CC BY
0
Вестник Томского государственного университета. История. 2024. № 90 Tomsk State University Journal of History. 2024. № 90
ПРОБЛЕМЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ PROBLEMS OF HISTORY OF RUSSIA
Научная статья
УДК 947.083(571)
doi: 10.17223/19988613/90/1
Японский рыболовный промысел на русском Дальнем Востоке в конце XIX - начале ХХ в.: новые аспекты
Эвелина Александровна Воробьева
Новосибирский государственный технический университет, Новосибирск, Россия, [email protected]
Аннотация. Рассматривается японский рыболовный промысел на русском Дальнем Востоке в конце XIX -начале XX в. В процессе исследования изучены материалы Российского государственного исторического архива Дальнего Востока. В числе аспектов, влиявших на динамику японского рыболовного промысла, подробно анализируются административные меры, применявшиеся российскими властями (на местном и центральном уровнях). Показана неоднозначность этих мер, а также «конфликт интересов», сложившийся между разными ведомствами по вопросу японского рыболовства. Также рассмотрены вопросы взаимодействия японских предпринимателей и населения, промышленников и властей Дальнего Востока.
Ключевые слова: история Дальнего Востока, российско-японские отношения, Рыболовная конвенция 1907 г., рыбная промышленность, охрана рыбных богатств
Для цитирования: Воробьева Э.А. Японский рыболовный промысел на русском Дальнем Востоке в конце XIX -начале XX в.: новые аспекты // Вестник Томского государственного университета. История. 2024. № 90. С. 5-16. doi: 10.17223/19988613/90/1
Original article
Japanese fishing in the Russian Far East at the end of the 19th -beginning of the 20th century: new aspects
Evelina A. Vorobyeva
Novosibirsk State Technical University, Novosibirsk, Russian Federation, [email protected]
Abstract. The purpose of this work, at first, to study the directions and scales of Japanese fishing in the Russian Far East at the end of the 19th - beginning of the 20th centuries and its impact on the Russian fishing industry, and in the second place, to consider the actions of the Russian administration (both local and central) in relation to Japanese industrialists. Materials from the Russian State Historical Archive of the Far East, including some that are introduced into scientific circulation for the first time, were used as the sources of the paper. The study of these documents made it possible to find out that since the end of the nineteenth century, there has been an almost continuous expansion of both the directions of action (Sakhalin Island, Amur River, Kamchatka Peninsula and other) and the scale of the Japanese fishing industry. The Japanese continuously increased both their own catch of fish (legal and poaching) and the export of fish to Japan from Russian fishermen. In 1897 the total import of fish to Japan from the Russian Far East is estimated as 700 thousand poods, and in 1909 more than 2M poods were exported to Japan only from the Nikolaev region (Amur River). In 1910, Japan caught about 4M poods of fish in the Russian Far Eastern convention waters. The influence of the Japanese fishing industry on the Russian fishing industry in the Far East was twofold: on the one hand, the Russian industry was losing out in competition with the Japanese; on the other hand, Japan served as the main sales market for Russian industrialists, as well as a source of necessary capital, fishing gear, labor, etc.
As for the actions of the Russian administration in relation to the Japanese industrialists, they canot be described as consistent. If at the very beginning of the fishing activities of the Japanese the policy of the Russian authorities was patronizing, then a series of harsh prohibitive measures followed, which caused an increase in the illegal activities of the Japanese. An attempt to regulate fishing issues was made by signing the 1907 Russo-Japanese Fishing Convention. However, it becomes evident from the archival documents that the convention was not secured and protected by any sufficient means. In addition, there was an evident "conflict of interests" between various Russian departments, and if the local administration (of the Amur General Governorship) advocated the maximum restriction (or even prohibition) of the activities of the Japanese, then the central departments (the Ministry of Trade, the Ministry of Foreign Affairs and other) encouraged
© Э.А. Воробьева, 2024
these activities. As a result, the authorities continuously either prohibited or permitted various measures related to Japanese fishing, and the Japanese, wherever they could not act legally, resorted to the methods of "people-to-people diplomacy" (they directly negotiated with the local population, industrialists, etc.) that, in turn, only increased the suspicions of the authorities.
Keywords: history of the Far East, Russian-Japanese relations, Fishing Convention 1907, fishing industry, protection of fish resources
For citation: Vorobyeva, E.A. (2024) Japanese fishing in the Russian Far East at the end of the 19th - beginning of the 20th century: new aspects. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya - Tomsk State University Journal of History. 90. pp. 5-16. doi: 10.17223/19988613/90/1
Японский рыболовный промысел на русском Дальнем Востоке в конце XIX - начале ХХ в., с одной стороны, довольно подробно изучен исследователями, с другой стороны, обращение к архивным материалам дает возможность увидеть новые аспекты проблемы взаимодействия и одновременно жесткой конкуренции между Японией и Россией в дальневосточном регионе. Столкновение геополитических, экономических и социальных интересов (по-разному, кстати, понимаемых центральной и местной российской властью) породило довольно сложный клубок проблем, имевших далеко идущие последствия для обеих держав.
Условной отправной точкой для организации японского рыболовного промысла на русском Дальнем Востоке можно считать 1875 год. В результате подписания Петербургского трактата 1875 г. Япония получила право в течение 10 лет беспошлинно заниматься рыболовным промыслом вдоль побережья Сахалина. В 1885 г. разрешение было продлено, но с условием, что японцы будут платить по 5 коп. с пуда выловленной рыбы. Режим максимального благоприятствования японцам на рыбных промыслах был одним из условий японской стороны при отказе от претензий на Южный Сахалин, поэтому первоначальные попытки местных русских властей ограничить японский промысел не находили поддержки в Петербурге [1. С. 238]. Итог не заставил себя ждать - к концу XIX в. рыболовный промысел на Сахалине оказался в руках японцев. В 1890-х гг. из 193 сахалинских рыбных промыслов 128 официально принадлежало японцам, еще 21 участок числился за подставными лицами из числа отставных русских чиновников [2. С. 64]. За 1895-1898 гг. японцами на Сахалине было добыто свыше 2,5 млн пудов рыбы [2. С. 65]. В 1899 г. на острове действовали 52 японских рыбопромышленника, арендовавших 222 рыболовных участка, а численность японских рабочих составляла 4 346 человек [3. С. 97]. Ф.Б. Шмидт, начальник экспедиции Русского географического общества, направленной на изучение Приамурья и Сахалина, отмечал в своих записках, что «русские участки являются такими только по имени», а все остальное - «рабочие, лодки, способы лова и приготовления рыбы, все предметы обихода, до последнего гвоздя и веревки, - все японское и привозится из Хакодатэ» (цит. по: [3. С. 99]).
Кроме Сахалина японцы начали развивать рыбный промысел в Приморье, на Амуре и Камчатке. По мнению А.А. Курмазова, быстрому развитию именно японского промысла способствовало то, что на первых порах местные власти отдавали ему предпочтение, поскольку японские рыбаки платили больший налог за право промысла, чем русские. Однако в дальнейшем мест-
ные власти стали ограничивать японскую промысловую деятельность на Амуре, и сфера деятельности японских рыбопромышленников сместилась на Камчатку, где контроль был значительно слабее [4. С. 394]. Уже в 1890 г. были приняты «Правила о производстве морских промыслов по прибрежью Приморской области и острова Сахалина», в которых ограничивались места, сроки и орудия лова; правила 1895 г. ограничили лов вблизи устьев рек и в самих реках, участились случаи задержания японских судов, ловивших рыбу без разрешения и т.д. Вместе с тем многие вопросы (например, что считать русскими территориальными водами), так и остались без законодательного разрешения [5. С. 15].
