CC BY
104
ЛИНГВИСТИКА
LINGUISTICS
Воронежский государственный университет
д. филол. наук, проф. кафедры славянской
филологии
Ковалев Г. Ф.
Россия, г. Воронеж,
тел. +7(473)220-84-97,
e-mail: [email protected]
УДК 81.373
Voronezh State University
Doctor of philological sciences,
professor
Kovalev G.
Russia, Voronezh,
+ 7(473)271-50-48,
e-mail: [email protected]
Г.Ф. Ковалев
О ПСЕВДОНИМАХ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ПИСАТЕЛЕН
Статья посвящена проблеме истории псевдонимов некоторых отечественных писателей. Истории разные, но очень полезные для исследователей творчества этих писателей, поскольку выбор псевдонима и условия его использования в литературном процессе многое могут рассказать об индивидуальности того или иного автора.
Ключевые слова: псевдоним, фамилия, выбор имени, А.А. Ахматова, Черубина де Габриак, Даниил Хармс, псевдонимы Сергея Довлатова.
The article deals with the history of nicknames of some Russian writers. Stories are different, but very useful for researchers of these writers, since the choice of alias and conditions of its use in the literary process can tell much about the personality of an author.
Keywords: alias, name, name selection, AA Akhmatova, Cherubina de Gabriak, Daniil Kharms, alias of Sergei Dovlatov.
А.А. Ахматова очень болезненно воспринимала свою девичью фамилию. К.Чуковский вспоминал:
«Этот Голлербах, - говорила она, присылал мне стихи, очень хвалебные. Но вот в книжке о Царском Селе - черт знает что он написал обо мне. Смотрите!
Оказывается, что в книжке об Анне Ахматовой Голлербах осмелился указать, что девичья фамилия Ахматовой - Горенко!! «И как он смел! Кто ему позволил! Я уже просила Лернера передать ему, что это черт знает что!»
Чувствовалось, что здесь главный пафос ее жизни, что этим, в сущности, она живет больше всего.
- Дурак такой! - говорила она о Голлербахе. - У его отца была булочная, и я гимназисткой покупала в их булочной булки, - отсюда не следует, что он может называть меня... Горенко» [13; с. 201-202].
G.F. Kovalev
ABOUT ALIASES OF RUSSIAN WRITERS
А.А.АХМАТОВА
© Ковалев Г.Ф., 2014
Л.К. Чуковская как-то спросила А.А. Ахматову, кто придумал ее псевдоним. Та ответила: «Никто, конечно. Никто мной тогда не занимался. Я была овца без пастуха. И только семнадцатилетняя шальная девчонка могла выбрать татарскую фамилию для русской поэтессы. Это фамилия последних татарских князей из Орды. Мне потому пришло на ум взять себе псевдоним, что папа, узнав о моих стихах, сказал: «Не срами мое имя». - «И не надо мне твоего имени!» - сказала я» [12; с. 67-68].
В.Е. Ардов вспоминал: «В пятидесятых годах Анна Андреевна говорила мне:
- Только в очень ранней молодости можно, входя в русскую литературу, взять себе татарское имя.
И еще: во время войны, в эвакуации в Ташкенте, Анне Андреевне приходилось выслушивать сожаления, что она - Ахматова, а не Ахметова. Ибо с буквою «а» это имя принадлежит казанским татарам, а с буквою «е» принадлежало бы узбекам.
И все-таки ее чествовали в Ташкенте как внучку Бабура. (Бабур - один из прямых потомков Чингиз-хана).
А в Казани говорили:
- Татарская женщина выглядит не как Сейфуллина. Татарская женщина - это Ахматова...» [1; с. 63].
А вот слова Н.С.Гумилева: «Я ведь был катастрофически влюблен и на все готов, чтобы угодить Ахматовой. Впрочем, она тогда была еще Анна Горенко. Ахматовой она стала позже, уже моей женой. Ахматова - фамилия ее бабушки-татарки, той самой, о которой она писала: Мне от бабушки-татарки были редкостью подарки...» [7; с. 297].
