CC BY
100
ИСТОРИЯ
Актуальные проблемы истории России и её регионов
(до 1917 г.)
УДК 725(470.342):2-63
Е. В. Кустова
ВЯТСКИЙ УСПЕНСКИЙ ТРИФОНОВ МОНАСТЫРЬ В ПРИЗМЕ ЦЕРКОВНЫХ РЕФОРМ ПЕТРА I*
В статье дается характеристика реформ Петра I в отношении монашества, анализируются их цели и средства, а также реализация этих преобразований на примере Вятского Успенского Трифонова монастыря.
The author describes the church reforms of Peter I, analyzes their goals and means, and the realization of these reforms on the example of the Vyatka Assumption Trifon's Monastery.
Ключевые слова: Петр I, реформы, Вятский Успенский Трифонов монастырь, государственное и социальное служение.
Keywords: Peter I, reforms, Vyatka Assumption Trifon's Monastery, state and social service.
Петровские реформы положили начало 200-летнему Синодальному периоду в истории Церкви. Желая сосредоточить в своих руках всю полноту власти, Петр I решил подчинить Церковь государству. Главным идеологом церковной реформы в России и автором Духовного регламента стал епископ Феофан (Прокопович), получивший прекрасное западное образование и вобравший в себя опыт католическо-протестантской культуры [1].
Реформы были призваны не только изменить систему церковного управления, но и заложить новую систему ценностей русского общества, заимствованную у Запада вместе с техническими и бытовыми новшествами. В средневековой Руси идеалом человека был святой, а смыслом жизни - спасение души. Петр I сделал образцом для подражания человека светского - гражданина своего Отечества. Ценность любого человека с этого времени стала определяться пользой, которую он принес своей стране. По мысли царя, Церковь должна была заниматься не только и не столько духовным, сколько государственно-политическим служением [2]. В этих условиях ко* Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 13-11-43002.
© Кустова Е. В., 2012
ренным образом должна была измениться и жизнь монастырей.
Как известно, Петр I не любил монахов, называя их «тунеядцами», «ханжами» и «святошами». Являясь чрезвычайно деятельным человеком, он не принимал созерцательный образ жизни монашества. Он не видел практической пользы от монастырей в общественной и государственной жизни, особенно в условиях ведения тяжелой для страны Северной войны. Негативному отношению царя к монашеству способствовал и тот факт, что именно в этой среде он встретил наиболее серьезное сопротивление своим преобразованиям по западным образцам. Да и сам институт монашества царь-реформатор считал «отжившим» и непригодным для России, который необходим лишь для подготовки епископов. Поскольку возглавляющих Церковь архипастырей требовалось немного, соответственно, и постригов могло быть всего несколько десятков.
Однако указанные причины звучали слишком резко и не могли стать официальным обоснованием проводимых в стране преобразований. Поэтому Петр I использовал иную тактику. В монашестве в это время назревал серьезный кризис: далеко не везде соблюдались общежительные уставы и истинно монашеский образ жизни [3]. Царь использовал это и даже в официальных указах нарочито подчеркивал, что монахи -бездельники. Если древние монахи, по словам Петра, «сами себе трудолюбивыми своими руками пищу промышляли и, общежительно живяше, и многих нищих от своих рук питали, нынешние же монахи не токмо нищих питаше от трудов своих, но сами чуждыя труды поядаша, а начальные монахи (начальники. - Авт.) во многие роскоши впадоша» [4]. При этом царь отвергал традиционные представления о смысле монашеского бытия: «А что, говорят, молятся, то и все молятся... Что же прибыль обществу от сего? - вопрошал он. - Понеже большая часть бегут (в монастыри. - Авт.) от податей и от лености, дабы даром хлеб есть» [5].
Монастырская реформа должна была ликвидировать оппозицию, использовать монастырские вотчины и богатства для нужд государства, принудить монахов к выполнению государственных служб и повинностей и остановить моральное разложение монашества.
Какие конкретно шаги предпринял Петр I в отношении монастырей?
Русские обители были призваны служить государству, став общественными мастерскими и богадельнями. В условиях Северной войны, которая сделала многих солдат инвалидами, остро встал вопрос их дальнейшего существования. По указу Петра I при монастырях учреждались богадельни для увечных и престарелых солдат и офицеров, а позднее для сирот и больных, которые должны были содержаться на доходы государства [6]. Чтобы монахи не оставались «праздными», монастырям также предписывалось заводить «художества» (столярные и иконописные мастерские) и школы [7].