С 1898 г. рыбные промыслы в Приамурском генерал-губернаторстве находились в ведении Приамурского управления государственных имуществ. В специальной записке по итогам совещания 1903 г. «О рыбном промысле в Приморской области и на острове Сахалин» отмечалось, что до 1899 г. промысел рыбы на Сахалине и по реке Амур находился исключительно в руках японских рыбопромышленников. «Огромная потребность Японии в соленой рыбе, не удовлетворяемая рыболовством в собственных водах, дешевизна в Японии рабочих рук и всякого рода предметов промыслового снаряжения, широкое развитие каботажа, бесспорная опытность японцев в рыбном и мореходном деле - все это приводит к тому, что предприимчивые по природе японцы быстро обосновываются на новых местах и успешно конкурируют с местными предпринимателями» [6. Л. 2]. Подобное же положение, как отмечалось в официальных докладах, сложилось и на Камчатке, где местное население ловило рыбу лишь для собственного потребления и «не могло создать сколько-нибудь значительного контингента опытных ловцов», поэтому на Камчатке возник сразу «чисто иностранный промысел хотя бы под русской фирмой» [6. Л. 12]. Отметим, что местные власти довольно трезво оценивали ситуацию с японским рыболовным промыслом - как причины, побуждавшие японцев к активности, так и возможности составить им конкуренцию со стороны русских промышленников.
Причины интереса японцев к рыбной ловле на Камчатке были теми же, что и на Амуре, - огромная потребность Японии в рыбе, дешевизна и при этом опытность рабочих рук и т.п. В 1897 г. на Камчатке было создано Камчатское торгово-промышленное общество (КТПО), которое занималось в том числе ловлей рыбы. Общество считалось принадлежащим русским промышленникам, однако в его деятельности и финансировании активно участвовали японцы. В 1899 г. КТПО приступило к строительству рыбоконсервного
завода в бухте Тарья, руководил строительством американский инженер Смит, инженеры и рабочие этого завода были иностранцами. Приказчиком КТПО с 1900 или 1901 г. (по разным сведениям) был японский офицер Сечу Гундзи. На 27 рыбалках КТПО в 1901 г. работали 600 японцев (на 14 рыбалках рыбопромышленника А. Зубкова - 462 японца, на 9 рыбалках купца Бриннера - 348 японцев). Кроме того, японцы занимались самовольным (браконьерским) выловом рыбы, в начале ХХ в. он достигал до 100 тыс. центнеров рыбы в год [7. С. 145-149]. В целом к концу 1890-х гг. засилье японцев в дальневосточной рыбопромышленности было тотальным, из 320 рыбных промыслов 80% официально принадлежало японцам [5. С. 16]. Исследователи расходятся в оценках численности японских рабочих, занятых на рыболовных промыслах на русском Дальнем Востоке к началу ХХ в., но речь явно шла о сотнях и даже тысячах работников [8. С. 46; 9. С. 38; 10. С. 20].
Деятельность японцев по вылову рыбы на российском Дальнем Востоке очень скоро стала рассматриваться местной властью как угрожающая и экономическим, и геополитическим интересам России в регионе. Местное население, по мнению русских властей, терпело убытки от иностранных рыбопромышленников как вследствие истощения запасов рыбы, так и из-за невозможности неразвитой местной рыбопромышленности конкурировать с японской. К тому же, по мнению властей, японцы параллельно с ловлей рыбы (как и с другими родами деятельности) занимались шпионажем. Для предотвращения последнего предлагалось предпринимать различные меры: например, Военный губернатор Приморской области Н.М. Чичагов в циркуляре от 18 июля 1902 г. писал, что для недопущения деятельности «японских офицеров-шпионов» необходимо «иметь неослабное наблюдение за проживающими и прибывающими японцами» [11. Л. 11], а чиновник по дипломатической части при Приамурском генерал-губернаторе вообще предлагал применять к японцам высшую меру, чтобы удерживать их от шпионства [11. Л. 36].
Для сокращения урона, который японцы наносили рыбным богатствам, было решено разработать специальные правила по рыбному промыслу иностранцев (читай, японцев) на русском Дальнем Востоке. В ноябре 1901 г. были разработаны «Временные правила производства морского рыбного промысла в территориальных водах Приамурского генерал-губернаторства», согласно которым право на ловлю рыбы предоставлялось лишь русским подданным, иностранцы же могли ловить рыбу в южной части острова Сахалин (от мыса
Терпения до мыса Орокесь) и южной части Приморской области [6. Л. 13 об.]. В целом из 269 арендуемых японцами участков 145 было закрыто под предлогом «истощения рыбных ресурсов» [3. С. 100]. Японский парламент в ответ в 1902 г. принял закон «О рыбопромысловых союзах в иностранных водах», в котором в числе прочих пунктов содержалось запрещение японцам наниматься на русские промыслы. Русская сторона, в свою очередь, в 1903 г. еще больше ужесточила правила лова: в бассейне р. Амур и Амурском лимане, а также на Камчатке лов рыбы был разрешен только местному населению и русским промышленникам, иностранные промышленники могли заниматься лишь приготовлением рыбных продуктов; нанимать японских рабочих и прочий персонал (приказчики и т.д.) русским промышленникам также запрещалось, за неисполнение этого предписания полагался значительный штраф.
Реализация правил привела, с одной стороны, к резкому сокращению аренды рыболовных участков (так, на Камчатке на торгах 1903 г. было приобретено всего 8 участков), а с другой - к усилению браконьерского (или, как тогда говорили, «хищнического») промысла со стороны японцев [7. С. 149]. Где было возможно, японцы также активно прибегали к практике оформления аренды участков на подставных лиц, на Сахалине таковых участков в 1903 г. было 78 штук [3. С. 101]. Для японцев вопрос осуществления рыбной ловли на Дальнем Востоке был в том числе вопросом выживания, поскольку рыба составляла основу рациона и, кроме того, использовалась для удобрения рисовых полей, а вблизи Японии рыбных богатств осталось значительно меньше, чем в русских территориальных водах. Как отмечают исследователи, главной причиной активного проникновения японцев на русский Дальний Восток была обострившаяся из-за резкого роста численности населения Японии продовольственная проблема (с 1882 по 1898 г. население увеличилось на 6,5 млн чел.), при этом за время самоизоляции «прибрежные воды страны активно эксплуатировались японскими рыбаками и были предельно истощены» [12. С. 71]. Объем вывезенных из России в Японию рыбопродуктов в 1901 г. достиг 2,5 млн пудов, что составляло 91% от всей ввезенной рыбы. Из этого объема 1,2 млн пудов составлял тук, который использовался для удобрения рисовых полей, благодаря чему урожайность их в Японии в 1901-1903 гг. возросла по сравнению с 1897 г. на 29% [12. С. 76].
О том, насколько важен был для японцев ввоз рыбы с русского Дальнего Востока, дают представление табл. 1, 2.
Таблица 1
Год Ввезено рыбных продуктов, пуд. В том числе селедочного тука, пуд. В том числе красной рыбы, пуд. Ценность ввезенных рыбных продуктов, руб.
1897 734 200 880 000
1898 920 000 1 104 000
1899 1 506 900 705 800 801 100 1 582 000
1900 2 827 500 942 500 1 885 000 3 200 000
1901 2 162 000 1 219500 942 500 2 666 000
Примечание. Составлено по: [6. Л. 40].
Сведения о ввозе рыбных продуктов с о-ва Сахалин и побережья Приморской области в Японию
Таблица 2
Сведения о количестве рыбы, выловленной японцами на о-ве Хоккайдо
Год Улов кеты, пуд. Улов горбуши, пуд. Приготовлено тука, пуд.
1897 661 600 285 800 11 809 000
1898 606 900 223 300 7 890 600
1899 169 600 мало 8001 000
1900 160 200 мало 7 728 500
1901 188 500 мало 6 597 500
Примечание. Составлено по: [6. Л. 41].
Итак, в начале ХХ в. японский рыболовный промысел в русских территориальных водах, который как раз набрал обороты, стал активно пресекаться российской стороной. Ответные меры японского правительства (и, в свою очередь, ответ российских властей) привели к состоянию экономической войны. Отказаться от промысла Япония в силу объективных причин (необходимость срочно решать продовольственную проблему и пр.) не могла. Россия же отстаивала свои экономические и геополитические интересы. Как считают большинство исследователей, «рыбный вопрос» был далеко не последним в череде проблем, которые привели в итоге к развязыванию Русско-японской войны 1904-1905 гг. В годы войны японский рыбный промысел в русских водах был, естественно, полностью запрещен, что не мешало японцам заниматься браконьерством, особенно на Камчатке. Так, согласно докладу и.д. Петропавловского уездного начальника Д. Павского военному губернатору Приморской области от 28 ноября 1904 г. за № 703, в течение лета 1904 г. по западному и восточному побережьям Камчатки рыболовным промыслом занимались 50 хищнических рыболовных шхун [13. С. 190-191]. Одна из таких попыток закончилась инцидентом с «захватом» Камчатки лейтенантом Сечу Гундзи [13. С. 193-198].
