ВЫСШИЙ СУДЕБНЫЙ КОНТРОЛЬ В РСФСР Текст научной статьи по специальности «Право»

В.В. Захаров* ВЫСШИЙ СУДЕБНЫЙ КОНТРОЛЬ В РСФСР1

Аннотация. В статье рассматривается опыт организации судебного надзора в форме Высшего судебного контроля, функционировавшего в 1921-1922 гг. Создание данного органа было продиктовано необходимостью контроля и надзора за деятельностью новых судов, которые, как известно, действовали согласно принципам революционной законности и выполняли функцию сохранения нового правопорядка.

Верховный судебный контроль состоял из членов областных судов, на него возлагалась обязанность давать принципиальные разъяснения в целях обеспечения единообразной судебной практики. В случае обнаружения неустранимого противоречия между действующим законодательством и народным правосознанием, Верховный судебный контроль мог выступать с инициативой о принятии нового закона. Решения высшего судебного органа были обязательным для остальных судов.

Ключевые слова: Высший судебный контроль, Декрет о суде № 1, Декрет о суде № 2, революционные трибуналы, Народный комиссариат юстиции, народный суд, советы народных судей.

I

Переход к централизованной судебной системе, ознаменованный реформой 2014 г., когда состоялось объединение Верховного Суда Российской Федерации и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации, актуализирует изучение отечественного опыта надзорного производства и в целом механизма обеспечения единообразного применения законодательства, которое было заявлено как основная цель реформы.

Право на судебную защиту в настоящее время признано гарантией других прав и свобод, что предполагает так же и защиту от ошибочных решений. Для этого используется в том числе и институт пересмотра в порядке надзора судебных актов, вступивших в законную силу. С его помощью в государстве имеется возможность исправлять фундаментальные судебные ошибки, а также развивать право, вырабатывая с использованием специальных процессуальных форм правовые позиции, которые обеспечивают единообразное понимание действующих норм права.

Государство не меньше заинтересовано в единстве судебной практики: постоянно изменяющееся законодательство, порождающее сложные вопросы в правоприменительной практике, усложнение правовой системы, появление новых категорий дел, создают предпосылки к

Захаров Владимир Викторович, доктор юридических наук, профессор, [email protected]

1 Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ, грант № 15-03-00491

появлению судебных ошибок при рассмотрении и разрешении определенных дел. В этой связи появляется существенная потребность в дополнительных мерах по обеспечению правильного применения всеми судами законодательства и выработки единой судебной практики. Таким путем обеспечивается адекватный ответ на запрос общества на предсказуемое и справедливое правосудие. Одновременно рассматриваемый феномен выступает инструментом организации и проведения определенной государственной политики. В конечном итоге публичный интерес состоит в недопущении дифференцированного подхода в применении правовых стандартов в пределах одного государства, что ставит перед властью задачу обеспечения единства в судебной системе и результатах ее деятельности1.

Трактовки единства судебного правоприменения несколько различаются в зависимости от избранного подхода. Скажем, с позиций скорее содержательного анализа этот феномен обозначается как одинаковая реализация правовых стандартов в правоприменительной практике на основе справедливого судебного разбирательства в целях обеспечения верховенства права на всей территории государства2. Более формализованный подход позволяет отражать единообразие правоприменительной практики как единообразное толкование и применение закона, являющееся следствием единообразной правовой квалификации аналогичных юридических дел . В любом случае, общим моментом выступает правильное и единообразное применение норм права судами на всей территории страны.

Обеспечение единства судебного правоприменения всегда рассматривалось как одна из основных задач высших национальных судов, которые формулировали правовые позиции либо путем обобщения судебной практики, либо через рассмотрение конкретных споров в процедурах пересмотра судебных актов. Роль высшего суда заключается в урегулировании противоречий в судебной практике, связанных с отсутствием ее единообразия. На такой суд возлагается функция по устранению подобных противоречий и утверждению толкования, которому должны следовать нижестоящие суды. В противном случае сам высший суд становится источником правовой неопределенности.

Предметом исследования в данной статье является опыт организации судебного надзора в форме Высшего судебного контроля,

1 Морщакова Т.Г. Верховенство права и конституционные основы единообразия судебного правоприменения // Верховенство права и проблемы его обеспечения в

правоприменительной практике. М., 2009. С. 301.

2 „

Вишневский Г.А. Единство судебного правоприменения как способ обеспечения верховенства права // http://ecsocman.hse.ru/data/2012/01/06/1270397099/2-2011-4.pdf (дата обращения: 07 апреля 2015 г.).

3 Осокина Г.Л. Гражданский процесс. Особенная часть. М., 2007. С. 724.

функционировавшего в 1921-1922 гг. Обращение к этому сюжету вызывает интерес в силу того, что большевики, пришедшие к власти, попытались создать судебную систему, соответствующую новой модели государства, базировавшейся на отрицании принципа разделения власти, который сменили принципы полновластия Советов и демократического централизма. Преобразования затронули не только организационный, но и процессуальный аспект, в частности институт судебного надзора.

Этот сюжет в историко-правовой науке не получил должного освещения. В советской и постсоветской научной литературе встречаются фрагментарные сведения о Высшем судебном контроле без детального анализа причин его создания и содержания деятельности1. Хронологические рамки охватывают 1917 - начало 1920-х гг. - период, когда в процессе завоевания политической власти, слома старого государственного аппарата и осуществления советского государственно-правового строительства было кардинально изменено судебное право2.

II

Вследствие октябрьских событий 1917 г. судебная система дореволюционной России практически полностью перестала существовать. В разных регионах страны по инициативе местных советов рабочих и крестьянских депутатов стихийно стали создаваться революционные судебные органы. В итоге стали функционировать совершенно разные структуры, взявшие на себя функции правосудия: революционный народный суд, суд общественной совести, революционный трибунал, мировые судьи, суды народной совести, административные суды и т.д. Все они строились на началах представительства от Советов, фабзавкомов, партийных организаций большевиков и левых эсеров. В большинстве случаев деятельность революционных судов осуществлялась без использования писаных правовых норм, а с опорой на правосознание и мораль конкретных социальных групп, а также местные обычаи и традиции. Все это скрывалось под понятиями «революционное

1 См., напр.: Голунский С.А., Карев Д.С. Учебник по судоустройству. М., 1939; История государства и права СССР. Ч. 2. М., 1986; Карев Д.С. Советское судоустройство. М., 1951; Курс советского гражданского процессуального права. М., 1981; Семенов В.М. Суд и правосудие в СССР. М., 1984; Суд в СССР. М., 1977; Фархитдинов Я.Ф. Источники гражданского процессуального права. Казань, 1986; Чистяков Н.Ф. Верховный суд СССР. М., 1977; Терехова Л.А. Надзорное производство в гражданском процессе: проблемы развития и совершенствования. М., 2009; Сырых

B.М. История государства и права России. Советский и современный период. М., 1999 и др.

2 См. подробнее: Нерсесянц В.С. Советское государственно-правовое строительство: проблемы взаимосвязи истории и теории // Советское государство и право. 1988. № 8.

C. 5.

правосознание», «революционная совесть»1. При этом полностью не прекратилась деятельность старых судебных учреждений, выносивших решения по законам и даже именем свергнутого Временного правительства.

Таким образом, к концу 1917 г. в РСФСР начался процесс становления судебной системы, одним из элементов которой стали местные суды. Заложенные в результате этой стихийной правовой активности населения институциональные и процессуальные принципы надолго определили дизайн советского правосудия2. Применительно к такого рода явлениям Р. Уортман сформулировал обоснованный тезис, согласно которому императив обновления диктовал разрыв в преемственности правлений, как следствие, новые институты учреждались без прочной связи с уже существовавшими или даже в противоположность им . А. Рибер предлагает для понимания этой мозаики модель «осадочных напластований в обществе» («sedimentary society»), согласно которой то, что кажется переходной формой, перестает на деле быть опосредующей стадией между двумя четко выделяемыми типами общества, утверждает свой собственный, устойчивый характер и начинает жить собственной

4

жизнью .

Нормативным правовым актом, с которого началось целенаправленное создание судебной системы Советского государства, стал Декрет о суде № 1 (далее - Декрет № 1)5. Принятие данного документа сопровождалось дискуссией между большевиками и левыми эсерами. Первые отстаивали полную ликвидацию всех органов буржуазной юстиции, включая и систему мировой юстиции. Новые суды при рассмотрении дел должны были руководствоваться не законами свергнутых правительств, а декретами Совета народных комиссаров (далее - СНК), революционной совестью и революционным правосознанием6. Левые эсеры предлагали не торопиться с полным уничтожением старых

1 См.: Виноградов Н.А., Педан С.А., Пиджаков А.Ю. Судебные реформы в России второй половины XIX - XX вв. (Историко-правовое исследование). СПб., 2005. С. 161-162.

2

Как отмечал Д.И. Курский, первые суды, созданные творчеством народных масс, как бы предвосхитили форму организации суда, установленную советскими декретами о суде (Курский Д.И. Избранные статьи и речи. М., 1948. С. 18).

Уортман Р.С. Властители и судии: Развитие правового сознания в императорской России. М., 2004. С. 38.

4 Rieber Alfred. The Sedimentary Society // Between Tsar nad People: Educated Society and the Quest for Public Identity in Late Imperial Russia / ed. Edith Clowes, Samuel D. Kassow and James L. West. Princeton, 1991. P. 361-363.

5 См.: Декрет о суде № 1 от 22 ноября (5 декабря) 1917 г. // Декреты Советской власти: в 2 т. М., 1957. Т. 1. С. 124-126.

6 См.: Материалы Народного комиссариата юстиции (далее - Материалы). Вып. 2. М., 1918. С. 103-104.

судебных органов и ограничить революцию рамками «демократической законности»1.

Проект декрета неоднократно обсуждался в СНК, а также в комиссиях и фракциях Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (далее - ВЦИК). Но прохождение проекта через ВЦИК сдерживалось оппозицией левых эсеров, поэтому 22 ноября 1917 г. СНК самостоятельно, минуя ВЦИК, принял этот документ.

Декрет № 1 упразднил все общие судебные установления: окружные суды, судебные палаты, Правительствующий Сенат со всеми департаментами, военные и морские суды всех наименований, коммерческие суды. Упразднялись также институты судебных следователей, прокурорского надзора и адвокатуры. Исключения допускались только для системы мировых судей, деятельность которых, однако, приостанавливалась.

Декрет № 1 предусматривал создание судов двух видов: 1) общих, каковыми стали местные суды; 2) специальных - революционные трибуналы . Местный суд осуществлял правосудие в составе одного постоянного судьи и двух заседателей. Согласно Декрету № 1, судьи должны были избираться непосредственно населением, но поскольку положение о порядке проведения выборов отсутствовало, а население не совсем было готово к подобной демократической мере, то закон разрешал местным Советам в порядке исключения самостоятельно избрать местных судей, а также составлять списки избирателей и определять очередь их явки на сессию.

Подсудность местных судов была ограничена кругом менее важных гражданских дел, сумма иска которых составляла 3 тыс. руб., и уголовных дел, наказание по которым было не свыше двух лет лишения свободы. Обвинителями, защитниками и поверенными в суде могли быть любые лица, пользующиеся гражданскими правами. Предварительное следствие осуществляли единолично судьи.

Кассационной инстанцией для рассмотрения жалоб на приговоры и решения местных судов выступали уездные съезды местных судей, а в больших городах, где имелось несколько местных судов, - городской съезд. Съезды состояли из всех местных судей уезда или города.

1 См.: Стучка П. 13 лет борьбы за революционно-марксистскую теорию права: сб. статей. 1917-1930. М., 1931. С. 8.

2 Революционные трибуналы избирались губернскими или городскими Советами для рассмотрения так называемых контрреволюционных дел, а также дел по фактам мародерства и хищничества, саботажа и прочих злоупотреблений торговцев, промышленников, чиновников. Подсудность этих судов устанавливалась крайне неопределенно, что позволяло им рассматривать любые дела, которые возбуждались правоохранительными органами в отношении лиц, обвиняемых в совершении преступлений против советской власти.

Рассмотрение кассационных жалоб допускалось в составе не менее трех местных судей. Кассационное обжалование могло вести к отмене приговора или решения, если вышестоящий суд устанавливал неполноту или неправильность проведенного предварительного следствия, нарушение процессуальных, уголовных норм, несправедливость приговора или отсутствие состава преступления в деятельности осужденного. Местные суды имели право руководствоваться законами свергнутых правительств при условии, что они не были отменены и не противоречили революционной совести и революционному правосознанию1.

Оценка Декрета № 1 позволяет обратить внимание на ряд моментов. Во-первых, очевидна незавершенность судебной системы - отсутствовал суд, рассмотрению которого подлежали споры, выходившие за рамки подсудности местных судов (они скорее олицетворяли существовавшую ранее «мировую» подсудность) и революционных трибуналов. Вероятно, большевики действительно были уверены, что в новых условиях правовая жизнь будет упрощаться, а роль правосудия - сокращаться; суд станет исключительно местной функцией, а потому большая часть дел будет заканчиваться в регионе максимум обращением к кассационной инстанции.

Во-вторых, обнаружилась теснейшая связь, переросшая в зависимость, судов от Советов. Казалось бы, это вполне соответствовало идее непосредственной демократии, когда Советы были самостоятельны и являлись высшей властью в пределах вверенной им территории. Расчет состоял в том, что отсутствие иерархической связи Советов сможет обеспечить новый тип государства, свободного от бюрократизма, позволяющего преодолеть отчуждение народа от власти. Большевики считали, «что городские рабочие в союзе с беднейшим крестьянством проявят неуклонную товарищескую дисциплину, создадут строжайший революционный порядок, необходимый для победы социализма» . Однако нечеткая иерархия системы Советов в сочетании с отсутствием в политической культуре граждан демократических ценностей, отношение большевиков к праву как к результату «революционного творчества масс» привело к перерастанию самостоятельности местных Советов в самоуправство и фактическую анархию. Суды стали средством реализации этих устремлений, сопровождавшихся массовыми злоупотреблениями.

Тенденция к «самостийности местных Советов хотя и служила убедительным доказательством глубины революционных изменений в обществе, но несла в себе смертельную опасность. Остановить хаос и анархию в стране было невозможно, пока каждый исполком местного

1 См.: Еженедельник Советской юстиции (далее - ЕСЮ). 1922. № 46-47.

2

Ленин В.И. Резолюция заседания Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 25 октября 1917 г. // Полн. собр. соч. Т. 35. С. 5.

Совета мог заявить, что «приемлет декреты центральной власти постольку, поскольку они для него приемлемы»1. Самостоятельность местных Советов превратилась в явное самоуправство. Это было логическим следствием развития непосредственной демократии, провозглашенной большевиками. И.А. Ильин отмечал, что «республика и федерация требуют особого правосознания, которого многие народы не имеют и коего нет и в России»2.

В конечном итоге первый декрет превратил судебную жизнь в хаос, поскольку большевики попытались уничтожить старую систему, но не создали взамен ничего нового. Правосудие имело явный крен в сторону обеспечения охраны революционного порядка и подавления «классово чуждых элементов», что с особой яркостью проявилось в деятельности

"5

революционных трибуналов3.

Итак, Декрет о суде № 1 не предусматривал процедур судебного надзора, даже задача такого рода не решалась при разработке и принятии этого акта, хотя потенциально такая возможность имелась, поскольку левые эсеры допускали сохранение апробированных институтов судебных уставов 20 ноября 1864 г. По их мнению, старые формы можно было наполнить новым содержанием, и народный суд, в отличие от судов прежних, должен был по своей сути стать судом трудящихся. Свою роль сыграла сосредоточенность на более серьезных, с точки зрения большевиков, проблемах, которые, как отмечает Э. Карр, угрожали самому существованию режима и оставляли мало времени для других, менее важных дел4.

Тем не менее потребность в обеспечении элементарного правопорядка, разрешении гражданских и уголовных дел в скором времени актуализировала очевидную необходимость осуществления правосудия как целенаправленной систематической деятельности, обязательным элементом которой являлось единообразное правоприменение, поддерживаемое четкой управленческой структурой. Поскольку работа по организации народных судов и революционных трибуналов, а также наблюдение за их деятельностью была возложена на Народный Комиссариат Юстиции РСФСР (далее - НКЮ), который был образован декретом II Всероссийского съезда Советов «Об образовании

1 Кабанова Л.В. Система Советов послереволюционных лет и проблема централизации власти // Ярославский педагогический вестник. 2004. № 4. С. 42.

2 Ильин И.А. Наши задачи. М., 1992. С. 111.

3 Вопрос о том, была ли у большевиков альтернатива, является спорным. Вероятно, они действовали в соответствии с революционной логикой, которую в свое время хорошо описал П. Кропоткин, указавший, что «революция с самого начала должна явиться актом справедливости по отношению к «униженным и оскорбленным», а не обещанием поправки зла в будущем» (Кропоткин П. Записки революционера. СПб., 2011. С. 167).

4 Карр Э. История Советской России. Кн. 1. М., 1990. С. 180.

Рабочего и Крестьянского правительства» 26 октября 1917 г.1, в его адрес с самого начала стали поступать различного рода запросы, прошения, жалобы различных лиц и учреждений, испытывавших затруднения в толковании или применении декретов. Одновременно НКЮ через уголовное и гражданское отделения Секретариата занимался ликвидацией дел, находившихся в производстве бывшего Министерства юстиции, и наблюдал за правильным и однообразным применением декретов и распоряжений Советской власти.

Реагирование на указанные обращения не могло не повлечь за собой создание механизма надзора за законностью судебных решений, первые очертания которого стали проявляться в конце 1917 г. По поводу точки отсчета указанного процесса в науке мнения разошлись2, тем не менее, считаем, что нормы Инструкции НКЮ от 19 декабря 1917 г. «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний», предоставили НКЮ, несмотря на запрет кассационного обжалования приговоров революционных трибуналов, право обратиться к Всероссийскому Центральному Исполнительному Комитету Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов (далее - ВЦИК) с предложением об отмене приговора революционного трибунала и о назначении повторного рассмотрения дела в случае нарушения установленного порядка судопроизводства, а также при обнаружении признаков явной несправедливости приговора3.

