CC BY
95
Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви.
2016. Вып. 3 (70). С. 35-54
Нечаева Марина Юрьевна, канд. ист. наук, г. Екатеринбург, Институт истории и археологии УрО РАН, ст. научный сотрудник сектора методологии и историографии atlasch@narod.ru
«Монашества лишить
и... разослать... на прежние жилища»* М. Ю. Нечаева
В статье рассматривается законодательная база и практика проведения в 30-е гг. XVIII в. следствий о постриженных в монашество после запретительных указов 20-х гг. На основе проведенного анализа установлено, что запретительные нормы социального, возрастного и образовательного характера глубоко противоречили сложившимся традициям формирования православного монашества в России. Именно в этом была причина их массового неисполнения. Только следствия 30-х гг. XVIII в. и последовавшие за ними жесткие меры расстрижения в мирское состояние, штрафования, публичного наказания и ссылки, а также созданный механизм отчетности и контроля за постригом заставили монастыри выполнять указы. Реализация ограничений на постриг привела к резкому сокращению численности монашества, ставившему монастыри на грань выживания. Таким образом, именно следствия 30-х гг. стали принципиально важной вехой реализации секуляризационной реформы относительно российских православных монастырей.
В истории российского православного монашества синодального периода обычно выделяют два ключевых момента, подорвавших статус монастырей, — это запреты на постриг 20-х гг. XVIII в. и секуляризацию 1764 г. Однако детальный анализ показывает, что картина была сложнее.
В 1721 г. был издан программный документ церковных реформ всего синодального периода — Духовный Регламент (с Прибавлением к нему от 22 мая 1722 г., который, в частности, подробно излагал план изменения иноческой жизни)1. В нем содержался целый ряд ограничений для желающих принять постриг:
1. Социальные ограничения: наличие официальных увольнительных документов, подтверждающих свободу претендента от налоговых, вотчинных и служебных обязанностей. Постриг состоящих на государственной службе был разрешен только при наличии у них отпускных документов от непосредственных властей. Постриг зависимых крестьян при наличии отпускных писем от владельцев. Состоявшие в браке могли принять постриг либо по взаимному со-
* Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 15-0100191.
1 ПСЗ РИ. Т. VI. № 4022. О монахах, п. 2-9.
гласию супругов одновременно уйти в монастырь, либо после развода (на что требовалось согласие Синода), причем особо внимательно следовало рассматривать наличие детей, нуждающихся в родительском участии.
2. Возрастные ограничения: для мужчин — не менее 30 лет, для женщин — не менее 60 лет вдовам, не менее 50 девицам. Мотивировались возрастные ограничения требованием сознательного решения о принятии пострига.
3. Образовательный ценз: для крестьян, желающих пострига, кроме отпускных писем от владельцев, требовалась также грамотность (неграмотных можно было постригать только по именному указу и синодальному определению).
В целях контроля за выполнением запрещалось принимать в монахи человека, пришедшего из другой епархии и «людем честным неизвестного».
Согласно Регламенту, обязателен был трехлетний искус перед постригом, дабы удостовериться в стойкости намерения к монашеству.
В целом, Духовный Регламент следовал церковной традиции, не привнося почти ничего нового. В христианстве всегда существовал целый ряд социальных и возрастных ограничений на постриг, а также регламентация самой процедуры пострижения2. Многовековой традицией был трехлетний искус, смысл которого был в приучении к особенностям монашеского образа жизни, в испытании готовности послушника нести иноческие обеты.
Если нормы Духовного Регламента в целом не противоречили церковному праву, хотя и акцентировались на наиболее строгих из тех, что были освящены авторитетом отцов Церкви и церковных соборов, то последовавшие за Регламентом указы, налагавшие полный запрет на постриг для определенных социальных групп, не имели за собой традиционного обоснования. 28 января 1723 г. был издан именной указ, запрещавший впредь до указа постриг в монашество всех, кого бы то ни было3. Некоторые послабления были сделаны позднее только для вдового духовенства (указ 3 марта 1725 г.4) и для отставных военных (указ 2/9 июля 1729 г.5). Соблюдение норм Духовного Регламента оставалось незыблемым требованием и для них. Эти указы вводились как меры временные, на период разработки штатов монастырей.
