CC BY
94
УДК 112.12 : 159.923.2
Э. Ю. Паниткова
«Я» и другие: проблема взаимопонимания и обоснование необходимости социального конструирования реальности
В статье раскрывается роль конструирования реальности в процессе взаимодействий между индивидами: использование конструкций для создания общего знаково-символического мира для достижения взаимопонимания. Решающую роль в процессе конструирования играет язык, дающий возможность как создавать типизации, так и пользоваться существующими.
The aim of the article is displaying the role of the social construction of reality in the process of interaction between individuals: the use of the constructions in order to create a common sign-symbolic world for achieving mutual understanding. The language plays the crucial role in the process of construction it enables people to create new typologies, as well as to use the existing ones.
Ключевые слова: интерсубъективность, понимание, знаково-
символическая реальность, социальное конструирование реальности, типизации, язык.
Key words: inter-subjectivity, understanding, sign-symbolic reality, social construction of reality, typology, language.
Каждый человек - это особый мир, микрокосм; каждый человек воспринимает мир, исходя из своей перспективы, из тех обстоятельств, в которых находится. Данная идея особенно ярко зазвучала в рамках феноменологии и феноменологической социологии. Согласно Э. Гуссерлю, конституция любого мира, в том числе мира собственного потока переживаний, имеет структуру, ориентированную по отношению к некоторой «нулевой точке» (Nullglied), а именно - личности. А. Шутц, продолжая исследование гуссерлевской категории «жизненный мир», вводит понятие «биографическая ситуация». Шутц вслед за Гуссерлем признает, что изначально индивид определяет мир, исходя из своей собственной перспективы, из позиции «Здесь», с помощью которой он организует жизненный мир в зоны реальной и потенциальной досягаемости, каждая из которых несет в себе открытый горизонт неопределенной определимости.
Каждый из нас осознает себя как «я», как самость, «одноличие», т. е. каждый из нас, будучи в здравом уме, полагает, что он заключен в определенное биологическое тело и обладает собственным сознанием1. «Я» -это осознание того, что я существую, мыслю, чувствую. «Я» - это тожде-
1 Следует оговориться, что в данном случае речь идет о западной традиции осознания, понимания себя в мире, и данная традиция не претендует на культурную универсальность.
ственность самому себе, целостность моей физической оболочки и моей психики, и я обречен на одиночество, поскольку никогда не смогу выйти ни за пределы своего сознания, ни за пределы своего тела. Однако «Я» не существует в мире изолированно: оно приходит в мир, наполненный другими «Я», мир, который оказывается для него полем возможных действий, которые, так или иначе, подразумевают взаимодействие с другими.
«Заключенность» человека в мире собственных фантазий и переживаний делает невозможным эффективное взаимодействие с другими, а подобное взаимодействие необходимо (исходя из различных причин, в том числе и биологических). Как отмечает Д. Майерс, «вся история наших предков утверждает, что жизнь в группе способствует нашей безопасности и наилучшим образом поддерживает нашу жизнедеятельность» [4, с. 427]. Это вызывает потребность во взаимопонимании, в социальном конструировании реальности. Взаимодействие оказывается конструктивнее, нежели преследование исключительно своих целей, по крайней мере, оно делает возможным существование общества в течение достаточно длительного времени. Более того, нам необходимо взаимодействовать с другими потому, что другие помогают нам осознать, сконструировать свое «Я».
В рамках философии доказать, что Другой действительно существует, можно с разных позиций, будь то реализм или идеализм, затем эти же доказательства можно опровергнуть с помощью противоположных теорий. Любые доказательства и любые опровержения в рамках конкретного подхода будут выглядеть вполне убедительными. Но в нашем жизненном мире, в нашей естественной установке мы не нуждаемся в научных доказательствах Другого: мы воспринимаем его как тело, которое всегда находится «Там» (Шіс), подает нам различные сигналы, исходя из которых мы имеем возможность познавать его когитации (чувства, воления, эмоции и т.д.). Х. Ортега-и-Гассет был прав, указывая на то, что «зубная боль ближнего - это только моя догадка или же предполагаемая мнимая боль», в то время как мое страдание несомненно, и жизнь другого не явлена мне, как моя, грубо говоря, это только догадка, гипотеза, «но ни в коей мере не радикальная, самоочевидная, исходная реальность» [5, с. 502, 546]. Другими словами, я не могу доказать, что Другой существует (для повседневной жизни мне это и не нужно), поэтому я просто принимаю это на веру. По словам Шутца, в своей естественной установке я предполагаю, что мир наделен для других людей таким же смыслом, что и для меня, что мои действия, ориентированные на других, будут пониматься ими аналогично тому, как я понимаю поступки других, ориентированные на меня, т. е. «более или менее наивно я предполагаю существование общей схемы соотнесения для действий моих и других людей» [8, с. 109].