В январе 1918 г. под руководством Народного комиссара юстиции левого эсера И.З. Штейнберга началась разработка нового декрета о суде, который в феврале 1918 г. был утвержден ВЦИК4. С помощью Декрета о суде № 2 (далее - Декрет № 2) левые эсеры пытались улучшить новую

1 Декреты Советской власти. Т. 1. С. 21.

2 ц

См., например: Банченко-Любимова К.С. Пересмотр судебных решений в порядке

надзора. М., 1959; Борисова Е.А. Апелляция, кассация, надзор по гражданским делам. М., 2016; Клейнман А.Ф. Советский гражданский процесс. М., 1954. С. 313; Трубников П. Возникновение и развитие судебного надзора // Социалистическая законность. 1967. № 11. С. 76-80 и др.

См., например: Богуславская С.М. Порядок пересмотра приговоров, вступивших в законную силу. М., 1941. С. 24-56; Шинд В.И. О судебном надзоре в первые годы советской власти (1917-1922 гг.) // Советское государство и право. 1957. № 3. С. 103; Предварительно жалобы на приговоры трибуналов рассматривались в IV отделе, затем выносились на заседание коллегии, которая решала вопрос об отказе в удовлетворении жалобы или признании жалобы заслуживающей внимания. В последнем случае готовилось заключение, которое вместе с жалобой направлялось во ВЦИК, и на его заседании выступал представитель НКЮ в качестве докладчика по делу.

4 См.: Декрет о суде № 2 от 15 февраля 1918 г. // История законодательства СССР и РСФСР по уголовному процессу и организации суда и прокуратуры. 1917-1954 гг.: сб. док. / под ред. С.А. Голунского. М., 1955. С. 40-43.

судебную систему посредством создания дополнительных судебных инстанций, напоминавших дореволюционную судебную организацию, что послужило основанием для оппонентов упрекать советскую власть в «убогости их творческой фантазии», в копировании «судебных учреждений со старых образцов»1. Приведенные оценки тем не менее не должны принижать пусть скромные попытки левых эсеров по созданию органов правосудия, а не структур, полностью подчинявшихся исполнительной власти.

Для рассмотрения дел, превышающих подсудность местных судов, предусматривалось создание в уездах и городах окружных судов, формируемых соответствующими Советами. Окружные суды наделялись правом рассмотрения кассационных жалоб на решения и приговоры местных судов. Предусматривалось создание областных судов в качестве кассационной инстанции, рассматривающей жалобы на приговоры и решения окружных судов. Члены областных судов избирались из постоянных членов окружных судов области на их общем собрании.

Наконец, Декрет № 2 впервые урегулировал вопрос о высшем национальном судебном органе: учреждался Верховный судебный контроль, состоявший из членов областных судов, на который возлагалась обязанность давать принципиальные разъяснения в целях обеспечения единообразной судебной практики. В случае обнаружения неустранимого противоречия между действующим законодательством и народным правосознанием Верховный судебный контроль мог выступать с инициативой о принятии нового закона. Решения высшего судебного органа были обязательными для остальных судов.

В распоряжении исследователей отсутствуют и достаточный объем формальных правил (Декрет № 2 содержал лаконичное регулирование порядка деятельности Верховного судебного контроля), и неформальных практик (Верховный судебный контроль не был создан), которые послужили бы основой для построения принятой модели судебного надзора. Можем сформулировать несколько предварительных выводов:

1) законодатель пошел по пути централизации порядка кассационного производства по жалобам, введя двухступенчатую систему кассационных инстанций, состоявших из областных народных судов и Верховного судебного контроля;

2) со всей очевидностью частью руководства юстиции2 осознавалась необходимость создания единого высшего судебного органа,

1 Право Советской России. Вып. 2. Прага, 1925. С. 91.

2 Это были преимущественно левые эсеры, придерживавшиеся формата судебной политики, который был выработан еще в 1917 г. социалистическими партиями. У них было достаточно сложное отношение к дореволюционной судебной системе. С одной

обеспечивавшего единообразие судебной практики (в целях достижения единообразной кассационной практики Верховный судебный контроль наделялся правом выносить решения для остальных судов), но еще не имевшей поддержки, хотя Верховный судебный контроль, равно как и областные суды, не был создан скорее в силу политических причин: разрыв союза большевиков и левых эсеров.

Но уже в скором времени объективная необходимость заставила большевиков пересмотреть некоторые свои взгляды на организацию правосудия. Первые признаки этого прослеживались в сфере трибунальского правосудия, которое для большевиков представляло пока наибольший интерес по сравнению с общими судами. Инструкция, регламентировавшая судопроизводство в революционных трибуналах, устанавливала, что решение трибунала считается окончательным, но в случае нарушения «установленных форм судопроизводства, а также обнаружения признаков явной несправедливости приговора» НКЮ имел право обратиться к ВЦИК с предложением назначить повторное рассмотрение дела1.

стороны, они понимали, что последняя перестала соответствовать новым условиям, но с другой стороны, выступали сторонниками сохранения достижений судебной реформы 1864 г. Их идея заключалась не в полном разрушении всего судебного здания и создании взамен него судебной системы, не имеющей аналогов в современном обществе, а лишь в демонтаже отдельных структур (упразднении Сената, судебных палат и т. п.), серьезной реформе материального права (см. подробнее: Шрейдер А. Народный суд. М., 1918; Коссов И.А. Окружные народные суды в судебной системе РСФСР (февраль - ноябрь 1918 г. // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. 2009. № 11. С. 87-96).

1 См.: Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства РСФСР (далее - СУ РСФСР). 1917. № 12. Ст. 170.

Организационное оформление предписания ст. 11 названной инструкции имело место в январе 1918 г., когда И.З. Штейнберг своим постановлением создал при I отделе (отдел личного состава и судопроизводства) кассационное отделение, задача которого состояла в предварительном рассмотрении жалоб на приговоры трибуналов. Если НКЮ находил жалобу обоснованной, то дело передавалось во ВЦИК, в противном случае она отклонялась без передачи во ВЦИК1. Однако данная инициатива левых эсеров не получила поддержки у нового, большевистского, руководства НКЮ. В апреле 1918 г. коллегия НКЮ под руководством народного комиссара юстиции П.И. Стучки вынесла решение: «По поводу возникшего в свое время при Народном комиссариате без декрета и без постановления коллегии кассационного отдела коллегия постановила упразднить кассационный отдел и восстановить право коллегии впредь до издания декрета о кассации решений революционных трибуналов давать заключения по кассационным жалобам на решения революционных трибуналов»2.

Но даже П.И. Стучка оказался не готов в полной мере отказаться от функции контроля за законностью судебных решений, и позднее при следственном отделе НКЮ был создан так называемый «кассационный стол по делам революционных трибуналов», и через него коллегия НКЮ сохранила за собой право пересмотра приговоров революционных трибуналов в порядке кассации. Согласно сложившейся практики кассационный стол выступал органом, осуществлявшим предварительное рассмотрение материалов дела, своего рода экспертным подразделением. Только коллегия НКЮ осуществляла, хотя и ограниченно, функции кассационного суда.

Май 1918 г. стал временем реформирования революционных трибуналов в направлении их централизации, о чем свидетельствуют декреты от 17 мая 1918 г., которым революционные трибуналы сохранялись только в столицах, губернских и крупных городах и от 29 мая 1918 г., создавший Революционный трибунал при ВЦИКе в г. Москве4. Наконец, 11 июня 1918 г. при ВЦИК был создан Кассационный отдел для рассмотрения кассационных жалоб и протестов на приговоры революционных трибуналов, который стал первым органом, в задачу которого входила координация деятельности революционных трибуналов в масштабе всей страны. Кассационному рассмотрению подлежали приговоры по делам, по которым были нарушены правила подсудности и установленные формы судопроизводства либо осужденному назначено

1 См.: СУ РСФСР. 1918. № 21. Ст. 314.

2

Цит. по: Кожевников М.В. Указ. соч. С. 27.

о

См.: Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917-1918 гг. М., 1942. С. 494-495.

4 Декреты Советской власти. Т. 2. М., 1959. С. 39.

явно несправедливое наказание. Жалобы и протесты, которые подавались через трибуналы, постановившие приговоры, предписывалось рассматривать в двухнедельный срок. Кассационный отдел имел право отменить приговор и передать дело для нового разбирательства в тот же революционный трибунал, откуда поступило дело, но с иным составом заседателей и председательствующего либо передать в иной революционный трибунал. В случаях явного несоответствия наказания тяжести содеянного Кассационный отдел мог входить с представлением в Президиум ВЦИК изменить наказание либо прекратить дело1.

Данная мера соответствовала общей тенденции, набиравшей силу с весны 1918 г., когда советское правительство постепенно осуществляло перераспределение полномочий в пользу вышестоящих властных инстанций. Большевики начали укреплять государство диктатуры пролетариата, которое ранее воспринималось в качестве временной меры, необходимой для «подавления сопротивления эксплуататоров и для руководства громадной массой населения... в деле налаживания социалистического хозяйства»2.

Ситуация в системе общих судов начала вызывать беспокойство. В.И. Ленин в апреле 1918 г. констатировал, что революционные и народные суды «непомерно, невероятно слабы» . Несколько позже НКЮ признал, что в стране фактически отсутствует единая судебная система, а «имеется масса самочинно и странно образованных судов, вроде военно-полевых судов, судебно-юридических палат и т.п.», что «каждое государственное учреждение претендует на право самостоятельного и безапелляционного разрешения судебных дел»4. В отличие от революционных трибуналов, народные суды не внушали большевикам полного доверия и расценивались ими как органы правосудия «второго сорта». В народных судах еще только предстояло навести серьезный порядок.

Неслучайно 20 июля 1918 г. был издан Декрет о суде № 3 (далее -Декрет № 3)5, который развивал и дополнял два первых декрета. В русле нашего исследования обратим внимание на то, что законодатель стремился использовать единое регулирование для общих и специальных судов («в развитие и дополнение декретов о суде № 1, № 2 и декрета о Революционных Трибуналах»). Декрет № 3 уточнил подсудность местных и окружных народных судов и революционных трибуналов, а также порядок кассационного обжалования решений и приговоров местных

1 См.: СУ РСФСР. 1918. № 45. Ст. 545. Ленин В.И. Государство и революция // Полн. собр. соч. Т. 33. М., 1969. С. 26.

о

Ленин В.И. Очередные задачи советской власти // Полн. собр. соч. Т. 36. М., 1974. С. 197.

4 Материалы. Вып. 5. М., 1918. С. 7-8.

5 СУ РСФСР. 1918. № 52. Ст. 589.

народных судей («По делам, по коим присуждено взыскание свыше 500 рублей или лишение свободы свыше 7 дней, допустить кассационные жалобы в Советы Местных Народных Судей»).

Законодатель пошел по пути ликвидации Верховного судебного контроля, но не отказался полностью от идеи введения аналогичной структуры, предусмотрев учреждение к 1 августа 1918 г. в Москве Кассационного Суда, который должен был рассматривать кассационные жалобы на решения окружных народных судов, как по гражданским, так и по уголовным делам, в связи с чем предполагалось наличие двух отделений: гражданского и уголовного. Состав суда включал: председателя и его заместителя, утверждаемых ВЦИКом по представлению НКЮ, и восьми членов, избираемых ВЦИКом из кандидатов, представленных окружными народными судами и советами местных народных судей. Как мы видим, не весь состав суда формировал ВЦИК, но ему предоставлялось право отзывать любого члена Кассационного Суда.

Учреждение последнего рассматривалось как временная мера. Этот шаг можно трактовать как необходимость, вызванную сохранением окружных народных судов, для кассационной проверки приговоров и решений которых требовалась судебная инстанция. Большевики питали к окружным народным судам недоверие, а их создание считали тактическим маневром во взаимоотношениях с левыми эсерами, а значит, допускали их временный характер. Как говорил Д.И. Курский, «система двух судов -местного и окружного - является... временной. Окружные суды в течение переходного времени должны служить следующему назначению: ... разгрузить народный суд от тех дел, которые возникли до упразднения старых судов... и тем самым помочь местному суду сосредоточить свою деятельность на текущих многочисленных делах временно сокращенной подсудности. С укреплением местного суда ... должна быть проведена в жизнь система единого народного суда»1. Следовательно, ликвидация окружных народных судов (после решения возложенной на них задачи) должна была повлечь за собой прекращение деятельности Кассационного Суда.

Однако это не исключает и иной трактовки, когда, с одной стороны, в политической элите наблюдалось укрепление понимания необходимости существования высшей судебной инстанции, ответственной за унификацию судебной практики, но, с другой стороны, отсутствовало представление о ее должной форме. Тем более что в системе революционных трибуналов такая идея, пусть и вызванная недоверием к судьям, уже постепенно стала получать организационное и процессуальное оформление. Подтверждением высказанной мысли может служить тот

1 Курский Д.И. Избранные речи и статьи. М., 1947. С. 20.

факт, что уже в октябре 1918 г., как показывает исследование В.И. Шинда, коллегия НКЮ начала действовать как самостоятельная надзорная инстанция: отменяла приговоры, передавала дела на новое рассмотрение, прекращала производство по делу1.

Отчасти набиравшая силу тенденция получила развитие в Положении о народном суде РСФСР от 30 ноября 1918 г. (далее -Положение 1918 г.) . Обратим внимание, что, критикуя левых эсеров за идеи преемственности при построении судебной системы, большевики, тем не менее, повторили систему окружных судов, высшей инстанцией для которых являлась окружная судебная палата. В процессе реформирования четко обозначились как линия на создание новых форматов и моделей правосудия (уменьшение роли судебного профессионализма, расширение судебного правотворчества, вторжение в судопроизводство социальных и политических мотивов, сближение судебной и властно-управленческой деятельности Советов), так и попытки использования имевшегося исторического опыта (аналоги суда присяжных, мировых судей, системы следствия).

Судебная система была унифицирована, хотя и не совсем последовательно: учреждался единый народный суд в составе одного постоянного народного судьи и народных заседателей. Народному суду были подсудны все уголовные дела о преступлениях и проступках, споры об имущественных и личных правах и интересах, а также все дела, отнесенные к ведению суда в порядке бесспорного производства. Исключение составляли дела о контрреволюционных деяниях и выступлениях, саботаже, дискредитировании Советской власти и шпионаже, отнесенные к подведомственности революционному трибуналу, от которого зависело признать деяние не имеющим политического значения и передать дело в народный суд.

Как и предшествующие акты о суде, Положение 1918 г. сохраняло нормы об окончательности решений народного суда и запрете апелляции. Однако по-новому решались вопросы кассационного производства. НКЮ в целях усиления своего влияния решил пойти на сокращение числа кассационных инстанций путем отказа от уездных советов народных судей. Все народные суды, входившие в состав губернии, составляли судебный округ. Москва и Петроград выделялись в отдельные судебные округа. В каждом судебном округе для рассмотрения кассационных и частных жалоб на приговоры, решения и действия народных судов и ближайшего контроля над ними учреждался совет народных судей, в структуре которого предусматривались Президиум, уголовные и гражданские отделения. В связи с этим были ликвидированы все окружные суды и

1 См.: Шинд В.И. Указ. соч. С. 103.

2 СУ РСФСР. 1918. № 85. Ст. 889.

окончательно отказались от создания Кассационного Суда.

В Положении 1918 г. кассационной инстанции предоставлялось право отмены приговоров по следующим основаниям: нарушение или неправильное применение декретов; неполнота следствия; существенные нарушения форм судопроизводства; явная несправедливость судебного решения. В случае отмены приговора или решения совет народных судей указывал, в чем именно заключается неправильность применения закона, какие формы судопроизводства нарушены или в чем выразилась неполнота следствия или явная несправедливость отменяемого приговора или решения.

Как видим, контроль и руководство судебной практикой осознавались как важная задача, но на этом этапе ее решение закреплялось за судом второй инстанции. Был расчет на то, что укрупнение кассационных центров позволит обеспечить единообразие судебной практики. Народный комиссар юстиции Д.И. Курский отметил, что, создав «...незначительное количество кассационных судов, мы можем объединить контроль и практику судопроизводства»1. Тем более что, как считало руководство НКЮ, единый кассационный суд невозможно организовать в Советской России ввиду ее «громадных пространств»2.

Однако большая опасность крылась в том, что в условиях отсутствия единого, объединяющего центра народные суды, будучи слабыми организационно, укомплектованными недостаточно подготовленными кадрами, не смогут обеспечить единообразие правоприменения. Более того, учитывая связи с местными Советами, существовала угроза разнообразия судебного правоприменения: в каждой губернии могла формироваться своя судебная практика, слабо согласуемая с другими губерниями.

В этих условиях ответственные работники НКЮ, конечно, понимали значимость судебно-надзорной деятельности. И в декабре 1918 г. коллегия НКЮ в инициативном порядке приняла постановление, которым допускала надзор наркомата за деятельностью народных судов как по собственной инициативе НКЮ, так и по жалобам и заявлениям отдельных лиц, которые следовало направлять в IV отдел, где осуществлялось их предварительное рассмотрение. Его итогом должно было стать заключение начальника отдела и члена коллегии НКЮ, которые рассматривались на заседании коллегии наркомата. Она принимала решение либо оставить «жалобу или заявление без последствий», либо предложить совету народных судей пересмотреть решение или приговор, «руководствуясь указаниями НКЮ» .

1 Пролетарская революция и право. 1919. № 4. С. 18.

о

Славин И. Наш кассационный суд // Материалы. Вып. 15. М., 1922. С. 27.

3 Цит. по: Шинд В.И. Указ. соч. С. 103-104.

В 1919 г. НКЮ стали постепенно использовать в судебно-надзорной деятельности создаваемые в это время губернские отделы юстиции (далее - губюсты)1, на которые были возложены в том числе функции организации отправления правосудия. Первый шаг был сделан в августе 1919 г., когда губюстам было предоставлено право опротестовывать в НКЮ вынесенные трибуналами приговоры в случае нарушения подсудности . Следующий шаг нашел отражение в Положении о местных органах юстиции от 27 августа 1920 г. , которым губюсты уполномочивались вносить представления в НКЮ об отмене в порядке надзора приговоров и решений, вступивших в законную силу.