В 1722—1724 гг. была проведена перепись монашества по всем православным монастырям России. Сохранившиеся по ряду монастырей ведомости показывают, что наличный состав монашествующих в массе своей был крестьянского происхождения. Так, например, на Урале, в Далматовских монастырях — мужском Успенском и женском Введенском — среди монахов и монахинь выходцы из крестьянства составляли соответственно 64 и 52 %. Отставные военные не фиксировались, в целом из семей служилых было 15 % монахов и 19 % монахинь. Также не фиксировалось вдовое духовенство, но из семей священнослужителей было 5 % монахов и 6 % монахинь. 17 % монахов приняли постриг ранее 30 лет, среди
2 См.: Ивановский В. Русское законодательство XVIII и XIX вв. в своих постановлениях относительно монашествующих лиц и монастырей: Опыт историко-канонического исследования. Харьков, 1905. С. 5—29.
3 ПСЗ РИ. Т. VII. № 4151.
4 Там же. № 4672.
5 ПСПиР. Т. VI. № 2237; ПСЗ РИ. Т. VIII. № 5435.
монахинь — 72 % приняли постриг ранее 50 лет. Все проживавшие в мужском и женском монастырях постриг приняли в этих же обителях. Подавляющее большинство монахинь (93 %) до ухода в монастырь проживали в пределах Тобольской епархии, в мужском монастыре аналогичный показатель составлял 68 %.
Судить об уровне образования по данным 1722 г. сложно, хотя эти сведения тоже требовалось представить. В мужском монастыре только относительно монаха Авраамия (в миру Андрея) Карамышева указано, что он «русскому и польскому и латинскому языкам учен» (из 41 монаха), а в женском 7 монахинь (в том числе две крестьянского происхождения) были учены «книжному писанию» (из 75). Если считать, что остальные, чья грамотность не отмечена, были неграмотными, то таковых было подавляющее большинство6.
Наличный состав монашествующих в мужском и женском монастырях был сформирован в явном противоречии с нормами Духовного Регламента и последующих более жестких запретительных указов. Конечно, закон обратной силы не имел, но по мере естественной убыли монашествующих пополнять состав насельников с соблюдением новых требований было бы крайне сложно.
Однако механизма контроля за исполнением предписаний создано не было: в Регламенте и указах содержались только грозные предостережения епархиальным архиереям и монастырским властям о соблюдении требований. И в следующий раз информацию о составе монашествующих из монастырей затребовали только через десять лет — в 1732 г., когда указом от 9 сентября было предписано составить новую ведомость, в которую вписать всех наличных монашествующих, кроме тех, кто временно пребывает в обители с официальным паспортом от своего монастырского начальства. Указ был мотивирован заботами об улучшении иночества, в частности борьбой с беглыми монахами, в которых видели явный ущерб образу жизни и авторитету монашества. Настоятелей призывали внести в ведомости всех, не угрожая никакими карами7.
Возможно, поводом к изданию указа послужил какой-то прецедент, выявивший несоблюдение ограничений в монастырях. Например, Тобольский архиерейский дом еще в 1731 г. затребовал от настоятеля Далматовского монастыря архимандрита Сильвестра сведения об умерших и постриженных им монахах со времени вступления в настоятельскую должность в Далматове (с 17 ноября 1730 г. до 16 декабря 1731 г.) с указанием их происхождения8. Сильвестр проинформировал о 20 проведенных им постригах в этот период (13 — монахов, 7 — монахинь). Среди них было двое подавшихся в бега монахов (Игнатий и Кор-нилий), которые даже сняли «чернеческие плащи», но потом покаялись и снова были пострижены Сильвестром в монашество. Остальные монахи, указанные Сильвестром, были из числа «обывателей» Далматовского монастыря (социальное происхождение монахинь указано только у трех из семи). Из всей этой информации Тобольский архиерейский дом заинтересовали только сведения о двух постриженных беглых.
6 ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 176. Л. 1-10 об.
7 ПСЗ РИ. Т. VIII. № 6177; ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 155. Л. 14-33 об.
8 ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 151. Л. 37-37 об.
Однако центральные власти вознамерились привести реальность в соответствие предписаниям. 28 января 1733 г. архиепископ Феофан Прокопович объявил Синоду, что накануне императрица Анна Иоанновна именным указом повелела «прилежно везде испытать, кроме тех чинов людей, каковых указами блаженный памяти их императорских величеств велено, не постригали ли где в монахи и в монахини без указу». Вероятно, содержание этого указа было подсказано императрице Феофаном, формулировавшим еще положения Духовного Регламента9.
После наведения справок в синодальной канцелярии указ императрицы 19 февраля 1733 г. был разослан Синодом по всем епархиальным и ставропигиаль-ным монастырям, требуя «с самым крайним прилежанием и осмотрением исследовать, без всякия лжи и утайки: не имеются-ль где постриженных монахов и монахинь, кроме священного чина и солдатства, из других чинов»10.
