верно, любила одного, другая другого. О, зачем они пришли и ушли в одно время!» [8].
Как пишет Вера Лукницкая [4], от этой поры остались три интересных сонета, сохранившихся в дневнике П. Лукницкого (запись от 4.02.1925 г.).
1 мая 1909 г. Дмитриева написала Волошину: «Гумилев прислал мне сонет, и я ответила: посылаю на Ваш суд. Пришлите и Вы мне сонет».
СОНЕТ ГУМИЛЕВА
Тебе бродить по солнечным лугам, Зеленых трав, смеясь, раздвинуть стены! Так любят льнуть серебряные пены К твоим нагим и маленьким ногам. Весной в лесах звучит веселый гам, Все чувствуют дыханье перемены,
Больны луной, проносятся гиены, И пляски змей странны по вечерам. Как белая восторженная птица, В груди огонь желанья распаля, Приходишь ты, и мысль твоя томится: Ты ждешь любви, как влаги ждут поля, Ты ждешь греха, как воли кобылица, Ты страсти ждешь, как осени земля!
СОНЕТ ДМИТРИЕВОЙ
Закрыли путь к нескошенным лугам Темничные, незыблемые стены; Не видеть мне морских опалов пены, Не мять полей моим больным ногам. За окнами не слышать птичий гам, Как мелкий дождь, все дни без перемены. Моя душа израненной гиены Тоскует по нездешним вечерам. По вечерам, когда поет Жар-птица, Сиянием весь воздух распаля, Когда душа от счастия томится, Когда во мгле сквозь темные поля, Как дикая степная кобылица, От радости вздыхает вся земля...
СОНЕТ ВОЛОШИНА Сехмет
Влачился день по выжженным лугам. Струился зной. Хребтов синели стены, Шли облака, взметая клочья пены На горный кряж. (Доступный чьим ногам?) Чей голос с гор звенел сквозь знойный гам Цикад и ос? Кто мыслил перемены? Кто с узкой грудью, с профилем гиены, Лик обращал навстречу вечерам? Теперь на дол ночная пала птица, Край запада луною распаля. И перст путей блуждает и томится... Чу! В темной мгле (померкнули поля...) Далеко ржет и долго кобылица, И трепетом ответствует земля.
Читателя впечатляет не только словесная перекличка трех сонетов, написанных на общие рифмы, но и то, что в круге молодых поэтов такое творчество было любимой и увлекательной игрой. Несмотря на одни и те же рифмы, ключевые образы и настроение сонетов различны и отражают черты личности их авторов.
Имена Волошина и Гумилева связаны с историей журнала «Аполлон», который возглавлял Сергей Маковский. Сотрудники журнала называли его на французский лад «Papa
Mako». Он был чрезвычайно аристократичен и элегантен. По воспоминаниям Волошина, Маковский мечтал, «чтоб сотрудники являлись в редакцию "Аполлона" не иначе как в смокингах. В редакции, конечно, должны были быть дамы, и Papa Mako прочил балерин из петербургского кордебалета. Лиля [так близкие называли Дмитриеву. - Н. Б.] - скромная, неэлегантная и хромая - удовлетворить его, конечно, не могла, и стихи ее были в редакции отвергнуты. Тогда мы решили изобрести псевдоним и послать стихи письмом» [1, с. 181]. Имя Дмитриевой могло бы быть навсегда забытым, если бы Волошин не придумал для нее звучный псевдоним Черубина де Габриак и литературную маску таинственной красавицы-католички.
Волошин объяснял, что «Габриак был морской черт... <...> Он был выточен волнами из корня виноградной лозы и имел одну руку, одну ногу и собачью морду с добродушным выражением лица. <.. .> Имя ему было дано в Коктебеле. Мы долго рылись в чертовских святцах ("Демонология" Бодена) и, наконец, остановились на имени "Габриах". Это был бес, защищающий от злых духов. Такая роль шла к добродушному выражению лица нашего черта» [1, с. 180].
По словам Маковского, августовским утром 1909 г. в редакцию «Аполлона» «пришло письмо, подписанное буквой "Ч", от неизвестной поэтессы, предлагавшей "Аполлону" стихи - приложено их было несколько на выбор. Стихи. заинтересовали не столько рифмой. сколько автобиографическими полупризнаниями. <...> Впечатление заострялось и почерком, на редкость изящным, и запахом пряных духов, и засушенными травами "богородицыных слезок", которыми были переложены траурные листки» [6]. Стихи все хвалили, и их решено было печатать.
