CC BY
40УДК 75.041(571.54)
Я - ХУДОЖНИК(ЦА): ОПЫТ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ
(НА ПРИМЕРЕ ТВОРЧЕСТВА АЛЕКСАНДРЫ ДУГАРОВОЙ)
© Бороноева Татьяна Анатольевна
кандидат искусствоведения, доцент, директор Национального музея Республики Бурятия Россия, 670000, г. Улан-Удэ, ул. Куйбышева, 29 E-mail: tatboronoeva@gmail.com
В статье речь идет о способах самопрезентации «я» художника в современных текстах художественной культуры Бурятии. На материале живописи Александры Дугаровой обнаруживается тенденция расширения саморефлексивного потенциала творчества в современном искусстве. В натюрмортах и пейзажах бурятской художницы отражается не просто внутренняя жизнь автора, а обнаруживается действительное «я» как ядро личности автора-женщины. Рассматривается женский взгляд в искусстве и на материале книжной графики А. Дугаровой, ее книжных иллюстраций к поэтическим сборникам народного поэта Бурятии Б. Дугарова, где проявилась, наряду с женской, национальная идентичность, придавшая оригинальный характер ее творчеству. Живописные картины и книжные иллюстрации свидетельствуют о том, что А. Дугарова выбирает в искусстве игру по своим, женским, правилам и репрезентируют идею женственности, философию женского взгляда.
Ключевые слова: бурятская живопись, женский взгляд, самопрезентация художника, идентичность, мотив слитности природы и человека.
I - THE ARTIST: THE EXPERIENCE OF SELF-IDENTIFICATION
(BASED ON THE WORK OF ALEXANDRA DUGAROVA)
Tat'yana A. Boronoeva
PhD of Art, A/ Professor, Director of the National Museum of the Republic of Buryatia 29, Kujbysheva Str., Ulan-Ude. 670000 Russia
The article reviews ways of self-presentation of an artist's ego in modern texts on Buryat artistic culture. On the material of Alexandra Dugarova's activity the author reveals a trend of widening self-reflection potential in modern art. Still life and landscapes by A. Dugarova show not only the artist's inner life, but also the real ego of the woman's personality. The article reviews woman's view in art on the material of book graphics by Dugarova, her illustrations for Buryat poet Bair Dugarov's books, where one can see woman's and also national identity. The artist's works show that A. Dugarova doesn't play by mens' rules, and represent feminine idea, philosophy of woman's view.
Keywords: Buryat painting art, woman's view, artist's self-presentation, identity, man and nature unity motive.
«Женское», «женская тема», «женский взгляд» в искусстве давно и плодотворно разрабатываются в разных дискурсах: философских, социологических, культурологических, психологических и т. п. Для искусствоведов эта тема также важна, их занимает вопрос: так кем же видят себя в мире искусства женщины, ведь за профессиональными занятиями по большей части укрепились формы слов мужского рода - архитектор, режиссер, живописец и т. д. Понятие «художник» вытесняет такие значения, как «женственность», «женственное», «женщина». В сборнике «Женщины и визуальные знаки», где гендерный подход описан применительно к изобразительному искусству, утверждается, что женщинам в искусстве всегда приходится обговаривать свою позицию и приспосабливаться к противоречивым кодам, т. е. быть «женщиной и творцом одновременно» [4, с. 189]. Существование этой дилеммы, особенно после возникновения феминистского искусства, заставляет женщину-художника раньше или позже решить для себя, как называться в среде своих коллег и зрителей - художником или художницей.
Замысел данной статьи непосредственно связан с опытом проведения уникальной выставки, на которой было представлено творчество женщин-художниц с символическим названием «Женщина у Байкала». Работа над проектом продолжалась в течение двух лет, на протяжении которых наиболее сложным оказалось преодолеть так называемый гендерный стереотип. Так, во время подготовки выставки мужчины-художники, собратья по ремеслу наших героинь, а затем и мужчины-зрители довольно часто задавались вопросом: « А надо ли делить искусство по половому признаку?».
В результате возникла идея не столько ответить оппонентам, а попытаться выявить, во-первых, специфику понятия «женщина как профессиональный художник», и, во-вторых, уровень этнической идентичности через понятие «я бурятская художница». С целью обнаружения «женского» начала в изобразительном искусстве мы обратились к творчеству бурятской художницы Александры Дугаровой (род. в 1959 г.), чей высокий профессиональный уровень не вызывает сомнений у специалистов как в России, так и за ее пределами. Обратимся и к словам самой художницы, поскольку записали беседы-интервью с ней, задав, в частности, вопрос о целесообразности актуализации гендерного дискурса в бурятской живописи.
