CC BY
26
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2011. № 5
М.А. Волконская
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ СКАНДИНАВИЗМОВ
И ГАЛЛИЦИЗМОВ В ПОЭМЕ
«СЭР ГАВЕЙН И ЗЕЛЕНЫЙ РЫЦАРЬ»
Скандинавизмы и галлицизмы в «Сэре Гавейне и Зеленом Рыцаре» рассматриваются в работе с точки зрения их функций в тексте и связи с темами и содержанием поэмы в целом. Автор поэмы намеренно строит свое произведение на контрастном лексическом материале, используя иноязычную лексику в стилистических целях.
Ключевые слова: Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь; аллитерационное возрождение; скандинавизмы; галлицизмы.
This paper investigates the loanwords of French and Scandinavian origin in "Sir Gawain and the Green Knight" with regard to the question of their functions in the text and the way they are connected to the poetic message of the poem as a whole. The author of the poem deliberately plays upon contrasting words from different sources in his poem, using these loanwords first and foremost for stylistic purposes.
Key words: Sir Gawain and the Green Knight; alliterative revival; Scandinavian loanwords; French loanwords.
Поэма конца XIV в. «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь», написанная на диалекте северо-западного Мидленда (район юга Ланкашира — северо-запада Дербишира), — одно из самых загадочных и спорных произведений средневековой английской литературы. В ней видят одно из вершинных творений традиции так называемого аллитерационного возрождения (ср. [Borroff, 1962: 27, 220-221]), но вопросы о самом генезисе данной литературной традиции, о преемственности древнеанглийской и среднеанглийской поэзии, наконец, о том месте, которое занимает данная поэма по отношению к этой традиции, до сих пор остаются спорными (основные моменты дискуссии отражены в [Pearsall, 1982: 34-36]). «Сэру Гавейну» посвящено множество работ, тем не менее некоторые аспекты данной поэмы остаются недостаточно изученными. Так, многие исследователи обращали внимание на разнородность словаря поэмы: помимо исконной английской лексики и небольшого количества архаизмов, принадлежащих древнеанглийскому поэтическому языку, он также включает значительный объем заимствований: около 250 скандинавизмов и 750 галлицизмов, 10 и 30% словаря соответственно [Borroff, 1962: 27-51; Oakden, 1968: 82-87; Turville-Petre, 1977: 69-92; SGGK, 1967: 138-143]. Столь при-
мечательное обилие слов из разных источников в романе толкуется, как правило, лишь как некая данность, связанная с особенностями письменного узуса и диалекта автора.
Действительно, в поэмах «аллитерационного возрождения» находит свое отражение тот диалектный узус, который сложился в литературной традиции северного и северо-западного Мидленда (заметим, что он не равен чистому диалекту; о диалекте in crudo мы можем лишь строить предположения, так как он, по-видимому, не проник в письменный текст в чистом виде). Традиция «аллитерационного возрождения» строилась на нескольких основаниях, среди которых мы находим лексические (определившие вышеупомянутый узус, свойственный лишь поэтам данной традиции), поэтические и тематические. С точки зрения поэтики произведения этой школы, как следует из ее названия, имитировали древнеанглийский аллитерационный стих, в то же время отличаясь от него функционально: в Англии XIV в. «самой традиции аллитерационного стиха не существовало, но, несомненно, сохранялась память о ней» [Резникова, 1997: 21]. Поэтов «аллитерационного возрождения» объединяет и тематика их произведений, которым присущ интерес к английской истории, к фигуре короля Артура как идеального правителя, к вопросам морали и нравственности [Pearsall, 1982: 46-47].