Поскольку понимание является необходимой основой эффективного сосуществования и взаимодействия, чрезвычайно актуален вопрос, как понимание возможно и чем оно обеспечивается. Для феноменологической социологии данная проблема заключается, в частности, в ответе на вопрос: как познать действие другого как его собственное, а не как «мое» восприятие этого действия? Шутц указывает на значимость понимания мотивов действия, однако мотивы - лишь один из аспектов понимания. Главный вопрос заключается в том, каким образом мы можем понимать смысл действий и слов другого.
Наиболее простой ответ, который можно дать на данный вопрос, заключается в том, что я полагаю, что понимаю другого, потому что полагаю, что другой такой же человек, как и я. Именно это простое положение можно считать основанием возможности существования интерсубъективного мира. Однако существует и другой полюс проблемы: каждый из нас не только человек, но индивид, индивидуальность, личность, неповторимая и уникальная (что выражается, помимо прочего, и в языке), поэтому у многих философов возникают сомнения в том, что мы действительно можем понимать друг друга.
Шутц пишет, что мы способны понять то, что происходит в чужой психике, лишь благодаря знакам и символам, и наблюдаемое телодвижение представляет не только знак переживания другого вообще, но знак, с которым другой соединяет некоторый смысл. Понимание, по Шутцу, проходит три стадии: понимание знака самого по себе, понимание того, что имеет в виду другой, используя этот знак, понимание того, что он имеет в виду, используя этот знак именно сейчас [7, с. 807, 842]. Данные положения не вызывают сомнений, поскольку мы должны понимать не просто знак, но то, что он означает для партнера по общению. Действительно, Гуссерль был прав, Другого мы можем переживать исключительно в той мере, в какой он открыт нам через аппрезентацию [2] (даже если речь идет о непосредственности личного взаимодействия). Но можем ли мы полностью понять смысл чужого знака?
Шутц считает, что постулат понимания чужого подразумеваемого смысла не выполним, и чужой подразумеваемый смысл даже при оптимальной интерпретации остается пороговым понятием [7, с. 804], поскольку является субъективным, «привязанным» к самоистолкованию и конституируется лишь в пределах принадлежащего «Я» потока сознания (длительность задана нами самими в непрерывности и полноте, тогда как при понимании чужого длительность задана лишь дискретно) [7, с. 805, 812]. Это согласуется с идеями Гуссерля о том, что поток сознания Другого не дан в восприятии непосредственно. Следовательно, ни при каких условиях мы не можем пережить в сознании все богатство личности другого (трансцендентальные субъекты других монад даны моей монаде лишь опосредованно, через аппрезентацию).
С Шутцем солидарны и представители радикального конструктивизма, утверждающие, что значение и смысл индивидуальны, поэтому полного понимания достичь никогда не удается. Индивидуальность опыта для Глазерсфельда чрезвычайно важна: для каждого из нас значение слова «яблоко» индивидуально, поскольку определяется нашим опытом [10, p. 10]. Конечно, отмечает Глазерсфельд, различия не играют роли в повседневной жизни, поскольку мы не замечаем несоответствий, но как только речь заходит о менее обыденных, рутинных (mundane) вещах, к примеру о философии, индивидуальные различия сразу же становятся очевидными [11, p. 3].