В монастырях начались следствия. Вновь были подняты табеля монашествующих 1722 г., сравнены с ведомостями 1732 г., составлены реестры умерших за это время, вновь постриженных11. Нарушения были массовые и повсеместные, наказание — жестоким и нелицеприятным.
Наиболее отличившимся из епархиальных архиереев в наказании виновных стал архиепископ Нижегородский Питирим. Когда в августе 1733 г. настоятель одного из монастырей епархии — Макариевского Желтоводского — архимандрит Исаия сообщил архиерею о том, что он постриг 30 человек и просил «о том консистории его преосвященства не следовать, и до прибытия его преосвященства в Нижней ни в чем того монастыря не ведать», надеясь, вероятно, лично объяснить Питириму все обстоятельства, тот, «видя такую оного архимандрита бессовестную дерзость и великое указов и Духовного Регламента презрение», дал указ консистории вызвать и допросить Исаию и послать «до указу» в Нижегородский Печерский монастырь, отстранив от настоятельства, а также допросить новопостриженных и братию монастыря относительно того, «со общего ли их совета, или без их совета оной архимандрит тех людей постригал».
Исаия подтвердил, что постриг 30 человек «без указу и без трилетного искушения»: в 1729 г. — двоих, в 1730 г. — пятерых, в 1731 г. — троих, в 1732 г. — пятерых, в 1733 г. — 14 человек. По социальному статусу картина была следующая:
«из крестьян своих» 14 чел.
«из чужих посторонних крестьян» 5
из церковников Нижегородской епархии 3
из отставных солдат 2
из церковников Суздальской епархии 1
из посадских 1
из подьячих 1
9 См.: Титлинов Б. В. Правительство императрицы Анны Иоанновны в его отношениях к делам Православной Церкви. Вильна, 1905. С. 282—283; Чистович И. А. Феофан Прокопович и его время. СПб., 1868. С. 516.
10 ПСПиР. Т. ^П. № 2689.
11 РГИА. Ф. 796. Оп. 15. Д. 350; ПСПиР. Т. VIII. № 2782; ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 167. Л. 2627, 44-54 об.
из польской нации новокрещеный (из мордвы)
1 1
Вероятно, архимандрит Исаия полагал, что некоторых он имеет право постригать: больше всего было «своих крестьян», которым не требовались увольнительные свидетельства от других владельцев. Но и среди них оказалось много неграмотных, которых постригать запрещал Духовный Регламент даже при наличии отпускных документов12.
Самовольными постригами прегрешения Исаии не заканчивались: он еще принял 22 беглых монахов «без указов и без правилных пашепортов» (14 — из своей Нижегородской епархии, 5 человек — из Синодальной области, двоих — из Казанской епархии и одного из Вологодской).
Даже в условиях следствия братия не отреклась от своего настоятеля и «из братства некоторые сказали: что де они их постригать архимандриту приговорили», разделив с ним ответственность и наказания.
Архиепископ Питирим, один из немногих среди высшего православного духовенства приверженец реформ Петра I, полагал наказать и Исаию, и братию, и постриженных им со всей строгостью. Он предлагал Синоду Исаию «архиман-дричества и священнического действа вовсе лишить, и впредь ни в какое достоинство не производить; а быть ему, Исаию, простым чернецом в том же Жел-товодском монастыре, или в ином в хлебной работе, до кончины своего живота». Братии он полагал учинить «нещадное» наказание шелепами, «дабы впредь в преступлении указов, и в презрении Духовного Регламента и синодальных определений архимандритов не слушали». Все крестьяне подлежали расстри-жению и снятию «монашеского платья», после чего «посторонние» подлежали отсылке к своим помещикам, а монастырские могли либо стать «бельцами»-послушниками, живущими «в трудах монастырских», либо, по своему желанию, вернуться домой. Аналогично подьячего и посадского также полагалось расстричь и отправить по местам службы и жительства. Питирим полагал, что из всех неправильно постриженных в монашестве можно оставить только новокрещеного мордвина, поляка и церковников. «Волочащихся монахов», принятых Исаией, Питирим предлагал наказать по силе действующего законодательства: расстричь, отправить в светский суд для наказания, а оттуда — в сибирские горные заводы «в вечное житье».
Синодальное определение от 19 февраля 1734 г. оказалось даже более жестким, чем предложения Питирима. Исаию не только лишали архимандричьего и иеромонашеского сана, но и ссылали простым монахом с запрещением и впредь производить его «ни в какое начальство» «в Сибирь в монастырь близь Березова» (он оказался в Кондинском Троицком монастыре Тобольской епархии). В этом монастыре Исаия должен был «жительство иметь до кончины жизни своей простым чернцом, никуда неисходно». Поскольку архимандриту Исаие с 1729 г. из остаточных Нижегородского архиерейского дома доходов, положенных к уплате
12 Из 30 человек 23 были неграмотными. Надо полагать, что грамотными были церковники (4 человека), подьячий, таким образом, большинство (если не все) крестьяне были безграмотны.