Однако автор «Сэра Гавейна» идет в своих литературных исканиях еще дальше: он претворяет саму традицию «аллитерационного возрождения», переосмысливает и обыгрывает существовавшие шаблоны рыцарского романа (ср. с определением «Сэра Гавейна» как одновременно и «трагического романа» и «неромантичной комедии» [Benson, 1968: 29-30]). Поэт экспериментирует и со стихотворной формой: его стих имеет уникальную двухуровневую организацию, соединяя посредством укороченной строки (bob) долгие нерифмованные строки с аллитерацией с рифмованными четверостишиями (wheels), которые замыкают строфы [Turville-Petre, 1977: 62]. Хотя аллитерационные строки внешне сходны с тоническим стихом, в своей основе стих «Сэра Гавейна» является силлабическим, поскольку именно этот метр идеально соответствовал целям поэта [Резникова, 1997: 21]. Исходя из вышесказанного, мы полагаем, что поэма «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» в полной мере является актом осознанного индивидуального творчества, опирающимся на традицию, но не замкнутым в ее рамках. Логично было бы предположить, что и письменный узус «аллитерационного возрождения» не подчиняет себе поэта, но оставляет свободу для языкового экспериментирования; тем более что, в отличие от древнеанглийской поэзии, поэтическая речь не связана неразрывно с системой версификации, а сообразна нуждам поэта. Наличие в тексте поэмы редких и уникальных слов, не зафиксированных в других памятниках средневековой английской
письменности, но, по видимости, существовавших в речи, позволяет предположить, что автор сознательно и самостоятельно строил свой художественный язык, т.е. относился к нему, используя термин формалистов, «остраненно», не так, как принято, выводил свой язык «из автоматизма восприятия» [Шкловский, 1990: 64].
Особенность языка «Сэра Гавейна» заключается в том, что, несмотря на большую разнородность лексики, текст не выглядит причудливой и хаотичной смесью лексически и стилистически различных слов; напротив, выбор слов и их функционирование подчинены определенным закономерностям. Анализ текста показывает, что скандинавизмы и галлицизмы распределены в поэме неравномерно: для этих групп выделяются «спады», отрывки, где слов иноязычного происхождения сравнительно немного, и «пики», скопления таких слов. При этом отметим, что редкие слова в подобных эпизодах «притягивают» к себе обычные заимствования, широко употреблявшиеся уже в среднеанглийский период и потерявшие свою значимость вне контекста. Более того, наблюдается связь между «пиками» иноязычной лексики и определенными темами. Все это позволяет поставить вопрос о стратификации лексики как факторе композиции, который и стал центральным для настоящей работы.
Развитие сюжета поэмы связано с противопоставлением и взаимодействием двух разных миров: мира «культурного», куртуазного, который представляют Артур и рыцари Круглого Стола, и мира «внекультурного», природного, дикого, чьим посланником является Зеленый Рыцарь (за которым в свою очередь стоит «богиня Моргана»). Галлицизмы и скандинавизмы создают образ этих миров: слова французского происхождения прежде всего связаны с первым, а скандинавского — со вторым. Таким образом, язык поэмы опосредован целями автора и особенностями передаваемого содержания; заимствования лексически отмечают темы, опорные для выстраиваемой автором картины мира. Приведем несколько примеров.
Так, тягостная атмосфера путешествия Гавейна к Зеленой Часовне, где его ждет окончание начатой при дворе Артура «игры в обезглавливание», передается при помощи фраз, почти сплошь состоящих из скандинавизмов: 2165-2167. Bot hy3e bonkkez and brent vpon bo^e halue, / And ru3e knokled knarrez with knorned stonez; / &e skwez of ^e scowtes skayned hym ^o3t1 — «И лишь высокие холмы и крутые с двух сторон, / и неровные выступающие утесы с шероховатыми камнями, / облака <были> изгрызены выступающими камнями, казалось ему», где bonkkez «холмы» и brent «крутые» — слова, распространенные в это время лишь на севере Англии (ср. топонимы
1 Здесь и далее текст приводится по изданию [SGGK, 1967]. Выделения в тексте мои (редкие скандинавизмы выделены подчеркиванием, галлицизмы — курсивом). Словарные данные приводятся по [OED] и [MED].
Hulbanks, Bonkfeld в Йоркшире и Ланкашире). Knarrez «утесы» и knorned «шероховатые» — редкие, видимо, родственные, изначально ономатопоэтические слова (ср. шв. диал. knurr, knurra «опухоль, выпуклость, узел»; глаголы дат. knurre, шв. knorra «ворчать, грохотать» и в топонимике Йоркшира Cnarreford, Knarford—каменистый, неровный и в то же время грохочущий брод). Строка 2167, помимо skwez «облака» (слово, которое встречается только в аллитерационных поэмах севера Мидленда: «Чистоте», «Войнах Александра», «Разрушении Трои»), содержит также два связанных с ним аллитерацией hapax legomem — skayned «изгрызены» и scowtes «выступающие камни». Оба этих слова не встречаются больше нигде в английской литературе, однако последнее зафиксировано как северный диалектизм, означающий «высокая скала», в XVIII-XIX вв., ср. современное название горы Kinder Scout. Более того, необычность этого странного и страшного пейзажа подчеркивается столь же необычной аллитерацией на kn- и sk- (в исконных словах последнее сочетание ассибилировалось в sh-еще в позднедревнеанглийский период).