Отвечая на этот вопрос, А. Дугарова была откровенна и иронична: «В живописи женщины часто имитируют мужскую пассионарность. На мой взгляд, женщина всегда рисует хуже, чем мужчины. В женских работах не хватает убедительности и энергетики. Я осознаю, что не могу делать так, как мужчина, для этого я должна стать мужчиной. Биология тянет меня назад. У женщин масса проблем: чистая ли у нее голова, хорошо ли она выглядит, потолстела ли она. Мужчине это безразлично. Они фанатичны в работе».
Разговор о теории репрезентации женского «я» в искусстве, конечно же, не мог обойтись без упоминания теоретиков «женского образа», прежде всего представителей феминистской критики, опирающихся на психоаналитическую концепцию, постулирование полового различия как оси смысло-образования [5]. А. Дугарова в связи с работой Л. Малви говорила о сходстве кино и портретной живописи, заключающемся в полной антропомофности, которая буквально зачаровывает зрителя фактом похожести, ему интересно узнавать свое человеческое лицо, тело, взаимоотношения человеческой формы с ее окружением. Это момент узнавания связан со стремлением к повторению себя в зеркале. А для ребенка этот момент становится решающим в формировании его эго. Вот почему гендер-ные различия в этих двух искусствах сведены к минимуму.
Другое дело, что в живописи формирование «Я-субьектности» художника может быть интерпретировано в любом жанре, не только в портретах и автопортретах. По мнению А. Дугаровой, «натюрморты Сезанна всегда автопортретны, то же самое можно сказать о театральных афишах Ло-трека». Добавим мнение Э. Дега, который требовал, чтобы в произведении живописца всегда ощущался след «индивидуального прикосновения», чтобы чувствовалась жизнь автора - мужчины или женщины [6, с. 38, 40].
Процесс самоидентификации «женского» в своем творчестве Дугаровой не отрицается и даже четко формулируется: «Рисунок требует большей рационалистичности. Моя женская эмоциональность иногда не дает мне сосредоточиться на рисунке. В женском рисунке всегда есть текучесть и некая неустойчивость».
Если обратиться к ее творчеству, можно увидеть, что «матрица воображения» строится на натюр-морто-пейзаже, причем в изысканной орнаментальной трактовке. Человеческая фигура, кстати, часто женская, практически сливается с пейзажем или становится частью воображаемого натюрморта. Один из любимых сюжетов художницы - тема сна («Сон», 1997; «Даная», 1999). Здесь почти по Фрейду: прорыв в бессознательное полностью сублимируется в феерии живописности. Само обращение художницы к теме сна может быть интерпретировано в разных контекстах, прежде всего в обретении «я» художника через осознание своего профессионального статуса, вероисповедания, этнической принадлежности. А. Дугарова так и признается в связи с этим: «Я люблю разгадывать сны. По Фрейду, сон - это более реальная жизнь. Я же буддистка. Мне понятен экзистенциализм Сартра, Камю и Джойса».
А вот размышление о том, как мыслит себя художница с позиции национальной идентичности:
«Мне говорят, что я бурятская художница - по живописи. В известном смысле я ощущаю себя европейским художником - по образованию. Так получилось, что с детства я знала европейскую живопись гораздо больше, чем восточную. Импрессионисты были для меня как родные братья: Писсарро, Мане, Моне Сезанн, Ван Гог. Гоген уехал на Таити, как если бы кто-то поехал в Кижингу. Образование - европейское, а воспитание - от родителей. Мои детские впечатления, природа, наконец. Наше солнце, небо - почти как в Провансе у импрессионистов. В моих работах нет этнических моментов. Я могу что угодно изображать, но пользуюсь при этом сугубо универсальными, т. е. европейскими стандартами».
Александра Дугарова относится к поколению бурятских художников, пришедших в большое творчество в конце 1980-х гг. Среди них Баясхалан Лыксоков, Елена Зонхоева, Леонид Семенов, Стас Цоктоев, Тумэн Манжеев, Наталья Улзытуева. Все художники получили прекрасное образование в знаменитых художественных школах Москвы, Санкт-Петербурга и Красноярска. Будучи «европей-
цами» по образованию, вернувшись на родину (за исключением Елены Зонхоевой, которая осталась в Санкт-Петербурге) каждый из них по-своему пытается прикоснуться к этническим корням, выявить через образы свою национальную идентичность.