По завершении Русско-японской войны вопрос о японском рыболовном промысле в российских территориальных водах вновь встал на повестку дня. На мирных переговорах по итогам войны Японией были выдвинуты требования в том числе в сфере рыболовства, однако окончательное разрешение данные вопросы получили после заключения в июле 1907 г. русско-японской рыболовной конвенции. Согласно ст. 1 этой конвенции, «русское правительство предоставляло японским подданным право ловить и обрабатывать все виды рыб и водных объектов, за исключением котиков и морских бобров, вдоль русского побережья Японского, Охотского и Берингова морей, за исключением рек и бухт. Японские подданные должны заниматься ловлей и обработкой рыбы на специальных участках, полученных в аренду с публичных торгов» (цит. по: [14. С. 58]). Стоянка японских судов была разрешена только против арендуемых участков. Японцы платили равные с русскими налоги и пошлины за арендуемые участки и могли беспошлинно вывозить рыбу в Японию. Все промысловые воды Дальнего Востока были разделены на «конвенционные» и «неконвенционные». К первым относились Берингово, Охотское и Японское моря, за исключением заливов и бухт. В остальных неконвенционных водах японский промысел разрешен не был [5. С. 17].
В 1907 г. на торги было выставлено 232 морских рыболовных участков, из них взято 93, причем, согласно официальным отчетам, «6 участков были взяты русскими промышленниками, остальные японцами» [6. Л. 180]. В Приморской области были выставлены на торги: по побережью Татарского пролива 29 участков, из них арендовано японцами 12 участков; по западному берегу о-ва Сахалин 2 участка были арендованы Ларионовым, но промысел производился «при посредстве японских рабочих и шхун»; по восточному берегу Сахалина 4 участка были арендованы японским промышленником Токай Иосикику; в Охотском районе из выставленных на торги 15 участков арендованы 6, один русским промышленником, 5 - японскими; по восточному берегу Камчатки к торгам были представлены 43 участка, арендовано 5, все - японцами; по западному берегу Камчатки к торгам было выставлено 132 участка, арендовано 61, из них 3 русскими, остальные японцами [6. Л. 207-218]. Всего, по оценкам исследователей, после подписания конвенции морские рыболовные участки были сосредоточены в руках японцев, русские промышленники арендовали не больше 15% от их общего числа [15. С. 9].
Впрочем, нередка была ситуация, когда в деле аренды участков, неразрешенных к сдаче японцам, действовали подставные лица. Командир лодки «Манчжур» сообщал 17 мая 1907 г., что некий г-н Суровцев под видом погрузки готовой рыбы на японские шхуны проводил последние в реки Камчатки [6. Л. 159-159 об.]. 34 залива и бухты побережья русского Дальнего Востока, все реки Приморской области и Северного Сахалина были открыты только для русских подданных, разрешительных свидетельств на ловлю рыбы в 1907 г. было выдано 176 (35 лицам), однако, как отмечалось в докладе начальника Приамурского управления государственных имуществ В.К. Бражникова Приамурскому генерал-губернатору П.Ф. Унтербергеру, «большинство оных поспешили переуступить свои права японцам»; на реке Амур производилась ловля рыбы неким Бондаренко, но «доказано, что он являлся подставным лицом крупного японского рыбопромышленника Тасиро Санкици из Ниигаты», на участке Бонда-ренко работали 9 японских шхун и 200 японских рыбаков [6. Л. 211-212 об.]. На Тауйской губе, куда впадает р. Ола, производила незаконный лов японская шхуна, «эта шхуна, заблаговременно предупрежденная жителями Тауска, скрылась ночью, без огней, при свежем ветре, от направляющегося к ней "Командора Беринга". Жители объясняли свое «предупредительное отношение» к японцам тем, что последние снабжают их всем необходимым по умеренной расценке и, кроме того, доставляют в Тауйск соль [6. Л. 208].
В докладе В.К. Бражникова также отмечалось, что лов рыбы японцами часто совершается хищнически: «Арендаторами лов велся в большинстве случаев хищнически в том отношении, что, где только была возможность, они ловили не в море, на своих участках, а в ближайших реках; здесь же в большинстве случаев стояли и японские рыболовные шхуны» [6. Л. 208 об.]. Из распространенных нарушений В.К. Бражников назвал лов рыбы в реках вместо морского, несоблюдение расстояний между участками, содержание на промыслах японских рабочих вместо русских, стоянки в не указанных для этого местах и т.д. [6. Л. 213 об.]. Суда надзора (в 1907 г. ими были отряд миноносцев, транспорты «Колыма» и «Шилка», канонерская лодка «Маньчжур», крейсеры «Лейтенант Дымов» и «Командор Беринг», судно «Сторож») вели борьбу с японскими браконьерами. В частности, «Маньчжур» задержал на Камчатке две японские шхуны, одну сжег, другую доставил в Петропавловск; «Шилка» арестовала одну японскую шхуну, действовавшую на восточном берегу Камчатки; «Лейтенант Дымов» арестовал три японских судна [6. Л. 214-215 об.]. В целом В.К. Бражников оценивал предпринимаемые меры охраны наших рыбных богатств как недостаточные: «...именно теперь, когда японцы в силу конвенции получили возможность на законных основаниях хлынуть широкой волной на наше побережье, когда пускаются в оборот последние запасы рыбных богатств - речные воды -в надежде привлечь русских предпринимателей, большинство из которых на деле оказываются просто спекулянтами, было бы преступным оставить это побережье почти без охраны, руководствуясь узко фискальными соображениями» [6. Л. 217].
Японские промышленники, недовольные пунктами конвенции о запрещении стоянки японских судов в реках и заливах, постоянно просили более широких прав, аргументируя свои просьбы тем, что для японских парусных судов «сколько-нибудь продолжительная стоянка на открытых рейдах, вблизи берега, является технически крайне затруднительной, а во многих случаях и совершенно невозможной» [6. Л. 293]. По распоряжению Главного управления землеустройства и земледелия японским парусным судам временно (на 1907 год) разрешили стоянки в заливе Св. Владимира, Императорской гавани, гаванях Охотска и Петропавловска, а также в реках Большой, Облуковиной, Тагиле по западному берегу Камчатки.
Примечательно, как на это прореагировали власти на местах. В специальной справке от 10 февраля 1908 г. В.К. Бражников писал: «В ограничении права стоянки японских рыболовных судов мы имеем весьма сильное средство воздействия на промысел японцев, ибо в случае благоприятного для нас оборота общего политического положения мы можем, строго основываясь на конвенции, не разрешать вовсе стоянок японских судов в закрытых бухтах и реках и тем самым заставить японцев почти отказаться от услуг парусного флота, что принесло бы им громадный экономический ущерб и вынудило бы их значительно сократить свои операции в наших водах» [6. Л. 293 об.]. По мнению В.К. Бражникова, согласиться на требования японцев
нельзя ни из экономических соображений (поставим под удар наш рыбный промысел), ни из дипломатических (проявим слабость). Разрешение японцам стоять в реках и бухтах поставит «русских промышленников в невозможность конкурировать с японцами», так как японцы в условиях слабого надзора «фактически овладеют промыслами в реках и бухтах», а разрешение русским промышленникам найма японских рабочих и судов «недопустимо с точки зрения общегосударственной, так как сразу и окончательно убило бы всякую надежду на возможность развития русской рыбопромышленности на Дальнем Востоке, а вместе и русской колонизации побережья» [6. Л. 294 об.].