Совершенно иная картина мира возникает перед нами в тех случаях, когда французские слова практически полностью вытесняют остальную лексику. Таковы, например, описания облачения Гавейна и сбруи его коня (568-618), щита Гавейна (619-669), замка Лорда (785-810) и др. Приведем лишь несколько отрывков из описаний сбруи Гринголета, коня Гавейна, и замка Лорда Бертилака: 601-603. &e apparayl of ^e payttrure and of ^e proude skyrtez2 / &e cropore and ^e couertor, acorded wyth ^e arsounez; / And al watz rayled on red ryche golde naylez — «Украшение упряжи и прекрасного потника, / подхвостник и попона сочетались с луками седла, / и установлены роскошные золотые заклепки на красном <фоне>»; 800-802. So mony pynakle payntet watz poudred ayquere, / Among ^e castel carnelez clambred so ^ik, / &at pared out of papure purely hit semed — «Столь много расписных башен было выстроено везде, / между бойниц замка так плотно сбились, / что полностью вырезанным из бумаги он <замок> казался»; во всех этих контекстах почти все полнозначные слова — французского происхождения. В основном это слова с узкой сферой референции, необходимые для описания «антуража» эпохи, предметов и явлений рыцарской культуры: одежды, архитектуры, доспехов и т.п., одним словом, денотативно обусловленная лексика, связанная с реалиями рыцарства и светскими забавами. Очевидно, что невозможно описать эти реалии, не прибегая к французской терминологии: какие реалии, такие и слова. Тем не менее обращают на себя внимание следующие моменты, которые указывают на то, что
2 Отметим, что данный контекст является первым дошедшим до нас употреблением слова skyrtez «юбки» как термина для обозначения элемента седла — потника.
здесь имеет место вполне осознанная авторская игра словом: крайняя плотность галлицизмов в этих отрывках (2-4 слова в каждой строке при том, что средняя плотность галлицизмов в поэме — 0,74 на одну строку), маркированность их редкой аллитерацией на p- (как правило, начальный p- встречается только в заимствованных из латыни или французского словах), наконец, тот факт, что наряду с денотативно обусловленными словами в строку вводятся и связываются аллитерацией слова, не относящиеся к реалиям3. Так, в контексте денотативно обусловленные французские заимствования получают стилистические функции.
Особенно ярко связь языка и сюжета поэмы проявляется в сложнейшей по композиции третьей части (так называемой fitt), посвященной трем охотам Лорда (на оленей, вепря и лиса) и трем искушениям Гавейна женой Лорда в замке. Каждое утро Лорд Бертилак уезжает на охоту, договорившись с Гавейном об обмене дарами, которые каждый из них получит во время отсутствия другого. Вслед за этим в спальню рыцаря является хозяйка замка и пытается добиться его любви. Повествование вне замка и в его стенах развивается параллельно: Лорд гонит дичь в лесу, а Гавейн и Леди ведут долгие любовные разговоры, при этом фокус повествования перемещается с одной сцены на другую, сводя героев воедино лишь в конце каждого дня, когда происходит обмен дарами. Третий день приносит кульминацию и развязку этого сюжета: Гавейн, наконец, поддается уговорам Леди и принимает от нее в подарок волшебный пояс; в это же время Лорд Бертилак на охоте убивает лиса. Нарративная одновременность обоих действий актуализирует ассоциативную связь понятий «охота» и «любовь», подсказанную самой двусмысленностью среднеанглийского hert-huntyng (hert — и «сердце» и «олень» [Матюшина, 1994: 201]). Однако автор не просто развивает, но переворачивает привычную метафору. Женщина, которая ранее была лишь объектом охоты, добычей, в «Сэре Гавейне» превращается в субъекта, в активное действующее лицо, а сама метафора словно бы распадается на две составляющие: предельно конкретные описания охоты на животных и витиеватые куртуазные беседы и заигрывания в замке. В этих сценах автор искусно варьирует используемую им лексику, играет на ее коннотациях и контрастах и в то же время создает переклички между двумя сюжетными линиями.
