CC BY
24
Н. Г. Николаева
ЯВЛЕНИЯ ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ КОНВЕРСИИ В ПЕРЕВОДЕ «БОГОСЛОВИЯ» ИОАННА ДАМАСКИНА ИОАННОМ ЭКЗАРХОМ БОЛГАРСКИМ
Конверсия субъектно-объектных и родо-видовых отношений была свойственна старославянской гезр. древнеславянской лексике. Это явление сопряжено, в первую очередь, с семантическим синкретизмом древнеславянского и горизонтальным соположением логических связей, выражающихся в «иерархии ряда» (В. В. Колесов) в тексте, который характеризуется в тот период преобладающим метонимическим типом языковых и смысловых отношений. «Богословие» Иоанна Дамаскина в переводе Иоанна экзарха Болгарского представляет собой типичный пример такого текста1.
Для Иоанна экзарха отношение между видом и родом лежит в горизонтальной плоскости: в выражении одной и той же идеи они могут выступать как варианты, взаимо-заменяться. Например, греческое p65ov ‘роза’ в одном случае переводится как название цветка (кустарника), а в другом — как цветок, ср.: н вт» сад'Ьх'1» же н травах^ ово плодно пнц1но, а дрогли докровоньна н цв’Ьтьна на крлс^ налгь длил, акожс зсмьнаго пнпгккл цв’Ьтгъ н шть тлкождс (158б—159а) — съ шмн же а съпрАжс н по прнАтью цв’Ь’гоу н тьрн'ъ на пома-новеннк ны ведтан прссто^по^ (161б).
Родовое и видовое название может переводить также разные греческие слова, но такое употребление обусловлено не столько различием греческих соответствий, сколько принадлежностью слов к разным текстовым формулам. Так, райское древо — то ^йXov — именуется как
нос, др'Ьво жнтыа в’Ьчьнаго и т. п., прочее же дерево (то 5ev5pov) или растение (то фuт6v) называется (эти слова в старославянском могли обозначать как родовое по-
нятие ‘дерево’, так и видовое). Например, в следующем развернутом сравнении: акожс ко доукт* в'к исход'^х'1» вод1>нтк1их'|> к'ьсажден'ь, тако н д!иа кжетвьн’мнмь пойма писанисмь напоить сга Н ПЛОД'К зьр’Ьлт» ДаСТЬ, В'|фО\,' ПрДВ0\,'СЛДВ1>Н0\1', Н ПрНСНОЗСЛСН'Ы ЛИС'ГЫ. КОСЛДЬН'ЫНМН
д’Ьл'ы (306б-307а); или в описании рая говорится, что он д^-кьемь прнснозслсн'ынмь рас-тАсга (164а). В то же время то фuт6v ‘растение’ переводится и родовым (и более ему соответствующим эквивалентом) : так, земля в процессе сотворения была злаки, н садта обкрашена (157б); из имеющихся первоэлементов были созданы жнвотнн, садовс, сЬмсна (119б) и т.д. и т.п.
Развитию привычных для нас вертикальных родо-видовых отношений препятствует и еще одна характерная особенность перевода Иоанна экзарха, на которую обратили внимание уже первые исследователи его трудов2 и которая характеризует «славянские наречия» вообще, «начиная с древнейших церковнославянских и русских памятников»3. Речь идет об употреблении так называемых «относительно-притяжательных» прилагательных с суффиксами -]-, -ов-/-ев-, -ьн-, -ин-, -ьск-, -овьск- на месте форм родительного принадлежности в греческом (или латинском). Это прилагательное при имени является своего рода классифицирующим эпитетом, который не называет
1 По изданию: [1].
2 Например, К. Калайдович, В. Вондрак, А. Лескин.
3 А. А. Потебня со ссылкой на Ф. И. Буслаева и Ф. Миклошича: [2, с. 384].