Глазерсфельд считает, что ре-презентации, концепты, значения коммуникантов не могут быть одинаковыми, но это не означает, что интерсубъективность невозможна: для коммуникации достаточно того, чтобы они просто не вступали в противоречие с ситуационным контекстом или ожиданиями партнера по общению [10, p. 10, 12; 12, p. 40]. Другой представитель радикального конструктивизма Г. Рот также обращает внимание на то, что мы должны просто уметь осуществлять коммуникативные действия на некоем требуемом уровне, невозмутимо принимая факт невозможности полного понимания [13, p. 124]. Данное положение перекликается с идеализацией, обеспечивающей интерсубъективность у Шутца, а именно - с идеализацией конгруэнтности систем релевантности, предполагающей, что для достижения цели можно пренебречь различиями, проистекающими из частных систем релевантностей.
Однако существует необходимость объяснения того, как достигается упомянутое выше непротиворечие ре-презентаций друг другу. Шутц утверждает, что всякое подлинное понимание Чужого опирается на акты самоистолкования понимающего [7, с. 820]. Кроме того, он пишет о том, что мы при истолковании занимаемся «подменой» личности, ставим себя на место другого. Данное положение связано со второй идеализацией, обеспечивающей интерсубъективность - идеализацией обмениваемости точками зрения (предполагающей, что системы координат «Здесь» и «Там» могут быть преобразованы друг в друга). Шутц утверждает, что данная идея не имеет ничего общего с положениями теории вчувствова-ния: он берет за исходную точку общее основоположение чужой длительности, а данная теория, лишь убедившись в факте вчувствования, достигает «слепой веры» в существование других наделенных психикой людей [7, с. 823].
Однако представляется, что опыта самоистолкования зачастую оказывается недостаточно (в повседневном поведении мы, если не можем объяснить действия другого, исходя из своих представлений, начинаем обвинять его в странном поведении, в неадекватности и т. д.). Недостаточно и нашей способности ставить себя на место другого, поскольку зачастую мы не владеем достаточным объемом информации для того,
чтобы представить себя «Там» (в принципе, мы не можем владеть всей информацией, поскольку это значило бы пережить «ты» в его длительности, потоке переживаний, что невозможно).
Действительно, мы делаем заключения по аналогии, пытаемся поставить себя на место другого: это касается и эмоциональных переживаний, и понимания смыслов другого. Однако представляется, что подобные процедуры эффективно «работают» лишь при наличии общего опыта, «общей истории», общей системы релевантностей. Шутц следующим образом определяет эффективное взаимодействие: необходимо, чтобы те правила, согласно которым я интерпретирую аппрезентации Другого, были схожи с его представлениями о том, как я должен их интерпретировать, чтобы Другой, производя определенные действия, мог полагать, что они адекватным образом будут мной истолкованы. Говоря словами Шутца, для эффективной коммуникации необходима максимальная тождественность интерпретативных схем участников общения, условием чего является совпадение систем релевантностей [6, с. 492].
Вопрос заключается в следующем: есть ли у нас другие возможности для познания другого? Феноменологическая социология и конструктивизм не предоставляют иных способов, однако решение проблемы можно найти в следующем подходе к познанию: если мы не можем полностью понимать друг друга, мы будем конструировать общие значения и общие смыслы для того, чтобы, существуя в этом знаковосимволическом пространстве, обеспечить взаимодействия (главным образом, речь идет о взаимодействиях в повседневном мире). Полное понимание другого «Я» невозможно, но это отнюдь не повод для того, чтобы впадать в уныние: ведь в случае, если другое «Я» было бы мне открыто, мне не нужно было бы с ним разговаривать, потребность в коммуникации отпала бы сама собой. В случае человека коммуникация -единственное средство понимания другого, но в нашем мире, как указывалось ранее, нас интересуют не только другие, но и то, как с ними сосуществовать. Для этого мы и пытаемся вырабатывать общие значения, общие понятия, общие идеи, т. е. общий социальный опыт, общую «социальную историю». В повседневной жизни мы также пользуемся уже готовыми общими знаниями, приобретенными в процессе социализации (выбирая те, которые, на наш взгляд, соответствуют социальному контексту), и конструируем новые в процессе взаимодействий. Таким образом, ввиду отсутствия возможности исчерпывающего понимания другого, мы совместно творим общую реальность, которая позволяет нам более или менее эффективно сосуществовать. Для того чтобы сделать мир взаимодействий предсказуемым и «удобным», люди (гласно и негласно) установили правила поведения, порядок повседневной жизни, который позволяет им сосуществовать. Будучи не в силах полностью понять внутренний мир другого, мы конструируем внешний, понятный, конвенциональный мир, мир со своими условностями, правилами, традициями, ритуалами и т. д. В частности, в повседневной жизни мы вос-
принимаем другого как тип, а его исполнение действия как тип исполнения действия. У нас нет необходимости (как было показано ранее - и возможности) непосредственно «переживать» другого.