Петр также попытался получить для нужд войны немалые богатства монастырей. С этой целью в 1701 г. он произвел секуляризацию монастырских владений [8]. Однако Монастырский приказ со своим ограниченным штатом не мог охватить и упорядочить заброшенное и рассредоточенное по всем областям страны монастырское хозяйство. В этих условиях власть пошла на попятную и начала передавать бывшие монастырские владения их прежним владельцам на выгодных для себя условиях [9]. В 1720 г. Монастырский приказ был закрыт, а монастырские земли, которые не успели раздать, указано было вернуть прежним владельцам. Сбором доходов от монастырских владений ведала теперь Камер-коллегия [10].
Поскольку монастыри вместе с землями потеряли основные источники доходов, монахам, как и чиновникам, государство через Монастырский приказ стало выплачивать жалование. Расходы на содержание одного монаха в 1701 г. были определены в 10 руб. и 10 четвертей [11] зерна в год [12]. Вскоре эти нормы были сокращены вдвое, но и этого ограниченного пособия монастыри зачастую не получали. И даже когда основная часть вотчин была возвращена монастырям, значительная часть доходов с них по-прежнему поступала государству. Все значимые расходы монастырей были поставлены под контроль государства [13]. В столицу приходило много просьб о выдаче денег на ремонт обветшалых зданий и на поддержание обедневших монахов [14]. Однако Петра I подобное положение дел не смущало. Вводя свои новшества, он говорил: «Наши монахи зажирели. Врата к небеси - вера, пост и молитва. Я очищу им путь к раю хлебом и водою, а не стерлядями с вином» [15].
Чтобы еще больше сократить затраты на содержание монастырей, государь изгнал оттуда всех мирян - дьячков, певчих, келейников, детей и родственников монахов. Резко ограничивалось количество «слуг и служебников», которые работали в монастыре. За нарушение данного порядка настоятели и монахи ссылались в далекие
поморские монастыри или обрекались на заточение «в крепких местах невозвратно» [16].
С той же целью «экономии» Петр I ограничил круг лиц, которые могли поступить в монастырь. В первую очередь этой возможности он лишил тех, кто еще не отдал свой «долг служения» государству. Так, запрещалось принимать в монахи мужчин моложе 30 лет; состоящих в браке и имеющих несовершеннолетних детей; сыновей без разрешения родителей; должников. Крепостные крестьяне могли постригаться лишь с разрешения помещика; неграмотным дозволялось поступать в монастырь только с ведома царя или Синода [17]. Для военнослужащих и чиновников постриг вовсе был запрещен [18]. Нарушивших этот запрет следовало насильно расстригать и отправлять в солдаты.
Однако Петр I этим не удовлетворился и в 1723 г. издал указ о полном запрете постригать в монахи. Исключение было сделано для отставных солдат и инвалидов, которых разрешалось помещать на освободившиеся места. В 1725 г. было разрешено постригать также вдовствующих священников и диаконов. Всех же остальных позволялось постригать только по разрешению Синода [19].
Петр I нанес удар по монастырям не только как по хозяйственным центрам, но и центрам книжности и культуры. Причиной этого стал тот факт, что из среды образованного монашества нередко появлялись произведения с резкой критикой проводимых реформ. Чтобы обезоружить своих противников, царь запретил держать в кельях бумагу, чернила и перья. Писать можно было только в общей трапезе с разрешения или по поручению настоятеля [20].
Несмотря на многие негативные стороны монастырской реформы, были в ней и некоторые положительные моменты. Государственная власть издала ряд распоряжений по улучшению духовной жизни и внутреннему быту монастырей. В «Прибавлении к Духовному регламенту» содержалось требование о том, чтобы монастыри жили по общежительному уставу; запрещено было взимать плату за постриг. Ограничивалось общение монахов с миром. Настоятелям вменялось в обязанность вести учет братии. Выход из монастыря допускался лишь с дозволения настоятеля и на непродолжительное время. Жизнь в монастыре не должна была подвергаться расстройству из-за посещения знакомых или родственников иноков. Монахам разрешалось четыре раза в год посещать своих родственников или старцев в других монастырях, но каждый раз с дозволения настоятеля.
По монастырской реформе монахи были переписаны и закреплены за монастырями. Обычные в прежние времена переходы из одной оби-
тели в другую были строжайше запрещены. Монаху предоставлялась возможность только раз за всю жизнь совершить такой переход, и то лишь с письменного разрешения настоятеля. Все «шатающиеся» без особого разрешения монахи автоматически считались беглыми. Таковых указывалось ловить и «держати по смерть в оковах и трудех монастырских» [21]. Вообще по новым правилам в монастырях широко стало применяться строгое тюремное заключение и телесные наказания [22].