в Экономическую коллегию, было пожаловано по 200 руб. на год пожизненно, эти суммы теперь подлежали отправке в Коллегию экономии.
Иноческого сана лишили не только крестьян, но и новокрещеного мордвина и поляка, предписав разослать их по местам прежнего жительства. В монашестве разрешено было оставить только двух отставных солдат, и то если подтвердится, что они были легально присланы в Макариев монастырь из Коллегии экономии. Расстрижению подлежали и церковники, с которых предписывали «платье монашеское снять» и отправить к своим епархиальным архиереям на их усмотрение. Остальных наказали согласно предложению Питирима. Синодальный указ 19 февраля 1734 г. был разослан по всем епархиям — для ведения и устрашения13.
Но и этих мер Синоду показалось мало. 10 июня того же года Феофан Проко-пович представлял Синоду, что императрица повелела разрешить только постриг вдовых священников и диаконов и отставных солдат, а в девичьих монастырях «никого ни из каких чинов людей постригать не повелела». Для «крепкого подтверждения» этого предписания Синод в тот же день разослал указ, грозивший жесточайшими карами: с епархиальных архиереев за каждого вновь постриженного человека — по 500 руб., причем не из средств епархии, а из «собственных их персональных иждивений», настоятели же монастырей, «по лишении чинов своих и монашества, посыланы будут в вечную тягчайшую работу в ссылку в те места, куда тяжковинных указами ссылать повелено», с полной конфискацией всего их персонального движимого имущества14.
31 января 1735 г. появился еще один указ Синода, устанавливающий порядок совершения пострига: настоятели должны были совершать его сами, в присутствии всей братии монастыря, а в том случае, если управляет монастырем человек без иеромонашеского или игуменского сана (такая ситуация бывала в небольших монастырях — пустынях), то пострижение мог совершать духовник обители в иеромонашеском сане, опять же в присутствии настоятеля монастыря (в простом монашеском сане) и всей братии. «И без указов, хотя кто требовать будет пострижения и из указных чинов, собою отнюдь же никого не постригать, под тяжким за преступление того штрафом и настоятельских чинов лишением неотменно», — еще раз напоминал Синод15.
Между тем по стране разворачивался поток следствий. Масштаб нарушений становился все более впечатляющим. Только по московским монастырям подлежало расстрижению 309 монахов и монахинь из 647 имевшихся (48 %). Из этих 309 человек 111 были пострижены из неуказных чинов, а 198 — пришлые. Лишь в Сретенском монастыре не оказалось ни пришлых, ни неправильно постриженных, но и монастырь был самым малочисленным — всего 7 монахов. Мало нарушений было в Донском монастыре (вместе со всеми приписными к нему пустынями): из 144 монахов только 27 подлежали расстрижению как беглые и постриженные из неуказных чинов (19 %). В Чудове монастыре из 85 монахов расстрижению подлежали 62 (73 %), в Новоспасском из 85 монахов — 53 (62 %),
13 ПСПиР. Т. VIII. № 2782.
14 ПСЗ РИ. Т. IX. № 6585. Титлинов. Указ. соч. С. 283.
15 Титлинов. Указ. соч. С. 283-284; ПСЗ РИ. Т. IX. № 6683.
в Богоявленском из 32 монахов — 26 (81 %)16. В Троице-Сергиевом монастыре (с приписными к нему) постриженных и принятых за указами оказалось около 400 человек17.
Присланные из епархий реестры также показывали повсеместность нарушений. В некоторых регионах они были не особо велики, например, в Переяславской епархии постриженных из неуказных чинов оказалось только 10 монахов и 24 монахини, в Псковской — 13 монахов и 17 монахинь, в Архангельской —
65 монахов и 15 монахинь (из них уже умерло к моменту расследования 11 монахов и одна монахиня).
Но были и епархии-рекордсмены. Например, по сохранившимся в архиве Синода сведениям (впрочем, неполным), наибольшее число нарушений указов пришлось на Нижегородскую епархию — ту самую, в которой такую жестокую принципиальность в расследовании проявлял архиепископ Питирим, ставший инициатором многих карательных мер. В ней постриженными из неуказных чинов оказались 182 монаха и 206 монахинь, принятых в монастыри пришлых оказалось 111 монахов и 18 монахинь, итого подлежало расстрижению 517 человек. Питирим управлял епархией с 1719 г.18, так что все нарушения пришлись именно на его правление. Возможно, его энтузиазм в расследовании объяснялся и попыткой самому уйти от ответственности за это.