Типизации, идеализации, абстракции, позволяющие экономить мыслительные усилия, являются неотъемлемой чертой социальной реальности, создаваемой людьми, они находят прочное обоснование в структуре повседневного мышления: каждый шаг моего истолкования мира основывается на запасе раннего опыта, все предметы и события встречаются с самого начала в своей типичности. Типизации, разнообразные по их принадлежности к отраслям знания, по содержанию, структуре, не являются раз и навсегда данными, они могут изменяться, расширяться, сужаться в соответствии с нуждами партнеров по общению. Типизации являются и средством успешного общения, и его результатом. Однако не следует забывать и о том, что наше знание о мире неизбежно индивидуально, поскольку индивидуален наш опыт общения с миром.
Взаимодействие не просто основано на типизациях и правилах, оно само способно вырабатывать правила, точнее говоря, индивиды в процессе взаимодействия осуществляют интерпретативные акты, открывая правила. Повседневное взаимодействие, таким образом, можно охарактеризовать как поток герменевтических процедур, а само общество - как процесс понимания. Данные «основания» повседневной жизни выявляются и феноменологической социологией, и символическим интерак-ционизмом, и этнометодологией.
Несмотря на то, что типизации существуют и вне языка, язык - важнейшая сфера их существования и воплощения: язык как система знаков хранит типизации и предоставляет их для использования, а речь как использование языка в разнообразных ситуациях дает возможность выработки типизаций.
Прежде всего, язык, упорядочивая опыт, предоставляет нам разнообразие типизаций. Словарь и синтаксис повседневного языка именуются Шутцем «типизирующим медиумом par excellance, посредством которого передается социальное знание», и «любое имя предполагает типизацию и обобщение в свете системы релевантностей, преобладающей в лингвистической “мы-группе”» [9, с. 132]. В рамках феноменологической социологии язык предстает в качестве опыта опредмечивания, задающего тип пре-интерпретации реальности в грамматических и лексических формах, что позволяет подтвердить тезис В. фон Гумбольдта о том, что различные языки связаны с различными мировидениями (тем самым в некоторой степени «оправдывая» гипотезу лингвистической относительности). Согласно теории социального конструирования реальности язык имеет качество объективности, он является для человека внешней фактичностью, оказывает на него принудительное влияние. В сфере грамматики, лексики, синтаксиса существуют так называемые семантические поля и смысловые зоны, которые определяют схемы классификации для объектов. Следовательно, наше поведение оказывается
детерминированным языком в той мере, в какой оно определяется всем усвоенным нами опытом. При этом, хотя язык - не единственный способ организации опыта, ему в данном процессе все же принадлежит решающая роль.
Язык не только предоставляет нам типизации, но и делает возможным выработку новых типизаций и новых правил, обеспечивая таким образом процесс взаимопонимания. В данном случае имеется в виду не язык как запас неких «сокровищ», но его процессуальное проявление -речь. В качестве основания данных явлений можно рассматривать утверждение, что человеческое общество есть коммуникативный процесс, поскольку оно изо дня в день возрождается или творчески воссоздается с помощью определенных актов коммуникативного характера.
Представители и феноменологической социологии, и философской герменевтики указывали на то, что человеческий язык является главным основанием интерсубъективности. В целом справедливо и то, что интерсубъективность делает возможным разговор, и то, что разговор делает возможным интерсубъективность. В процессе разговора уточняется значение неизвестных участникам общения знаков и символов, осуществляется выработка новых правил, новых смыслов, что и является основой взаимопонимания. Согласно У. Лабову, «языковое общество характеризуется не столько согласием в использовании языковых элементов, сколько участием его членов в создании набора общих для всех норм» [3]. С философской точки зрения подобные идеи разрабатывались, в частности, Х.-Г. Гадамером, утверждавшем, что диалог не является ни утверждением лишь одного мнения, ни простым сложением мнений, он есть преобразование мнений, что и делает возможным выработку новых правил [1, с. 48].