Указанные меры имели и негативные последствия: оказалось, что и губюсты и советы народных судей одновременно осуществляли функцию контроля за судами. Фактором, усугублявшим данное положение, выступало то обстоятельство, что формально народные суды и трибуналы не были подчинены НКЮ. Да и сам наркомат на фоне невнимания правительства к нуждам юстиции и правовым вопросам в целом воспринимался как орган второстепенной важности, о чем свидетельствуют те же попытки сокращения местных органов юстиции, для чего использовались любые поводы и основания, свидетельствующие либо о «ненужности», либо о «бессилии Губюстов»4.

Какие выводы позволяет сделать краткий обзор становления механизма контроля за законностью судебных приговоров и решений в Советской России в первые послереволюционные годы?

1. Следует признать, что практически сразу после создания новых судов большевики столкнулись с необходимостью введения механизма исправления судебных ошибок и проверки законности судебных актов. Можно спорить, что ими двигало в первую очередь - стремление обеспечить единство судебной практики и единство правового пространства или политические интересы, связанные с желанием скорейшего слома сопротивления со стороны противников, для чего использовались трибуналы.

1 Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1919 г. М., 1943. С. 33-36.

2 См.: Отчет Народного комиссариата юстиции VIII Всероссийскому съезду Советов. М., 1920. С. 8-10.

3 См.: Материалы НКЮ. Вып. 7. М., 1920. С. 56-60.

4 Например, в 1919 г. довольно популярным было мнение о необходимости упразднения губернских отделов юстиции и передаче их функций местным органам НКВД. По мнению некоторых представителей местных органов внутренних дел, «наблюдение за проведением в жизнь декретов и постановлений губисполкома и принятие мер против незаконных действий местных советских органов осуществляется исключительно Губотделом управления и, в случае обнаружения преступления, дело передается в следственные или судебные органы, совершенно не попадая в Губюст» (Власть Советов. 1920. № 4. С. 4).

2. В указанный период прослеживается непоследовательность в действиях правительства, истоки которой следует связывать с коротким горизонтом планирования и динамикой политической борьбы: явное стремление к централизации сочеталось с закреплением кассационной функции за советами народных судей, действовавших в пределах губерний, и упорным размежеванием контроля за народными судами и трибуналами; присутствовали колебания при выборе высшего органа судебного контроля, отражением которых стали и попытки учреждения высшей судебной инстанции, и создание квазисудебных подразделений при ВЦИК, и закрепление функций судебного контроля за НКЮ, осуществлявшим одновременно и функции судебного управления.

3. Тем не менее очертания отдельных узлов будущего механизма проверки законности судебных актов в порядке надзора стали просматриваться. Речь идет о понимании данного способа контроля за законностью вынесенных судебных актов как чрезвычайного, связанного с существенными нарушениями норм материального или процессуального права. Политические интересы лежали в основе стремления допускать проверку по инициативе органов власти и должностных лиц, тех, кому, как верно заметила Е.И. Алексеевская, «намного виднее, как должна выглядеть советская справедливость и законность»1, хотя на ранней стадии НКЮ в целях контроля за судами допускал инициирование процедуры на основании широкого круга «сигналов».

III

Стремление трансформировать полуформальные практики в формальные процедуры стало причиной появления примечания к ст. 84 Положения о народном суде РСФСР, утвержденного ВЦИК 21 октября 1920 г. (далее - Положение 1920 г.), которое наделило НКЮ правом высшего контроля над приговорами и решениями народных судов и советов народных судей. Положение 1920 г. обязывало принять специальный акт, регулировавший порядок осуществления высшего судебного контроля. Но этот документ увидел свет только 10 марта 1921 г., когда Декретом ВЦИК и СНК было утверждено Положение «О высшем судебном контроле» (далее - Декрет 1921 г.) . Правда, еще до его появления, в ноябре 1920 г., в структуре НКЮ был создан отдел судебного контроля, пришедший на смену существовавшему с декабря 1919 г. судебно-контрольному отделу, специализировавшемуся на рассмотрении жалоб и заявлений «на судебные органы в порядке надзора»3.

1 Алексеевская Е.И. О концепции производства проверки вступивших в законную силу судебных актов в проекте единого ГПК РФ // Арбитражный и гражданский процесс. 2015. № 2. С. 59-60.

2 СУ РСФСР. 1921. № 15. Ст. 97.

3 См.: Шинд В.И. Указ. соч. С. 104.

Что заставило большевиков пойти на данный шаг? В первую очередь следует сказать об изменении обстановки в стране. Завершение гражданской войны актуализировало необходимость восстановления экономической жизни, обеспечения населения товарами и продуктами питания, создания конкурентоспособной промышленности и т.п. И при этом к части советского руководства приходило понимание, что курс на упрощение законодательства и государственного аппарата, наметившийся в эпоху «военного коммунизма», не оправдал себя и новые задачи старыми методами решить не представлялось возможным. В противоречие с ними входили и жесткая централизация управления (несмотря на декларированный ранее приоритет самоуправления и коллегиальных начал), и бюрократизация аппарата (противоречившая одному из важнейших положений программы большевиков, связанному с провозглашением приоритета революционного творчества народных масс и признанием необходимости вовлечения их в процесс управления государством), и ограничение власти Советов на местах, и отсутствие реального контроля за деятельностью ВЧК (открытый произвол, необоснованные репрессии, коррупция и конфронтация с органами юстиции превратились в обыденное явление).

Решения УШ, IX Всероссийских съездов Советов, X съезда партии ознаменовали переход к новой экономической политике, что потребовало обеспечения законности во всех областях общественной жизни: «...очередной задачей является водворение во всех областях жизни строгих начал революционной законности. Строгая ответственность органов и агентов власти и граждан за нарушение созданных Советской властью законов и защищаемого ею порядка должна идти рядом с усилением гарантии личности и имущества граждан. Новые формы отношений, созданные в процессе революции на почве проводимой властью экономполитики, должны были получить свое выражение в законе и защиту в судебном порядке. Для разрешения всякого рода конфликтов в области имущественных отношений должны быть установлены твердые гражданские нормы. Граждане и корпорации, вступившие в договорные отношения с государственными органами, должны получить уверенность, что их права будут сохранены. Судебные учреждения Советской республики должны быть подняты на соответствующую высоту»1. Реализация данной задачи без создания эффективно действующей судебной системы была невозможна, а это требовало изменения деятельности судов, ориентированных преимущественно на борьбу с преступностью.

НКЮ решил идти сразу двумя путями: с одной стороны, начать разработку полноценной судебной реформы, поскольку стало очевидно,

1 СУ РСФСР 1922 г. № 4, ст. 43.

что судебная система, пережившая уже многочисленные трансформации, была не в состоянии решить новые задачи (XI партийная конференция по сути признала, что суды не в состоянии обеспечить новый правопорядок), а с другой стороны, проводить локальные преобразования, направленные на совершенствование действовавшей модели правосудия, в частности, существовавшей системы контроля за судами. Тем более что с переходом к нэпу отмечено начало нового этапа в становлении и развитии советского законодательства, при котором не требовалась ни правотворческая самодеятельность народных масс, ни революционное правосознание народных судей. Итак, экономические потребности, усложнение государственного аппарата и характера его деятельности, а также увеличение объема нормотворческой работы способствовали усилению внимания к организации правосудия, в том числе формам и методам руководства судебной практикой.

Основная критика адресовалась советам народных судей, опасения, высказанные выше, в полной мере оправдались: оказалось, что данное звено судебной системы давало сбой и не выполняло возложенных на него задач, а ведь решения и приговоры в кассационном порядке обжаловались в советы народных судей, и на этом возможность обжалования исчерпывалась. А реальная практика функционирования советов народных судей показывала, что они не обеспечивали единообразного применения законов. Работники НКЮ отмечали, что советы народных судей «чувствуют себя свободными от любого контроля», дело доходило до того, что в приговорах и решениях не содержалось мотивов1, что препятствовало народным судам обеспечить единообразный подход к реализации правовых стандартов. Отсюда признаваемый руководством НКЮ «разнобой в творчестве судов на местах» .

НКЮ пыталось воздействовать на ситуацию, но неоднократные циркуляры наркомата о присылке «наиболее характерных решений» игнорировались народными судами и советами народных судей3. В стране отсутствовала статистика работы судов; как писал работник НКЮ И. Славин, «нет сводки результатов работы Совнарсудов, ничего не собрано, не систематизировано4. В конечном итоге, советы народных судов не только не обеспечивали унификации судебной практики, но и, наоборот, порождали различную практику при сходных фактических обстоятельствах. Современники были вынуждены, в конце концов, признать, что первые несколько лет советской судебной практики отличала пестрота судебных приговоров и решений. Описанное положение НКЮ

1 Славин И. Нужно ли сохранить Высший Судебный Контроль // ЕСЮ. 1922. № 34. С.

2.

2

См.: Крыленко Н. Реформа судоустройства // ЕСЮ. 1922. № 37-38. С. 36.

3

См.: Славин И. Указ. соч. С. 27.

4 Там же.

связывал с отсутствием централизации судебной системы. Об этом прямо заявлял Н.Д. Крыленко, указывая, что децентрализованная система народных судов попала в полную зависимость от местных советов и не имела ни налаженной системы руководства из центра, ни «объединяющего центра руководства судебной практикой»1.

Итак, создание высшей кассационной инстанции позволяло устанавливать правильное и единообразное применение законов. В конце концов, уже тот факт, что существует контроль, рассчитывал законодатель, заставит контролируемых внимательнее относиться к работе, поэтому от высшего судебного контроля ждали прежде всего, что он станет сдерживающей силой в отношении советов народных судов. Одновременно это выступало средством обеспечения соответствия судебных актов «общему направлению правительственной работы и законодательной мысли»2. Тем более что с переходом к мирному строительству, когда значение общих судов должно было возрастать, явно обозначились последствия невнимания к ним со стороны центрального правительства. Оказалось, что проведение нужной политической линии с помощью судов (а большевики относились к ним в первую очередь как к одному из инструментов достижения идеологических целей) затруднялось из-за, с одной стороны, низкого уровеня профессионализма нового поколения судей - носителей лозунга первых лет революции «нам надо судить самим», представления о постепенном «исчезновении права», ярких приверженцев концепции «революционной целесообразности», а на самом деле находившихся, по мнению руководства страны, «в плену мелкобуржуазной стихии», а с другой стороны, присутствия среди народных судей юристов «старой школы», носителей «буржуазной законности», следовательно, не вызывавших политического доверия. Отсюда становятся понятными призывы «выбросить» из народных судов любую половину судей»3. П. Стучка прямо признавал, что неудовлетворительность и неподготовленность местных судов и юстиции стали причиной централизации судебного контроля4. В том же ключе высказывался Д.Н. Крыленко, указывавший, что централизация судебной системы позволяла сконцентрировать в руках центрального аппарата управление судебной политикой5.

Итак, советы народных судей не смогли образцово соблюдать законы, не сумели обеспечить единое понимание и применение норм права при разрешении уголовных и гражданских дел и таким образом не выполнили функцию руководства судебной практикой.

1 Крыленко Н. Реформа судоустройства // ЕСЮ. 1922. № 37-38. С. 37.

2 Бранденбургский Я. ЕСЮ. 1923. № 3. С. 58.

3 Материалы. Вып. XVI-XVII. М., 1922. С. 51.

4 См.: Стучка П. Мысли о нашем правосудии // ЕСЮ. 1923. № 14. С. 813.

5 Крыленко Н.В. Судоустройство РСФСР. М., 1924. С. 204.

Разработчики Положения 1920 г. сразу определились со структурой, которая станет осуществлять высший судебный контроль - им стал НКЮ. Это любопытно хотя бы потому, что ВЦИК на тот момент имел возможность выбора из нескольких вариантов: 1) создание специального органа; 2) возложение данной функции на существующий суд; 3) закрепление функции контроля за центральным органом, который имел соответствующий опыт. Первый вариант вызывал сомнения в силу того, что уже с 1920 г. обсуждалась необходимость полноценной судебной реформы, а потому малоэффективным, следовательно, сомнительным шагом было создание на короткий отрезок новой структуры. Второй вариант был более реалистичным, поскольку на тот момент уже функционировал Революционный трибунал при ВЦИК, но опять же переход к мирному строительству поставил под сомнение существование трибуналов как органов политической юстиции и руководство было склонно искать другие пути и формы укрепления законности, обеспечения единообразия правоприменительной практики.

К моменту принятия декрета о высшем судебном контроле сходные функции осуществляли ВЦИК (при нем, как указывалось выше, функционировал Кассационный отдел, который помимо исправления конкретных ошибок местных трибуналов занимался координацией их деятельности в масштабе всей страны) и сходный опыт имел НКЮ, в составе которого в разное время действовали кассационное отделение, судебно-контрольный отдел, коллегия НКЮ. Из названных органов власти и управления наиболее подходящим был НКЮ, как раз в силу того, он с самого начала рассматривался как орган управления судами.

Показательно, что учреждение Верховного Суда РСФСР и, следовательно, переход функции надзора за законностью судебных актов в компетенцию судебной власти вызвал неоднозначные отклики как раз в силу того, что «...этот вопрос, однако, не может быть ни в коем случае разрешен в смысле передачи вопросов управления в ведение Верхсуда. Такая постановка вопроса означала бы не только принципиальное смещение функций двух ныне раздельно действующих органов, но и прямой подрыв основного принципа о приоритете НКЮ как органа правительства, руководившего судами и отвечающего за судебную политику»1. В этой связи уместно привести мнение одного из исследователей российской правовой системы Р. Уортман: «Вера в верховенство исполнительной власти и приниженное положение суда - это элементы «традиционалистского образа институционального поведения» (traditional pattern of institutional behavior), который в ходе модернизации

1 ЕСЮ. 1924. № 12-13. С. 298.

сумел удержаться в России. Этот образ поведения пережил судебную реформу, индустриализацию и революцию»1.

Выбор органа, осуществлявшего высший судебный контроль не вызвал больших споров, чего не скажешь об определении его формата. Основное бремя по разработке и претворению в жизнь реформы легло на НКЮ, и оказалось, что среди его сотрудников отсутствовало единство мнений о существе высшего судебного контроля, которое отражало различные позиции в целом на допустимые средства воздействия наркомата на суды. Основным камнем преткновения стали полномочия отдела, осуществлявшего высший судебный контроль. Первоначальный проект, подготовленный под руководством члена коллегии H.A. Черлюнчакевича, предусматривал в качестве базового принципа высшего контроля возможность отмены судебных решений. Но такой подход вызвал возражения, и коллегия НКЮ в ноябре 1920 г. отклонила представленный проект и рекомендовала при подготовке нового проекта базироваться на следующих принципах: «1. Верховный судебный контроль рассматривает дела в порядке надзора, сущность коего состоит в том, что, не отменяя вошедший в законную силу приговор или решение, Верховный судебный контроль дает руководящие указания будущей практике и привлекает к ответственности народный суд, совет народных судей и другие органы юстиции, если при разрешении ими дела допущены уголовно-наказуемые деяния. 2. Возбуждает дела по вновь открывшимся обстоятельствам, причем без санкции судебного контроля дела не могут возобновляться»2.

Нет точных сведений, насколько были учтены данные рекомендации, но на заседание коллегии НКЮ 18 января 1921 г. H.A. Черлюнчакевич представил новый проект, в котором сохранился принцип отмены судебных решений, что стало причиной очередного отказа в его одобрении. Теперь коллегия предписала использовать в качестве основы модель верховного судебного контроля, действовавшего с апреля 1919 г. в Украинской ССР. Украинскому комиссариату юстиции в порядке верховного судебного контроля были предоставлены достаточно широкие полномочия: право производить периодические и чрезвычайные ревизии делопроизводства и всей деятельности судов; требовать от них статистических и иных сведений, отражающих состояние судопроизводства по делам; давать всем действовавшим судам руководящие разъяснения и указания, относящиеся к толкованию и применению норм права; привлекать к ответственности виновных в

1 Уортман Р.С. Властители и судии: Развитие правового сознания в императорской

России. М., 2004. С. 11.

2

Цит. по: Кожевников М.В. Указ. соч. С. 111-112.

неисполнении действующих правил, в том числе разъяснений и указаний, обязательных для судов1.

Руководству органов юстиции РСФСР импонировало то, что руководящие разъяснения и указания, относящиеся к толкованию и применению норм права, объявлялись обязательными для судов, но при этом они не отменяли (не изменяли) уже состоявшихся решений и приговоров по конкретным судебным делам.

8 и 15 февраля 1921 г. коллегия НКЮ постатейно рассмотрела проект Положения о высшем судебном контроле, который с незначительными коррективами был утвержден декретом ВЦИК и СНК. Спор о существе высшего судебного контроля был решен в пользу сохранения принципа отмены судебных актов. 15 сентября 1921 г. увидела свет Инструкция НКЮ «О порядке направления и рассмотрения дел по декрету о высшем судебном контроле», с появлением которой в целом была сформирована правовая основа института высшего судебного контроля.

IV

Согласно единодушному мнению исследователей, учреждение высшего судебного контроля означало создание единого централизованного органа судебного надзора2. Его цели прямо соответствовали тем основным задачам, которые преследовало правительство: 1) обеспечить правильное и единообразное применение всеми судами законов РСФСР; 2) обеспечить соответствие деятельности судов общим направлениям политики советского правительства.

Для их достижения НКЮ следовало предоставить адекватные полномочия. ВЦИК и СНК посчитали, что НКЮ сможет обеспечить единообразное и одновременно политически верное судебное правоприменение, во-первых, посредством общего надзора за деятельностью судебных органов и дачи руководящих разъяснений и указаний по действующему советскому праву.