Вторым рекордсменом оказалась Новгородская епархия — там подлежало расстрижению 494 человека, но подверглись только 411 (12 человек сбежали,
66 умерли еще до того, как началось следствие, и только пятерым расстриже-ние отменили). Именно этой епархией с 1725 по 1736 г. управлял Феофан Про-копович — едва ли не главный инициатор самих следствий во всероссийском масштабе.
Такой заметный отрыв в количестве нарушений в епархиях двух главных акторов проведения расследований наводит на размышления. Либо действительно именно в этих епархиях было больше всего нарушений, либо в других епархиях вскрыли не все случаи?
Оба они были членами Синода (Феофан с 1726 г., Питирим с 1730 г.), что приводило к долгим отлучкам из епархий. Архиепископ Питирим прославился на ниве борьбы с расколом и организации духовных школ, что занимало почти все время, остававшееся за синодальными делами. Феофан Прокопович как первенствующий член Синода и лицо, активно участвующее в различных государственных делах, имел, вероятно, еще меньше времени на епархиальные заботы. Епархиальное духовенство, в частности монашество, возможно, видело в них
16 ОДД. Т. XIV. Приложение XXIV; Титлинов. Указ. соч. С. 285-286.
17 По сведениям Титлинова, 395 человек (см.: Титлинов. Указ. соч. С. 286), по данным, приведенным в описании дела, — 371 человек (ОДД. Т. XIV. № 350).
18 Историки обычно описывают деятельность архиепископа на ниве борьбы с расколом и духовного просвещения, замалчивая эту страницу его биографии. См.: Макарий (Миролю-бов), архим. История Нижегородской иерархии, содержащая в себе сказание о нижегородских иерархах с 1672 до 1850 года. СПб., 1857. С. 32-103; Святители земли Нижегородской / авт.-сост.: игумен Тихон (Н. И. Затёкин), О. В. Дёгтева. Н. Новгород, 2003. С. 50-64; Морохин А. В. Архиепископ Нижегородский и Алатырский Питирим: Церковный деятель эпохи перемен. Н. Новгород, 2009.
скорее столичных церковно-государственных деятелей, чем своих архиереев, и не имело с ними доверительных контактов. Сложные отношения Феофана Про-коповича с монашеством могли привести настоятелей его епархии к желанию дистанцироваться от него и не посвящать в детали иноческой жизни.
Версия сокрытия значительной части нарушений в других епархиях представляется нам мало вероятной. Организация следствий была достаточно продуманной, чтобы минимизировать такую возможность.
Попытаемся проанализировать следствия на примере одной из епархий — вполне «среднестатистической» — Тобольской.
В ней, согласно поданным в Синод сведениям, было выявлено 150 незаконно постриженных монахов и монахинь. Подобная численность наблюдалась и в ряде других епархий: в Черниговской таких монашествующих было 150, в Белгородской епархии — 167, в Ростовской епархии монашества были лишены 156 человек19.
Приведенные ниже сведения (см. таблицу 1) показывают, что запретительные указы нарушались практически во всех обителях Тобольской епархии (в таблице указаны только мужские монастыри, но их настоятели проводили постриг и в женских монастырях, находившихся в тех же населенных пунктах, поэтому таблица отражает количество постригов в епархии в целом).
Таблица 1
Монастыри Тобольской епархии, настоятели которых проводили постриг «из неуказных чинов»20
Монастыри Количество постриженных
Далматовский Успенский монастырь 67
Енисейский Спасский монастырь 16
Кондинский Троицкий монастырь 15
Невьянский Богоявленский монастырь 12
Тюменский Троицкий монастырь 8
Туруханский Троицкий монастырь 8
Рафайловский Троицкий монастырь 5
Тобольский Знаменский монастырь 5
Верхотурский Николаевский монастырь 4
Томский Алексеевский монастырь 4
Кузнецкий Рождественский монастырь 4
Туринский Николаевский монастырь 1
Кашиношиверский Преображенский монастырь 1
Количество нарушений колебалось от 1 до 67 на монастырь. Полагаем, что наличие сведений как о единичных нарушениях, так и о массовых, говорит о том, что расследование действительно было проведено во всех монастырях и отражает реальную картину: вряд ли возможно было указать только часть на-
19 Титлинов. Указ. соч. С. 287; ОДД. Т. XIV. № 350.