Какие последствия имели эти шаги правительства для вятских обителей и, в частности, для крупнейшего в крае Успенского Трифонова монастыря? Путь человека в монашество после запретительных законов Петра I усложнился. Чтобы поступить в монастырь, по Духовному регламенту крестьянину или мещанину необходимо было получить от сельского или городского общества «отпускное письмо», в котором горожане или селяне обязались взять на себя его налоговое бремя [23]. Обычно такие письма давались людям преклонных лет, имевшим тяжелые болезни, за которых обществу все равно приходилось платить подати вскладчину [24]. В результате в 1720-1730-е гг. средний возраст монахов в Трифоновом монастыре составлял 50-70 лет (в 1724 г. таковых было 87%). Возрастные ограничения на постриг (не менее 30 лет для мужчин) практически не нарушались [25].
Как повлияли реформы XVIII в. на численность, социальный состав и внутренний строй монашества? После петровских реформ оно переживало тяжелейшее время. В начале 1740-х гг. Синод пришел к заключению, что в монашеском чине «настоит ныне... умаление», и выразил опасение, что русское монашество находится на грани полного уничтожения [26]. Это хорошо видно по изменению численности русских обителей. С 1702 по 1724 г., когда петровские реформы еще набирали силу, братия Вятского Успенского монастыря сократилась со 128 до 99 человек, т. е. на 22,7%. Несмотря на законы 1723 и 1725 гг., запрещавшие постриг всех сословий за исключением отставных военных и вдового духовенства, многие русские обители вплоть до 1730-х гг. продолжали постригать в монашество. Так, в Трифоновом монастыре с 1723 по 1735 г. было пострижено в монашество не менее 32 человек из крестьян и мещан [27]. Духовные власти готовы были идти на нарушение законов ради поддержания численности монашества.
Строгий контроль над исполнением петровского указа был введен позднее. По указу Синода от 11 марта 1735 г. во всех монастырях на настоятелей, допустивших постриги «неуказных чинов», был наложен штраф в размере 10 руб. за каждого постриженного, а самих монашеству-
ющих расстригали и под караулом отправляли к местам их прежнего жительства [28]. К 1737 г. в Вятской епархии выявили 301 незаконнопостри-женного монаха, за которых следовало заплатить штраф 3010 руб. [29] Монахам Трифонова монастыря пришлось расстригать монашествующих, постриженных в противность указу 1723 г. в Орловском Спасском, Истобенском Троицком, Котельничском и Вятском Преображенском монастырях [30]. В последнем, например, только в 1736-1737 гг. было расстрижено 55 монахинь, что стало для многих потрясением [31].
Трагическим образом эти указы отразились также на судьбе архимандрита Слободского Кре-стовоздвиженского монастыря Никанора (Ями-нова). Находясь в 1723-1731 гг. в братии Успенского монастыря, он постриг по указанию настоятеля и архиерея в монашество «противу закона» 41 человека - иноков родной обители и послушниц Вятского Преображенского монастыря. В 1737 г., когда велось следственное дело о пострижении неуказных чинов, на него был возложен штраф (410 руб.), который он заплатить не смог (в то время годовое жалование настоятеля составляло 10 руб. в год). За «пострижение неуказных чинов в монахи и монахини и за не-платежем штрафных денег» он был лишен «начальства и священнослужения» и отправлен в Истобенский монастырь [32]. Остальные постригавшие к этому времени скончались.
Строгий контроль за постригами со стороны епархиальных властей и лишение настоятелей права самостоятельно проводить постриг привели к резкому сокращению численности монашества [33]. Обычно сухой язык цифр здесь очень красноречив. В Успенском монастыре с 1724 по 1739 г. численность братии упала с 99 до 25 человек, т. е. за 15 лет она сократилась в 4 раза. Временное увеличение до 37-39 человек братии наблюдалось лишь в 1740-1750-е гг., после того как по указу Синода от 7 марта 1741 г. было разрешено постригать всех желающих: помимо священно- и церковнослужителей - мещан и крестьян с отпускным письмом, разночинцев [34] с паспортами, «делами не обязанных» [35]. Однако после введения штатов в 1764 г., которые пытался ввести еще Петр I, численность монастырей катастрофически упала [36]. По штату в Успенском Трифоновом монастыре разрешалось иметь 17 человек братии (с 1797 г. - 22), Вятском и Слободском женских монастырях - 17, Исто-бенском Троицком, Орловском Спасском и Слободском Крестовоздвиженском - по 12 [37].