© Н. Г. Николаева, 2010
сущностный признак имени, а обозначает его видовую принадлежность, поэтому само имя не может стать родовым названием. Такое словоупотребление также обусловлено метонимическим характером логических связей, отражающихся в языке. Примеров подобных эпитетов в трудах Иоанна экзарха великое множество. Этот способ выражения мысли в принципе был присущ Иоанну экзарху (об этом говорят некоторые примеры и из его Пролога к переводу «Богословия»). Во многих случаях речь идет о частотных формулах, например: ангел господень, слово крестное, век вечный, древо жизненное и т. п. Но бывают и употребляющиеся реже, и уникальные сочетания, например: чс великое творение (т^ тои Д'фюируоО ^еYаХоuрY^аv ‘великое творение Творца’, 168а); в'Ьсовьскаа слюжьва (^ т^ 5а1^6^у вр^аке^а ‘культ бесов’, 235а); протнвоу вефьноуоумоу декельствоу (прос т^ т^с иХ^с па/ит^та ‘в сравнении с грубостью материи’, 178а, б); кездьн'ы водьн'ша (т^с йрйааои т^ ибат^ ‘бездны вод’, 149а); ракотьнъш злконт» (о т^с 5оиХе[ас v6^ос ‘закон рабства’, 329а); ш гостнн’Ь под’ъатнн (пер! т^ тои ф[Хои апобох^ ‘о принятии гостя’, 318б); (отгь) рАБОтта гр’Ьх°в'ьн'ь1-А (5оиХе[ас т^с а^арт[ас ‘(от) рабской зависимости от греха’, 328а); св’Ьт'ъ даровьи^и (фыт|.а^оО т^с хар^тос ‘свет (сияние) благодати’, 107б); соушкьфьств'ъмь доушьн’мнмь н пл'ътьн’мнмь (^ета ко^ы^ас т^с ФиХ^с ха1 тои сты^атос; ‘через общность души и тела’, 185а-б); дневьное чнсмга (от^ г)^ер^ арпЭ^ос; ‘число дней’, 321а); двьствентлА хвали, (та тг]с; тт:ар1^[ас; ай^гцлата ‘восхваления девственности’, 332в); ангсльско [должно быть ангельсктан] подрагъ (аууеХы\^ ‘под-
ражание ангелам’, 335а-б); жнзньн^н прьвородьць (о т^с Сы^с «РХПт6с ‘родоначальник жизни, выводящий в жизнь’, 329а); ® поноет» зв’Ьздьн'ы.нх'ъ (ек т^с тйv аатёры форас ‘от перемещения звезд’, 140а); страна земльни-А (та ^ерп т^с Т^с ‘стороны (части) земли’, 111а); крАдта н трекнцм ндольскла (ры^о! ка! vао! е515ыХы ‘жертвенники и святилища языческих божеств’, 235а); да не с^'фьство възд^Хово ксть тьма, нт» св’Ьтово лншенье (а! оих! ^ оиа[а тои аёрос еат! ак6тос, аХХ’ ^ тои фытос атёрпст1с ‘тьма является не сущностью воздуха, но нехваткой света’, 132а) и множество других примеров.
Подобная грамматическая модель <притяжательно-относительное имя 1 + имя 2> обладала изначально, видимо, синкретичным спектром реализующихся в языке смысловых отношений, как-то: субъектных ( ), объектных (
), притяжательных ( ), определительных ( ), обстоятельственных ( ) и т. д.
Язык знает много способов реализации этих отношений, но если исключить полноценные предикативные единицы, то останутся следующие основные: падежное примыкание (как в греческом), согласование (как в славянском), словосложение (как во многих индоевропейских, особенно в германских). Славянский язык избрал способ соположения двух синкретичных имен одной грамматической парадигмы, что изначально предполагает большую их слитость, чем при соположении разных падежных форм (как при примыкании). Одно из этих имен уже на ранних этапах развития письменности приобретает членность, на основании которой в дальнейшем формируется связь согласования в современном ее понимании. Это один из ярких примеров выстраивания иерархии текста на основании метонимических связей: соположение в горизонтальной проекции преобразуется в вертикальные зависимости, которые в дальнейшем приведут к более сложному построению текста и станут стимулом и условием возникновения новых отношений — метафорических.
То есть изначально происходило совмещение объемов понятий двух имен без расширения содержания понятия. Его определение будет происходить постепенно на фоне развивающегося имени прилагательного как самостоятельной части речи с категориальным значением качества.
Конверсию субъектно-объектной семантики нагляднее всего демонстрируют явления грамматического уровня, прежде всего в формировании залоговых отношений в глагольной сфере. На лексическом уровне проявления изначального синкретизма субъектно-объектных отношений не столь ярко выражены, хотя и здесь можно обнаружить характерные примеры.
К ним относятся, в частности, опять же некоторые употребления относительно-притяжательных прилагательных типа ракота гр'кхок'кнаА, двьствен'ы.А хк^ли., ангельск’мн и т. п. В условиях метонимической смежности признак может переходить с объекта на субъект, поскольку познающий субъект еще не выделяет себя из круга мыслимых им объектов, о чем говорил Потебня: «первообразная способность познавать себя лишь в (субъективной) окраске мыслимых вещей» [2, с. 395]. «Вещь», со стороны которой Иоанн экзарх познает мир и выражает его в слове (о чем говорил В. В. Колесов), содержит в себе и идею субъекта. В дальнейшем, со все более четким разделением субъекта и объекта, таких употреблений прилагательного начинают избегать, хотя оно остается в некоторых гипаллагических формулах (пьяная вишня).
В это время, однако, уже наблюдаются тенденции четко отделить субъект от объекта. Здесь нельзя не вспомнить главу «О чувстве» из «Богословия» (см. л. 188а и сл.), в которой Иоанн экзарх пытается словообразовательными средствами выделить субъект и объект процесса4: Чоувьство (ойстд^стк;) ксть сила дшевьнаА, прннмнтельна всфьлгь, рскыис разоумнчьна. чоувьства (а1а^пт^р1а) же оудове рекъше оудове, имиже чоукмъ (а^аваv6^ева). чоувьна (а51авпта) же чо'ц-'ть.кэ (а51ав^ае1) подъпадають. чоувъ (а^авnтlx6v) же жнвочгь имтан чоутьк (а^авnтlx6v). соуть же чоувьства (а’ю’д^ае^) пгать, такоже н чоувьства пать (188а-б).