Общественные трансформации конца 1980-1990-х гг., безусловно, отразились на творчестве художников. Именно в эти годы появляются зачатки арт-рынка. Порой сами художники находят какие-то связи с зарубежными кураторами и галеристами, активно организуя небольшие выставки за рубежом. А. Дугаровой удалось выстроить грамотные взаимоотношения с куратором из Германии. В конце 1990-х благодаря совместным усилиям со стороны художницы и галеристки удалось провести несколько персональных выставок в Мюнхене, Дюссельдорфе и Гамбурге. Ее работы вызвали живой отклик у немецкой публики. «Дугарова пытается соединить европейское искусство с азиатской душой. В картинах художницы встречаются сильные и гармонично-смешанные цвета... В композиции чуть реальные изображения сочетаются с декоративными и графическими элементами» (из региональной газеты «Новости Ретвиша», Гамбург, Германия, декабрь, 1998 г.) [1].
Ранний период ее творчества был во многом декоративен. Натюрморты, яркие по цвету, с одновременно четкой прорисованностью отдельных деталей по ощущению совпадали с сезанновским восприятием натуры. Более насыщенные цвета отличаются деликатной подачей, и это выдает в художнице ту саму «азиатскую душу», которую отметил европейский критик. Несмотря на крепкую академическую школу (Александра окончила Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина), художница не боялась экспериментов в живописи. Яркие цветовые пятна всегда сочетались с четкой линией в деталях. Дугарова обозначила собственные позиции и по отношению к «этническому» в своем творчестве. На наш взгляд, европейский профессиональный подход к живописи позволяет лучше выявить ее «азиатскую душу».
Манера художницы в пейзажах и натюрмортах абсолютно индивидуальна. Опора на классику, традицию, скорее, французского импрессионизма, не вызывает сомнений. Жизнь вещей для художницы - предмет особого внимания и тонкого наблюдения: от классических натюрмортов в карандаше со скульптурно-проработанными постановками («Натюрморт с белой ленточкой». Бумага, карандаш. 43х37. 2012) до натюрмортов философских с орнаментальным обобщением предметов («Окно». Х.м 90х60. 2012). Индивидуальность художницы на фоне почти каноничных образов современного бурятского искусства проявляется в особом эмоционально-личностном ключе. Дугарова легко обращается к различным художественным традициям, непринужденно используя приемы импрессионизма и стилистику венской школы начала ХХ в., равно как и особенности буддийской графики с ее безупречной линией.
Оригинальность авторской манеры Дугаровой проявляется прежде всего в сознательном осмыслении образов бурятской художественной культуры. Горы, леса, степь, Байкал - типичный композиционный набор бурятского пейзажа, но Дугарова сознательно отходит от этого набора и выстраивает собственный мир, где главными персонажами композиции становятся деревья. Желтовато-пурпурные пятна осенней листвы и возникающие вдали силуэты домов оживляют холст, создают ощущение пространства и воздуха («Проспект Победы». Х.м. 40х30. 2013). О том, что мир увиден женским взглядом, особенно в натюрмортах, свидетельствуют особая эмоциональность, мягкость, да и сама так называемая натура - овалы и округлости линий человеческого лица и тела проглядывают во всех изображенных предметах и явлениях («Полнолуние». Бумага, тушь, акварель. 10х8. 2012; «Стог сена. Любовь». Бумага, тушь. 13,5х13. 2013), не говоря о изображенных женских лицах и фигурах.
Особое место в творчестве Дугаровой занимает графика, опробованная в изящных иллюстрациях к поэтическим книгам ее знаменитого брата Баира Дугарова, народного поэта Бурятии, ученого-фольклориста. Интерес к графике возник у Александры с детства, и легкая ажурная вязь художницы органично сплелась с поэзией, тонкие стихотворные метафоры, раскрывающие простор бескрайних степей, сочетаются с индивидуальностью художника(цы). Работа над живописным оформлением книг брата придала импульс «азиатской душе», позволила словно прорваться сквозь время, прикоснуться душой и памятью к земле предков. Стоит вспомнить обложку книги, вышедшей к 60-летию Б. Дугарова «Струна земли и неба» (2007). В предисловии к книге ее составитель Л. С. Дампилова хорошо выразила общее читательское чувство: «Прикоснувшись к стихам Баира Дугарова, с щемящим чувством нежности как бы вновь видишь, как прекрасны «степь, былинка на тихом ветру и небесная высь»; окутывают тебя, как память детства, запахи полыни, аргала и ковыля. Зыбкий аромат Востока в его пятистишиях успокаивает душу, и ты приемлешь этот мир с благодарностью. » [2, с. 7].