20 Таблица составлена по материалам: РГИА. Ф. 796. Оп. 15. Д. 350. Л. 303-305; ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 167. Л. 44-54 об.; Д. 3233. Л. 20 об.; Д. 179. Л. 56-59 об.
рушений, а об остальных умолчать — всегда мог найтись обиженный, который донесет об утайке.
Сама процедура расследования должна была показать объективные данные. В основу были положены ведомости о монашествующих, составленные в 1722 и 1732 гг., экземпляры которых имелись не только в обителях, но и в архиерейской канцелярии и канцелярии Синода. Ведомости составлялись еще до расследования, без всяких намеков на следствие, и даже наоборот, позволяли надеяться, что отраженные в них лица останутся за монастырями. Реестры заверялись подписями настоятеля и старшей братии, скреплялись монастырской печатью. Противоречия данных следствия ранее поданным сведениям могли рассматриваться как откровенный умысел и повлечь за собой более тяжелое наказание.
Сначала информация о постриженных за запретительными указами была запрошена архиерейской канцелярией от настоятелей монастырей. По полученной информации было заведено дело, в рамках которого в монастыри были посланы распоряжения «взять сказки» со всех незаконно постриженных. С этим поручением отправлялся либо один из канцелярских служителей архиерейского дома, либо поручение давалось заказчику, в ведении которого находилась обитель (последний вариант чаще практиковался относительно отдаленных, небольших монастырей). Сказки скреплялись подписью допрашиваемого лица, а в случае его неграмотности — одним из грамотных монахов, брать сказки требовалось «с посторонним свидетельством». Вместе со сказками отправлялись копии именных ведомостей, скрепленные подписями настоятеля и старшей братии, за монастырской печатью21. Публичный характер допросов, присутствие в обители постороннего лица должны были обеспечивать достоверность информации.
Сохранились некоторые материалы следствия, проведенного в Далматов-ских Успенском мужском и Введенском женском монастырях22 — тех самых, где было наибольшее количество неуказных постригов в Тобольской епархии, — которые позволяют увидеть обстоятельства нарушений указов «на микроуровне».
Еще архимандрит Исаак до своей кончины (11 декабря 1724 г.) постриг в монашество семерых. Кто они были по социальному статусу — сказать сложно, к 1735 г. из них был жив только один — Пантелей Устьянцев (монашеское имя не указано), родом из крестьян23.
Еще 33 человека постриг игумен Филипп в 1727-1730 гг.: 12 монахов и 21 монахиню. Филипп оказался рекордсменом среди всех настоятелей епархии — за ним числилось 38 постриженных из неуказных чинов. В 1726-1730 гг. он управлял сразу двумя монастырями — Рафаиловским Троицким и Далматовским Успенским (оба они были расположены на р. Исеть на расстоянии около 170 верст друг от друга), но Рафаиловским монастырем управлял как настоятель, а Далматов-ским временно, до назначения туда архимандрита24. Большинство совершенных
21 Такой порядок проведения следствия просматривается как на материалах Тобольской, так и Вятской епархий (гАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 3221. Л. 64-66; ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 45, 51).
22 ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 167. Л. 30-54 об.; Д. 3233. Л. 20 об.
23 Там же. Д. 3233. Л. 20 об.
24 См.: Плотников Г. Настоятели Далматовского монастыря // Пермские епархиальные ведомости. 1869. № 26. Отдел неоф. С. 322-323.
им незаконных постригов пришлось как раз на Успенский монастырь (и приписной к нему Введенский женский).
Сменивший его в Далматове архимандрит Сильвестр в 1730-1733 гг. постриг еще 13 монахов и 14 монахинь, став вторым по числу постриженных из неуказных чинов в епархии.
Кто же они — эти монахи?25
24 из 25 монахов были из числа монастырских служителей Успенского монастыря (25-й был крестьянином). Лишь двое родились в вотчинах этого монастыря, еще один был из Буткинской слободы Тобольского уезда, остальные были родом с северо-западных территорий (из архангельских, вологодских, вятских, устюжских, олонецких земель, из Чердынского, Соликамского уездов), в меньшем количестве — с более южных территорий (Казанский, Галицкий, Карго-польский, Кунгурский уезды). В целом, эта география соответствовала направлениям основных потоков переселения на Урал в ХМ1-ХМП вв.
Средний возраст принявших постриг в обход указам в Успенском монастыре составлял 60 лет. Постриг принимали в широком диапазоне — от 17 до 86 лет, хотя норма по Духовному Регламенту была — не ранее 30 лет. Впрочем, ранний возраст пострига (17 лет) был указан только у одного монаха — Боголепа, и, возможно, это описка, поскольку дополнительно указано, что он «ушел в Сибирь» из Устюжского уезда в 1723 г., когда ему было 12 лет. Остальные монахи приняли постриг старше 30 лет, так что можно говорить о соблюдении возрастного ценза пострига.