Казалось бы, все ясно: японцы расхищают наши рыбные богатства, «убивают» русскую рыбопромышленность, и расширять их права на рыболовство в наших водах неприемлемо ни с экономической, ни с геополитической точки зрения. Однако японцы были весьма настойчивы. Японское правительство, ссылаясь на стеснительные для его рыбаков меры, установленные рыболовной конвенцией, предложило русской стороне обсудить данный вопрос на специальном совещании. Известие об этом весьма встревожило русских промышленников, которые отправили Приамурскому генерал-губернатору П.Ф. Унтербергеру следующую телеграмму: «Представители японского министерства прибыли Владивосток, чтобы выхлопотать право японским шхунам входить во все реки и другие льготы, надеются успешно закончить свою миссию. От имени 30 рыбопромышленников охотско-камчатского района обращаемся к Вашему Высокопревосходительству со следующим: такое разрешение поставит японских промышленников в привилегированное положение, будет мешать русским промышленникам ловить рыбу в реках, открытых японцам, недостаточный надзор не в силах препятствовать незаконной торговле... рыбой, товарами и спиртом; в то же время русские промышленники связаны тяжелыми условиями, не будут в состоянии конкурировать, и край, безусловно, попадет под полное экономическое преобладание японской промышленности. Если ходатайство японцев будет удовлетворено, промышленники просят уравнять их в правах с японцами, разрешив полную свободу найма рабочих и фрахтование всех судов на такой же срок, как оказаны льготы японцам. Просим поддержки нашего ходатайства перед министерством» [6. Л. 193-194].
Международное совещание состоялось в марте 1908 г. в Петербурге, с японской стороны в нем приняли участие чиновник министерства земледелия Кими-гами и вице-консул Судзуки. По итогам работы совещания рыболовная конвенция 1907 г. была дополнена «Правилами производства рыболовного промысла» 1908 г. По некоторым техническим пунктам «домогательства японцев» были удовлетворены (например, было разрешено увеличивать по согласованию с русской стороной длину и ширину арендованных участков, использовать дополнительные неводы и т.д.) [6. Л. 90]. Между тем запрет на нахождение японцев в бухтах и реках Приамурского генерал-губернаторства был подтвержден, и, более того, снова были запрещены
стоянки, разрешенные в 1907 г. Главным управлением землеустройства и земледелия.
Приамурский генерал-губернатор П.Ф. Унтербергер по поводу запрета стоянок писал, что стоянки нужны японцам, «чтобы сноситься с нашим прибрежным населением, которое они мастерски подчиняют своему влиянию» (населению дают хлеб, орудия лова, товары, спирт и т.д., после чего хищническим ловом рыбы для японцев занимаются сами русские). С другой стороны, если давать право стоянки как льготу от генерал-губернатора, японцы предпочтут легальный путь (получить разрешение) и «вместо того, чтобы искать сообщничества нашего населения в своих противозаконных действиях, они будут обращаться к нашему правительству в законных пределах» [16. Л. 318]. Совещание министров иностранных дел, торговли и управления землеустройства и земледелия, обсудив проблему, вынесло решение, что для разрешения стоянок японцев необходимо обеспечение строгого надзора (а возможностей для этого пока нет), поэтому в 1908 г. стоянки следует запретить, но в будущем вопрос можно будет обсудить снова [16. Л. 318]. Дополнительно совет министров вынес решение, что на севере Приморской области остаются открытыми для иностранных судов Петропавловск на Камчатке и Александровск на Сахалине [17. Л. 60-64].
Тем не менее министр иностранных дел А.П. Извольский писал 26 апреля 1908 г. главноуправляющему землеустройством и земледелием Б.А. Васильчикову о последствиях отказа предоставить японцам льготы (право стоянки в запрещенных местах). По мнению министра, «японцы с присущим им упорством и беззастенчивостью начнут действовать косвенными средствами для достижения намеченной цели», поэтому принятое решение «послужит причиною целого рода конфликтов и недоразумений между японскими рыболовами и чинами надзора», что приведет в итоге к созданию неблагоприятной для общих отношений с Японией атмосферы. Японские промышленники начнут образовывать компании и союзы, приобретать пароходы, что усилит их деятельность и «поставит их в большую независимость от нашего надзора» [6. Л. 346-347].
Дальнейшие события показали, что министр как в воду глядел. В 1908 г. в Японии было образовано «Общество морских промыслов Приморской области» (Рорио Енкайшу Суйсан - Кумияй), к которому примкнули почти все японские рыбопромышленники [7. Л. 153]. В том же 1908 г. разгорелся скандал по поводу восьми японских шхун, арестованных канонерской лодкой «Маньчжур» на Камчатке в навигацию 1908 г. Японский вице-консул в Николаевске Судзуки жаловался, что шхуны были арестованы неправомерно и что собственники шхун «потерпели крупные убытки» [6. Л. 74]. Для расследования дела он лично посетил Камчатку, где имел беседу с начальником Петропавловского узда Лехом. По ходу беседы выяснилось, что командир «Маньчжура» Огильви утверждал, будто арестованные японские шхуны «стояли на якоре и команды их ловили рыбу не на том месте, где им отведены участки, обозначенные в имеющихся у них документах, выданных управлением Государственных имуществ.
При дальнейшем разговоре с г-ном Сузуки выяснилось, что командир «Маньчжура» руководствовался при аресте шхун картами, изданными Морским министерством, а участки отдавались по карте, изданной Горным департаментом. По последней карте шхуны находились в том месте, где им отведены участки» [6. Л. 8080 об.]. Сузуки требовал выработать однородную карту и настаивал на том, что даже если японские шхуны ловили рыбу в неположенном месте, на них должен был быть наложен штраф, а не арест.
Из дальнейшей официальной переписки по делу арестованных японских шхун выяснились еще более интересные подробности. Начальником Приамурского управления государственных имуществ в 1908 г. был В.К. Бражников. По поводу конкретных условий аренды участков для рыбной ловли В.К. Бражников давал японским промышленникам некие разъяснения, но оные, как отметили официальные документы, «происходили частным порядком в форме предварительных переговоров В.К. Бражникова с упомянутыми делегатами и какими-либо взаимно обязывающим документом не скреплены. Нося такой характер, упомянутые разъяснения не могли, конечно, войти в письменную инструкцию, тем более - в инструкцию командующих военных судов» [6. Л. 90 об.-91]. Иными словами, В.К. Бражников о чем-то устно договорился с японскими арендаторами участков, но командиры русских сторожевых судов, которые должны были пресекать браконьерские действия, остались об этих договоренностях в полном неведении.
По поводу карт тоже все было непросто. В.К. Бражников в официальном письме Приамурскому генерал-губернатору П.Ф. Унтербергеру писал, что в Управлении имуществ были только старые карты побережья, неточные и неполные, «на этих картах рассматриваемая часть побережья имеет совершенно иную конфигурацию, нежели в действительности», поэтому японские арендаторы «были лишены возможности точно соблюсти указанное в списке местоположение их участков», и налагать на них взыскание несправедливо [6. Л. 135-136].
Впрочем, если по поводу шхун, арестованных канонерской лодкой «Маньчжур», сомнения были (кстати, в дальнейшем они были возвращены владельцам вместе с документами и разрешением на лов рыбы на арендованных участках), то в других случаях нарушения японцами конвенции были слишком очевидны. В ту же навигацию 1908 г. крейсером «Лейтенант Дымов» были арестованы следующие японские суда: 1) шхуна «Явато-Мару» - арестована 5 мая 1908 г. в бухте Находка, не имела права там находиться; 2) шхуна «Миура-Мару» - арестована 13 мая 1908 г. в бухте Ва-нино, «каковая бухта по рыболовной конвенции запретна для японских промыслов»; 3) шхуна «Эйфуку-Мару» - арестована 22 июня 1908 г. в Татарском проливе, «производила самовольный рыбный промысел без надлежащего разрешения на то место, где она занималась этим промыслом»; 4) шхуна «Хекуму-Мара» -арестована и сожжена на острове Большой Шантар (Курильские о-ва) за хищнический промысел пушнины; 5) шхуна «Кумао-Мару» - арестована 5 сентября в заливе Байкал на о-ве Сахалин, ловила рыбу, «не имея
разрешения». Крейсером «Командор Беринг» 23 августа 1908 г. была арестована японская шхуна «Мотои-си-Мару» - ловила рыбу в устье р. Ини, «на что не имела разрешения» [6. Л. 75-75 об., 92-92 об]. Транспортом «Шилка» в том же 1908 г. была арестована шхуна «Мийе-Мару», производившая хищнический промысел пушнины на Командорских островах, еще три шхуны («Мейхо-Мару», «Хейхо-Мару» и «Гисе-Мару») были обнаружены в Анучинском заливе п-ва Камчатка, стояли не на своем участке и были нагружены рыбой, на их владельцев был наложен штраф [6. Л. 117-120]. В целом за 1908 г. «Командор Беринг», «Лейтенант Дымов» и шхуна «Сторож» отметили 58 случаев нарушения японскими рыбопромышленниками рыболовной конвенции 1907 г. [18. С. 107].