В.А. Пяст даже полагал, что именно фамилией Ахматовой навеяно название такого литературного направления, как акмеизм (хотя сама А.А. Ахматова это отрицала): «Самое слово "акмеизм", хотя и производилось будто бы от греческого "акмэ" - "острие", "вершина", - но было подставлено, подсознательно продиктовано, пожалуй, именно этим псевдонимом-фамилией. "Ахматов" - не латинский ли здесь суффикс "ат", "атум", "атус"... "Ахматус" - это латинское слово по законам французского языка превратилось бы именно во французское "акмэ", -как "аматус" в "эме", во французское имя "Aimé", a armatus в armé» [8; с. 33].
Сама же А.А. Ахматова в разговоре с Э. Бабаевым отвергла такое предположение: «Название " акмеизм" возникло случайно. Мы искали новое слово, которое могло бы стать в одном ряду с "символизмом". Раскрыли словарь наудачу - вышло "акмэ". Слово понравилось» [2; с. 411].
«ЧЕРУБИНА ДЕ ГАБРИАК» В ВОСПОМИНАНИЯХ СОВРЕМЕННИКОВ
Елизавета Ивановна Дмитриева (1887-1927) вошла в русскую поэзию со скандально знаменитым псевдонимом «Черубина де Габриак».
М.И. Цветаева в разговоре с М.А. Волошиным выспрашивала об истории псевдонима Е. И. Дмитриевой «Черубина де Габриак»:
«Как же ее будут звать? Черубина рождалась в Коктебеле, где тогда гостила Е. И. Д. Однажды, год спустя, держу у Макса на башне какой-то окаменелый корень, принесенный приливом, оставленный отливом.
"А это, что у тебя сейчас в руках, это - Габриак. Его на песке, прямо из волны, взяла Черубина. И мы сразу поняли, что это - Габриак". - "А Габриак -что?" - "Да тот самый корень, что ты держишь. По нему и стала зваться
Черубина". - "А Черубина откуда?" - "Керубина, то есть женское от Херувим, только мы К заменили Ч, чтобы не совсем от Херувима". Я, впадая: "Понимаю. От черного Херувима» [11; с. 197].
Несколько по-иному рассказывает эту же историю переводчица Е.К. Герцык: «В редакции "Аполлона" читались и обсуждались стихи молодых поэтов. Среди выступавших была Д. Незаметная, некрасивая девушка - и эстетствующий редактор С.Маковский с обидным пренебрежением отнесся к ней и прочтенному ею. Через некоторое время он получил по почте цикл стихов. Женщина-автор тоном светской болтовни ссылалась на свою чуждость литературным кругам, намекала на знатное и иностранное происхождение. Стихи были пропитаны католическим духом, пряным и экстатичным. Тематика их, обаятельное имя Черубины, глухие намеки пленили сноба Маковского. Стихи сданы в набор, он приглашает автора в редакцию. Она отказывается. Маковский шлет ей цветы, по телефону настаивает на встрече... Какие литературные реминисценции подсказали эту игру? Не помню в точности, в какой мере М. Волошин участвовал в ней и какие мотивы преобладали в нем, - страсть ли к мистификации, желание осмеять литературный снобизм, рыцарская защита женщины-поэта? Но он был упоен хитро вытканным узором и восхищался талантливостью Д. В книгах по магии он выискал имя захудалого чертенка Габриак и, приставив к нему дворянское "де", забавлялся: "Они никогда не расшифруют!» [4; с. 159-160].
А вот как эта история выглядит со слов самого М. А. Волошина: «Я начну с того, с чего начинаю обычно, - с того, кто был Габриак. Габриак был морской черт, найденный в Коктебеле, на берегу моря, против мыса Мальчин (Мальчин ["место выпаса скота", татарск.] - мыс, замыкающий Коктебельскую бухту с юго-запада). Он был выточен волнами из корня виноградной лозы и имел одну руку, одну ногу и собачью морду с добродушным выражением лица.