Волошин рассказывает, что «письмо было написано достаточно утонченным слогом на французском языке, а для псевдонима мы взяли наудачу черта Габриаха. Но для аристократичности Черт обозначил свое имя первой буквой, в фамилии изменил на французский лад окончание и прибавил частицу "де": Ч. де Габриак.
Впоследствии "Ч" было раскрыто. Мы долго ломали голову, ища женское имя, начинающееся на "Ч", пока, наконец, Лиля не вспомнила об одной Брет-Гартовской героине. Она жила на корабле, была возлюбленной многих матросов и носила имя Черубины.
Чтобы окончательно очаровать Papa Mako, для такой светской женщины необходим был герб. И гербу было посвящено стихотворение «Наш герб»:
Червленый щит в моем гербе, И знака нет на светлом поле. Но вверен он моей судьбе, Последней - в роде дерзких волей. Есть необманный путь к тому, Кто спит в стенах Иерусалима, Кто верен роду моему, Кем я звана, кем я любима. <.. .> Но что дано мне в щит вписать? Датуры тьмы иль розы храма? Тубала медную печать Или акацию Хирама?
Письмо было написано на бумаге с траурным обрезом и запечатано черным сургучом. На печати был девиз: "Vae victis!" [Горе побежденным! (лат.)]» [1, с. 181-182].
Из культуроведческого комментария можно узнать, что «Тубал - мифический основатель металлургии, иначе Тувал-Каин ("отец кузнецов"), Хирам-Авив - легендарный финикийский литейщик ("тезка" тирского царя), участвовавший в строительстве храма Иеговы, возведенного царем Соломоном в Иерусалиме. На могилу Хирама, убитого алчными подмастерьями, были возложены ветви акации - символа вечности духа и добрых дел» [1, с. 462].
Черубина как выразительница идей Дмитриевой носит скрытые маски. Их надевает уже не поэтесса, а ее литературный двойник. Исследовательница А. А. Никитченко замечает, что образ Черубины живет в различных ипостасях героини, «которые условно можно разделить на две группы: круг "противоречивых" образов и группу "светлых" образов. <...> Маска-двойник поэтессы давала волю чувствам, знаниям и, в то же время, именно она принимала на себя удар и несла ответственность за нарушение предельно допустимых норм и границ» [5].
«В стихах Черубины, - рассказывает Волошин, - я играл роль режиссера и цензора, подсказывал темы, выражения, давал задания, но писала только Лиля» [1, с. 183]. С подачи Волошина Дмитриева сделала свою героиню «благородной испанкой», «страстной католичкой». Че-рубина становится не только вымышленным автором стихотворений, но и их главной героиней. Построив этот двойственный образ, Дмитриева «замещает свои представления теми, какие свойственны <...> третьему лицу, и через них видит
человеческий характер; замещает свою идеологию воображаемой и ею скрепляет оторванные друг от друга чужие понятия» [3]. В стихотворении «Сонет» и героиня, и ее двойник находятся в ситуации их неразрывного сосуществования:
Двух девушек незавершенный бред, Порыв двух душ, мученье двух сомнений, Двойной соблазн небесных искушений, Но каждая - сказала гордо: "нет".
Но этот союз непрочен и образ героини постоянно «раздваивается». Обе девушки начинают писать стихи друг о друге. Черубина о Лиле - в стихотворении «Двойник»:
Вижу девушки бледной лицо, Как мое, но иное и то же, И мое на мизинце кольцо. Это - я, и все так не похоже. <.. .> И мое на устах ее имя, Обо мне ее скорбь и мечты, И с печальной каймою листы, Что она называет своими, Затаили мои же мечты... И мой дух ее мукой волнуем... Если б встретить ее наяву И сказать ей: "Мы обе тоскуем, Как и ты, я вне жизни живу" -И обжечь ей глаза поцелуем.
Маску таинственной колдуньи надевает Лиля в стихах о Черубине:
В слепые ночи новолунья, Глухой тревогою полна, Завороженная колдунья, Стою у темного окна. <.. .> В темно-зеленых зеркалах Обледенелых ветхих окон Не мой, а чей-то бледный локон Чуть отражен, и смутный страх Мне сердце алой нитью вяжет. Что, если дальняя гроза В стекле мне близкий лик покажет И отразит ее глаза?
Впечатлительная Лиля, «которая всегда боялась призраков, была в ужасе. Ей все казалось, что она должна встретить живую Черубину, которая спросит у нее ответа» [1,193].
Образ Черубины-колдуньи сродни мифологическим пророчицам. Она, подобно Сивилле, может предсказывать будущее и, как Мойра, ткать канву судьбы. Мотив двойников дополнен маской спящей красавицы, уколовшейся веретеном:
Когда Медведица в зените Над белым городом стоит,
Я тку серебряные нити, И прялка вещая стучит. Мой час настал, скрипят ступени, Запела дверь... О, кто войдет? Кто встанет рядом на колени, Чтоб уколоться в свой черед?