Приамурский генерал-губернатор П.Ф. Унтербер-гер писал в записке от 17 декабря 1908 г.: «Ряд поступивших ко мне за последнее время сведений свидетельствует, что влияние японцев на жителей северных уездов Приморской области все увеличивается и что, не ограничиваясь уже производством рыбного промысла, часть японцев остается здесь круглый год. Например, по донесению начальника Петропавловского уезда, осенью сего года по западному побережью Камчатки почти в каждом селении осталось на зимовку по одному, по два японца, причем население к ним относится радушно и гостеприимно. Из тех же сведений и донесений видно, что японцы снабжают население дешевым контрабандным спиртом, дают им товары в долг, лечат их бесплатно, дают сельским властям взятки, получая за это разрешение нарушать рыболовные правила и прочее. Все это, по мнению местных представителей власти, склоняет симпатию жителей на сторону японцев, которые в недалеком будущем окончательно заберут в свои руки страну, если не будут приняты энергичные меры для противодействия их влиянию» [17. Л. 39].
Своеобразным дополнением к записке генерал-губернатора может служить письмо вице-консула в Хакодате Троицкого русскому послу в Токио от 30 декабря 1908 г., в котором он писал о практике японцев по спаиванию населения Приморской области. Попытки самого Троицкого запретить японским рыбопромышленникам вывозить спирт наталкивались на противодействие русской таможни, которая «всячески покровительствует вывозу спирта», а низшие чины промыслового надзора, «угостившись от японцев, также закрывают глаза на их проделки» [17. Л. 99-103].
Итак, события 1908 г. показали, что русско-японская рыболовная конвенция 1907 г. не только не решила проблемы, связанные с японским рыболовным промыслом, но и породила новые. Для начала выяснилось, что она не была обеспечена даже чисто технически (были серьезные разночтения в картах Морского министерства, которыми руководствовались командиры сторожевых судов, и картах управления государственных имуществ, которыми руководствовались при отдаче в аренду морских рыболовных участков). Японская сторона сплошь и рядом нарушала условия конвенции, причем во многих случаях это делалось при попустительстве или даже прямой помощи чинов
местной администрации и / или местных жителей, которых японцы снабжали спиртом, лекарствами, товарами первой необходимости и т.д. «Народная дипломатия» явно оказывалась сильнее официальной, за чем со все возрастающей тревогой следила администрация Приамурского генерал-губернатора, не без оснований полагая, что японцы, не сумев захватить русский Дальний Восток территориально, теперь захватывают его экономически.
Примерно такая же картина наблюдалась и в 1909 г. Канцелярия Приамурского генерал-губернатора в специальном докладе отмечала, что по р. Амур японцы имеют право арендовать только рыбодельные участки, главным действующим лицом на Амуре является японец Симада, проживающий в Николаевске. Означенный Симада снимает с торгов большую часть участков (в 1908 г. снял 16 участков) и затем переуступает их другим японским промышленникам. Японские суда часто посещают участки русских промышленников для приема рыбы и доставки ее на рыбодельные участки, но, поскольку посещать русские участки запрещено конвенцией, возникают постоянные конфликты. Командир крейсера «Лейтенант Дымов» объявил, что в 1909 г. будет арестовывать все японские суда, не имеющие консульских навигационных свидетельств, японцы, соответственно, осаждают вице-консула просьбами или выдать свидетельства, или выяснить, «на основании каких документов они могут заниматься скупкой и обработкой рыбы в Николаевском районе» [16. Л. 6]. Причем японский консул собирается выдавать свидетельства, но канцелярия против, так как это противоречит конвенции и предлагает японцам скупать рыбу на отведенных для сего участках или в открытых портах. Резюме канцелярии: «Посещение японскими судами русских рыболовных и японских рыбообделочных участков по Амуру до сих, по-видимому, допускалось беспрепятственно, почему изменение такого порядка вызовет недовольство со стороны русских и японских предприятий, но перед этим не следует остановиться» [16. Л. 8].
Итак, позиция администрации Приамурского генерал-губернаторства была однозначна - «не пущать!». Японцы, разумеется, будут недовольны, но этим недовольством власти собирались пренебречь. Однако внезапно обнаружилось, что интересы геополитические входят в конфликт с интересами экономическими, причем непосредственно русских промышленников. О последнем дает представление доклад Шипова, смотрителя за рыболовством при Приамурском управлении государственных имуществ. В докладе от 2 июня 1909 г. Шипов писал, что воспрещение захода японцев на речные рыбалки поставило в затруднение «всех без исключения арендаторов рыбалок и засолен», так как русский рынок вместить столько рыбы просто не в состоянии. «При создавшемся положении необходимо признать возможность массовой порчи рыбы, особенно горбуши, из которой в Россию закуплена почти исключительно одна икра; масса этой рыбы по вырезании икры будет непроизводительно уничтожаться тем или иным способом» [16. Л. 45]. Шилов также отметил, что, если не продать рыбу японцам, арендаторы не смогут упла-
тить аренду за участки. То есть рыба, которая уже выловлена, будет просто уничтожена, а русские арендаторы рыболовных участков разорятся.
Примечательно, что Приамурское управление государственных имуществ выводы Шилова подтвердило, отметив в своем докладе, что запрет доступа японских судов к русским рыболовным участкам «поставит рыбопромышленников как японских, так и русских, имеющих промыслы ниже Николаевска по Амуру до его лимана, в критическое положение», а потому следует «сохранить порядок прошлого года» [16. Л. 49]. Поскольку Приамурское управление государственных имуществ в своей деятельности руководствовалось больше экономическими интересами, чем политическими, оно закономерно сочло, что продать уже все равно выловленную рыбу японцам будет явно более выгодно, чем позволить ей сгнить, лишь бы не пустить японцев в неконвенционные воды.
После этого последовала бурная переписка между министерством иностранных дел, управлением земледелия и канцелярией Приамурского генерал-губернаторства, по итогам которой власти признали возможным «для нагрузки и выгрузки скупленной рыбы и соли допускать в навигацию сего года хождение между Николаевском и означенными участками японских судов, применяя к ним каботажные правила» [16. Л. 55].
Применение каботажных правил означало, что с японских судов стали брать каботажный сбор (пошлину), против чего тут же стал активно протестовать японский консул. В письмах к военному губернатору Приморской области В.Е. Флугу консул указывал, что из-за каботажного сбора японцам приходится снижать цену на рыбу, поэтому весь промысел Николаевска и его торговля могут пострадать [16. Л. 104-105].
Впрочем, беспокоился японский консул напрасно. Управляющий государственными имуществами в Приамурском генерал-губернаторстве статский советник Михайлов в записке о рыбном промысле Николаевска отмечал, что благодаря принятым мерам лов рыбы теперь сосредоточен у русских промышленников, но основным рынком сбыта является Япония, в 1909 г. в Японию было экспортировано горбуши и кеты 17 522 920 штук (2 200 000 пудов), для транспортировки которых потребовалось 73 парохода и 69 шхун, а на внутренний рынок было вывезено всего 581 939 пудов, поэтому отказать японцам в закупке рыбы и рыбопереработке сейчас нецелесообразно (это вызовет кризис), а полное запрещение доступа японских судов на участки для вывоза рыбы «равносильно воспрещению сдачи участков», так как сильно удорожает обработку и вывоз рыбы и делает их убыточными [16. Л. 123-128].