Процесс социального конструирования реальности не является идеальным и имеет, если так можно выразиться, свои «издержки»: зачастую люди ненамеренно не понимают друг друга или намеренно не хотят понимать друг друга, что приводит к различного рода конфликтам. Источник подобных конфликтов один: каждый человек полагает себя «точкой отсчета» при восприятии мира. В наиболее общем виде этот процесс заключается в отказе от принятия конвенций, от использования общепринятых типизаций, нарушении правил взаимодействия и т. д., т. е. в стремлении освободиться от «конвенционального насилия» (термин К. Ажежа). Но несмотря на наличие подобного поведения, в целом члены общества под угрозой хаоса склонны поддерживать и конструировать социальный порядок.
Спор сторонников теории гармонии общественного развития и теории конфликта вечен, поскольку можно привести довольно веские доказательства в пользу обоих подходов, но мы придерживаемся парадигмы конструктивизма, поскольку исходим из того, что людям удается более или менее успешно сосуществовать. Содержание данных процессов совместного бытия изучается социологией, а их основания - социальной философией.
Общаясь, мы создаем мир, в котором не чувствуем себя такими одинокими, мир, в котором мы можем удовлетворять свои желания, помня, однако, о том, что, если они входят в конфликт с требованиями созданного не нами мира, в отношении нас вполне вероятно будут приняты определенные санкции. Но это стоит того, поскольку, общаясь, мы имеем возможность не только сосуществовать, но и расширять наши горизонты познания, горизонты нашего мира.
Список литературы
1. Гадамер Х-Г. Язык и понимание // Актуальность прекрасного / пер. с нем. - М.: Искусство, 1991. - С. 43-60.
2. Гуссерль Э. Картезианские размышления // Логические исследования. Картезианские размышления. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Кризис европейского человечества и философия. Философия как строгая наука / пер. с нем. - Минск: Харвест, М.: АСТ, 2000. (Классическая философская мысль). - С. 324 - 523.
3. Лабов У. Отражение социальных процессов в языковых структурах / пер. с англ. // Новое в лингвистике. Вып. VII. Социолингвистика. - М.: Прогресс, 1975. - С. 320-335.
4. Майерс Д. Социальная психология / пер. с англ. - СПб.: Питер, 2000. - 752 с.
5. Ортега-и-Гассет Х. Человек и люди // Избр. тр. / пер. с нем. - М.: Весь Мир, 2000. - С. 480-698.
6. Шутц А. Символ, реальность, общество // Избр.: Мир, светящийся смыслом / пер. с англ., нем. - М.: Рос. полит. энцикл. («РОССПЭН»), 2004. -С. 456-532.
7. Шутц А. Смысловое строение социального мира // Избр.: Мир, светящийся смыслом / пер. с англ., нем. - М.: Рос. полит. энцикл. («РОССПЭН»), 2004. - С. 687-1022.
8. Шутц А. Социальный мир и теория социального действия // Избр.: Мир, светящийся смыслом / пер. с англ., нем. М.: Рос. полит. энцикл. («РОССПЭН»), 2004. - С. 97-115.
9. Шутц А. Структура повседневного мышления / пер. с англ. // Социологические исследования. - 1998. - № 2. - С. 129-137.
10. Glasersfeld E. von Learning as a Constructive Activity // Key Works in Radical Constructivism. - Rotterdam : Sense Publishers. P. 3-19.
11. Glasersfeld E. von You Have to Be Two to Start : Rational Thoughts About Love // Constructivist Foundations. - 2006. - V. 2. - No. 1. P. 1 - 5. URL: http://www.univie.ac.at/constractivism/journal/articles/2/1/001.glasersfeld.pdf (дата обращения: 18.12.2009).
12. Glasersfeld E. von, Poerksen B. We Can Never Know What Goes on in Somebody Else’s Head // The Certainty of Uncertainty : Dialogues Introducing Constructivism. UK : Imprint Academic. P. 25-45.
13. Roth G., Poerksen B. We Are Constructs Ourselves // The Certainty of Uncertainty : Dialogues Introducing Constructivism. UK : Imprint Academic. P. 109-132.