Но с учетом послушников и вдового духовенства, которых переводили на монашеские вакансии, чтобы платить им жалование, монахов в монастыре почти не осталось. В 1780-1790-е гг. в Трифоновой обители было только 7-9 монаше-
ствующих и несколько бельцов. Таким образом, за XVIII столетие численность братии Успенского монастыря сократилась на 95%. Для сравнения: к 1780 г. во всех вятских монастырях и архиерейском доме оставалось всего 80 монашествующих, в числе которых находились бельцы из духовенства, которые еще только готовились принять постриг [38].
Вместе с численностью изменился и социальный состав монашества. В вятских монастырях в 1724 и 1735 гг. по указанию Синода были проведены переписи братии. Они свидетельствуют о том, что до начала проведения петровских реформ в монашестве были представлены все социальные группы. Если взять для примера Трифонов монастырь, это были выходцы из крестьянства (40-50%), мещанства (10-25%), духовенства (ок. 35%) [39]. Практически не было только «служилых» сословий - солдат и чиновников (12 человека) [40].
При пострижении ни для какой социальной группы не делалось ограничений, даже для престарелых и больных нищих [41]. Примечательно, что после петровских указов подобных примеров в истории монастыря не встречалось. Более того, при монастыре в 1724 г. упоминается две больницы, в которых из 99 человек братии содержалось 29 монахов [42]. При этом в 1735 г. даже само слово «больница» не упоминалось: когда началось активное распределение солдат-инвалидов по монастырям, о подобных вещах предпочитали не говорить.
Таким образом, до закона 1723 г. (а в реальности - до 1735 г.) все категории населения имели практически равные возможности принять монашество, хотя и в силу большого количества крестьянства среди населения оно преобладало среди братии.
К середине XVIII в., когда государство стало жестко контролировать проведение законов о монашестве в жизнь, картина кардинально изменилась. В мужских монастырях приоритет среди братии получили представители вдового духовенства. Выйдя за штат, они не получали доходов ни из храма, ни от казны, оставаясь на содержании своих детей. Чтобы вдовые священнослужители «праздно не шатались», а в монастырях для служения были иеромонахи, духовное начальство настаивало на их помещении в обители [43]. При этом далеко не для каждого этот путь был желанным. После появления на Вятке духовной школы охотно стали брать в монастырь и семинаристов, которые, будучи образованными людьми, могли исполнять в монастыре высшие должности, в первую очередь казначея и келаря. Для самих семинаристов это был путь быстрой духовной карьеры. Из мирян реальный шанс получить монашество имели от-
ставные военные, которые, правда, редко им пользовались.
Совсем немного в монастыре стало крестьян и посадских - тех, кто, наверное, наиболее искренне и осознанно избирал монашеский путь. В 1702 г. простых монахов, выходцев из крестьянства и мещанства, в Успенском монастыре было 90% [44]. К 1740-м гг. численность простых монахов сократилась до 50-70%, а после введения штатов в 1764 г., как правило, их было не более 20% (1-3 человека, в некоторые годы - ни одного). Эти цифры наглядно показывают, что путь в монастырь для податных сословий если и не был совсем закрыт, то стал крайне сложен [45].
Русскому правительству удалось реализовать на практике идею Петра I о резком сокращении численности монашества и провести жесткий социальный отбор принимающих постриг. Значительно сократив возможность пострига для мирян, государство поставило монастыри на грань закрытия.
Более того, Петром I в феврале 1724 г. было указано «малобратственные монастыри и пустыни. вовсе упразднить». Так, в 1724 г. в Слободской Богоявленский монастырь были переведены монахи Верховятского Екатерининского монастыря, в Подгородный Богословский - из Раиф-ской пустыни, Куринского Архангельского и Троицкого Холуницкого монастырей, в Котельнич-ский Предтеченский монастырь - из Введенского Закобрского и Куринского монастырей. Что касается пермских обителей, входивших тогда в ту же епархию, к Соликамскому Троицкому была присоединена Кайская Успенская пустынь, к Шерьинской Одигитриевой пустыни - Чусовская, Оханская и Верхъязвенская Успенские пустыни. После смерти Петра I лишь один монастырь удалось возродить: упраздненный в 1725 г. Троицкий Истобенский монастырь, монахов которого перевели в Спасо-Орловский монастырь, в 1727 г. вновь стал действующим [46]. Также было ликвидировано и большинство женских монастырей.