Приамурский генерал-губернатор П.Ф. Унтербер-гер в письме главноуправляющему землеустройством и земледелием с выводами Михайлова согласился лишь частично, написав, что его опасения «несколько преувеличены», так как из 15,5 млн штук рыбы, вывезенной в Японию, с доступных для иностранных судов участков вывезено 2,5 млн штук, с участков рядом с Николаевским рейдом - 1,5 млн штук, на русских судах - 3 млн штук, т.е. речь идет о 10 млн штук рыбы, поэтому возможный экономический кризис (если запре-
тить японцам посещать рыбопромышленные участки) «не будет затрагивать интересы действительно русских предприятий, а угрожает лишь тем русско-еврейским рыболовным хозяйствам, которые, работая почти исключительно на японский рынок и часто на японские деньги, не могут быть признаны нормальным явлением в русской культурной деятельности на Дальнем Востоке» [16. Л. 136]. В целом генерал-губернатор предложил разрешить каботаж только паровым судам, а для парусных судов - только в виде исключения.
С генерал-губернатором явно были несогласны русские промышленники, которые в телеграмме, посланной в мае 1910 г., буквально умоляли его разрешить стоянку японских судов на рыбных промыслах ниже Николаевска, иначе им всем грозит разорение (так как для доставки рыбы японцам самостоятельно просто нет достаточного количества бочек и грузовых судов) [16. Л. 153-156]. По итогам переписки между генерал-губернатором, министром иностранных дел, министром торговли и главноуправляющим управления землеустройства и земледелия стоянку японских судов на русских рыболовецких участках на 1910 г. все-таки разрешили. Министр иностранных дел А.П. Извольский, в частности, требовал разрешить стоянку японских судов, поскольку в противном случае русский рыболовный промысел и торговля на Амуре просто прекратят существование, так как основным рынком сбыта является Япония, «ломать условия этого промысла в пользу проблематичной возможности сохранить наши рыбные богатства для того, быть может, далекого будущего, когда они будут разрабатываться исключительно русскими силами и вывозиться исключительно на русских судах, было бы противно более широким задачам нашей политики, имеющим первостепенное значение» [16. Л. 182]. Между прочим, сумма каботажных пошлин, взятых с японских судов за 19091910 гг. составила 10 645 рублей [16. Л. 231], а проданная в Японию рыба исчислялась миллионами штук.
Общее представление о количестве рыбы, вывезенной в Японию из Николаевского района, дает табл. 3 [16. Л. 131].
По оценке С.Г. Кошкарева и С.С. Спиридонова, на Камчатке, где русские промышленники в 1910 г. получили право брать наиболее значимые участки на 12 лет на льготных условиях, русская рыбопромышленность все равно не могла конкурировать с японской, поскольку в значительной степени финансировалась японцами и находилась в полной зависимости от них в приобретении орудий лова [19. С. 16]. Согласно исследованию С.И. Вахрина, в 1910 г. на Камчатке работали два русских рыбоконсервных завода (Х.П. Бирича и К.В. Эккермана) и один японский (Сейроку Цуцуми), причем русские предприятия выработали 9 300 ящиков консервов, а японский завод - всего 700 [7. С. 153]. Но в целом Япония в 1910 г. выловила в российских дальневосточных конвенционных водах 4 млн пудов рыбы [7. С. 155]. В 1911 г. на Камчатке, согласно отчету губернатора Камчатки Перфильева, было выловлено 38 млн штук рыбы, из них 30 млн штук - японцами, а 8 млн - русскими промышленниками, но 2 млн штук из этих восьми было отправлено в Японию. Икры рус-
ские промышленники заготовили 45 тыс. пудов, при- рыбалок (т.е. японцы забирали рыбу, а русские - икру) чем большая часть из нее была скуплена из японских [7. С. 155].
Таблица 3
Количество рыбы, вывезенной в Японию из Николаевского района
Годы Пароходов, шт. Шхун, шт. Горбуши, шт. Летней кеты, шт. Осенней кеты, шт.
1899 9 33 - 1 835 700 698 000
1900 11 44 - 2 078 000 762 500
1901 15 37 - 2 598 120 931 380
1902 18 46 361 600 2 957 040 1 865 340
1903 23 65 320 000 3 010 800 1 764 120
1906 30 24 65 000 2 924 400 1 132 200
1907 64 44 1 483 200 4 945 000 2 849 598
1908 58 72 5 572 000 6 456 000 3 542 400
1909 73 69 2 206 720 11 170 620 4 145 580
Примечание. Составлено по: [16. Л. 131].
Примечательно, что в 1911 г. опять был поднят вопрос о разрешении или запрещении японцам посещать русские рыболовные участки для приема рыбы, снова последовала бурная дискуссия, главноуправляющий управления землеустройства и земледелия высказался в духе, что три четверти рыбы Амура идет в Японию, русский торговый флот на Дальнем Востоке пока малочислен, поэтому «внезапное полное воспрещение японским судам посещать рыбные промыслы в Амурском лимане могло бы тяжело отразиться на интересах русских рыбопромышленников, ограничив для них возможность сбыта рыбы на японский рынок» [16. Л. 185]. В итоге на сезон 1911 г. стоянки японских судов на русских рыбных промыслах разрешили, но тут же опять между ведомствами (министерство иностранных дел, министерство торговли, управление землеустройства и земледелия, канцелярия Приамурского генерал-губернатора) завязалась переписка на тему необходимости запретить японцам стоянки.
Таким образом, японское рыболовство в русских территориальных водах и после заключения рыболовной конвенции 1907 г. являлось камнем преткновения как между правительствами Японии и России, так и между самими российскими ведомствами. Власти на уровне Приамурского генерал-губернаторства, опасаясь влияния японцев на местное население, выступали за то, чтобы максимально ограничить (а еще лучше полностью запретить) проникновение японцев на территорию российского Дальнего Востока. Министерство торговли и управление землеустройства и земледелия, руководствуясь экономическими мотивами, выступали за то, чтобы не препятствовать вылову и скупке японцами рыбы в российских территориальных водах. Министерство иностранных дел балансировало между отстаиванием геополитических интересов России и сохранением добрососедских (насколько это возможно) отношений с Японией. Государственная Дума озаботилась мерами надзора за японцами, правда, весьма ограниченными. По инициативе Государственной Думы в 1908 г. был принят закон об учреждении в Приамурском генерал-губернаторстве промыслового надзора сроком на два года (1909-1910). Закон предусматривал организацию береговой постоянной стражи путем создания отдельных постов в наиболее важных промысловых пунктах. В 1910 г. он был продлен Думой еще
на два года. К сожалению, на практике сразу возникли сложности с комплектованием штатов смотрителей и стражи, а также строительством судов охраны, так что реальная отдача от реализации закона оказалась весьма скромной [20. С. 48-50]. Также в 1909 г. морская таможенная полоса была увеличена до 12 морских миль, а в 1911 г. принят закон, по которому русским сторожевым судам было предписано задерживать иностранные суда в пределах 12-мильной прибрежной зоны [5. С. 17].
Помимо мер по усилению контроля над деятельностью японцев предпринимались также шаги по стимулированию отечественной рыбной промышленности на Дальнем Востоке. В районах, исключенных из действия конвенции, где ловить рыбу могли только русские промышленники (34 залива и все реки побережья), по инициативе управления землеустройства и земледелия в 1910 г. были введены льготные условия аренды рыболовных участков (увеличен срок аренды, снижены ставки налогов и т.д.; при этом нанимать иностранных рабочих запрещалось). Дополнительно в 1910-1911 гг. был понижен фрахт на рыболовные грузы, на 25% понижен железнодорожный тариф на провоз кеты и горбуши, разрешен провоз рабочих, нанятых на дальневосточные промыслы в центральных губерниях России, по льготному тарифу. В 1912 г. был разрешен беспошлинный ввоз предметов, необходимых русским рыбопромышленникам для ведения промысла на Дальнем Востоке [20. С. 52-55]. По оценке О.А. Яковлевой, принятые законодательные меры, хотя и способствовали развитию русской рыболовной промышленности на Дальнем Востоке, все же были недостаточными, «слабая информированность о реальной ситуации... в значительной степени снижала эффективность разрабатываемых мер», и к тому же «многие дальневосточные законопроекты воспринимались как второстепенные, частные как представителями исполнительной власти, так и думскими депутатами» [20. С. 56].