Героиня может надеть маску царицы, но при этом остаться Черубиной:
Царицей призрачного трона
Меня поставила судьба...
Венчает гордый выгиб лба
Червонных кос моих корона. <.. .>
И я умру в степях чужбины,
Не разомкну заклятый круг.
К чему так нежны кисти рук,
Так тонко имя Черубины?
Мотив рук - сквозной в стихах Черубины:
В быстро сдернутых перчатках
Сохранился оттиск рук,
Черный креп в негибких складках
Очертил на плитах круг.
Очевидны духовные связи героини Черубины, ревностной испанки-католички, с властителем ее души Иисусом, руки которого чаруют героиню:
Эти руки со мной неотступно Средь ночной тишины моих грез, Как отрадно, как сладко преступно Обвивать их гирляндами роз. <.. .> Как люблю эти тонкие кисти И ногтей удлиненных эмаль. О, загар этих рук золотистей, Чем Ливанских полудней печаль. Эти руки, как гибкие грозди, Все сияют в камнях дорогих. Но оставили острые гвозди Чуть заметные знаки на них.
Ощущая себя в двух лицах, героиня выбирает язык растений для общения с двойником и избегает с ним встреч:
Я венки тебе часто плету Из пахучей и ласковой мяты, Из травинок, что ветром примяты, И из каперсов в белом цвету. Но сама я закрыла дороги, На которых бы встретилась ты... И в руках моих, полных тревоги, Умирают и пахнут цветы.
Живущая в атмосфере оккультных представлений, Черубина наделяет растения мистической силой и примеряет на себя их маски, становясь то папоротником, то миндалем:
Лишь раз один, как папоротник, я Цвету огнем весенней, пьяной ночью...
Приди за мной к лесному средоточью, В заклятый круг, приди, сорви меня! Люби меня! Я всем тебе близка. О, уступи моей любовной порче, Я, как миндаль, смертельна и горька, Нежней, чем смерть, обманчивей и горче.
Волошин и Дмитриева «перевели» на язык цветов творчество Черубины, когда ее переписка с Маковским стала весьма оживленной: «Со стихами вместо письма стали посылаться цветы. Мы выбирали самое скромное и самое дешевое из того, что можно было достать в цветочных магазинах, веточку какой-нибудь травы, которую употребляли при составлении букетов, но которая, присланная отдельно, приобретала таинственное и глубокое значение. Мы были свободны в выборе, так как никто в редакции не знал языка цветов, включая Маковского, который уверял, что знает его прекрасно. В затруднительных случаях звали меня, и я, конечно, давал разъяснения» [1, с. 185-186].
Однажды Маковский послал Черубине роскошный букет, стоивший, вероятно, очень дорого. «Мы с Лилей, - пишет Волошин, - решили это пресечь, так как такие траты серьезно угрожали гонорарам сотрудников "Аполлона", на которые мы очень рассчитывали». На другой день Маковскому было послано письмо и стихотворение «Цветы». В нем ясно виден мотив масок-метафор, но они надеты не на лица, а на души:
Я знаю души, как лаванда, Я знаю девушек мимоз, Я знаю, как из чайных роз В душе сплетается гирлянда. В ветвях лаврового куста Я вижу прорезь черных крылий, Я знаю чаши чистых лилий И их греховные уста. Люблю в наивных медуницах Немую скорбь умерших фей, И лик бесстыдных орхидей Я ненавижу в светских лицах. Акаций белые слова Даны ушедшим и забытым, А у меня, по старым плитам, В душе растет разрыв-трава.
В письме Черубина писала: «Когда я получила Ваш букет, я могла поставить его только в прихожей, так как была чрезвычайно удивлена, что Вы решаетесь задавать мне такие вопросы. Очевидно, Вы совсем не умеете обращаться с нечетными числами и не знаете языка цветов». «Но, право же, я совсем не помню, сколько там
было цветов, и не понимаю, в чем моя вина!» -восклицал Маковский. Письмо на это и было рассчитано.
С момента появления у Дмитриевой литературной маски и до завершения истории творческой судьбы поэтессы ее поэтическая картина мира отражала восприятие Черубины. В центре ее художественного мира находилась она сама, а вокруг лежали многослойные миры ее желаний и масок. У некрасивой и неуверенной девушки появился двойник - зеркало. Оно как бы хранило в себе отражения прошлого, и они могли появиться в зеркале в облике прежних масок:
Ты в зеркало смотри, смотри, не отрываясь, Там не твои черты, там в зеркале живая, другая ты.