Обложка книги «Струна земли и неба» композиционно обыгрывает пересекающиеся плоскости и линии, быть может, напоминающие струны древнего музыкального инструмента на фоне таких же
древних наскальных рисунков-петроглифов, их окружает листва на склонах гор, едва заметные городские башни тянутся ввысь. Все эти знаки отчетливо демонстрируют работу памяти, воображения или сновидения. Таково импрессионистическое видение, совсем как в стихах из книги: «Все смешалось в мире - небеса с землею». И в иллюстрациях, как и в стихах, смешались прошлое с настоящим, реальное с воображаемым, а яркий цвет гармонично сочетается со скупой черно-белой гаммой. Все соответствует восточному мироощущению, ведь, по словам поэта, Азия - «азбука вечных письмен».
Если говорить о проявлении женского «я» художницы, оно чувствуется сильнее в работе именно иллюстратора. Да, в прикосновении к этническому пространству она находится под влиянием поэта, но и осваивает это внутреннее пространство глубоко оригинально, по своим индивидуальным законам. Так, на одной из иллюстраций, следуя за субъективно-целостным видением автора стихов («Спокойно расстилалась ширь земли,/ холмами даль едва-едва колебля./ И, замыкаясь в полукруг вдали, / холмы, как косы, расплетали стебли»), художник-иллюстратор дает живописный комментарий: в рисунке ощущается присутствие лирического «я», оно обозначено природными пятнами, дымкой над деревьями, парящей картиной в раме (или висящей на несуществующей стене) [3, с. 309]. Как и стихотворение Б. Дугарова, иллюстрация наглядно передает дух книги, ее идейно-стилевую доминанту - отсутствие стены, какой-либо границы между «я» и миром. Во всех рисунках подчеркнуто это нераздельное существование человека с природным миром.
Сейчас трудно сказать, идет ли Дугарова в своих рисунках-иллюстрациях вслед за поэтической мыслью поэта или находит подтверждение своему индивидуальному стилю в словесном творчестве родного по крови и духу человека. Процитированное стихотворение заканчивается так: «И показалось мне - не в тот ли час, - / что волны трав тебя мне навевали, / и линии холмов, вблизи лучась, / овал лица родной обрисовали» [3, с. 305]. А может быть, сам поэт - живописец в своих стихах... Или, как и иллюстратор, понимает, что природа в сознании художника и есть чудо человеческого бытия, которое требует своей «рамы», культурного обрамления.
Словно концентрированным итогом работы над графическими иллюстрациями к стихам Б. Дуга-рова стала картина «Кочевница» (Х.м., 27х15. 2008). Вместе с позднее созданной картиной «Кочевник» (2012) она представляет своеобразный диптих, где композиция с двумя головами - человеческой и конской, а также тонкая подача цвета передают абсолютное единение человека и природы. Такая же композиция и в картине «Старость» (Картон, масло, 20х29. 2012), где два лика - мужской и женский возникают на полотне, словно проявленная старая фотопленка. Очень национальные по своему духу, эти живописные полотна передают один из ключевых мотивов бурятского искусства - гармонию человека и природы. В отличие от европейского искусства, где человек ощущает себя одиноким, стоящим один на один с миром чужим и неприютным, когда у него нет сил выйти из этого разъединенного состояния, бурятская живопись обнаруживает привязанность к такой натуре, такому предмету, которые есть знаки номадной культуры, неотъемлемой от природного пространства.
Не менее важным видится гендерное решение мотива: подчеркнутое композиционное единство женского и мужского начал также передает философию природной сущности человеческой жизни. Меняются эпохи в жизни кочевого народа, утро сменяется вечером, весна - осенью, и взгляд восточной женщины может уравнять эти начала, не противопоставлять и не доказывать приоритетность одного над другим. Удивительным подтверждением этой мысли может служить картина «Лик» (Холст, масло. 30х40. 2013), где трудно, невозможно понять - женское или мужское лицо выступает из проема и сумрака то ли начинающегося дня, то ли наступающего вечера. Женский взгляд художницы мягок и ненастойчив, краски приглушены, композиционное решение передает гармонию, так ценимую женщиной - хранительницей мира и очага.