В тех монастырях, которые сохранились, уменьшение численности братии отразилось на богослужениях. Службы в монастырях обычно совершались ежедневно. Однако иеромонахов и иеродиаконов для совершения служения не хватало. Так, в достаточно благополучном 1724 г. в Слободском Богоявленском монастыре на 62 человека братии приходилось только 3 иеромонаха и не было ни одного иеродиакона, в Верхоче-пецком Крестовоздвиженском монастыре - на 30 человек братии 2 иеромонаха и 1 иеродиакон. Что же касается пустыней, то некоторые из них вообще не имели служащих монахов, поэтому не вполне ясно, как вообще там совершались богослужения. В то же время в Успенском монастыре на 99 человек братии приходилось 19 иеромона-
хов и 6 иеродиаконов [47]. В 1739 г. в 16 монастырях Вятской и Великопермской епархии в храмах было 35 престолов, но только у 12 совершались службы, поскольку на все монастыри приходилось 20 иеромонахов и 8 иеродиаконов [48]. Поскольку положение в Успенском монастыре было лучше, чем в других обителях (в 1739 г. здесь находилось 5 иеромонахов и 3 иеродиакона [49]), монахов отсюда нередко переводили в другие монастыри (с 1710 по 1744 г. перевели не менее 25 иеромонахов и иеродиаконов) [50].
Сокращение численности монашества повлияло и на духовную жизнь. Ограничение для поступления в монашество привело к исчезновению традиций старчества - духовного руководства. Хотя новопостриженные и должны были передаваться на определенный срок опытному старцу, в реальности таковых почти не встречалось. Некому стало передавать духовный опыт, в результате среди иноков стал пропадать интерес к внутреннему самосовершенствованию, «внутреннему деланию». Отсутствие опытных наставников, искреннего интереса к монастырской жизни наряду с редкой исповедью (4 раза в год) создавало немало проблем в духовной жизни.
Что касается указаний Петра I о создании архиерейских школ и содержании их на средства монастырей, они были исполнены уже после его смерти. Духовным регламентом было предписано обителям выделять на содержание духовных школ 20-ю долю урожая хлеба. Правда, из всех вятских монастырей только Успенский Трифонов содержал семинаристов и предоставлял им свои помещения с 1744 по 1794-1795 гг. Другие обители не могли оказывать помощь духовному образованию по причине своей отдаленности или крайней бедности [51]. Нахождение Вятской семинарии в стенах Трифонова монастыря в XVIII в. привело к тому, что многие ее выпускники приняли монашество и не менее десяти из них стали настоятелями вятских обителей [52].
Подчинение Церкви государству привело к тому, что с начала XVIII в. вятские монастыри стали активно использоваться правительством в качестве мест для ссылки и заключения. Например, в Трифоновом монастыре в 1722-1728 гг. находился греческий игумен Дионисий, ставший невольным заложником российской бюрократической системы [53]. В дальнейшем в обители стали посылать для отбытия церковной епити-мии духовных и светских лиц за нравственные проступки [54].
Что же касается социального служения, в вятских монастырях были «больничные монахи», однако больниц в современном их понимании не было: немощные старцы освобождались от послушаний и служения, но их лечением и уходом за ними фактически никто не занимался. В 1702 г. на
128 человек братии приходился 41 больничный монах, в 1724 г. на 99 человек братии - 30 больничных [55].
Особой повинностью русских обителей, начиная с эпохи Петра I, стало содержание в ней отставных военных. Создавая армию, царь прагматично решил проблему воинов-инвалидов, множество которых появилось в результате Северной войны. Отставные военные, по мысли царя, должны были со временем заменить монахов в монастыре. В 1723 г. царь повелел «впредь никого не постригать, а сколько из обретающегося ныне числа оных будет монахов и монахинь будет убывать, о том в Синод рапортовать помесячно, и на те убылые места определять отставных солдат» [56]. Через год вышел царский указ «О звании монашеском; об определении в монастыри отставных солдат и об учреждении семинарии и госпиталей». Он указывал расписать отставных солдат-инвалидов по монастырям, устроить там госпитали. На одного монаха должно было приходиться два-четыре солдата, в зависимости от тяжести их заболеваний. При этом служащим монахам было указано своих келий не иметь, а жить в чуланах в тех же больницах [57].
Успенский Трифонов монастырь как крупнейший на Вятке взял на себя основную тяжесть по несению этой повинности. Военные начали прибывать в монастырь с 1725 г. Первоначально было прислано на пропитание 10 отставных солдат. К 1764 г. их число возросло до 166 человек, не считая 11, бывших в отлучке. Монастырь должен был содержать военных, выдавая им денежное жалование и хлебное довольствие. Повинность для монастыря была очень тяжелой. Во всех вятских монастырях в 1745 г. содержалось 48 человек, на которых тратилось 488 руб., не считая ржи и овсяной крупы. Из них основную сумму (303 руб. 72 коп.) платил военным Успенский монастырь. А в 1764 г. на 166 военных в год он расходовал 1035 руб. 22 коп. и 669 четвертей зерна [58].