Постриженные игуменом Филиппом были значительно моложе тех, кто принял постриг от архимандрита Сильвестра: средний возраст пострига первых составлял 47 лет, а вторых — 73. И за этим явно была своя аргументация: вероятно, Филипп стремился пополнить монашескую общину трудоспособными монахами, способными к послушаниям, а Сильвестр постригал немощных и престарелых, которые, возможно, ранее работали на монастырь за вклад и на старости лет ожидали от монастыря выполнения своих обещаний по их призрению.
По Введенскому женскому монастырю картина была несколько иная. По происхождению из 32 монахинь, у которых оно указано, 23 (72 %) были из семей крестьян, монастырских служителей, бобылей, 5 — из семей духовенства, 3 — канцелярских служителей и одна из семьи посадского. Вдовиц среди них не было, 4 были замужем, а 28 — девицы. Причем у замужних супруги в Успенском монастыре не числились, как требовал Духовный Регламент. По месту рождения лишь двое были из других епархий (Соликамский и Ветлужский уезды), остальные — из населенных мест Тобольской епархии: больше всего — крестьянок Дал-матовского монастыря (12 из 32), а также близлежащих мест (Екатеринбургское ведомство — 5 человек, г. Шадринск — 5 человек, Исетская провинция — один человек) или более отдаленных мест Восточного Урала и Западной Сибири (Не-вьянский монастырь, Тобольский уезд, демидовские заводы).
Судить о возрасте пострига монахинь сложно, поскольку, как показывает сравнение данных ведомости 1733 г. с более поздними, имелись значительные разночтения года рождения. Однако можно с уверенностью говорить о том, что
25 ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 167. Л. 30-54 об.
даже с поправкой на возможные неточности, возраст пострига часто был значительно меньше разрешенного Духовным Регламентом.
Если монахинь не особо расспрашивали в ходе следствия об их мирской биографии, то легальность появления монахов в Успенском монастыре была в зоне пристального внимания. Всех спрашивали о наличии паспорта, подтверждающего законность его пребывания в монастыре, но предъявить паспорт смог только монах Вавило (в миру Василий Родионов сын Трясцын), родом из Чер-дынского уезда, который сообщил о себе, что он из крестьян, в 10-летнем возрасте был привезен в г. Кунгур, где тоже «жил во крестьянстве», в 25-летнем возрасте пришел в Шадринский Архангельский город, где крестьянствовал до 1732 г., после чего в возрасте 59 лет пришел в Успенский монастырь и год спустя был пострижен в монашество по его прошению архимандритом Сильвестром, «а по коликому де указу оной архимандрит постригал, того де он, Вавило, не знает». Кстати, именно так формулировали правовую основу своего пострига и все остальные постриженные из «неуказных чинов».
Еще двое монахов в ходе следствия были опознаны как беглые и в 1735 г. отправлены на прежние места жительства, а архимандрит Сильвестр особо подробно отчитывался, на каком основании он их принял в монастырь26. Один из них — Иоаким Елизаров сын Смирных (в монашестве — Иосиф) — родился в 1695 г. в крестьянской семье, в вотчине Ферапонтова монастыря Вологодского уезда, «во младенчестве после отца своего снесен матерью» в Пошехонский уезд, где жил 9 лет, потом ушел в г. Архангельск, пробыл там 5 лет, ушел в г. Астрахань, прожил там 10 лет в портных мастерах, после чего отправился в Нижний Новгород, где 8 лет работал портным мастером, после чего в 1731 г. пришел в Далматовский монастырь, два года работал портным за вклад и был пострижен в монашество архимандритом Сильвестром.
Крестьянин Фома Пичугин (в монашестве Фома), родился в Вонатовской волости Казанской губернии в 1690 г., в 20-летнем возрасте «сошел» на демидовские Невьянские заводы, поработал там 13 лет, потом ушел в Тобольские слободы, где выполнял «черные работы», а оттуда ушел в Далматовский монастырь, где его тоже поставили на черные работы. Архимандрит Сильвестр постриг его в 1733 г.
