CC BY
149
И. Г. НАПАЛКОВА
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЦЕНТРА И НАЦИОНАЛЬНОЙ ПЕРИФЕРИИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ1
Ключевые слова: Российская империя, центр, периферия, механизмы политического управления, национальные окраины
Key words: Russian Empire, centre, periphery, political management mechanisms, national suburbs
Российская империя представляла собой крупное многонациональное государство, объединявшее народы со значительными социокультурными, экономическими, конфессиональными отличиями. Эта ситуация определяла дифференцированный подход российских властей к интеграции различных территорий и народов, их населяющих, в состав империи.
Территория Российской империи к концу XIX в. составляла 22,4 млн км2 (т. е. 1/6 часть суши), что значительно превышало территорию всех европейских государств. Согласно переписи населения 1897 г., ее население составляло 128,2 млн чел. (в том числе население Европейской России было 93,4 млн чел., Царства Польского — 9,5 млн чел., Великого княжества Финляндского — 2,6 млн чел., Кавказского края — 9,3 млн чел., Сибири — 5,8 млн чел., Средней Азии — 7,7 млн чел.). В стране проживало более 100 народов, русские составляли 43 % населения. Территория Российской империи в 1914 г. делилась на 81 губернию и 20 областей, насчитывался 931 город2.
Империя, включая в свой состав тот или иной регион, начинала его интеграцию в имперское политико-административное пространство, последовательно используя окраины как военную и экономическую базу для дальнейшего расширения. «Империя — это, прежде всего, этнически гетерогенная великая держава, стремящаяся к максимальному
НАПАЛКОВА Ирина Геннадьевна, докторант кафедры всеобщей истории и мирового политического процесса Мордовского государственного университета.
увеличению своей мощи и расширению идеологической, политической, экономической, культурной власти над другими территориями». С этой точки зрения «форма государственного правления оказывается второстепенным фактом. Главным выступает сущностное содержание — метаисто-рическая реализация доминирующей власти над крупными регионами мира»3.
Одной из ведущих задач имперской власти выступала интеграция гетерогенного пространства (в этнокультурном и социально-экономическом отношении) в единый социально-политический «организм»4. Освоение территории обычно начиналось с создания опорных военно-промышленных пунктов и установления внешних границ, обеспечивающих безопасность империи. На этом этапе большую роль играли частные инициативы, которые координировались государством. Затем начиналась хозяйственная колонизация. Экономическое освоение того или иного региона приводило к миграциям либо выходцев из региональных центров, либо иностранных колонистов (если они становились подданными Российской короны) с целью упрочнения имперского влияния. В регионах с беспокойными соседями формировались новые казачьи войска (на Северном Кавказе, Дальнем Востоке, в Сибири), охранявшие рубежи страны. Другие земли заселялись обычными крестьянами — государственными или частновладельческими.
Правительство, с одной стороны, преследовало самовольных мигрантов, с другой — создавало необходимые условия для легальных переселенцев, например, выделяло денежные пособия «на обзаведение», временно освобождало от рекрутской повинности и уплаты налогов и др. Постепенно размеры различных льгот увеличивались. Право на переселение получали те крестьяне, размер земельного надела которых в местах их первоначального проживания оказывался меньше 8 десятин на ревизскую душу мужского пола5. Нередко многие самовольные мигранты не только не возвращались назад, но и получали землю, ряд льгот и причислялись к крестьянским общинам. В переселенческом процессе доминировали русские мигранты, так как составляли почти 50 % населения империи. Заметную роль в заселении окраин играли также украинцы, татары, чуваши, мордва, марийцы и др.