В целом японская рыбопромышленность на Дальнем Востоке продолжала доминировать над российской: с момента начала действия конвенции до начала Первой мировой войны японцы увеличили количество арендованных участков в 2 раза, за 1907-1914 г. японскими рыбопромышленниками было изготовлено 33 млн пудов рыбопродукции [21. С. 77]. По оценкам Т.З. Поз-
няка, на дальневосточных рыбных промыслах в 1912 г. работали около 14 тыс. японцев, в 1913 г. - свыше 16 тыс. [22. С. 32]. На Камчатке в 1912 г. из 132 рыболовных морских участков только 3 были арендованы русскими промышленниками, остальные 129 - японскими; на речных участках действовало много подставных лиц от японского рыбопромышленного капитала [7. С. 157]. По оценкам А.А. Курмазова, японское население на Камчатке к 1914 г. превысило русское (13-15 тыс. японцев против примерно 8,5-9,5 тысяч русских, считая сезонных рабочих). Наибольшую выгоду от эксплуатации рыбных богатств Камчатки извлекали японцы, хотя были и случаи взаимовыгодного сотрудничества. В их числе - так называемые «икряные сделки» (на русских участках зачастую заготавливалась только икра, а рыба выбрасывалась; благодаря «икряным сделкам» рыбу забирали японцы и использовали как сырье) [4. С. 396]. Попытки русских властей развивать местный промысел наталкивались как на конкуренцию со стороны японских рыбопромышленников (были более образованы и лучше оснащены, чем русские), так и на то, что русский и европейский рынки сбыта были труднодостижимы из-за расстояний. Русские рыбопромышленники не могли обходиться ни без японской техники и орудий лова, ни без японских рынков сбыта [4. С. 397].
Примечательно, что действия японцев в водах Дальнего Востока и местными властями в начале ХХ в., и позже - советскими историками - рассматривались как «широкомасштабная экономическая экспансия», при этом современные историки дают более осторожные оценки. В частности, В.А. Ильина пишет, что «зависимость формирующейся отечественной рыбопромышленности на окраинах Российской империи от японского капитала можно рассматривать не только как неизбежное зло, но и как экономически оправданный выход в сложившихся условиях» [21. С. 78]. Л.В. Волков считает, что «в результате длительного концессионного сотрудничества с Японией в макрорегионе начал активно развиваться морской рыболовный промысел, создавались перерабатывающие производства, формировалась экспортная направленность, чему в значительной степени способствовала диффузия в отечественное рыболовство японских технологий добычи и переработки водных биологических ресурсов» [14. С. 58].
В целом обращение к архивным материалам позволяет увидеть очень интересную картину взаимодействия между японскими предпринимателями и населением, промышленниками и властями Дальнего Востока. На низовом уровне речь шла, скорее, о взаимовыгодном сотрудничестве. Японцы снабжали население спиртом, солью, медикаментами и рядом товаров первой необходимости. Население укрывало японцев от судов надзора. Русские рыбопромышленники в лице японцев имели, с одной стороны, конкурентов. С другой стороны, Япония являлась крупнейшим рынком сбыта для русских рыбопромышленников, снабжала русскую промышленность необходимыми орудиями лова, частично давала необходимые финансовые средства и рабочую силу. Помимо этого, были еще и факты прямого сотрудничества, как взаимовыгодные экономически (например, русские промышленники добыва-
ли икру красной рыбы, а саму рыбу продавали японцам), так и спекулятивного характера (фиктивная аренда рыболовных участков русскими промышленниками с последующей передачей японцам). Объективно и русские, и японские промышленники способствовали уменьшению рыбных богатств Дальнего Востока, так как лов рыбы вели, по сути, хищническими методами. Поскольку японцы доминировали в рыбопромышленности в начале ХХ в. , их можно с полным правом обвинить в «широкомасштабной экономической экспансии» (как это сделали советские историки), но при этом японцы способствовали, собственно, становлению российской рыбной промышленности, которая без их финансов, орудий лова и рынков сбыта просто не смогла бы встать на ноги.
Что касается местных властей, то на низовом уровне (сельские старосты и пр.) наблюдалась, скорее, поддержка японцев. На уровне области и губернаторства власти, несомненно, видели в японцах прямую угрозу экономическим, геополитическим и оборонным интересам России и рады были бы максимально сократить (или вовсе прекратить) проникновение японцев на русский Дальний Восток. Предпринимаемые ими административные меры (многочисленные правила производства рыбного промысла и т.п.) действительно сокращали (местами очень значительно) легальное проникновение японцев в русские территориальные воды, однако не устраняли нелегальное. Кроме того, вынужденные считаться с реалиями (зависимость русской рыбной промышленности от Японии как рынка сбыта), местные власти вынуждены были давать разрешение на проникновение японцев даже в неконвенционные воды (причем этот вопрос вставал каждый год после заключения Рыболовной конвенции 1907 г.). Центральные ведомства (министерство торговли, управление землеустройством и земледелием, министерство иностранных дел) склонны были скорее поддерживать деятельность японцев, нежели запрещать (об этом свидетельствует переписка между ведомствами). Государственная Дума приняла ряд законопроектов, призванных усилить надзор над японскими рыбопромышленниками и стимулировать русскую рыбную промышленность, но в целом вопрос охраны рыбных богатств Дальнего Востока оставался, скорее, на периферии государственного внимания. В итоге после заключения Рыболовной конвенции 1907 г. масштабы деятельности японских рыбопромышленников непрерывно росли. Противоречивая деятельность русской администрации (беспрерывное то разрешение, то запрещение одних и тех же действий) подвигла японцев повсеместно прибегать к методам «народной дипломатии» (напрямую договариваться с населением, промышленниками, лицами низовой администрации и даже чинами надзора), что, в свою очередь, только усиливало подозрения и враждебность властей Приамурского генерал-губернаторства. Примечательно, что отстаивание местными властями геополитических интересов Российской империи (причем гораздо более жесткое, чем со стороны центральных властей) сплошь и рядом шло вразрез с благополучием местных жителей.
Список источников
1. Дацышен В.Г. Японский труд в рыбной промышленности на Дальнем Востоке России // Япония. История и археология : ежегодник. 2013.
№ 42. С. 237-249.
2. Алепко Н.А. Японское предпринимательство в Сахалинской промысловой акватории России в конце XIX - начале XX в. // Омский научный
вестник. Исторические науки. 2009. № 2 (76). С. 64-68.
3. Трехсвятский А.В. Экономическое развитие Южного Сахалина и японское рыболовство. 1875-1905 гг. // Россия и АТР. 2002. № 1 (35).
С. 90-103.
4. Курмазов А.А. Российско-японские рыболовные отношения в конце XIX - начале XX века // Известия ТИНРО. 2005. Т. 142. С. 391-402.
5. Гантимуров И.П. Защита экономических интересов России в области морского рыболовства на Дальнем Востоке (1821-1944 гг.) // Вестник
ДВО РАН. 2011. № 1. С. 13-21.
6. Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (РГИА ДВ). Ф. 702. Оп. 2. Д. 190.
7. Вахрин С.И. Рыбацкая летопись полуострова. Камчатка: 1896-2016 гг. Петропавловск-Камчатский : Дальпресс, 2018. 327 с.
8. Алепко А.В. Столкновение экономических интересов России и Японии на Дальнем Востоке в начале XX в. // Эволюция и революция: опыт
и уроки мировой и российской истории : материалы междунар. науч. конф. Хабаровск : ХГПУ, 1997. С. 43-46.
9. Судзуки А. К российским берегам // Россия и АТР. 1992. № 2. С. 37-41.
10. Синиченко В.В. Правонарушения иностранцев на востоке Российской империи во второй половине XIX - начале XX веков. Иркутск : Вост.-Сиб. ин-т МВД России, 2003. 190 с.
11. РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 516.
12. Алепко А.В., Алепко Н.А. Японо-российские отношения в сахалинской промысловой акватории во второй половине XIX - начале XX в. // Известия Восточного института. 2006. № 13. С. 68-82.
13. Воробьева Э.А. Война и общество. Сибирь и Дальний Восток в годы Русско-японской войны 1904-1905 гг. Новосибирск : Изд-во НГТУ, 2020. 252 с.