Во-вторых, НКЮ получил право признавать не имеющими законной силы приговоры или решения судов, хотя и вступившие в законную силу, но требующие пересмотра по установленным в декрете основаниям. Обратим внимание на некоторую непоследовательность ВЦИК и СНК, выразившуюся в том, что Декрет 1921 г., следуя в русле политики создания «единого суда», распространил надзорные полномочия НКЮ и на революционные трибуналы, хотя с условием предварительного получения заключения кассационного трибунала, и тем самым вышел за рамки,

1 СУ УССР. 1919. № 37. Ст. 443.

2 ц

См., например: Банченко-Любимова К.С. Пересмотр судебных решений в порядке

надзора. М., 1959. С. 8; Курс советского гражданского процессуального права. Т. 2. М., 1981. С. 271-272; Терехова Л.А. Надзорное производство в гражданском процессе: проблемы становления и совершенствования. М., 2009. С. 13.

установленные в Положении 1920 г., которое допускало право высшего контроля только над приговорами и решениями народных судов и Советов народных судей. Это свидетельство того, насколько быстро шла корректировка модели организации судебной системы согласно концепции «единого суда».

В-третьих, НКЮ имел теперь право разрешать вопрос о возобновлении производства по делу ввиду вновь открывшихся обстоятельств; и данное полномочие было распространено на все юрисдикционные органы, что тоже нужно квалифицировать как следование принципу «единого суда».

Ключевым моментом, благодаря которому НКЮ превращался в квазисудебный орган, являлась отмена приговоров или решений, вступивших в законную силу. Обратим внимание, что в условиях отсутствия четкого регулирования видов судебных актов достаточно быстро актуализировался вопрос о том, могут ли обжаловаться промежуточные судебные акты. В процессе реализации Декрета 1921 г. было уточнено, что в порядке высшего судебного контроля проверялись акты суда, не просто вступившие в законную силу, но и «окончательно разрешающие по существу спор между сторонами, полностью регулируя на будущее время отношения между ними по предмету бывшего спора»1. Следовательно, не могли рассматриваться в указанном порядке так называемые «частные определения» - такие акты судов, которые не

1 Показательным является дело «Кожкома», когда народный суд по гражданскому спору принял решение, которое совет народных судей в кассационном порядке в части оставил в силе, а в другой части отменил и направил на новое рассмотрение. Ответчик подал жалобу в порядке высшего судебного контроля, ходатайствуя отменить постановление совета народных судей и решение народного суда. НКЮ был вынужден «в рассмотрение жалобы 1 -го государственного группового объединения кожевенного обувного производства по преждевременности не входить», поскольку «1) в настоящем случае в Отдел Высшего Судебного Контроля представлено дело, незаконченное производством, так как с отменой части решения народного суда советом народных судей и все производство, как незаконченное, подлежало возвращению в народный суд, откуда оно впоследствии, на основании кассационной жалобы, снова может поступить в совет народных судей; 2) что в порядке В. С. К. могут быть проверяемы лишь решения, вступившие в законную силу и окончательно разрешающие по существу спор между сторонами, полностью регулируя на будущее время отношения между ними по предмету бывшего спора; 3) что всякая иная точка зрения могла бы в случае принятия, в силу ее, незаконченного дела к рассмотрению Отделом В. С. К. создать крайние затруднения в дальнейшем движении дела, так как если бы Коллегия Высшего Судебного Контроля, ознакомившись со всеми обстоятельствами дела, утвержденного советом народных судей часть решения народного суда отчасти утвердила, отчасти отменила - возможность чего в данном процессе вовсе не исключена, то суду в дальнейшем пришлось бы рассматривать не один объединенный общий исход или точный спор, а три обрывка единого первоначального процесса, согласование которых практически вряд ли было бы осуществимо» (ЕСЮ. 1922. № 34. С. 21-22).

разрешали дело по существу, «а призваны создавать необходимые условия для рассмотрения или для осуществления могущего впоследствии состояться приговора или решения»1.

Основаниями для признания судебных актов не имеющими законной силы согласно п. 2 Декрета 1921 г. выступали: 1) явное нарушение или неприменение советских нормативных правовых актов; 2) нарушение правил подведомственности, в форме принятия судом к своему производству дел, не подлежащих судебному разбирательству ; 3) явное противоречие приговора или решения руководящим началам советского законодательства и общей политике правительства.

Этот набор вполне соответствует целям высшего судебного контроля: на первом месте стоит обеспечение реализации государственной политики. Если останавливаться только на судопроизводственных аспектах пересмотра судебных дел в порядке надзора, то можно сделать вывод, что воля законодателя была направлена скорее на создание механизма исправления ошибок, которые отличались повышенной степенью опасности: «явное нарушение», «явное противоречие». К такому же выводу приводит и сравнение с основаниями отмены приговоров в порядке ст. 91 Положения 1920 г. Совет народных судей имел право отменять приговоры и решения в трех случаях: 1) существенное

1 Согласно определению НКЮ по делу Трахтенберга, когда имел место конфликт в жилищном товариществе, часть участников которого инициировала привлечение к ответственности председателя и членов правления, обвинив их в превышении власти. До разрешения дела по существу народный суд отстранил от должности председателя и членов правления жилищного товарищества, вынеся по этому вопросу определение, которое оставил в силе совет народных судей. На его определение председателем правления Трахтенбергом была принесена жалоба в Отдел высшего судебного контроля НКЮ, который в определении от 14 июня 1922 г. разъяснил: «Не касаясь при настоящем положении дела ни вопроса о том, можно ли в действиях гр-на Трахтенберга, который является лишь председателем правления жилищного товарищества, а не правительственным должностным лицом, усмотреть наличие уголовно-наказуемого превышения власти, ни того, может ли, вообще, в настоящем деле, вращающемся исключительно в кругу частно-правовых отношений, обнаружиться повод для возбуждения уголовного дела, ибо члены товарищества при несогласии с каким-либо постановлением правления или общего собрания имеют право домогаться отмены такового постановления в общеисковом порядке, Отдел Высшего Судебного Контроля находит, что рассмотрению НКЮ: в порядке высшего судебного контроля подлежат лишь ходатайства о признании не имеющими законной силы окончательных приговоров и решений, вошедших в законную силу, а посему и принимал во внимание, что обжалуемое постановление народного суда является лишь частным определением по делу, еще народным судом по существу не разрешенному, определил: жалобу правления жилищного товарищества оставить без последствий по преждевременности» (ЕСЮ. 1922. № 24-25. С. 22).

2 Таковыми на тот момент могли выступать земельные споры, отнесенные к компетенции специальных органов, а также вопросы общих мероприятий советской власти и т.п.

нарушение народным судом или неправильное применение законов РСФСР, как общих, так и судопроизводственных; 2) в случае неполноты следствия по делу; 3) явная несправедливость приговора и решения. Правила ст. 91 указывают, что не всякое процессуальное нарушение или неправильное применение нормы может служить основанием к отмене приговора или решения. Как видим, последнее не влекли так называемые «рядовые дефекты», требовалось, чтобы нарушение было существенным, неполнота следствия - исключительной, а несправедливость - явной.

В итоге формировалась своего рода пирамидальная структура: мелкие споры не подлежали обжалованию; кассация допускалась только для существенных нарушений по сравнительно крупным гражданским спорам и уголовным делам; для высшего судебного контроля сужались основания обжалования и их «вес» отличался особой значимостью. Указанная структура вырабатывалась долго и непросто. Вплоть до начала 1922 г. трудно было отличить кассационное производство от высшего судебного контроля. В конечном итоге в ряде определений НКЮ, принятых в порядке высшего судебного контроля, была проведена демаркационная линия. Она хорошо отражена в определении по делу Осипова и Бочаровой, в котором были даны руководящие указания, установившие «сжатые» пределы исследования в рамках высшего судебного контроля: «Обращаясь отсюда к вопросу об объеме исследования НКЮ в порядке положения о ВСК, вступивших в законную силу приговоров или решений, надлежит признать, что пределы сего исследования, по сравнению с рамками кассационного контроля совнарсудов, представляются еще более сжатыми. Именно, буквальная редакция перечисленных в ст. 2 названного положения поводов к отмене приговоров и решений, с несомненностью, убеждает в том, что лишь полное извращение судебным органом узаконений и распоряжений советской власти, поражающее внутренний смысл последних, либо заведомое не применение им таковых, равно как искажение судом самых начал советского строительства, могут влечь за собой эту отмену и перерешение дела»1.

Понять смысл разъяснения помогут отдельные примеры. Явно противоречащими руководящим началам советского законодательства и общей политике правительства были признаны судебные акты по делу «Союза евангелических христиан», которыми ряд граждан мало того что были освобождены от трудовой повинности по религиозному принципу, да еще и получили особое «самостоятельное право» лекторской культурно -просветительской работы. Указанные судебные решения были не просто признаны «резко противоречащими одному из таких основных декретов республики, как декрет об отделении церкви от государства, и

1 ЕСЮ. 1922. № 7. С. 11.

извращающими его смысл», но и свидетельствующими «о совершенно недостаточной подготовке народного судьи к своим обязанностям»1.

1 НКЮ по отделу судебного контроля, рассмотрев дело народного суда 5 участка Льговского уезда Орловской области: 1) об освобождении Морозова и других от трудовой повинности по их принадлежности к союзу евангелических христиан и 2) по иску к Морозову об истребовании печати, нашел: 1. Декретом об отделении церкви от государства всякое привилегированное положение служителей культа решительно уничтожено, а согласно ст. 10 декрета (СУ 1918 г., № 18, ст. 263) все религиозные общества подчиняются общим положениям и не пользуются никакими преимуществами ни от государства, ни от местных установлений. 2. Такими образом решение нарсуда 5-го участка Льговского уезда от 19 февраля 1921 г., коим признано за гр. Морозовым и неопределенным числом «всех содействующих ему» лиц право освобождения от всех видов трудовой повинности и какое-то особое и притом «самостоятельное право» лекторской культурно-просветительской работы, ввиду того, что он, Морозов, является инициатором и председателем союза евангелических христиан Льговского уезда, явно противоречит содержанию указанного декрета. 3. Равным образом не может быть допущено в использование двумя выданными гр. Морозову на основании этого решения исполнительными листами, которые в руках гр. Морозова могут создать в глазах широких масс и даже различных учреждений ошибочное представление о каких-то исключительных правах, ему предоставленных; тем более, что пример такого стремления гр. Морозова использовать выданные ему листы уже имеется налицо, так как копию одного из них он уже представил для чего-то в НКВД. 4. Во втором деле между сторонами возбуждается спор о том, кто из них: истцы, Москвин и Пантюхин, именующие себя председателем и уполномоченным союза, или ответчик Морозов, присваивающий себе звание организатора, имеют право считать себя действительными представителями союза евангелических христиан Льговского уезда и пользоваться его печатью. В силу ст. 13 декрета об отделении церкви от государства никакие церковные и религиозные общества прав юридического лица не имеют, а посему могут искать и отвечать на суде не иначе как в сфере тех узко хозяйственных дел, которые предоставлены им п. 14 циркуляра НКЮ от 5 февраля 1919 г. (известия ВЦИК № 26 - 1919 г.). Интересы и нужды религиозного сообщества, имеющие чисто конфессиональный (вероисповедный) характер, - как в данном случае вопрос о том, кто правильный представитель и глава общества, - не могут служить предметом спора о праве гражданском, почему настоящий иск, вообще, не может быть рассматриваем судом и дело подлежит оставлению без рассмотрения. 5. Решение, столь резко противоречащее одному из таких основных декретов республики, как декрет об отделении церкви от государства и извращающее его смысл, свидетельствуют о совершенно недостаточной подготовке нарсудьи к своим обязанностям. По этим основаниям Народный комиссариат Юстиции определил: 1) решения нарсуда 5-го участка Льговского уезда по обоим делам признать не имеющими силы и отменить, оба иска оставить без рассмотрения; 2) обязать союз евангелических христиан Льговского уезда немедленно возвратить в народный суд оба экземпляра исполнительных листов, выданных ему согласно этого решения, под ответственностью правления союза и сообщить НКВД и 1 -му отделу НКЮ копию настоящего определения для соответствующих распоряжений; 3) поручить губотюсту рассмотреть вопрос о достаточности подготовки вынесшего решение народного судьи к несению своих обязанностей и о решении сообщить НКЮ (ЕСЮ. 1922. № 12. С. 12-13).

Показательным является дело Скалозубова, в рамках которого рассматривался вопрос о возможности возврата имущества, изъятого в 1918 г. Суд первой инстанции вынес решение, которым обязал орган, ведающий социальным обеспечением, вернуть имущество, наложив при этом обеспечительные меры. НКЮ в порядке высшего судебного контроля констатировал невозможность установления основания изъятия -реквизиция или конфискация, но вне зависимости от этого признал законность перехода вещей в «достояние государства». Особое внимание было уделено факту обеспечения иска, предъявленного «к органу власти трудящихся». НКЮ разъяснил, что таким образом народный суд «нарушил долг обязательного для каждого гражданина РСФСР абсолютного доверия к моральной и материальной устойчивости учреждений Рабоче-Крестьянского Правительства»1.

Иллюстрацией явного нарушения или неприменения советских нормативных правовых актов может быть дело «о выселении квартирантов», по которому НКЮ установил, что отсутствовал протокол судебного заседания и само решение суда, имелась лишь его копия, да и та не подписанная судом, а лишь заверенная секретарем. Кроме того, в материалах не было повестки на имя ответчицы. Таким образом, оставалось неизвестным, были ли вызваны стороны, явились ли они в суд и какие давали объяснения, равно как было непонятно, какое решение вынес суд и в том ли виде, как оно имелось в копии. Такая ситуация, по мнению НКЮ, представлялась «совершенно нетерпимой, так как основные моменты разбора дела и последовавшее решение должны быть в каждом деле установлены с совершенной несомненностью и протокол заседания, и подлинное решение являются такими основными документами каждого дела, которые должны постоянно в нем находиться и не возбуждать никаких сомнений в своей подлинности»2. Одновременно народный суд в нарушение ст. 76, 79 Положения 1920 г. вынес решение без права обжалования «и с непременным условием исполнения его» в трехдневный срок под угрозой «особой ответственности», что тоже было признано НКЮ незаконным, поскольку, кроме обычного принудительного порядка исполнения решения суда по гражданским делам, никакой особой

1 ЕСЮ. 1922. № 31-32. С. 27-28. По делу «Кожкома» НКЮ отменил обеспечительные меры по тому основанию, что они были наложены на государственное предприятие; по его мнению, «одно наименование ответчика «государственным объединением», помимо существующих на сей предмет законоположений, устанавливающих государственный характер нашей крупной промышленности, должно было бы удержать народный суд и совет народных судей от принятия мер, в основе которых лежит недоверие к имущественной устойчивости и коммерческой добросовестности ответчика, т.е. предположение таких обстоятельств, которым не может быть места по отношению к предприятиям, за которыми стоит вся материальная и моральная мощь рабоче-крестьянского государства...».

2 ЕСЮ. 1922. № 31-32. С. 28.

ответственности за неподчинение решению добровольно законом не было установлено. Наконец, народный суд совершенно проигнорировал действовавшие декреты, регулировавшие существо материальных правоотношений, касавшихся продажи дома в сельской местности. По этим основаниям НКЮ отменил решение по делу, передав его на новое рассмотрение в другой народный суд1.

V

Оценка правового регулирования круга субъектов права на подачу обращения в порядке высшего судебного контроля показывает приоритет публичных интересов, в том числе в правилах судебной защиты: на первом плане стояли интересы государства, выражавшего права правящего рабоче-крестьянского класса, которые превалировали над частными интересами.

Следуя этой логике и отмеченной выше традиции, преимущественным правом обращения о признании судебных приговоров или решений не имеющими законной силы в порядке высшего судебного контроля пользовались центральные и областные органы советской власти или губернских исполнительных комитетов Советов рабочих, крестьянских депутатов. Отмена решений могла произойти и по инициативе самого НКЮ, который был вправе возбуждать производство и при отсутствии жалобы, руководствуясь другими поводами (сообщениями в печати, сведениями отчетов местных органов юстиции и т.п.). Все остальные учреждения, организации, должностные и частные лица могли подавать жалобы об отмене вступивших в законную силу приговоров или решений либо в губернский отдел юстиции, либо непосредственно в НКЮ, но последний рассматривал такие обращения только после получения заключения коллегии соответствующего губюста.

Анализ п. 3 Декрета 1921 г. позволяет сделать вывод, что по большому счету субъектами права подачи жалобы выступали любые заинтересованные лица и на любой приговор или решение. Такой подход был подтвержден практикой: НКЮ в определении по делу подольской комиссии по улучшению быта рабочих указал, что право обжалования

1 ЕСЮ. № 31-32. С. 28. Для сравнения, по делу «о принадлежности перины» НКЮ столкнулся с решением народного суда, верным по сути, но содержавшим очевидные ошибки, в частности краткость мотивов, не указание имени ответчика и имущества, которое подлежало передаче истцу. НКЮ разъяснил, что «отмена вступившего в законную силу решения мера исключительная и может быть применена, особенно по гражданскому делу, только в случае серьезного нарушения публичного права или такого частного интереса, которое неисправимо другим путем. В данном деле жалоба со стороны ответчика не последовала и сам по себе незначительный спор, очевидно, исчерпан... Поэтому совет народных судей поступил правильно, когда, придя к выводу, что решение в окончательном выводе справедливо и правильно, не придал решающего значения формальным дефектам решения и ограничился указанием их во избежание повторений в будущем» (ЕСЮ. 1922. № 24. С. 23).