Он жил у меня в кабинете, на полке с французскими поэтами, вместе со своей сестрой, девушкой без головы, но с распущенными волосами, также выточенной из виноградного корня, до тех пор пока не был подарен мною Лиле (Елизавета Ивановна Дмитриева [в замужестве Васильева, 1887-1927] - поэт, прозаик, переводчик). Тогда он переселился в Петербург на другую книжную полку.
Имя ему было дано в Коктебеле. Мы долго рылись в чертовских святцах ("Демонология" Бодена) и наконец остановились на имени "Габриах". Это был бес, защищающий от злых духов. Такая роль шла к добродушному выражению лица нашего черта. <...>
Лиля - скромная, не элегантная и хромая - удовлетворить его (С.К. Маковского), конечно, не могла, и стихи ее были в редакции отвергнуты.
Тогда мы решили изобрести псевдоним и послать стихи письмом. Письмо было написано достаточно утонченным слогом на французском языке, а для псевдонима мы взяли наудачу черта Габриаха. Но для аристократичности Черт обозначил свое имя первой буквой, в фамилии изменил на французский лад окончание и прибавил частицу "де": Ч. Де Габриак.
Впоследствии "Ч" было раскрыто. Мы долго ломали голову, ища женское имя, начинающееся на "Ч", пока, наконец, Лиля не вспомнила об одной Брет-Гартовской героине. Она жила на корабле, была возлюбленной многих матросов и носила имя Черубины» (История Черубины (Рассказ М. Волошина в записи Т. Шанько) [4; с. 179-181].
Кстати, слово «Габриак», запущенное М. Волошиным, оказалось затем в ходу. Вот как оно «работает» в тексте А. Седых о коктебельском собрании М.Волошина:
«Здесь были хрусталь и аметисты Карадага, кусты белых кораллов и фантастические габриаки - корни деревьев, источенные и вышлифованные морем и выброшенные прибоем на берег. Теперь эти мертвые, высушенные корни очень модны и украшают самые "модернистические" квартиры. Волошин собирал габриаки полвека назад, когда об этом еще никто не думал» [9; с. т39]. Однако «де Габриак» - совершенно не вымышленное имя. Оно было хорошо известно в пушкинскую пору. Одна из племянниц Дениса Давыдова, Китти Давыдова-Грамон, как вспоминала А.О.Смирнова-Россет, «...вышла замуж за Габриака (ее сын -известный иезуит отец де Габриак)...».
Д.И. ХАРМС
Н.К. Чуковский рассказал нечто об истории псевдонима Д.И. Хармса: «Его звали Даниил Иванович Ювачев. Хармс - его литературный псевдоним. Но он почему-то скрывал от знакомых свою настоящую фамилию, словно стыдился ее. Помню, один раз он уверял меня, что настоящая его фамилия - Кармс; в другой раз он называл какую-то двойную польскую фамилию, звучавшую очень изысканно, и утверждал, что род его происходит от крестоносцев, завоевавших Иерусалим. На галстуке он носил странную заколку, изображавшую замок с башнями; разумеется, он уверял, что это родовой замок его предков. Возможно, ему так хотелось быть аристократом, потому что он был женат на княжне Голицыной» [14; с. 258-259].
А вот как описывает ситуацию с псевдонимом Д. Хармса И. Бахтерев: «Псевдоним Хармс Даниил придумал давно, - кажется, в последнем классе школы. Он зачитывался Конан Дойлем, старался походить на Холмса. И до последних дней жизни ему сопутствовали приметы юношеского увлечения: узаконенная паспортом фамилия, напоминавшая Холмс, английская трубка, которой он постоянно попыхивал, допотопный отцовский котелок» [3; с. 63]. И он был прав. Сам Д.И. Хармс писал в дневнике: «Когда-то у меня была поза индейца, потом Шерлок Холмса...» [10; с. 216]. Кажется, лишь один раз Д.И.Хармс «проговаривается»: он подписывается под своим творением «Он и Мельница» (1930 г.) не как обычно, а «Даниил Хормс», правда тут же спохватывается и приписывает дальше: «Даниил Ххармс».