В сценах охоты Лорда для автора важна прежде всего контрастность лексики, столкновение в пределах строфы множества скандинавизмов и галлицизмов. Слова французского происхождения здесь преимущественно являются специальными терминами охоты. В XIII в. в Англии получили распространение книги об искусстве
3 Poudred и pared к тому же употреблены в несвойственных им значениях, о чем см. [Clough, 1985].
охоты на французском языке, и исторически сложившаяся терминология охоты, владение которой отличало знать от простолюдинов, нашла свое отражение как в специальной, так и в художественной литературе. В «Сэре Гавейне» искусство охоты, воспринимаемое как определенный речевой этикет, получает свое преломление в поэтике текста и служит целям композиции.
Ритуал охоты с его стремлением к нормализации и кодифицированным словарем — это элемент культуры и правил, привнесенный человеком в мир дикой природы. «Внекультурный» мир прорывается в тексте скандинавизмами. Баланс между этими мирами зависит от конкретной ситуации.
Первая охота Лорда — это охота на оленей, которая была одним из любимейших времяпрепровождений знати и при этом достаточно безопасным. Описывая ее, автор использует преимущественно французскую терминологию, например: 1139-1141. &enne ^ise cach-eres ^at cou^e cowpled hor houndez, / Vnclosed ^e kenel dore and calde hem Reroute, / Blwe bygly in buglez ^re bare mote — «Тогда умелые охотники связали попарно собак, / открыли ворота псарни и кликнули их наружу, / протрубили мощно в рога три отдельных ноты» (ср. также множество галлицизмов, связанных с разделкой добычи в стр. 1319-1371).
В описании охоты на вепря тональность повествования меняется. Вепрь — намного более опасный противник по сравнению с беззащитными оленями. В отличие от бесчисленных оленей он предельно индивидуализирован. Его описание больше похоже на описание некоего демона, потустороннего или даже дьявольского создания, к которому страшатся подойти люди (ср. [Burney, 1973: 6-8]), и это подчеркивается использованием редких скандинавизмов: пена (fro^a, дск. ffroöa 1S72) капает из уголков (wykez, дск. munn-vik «уголки рта» 1S72) его пасти — оба этих слова встречаются лишь в северных диалектах. Галлицизмы практически исчезают из текста, когда в противостояние со зверем один на один вступает Лорд: 1S90-1S92. &at ^e burne and ^e bor were bo^e vpon hepez / In ^e wy3test of ^e water; ^e worre hade ^at o^er, / For ^e mon merkkez hym wel as ^ay mette fyrst — «Муж и вепрь вместе сошлись / в стремнине; но второму пришлось хуже, / ибо человек его хорошо пометил <мечом>, как они столкнулись». Напряженность и драматизм данной сцены дополнительно подчеркивает анжамбеман, который, в отличие от древнеанглийского стиха, встречается у поэтов «аллитерационного возрождения» крайне редко и всегда стилистически маркирован [Oakden, 1968: 158]. Зато уже в следующей строфе (1601-1622), посвященной разделке кабана, вновь преобладают галлицизмы, а скандинавизмы отступают на второй план.
Таким образом, охота разворачивается на границе мира культуры и мира природы, которые противопоставляются при помощи разнородной лексики. Французские термины охоты употреблены здесь в своем прямом значении, но в то же время метафорически: они отражают реалии куртуазного мира и вместе с тем отсылают к той «охоте» на Гавейна, что ведет Леди в замке.
Отметим, что во всех трех беседах Гавейна и Леди автор четко маркируют смену места действия, начало и конец эпизодов в замке. В начале обязательно присутствует упоминание cortyn (1181 и 1185, 1476, 1732), «полога», за которым нежится в постели Гавейн; а в конце каждого разговора указывается, что герой идет на мессу в часовню (masse 1311, 1558), или на исповедь в часовню (chapel 1876). Одновременно с указанием на смену обстановки эти слова также создают резкий контраст с теми охотничьими угодьями, по которым скачет Лорд. Широкое пространство, на котором идет охота, маркированное топонимами-скандинавизмами, противопоставляется предельно сжатому пространству, где ведут разговоры Леди и Гавейн: с самого начала Гавейн лишен возможности для маневров.