имели не только лица, участвовавшие в процессе, но и «все лица и учреждения, заинтересованные в деле»1. Представляется, что такое решение вызвано несколькими обстоятельствами: необходимостью централизации надзора и отсутствием специализированного органа по надзору за законностью, в связи с чем был расчет на широкий круг источников информации об отклонениях судебной практики. Даже была распространена практика инициирования надзорной проверки после «сигналов с мест», не имевших конкретных адресатов: публичных выступлений, заметок в печати, непосредственного усмотрения должностных лиц, имеющих право судебного надзора, и т.п.2

Практика реализации Декрета 1921 г. показывает, что в большинстве случаев инициирование проверки судебных актов в порядке высшего судебного контроля осуществлялось гражданами, несогласными с вынесенным решением или приговором. Из всей совокупности опубликованных определений НКЮ на их долю приходилось около 80%. Остальные 20% - это протесты, жалобы, представления различных органов государственного управления, юридических лиц, объединений граждан. Несмотря на смену политического режима в России продолжала действовать традиционная модель поиска справедливости, когда у населения не остается никакого иного действенного способа защитить себя от произвола на местах, кроме как обратить внимание главы

3

соответствующего органа власти на произвол его подчиненных .

Анализ определений показывает следование заданному в законодательстве и поддержанному практикой принципу заинтересованности в деле. В качестве примера можно привести дело Шереметьевского, который 19 мая 1917 г. и 11 апреля 1918 г. сдал на хранение в торговый дом «А.М. Михайлов» меховые вещи на сумму 7 105 руб. В декабре 1918 г. склады указанного торгового дома перешли в ведение продовольственного отдела Московского Совета депутатов, чьим решением Шереметьевскому было отказано в выдаче вещей. Тогда он предъявил иск о возврате вещей к Московской потребительской коммуне, в ведении которой находились склады, и Народному комиссариату внешней торговли, получившему в свое распоряжение, как управляющий экспортным фондом, все меховые вещи. 22 июня 1921 г. народный суд иск удовлетворил, а совет народных судей признал решение законным и

1 ЕСЮ. 1922. № 13. С. 12.

См.: Абрамов С.Н. Гражданский процесс: учеб. для юрид. школ. М., 1946. С. 181.

Алексеевская Е.И. Законы развития судебной системы. М., 2016. С. 31-32. Как отмечает А.А. Левандовский, «население всех многочисленных уездов приучалось к мысли, что у всех разнородных земель, входивших в состав Русского государства, есть один центр - Москва. Именно там решаются все важнейшие государственные вопросы» (Левандовский А.А. Побег с вертикали: Исторические очерки. Эссе. Воспоминания. М., 2005. С. 176).

обоснованным. Однако Народный комиссариат внешней торговли не согласился с такой постановкой вопроса и подал протест в порядке высшего судебного контроля. НКЮ акты судов первой и кассационной инстанций отменил и производство прекратил, разъяснив, что переход прав собственности произошел в результате национализации как меры революционной, и суд был не в праве разрешать споры, затронутые данной мерой, поскольку в противном случае национализация утратила бы свое значение. Вопрос о возврате вещей подлежал рассмотрению исключительно в административном порядке1.

Это не означало, что учреждения или объединения не могли искать защиты своих прав, не имея прямой заинтересованности в конкретном споре; как раз наоборот: встречаются случаи, в которых на первый взгляд такая корреляция отсутствует. В этом отношении стоит обратить внимание на дело контролера Рабоче-Крестьянской Инспекции (далее - РКИ) Рассудова, который составил акт об использовании начальником станции Зима Иркутской губернии в личных целях трех китайцев, занятых на «ударных работах». Об этом факте он сразу сообщил по телеграфу в местное отделение Чрезвычайной комиссии, но эффект оказался прямо противоположным: не согласившись с оценкой действий начальника станции, Рассудов сам был осужден к одному году лишения свободы условно трибуналом Забайкальской железной дороги по обвинению в использовании служебного положения в личных целях и посылке по телеграфу непроверенного материала. Сибирское подразделение РКИ направило в порядке высшего судебного контроля протест на приговор трибунала, который был удовлетворен. НКЮ исходил из следующего: во-первых, приговор трибунала не содержал доказательств использования Рассудовым служебного положения в личных целях; во-вторых, в действиях контролера РКИ усматриваются «поспешность и горячность», но уголовное преследование за подобные погрешности в работе, которые могли быть исправлены путем обжалования непосредственному начальству, может парализовать работу РКИ на местах .

Как видим, в данном деле НКЮ, как и в некоторых других , пошло по пути расширительного толкования понятия «заинтересованность», приняв и рассмотрев протест от органа управления, чьи права непосредственно не нарушались в возникшем конфликте. Тем не менее НКЮ счел, что при таком подходе, который демонстрировал трибунал, РКИ не может в полной мере реализовать возложенные на нее функции, а это в свою очередь нарушает ее права.

1 ЕСЮ. 1922. № 11. С. 13.

2 ЕСЮ. 1922. № 4. С. 12.

3 См., например: ЕСЮ. 1922. № 2. С. 23; № 39-40. С. 22.

Декрет 1921 г. не устанавливал требований ни к форме и содержанию обращения в порядке высшего судебного контроля, ни к срокам его подачи. Указанные аспекты получили отдельные нормативные очертания исключительно в процессе правоприменительной деятельности. Изучение определений НКЮ показывает, что обращение подавалось в письменной форме, чаще всего в виде жалобы, протеста, представления, в редких случаях в виде запроса. Наибольшее количество обращений поступало в форме жалобы, как правило, от граждан и их объединений, предприятий или учреждений, хотя и некоторые органы власти и управления свои требования оформляли в виде жалобы. Следующим по частоте использования было представление, которое поступало, преимущественно, от губернских отделов юстиции и советов народных судей. Первые выступали с инициативой отмены судебного акта, когда усматривали явные нарушения закона, которые остались не устраненными по итогам судебного разбирательства в первой и (или) кассационной инстанциях. Показательным может быть уголовное дело Модеповой, оправданной народным судом 17 августа 1921 г., который при этом предложил начальнику милиции в недельный срок выслать «Модепову из пределов г. Вологды на родину для постоянного там жительства»1. В своем представлении Вологодский губернский отдел юстиции высказал мнение, что суд постановил противоречивый приговор и таким образом нарушил ст. 75 Положения 1920 г. НКЮ согласился с таким выводом и отменил приговор в части высылки Модеповой на основании п. «а» ст. 2 декрета 10 марта 1921 г. (явное нарушение или неприменение советских нормативных правовых актов).

Представления советов народных судей встречались в единичных случаях и были вызваны процессуальными причинами: споры о подсудности и истечение срока на кассационное обжалование акта народного суда, который вызывал сомнения в законности и обоснованности. Такого рода ситуация имела место в споре подольской комиссии по улучшению быта рабочих и гражданина Ефремова, суть которого сводилась к тому, что названная комиссия предписала рабочему Ефремову переселиться из занимаемой им комнаты большей площади (32 кв. м.) в комнату другого рабочего Туркина с площадью 15 кв. м., а последнему с семьей из четырех человек предоставлялась комната Ефремова. Тот не подчинился решению комиссии и обжаловал его в народном суде, решением которого дело было прекращено. Комиссия подала кассационную жалобу уже после вступления решения в законную силу, но не только это вызвало вопросы у совета народных судей, в этом деле вызывали сомнения подсудность спора, наличие права на обжалование у комиссии, неопределенность судебного акта. В силу этого

1 ЕСЮ. 1922. № 10. С. 12.

совет народных судей внес дело в НКЮ в порядке высшего судебного контроля1.

Протест как форма обращения в НКЮ использовался, главным образом, государственными органами, обладающими значимыми властными полномочиями либо на центральном уровне (народный комиссариат), либо на региональном (советы депутатов, их исполкомы)2.

Те редкие запросы, которые зафиксированы в изученных источниках, исходили от судов и содержали обращение о разъяснении законодательства. Выскажем предположение, что запросы и представления от судов не приветствовались НКЮ, который ориентировал их на рассмотрение спора во всех случаях. Показательным может быть дело, рассмотренное судами Ярославской губернии, о праве собственности на дом, который остался после смерти родителей и деда малолетних брата и сестры Сахаровых. Как следует из материалов дела, будучи малолетними, они не смогли оформить свои права на имущество, равно как и удержать его в своем распоряжении (дом был предоставлен местным земельным отделом секретарю мышкинского уездного политбюро Горбунову). После достижения совершеннолетия Анна Сахарова обратилась в суд, который признал право на дом за Сахаровыми. Практически одновременно состоялись акты земельных отделов различного уровня - от волостного до губернского, которыми в конечном итоге дом предоставлялся в пользование исключительно Горбунова. Совет народных судей решение народного суда отменил и производство по делу прекратил в связи с неподведомственностью. При этом само дело направил в НКЮ «для восстановления законности и справедливости, становясь на стражу законов республики и, в особенности, интересов малолетних»4.

НКЮ рассмотрел данный спор в порядке высшего судебного контроля и оставил в силе решение народного суда. Определение содержало важное указание в адрес судов: не создавать излишней и ничем не обоснованной волокиты. НКЮ послал недвусмысленный сигнал, согласно которому народные суды, в особенности советы народных судей, обязаны разбирать все дела, поступающие на их рассмотрение, и не вправе приостанавливать производство и пересылать дело в НКЮ под предлогом охраны и восстановления законности и справедливости, поскольку последнее и составляет прямую обязанность судов, которые, «усматривая какую-либо незаконность, обязаны сами дать надлежащее движение делу»5. Именно поэтому совету народных судей было поставлено на вид направление дела в НКЮ. В одном из дел об установлении отцовства

1 ЕСЮ. 1922. № 13. С. 12.

2 См., например: ЕСЮ. 1922. № 4. С. 12; № 17. С. 14.

3 ЕСЮ. 1922. № 4. С. 14.

4 ЕСЮ. 1922. № 14-15. С. 22.

5 Там же.

НКЮ прямо указал, что суд обязан вынести решение на основании действующих декретов, не запрашивая мнение или разрешение вышестоящих инстанций1.

НКЮ скорее ожидал и был готов реагировать на сообщения из внесудебной среды, чтобы использовать их для исправления работы судов. В доказательство приведем дело «о святцах», которое было проверено в порядке высшего судебного контроля в связи с представлением «в порядке надзора» по сообщению костромского губернского отдела записи актов гражданского состояния, что решение народного суда не может быть исполнено в силу действующего нормативного регулирования2. Речь шла о перемене имени ребенка (родители хотели выбрать имя, содержавшееся в православных святцах) и соответствующем исправлении в книге рождений. Как оказалось, народный суд удовлетворил заявление родителей, мотивируя тем, что первоначально избранное имя «Станислав» отсутствовало в «православных святцах», а совет народных судей вообще производство по делу прекратил. НКЮ, не разделявший такой подход судов по политико-идеологическим причинам, тем не менее не стал отменять решение суда первой инстанции по соображениям скорее целесообразности, поскольку оно было вынесено уже два года назад и ничьи интересы не затрагивало, более того, могло создать «затруднения родителям в их бытовых условиях», верно указав, что от одного случая ошибки народного судьи принципы закона нисколько не пострадают, но он счел необходимым обратить внимание на недопустимость ссылок на акты религиозного характера, а в целях превенции как общей, так и частной через опубликованное определение поручил председателю совета народных судей лично вызвать народного судью и дать ему надлежащие

3

разъяснения и инструкции .

Декрет 1921 г. не предусматривал требований к содержанию обращения в порядке высшего судебного контроля, равным образом отсутствовали требования к перечню представляемых документов. В ходе практической деятельности такой подход себя не оправдал, о чем свидетельствуют положения ряда определений НКЮ, в которых разъяснено, что рассмотрение конкретных обстоятельств дела относится к компетенции судов. Например, по делу Матвеевой о возврате вещей НКЮ указал, что «жалобщик никаких доводов к отмене решения не указывает, ссылаясь просто на его несправедливость, почему его жалоба не может быть уважена»4. Аналогичный подход применен в деле Бутузовой о передаче недвижимого имущества, когда НКЮ оставил жалобу «без последствий», ввиду того, что возражения заявителя «относятся к

1 ЕСЮ. 1922. № 4. С. 24.

2 ЕСЮ. 1922. № 14-15. С. 23.

3 Там же.

4 ЕСЮ. 1922. № 14-15. С. 22-23.

фактическим обстоятельствам дела, оценка коих также всецело принадлежит суду, разбирающему дело»1. Сходной была практика и по уголовным делам; иллюстрацией этого вывода может служить определение НКЮ по уголовному делу № 989, в котором сформулирована позиция, что «объяснения подсудимых и показания свидетелей подлежали исключительной оценке ревтрибунала и выводы последнего в этом отношении не подлежат поверке в порядке высшего судебного контроля; недостатки следственного производства в отношении расследования преступлений, поскольку следственная власть не совершила каких-либо существенных нарушений закона, не могут служить основанием к отмене приговора в порядке высшего судебного контроля»2.

Приведенные примеры показывают, что НКЮ ориентировал потенциальных заявителей на то, чтобы в жалобу или представление включалась, во-первых, информация, позволяющая идентифицировать дело (наименование лица, подающего жалобу, и других лиц, участвующих в деле; суда, принявшего обжалуемое решение или приговор, дата его принятия, предмет спора и т.п.), во-вторых, требования и основания, на которых они основаны, причем последние не должны сводиться к возражениям по существу.

С 1 марта 1922 г. номенклатура требований к жалобам в порядке высшего судебного контроля пополнилась необходимостью уплаты гербового сбора. Сумма сбора составляла 100 руб. (в денежных знаках 1922 г.). Он уплачивался или в местный финансовый отдел (в этом случае доказательством оплаты выступала приложенная к жалобе квитанция), или на сумму сбора покупались и наклеивались почтовые или гербовые марки, которые следовало погасить, в противном случае жалоба оставалась без

л

движения в губюсте .

VI

Порядок рассмотрения жалоб различался в зависимости от статуса заявителя: если обращение последовало от центральных или региональных органов советской власти (Советы или их исполкомы уровня губернии или области) или инициатором проверки судебного акта выступал сам НКЮ, то дело сразу поступало в специальную коллегию отдела высшего

1 Там же.

2 ЕСЮ. 1922. № 39-40. С. 32; см. также: ЕСЮ. 1922. № 42. С. 19 («Жалоба сводится к возражениям по существу дела и потому не заслуживает уважения»).

3 См.: Устав о гербовом сборе // СЗ РСФСР. 1922. № 9; ЕСЮ. 1922. № 17. С. 13; Циркуляр НКЮ № 43 «О правилах взимания гербового и канцелярского сбора» // ЕСЮ. 1922. № 19-20. С. 30-31. НКЮ предписывал местным отделам юстиции строго проводить в жизнь Устав о гербовом сборе и за представление дел по жалобам, не оплаченным гербовым сбором, заведующие отделами несли персональную ответственность.

судебного контроля НКЮ. Во всех остальных случаях обращение предварительно рассматривалось коллегией губернского отдела юстиции.

Выше уже неоднократно отмечалось, что такой подход к процедуре имел цель закрепить за органами власти право на предварительном этапе квалифицировать те или иные действия с точки зрения законности и соответствия политической конъюнктуре. При этом нельзя исключать и еще одно обстоятельство: НКЮ, понимая реальную ситуацию в судах на местах и в условиях отсутствия каких-либо фильтров на пути поступления обращений, за исключением гербового сбора, опасался потока жалоб и представлений. Скажем сразу, эти опасения подтвердились. Руководитель отдела судебного контроля Я.Н. Бранденбургский признавал, что жалобы подавали «всякий, кому не лень»1. Качество этих жалоб, как свидетельствуют другие современники, оставляло желать лучшего, поскольку приносились лицами, мало осведомленными в законах, и «вся эта масса отдельных, разрозненных, чрезвычайно разнообразных по содержанию и происхождению бумаг, жалоб, запросов, ходатайств вливались в НКЮ, как отголосок живой жизни и порождаемых ею потребностей и требовала ответа»2.

Решение проблемы связывалось с предварительным рассмотрением обращения в губюсте. Но чтобы исключить конфликт статусов, когда подчиненная структура оценивала решение вышестоящей, этот этап допускался только для обращений об отмене вступивших в законную силу приговоров и решений, исходящих из местных учреждений, организаций, от должностных и частных лиц. Поскольку нами установлено, что основная масса обращений была связаны с жалобами граждан, то понятно, что именно этот двухэтапный порядок чаще всего использовался в процедуре высшего судебного контроля.

Предварительное рассмотрение обращения в порядке высшего судебного контроля осуществляла коллегия губернского отдела юстиции, итогом которого должно было стать заключение или о признании жалобы «не заслуживающей уважения» или о необходимости признания судебного решения или приговора «не имеющим законной силы». Другими словами, губюст не мог вернуть или отказать в рассмотрении обращения, его задачей было дать правовую оценку обоснованности заявленного требования об отмене судебного акта, но при этом у губюста было право приостановления исполнения судебного решения в случае опасности

3

нанесения «непоправимого личного или имущественного вреда» , а с марта 1922 г. появилось право оставить жалобу без движения ввиду

1 Бранденбургский Я. Почему мы упразднили Высший Судебный Контроль // ЕСЮ. 1923. № 3. С. 58.

о

2 Пять лет власти Советов. М.,1922. С. 286.

3 См., например: ЕСЮ. 1922. № 34. С. 22; Декреты Советской власти. Т. 13. М., 1989. С. 189.

неоплаты гербового сбора. Прослеживалась в некотором роде противоречивая картина, когда у органа, задача которого состояла в предварительной правовой экспертизе обращения, появлялись полномочия, препятствовавшие движению дела. Складывались предпосылки для превращения губернских отделов юстиции в еще одну инстанцию, а это выходило за рамки адекватной судебной организации и противоречило заявленным большевиками целям в сфере судоустройства и судопроизводства.

В самом НКЮ рассмотрением обращений в порядке высшего контроля занималась специальная коллегия отдела высшего судебного контроля НКЮ, которая состояла из заведующего отделом, выполнявшего функцию председательствующего, заместителя председательствующего и двух членов, назначавшихся коллегией НКЮ. Обеспечивал работу коллегии аппарат отдела, который, например, в 1922 г. насчитывал 22 человека1.