«Вчера папа сказал мне, что пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды» [10; с. 215].
Другим псевдонимом Д.И. Ювачёва был «Колпаков» - из-за любви к головным уборам так он подписывался в детском журнале «Чиж»: «А Колпаков, это действительно я» [10; с. 200]. А однажды под стихотворением «О том, как Иван Иванович попросил и что из этого вышло» (1925 г.) он подписался: «Даниил Заточник (Хармс)».
А вот М. Н. Нечаева, пришедшая к выводу, что различные псевдонимы этого писателя напрямую соотносились с подписываемыми им псевдонимами, полагает: «Наиболее распространена "амбивалентная" англоязычная версия, согласно которой слово "Хармс" возводят то к "charm" - "обаяние, очарование, привлекательность", то к "harm" - "вред, убыток, ущерб».
Склонный к языковой игре и пренебрежительно относившийся к нормам грамматики, Хармс использовал в своем творчестве и другие псевдонимы, видоизменяя основной (например: Ххармс, Хормс, Хаармс) или придумывая совершенно новые (это в большей степени характерно для «детских» произведений: Д. Баш, Карл Иванович Шустерлинг и другие). Он подписал в общей сложности более двухсот своих текстов. Около ста семидесяти из них -
ставшим официальным именем Даниил Хармс и производными от него - Даниил Иванович Хармс, Д.И. Хармс, Д. Хармс, Д.Х., Хармс, Даня» [6; с. 220].
Однажды три друга, поэты «Левого фланга» - Н. Заболоцкий, Д. Хармс и И. Бахтерев решили написать поэтическое послание соседским девушкам: «Вскоре оказалось: сочинить поэму не проще, чем ее подписать.
Любитель фантастических шапочек Хармс, как только вошел в комнату, напялил неизвестно откуда взявшийся белый чехол от фуражки. Вернувшись из армии, Заболоцкий продолжал носить военную гимнастерку. Мне пришлось немало потрудиться, прежде чем я включил рефлектор, осветивший главную из расписанных в комнате стен. Три факта и определили наши псевдонимы: Хармс написал - пекарь Миллер, Заболоцкий - солдат Дуганов, я - монтер Топорышкин.
Письмо отправлено не было, увлеклись творчеством и не заметил -незнакомок за окном как не бывало. А псевдонимы продолжили существование. Хотя и не Хармс, а Заболоцкий подписывал стихи для детей «Яков Миллер». Не я, а Хармс написал «Иван Топорышкин пошел на охоту», стараниями Хармса и Олейникова, сквозной персонаж, веселый Топорышкин зашагал по страницам детского журнала. А прозвище «Солдат Дуганов» надолго закрепилось за его создателем. Николай и сам иной раз писал: «Заходил, не застал. Солдат Дуганов» [3; с. 80].
СЕРГЕЙ ДОВЛА ТОВ
Хорошим поводом для написания этих заметок стала прекрасная работа исследователя из Самары Г.А. Доброзраковой по атрибуции псевдонимных публикаций С. Довлатова в Эстонии, подписанных разнообразными псевдонимами. Я так был обрадован россыпью новых для меня псевдонимов С. Довлатова, что сразу же подсел к клавиатуре.