Что же касается мастерских, они в вятских монастырях созданы не были. Только в женских обителях, не имевших земельных владений, по традиции занимались рукоделием, которое давало им пропитание в дополнение к скудным казенным суммам [59].
Церковная политика Петра I вызвала серьезные финансовые трудности в жизни монастырей. В 1705 г. царем была определена фиксированная сумма в 335 руб. 50 коп. для отсылки в Монастырский приказ [60], которая сохранялась практически неизменной вплоть до секуляризации 1764 г. От режима «крайней экономии» вятские монастыри быстро стали приходить во «всеко-нечную скудость». Поначалу удавалось выжить
за счет старых запасов, а также выгодной покупки продуктов и материалов на рынке. Но через несколько лет обители оказались в бедственном положении. Даже настоятель богатейшего в крае Трифонова монастыря вынужден был сообщить царю, что «они имеют многое недостаточно, и скудость, и наготу, и слуги их за малость определения. в платеже окладных денег обнищали и одолжали, а на церквах Божьих и на всяком монастырском здании кровли и ограда и через ров мосты погнили и обвалились, и в братц-ких кельях печи разгорели и ветхи, и колокольня связная на столбах погнила, стоит на подпорах, а вновь строить и старого починивать нечем» [61]. Выживали за счет угодий, если они были, а также добровольных вкладов [62]. Кроме того, чтобы государство не уменьшило суммы на содержание обители, монастырские власти порой скрывали реальные цифры численности братии и работников [63].
Не меньшие проблемы при Петре I возникли в вопросах благоустройства монастырей, поскольку без ведома Монастырского приказа, а затем Синода монастыри не имели права тратить средства на строительные и ремонтные работы. Государь всеми силами старался урезать монастырские доходы [64], а каменщиков со всей страны согнать на постройку новой столицы. В декабре 1710 г. он повелел «взять с Сибирской губернии [65] с посадов и уездов к адмиралтейству и к городовым делам мастеровых людей и выслать их в Санкт-Петербург на вечное житье с женами и детьми... И по тому Нашему Именному указу выслать с Вятки... 50 каменщиков... вместе с провожатыми, с круговою друг по другу порукою, чтобы они, дорогой едучи, не разбежались». В довершение всему царским указом от 9 октября 1714 г. повсеместно было запрещено любое каменное строение (запрет действовал до 3 февраля 1729 г.) [66]. Тем самым каменное зодчество в провинции должно было приостановиться на неопределенный срок.
Но несмотря на запрет в 1710-1720-е гг. возводятся новые каменные постройки Успенского Трифонова монастыря. Между 1711 и 1717 г. были выстроены в камне колокольня и больничная церковь Афанасия и Кирилла Александрийских. Около 1727 г. была построена в камне Благовещенская церковь [67]. Помимо храмов в монастыре воздвигаются обширные жилые помещения. Около 1719 г. с западной стороны от надвратной церкви, на месте деревянных настоятельских и казначейских келий были выстроены каменные двухэтажные палаты - «кельи архимандричьи да казенные каменные». К 1725 г. появились первые каменные братские кельи у алтаря надвратной церкви. Позднее они были продолжены по северной стороне соборной площади, образовав
обширный братский корпус [68]. Правда, другие вятские монастыри не имели финансовых возможностей для возведения каменных построек.
Петр I планировал кардинальные преобразования в отношении монашества. Предложенные им реформы хотя и не были реализованы в полном объеме при его жизни, но были продолжены последующими за ним правителями и доведены до логического завершения. Петровские реформы потрясли весь монастырский строй. Хотя они и имели одной из задач улучшение духовной жизни монашества, но реально не способствовали этому. В результате проводимых преобразований монашество во многом утратило свой авторитет как в обществе, так и в лице государства. Монастыри обезлюдели, была прервана живая традиция духовной преемственности разных поколений.
Реформы Петра I и его последователей поставили монашество на грань выживания. В этих условиях настоятелям приходилось лавировать между государственно-церковным законодательством, монастырскими уставами и правилами св. отцов, пытаясь найти «золотую середину» между потребностями монастыря и санкциями за неисполнение тех или иных узаконений [69].
Лишь в конце XVIII в. Павел I принципиально изменил отношение государства по отношению к монастырям, предоставив им различные льготы, увеличив финансирование и вернув им некоторые угодья [70]. Новое XIX столетие было призвано возродить в России не только хозяйственную жизнь русских обителей, но и сам монашеский дух, во многом утраченный в предыдущий период.