Собственно сам порядок рассмотрения предполагал изучение обращения в коллегии отдела, как правило, по материалам истребованного дела. Время и место рассмотрения обращения не определялось таким образом, чтобы лица, участвовавшие в деле, могли явиться в заседание, соответственно, они и не извещались о заседании коллегии. Декрет 1921 г. не устанавливал и срок для рассмотрения жалобы или представления. Принимая во внимание коллегиальность решения, можно предположить, что обстоятельства дела, содержание судебных постановлений, принятых по делу, доводы, содержащиеся в жалобе или представлении и послужившие основанием для их передачи вместе с делом для рассмотрения в НКЮ, докладывались одним из членов коллегии. По результатам рассмотрения жалобы или представления отдел высшего судебного контроля принимал определение.

Декрет 1921 г. не регулировал вопрос о пределах, в которых НКЮ мог проверять доводы жалобы или представления, но, принимая во внимание доминировавший ревизионный подход к любой форме проверки судебного акта и сложившуюся практику высшего судебного контроля можно утверждать, что при рассмотрении дела НКЮ проверял правильность применения и толкования норм материального и процессуального права судами, рассматривавшими дело, преимущественно в пределах доводов, изложенных в обращении. Однако в интересах законности или политической целесообразности НКЮ мог выйти за

1 Любопытно, что отдел высшего судебного контроля отличался высоким процентом коммунистов, свидетельствующим о его значении, правда, следствием этого являлась слабая укомплектованность квалифицированными специалистами в области права, которых не было возможности заменить партийными кадрами без ущерба для дела, поскольку многие юристы были далеки от политики и не во всех случаях являлись членами партии большевиков.

пределы этих доводов. Достаточно распространенной оказалась практика, когда отдел высшего судебного контроля признавал их несостоятельными и оставлял без рассмотрения, но одновременно мог установить нарушения норм материального или процессуального права и принять решения об отмене судебного акта полностью или в части.

Надо полагать, при рассмотрении дела НКЮ считал вполне допустимым устанавливать или считать доказанными обстоятельства, которые не были установлены либо были отвергнуты судами, либо предрешать вопросы о достоверности или недостоверности того или иного доказательства, преимуществе одних доказательств перед другими. В отдельных, правда, весьма редких, определениях прямо указывалось на изучение отделом высшего судебного контроля дополнительно запрошенных документов1, что тоже можно квалифицировать как признак ревизионного порядка.

НКЮ, рассмотрев жалобу или представление вместе с делом в порядке высшего судебного контроля, мог: 1) оставить судебный акт в силе, а обращение без удовлетворения («без последствий»); 2) признать приговор или решение не имеющим законной силы полностью либо в части, отменить решение суда полностью либо в части и направить дело на новое рассмотрение в соответствующий суд; 3) отменить акт суда и прекратить производство по делу.

VII

Изучение определений НКЮ, вынесенных в порядке высшего судебного контроля, показывает очень интересную картину. Примерно в 30% случаев обращения в НКЮ не удовлетворялись, следовательно, судебные акты оставались в силе. В случае отказа в удовлетворении жалобы повторное обращение в порядке высшего судебного контроля не допускалось. Применительно к уголовным и гражданским делам данный показатель колебался в незначительных пределах. В первом случае удельный вес определений, которыми жалоба или протест оставлялись «без последствий», составлял 23%, а во втором - 33%. Соответственно судебные акты по уголовным делам отменялись в 77% случаев, по гражданским - в 67%. В целом применительно ко всем категориям дел процент отмен составил 70.

Практически одинаковым было соотношение дел, по которым акты отменялись и направлялись на новое рассмотрение в другой народный суд того же уезда или города (примерно 52%) или признавались не имеющими законной силы и производство по делу прекращалось (около 48%). По уголовным делам соотношение было примерно равным, а по гражданским 53% к 47%. Определения об отмене судебных актов в обязательном

1 См., например: ЕСЮ. 1922. № 10. С. 14; № 12. С. 23.

порядке утверждались народным комиссаром юстиции или его заместителем.

Эти данные подтверждают выводы подавляющей массы исследователей о кризисе той модели организации суда, которая была сформирована сразу после революции. Не будем останавливаться на подробном анализе ситуации в судебной системе, ограничившимся только констатацией того, что непрофессиональные судьи в условиях отсутствующего материального и процессуального законодательства не смогли обеспечить отправление правосудия на том уровне, который соответствовал ожиданиям населения. Именно об этом свидетельствует доминирование жалоб от граждан.

В этой ситуации НКЮ был вынужден реагировать не только путем признания судебных актов не имеющими законной силы, но и посредством принятия конкретных организационных или дисциплинарных мер. Это не носило массового характера, но в тех случаях, когда для восстановления прав и удовлетворения законных интересов требовалось, по мнению работников НКЮ, решение органа власти или управления, НКЮ направлял ему копию своего определения для последующих действий1. В целом это укладывалось в схему новой модели государственного управления, строившейся на основе властеподчинения, предполагающего в том числе, что надзирающий орган власти предписывал нижестоящему органу власти исправить недостаток в работе.

Не оставлял без внимания отдел высшего судебного контроля нарушения со стороны судов и конкретных судей. Анализ определений НКЮ, вынесенных в порядке высшего судебного контроля, показывает, что такого рода реакция ведомства была не частой и поводами для нее выступали серьезные нарушения базовых принципов, в первую очередь процессуального права, в связи с чем она сопровождалась указаниями на необходимость принятия мер организационного или дисциплинарного характера. Сам отдел высшего судебного контроля этого не мог сделать ввиду отсутствия либо возможности (например, требовалось проведение учебы народных судей в каком-либо регионе), либо полномочий (скажем, освободить судью от должности).

По этой причине достаточно часто в определениях НКЮ можно встретить поручения или рекомендации преимущественно губюстам, реже советам народных судей, предполагавшие проведение разъяснительной работы с судьями. Так, по итогам рассмотрения упоминавшегося дела «Союза евангелических христиан» НКЮ поручил губюсту рассмотреть вопрос о «достаточности подготовки вынесшего решение народного судьи

о

к несению своих обязанностей и о решении сообщить в НКЮ» .

1 См., например: ЕСЮ. 1922. № 9; № 14-15; № 17; № 41; То же. 1923. № 1.

2 ЕСЮ. 1922. № 12. С. 23.

Отсутствие протоколов судебных заседаний и оригинала самого судебного акта (имелась только копия, не подписанная судьей, а заверенная секретарем) в деле, рассмотренном народным судьей 2-го участка Ленинского уезда Царицынской губернии, было признано «совершенно нетерпимым», в связи с чем местному отделу юстиции было дано поручение «разъяснить народным судьям необходимость соблюдения основных правил судопроизводства»1. Сам факт принятия обеспечительных мер в отношении «органа власти трудящихся» народным судом 4-го участка г. Костромы послужил основанием для поручения местному отделу юстиции «инструктировать» этот суд на предмет недопустимости таких процессуальных действий2. В упоминавшемся деле о «православных святцах» председателю совета народных судей было предписано «вызвать лично народного судью, вынесшего решение, и дать

3

ему надлежащие инструкции и разъяснения...» .

Нормативно не предусматривалась, но на практике сложилось, что отдел высшего судебного контроля имел возможность объявлять судам замечания, которые облекались в форму «поставить на вид». Скажем, в деле Сахаровых, в котором рассматривался вопрос о правах наследования несовершеннолетних, отдел высшего судебного контроля признал постановление Ярославского совета народных судей не имеющим законной силы, одновременно сделал ему замечание в той части, что восстановление прав граждан могло быть осуществлено без обращения в НКЮ, для которого не имелось никаких законных оснований4.

Основанием для замечания в адрес народному судье 6-го участка Рыбинского уезда стали пререкания с председателем совета народных судей о порядке приостановления предварительного исполнения. Суть разногласий сводились к тому, что народный судья отказался подчиниться определению президиума совета народных судей о приостановлении предварительного исполнения. Стоит обратить внимание, что совет народных судей три раза давал соответствующее указание народному судье, который мало того, что его не исполнил, но еще и предпринял процессуальные и морально-психологические шаги по укреплению легитимности своего акта путем вынесения решения с участием шести народных заседателей (а это допускалось только для уголовных дел), одновременно упрекнув совет народных судей в возрождении «порядков старого режима»5.

1 ЕСЮ. 1922. № 31-32. С. 22.

2 ЕСЮ. 1922. № 31-32. С. 28.

3 ЕСЮ. 1922. № 14-15. С. 21.

4 ЕСЮ. 1922. № 14-15. С. 21-22.

5 ЕСЮ. 1922. № 7. С. 12: «По делу о пререкании, возникшем между народным судом 6-го участка Рыбинского уезда и председателем Рыбинского Совнарсуда по вопросу о приостановлении предварительного исполнения по делу Карсаковых, Наркомюст

Отдел высшего судебного контроля мог параллельно направить информацию о выявленных нарушениях в работе судов в отдел судоустройства и судебного надзора НКЮ, непосредственно занимавшийся организационно-инструкторскими вопросами. Например, в ходе проверки приговора народного суда и постановления совета народных судей, вынесенных в отношении группы «ответственных работников» Старицкого уезда Тверской губернии, обвиняемых в «распитии самогонки и дискредитации советской власти»1. Суд первой инстанции вынес приговор в строгом соответствии с законом, осудив лиц, чья вина была установлена, к реальным и условным срокам лишения свободы. Однако по инициативе губюста кассационная инстанция не только смягчила наказание, но и в нарушение установленного порядка применила амнистию и направила дело в НКЮ «для санкции», при этом дав указание о немедленном исполнении своего постановления.

нашел: 1. Предварительное исполнение должно быть применяемо народными судами во всех тех случаях, когда истец вследствие затяжки дела может быть поставлен или в невозможность получить удовлетворение, или в крайне тяжелое положение, на что именно указывается в данном деле. Введение в положение о народном суде предварительного исполнения отвечает жизненной потребности, и определение наличности условий для его применения принадлежит суду, решающему дело. Допущение предварительного исполнения, предусмотренного статьей 80 Положения о народном суде, есть судебное определение, которое может быть отменено лишь в установленном Положением о народном суде кассационном порядке, т.е. высшей инстанцией по жалобе заинтересованной стороны, но приостановление исполнения, несомненно, возможно и в распорядительном заседании совнарсуда, так как выжидание судебного заседания с вызовом сторон фактически отнимает столько времени, что тогда не может уже быть и речи об отмене предварительного исполнения, которое уже будет проведено в жизнь. Если лишить совнарсуд права приостанавливать исполнение решения, то этим было бы уничтожено всякое значение совнарсуда. Между тем судебно-контрольные функции его столь обширны, что он имеет право отменять приговоры по явной их несправедливости, хотя бы вынесенными и шестью заседателями, поэтому всякая ссылка на авторитет нарсуда неуместна, так как законодатель поставил авторитет совнарсуда выше авторитета нарсуда.

2. Совершенно недопустимым является отказ нарсудьи подчиниться определению президиума совнарсуда, действовавшего в порядке распорядительного заседания совнарсуда. В особенности это недопустимо, когда предложение повторено совнарсудом три раза, а отказ сопровождается пререканиями, ссылками судьи на повторение совнарсудом порядков старого режима и т. д.

По изложенным основаниям НКЮ определил: 1. Поставить на вид нарсудье 6-го участка Рыбинского уезда незаконность неподчинения его распоряжению совнарсуда от 17-го июля 1921 года. 2. Независимо от сего Народный Комиссариат Юстиции считает необходимым указать, что гражданские дела не должны слушаться с 6-ю заседателями, т. к. это предусмотрено только в отношении уголовных дел, при том же исчерпывающе перечисленных в ст. 7 Положения о народном суде». 1 ЕСЮ. 1922. № 14-15. С. 22.

Конечно, даже из логики событий усматривается попытка губюста освободить от реальной ответственности «ответственных работников», но эта инициатива не была поддержана отделом высшего судебного контроля, который признал незаконным как принятие советом народных судей к рассмотрению вопроса об амнистии, так и ее применение. В связи с этим постановление совета народных судей было признано не имеющим законной силы, а в исполнение был приведен приговор народного суда. Этим отдел не ограничился: во-первых, на нарушения порядка применения амнистии было обращено внимание губюста Тверской губернии, во-вторых, копия определения была направлена в отдел судоустройства и судебного надзора «для принятия репрессивных мер против заведующего отюстом и состава совнарсуда»1.

Как самостоятельная мера использовалось назначение внеплановых проверок деятельности народных судей. Так, НКЮ отменил в порядке высшего судебного контроля приговор и поручил Московскому отделу юстиции провести «ревизию камеры народного судьи»2.

Такого рода определения НКЮ являются еще одним доказательством кризиса механизма формирования судейского корпуса, не обеспечивавшего его надлежащее качество. Негативная оценка процессуальных нарушений, в том числе посредством принятия или инициирования дисциплинарных мер, рассматривалась НКЮ как одно из средств наведения порядка. Расчет строился на том, что публичная критика должна была оказать моральное воздействие на нарушителей: с одной стороны, повлечь за собой исправление самих делинквентов, а с другой -обеспечить общую превенцию.

Низкое качество судейского корпуса, а следовательно, судебных решений, следует рассматривать как одну их причин высокого процента отмен, наблюдавшегося в практике отдела высшего судебного контроля. Конечно, нельзя исключать изменение подходов к разрешению споров в условиях начавшейся новой экономической политики, когда откровенно репрессивный уклон уголовного правосудия, равно как и антисобственнический - гражданского, трансформировались в препятствие восстановления народного хозяйства. Наконец, стоит иметь в виду и стремление НКЮ через корректировку судебных актов, в которой содержался сигнал о векторе той или иной политики, усилить свое значение в ведомственной борьбе и расширить свое влияние на региональные структуры власти.

В целом, стоит согласиться с высказанным в научной литературе мнением, согласно которому НКЮ в порядке высшего судебного контроля

1 Там же.

2

См.: Славин Н. Наш кассационный суд. С. 25-27.

широко применял принцип общего надзора1, поскольку не ограничивался рассмотрением конкретных дел, а одновременно давал руководящие указания суду или губюсту, высказывал рекомендации для других учреждений.

VIII

Остановимся на технико-юридических аспектах определений НКЮ, вынесенных в порядке высшего судебного контроля. Указания НКЮ в порядке высшего судебного контроля были обязательными для суда, вновь рассматривавшего дело. Это распространялось и на разъяснения закона, изложенные в определениях. Нет прямых указаний, но можно предположить, что определения сообщались лицам, участвующим в деле, по всей видимости, через отделы юстиции и суды. Не менее значимой была задача доведения разъяснений до сведения неограниченного круга заинтересованных лиц, самым удобным способом ее решения являлась публикация этих разъяснений во всеобщее сведение, а для этого необходимо было печатное издание. В конце 1921 г. НКЮ выступил, как оказалось, со своевременной инициативой выпуска газеты правового содержания2. В конечном итоге стала выходить не газета, а журнал -«Еженедельник советской юстиции», первый номер которого увидел свет 1 января 1922 г. Он рассылался во все суды и, по сути, стал официальным органом НКЮ, через который транслировались в том числе и его разъяснения законодательства.

Сопоставление количества опубликованных на страницах «Еженедельника советской юстиции» определений НКЮ, вынесенных в порядке высшего судебного контроля, и свидетельств о потоке жалоб,

3

которые подавали «всякий, кому не лень» , дает основание сделать вывод, что публиковались не все определения. Следовательно, НКЮ осуществлял отбор, и выбор делался в пользу так называемых «руководящих определений»4, которые разрешали важные для развития права и судебной практики правовые коллизии и, соответственно, вносили порядок и определенность в хаос правоприменения.

Доказательством сделанного вывода служат ссылки на собственные определения, которые с осени 1922 г. стали появляться в решениях отдела высшего судебного контроля, видимо, после обобщения достаточного объема судебной практики. В качестве примера приведем определение НКЮ от 18 октября 1922 г. № 703/9, вынесенное в порядке высшего судебного контроля по делу В. Молчанова, связанное с институтом

1 См.: Банченко-Любимова К.С. Указ. соч. С. 10.

о

О том же самом говорилось и на XI Всероссийской конференции РКП (19-22 декабря 1921 г.), которая приняла решение о выпуске еженедельной газеты, посредством которой обеспечивалась бы пропаганда советского права и его развитие.

Бранденбургский Я. Почему мы упразднили Высший Судебный Контроль. С. 58.

4 ЕСЮ. 1922. № 42. С. 19.

ответственности родителей за убытки, причиненные действиями малолетних детей, оставленных без надлежащего присмотра. НКЮ прямо сослался на определение по делу Котовой № 340-22, в котором разъяснялось, что родители несут ответственность за убытки, причиненные действиями малолетних детей, если они не представят доказательств того, что с их стороны были приняты все меры к тому, чтобы устранить опасность, возникающую от оставления малолетних без надлежащего присмотра. Выработанную по итогам рассмотрения дела Котовой правовую позицию НКЮ применил и в деле Молчанова, указав, что податель жалобы не доказал принятия указанных мер, а свои доводы основывал только на том, что общности имущества между родителями и детьми не существует. Между тем ответственность родителей проистекает не из понятия общности имущества их с детьми, а из их личной ответственности за ненадлежащее исполнение обязанности по надзору и воспитанию детей, возложенной ст. 154 Кодекса об актах гражданского состояния1.

Обратим внимание, что в некоторых случаях в определениях НКЮ указывались конкретные номера «Еженедельника советской юстиции», в которых содержалось разъяснение применяемых норм закона. Скажем, 2 ноября 1922 г. отдел высшего судебного контроля рассматривал дело, связанное с иском бывшей жены к мужу о взыскании содержания на ребенка, и в своем определении указал, что в данном споре следовало применить ст.ст. 108, 114, 162 и 164 Кодекса об актах гражданского состояния на основаниях, «подробно развитых Н.К.Ю. в решении по делу Герасимовой (см. «Еженед. Сов. Юст.», № 36, Практика Высш. Судебн.

л

Контроля)» .

Можно с уверенностью предполагать, что НКЮ публиковал определения, содержавшие правовые позиции, которые затрагивали серьезные проблемы, заполняли пробелы в законодательстве, давали толкования спорным законодательным нормам. Акты, вынесенные НКЮ в порядке высшего судебного контроля, таким образом, выступали руководящими документами, суды имели возможность ссылаться на них в своих решениях и приговорах и наркомат разъяснял, что такого рода ссылки являются допустимыми.