Иногда один из двойников просто не мог увидеть в зеркале своего отражения, потому что был не способен отказаться от самого себя:
В зеркале словно стекло замутилось, -
Что там в зеркальной воде?
Вот подошла и над ним наклонилась..
Господи, Боже мой, где,
Где же лицо, где засохшие губы?
В зеркале пусто стекло...
29 ноября 1921 г., уже после смерти Гумилева, поэтесса напишет: «.Я нарочно взяла себе такое имя "Черубина", думайте, что я не человек. Думайте, что я зеркало и будьте доверчивы ко мне, как к застывшему куску неизменного зеркала <.> не забывайте: я - зеркало, я - Черубина» [2].
Мотив двойников в стихах Черубины включает и романтическую маску Золушки, относящуюся, в противовес противоречивым маскам царицы и колдуньи, к кругу «светлых» образов:
Утром меркнет говор бальный. Я - одна. Поет сверчок. На ноге моей хрустальный башмачок.
Мистификация Дмитриевой и Волошина раскрылась в конце 1909 г.: М. Кузмин выведал номер телефона Дмитриевой, а переводчик Ганс фон Гюнтер добился у нее признания в обмане. Тайну узнали сотрудники «Аполлона». Гумилев, измученный насмешками Дмитриевой, высказался оскорбительно в ее адрес, за что вскоре получил заслуженную пощечину от Волошина, и вызвал его на дуэль.
22 ноября 1909 г. в сторону Черной речки под Петербургом, где когда-то стрелялся Пушкин,
отправились два дуэлянта: Гумилев и Волошин. Секундант Волошина писатель А. Н. Толстой вспоминал: «За городом мы нагнали автомобиль противников, застрявший в снегу. Мы позвали дворников с лопатами и все, общими усилиями, выставили машину из сугроба. <...> Выехав за город, мы оставили на дороге автомобили и пошли на голое поле, где были свалки, занесенные снегом. <...> Я... отмерил пятнадцать шагов, просил противников встать на места и начал заряжать пистолеты. <...> Согласно условиям, дуэлянты должны были стрелять одновременно...» [6].
Дуэлянты воспользовались «если не той самой парой пистолетов, которой стрелялся Пушкин, то, во всяком случае, современной ему» [1,196]. Но оба чудом остались живы: один промахнулся, а пистолет второго дважды дал осечку. Роковой любовный треугольник объединил трех поэтов: Елизавету Дмитриеву и влюбленных в нее мужчин: промахнувшегося Николая Гумилева и почти не умевшего стрелять Максимилиана Волошина.
Крах Черубины стал для Дмитриевой причиной творческого кризиса. В ее письме Волошину от 15 марта 1910 года читаем: «Я стою на большом распутье. Я ушла от тебя. Я не буду больше писать стихи. Я не знаю, что я буду делать. Макс, ты выявил во мне на миг силу творчества, но отнял ее от меня навсегда потом. Пусть мои стихи будут символом моей любви к тебе» [7].
Отношения были разорваны и с Гумилевым. «До самой смерти Н. С. я не могла читать его стихов, - пишет Дмитриева, - а если брала книгу - плакала весь день. После смерти стала читать, но и до сих пор больно» [9].
В 1911 г. Дмитриева вышла замуж за инженера-мелиоратора В. Н. Васильева, но только в 1915 г. возвратилась к поэзии. Ее новые стихи поражали обостренным чувством ритма, неповторимыми образами и интонациями, ощущением их таинственной, но, несомненно, духовной основы. В 1921 г. поэтессу вместе с мужем арестовали и выслали из Петрограда, обвинив в приверженности антропософии, а в 1927 г. после жесткого обыска в ее доме, когда были забраны все книги и архив, выслали в Ташкент на три года.
По предложению близкого друга последних лет, китаиста и переводчика Ю. Щуцкого, в ссылке Дмитриева создает свою последнюю маску-мистификацию: от имени вымышленного ссыльного китайского поэта Ли Сян Цзы пишет
цикл семистиший «Домик под грушевым деревом».
Таким образом, маскарадность мира как характерная черта поэзии Серебряного века нашла в лирике Дмитриевой свое отражение. Явная литературная маска Дмитриевой, ставшая ее двойником в образе Черубины де Габриак, отражает поэтический мир поэтессы десятками граней. Образы царицы, колдуньи, пророчицы, Золушки, зеркала, цветов стали воплощением скрытых масок героини.