Примечания
1. Анисимов Е. Время Петровских реформ. Л., 1989. С. 331.
2. Русское православие: вехи истории / науч. ред. А. И. Клибанов. М., 1989. С. 245.
3. Анисимов Е. Указ. соч. С. 342-343, 351.
4. Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое (далее - ПСЗ-1). Т. 4. № 1886.
5. ПСЗ-1. Т. 7. № 4450.
6. ПСЗ-1. Т. 4. № 1886; Т. 7. № 4151; № 4450.
7. ПСЗ-1. Т. 6. № 4022.
8. ПСЗ-1. Т. 4. № 1886.
9. Карташов А. В. Очерки по истории Русской Церкви. М., 2000. Т. 2. С. 623-624.
10. ПСЗ-1. Т. 6. № 3659.
11. С конца XVII в. «московская четверть» составляла 131,04 кг.
12. ПСЗ-1. Т. 4. № 1886.
13. ПСЗ-1. Т. 7. № 4151.
14. Русское православие: вехи истории ... С. 236237.
15. Цит. по: Павленко Н. И. Петр Великий. М., 1990. С. 492.
16. ПСЗ-1. Т. 4. № 1834; № 1886; № 1948.
17. Подобные ограничения не были новшеством. По церковным правилам с давних пор в монастырь не
разрешалось брать крепостного (холопа) без воли его господина; тех, кто не уплатил подати; состоящих в браке принимать только по взаимному согласию, а малолетних и незамужних - с согласия родителей.
18. ПСЗ-I. Т. 6. № 4022.
19. ПСЗ-I. Т. 7. № 4151; № 4672.
20. ПСЗ-I. Т. 4. № 1834; Т. 6. № 4022; Аниси-мовЕ. Указ. соч. С. 342-343.
21. ПСЗ-I. Т. 6. № 4022.
22. Русское православие: вехи истории ... С. 240.
23. Государственный архив Кировской области (далее - ГАКО). Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 315-316, 318-318об. и др.
24. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 386. Л. 1-2.
25. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 6. Л. 37-60.
26. Онуфрий (Маханов), иерод. Игумен Назарий -отец русского монашества // Русский инок. 2003. № 9 (172). URL: http://www.russian-inok.org/page.php?page= way2&dir=way&month=0503 (дата обращения: 12.04.2011).
ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 45. Л. 6об. - 15, 115.
27. Нечаева М. Ю. Уральское монашество XVIII века: нормы и практика пострига // Религия и церковь в Сибири. Вып. 8. Тюмень, 1995. С. 25-26. URL: http://atlasch. narod.ru/ (дата обращения: 21.10.2010).
28. Российский государственный исторический архив (далее - РГИА). Ф. 796. Оп. 15. Д. 350. Л. 744. Цифра была одной из самых больших в России.
29. ГАКО. Ф. 237. Оп. 74. Д. 51. Л. 1-2об., 25-26об., 30.
30. Мохова Г. А. Хлыновский Преображенский девичий монастырь в XVII - первой половине XVIII вв. // Православие на Вятской земле: м-лы регион. конф. Вятка, 2007. С. 119.
31. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 307. Л. 3; Ф. 237. Оп. 2. Д. 3. Л. 120; Д. 7. Л. 155; Оп. 81. Д. 41. Л. 91, 119; Д. 45. Л. 7об., 9, 10об. -14об.; Д. 140. Л. 1-1 об, 3, 7; Строев П. М. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви. СПб., 1877. С. 804.
32. Нечаева М. Ю. Уральское монашество XVIII века... С. 28.
33. Под разночинцами понимались чиновники, служащие и пр.
34. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 336. Л. 3-3об.
35. ПСЗ-I. Т. 15. № 11332, 11441, 11481; Т. 16. № 12060.
36. ГАКО. Ф. 237. Оп. 74. Д. 253. Л. 8, 11об.; Оп. 85. Д. 17. Обложка; Ф. 247. Оп. 1. Д. 65. Л. 2.
37. ГАКО. Ф. 237. Оп. 85. Д. 17. Обложка.
38. Высчитано по: ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 6, 45.
39. В этом было существенное отличие вятских монастырей от уральских и сибирских (См., напр.: Нечаева М. Ю. Уральское монашество XVIII века. С. 24-25).
40. Российский государственный архив древний актов (далее - РГАДА). Ф. 1209. Оп. 1. Д. 1098. Л. 68об., 117; ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 6. Л. 45об., 54об., 56об., 58, 60; Д. 45. Л. 10, 14об.
41. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 6. Л. 53-60.
42. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 1. Л. 119об.; Оп. 2. Д. 14. Л. 245.
43. РГАДА. Ф. 237. Оп. 1. Д. 55. Л. 292-293об.
44. В женских монастырях и после петровских указов социальный состав мало изменился. Так, в 1735 г. в Преображенском женском монастыре г. Хлы-
нова (Вятки) из 84 монахинь 41 вышли из крестьянства, 24 - из посадского населения и только 7 - из духовного сословия (Мохова Г. А. Указ. соч. С. 118).
45. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 5. Л. 25-119; Очерки истории Вятской епархии (1657-2007). Киров (Вятка), 2007. С. 89.
46. Подробнее см.: ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 5.
47. Титлинов А. Правительство императрицы Анны Иоанновны в его отношениях к делам православной церкви. Вильна, 1905. С. 300.
48. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 335. Л. 1-2; Д. 338. Л. 1 и др.
49. В том числе с 1710 по 1724 г. переведены 15 человек из Успенского монастыря, и вновь, с некоторым перерывом, с 1739 по 1744 г. - 10 человек (ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 5. Л. 26об., 38, 45об., 51об. - 52, 57об. - 58, 80, 112об., 117об.; Д. 157. Л. 1-2).
50. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 589; Оп. 2. Д. 6. Л. 494; Д. 12. Л. 716; Оп. 84. Д. 351. Л. 1, 7, 8 и др.
52. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 162. Л. 6об.; Д. 283. Л. 32-32об.; Д. 307. Л. 4; Д. 353. Л. 103, 128об., 140об.; Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 275-275об., 326, 412, 420, 484, 574; Оп. 2. Д. 13. Л. 206-206об., 212-213об.; Оп. 2. Д. 20а. Л. 426об., 434об., 485, 576; Оп. 74. Д. 771. Л. 12; Оп. 76. Д. 192. Л. 9; Ф. 247. Оп. 1. Д. 18. Л. 378; Строев П. М. Указ. соч. Стб. 804; Верещагин А. Слободской Крестовоздвиженский архимандрит Иона Шестаков // Труды Вятской ученой архивной комиссии (далее - ТВУАК). 1907. Вып. 1. Отд. 3. С. 68-70; Очерки истории ... С. 120.
53. Описание документов и дел, хранящихся в архиве Священного Правительствующего Синода. Т. 2. Ч. 1. (1722). СПб., 1879. С. 89-94. Подробнее см.: РГИА. Ф. 796. Оп. 2. Д. 73.
54. Подсчитано по: ГАКО. Ф. 247. Оп. 1. Д. 14. Л. 1-67об., 139-142об.
55. РГАДА. Ф. 237. Оп. 1. Д. 55. Л. 291об.-293; ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 12. Л. 649; Оп. 81. Д. 6. Л. 46, 48, 53-60.
56. ПСЗ-1. Т. 7. № 4151.
57. ПСЗ-1. Т. 7. № 4450.
58. Вятка. Материалы к истории города. М., 1887. С. 253, 260, 304-305; ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 3. Л. 286об., 367, 410; Оп. 2. Д. 11. Л. 319об.; Оп. 74. Д. 27. Л. 29об.; Д. 78. Л. 26-28, 50об. -51, 54об.
59. Мохова Г. А. Указ. соч. С. 118.
60. Челобитная Вятского мужского монастыря (1711 г.) // ТВУАК. 1912. Вып. 1-2. Отд. 2. С. 215.
61. Там же. С. 213-214.
62. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 15. Л. 119.
63. Верещагин А. С. Эпизоды из жизни основателя Вятской семинарии. Вып. 2. Вятка, 1902. С. 170.
64. ПСЗ-1. Т. 7. № 4151 и др.
65. В это время Вятская провинция относилась к Сибирской губернии с центром в г. Тобольске.
66. Тинский А. Г., Шуклин А. К. Архитектурный ансамбль Соборной площади Успенского Трифонова монастыря. XVII-XIX вв. // Энциклопедия земли Вятской. Т. 5. Архитектура. Киров, 1995. С. 223.
67. РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Д. 1098. Л. 94об.; Вятка. Материалы ... С. 213, 249; Тинский А. Г., Шуклин А. К. Указ. соч. С. 223.
68. ГАКО. Ф. 237. Оп. 74. Д. 27. Л. 25; Д. 398. Л. 16; Тинский А. Г., Шуклин А. К. Указ. соч. С. 219.
69. Нечаева М. Ю. Уральское монашество ... С. 22.
70. ПСЗ-1. Т. 24. № 18273.