Опубликованный их массив указывает на отсутствие единого подхода к структуре и содержанию. Такие требования отсутствовали и в декрете 10 марта 1921 г. Можно только констатировать вектор эволюции технико-юридических характеристик - сотрудники отдела склонялись к формату судебного акта, о чем свидетельствует даже наименование издаваемого документа - «определение». Указанный формат выработался

1 См.: ЕСЮ. 1922. № 42. С. 19; см. также: ЕСЮ. 1922. № 41. С. 20. № 46-47. С. 21.

2 ЕСЮ. 1922. № 46-47. С. 31.

не сразу. Первоначально зачастую публиковалось простое разъяснение. Примерно с марта 1922 г. в определениях содержалось указание на конкретную норму, которая подлежала разъяснению. С апреля того же года все чаще встречалось указание на реквизиты проверяемого судебного акта. Кстати, наличие непоследовательности в их нумерации является дополнительным свидетельством того, что не все определения публиковались. С октября 1922 г. доминировал подход, когда определение НКЮ, вынесенное в порядке высшего судебного контроля, по своим структуре и содержанию максимально приблизилось к формату судебного акта.

Определение включало вводную часть, где указывались чаще всего дата его принятия, оспариваемые судебные акты, участники дела1. Описательная часть содержала, как правило, описание фактов, имеющих отношение к рассматриваемой правовой коллизии2. Нередко

1 См., например: «1922 года, ноября 28-го дня, Народный Комиссариат Юстиции по Отделу Высшего Судебного Контроля слушал дело по жалобе гр. Кротова на решение нарсуда 4-го уч. Тульского уезда от 27 октября 1921 г., утвержденное Тульским губсовнарсудом 26 января 1922 г., по иску гр. Ламшина к жалобщику, вместе с заключением Тульского губернского отдела юстиции 2 июня 1922 года» (ЕСЮ. 1923. № 2. С. 45).

2 См., например, «Дело о закрытии монастыря»: «17-го и 18-го апреля 1921 года Терский областной революционный трибунал рассматривал дело по обвинению епископа Макария, в мире Михаила Михайловича Павлова, священника Алексея Петровича Сосыкина, священника Владимира Кедровского, диакона Григория Пухна, игумении Покровского женского монастыря Ермионии, казначеи Милитины, регентши Анфисы Ташговой, благочинной Сепфиры и ризничей Апполинарии в контрреволюции. На суде трибунала было установлено: 1) что епископ Макарий в мае 1920 рукоположил в сан диаконов бывшего военного чиновника Ивана Гриднева и бывшего урядника Григория Пухно и в сан священника бывшего помощника пристава г. Владикавказа Владимира Тайпале, а также рукоположил в сан священника 1 -го января 1920 года перед самым уходом белогвардейцев бывшего офицера Апшеронского полка прапорщика Кедровского, и, таким образом, способствовал явному укрывательству означенных лиц от регистрации их прежней служебной деятельности; 2) что тот же епископ Макарий при рукоположении Григория Пухно приводил его к присяге на верность церкви по тексту присяги на верность бывшему царю Николаю II и его наследнику и, наконец, 3) что он же имел у себя печать с изображением двуглавого орла, которую прикладывал на официальных документах; 4) что Григорий Пухно после ухода белогвардейцев не явился на регистрацию, после ареста своего скрыл в опросных анкетах свое звание и прежнюю свою службу и что, будучи рукоположен в сан диакона, принял присягу на верность церкви по тексту присяги на верность бывшему царю Николаю и его наследнику; 5) что Владимир Кедровский, будучи рукоположен в сад священника, не явился на регистрацию духовенства в ЧК, чем явно скрыл свое офицерское звание и не исполнил приказа; 6) что указанные монахини, игуменья, казначей, регентша, благочинная и ризничая, возглавляя собой администрацию монастыря, по обоюдному между собой соглашению, укрывали в подвальном помещении монастырской церкви разные предметы служения религиозного культа, ликвидировать, причем церковь и др. вещи, а также ковры, белье

прослеживалось ее совмещение с мотивировочной частью, включавшей анализ доказательств, подтверждающих имевшие место факты, их юридическую квалификацию, разъяснение смысла применяемого закона и

казенного образца, офицерскую шинель, ботинки, чай, мыло, телефон и большое количество других вещей, подлежащих учету или сдаче соответственным органам власти; что, кроме этого, те же монахини давали возможность убежища в стенах монастыря лицам, скрывавшимся от регистрации свою службу в рядах белогвардейцев, и хранили в зданиях монастыря флаги с надписями «Боже, царя храни» с инициалами «Н.И», а также карточки бывшей царской семьи. Терский областной революционный трибунал, определив наказание каждому из обвиняемых применив амнистию, в приговоре своем, кроме того, постановил: Покровский женский монастырь, как превратившийся в очаг борьбы за власть буржуазии и систематической эксплуатации человека человеком под флагом религиозного культа, ликвидировать, причем церковь и церковную утварь передать религиозному обществу верующих. Все остальное движимое и недвижимое имущество передать коммунальному хозяйству г. Владикавказа, оставив насельницам монастыря законную норму; насельниц бывшего Покровского монастыря, согласно кодексу законов о труде, передать отделу рабсилы с использованием по специальности. Найденные же спрятанными под полом ризницы бывшего Покровского монастыря вещи и предметы, а равно и церковную утварь, конфисковать в доход Республики. Приговор этот был обжалован монахинями монастыря в числе около 50-ти человек в порядке высшего судебного контроля после вступления его в законную силу в момент передачи зданий монастыря и его имущества по принадлежности. В жалобе своей монахини указывали, что приговор трибунала затрагивает их интересы и поражает их права, так как, не будучи привлечены к делу, они подлежат в настоящее время выселению из монастырских помещений; они заявили дальше, что трибунал вообще не вправе и некомпетентен решать вопросы о направлении и полном прекращении деятельности монастыря. Рассмотрев дело и принимая во внимание, 1) что, установив вредную, с точки зрения государственных интересов, деятельность монастыря, в стенах которого находили себе притом убежище контрреволюционные элементы, трибунал был вправе подвергнуть закрытию все помещения монастыря, не имеющие непосредственного отношения к тому имуществу церковных и религиозных обществ, которое предназначено специально для богослужебных целей, и независимо от того, затрагивает ли или нет такая принятая судом мера интересы отдельных лиц; 2) что такое право бесспорно принадлежит суду в полном ею соответствии со ст.ст. 12 и 13 декрета СНК об отделении церкви от государства (Собр. Узак. и Расп. № 18, 1918 г., ст. 263) и ст.ст. 4 и 15 инструкции НКЮ по его применению (Собр. Узак. и Расп. 62, за 1918 г., ст. 685), с точки зрения которых никакие церковные и религиозные общества не имеют прав юридических лиц и поэтому не могут владеть собственностью, все же их имущества объявлены народным достоянием, причем здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются в бесплатное пользование религиозных обществ на условиях соблюдения требований, изложенных в парагр. 8-м инструкции. Народный Комиссариат Юстиции по Отделу Судебного Контроля, согласно с заключением Верховного Трибунала, нашел приговор Терского облревтрибунала в обжалованной части правильным и жалобу бывших монахинь Покровского монастыря не заслуживающей уважения и, руководствуясь Положением о ВСК, определил: жалобу бывших монахинь Владикавказского Покровского монастыря оставить без последствий (Определение по уг. делу № 2385-1921 г.)». (ЕСЮ. 1922. № 26-27. С. 23-24).

процессуальные нормы, которыми руководствовался правоприменитель1. Наконец, резолютивная часть содержала решение по делу, обязательное для участников дела2. Это, конечно, не исключало отступлений от господствовавшего подхода, которые объясняются, скорее всего, субъективными причинами того, кто конкретно готовил проект документа. Это чувствуется порой даже по изложению мотивировочной части, которая в одних случаях была весьма краткой, в других - представляла собой пересказ заключения губюста, в третьих - содержала анализ доказательств, подтверждающих имевшие место факты, их юридическую квалификацию.

В любом случае НКЮ через определения высшего судебного контроля стремился сформулировать конкретные указания как следует разрешать спор в этом и аналогичных случаях, и таким образом обеспечивал предсказывание того, как соответствующее дело будет разрешено в суде. НКЮ, обеспечивая соблюдение требований революционной законности в ее достаточно сложном понимании применительно к переходному периоду от военного коммунизма к новой экономической политике и в условиях доминировавшего нигилистического отношения к правосудию и праву в целом, доводил до сведения правоприменителя в зависимости от ситуации и политико-правовые, и доктринально-догматические мотивы принятия того или иного определения, соответственно, модели разрешения аналогичных ситуаций, реагируя на многочисленные жалобы, запросы, представления, отражавшие разнообразие «живой жизни и порождаемых ею потребностей»3.

Декрет 1921 г. не содержал прямого указания на обязательность определений НКЮ, вынесенных в порядке высшего судебного контроля. Однако тональность декрета не оставляет никаких сомнений именно в таком понимании правительством юридического значения актов высшего судебного контроля. Дополнительным доказательством являются нормы ст. 467 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР от 25 мая 1922 г. (далее

1 «Принимая во внимание: 1) что нарсудом присуждены ответчика сельскохозяйственные продукты, взятые им у истца для обсеменения полей; 2) что признано самое основание иска, ответчик ходатайствует о замене возврата продуктов стоимостью их по твердым ценам; 3) что получивший определенный предмет для своих надобностей обязан возместить таковой в натуре; 4) что обязанность возмещения стоимости возникает лишь при невозможности представить присужденный предмет, какового случая относительно вещей, определяемых счетом, мерою или весом, быть не может; 5) что из производства в нарсуде и совнарсуде и из жалобы гр. Кротова не усматривается основания для применения 2-й ст. декрета от 10-го марта 1921 г. о

ВСК...» (ЕСЮ. 1923. № 2. С. 45).

2 и

2 «Народный Комиссариат Юстиции по отделу Высшего Судебного Контроля определяет: жалобу гр. Кротова оставить без последствий (Определение по граждане к. делу № 986-1922 г.)» (ЕСЮ. 1923. № 2. С. 45).

3 Пять лет власти Советов. М.,1922. С. 286.

- УПК 1922 г.), согласно которым указания и разъяснения, сделанные НКЮ в порядке высшего судебного контроля, обязательны для всех народных судов и революционных трибуналов РСФСР1. Нет сомнений, что эти нормы отражали подходы, уже сформировавшиеся на практике.

IX

Отдельные новеллы в институт высшего судебного контроля были внесены в связи с учреждением прокуратуры и принятием Уголовно-процессуального кодекса. 28 мая 1922 г. ВЦИК принял Положение о прокурорском надзоре2, которое предусматривало создание на принципах централизации и единоначалия системы органов прокурорского надзора, возглавляемой Народным комиссаром юстиции, который одновременно по должности осуществлял обязанности Прокурора Республики. В его непосредственном подчинении находились помощники и губернские прокуроры. Помощники Прокурора Республики утверждались Президиумом ВЦИК по представлению Прокурора. Один из помощников занимал должность заместителя Народного комиссара юстиции, старшего помощника Прокурора Республики и фактически руководил работой прокуратуры. Другой помощник выполнял прокурорские обязанности при Верховном Трибунале. Губернские прокуроры и их помощники назначались, перемещались и увольнялись Прокурором Республики. Прокуроры автономных республик назначались ЦИКом республики, они подчинялись прокурору РСФСР только по вопросам действия федерального законодательства. В связи с учреждением прокуратуры были упразднены губернские отделы и уездные бюро юстиции.

На прокуратуру возлагалось осуществление трех взаимосвязанных функций: 1) надзора за законностью действий всех органов власти, хозяйственных учреждений, общественных и частных организаций и граждан (так называемый общий надзор); 2) наблюдение за деятельностью следственных органов и дознания и ГПУ и поддержание обвинения в суде; 3) наблюдение за правильностью содержания заключенных под стражей. В области борьбы с преступностью, прокуроры наделялись правом возбуждать судебное преследование против виновных лиц, осуществлять надзор за производством дознания и предварительного следствия; давать указания по вопросам меры пресечения и другим связанным с расследованием вопросам; утверждать обвинительные заключения по делам, по которым проводилось предварительное следствие; направлять в суд или прекращать дела, поступающие от органов дознания, поддерживать обвинение в суде, а также опротестовывать в кассационном порядке приговоры и определения судов. Прокуроры могли

1 СУ РСФСР. 1922. № 20-21. Ст. 230.

2 См.: СУ РСФСР. 1922. № 36. Ст. 424.

опротестовывать в порядке высшего судебного контроля приговоры судов, вошедшие в законную силу.

Необходимость урегулирования деятельности органов по расследованию преступлений и рассмотрению уголовных дел судами заставила правительство наряду с Уголовным кодексом РСФСР принять Уголовный процессуальный кодекс РСФСР, который вступил в действие с 1 июля 1922 г. и действовал менее года до 15 февраля 1923 г.1 УПК 1922 г. содержал специальную главу, нормы которой существенно уточнили с учетом накопленного опыта правовую основу производства по уголовным делам в порядке высшего судебного контроля НКЮ.

УПК 1922 г. изменил конструкцию высшего судебного контроля, в рамках которого теперь, помимо производства в порядке возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам и о пересмотре вступивших в законную силу приговоров народного суда и революционных трибуналов, осуществлялось и производство по жалобам и протестам на определения совета народных судей, вынесенные в кассационном порядке.

Создание прокуратуры и ликвидация местных отделов и бюро юстиции повлекли за собой уточнение круга лиц, имевших право инициировать пересмотр приговоров. Теперь он допускался по ходатайству заинтересованных лиц и учреждений и по представлению прокуратуры. При этом сохранилось право НКЮ затребовать в порядке высшего судебного контроля любое дело, находящееся в производстве совета народных судей, народного суда и революционного трибунала. Отметим очередное присутствие погрешностей и упущений. В частности, положение о прокуратуре предусматривало, что все обязанности, лежавшие на отделах юстиции, переходили в исключительное ведение прокуратуры, что могло означать отказ рассматривать в порядке высшего судебного контроля дела по жалобам, а только по протестам прокурора. В положении о прокурорском надзоре отсутствовало указание на право прокурора опротестовывать решения по гражданским делам. В первом случае ситуация выправлялась путем сохранения в НКЮ производства в порядке высшего судебного контроля по жалобам. Во втором -выявившийся пробел компенсировали в Инструкции от 29 июля 1922 г. «Об общих задачах, возлагаемых на прокурора»2, которая указывала, что прокурор осуществляет надзор за судебными органами посредством опротестования их приговоров, решений и определений.

В части оснований (для народных судов изменений не последовало, а в отношении трибуналов действовал другой перечень) и порядка пересмотра новый закон усилил различия в производстве в зависимости от вида суда - народный суд или революционный трибунал.

1 См.: СУ РСФСР. 1922. № 20-21. Ст. 230.

2 См.: СУ РСФСР. 1922. № 69. Ст. 902.

Ходатайство об отмене вступивших в законную силу приговоров народных судов подавались заинтересованными лицами прокурору, состоящему при соответствующем совете народных судей. Прокурор, в случае признания его обоснованным, готовил заключение и направлял материалы помощнику Прокурора Республики, который в свою очередь тоже давал заключение, после чего дело поступало для рассмотрения в порядке высшего судебного контроля.

Менее демократичной была процедура пересмотра приговоров трибуналов: 1) право инициирования производства в порядке высшего судебного контроля принадлежало только центральным и областным органам Советской власти и губернским исполнительным комитетам; 2) ходатайства о пересмотре подлежали обязательному предварительному изучению помощником Прокурора Республики, который был обязан дать свое заключение; 3) наконец, НКЮ до рассмотрения дела, по которому трибуналом вынесен судебный акт, должен был истребовать заключение помощника Прокурора Республики, состоявшего при Верховном Трибунале.

Протесты и жалобы на состоявшиеся в кассационном порядке определения совета народных судей поступали к помощнику Прокурора Республики, который, признав протест не имеющим оснований, оставлял его без движения, а в противном случае входил в НКЮ в порядке судебного контроля с представлением о рассмотрении обращения1.

Как видим, изменения в большинстве случаев носили точечный характер, что, с одной стороны, отражало рефлексию накопленного опыта правового регулирования и особенно правоприменения, являлось адекватным реагированием на институциональные трансформации текущего момента времени, но с другой - несло угрозу нарушения целостности и последовательности института проверки судебных актов. В любом случае можно говорить об упрочении традиции административной модели проверочной деятельности высшей судебной инстанции, которая призвана в первую очередь обеспечить соблюдение публичного интереса.

X

Завершая анализ деятельности НКЮ в порядке высшего судебного контроля, заметим, что за ним была закреплена функция «разрешения вопроса о возобновлении судебных дел ввиду вновь открывшихся обстоятельств»2. Как и в части надзора, декрет распространил указанные полномочия НКЮ на все судебные органы РСФСР. Возобновление дел по вновь открывшимся обстоятельствам допускалось в следующих случаях: 1) открытие новых, не имевшихся в виду суда доказательств невинности

1 Там же.

2 СУ РСФСР. 1921. № 15.

осужденного; 2) установление по суду ложности свидетельских показаний или подлога документов, на которых основаны приговор или решение; 3) установление по суду корыстных или недобросовестных действий, допущенных кем-либо из состава суда при рассмотрении данного дела. Объединяющее начало для всех перечисленных оснований было позднее разъяснено НКЮ: «Пересмотр дела по вновь открывшимся обстоятельствам предполагает, что до решения были налицо неизвестные суду и сторонам обстоятельства, при наличности коих должен был постановить другое решение»1.