Раньше я учитывал у С. Довлатова практически только каламбурные имена, никакого отношения к псевдонимам не имевшим, разве только шуточные псевдонимы, навеянные пушкинскими местами и парами спиртного: «Известил ли я Вас, что нашел себе псевдоним? По-моему, замечательный: ШОЛОХОВ-АЛЕЙХЕМ» (Звезда, 1994, №3, с. 150), или: «Сообщил ли я Вам мой новый псевдоним: МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ ВЕРМУТОВ» (Звезда, 1994, №3, с. 152). А.Ю. Арьев уточнил, что последний псевдоним родился в Пушкиногорском заповеднике, где С.Д. Довлатов работал экскурсоводом, справлял свой юбилей: «Так что в день тридцатипятилетия самое время было придумывать псевдонимы.
"Михаил Юрьевич Вермутов", - тут же сообразил Довлатов.
"Агдам Мицкевич", - назвался я, вдохновленный его ассоциацией и пушкинскими местами» (Звезда, 1994, №3, с. 159).
Какими же методами придумывал себе псевдонимы Сергей Довлатов? Когда живешь буквально от того, что напишешь, то приходится себя размножать. Так поступал А.С. Пушкин, так поступал и А.П. Чехов. Работая в Эстонии, С. Довлатов часто подписывал свои заметки в газете «Советская Эстония» псевдонимом Адер С. (например: Адер С. Работать и отдыхать // «Сов. Эстония», 1973, 30 авг. и позднее). Если псевдоним прочитать справа налево (С. Реда), то получаем не только обычное слово среда, но и сохраненные в нем элементы от его имени и фамилии: Сергей Довлатов. Однако американский исследователь Дж. Янг опрометчиво посчитал, что фамилия Адер взята из английского языка (other) и значит 'другой' (Young 2009, p.90), хотя и написание, и произношение, тем более
навязанная семантика этого слова никак не совпадают с тем, что хотел показать псевдонимом писатель. А Сергей Довлатов очень дорожил своим именем и фамилией. Поэтому он часто подписывал свои заметки и юморески Сергеев Д. («Моряк Эстонии», 1973, 21 апр.).
Работа в эстонских, хотя и русскоязычных, изданиях заставила Довлатова взять псевдонимы и из местного, эстонского языка. Так появились «родственные» варианты: Муст М. («Сов. Эстония», 1972, 15 окт.), Муст О. («Сов. Эстония», 1972, 2 и 17 ноября), Муст Р. («Сов. Эстония», 1973, 24 апр.). Вероятнее всего псевдоним образован от финско-эстонского must - 'черный', а вовсе не от английского глагола must 'должен', как это предполагала Г.А. Доброзракова [5; с. 28].
Псевдоним же Т. Мяги (юмореска «Сапог сапогу...», опубликованная в газете «Молодежь Эстонии»), совпадающий с именованием эстонского певца Тыниса Мяги, взят не просто так: сам Т. Мяги сравнительно невысокого роста, а вот С. Довлатов был и высок и статен, то есть оправдывал значение эстонского magi -'гора'.
А вот псевдоним С. Кивистик («Сов. Эстония», 1973, 11 февр.) связан с довольно известной в Эстонии фамилией Кивистик. В частности основателями хозяйства Роогоя, которое является старейшим и самым известным садоводческим хозяйством в Эстонии, стали супруги Айли и Уно Кивистик, дело которых в настоящее время продолжает их сын Таави Кивистик. «Уно Кивистик» - Uno Kivistik - сорт клематисов, он был назван в честь знаменитого эстонского селекционера. Но. попробуем прочитать эту фамилию справа налево: кит сивик, то есть старый кит. При этом на страже авторских прав отдельно (с точкой) стоит большой инициал С. (Сергей).
Точно так же на страже авторских прав в псевдониме Д. Сильд («Сов. Эстония», 1973, 28 февр.) стоял громадный инициал Д. (Довлатов). Фамилия Сильд популярна в Эстонии, в переводе на русский она значит 'мост'. И даже сам С. Довлатов, как отметила Г.А. Доброзракова сделал очерк о театральном закройщике-модельере Вольдемаре Сильде [5; с. 43].