Диалоги Гавейна и Леди, происходящие в замке, построены на галлицизмах. Большая часть этих разговоров представляет собой прямую речь героев, язык которой характеризует их внутренний мир и переживания. Местами это фактически французская речь на английский лад; так, герои используют ряд французских выражений: beau sir «любезный сэр» (1222) обращается Леди к Гавейну, madame «мадам» (1263) отвечает он ей; отметим также восклицание ma fay «честное слово» (1495), выражение I wowche hit saf «Я ручаюсь» (1391). В отличие от сцен охоты, где большая часть заимствований — слова, обусловленные денотативно, здесь широко используется коннотатив-но обусловленная лексика, слова, связанные с системой ценностей рыцарского мира. Так, весьма шутливый первый разговор (1217. with mony a bly^e la3ter — «с веселым смехом») обыгрывает куртуазные представления о prysoun (заключении, в которое попадает проигравший турнир или битву рыцарь), grace (позволении выйти из этой тюрьмы) и служении рыцаря своей даме: 1277-1279. Bot I am proude of ^e prys ^at 3e put on me, / And, soberly your seruaunt, my souerayn I holde yow, / And yowre kny3t I becom, and Kryst yow for3elde — «Но я горжусь той оценкой, что Вы мне дали, / и искренне Ваш вассал, моей повелительницей считаю Вас, / и Вашим рыцарем становлюсь, да хранит Вас Бог». Обилие сложноподчиненных предложений, употребление сослагательного наклонения, многочисленных аллюзий — все это наряду с большим количеством галлицизмов придает особое звучание «плетению словес», в котором словно бы соревнуются Гавейн и Леди и в котором рыцарь в итоге и запутывается. Отметим, что те сцены в замке, в которых появляются скандинавизмы, как правило,
ярко отмечены, как, например, описание кошмара Гавейна на третий день: 1750. In dre3 droupyng of dreme draueled^at noble — «В тяжелой и прерывистой дреме бормотал благородный <рыцарь>». Заметим, что в тревожном сне Гавейну видится грядущее и пугающее путешествие к Зеленой Часовне и встреча с Зеленым Рыцарем. Редкие скандинавизмы, предшествующие последнему разговору Гавейна с Леди, с самого начала придают ему серьезную и тревожную окраску, предвосхищают падение рыцаря и отсылают к природе антагониста поэмы — Зеленого Рыцаря.
В то же время описания событий в замке содержат переклички и с охотой Лорда, постоянно возвращают читателя к метафоре «любовь-охота», ключевой для всей третьей части поэмы. Так, Гавейн, сожалея о том, что ему нечего подарить Леди, говорить, что у него нет rewarde bi resoun «награды по праву» (1804), однако ср. 1610, 1918, где rewarde — это также и термин охоты, потроха, которые получают собаки в награду за поимку зверя. Автор обыгрывает значения этого слова, и получается, что парадоксальным образом Гавейн сожалеет о том, что ему нечем вознаградить Леди за поимку себя самого. Ср. также употребление формы rehayted (rehayte «позвать, ободрить»): 1422. &e hunt rehayted ^e houndez ^at hit fyrst mynged — «Охотники кликнули собак, что первыми учуяли след» и наряду с этим 1742-1745. Ho comez withinne ^e chambre dore, and closes hit hir after, / Wayuez vp a wyndow, and on ^e wy3e callez, / And radly ^us rehayted hym with hir riche wordes, / with chere — «Она входит в дверь комнаты и закрывает ее за собой, / раскрывает окно и рыцаря зовет, / и быстро таким образом ободрила его многими словами / с радостью». Этот лексический параллелизм тесно связан с композицией и сюжетом всего романа в целом.
Подобная связь между лексикой и тематикой проявляется и в других частях поэмы: сочетая в тексте и галлицизмы и скандинавизмы, автор рисует противоречивый и неоднозначный образ Зеленого Рыцаря, alter ego Лорда Бертилака. Описывая появление Зеленого Рыцаря в Камелоте в разгар рождественского пира, автор намеренно сталкивает скандинавизмы и галлицизмы (134-136): For vne^e watz ^e noyce not a whyle sesed, / And ^e fyrst cource in ^e court kyndely serued, / &er hales in at ^e halle dor an aghlich mayster — «И едва ли шум на минуту утих, / и первая перемена блюд, как заведено при дворе, подана, / как въезжает в двери страшный муж/хозяин (— ?)»). Словосочетание aghlich mayster, которым впервые обозначается Зеленый Рыцарь, не может не обратить на себя внимания. Во-первых, примечателен редкий эпитет aghlich (гибрид дск. agi «страх, ужас» и да. -lïc; встречается практически только у автора «Сэра Гавейна»), во-вторых, необычным кажется употребление слова mayster (стфр. maistre), означающего «хозяин, господин», применительно к Зеленому
Рыцарю. Безусловно, настоящий хозяин замка — король Артур, но и Зеленый Рыцарь в данной сцене ведет себя вполне бесцеремонно, по-хозяйски: въезжает в зал на лошади, не назвавшись, начинает с дерзкого вопроса, высмеивает рыцарей Круглого Стола. К тому же в рамках широкого контекста всей поэмы в целом это слово намекает на последующее превращение Зеленого Рыцаря в хозяина замка, Лорда Бертилака, а также указывает на особую значимость данного персонажа для дальнейшего развития сюжета.