Заявление о возобновлении дела подавалось заинтересованными лицами либо в суд, который рассматривал дело по существу, либо непосредственно в НКЮ. В первом случае суд в двухнедельный срок со дня получения им заявления о возобновлении дела представлял в НКЮ все производство по делу со своим заключением по вопросу о возобновлении дела. Во втором случае НКЮ высылал требование в суд, который был обязан в двухнедельный срок представить все производство по делу со своим заключением по вопросу о возобновлении дела. В случае признания дела подлежащим возобновлению НКЮ принимал соответствующее постановление и передавал дело в суд на новое рассмотрение.

Учреждение прокуратуры и принятие УПК 1922 г. внесли коррективы в порядок производства по возобновлению дел по вновь открывшимся обстоятельствам по уголовным делам. Закон предусматривал особенности для возобновления дел, по которым состоялись вошедшие в законную силу приговоры народного суда и революционного трибунала.

При всем том, что прослеживается преемственность при регулировании института оснований для возобновления дел, по которым состоялись вошедшие в законную силу приговоры народного суда, они были скорректированы с учетом сформировавшейся практики. Теперь возобновление допускалось, во-первых, если устанавливалась подложность доказательств, на которых был основан приговор. Во-вторых, при преступных злоупотреблениях со стороны судей, постановивших приговор. Новым моментом было то, что преступные злоупотребления судей, а также лжесвидетельства и дача ложного заключения экспертом или подложность иных доказательств служили основанием к возобновлению дела лишь в том случае, когда эти обстоятельства устанавливались вступившим в законную силу приговором суда. В-третьих, возобновление дел допускалось, если открывались новые обстоятельства, которые сами по себе или вместе с обстоятельствами, ранее установленными, доказывают невиновность осужденного или участие его в менее тяжком или более тяжком преступлении, нежели то, за

1 ЕСЮ. 1922. № 4. С. 22.

которое он был осужден. Новыми признавались такие обстоятельства, которые не могли быть известны суду при вынесении приговора1.

Согласно УПК 1922 г. вводилось ограничение по срокам для пересмотра оправдательных приговоров. Это допускалось лишь в течение года со дня открытия новых обстоятельств, и не позже пяти лет со дня вступления приговора в законную силу, при этом о возобновлении дела, по которому состоялся оправдательный приговор, могла ходатайствовать только прокуратура. Сроки не действовали при пересмотре обвинительного приговора, и даже смерть осужденного не являлась препятствием к возобновлению о нем дела.

Негативный опыт, связанный с массовым поступлением обращений в НКЮ в порядке высшего судебного контроля, заставил авторов УПК 1922 г. сузить круг лиц, обладавших правом подачи ходатайства о пересмотре дела. Теперь согласно ст. 381 он включал: прокуратуру, осужденного, его защитника, его родственников и те профессиональные и общественные организации, в которых осужденный состоял или состоит. Учреждение прокуратуры как органа, обеспечивавшего осуществление надзора от имени государства за законностью действий всех органов власти, хозяйственных учреждений, общественных, частных лиц позволило НКЮ отчасти решить проблему постоянно нарастающего потока обращений. В УПК 1922 г. вводились новые правила подачи и рассмотрения обращений о возобновлении дела. Теперь ключевым звеном стал прокурор, который либо по собственной инициативе, либо на основании ходатайства, поступившего от заинтересованного лица, производил лично или через органы дознания или предварительного следствия расследование. Его итоги отражались в заключении, копия которого вместе с актами расследования выдавались заявителям.

Если прокурор признавал необходимым возбудить вопрос о возобновлении дела, то все итоги расследования и само заключение представлялись в НКЮ в порядке высшего судебного контроля. Такая конструкция, прокурор мог и не обратиться с представлением в НКЮ, не лишала заинтересованных лиц права обращаться в НКЮ с ходатайством о возобновлении дела в порядке высшего судебного контроля; им полагалось вместе с обращением внести на рассмотрение копии актов расследования, полученные от прокурора, а также любые иные документы, подтверждающие обоснованность ходатайства.

По итогам рассмотрения в порядке высшего судебного контроля представления прокурора или обращения заинтересованных лиц НКЮ выносил мотивированное определение об отклонении или удовлетворении ходатайства о возобновлении дела. В последнем случае НКЮ в обязательном порядке выносил определение об отмене приговора и о

1 СУ РСФСР. 1922. № 20-21. Ст. 230.

новом рассмотрении дела, что осуществлялось народным судом по общим правилам.

Порядок пересмотра приговоров революционных трибуналов строился на тех же нормах, но имел некоторые осбенности. Отличия состояли в том, что заинтересованные лица подавали ходатайства прокурору, состоявшему при трибунале, вынесшем соответствующий приговор. Только этот прокурор мог возбудить вопрос о возобновлении дела, направив представление вместе с заключением и материалами расследования в Верховный Трибунал, который в свою очередь готовил свое заключение. После этого все указанные документы поступали в НКЮ для рассмотрения вопроса о возобновлении дела в порядке высшего судебного контроля в установленном порядке1.

XI

Большевики, пришедшие к власти в октябре 1917 г., заявили о полном отказе от идеологически вредных «буржуазных ценностей права», что повлекло упразднение существовавшей судебной системы и процессуальных институтов. Но отказаться полностью от юридических механизмов разрешения конфликтов новой власти не удалось, в том числе и в связи с необходимостью борьбы с политическими противниками, поэтому соответствующие структуры были включены в систему государственного аппарата. В то же время смена приоритетов развития общества повлекла за собой применение иного подхода к построению судебной системы, ее иерархии и компетенции, существенно отличавшегося от ранее использовавшегося. Новое содержание судебной деятельности сломало старые процессуальные формы и вызвало к жизни совершенно новые процессуальные формы и институты, в их числе советскую кассацию и надзор. Большевики были склонны положить в основу правового регулирования организации и деятельности суда принципы универсализации и упрощения. Именно это объясняет стремление ограничить разрешение правового конфликта исключительно рамками суда первой инстанции, отсутствие существенных различий в порядке рассмотрения гражданских и уголовных дел, отказ от требований специальной подготовки судей и передачи функции комплектования судов местному населению, приоритетное значение правосознания, а не писаного права и т.п. В условиях отсутствия согласованного законодательства, профессиональных юристов, единой системы судов реализация заявленного подхода обернулась судебным произволом, поскольку каждый судил исходя из своего представления о революционной, а потом социалистической законности.

1 Там же.

VIII Всероссийский съезд Советов, состоявшийся 23-29 декабря 1920 г., признал, что восстановление народного хозяйства и обеспечение населения товарами и продуктами питания является первоочередной задачей советского государства, всех его органов. Присущие военному коммунизму методы управления народным хозяйством показали свою полную непригодность и были заменены новой экономической политикой, состоящей из трех нововведений: 1) замены продразверстки продовольственным налогом, 2) разрешения частно-предпринимательской деятельности и расширения сферы товарно-денежных отношений, 3) организации хозяйственного расчета на государственных предприятиях. Расширение сферы личного распоряжения имуществом, развитие хозяйственного оборота, формирование частного сектора экономики поставили перед судебной системой совершенно новые задачи, существенно отличавшиеся от преследования политических противников, когда на первый план выходит скорее лояльность, чем профессионализм. В новых условиях приоритетным запросом стали единые стандарты правового регулирования, что повлекло за собой активизацию издания нормотворческой деятельности, актуализировавшей в свою очередь необходимость сосредоточения в одном центре деятельности по толкованию законов, планомерному и единообразному судебному контролю. В полном соответствии с закономерностью трансформаций эпохи модерна, когда судебная система рассматривалась одним из факторов успешной модернизации, настроения политической элиты сменились осознанием необходимости централизации судебной власти, а поскольку в исследуемый период считалось, что формирование единства судебной практики и законности в стране является функцией государственного управления, а сама судебная система не рассматривалась в качестве самостоятельной ветви власти, то надзор за законностью судебных актов стал функцией административного органа - Народного комиссариата юстиции, который не только активно претендовал, но и действительно сосредоточил в своих руках руководство судами и судебной политикой.

Надзорные функции НКЮ организационно обеспечивал отдел высшего судебного контроля, который и стал инструментом борьбы с децентрализацией судебной работы. Сами методы и порядок проверки судебных решений были больше похожи на элементы административной процедуры: преобладающее право публичных органов на инициирование проверки, возможность начинать и прекращать производство помимо воли сторон по делу, проверка дела без их участия и т.п. В основу алгоритма порядка проверки правосудности судебных актов, вступивших в законную силу, был положен приоритет публичных интересов.

НКЮ в порядке высшего судебного контроля, с одной стороны, обеспечивал возможность исправить судебную ошибку, то есть приобретал

черты кассационной инстанции, а с другой стороны, стремился обеспечить непротиворечивое правоприменение в судебной практике, с чем связывали достижение правовой определенности и предсказуемости состояния общественных отношений, то есть превратился в инстанцию по толкованию законов. В итоге НКЮ через отдел высшего судебного контроля стал выступать и в роли высшей инстанции, рассматривавшей дела в порядке обжалования решений нижестоящих инстанций и исправляющей их ошибки, и в роли структуры, ответственной за развитие права, путем выработки актуальных правовых позиций, способных унифицировать судебную практику на будущее. Установленное совмещение несло для НКЮ и негативные последствия: сложившаяся судебная организация допускала неоднократность обжалования, а это уже противоречило заявленным большевиками целям в сфере судопроизводства - дело по существу может быть рассмотрено только один раз, только один раз может быть обжаловано и только в кассационном порядке.

Эффективность работы отдела высшего судебного контроля зависела от набора средств, с помощью которых он мог оказывать влияние на практику разрешения споров в нижестоящих судах. Анализ определений НКЮ, вынесенных в порядке высшего судебного контроля, позволяет составить следующий набор: отмена судебных актов; публикация специальных и циркулярных разъяснений; проверки (ревизии) работы судов; замечания судам и народным судьям и инициирование привлечения к дисциплинарной ответственности. В итоге в России была выбрана модель, согласно которой правовые позиции, выработанные НКЮ в порядке высшего судебного контроля, признавались обязательными, что создавало условия для обеспечения воздействия на формирование судебной практики, поскольку суды опасались пересмотра собственных решений. Конечно, в условиях рассматриваемого времени ожидать эффективного функционирования этого механизма не стоило. В этой связи стоит вспомнить мнение П. Стучки, назвавшего отдел высшего судебного контроля «беспомощным» и отрицавшим его способность справиться с поставленными перед ним задачами1. Следует помнить об одном существенном ограничении: кассационной инстанцией являлись и советы народных судей, которые тоже рассматривали в качестве своей функции обеспечение единства судебной практики2.

1 Стучка П. Мысли о нашем правосудии // ЕСЮ. 1923. № 14. С. 813.

2 См., например, название издания Совета народных судей Вологодской губернии: Собрание мотивированных определений губернского совета народных судей Вологодского судебного округа по уголовным и гражданском делам за 1 -ю половину 1921 г., имеющим принципиально-руководящее значение для народных судов губернии. Вологда, 1921.

Высший судебный контроль учреждался скорее всего как временная мера, поскольку в 1921-1922 гг. шел активный поиск новой судебной организации. Естественно, что уже в 1922 г. встал вопрос о его судьбе. Сразу скажем, что в НКЮ имелись сторонники сохранения института высшего судебного контроля, выступавшие за расширение соответствующего отдела и против создания апелляционных судов и высшей кассационной инстанции. Однако эта точка зрения оказалась периферийной, и в том числе потому, что НКЮ в порядке высшего судебного контроля формально осуществлял функции контроля в отношении всех без исключения судов республики, хотя за трибуналами, по признанию современников, этот контроль был общий и незначительный1.

Нужно было другое решение, которое позволило бы НКЮ не только сохранить за собой, но и существенно расширить влияние на судебную политику. На совещаниях работников НКЮ остановились на варианте, предполагавшем создание Верховного Кассационного Суда путем слияния отдела высшего судебного контроля НКЮ и Кассационной коллегии Верховного трибунала при ВЦИК. Одна из главных целей создания такого органа заключалась в необходимости централизующего звена, способного стать единым высшим центром руководства судебными органами. В этих же целях на местах предполагалось провести слияние президиумов советов

о

народных судей и трибуналов . Предложенная конструкция в большей степени отражала ведомственные интересы НКЮ, поскольку Высший Кассационный Суд обладал функцией кассации приговоров революционных трибуналов и особых сессий и выступал надзорной инстанцией в отношении советов народных судей.

Но и это предложение не прошло; вызывало опасения, что новый суд усложнит судебную систему и не обеспечит единое руководство судебной практикой. В связи с этим в ходе судебной реформы 1922 г. был учрежден Верховный Суд РСФСР, структура и организация которого учитывала опыт и высшего судебного контроля, и Верховного Трибунала. Оба они могут считаться предтечами Верховного Суда РСФСР, хотя этот сюжет вызывал споры у современников, не утихающие до сих пор3.

Библиографический список

1 Славин И. К реформе судоустройства РСФСР // ЕСЮ. 1923. № 37-38. С. 6. Стоит вспомнить и цитированную уже характеристику П. Стучки о «беспомощном высшем судебном контроле».

2 ЕСЮ. 1922. № 34.

3 См.: ЕСЮ. 1922. № 26-27. С. 2.

1. Rieber Alfred. The Sedimentary Society // Between Tsar nad People: Educated Society and the Quest for Public Identity in Late Imperial Russia / ed. Edith Clowes, Samuel D. Kassow and James L. West. Princeton, 1991. - P. 361-363.

2. Абрамов С.Н. Гражданский процесс: учеб. для юрид. школ. М., 1946. -

С. 181.

3. Алексеевская Е.И. Законы развития судебной системы. М.: Юстицинформ. 2016. - 148 с.

4. Алексеевская Е.И. О концепции производства проверки вступивших в законную силу судебных актов в проекте единого ГПК РФ // Арбитражный и гражданский процесс. 2015. № 2. - С. 59-64.

5. Банченко-Любимова К.С. Пересмотр судебных решений в порядке надзора. М., 1959.

6. Богуславская С.М. Порядок пересмотра приговоров, вступивших в законную силу. М., 1941. - С. 24-56.

7. Борисова Е.А. Апелляция, кассация, надзор по гражданским делам. М.: Юр.Норма. 2016. - 352 с.

8. Бранденбургский Я. Почему мы упразднили Высший Судебный Контроль // ЕСЮ. 1923. № 3. - С. 58.

9. Виноградов Н.А., Педан С.А., Пиджаков А.Ю. Судебные реформы в России второй половины XIX - XX вв. (Историко-правовое исследование). СПб., 2005.

10. Вишневский Г.А. Единство судебного правоприменения как способ обеспечения верховенства права // http://ecsocman.hse.ru/data/2012/01/06/1270397099/2-2011-4.pdf (дата обращения: 07 апреля 2015 г.).

11. Голунский С.А., Карев Д.С. Учебник по судоустройству. М., 1939.

12. Ильин И.А. Наши задачи. М., 1992.

13. Кабанова Л.В. Система Советов послереволюционных лет и проблема централизации власти // Ярославский педагогический вестник. 2004. № 4. - С. 40-49.

14. Карев Д.С. Советское судоустройство. М., 1951.

15. Карр Э. История Советской России. Кн. 1. М., 1990. - С. 180.

16. Клейнман А.Ф. Советский гражданский процесс. М., 1954. - С. 313.

17. Коссов И.А. Окружные народные суды в судебной системе РСФСР (февраль - ноябрь 1918 г. // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. 2009. № 11. - С. 87-96.

18. Кропоткин П. Записки революционера. СПб., 2011.

19. Крыленко Н. Реформа судоустройства // ЕСЮ. 1922. № 37-38. - С. 36.

20. Крыленко Н.В. Судоустройство РСФСР. М., 1924. - С. 204.

21. Курский Д.И. Избранные речи и статьи. М., 1947. - С. 20.

22. Левандовский А.А. Побег с вертикали: Исторические очерки. Эссе. Воспоминания. М., 2005. - 456 с.

23. Ленин В.И. Государство и революция // Полн. собр. соч. Т. 33. М., 1969. -

С. 26.

24. Ленин В.И. Очередные задачи советской власти // Полн. собр. соч. Т. 36. М., 1974. - С. 197.

25. Ленин В.И. Резолюция заседания Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 25 октября 1917 г. // Полн. собр. соч. Т. 35. - С. 5.

26. Морщакова Т.Г. Верховенство права и конституционные основы единообразия судебного правоприменения // Верховенство права и проблемы его обеспечения в правоприменительной практике. М.: Статут, 2009. - 432 с.

27. Нерсесянц В.С. Советское государственно-правовое строительство: проблемы взаимосвязи истории и теории // Советское государство и право. 1988. № 8. -С. 5.

28. Осокина Г.Л. Гражданский процесс. Особенная часть. М., 2007. - 960 с.

29. Семенов В.М. Суд и правосудие в СССР. М., 1984.

30. Славин И. Наш кассационный суд // Материалы. Вып. 15. М., 1922. С. 27.

31. Славин И. Нужно ли сохранить Высший Судебный Контроль // ЕСЮ. 1922. № 34.

32. Стучка П. 13 лет борьбы за революционно-марксистскую теорию права: сб. статей. 1917-1930. М., 1931.

33. Стучка П. Мысли о нашем правосудии // ЕСЮ. 1923. № 14. - С. 813.

34. Стучка П. Мысли о нашем правосудии // ЕСЮ. 1923. № 14. - С. 813.

35. Сырых В.М. История государства и права России. Советский и современный период. М., 1999.

36. Терехова Л.А. Надзорное производство в гражданском процессе: проблемы развития и совершенствования. М., 2009.

37. Трубников П. Возникновение и развитие судебного надзора // Социалистическая законность. 1967. № 11. - С. 76-80.

38. Уортман Р.С. Властители и судии: Развитие правового сознания в императорской России. М., 2004. - 520 с.

39. Фархитдинов Я.Ф. Источники гражданского процессуального права. Казань, 1986.

40. Чистяков Н.Ф. Верховный суд СССР. М., 1977.

41. Шинд В.И. О судебном надзоре в первые годы советской власти (19171922 гг.) // Советское государство и право. 1957. № 3. С. 103.

42. Шрейдер А. Народный суд. М., 1918.