Псевдоним же с совершенно непонятной семантикой и этнической привязкой - И. Олеп можно представить как анаграмму фамилии Опель, родоначальника немецкой автомобильной индустрии. О своем автомобиле Довлатов писатель мог только мечтать, но обрел его только в Америке (правда, не «опель», а жравший ненасытно бензин «додж»).
В паре псевдонимов Т. Руль и Т. Рулль очевидна игра Довлатова в «эстонизацию»: сравните только искусственное Рулль с истинно эстонским, но совершенно невыговариваемым по-русски Таллинн.
И даже совершенно русские О. Михайлов и О. Михалыч были тесно связаны с Таллином: ведь протономеном, который послужил для них, был Григорий Михайлович Скульский, отец очаровательной Лены Скульской.
Интересны также и другие псевдонимы Довлатова, из обнаруженных Г.А. Доброзраковой: Л. Бурык, О. Корюк, Н. Кох, Б. Крячко, И. Кузьмич.
Библиографический список
1. Ардов В.Е. Этюды к портретам. М., 1983.
2. Бабаев Э. Я помню Анну Ахматову // Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991.
3. Бахтерев И. Когда мы были молодыми // Воспоминания о Н.Заболоцком. М., 1984.
4. Герцык Е. Из книги «Воспоминания» // Воспоминания о Максимилиане Волошине. М., 1990.
5. Доброзракова Г. Псевдонимные юморески и фельетоны Сергея Довлатова: к вопросу атрибуции // Вопросы литературы, 2014, №4.
6. Нечаева М.Н. «...пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды...» (псевдоним как биография) // Русская литература, 2010, №1.
7. Одоевцева И.В. На берегах Невы. М., 1989.
8. Пяст В. А. Из книги «Встречи» // Воспоминания об Анне Ахматовой. М.,
1991.
9. Седых А. Далекие, близкие. М., 1995.
10. Хармс Д. «Боже, какая ужасная жизнь и какое ужасное у меня состояние» Записные книжки. Письма. Дневники // Новый мир, 1992, №2.
11. Цветаева М.»Живое о живом» (Волошин) // Цветаева М.И. Об искусстве. М., 1991.
12. Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой. СПб.-Харьков, 1996, т.1.
13. Чуковский К.И. Дневник 1901-1929. М., 1991.
14. Чуковский Н.К. Литературные воспоминания. М., 1989.
15. Young Je. Sergei Dovlatov and his Narrative Masks. Evanston; Illinois: Northwestern U.P., 2009.
References
1. Ardov V.E. Sketches to portraits. M., 1983.
2. Babayev E. I remember Anna Akhmatova // Memories of Anna Akhmatova. M.,
1991.
3. Bakhterev I. When we were young // Memories of N.Zabolotskom. M., 1984.
4. Gertsyk E. From the book «Memoirs» // Memoirs of Maximilian Voloshin. M.,
1990.
5. Dobrozrakova G. Aliased humoresques and satires by Sergei Dovlatov: the question of attribution // Problems of Literature, 2014, №4.
6. Nechayev M.N. «... While I Harms, I will pursue the needs ...» (a pseudonym as a biography) // Russian Literature, 2010, №1.
7. Odoyevtseva I.V. On the banks of the Neva. M., 1989.
8. Piast V.A. From the book «Meetings» // Memories of Anna Akhmatova. M.,
1991.
9. Sedykh A. Distant close. M., 1995.
10. Harms D. «God, what a horrible life and what I have terrible state» Notebooks. Letters. Diaries // New World, 1992, №2.
11. Tsvetaeva M. «Living the living» (Voloshin) // Tsvetaeva M.I. About art. M.,
1991.
12. Chukovskaia L.K. The Akhmatova journals. SPb.-Kharkov, 1996, p.1.
13. Chukovskij K.I. Diary 1901-1929. M., 1991.
14. Chukovskij N.K. Literary memories. M., 1989.
15. Young Je. Sergei Dovlatov and his Narrative Masks. Evanston; Illinois: Northwestern U.P., 2009.