Чувственно воспринимаемое, а’юдпта, обозначается как чоувьна (чоувьна же , а существо, наделенное силой чувствования, определяется как a^aвnтlx6v, чоувт» (чоувъ же жнвотгь ими.н чоутьк)5. Но надо сказать, что и здесь исходный синкретизм проявляет себя в других примерах: чувственное восприятие (аТав^^с) и органы чувств (а’юдпт^а) объединяются именем чоувьство (но и разделяются как чоутьк и чоувнтво соответственно). Это ведет к тому, что синкретичнее всего проявляют себя названия чувств, поскольку в данном случае «к “вещи” может быть отнесен и сам субъект познания, с присущим ему набором чувств — одновременно и как органов чувств, и как функций этих органов» [4, с. 277-278]. Так, зракт», который чоуеть масть, включает в себя значение и агенса, обладающего чувством зрения, и само зрение, и органы зрения, и образ, создаваемый посредством видения6, и т. п.
Другой пример касается имени . Со времени первых переводов это прила-
гательное имело несколько греческих соответствий, но, в основном, представляло две лексемы — vоnт6с и vоер6с, имевшие в греческом языке разное значение: vоnт6с — ‘мысленный, умопредставляемый, познаваемый только умом’ (пациенс, объект), vоер6с — ‘разумный, мыслящий’ (агенс, субъект), но в других языках передать различие этих двух греческих терминов было трудно7.
4 На это обратили внимание еще А. Горский и К. Невоструев, см.: [3, с. 302]. Об этом же пишет В. В. Колесов, см.: [4, с. 278].
5 Пример ненадежный, поскольку в большинстве списков не чоувъ, а чоувьнъ, т. е. то же самое, что и а1а$^т&, что дает основание предполагать ошибку в рукописи.
6 В переводе «Богословия» это не зафиксировано, но вообще зракъ передавал в переводных памятниках и греческие и [1°рф^| ‘образ, форма’.
7 В латинском переводе Ареопагитик Иоанна Скота Эриугены слово ^еПе^иаНэ могло передавать
оба греческих, а постое переводилось еще и как ‘невидимый’ (при этом разумное начало никак
не выражалось — акцент делался на том, что речь идет о невидимых, запредельных, надмирных духах, поскольку в основном постое —это перифраз или эпитет ангельских сущностей).
В славянской переводной литературе не существовало четкой дифференциации при их переводе: в переводе «Богословия» вообще не зафиксировано слово обмыть, но pA3if-ivvkH'h передает и то, и другое греческое слово, ср.: некоим. клость св’Ьтгъ есть рдзу минчан (vO^TOv), ТАКОЖС Н ЗЛО ТЬМА «СТЬ pA30tfMbHAIA (vO^TOv) (115б—116а) —ко «по шкрлзоу» то рлз^-мьно (to voepov) ксть н слмовллстьно авласть (174а) и пр.
Постепенно, с ослаблением семантического синкретизма и с выстраиванием вертикальных иерархических связей в тексте явления конверсии в сфере вида—рода и субъекта—объекта уходят на «периферию», в некоторых случаях приобретая стилистическую функцию. Но стоит заметить, что субъектно-объектная конверсия в языке устойчивее, что проявляется не только в частотных ошибках изучающих иностранный язык (например, трудности различения в некоторых случаях действительных и страдательных причастий), да и самих носителей языка, но и сохраняется — как общеславянское наследие (см. примеры из перевода «Богословия») — в некоторой диффузности лексического значения и в единицах современного языка, обозначающих мыслящее и мыслимое: ср., например, умственные способности (= способности ума) и умственные отражения (= отражения в уме). По всей видимости, такая устойчивость связана с традицией, но объясняется в первую очередь феноменом мозга, сознания и его самоос-мысления.
Литература
1. Des hl. Johannes von Damaskus ’Exjeaic axpip^c t^c opjoSoXou piatewc in der Ubersetzung des Exarchen Johannes: in 4 Bd / Hrsg. von L. Sadnik. Wiesbaden; Freiburg i. Br., 1967-1983. 4 Bd (Monumenta Linguae Slavicae Dialecti Veteris. Fontes et Dissertationes; T. V).
2. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. М., 1968. Т. 3.
3. Горский А. В., Невоструев К. И. Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. Отд. 2. Писания Св. Отцев. Ч. 2. Писания догматические и духовнонравственные. М., 1859.
4. Колесов В. В. Философия русского слова. .. СПб.: Юна, 2002.
Статья поступила в редакцию 17 июня 2010 г.