Обычно на вновь присоединяемых землях производилось межевание. Новые переселенцы допускались, как правило, на никем не занятые участки. Иногда часть земли покупалась у местного населения. Часто складывалась мозаичная и чрезвычайно пестрая картина расселения многоэтничного населения (особенно в Поволжье и Приуралье). При этом местное население никогда не лишалось своих земель и не переселялось в резервации. Эмиграция в Российской империи долго не получала значительного распространения. До конца XVIII в. лишь небольшие группы переселенцев (русские и украинские казаки, крестьяне-старообрядцы) уходили на не вошедшие в состав империи земли.
После определения административно-политического статуса региона вырабатывалась оптимальная модель взаимоотношений региональной власти и центра. Выстраивалась имперская инфраструктура региона, шло его культурное освоение. Затем происходило имперское «поглощение» региона путем создания унифицированных управленческих структур, распространения на окраины реформ, апробированных в центре страны, а также экономической и социокультурной модернизации.
Входя в состав Российской империи, территории не теряли своего самоуправления. Право на него содержится в Судебниках 1497 и 1550 гг., Соборном Уложении 1649 г., Своде законов Российской империи. Но при этом разные территории империи имели разную степень самоуправления.
Выделяются три типа территорий в Российской империи, различающихся степенью самостоятельности.
Во-первых, губернии Российской империи. Этот тип был характерен для территорий, на которых проживало в основном русское население, а также Прибалтики, Закавказья и Туркестана. На этих территориях при наличии управленческой системы унитарного государства (генерал-губернаторства) имелись и органы самоуправления: сначала сословные, а позже — земские. Эти структуры занимались вопросами местного самоуправления, их существование было совместимо со структурами унитарного государства, так как их функции не пересекались. Имперские структуры занимались фискальными, промышленными, правоохранительными вопросами, а структуры самоуправления ведали вопросами организации местного коммунального хозяйства, культурной жизни.
Особыми преференциями пользовалась местная знать в силу того, что она выступала проводником интеграционных процессов. «Сохранение, наряду с собственно имперскими институтами господства, традиционных элит позволяет сконцентрировать процессы унификации в ключевых с политической и военно-стратегической точки зрения зонах, снизить в этих зонах уровень культурной и ментальной гетерогенности до некоего приемлемого для империи уровня (речь идет в первую очередь о культуре политической) и сохранить в неприкосновенности традиционные стереотипы социального действия в тех сегментах, вторжение в которые необязательно с точки зрения поддержания имперской стабильности, но чревато жестко негативной реакцией»6.
Знать большинства провинций без проблем получала права российского дворянства. Требовалось лишь соблюдать династическую и государственную лояльность (даже вероисповедание не было для империи решающим фактором). В результате среди целого ряда этносов удельный вес потомственного дворянства был заметно выше, чем у русских7.
Административные посты в империи замещались в основном русскими (и православными) как наиболее лояльными империи управленцами, а также представителями тех этносов, в преданности которых имперская власть долгое время не сомневалась (немцы, грузины). По подсчетам Б. Н. Миронова, в 1850-е гг. доля нерусских чиновников равнялась 16 %. В составе Государственного Совета в начале века лиц неправославного исповедания было чуть больше 12 %. В среде высшей бюрократии максимальная доля нерусских и инославных в 1853 г. составляла 32,7 %, снизившись к 1917 г. до уровня в 11,8 %. В 1867—1868 гг. 23 % всех офицеров были инославными (эта доля снизилась к 1912 г. до 11 %). Только удельный вес нерусских генералов вырос за это же время с 15 до 20 %8.
Во-вторых, автономии Российской империи — Польша и Финляндия. У Польши была собственная Конституция и законодательная власть — Сейм, в состав которого входил Король (российский император), Сенат и Посольская изба. Финляндия тоже имела свои органы власти и управления, свою судебную систему. Ее законодательство было обособлено от законодательства Российской империи.
В-третьих, протектораты Российской империи. Россия имела договоры о покровительстве с Хивинским ханством,
Бухарским эмиратом и Урянхайским краем (нынешняя Тыва). В обмен на покровительство российской власти передавались права внешних сношений и военной защиты этих территорий, а русские купцы получали права на льготную торговлю.