Отметим также авторскую игру словом в четвертой части поэмы. Описание Зеленого Рыцаря, вышедшего навстречу Гавейну из Зеленой Часовни, вновь опирается на скандинавизмы. Речи же Зеленого Рыцаря поначалу сочетают скандинавизмы и галлицизмы; когда же он раскрывает Гавейну свою сущность, его реплики начинают строиться на французской лексике, как то и подобает Лорду, действующему по правилам куртуазного мира (см. стр. 2390-2406). Так перед читателем Зеленый Рыцарь превращается в Лорда Бертилака, и превращение это совершается посредством лексики. После сцены прощания с ним, в самом конце поэмы возвращение Гавейна ко двору Артура показано как возвращение в мир культуры и куртуазии: чем дальше рыцарь от Зеленой Часовни, тем меньше в тексте скандинавизмов и больше галлицизмов.
Таким образом, автор «Сэра Гавейна» целенаправленно строит свое произведение на контрастном лексическом материале. Доступную языковую вариативность он сумел использовать в своих целях, связав ее с темами и содержанием поэмы. Вероятно, это одно из первых использований иноязычной лексики в стилистических целях —
4
явление исключительное для того времени, говорящее о переосмыслении поэтических возможностей языка, о том, что язык мыслится не как отображение реальности, но как ее характеристика, как средство ее конструирования. В этом заключается непревзойденная языковая интуиция автора поэмы «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь».
Список литературы
Benson L.D. Art and Tradition in Sir Gawain and the Green Knight // Twentieth Century Interpretations of Sir Gawain and the Green Knight / Ed. by D. Fox. New Jersey, 1968.
Borroff M. Sir Gawain and the Green Knight. A Stylistic and Metrical Study.
New Haven and London, 1962. Burney J.D. The Hunting Scenes in 'Sir Gawain and the Green Knight' // The Yearbook of English Studies. Vol. 3 (1973).
4 Из всех английских писателей XIV в. столь искусное обыгрывание иноязычной лексики в своих произведениях свойственно, пожалуй, лишь гениальному современнику автора «Сэра Гавейна» Джеффри Чосеру.
Clough A. The French Element in Sir Gawain and the Green Knight with Special Reference to the Description of Bertilak's Castle in ll. 785-810 // Neuphilologische Mitteilungen 86 (1985). MED — The Electronic Middle English Dictionary (based on Middle English
Dictionary by H. Kurath, Sh. Kuhn) // http://quod.lib.umich.edu/m7med/ Oakden J.P. Alliterative Poetry in Middle English. Vol. I. Archon Books, 1968. OED — The Oxford English Dictionary on CD-ROM. Second Ed. Oxford, 1992.
Pearsall D. The Alliterative Revival: Origins and Social Backgrounds // Middle English Alliterative Poetry and its Literary Background. Seven Essays / Ed. by D. Lawton. Cambridge, 1982. SGGK — Sir Gawain and the Green Knight / Ed. by J.R.R. Tolkien and E.V.
Gordon, revised by N. Davis. Oxford, 1967. Turville-Petre Th. The Alliterative Revival. Cambridge, 1977.
Матюшина И.Г. Возрождение аллитерационной поэзии в позднесредневе-ковой Англии // Проблема жанра в литературе Средневековья. М., 1994. Резникова Н.В. Роман «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь»: к проблеме соотношения стиха и языка в среднеанглийской поэзии: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 1997. Шкловский В.Б. Искусство как прием // Шкловский В.Б. Гамбургский счет. М., 1990.
Сведения об авторе: Волконская Мария Андреевна, аспирант, преподаватель кафедры германской и кельтской филологии филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: mary.volkonskaya@gmail.com