Разумеется, имеется и драматизм в иллюстрациях Дугаровой, так, в книге «Струна земли и неба» яркие импрессионистические пятна подчеркивают сложность современного мира (и современного чувства), и в композиции подчеркивается драматизм расколовшейся целостности [3, с. 176]: две части природной жизни, когда-то бывшие одним целым, теперь тянутся остриями вверх уродливыми сущностями, и только одна из них (судя по всему, не мужская, а женская) еще сохраняет нарядные «одежды», тогда как вторая уже лишилась каких-либо примет былой красоты. И комментарием к иллюстрации теперь служит словесное произведение из четырех строк под названием «Клетка»: «Клетка рухнула железная, /На свободе птица поднебесная. /Но тоскливо ей сидеть на ветке, / ведь душа осталась в клетке» [3, с. 177]. Живописный и словесный образы совпадают в общем настроении разъятой духовности, и это чувство двух художников - мужчины и женщины глубоко современно.
Иллюстрации в других книгах Б. Дугарова - «Азийский аллюр» (2013), «Степная лира» (2015) -лишены цвета и даны в графических зарисовках тушью. Небольшие по размерам, точные по компо-
зиции и безупречные в линии, они подобны лаконичным по форме и философским по содержанию японским трехстишиям и пятистишиям («Степь». Бумага, тушь. 17х11. 2013; «Лежебока». Бумага, тушь. 10х10. 2013; «Опавшая листва». Бумага, тушь. 10х10. 2013) и другие. Очень точно было когда-то замечено искусствоведом в разговоре о рисунках художницы в предыдущей книге поэта: «Иллюстрации к поэтическому сборнику стихов "Небосклон" Б. Дугарова как таковыми иллюстрациями не назовешь. Это скорее графически зримое сопровождение поэзии» [7, c. 24].
Живописные картины и лаконичный графический рисунок составляют некое единство, за которым стоит личность художника Александры Дугаровой и которое доказывает, что на предложенном поле искусства она выбирает игру по своим, не мужским, правилам и репрезентирует свою идею женственности, философию своего женского взгляда.
Литература
1. Бороноева Т. А. Немецкие встречи Александры Дугаровой // Бурятия. - 1995. - 5 июня. - С. 8.
2. Дампилова Л. С. «Когда мне не хватает неба.» // Дугаров Б. Струна земли и неба. Стихотворения. -Улан-Удэ, 2007. - С. 3-7.
3. Дугаров Б. Струна земли и неба. Стихотворения. - Улан-Удэ, 2007. - 360 с.
4. Женщина и визуальные знаки / под ред. А. Альчук. - М.: Идея-Пресс, 2000. - 280 с.
5. Малви Л. Визуальное удовольствие и нарративный кинематограф [Электронный ресурс]. - URL: http://valer-q.livejournal.com/587321 .html
6. Мастера искусства об искусстве: в 7 т. Т. 5, ч. 1: Искусство конца XIX - начала ХХ в. - М., 1969.
7. Художники Бурятии. Каталог. 60-90-е годы. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2000. - 64 с.
References
1. Boronoeva T. A. Nemetskie vstrechi Aleksandry Dugarovoj [German meetings of A. Dugarova]. Buryatiya. 1995. June 5. P. 8.
2. Dampilova L. S. «Kogda mne ne hvataet neba...» [«When I miss the sky.»]. Dugarov B. Struna zemli i neba. Stihotvoreniya - String of earth and sky. Poems. Ulan-Ude, 2007. Pp. 3-7.
3. Dugarov B. Struna zemli i neba. Stihotvoreniya [String of earth and sky. Poems]. Ulan-Ude, 2007. 360 p.
4. Zhenshchina i vizual'nye znaki /pod red. A. Al'chuk [Woman and visual signs]. Moscow: Ideya-Press, 2000. 280 p.
5. Malvi L. Vizual'noe udovol'stvie i narrativnyj kinematograf [Visual entertainment and narrative cinema]. Available at: http://valer-q.livejournal.com/587321.html
6. Mastera iskusstva ob iskusstve: v 71. T. 5. Ch. 1: Iskusstvo kontsa XIX - nachala XX v. [Masters of art on art: in 7 vol. Vol. 5, Part 1: Art of the end of the 19th - beginning of the 20th century]. Moscow, 1969.
7. Hudozhniki Buryatii. Katalog. 60-90-e gody [Artists of Buryatia. Catalogue. 1960-1990s]. Ulan-Ude: BSC SB RAS publ., 2000. 64 p.