Таким образом, имперская экспансия сформировала к 80-м гг. XIX в. особое российское имперское пространство, главной особенностью которого была крайняя этнокультурная, политическая и экономическая разнородность.
С наибольшими основаниями в качестве метрополии можно было бы рассматривать выделявшиеся во всех дореволюционных описаниях 50 губерний Европейской России. Однако сама эта часть империи была весьма неоднородной как с точки зрения истории ее формирования, так и с точки зрения этнического и конфессионального состава населения и его отношения к имперскому центру. В то же время и за пределами Европейской России находились значительные пространства, ощущавшиеся более «коренными», нежели, скажем, Лифляндская, Курляндская, Эстляндская или Бессарабская губернии, входившие в ее состав9.
По-видимому, если метрополия и существовала в Российской империи, а затем и Советском Союзе, то ее невозможно выделить по чисто территориальному признаку. Скорее всего, это было некое территориально-цивилизационное пространство, некоторая не имевшая четких географических границ область преимущественного расселения и жизнедеятельности основного имперского этноса (или основных этносов) — восточных славян. Само понятие метрополии при таком подходе становится довольно условным и расплывчатым. Многие части Российской империи занимали промежуточное положение, были в чем-то колониями, а в чем-то и частями метрополии, находились ближе то к одному, то к другому.
Так, уже в XIX в. колонизация Сибири осознавалась русскими сибиряками как историческая миссия Европейской России, которая незримо присутствовала за ее спиной, они чувствовали себя представителями России. «С пpиобpете-нием Сибири началось наступление на Азию европейского и русского мира»10. Русское население Сибири выступало в качестве коллективного колонизатоpа по отношению к укоренившимся здесь ранее народам. Частично Сибирь выполняла функции метрополии по отношению к Казахстану и Средней Азии (Степной край с центром в Омске). С другой
стороны, по мере того как «европейский и русский мир» укоренялся в Сибири, и здесь складывались внутренние хозяйственные связи, свои экономические и культурные центры, возникали и местные центробежные (по отношению к метрополии) силы, которые не прочь были представить Сибирь как колонию11.
Еще более показателен пример Украины, которая была одной из главных колонизационных баз империи и, казалось бы, никак не могла рассматриваться как колония. Однако на протяжении XX — начала XXI в. тема колониальной эксплуатации Украины Россией постоянно возникает по мере развития украинского национализма, а нередко входит и в более общий контекст внутриимперской политической борьбы. В октябре 1914 г. в Цюрихе В. И. Ленин выступил перед социал-демократической аудиторией с речью «Война и социал-демократия», которая, кстати, так и не была издана в Советском Союзе. В ней, в частности, он противопоставил положение украинцев в России и Австро-Венгрии и утверждал, что Украина «стала для России тем, чем для Англии была Ирландия: она нещадно эксплуатировалась, ничего не получая взамен». Ленин заявил, что «интересы международного и русского пролетариата требуют завоевания Украиной государственной независимости»12.
Аргументируя колониальный статус Украины, ряд исследователей, например, О. Субтельный, приводит факт, что на Украине развивались преимущественно сырьевые отрасли, в 1913 г. на долю Украины приходились 70 % добычи сырья и только 15 % мощностей обрабатывающей промышленно-сти13. Но это были ранние этапы индустриализации, когда в России вообще почти не было современной обрабатывающей промышленности, в частности, машиностроения. Обрабатывающие отрасли находились в стадии формирования.
В то же время в украинофильской среде колониальное самоуничижение часто соседствовало с имперским самовозвеличением. Так, распад восточнославянского ядра империи и отделение Украины от России, которого добивались украинские сепаратисты, виделись им не как отделение колонии от метрополии, а как некое имперское «размножение делением», раскол метрополии с последующим переделом владений Российской империи и превращением Украины в европейскую колониальную державу.