Библиографический список
1. Волошин, М. А. История Черубины [Текст] / Максимилиан Волошин. Избранное. Стихотворения. Воспоминания. Переписка. -Минск : Мастацкая лгаратура, 1993.
2. Калло, Е. А. Письма Е. И. Дмитриевой (Черубины де Габриак) к Е. Я. Архипову (1921-1926 гг.) из фондов Дома-музея Марины Цветаевой в Москве [Текст] // «Серебряный век» в Крыму: взгляд из XXI столетия: Матер. Третьих Герцы-ковских чтений в г. Судаке 12-15 сентября 2003 г. - М. ; Симферополь ; Судак, 2005. -С. 212.
3. Ланн, Е. Л. Литературная мистификация [Электронный ресурс] / Е. Л. Ланн. - М. ; Л., 1930. - С. 53. - Режим доступа: http://www.info-library.com.ua/books-text-10599.html.
4. Лукницкая, В. П. Николай Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких [Электронный ресурс] / В. П. Лук-ницкая. - Режим доступа: http://www.modernlib.ru/books/luknickaya_vera/nik olay_gumilev/read/.
5. Никитченко, А. А. Поэзия Е. Васильевой: текст и предтекст [Электронный ресурс] / А. А. Никитченко. - Режим доступа: http://www.info-library.com.ua/books-text-10599.html.
6. Полушин, В. Л. Н. С. Гумилев. Где небом кончилась земля: Биография. Стихи. Воспоминания [Электронный ресурс] / В. Л. Полушин. -Режим доступа: http: //aldebaran. ru/author/gumilev_nikolayi/kniga_g de_nebom_konchilas_zemlya_biografiya_st/.
7. «Из мира я должна уйти неразгаданной.», письма Е. И. Дмитриевой (Васильевой) М. А. Волошину [Электронный ресурс] / Русская литература, 1996. - № 1. - С. 210-235. - Режим доступа: http://silverage.ru/dmitvol/.
8. Черубина де Габриак. Исповедь [Электронный ресурс] / Черубина де Габриак. - Режим доступа: http://maxvoloshin.ru/all_17.
Bibliograficheskij spisok
1. Voloshin, M. A. Istorija Cherubiny [Tekst] / Maksimilian Voloshin. Izbrannoe. Stihotvorenija. Vospominanija. Perepiska. - Minsk : Mastackaja litaratura, 1993.
2. Kallo, E. A. Pis'ma E. I. Dmitrievoj (Cherubiny de Gabriak) k E. Ja. Arhipovu (1921-1926 gg.) iz fondov Doma-muzeja Mariny Cvetaevoj v Moskve [Tekst] // «Serebrjanyj vek» v Krymu: vzgljad iz XXI stoletija: Mater. Tret'ih Gercykovskih chtenij v g. Sudake 12-15 sentjabrja 2003 g. - M. ; Simferopol'; Sudak, 2005.- S. 212.
3. Lann, E. L. Literaturnaja mistifikacija [Jelek-tronnyj resurs] / E. L. Lann. - M. ; L., 1930. -S. 53. - Rezhim dostupa: http://www.info-library.com.ua/books-text-10599.html.
4. Luknickaja, V. P. Nikolaj Gumilev. Zhizn' po-jeta po materialam domashnego arhiva sem'i Luknickih [Jelektronnyj resurs] / V. P. Luknickaja. -Rezhim dostupa: http://www.modernlib.ru/books/luknickaya_vera/nik olay_gumilev/read/.
5. Nikitchenko, A. A. Pojezija E. Vasil'evoj: tekst i predtekst [Jelektronnyj resurs] / A. A. Nikitchenko. - Rezhim dostupa: http://www.info-library.com.ua/books-text-10599.html.
6. Polushin, V. L. N. S. Gumilev. Gde nebom kon-chilas' zemlja: Biografija. Stihi. Vospominanija [Jelektronnyj resurs] / V. L. Polushin. - Rezhim dos-tupa:
http : //aldebaran.ru/author/gumilev_nikolayi/kniga_g de_nebom_konchilas_zemlya_biografiya_st/.
7. «Iz mira ja dolzhna ujti nerazgadannoj...», pis'ma E. I. Dmitrievoj (Vasil'evoj) M. A. Voloshinu [Jelektronnyj resurs] / Russkaja literatura, 1996. -№ 1. - S. 210-235. - Rezhim dostupa: http://silverage .ru/dmitvol/.
8. Cherubina de Gabriak. Ispoved' [Jelektronnyj resurs] / Cherubina de Gabriak. - Rezhim dostupa: http : //maxvoloshin.ru/all_ 17.
Дата поступления статьи в редакцию: 06.05.2017 Дата принятия статьи к печати: 23.05.2017