14. Волков Л.В. Институциональные аспекты развития рыбной промышленности Дальнего Востока // Регионалистика. 2016. Т. 3, № 6. С. 56-68.
15. Кошкарева С.Г. Камчатка в системе АТР (из исторического опыта первой половины XX в.) // Вестник КРАУНЦ. Гуманитарные науки. 2018. № 1 (31). С. 9-13.
16. РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 2. Д. 243.
17. РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 2. Д. 221.
18. Ляпустин С.Н. Таможенный надзор и борьба с контрабандой на морском направлении Дальнего Востока России (конец XIX - начало XX в.) // Таможенная политика России на Дальнем Востоке. 2012. № 1 (58). С. 102-111.
19. Кошкарева С.Г., Спиридонов С.С. Русско-японские отношения на Камчатке в 1907-1923 гг.: к постановке проблемы исследования // Вестник КРАУНЦ. Гуманитарные науки. 2018. № 1 (31). С. 14-17.
20. Яковлева О.А. Законодательная деятельность Государственной думы и проблемы охраны Дальневосточного морского побережья в начале XX века // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. 2008. № 2: История. С. 46-56.
21. Ильина В.А. Японский промышленный лов на Камчатке в 1907-1928 гг. // Вестник Томского государственного университета. 2007. № 303. С. 77-79.
22. Позняк Т.З. Иностранные подданные в городах Дальнего Востока России (вторая половина XIX - начало XX в.). Владивосток : Дальнаука, 2004. 316 с.
References
1. Datsyshen, V.G. (2013) Yaponskiy trud v rybnoy promyshlennosti na Dal'nem Vostoke Rossii [Japanese labor in the fishing industry in the Russian
Far East]. Yaponiya. Istoriya i arkheologiya: ezhegodnik. 42. pp. 237-249.
2. Alepko, N.A. (2009) Yaponskoe predprinimatel'stvo v Sakhalinskoy promyslovoy akvatorii Rossii v kontse XIX - nachale XX v. [Japanese entrepre-
neurship in the Sakhalin fishing waters of Russia in the late 19th - early 20th centuries]. Omskiy nauchnyy vestnik. Istoricheskie nauki. 2(76). pp. 64-68.
3. Trekhsvyatskiy, A.V. (2002) Ekonomicheskoe razvitie Yuzhnogo Sakhalina i yaponskoe rybolovstvo. 1875-1905 gg. [Economic development
of South Sakhalin and Japanese fisheries. 1875-1905]. Rossiya i ATR. 1(35). pp. 90-103.
4. Kurmazov, A.A. (2005) Rossiysko-yaponskie rybolovnye otnosheniya v kontse XIX - nachale XX veka [Russian-Japanese Fishing Relations in the
Late 19th - Early 20th Centuries]. Izvestiya TINRO. 142. pp. 391-402.
5. Gantimurov, I.P. (2011) Zashchita ekonomicheskikh interesov Rossii v oblasti morskogo rybolovstva na Dal'nem Vostoke (1821-1944 gg.) [Protection
of Russia's Economic Interests in Marine Fisheries in the Far East (1821-1944)]. VestnikDVO RAN. 1. pp. 13-21.
6. The Russian State Historical Archive of the Far East (RGIA DV). Fund 702. List 2. File 190.
7. Vakhrin, S.I. (2018) Rybatskaya letopis' poluostrova. Kamchatka: 1896—2016 gg. [Fishing Chronicle of the Peninsula. Kamchatka: 1896-2016].
Petropavlovsk-Kamchatskiy: Dal'press.
8. Alepko, A.V. (1997) Stolknovenie ekonomicheskikh interesov Rossii i Yaponii na Dal'nem Vostoke v nachale XX v. [The Clash of Economic
Interests of Russia and Japan in the Far East in the Early 20th Century]. In: Evolyutsiya i revolyutsiya: opyt i uroki mirovoy i rossiyskoy istorii [Evolution and Revolution: Experience and Lessons of World and Russian History]. Khabarovsk: KhSPU. pp. 43-46.
9. Sudzuki, A. (1992) K rossiyskim beregam [To the Russian Shores]. Rossiya i ATR. 2. pp. 37-41.
10. Sinichenko, V.V. (2003) Pravonarusheniya inostrantsev na vostoke Rossiyskoy imperii vo vtoroy polovine XIX — nachale XX vekov [Offenses of Foreigners in the East of the Russian Empire in the Second Half of the 19th - Early 20th Centuries]. Irkutsk: East Siberian Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia.
11. The Russian State Historical Archive of the Far East (RGIA DV). Fund 702. List 1. File 516.
12. Alepko, A.V. & Alepko, N.A. (2006) Yapono-rossiyskie otnosheniya v sakhalinskoy promyslovoy akvatorii vo vtoroy polovine XIX - nachale XX v. [Japanese-Russian relations in the Sakhalin fishing waters in the second half of the 19th - early 20th centuries]. Izvestiya Vostochnogo instituta. 13. pp. 68-82.
13. Vorobieva, E.A. (2020) Voyna i obshchestvo. Sibir' i Dal'niy Vostok v gody Russko-yaponskoy voyny 1904—1905 gg. [War and Society. Siberia and the Far East during the Russo-Japanese War of 1904-1905]. Novosibirsk: NSTU.
14. Volkov, L.V. (2016) Institutsional'nye aspekty razvitiya rybnoy promyshlennosti Dal'nego Vostoka [Institutional aspects of the development of the fishing industry in the Far East]. Regionalistika. 3(6). pp. 56-68.
15. Koshkareva, S.G. (2018) Kamchatka v sisteme ATR (iz istoricheskogo opyta pervoy poloviny XX v.) [Kamchatka in the Asia-Pacific region system (from the historical experience of the first half of the 20th century)]. VestnikKRAUNTs. Gumanitarnye nauki. 1(31). pp. 9-13.
16. The Russian State Historical Archive of the Far East. Fund 702. List 2. File 243.
17. The Russian State Historical Archive of the Far East. Fund 702. List 2. File 221.
18. Lyapustin, S.N. (2012) Tamozhennyy nadzor i bor'ba s kontrabandoy na morskom napravlenii Dal'nego Vostoka Rossii (konets XIX - nachalo XX v.) [Customs supervision and the fight against smuggling in the maritime direction of the Russian Far East (late 19th - early 20th centuries)]. Tamo-zhennaya politika Rossii na Dal'nem Vostoke. 1(58). pp. 102-111.
19. Koshkareva, S.G. & Spiridonov, S.S. (2018) Russko-yaponskie otnosheniya na Kamchatke v 1907-1923 gg.: k postanovke problemy issledovaniya [Russo-Japanese relations in Kamchatka in 1907-1923: Towards the formulation of the research problem]. VestnikKRAUNTs. Gumanitarnye nauki. 1(31). pp. 14-17.
20. Yakovleva, O.A. (2008) Zakonodatel'naya deyatel'nost' Gosudarstvennoy dumy i problemy okhrany Dal'nevostochnogo morskogo poberezh'ya v nacha-le XX veka [Legislative activity of the State Duma and problems of protection of the Far Eastern sea coast in the early 20th century]. Vestnik Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A.S. Pushkina. 2. pp. 46-56.
21. Ilina, V.A. (2007) Yaponskiy promyshlennyy lov na Kamchatke v 1907-1928 gg. [Japanese industrial fishing in Kamchatka in 1907-1928]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta — Tomsk State University Journal. 303. pp. 77-79.
22. Poznyak, T.Z. (2004) Inostrannye poddannye v gorodakh Dal'nego Vostoka Rossii (vtoraya polovina XIX — nachalo XX v.) [Foreign subjects in the cities of the Russian Far East (second half of the 19th - early 20th centuries)]. Vladivostok: Dal'nauka.
Сведения об авторе:
Воробьева Эвелина Александровна - кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и политологии Новосибирского
государственного технического университета (Новосибирск, Россия). E-mail: [email protected]
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
Vorobyeva Evelina A. - Candidate of History Science, Associate Professor of the History and Political Science Department of Novosibirsk State Technical University (Novosibirsk. Russian Federation). E-mail: [email protected]
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 25.01.2021; принята к публикации 01.07.2024 The article was submitted 25.01.2021; accepted for publication 01.07.2024