В XIX в. главные очаги и центры модернизации были сосредоточены именно в европейской метрополии, в России и на Украине. Конечно, и пространство метрополии модернизировалось неравномерно, и здесь области быстрого про-мышленно-городского развития чередовались с застойными аграрными областями, но влияние новых экономических отношений, городской культуры, денежные отношения постепенно проникали повсюду. Здесь, как и везде, существовало региональное неравенство, и столичная элита стремилась использовать свое особое положение в собственных интересах, чем порождала претензии региональных элит — сибирской, уральской, украинской и др.
Но столичные и региональные элиты действовали заодно в том смысле, что они подстегивали модернизацию, вовлекали в нее все новые и новые части империи, в первую очередь восточнославянские, хотя, конечно, отдельные центры модернизации были и в «инородческих» районах.
Таким образом, взаимодействия имперского центра и национальной периферии на различных этапах позволяют выделить некоторые его специфические черты. Во-первых, в ходе присоединения территорий основной задачей становилась интеграция локального этнокультурного, гетерогенного, социально-экономического пространства в империю. Во-вторых, отсутствовал единообразный механизм управления имперской территорией, в результате чего применялись разные модели административного устройства и органов управления для основной части (центральное управление) и окраин (управление с элементами автономии). В-третьих, степень автономии национальной периферии определялась характером присоединения и лояльностью местного населения (в лице элиты) к имперской власти. В-четвертых, активно использовались методы военного управления и армия как гарант восстановления стабильности и обеспечения имперской безопасности и др.
Таким образом, можно сказать, что характер отношений центра и периферии в Российской империи определялся, с одной стороны, стремлением имперского центра к усилению своей власти и расширению периферии, с другой — отношение периферии к центру было более разнообразным: от стремления к независимости, автономии до лояльного или нейтрального отношения к установленной системе управления.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Статья подготовлена в рамках АВЦП Развитие научного потенциала высшей школы (2009—2010 годы). Проект 2.1.3 /1134 «Внутри- и внешнеполитические факторы эволюции территориальной организации России (специфика разрешения кризисных и переходных ситуаций)».
2 См.: Российская империя // Наука: энциклопедический проект. URL: http://ru.science.wikia.com (дата обращения: 07.06.2010).
3 Алексеев В.В., Алексеева Е.В. Распад СССР в контексте теорий модернизации и имперской эволюции // Отеч. история. 2003. № 5. С. 5.
4 См.: Щербина А.В. Влияние интеграционных и модернизационных процессов на Российскую империю (вторая половина XIX — начало XX столетия) // Логос. 2004. № 5. С. 202.
5 См.: Кабузан В.М. Движение населения в Российской империи // Отеч. зап. 2004. № 4. URL: http://www.strana-oz.ru/?numid=19&article=903 (дата обращения: 07.06.2010).
6 Под стягом России: сб. архивных документов / сост. А.А. Сазонов, Г.Н. Герасимова, О.А. Глушкова С.К. Кистерев. М.: Рус. книга, 1992. С. 44—45.
7 См.: Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении. СПб.: И.М. Сибиряков, 1892. С. 206.
8 См.: Российская империя ... С. 32—33.
9 См.: Бахлов И.В., Бахлова О.В., Давыдов Д.В. и др. Трансформация сложных территориальных систем: теоретические основы и методология многофакторного анализа: моногр. Саранск: Издат. центр Историко-социо-логического ин-та МГУ им. Н.П. Огарева, 2009. С. 110.
10 Ядринцев Н.М. Сибирь как колония . С. 2—3.
11 Там же. С. 5.
12 Цит. по: Карр Э. История Советской России. Большевистская революция 1917—1923. Кн. 1. Т. 1—2. М.: Прогресс, 1990. С. 371.
13 См.: Субтельный О. Украина: История. Киев: Либвдь, 1994. С. 334.
Поступила 10.06.10.