Еще как минимум четверо (сведения есть не о всех приговорах монахам, находившимся под следствием) были определены как беглые, расстрижены и отправлены по прежним местам жительства, причем трое из них жили в Далматове с 1723 г., а один (монах Иерофей Максимов) — с 1710 г. Все они находились в черных работах, монах Иаков Воробьев упомянул, что эти работы он выполнял «за вклад». Их пребывание в вотчинах монастыря не было сочтено законным, хотя монастырь и показывал этих людей как своих «монастырских служителей». Сделано это было явно из принципа — четырем расстригам было от 58 до 70 лет и вряд ли на прежнем месте жительства был большой толк от их возвращения.
Шестеро монахов были признаны следствием действительно монастырскими служителями и оставлены в Далматове, но расстрижены в мирское состояние.
26 ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 3221. Л. 64-66.
С монахинями обошлись мягче. 16 человек были к 1736 г. расстрижены в мирское состояние, но оставлены в монастыре (видимо, как послушницы-белицы). Относительно еще 8 монахинь нет упоминаний о расстрижении, они остались в обители. Остальные после 1736 г. не упоминаются, и их судьба неизвестна.
Архимандриту Сильвестру пришлось отвечать Тобольской архиерейской канцелярии, на каком основании он проводил постриг вопреки запретам. Ничего убедительного он предъявить не смог, упомянул лишь о том, что в монастыре не было Прибавления к Духовному Регламенту, и потому он не знал о его требованиях27.
Среди монахов было не менее 8 вкладчиков, некоторые из них в достаточно престарелом возрасте (монахи Авфоний Белозеровых — 1648 г. рождения, Гавриил Щепогрызов — 1659 г., Лукиан Ивкин — 1662 г., Савва Ощеулов, Иаков Воробьев, Мисаил Стариков — 1670 г.). Некоторые из них ждали пострига десятилетиями. Например, монах Гавриил Щепогрызов работал «по обещанию своему из хлеба и платья» с 1699 г., а пострига удостоился только в 1728 г., Савва Ощеулов «жил в черной работе за вклад» с 1700 г., а монахом стал только в 1728 г., Авфоний Белозеровых «жил в черной работе из хлеба и платья» с 1692 г., постриг принял в 1733 г. Можно понять далматовских настоятелей, которые не смогли отказать старикам в постриге, который им обещал монастырь еще задолго до издания запретительных указов.
Кара была жестокой и унизительной. Постриженных из неуказных чинов предписывалось «монашества лишить и в знак того монашеского чина лишения монашеское с них одеяние все обрать, и на главах и брадах их власы остригши, обязав их надлежащими, о не ношении монашеского платья и о не именовании себя монашествующими, сказками, разослать с письменными известиями на прежние жилища, кто откуда пришел в монашество». С пришлыми «беспутно волочащими монахами» поступали еще строже: после расстрижения их отправляли в светский суд для учинения им публичного наказания, а уж потом отправляли по домам28.
Особый масштаб постригов из неуказных чинов в Далматовском Успенском монастыре объяснялся прежде всего потребностями организации вотчинного хозяйства, поскольку монастырь был одним из крупнейших землевладельцев в Тобольской епархии. С такой же проблемой сталкивался, например, и Кирилло-Белозерский монастырь Вологодской епархии, обладавший внушительными многопрофильными сельскохозяйственными и промысловыми угодьями29.
Оправдаться в постригах ни игумену Филиппу, ни архимандриту Сильвестру не удалось. Они подлежали наказанию, как и остальные настоятели монастырей. Кстати, и Филипп, и Сильвестр были «на хорошем счету» как церковные администраторы: Филипп четыре года управлял двумя монастырями одновременно, Сильвестр в 1716—1719 и 1729 гг., еще будучи настоятелем Верхотурского Николаевского монастыря, был послан митрополитами Тобольскими Филофеем
27 ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 167. Л. 28-29; Д. 3221. Л. 64-66.
28 ПСПиР. Т. IX. № 2854.
29 ОДД. Т. XIV. № 350; Титлинов. Указ. соч. С. 287-288.
(Лещинским) и Антонием (Стаховским) в миссионерские экспедиции в селения новокрещеных Туринского, Пелымского и Верхотурского уездов30.
По мере того как по всем епархиям разворачивались следствия и составлялись списки виновных в незаконных постригах настоятелей, иеромонахов и иеродиаконов, становилось очевидным, что если карать их с первоначальной строгостью (лишать сана и ссылать в другой монастырь в простые монахи), то заменить их будет просто некем, обители останутся без руководителей, а храмы — без церковных служб. Начал бить тревогу тот самый архиепископ Нижегородский Питирим, который первый ратовал за суровость наказаний — в его епархии урон был бы самым большим.
11 марта 1735 г. Синод выслушал доклад архиепископа Питирима, который сообщил, что если в духе изданных указов лишить настоятельства всех игуменов и архимандритов, совершивших постриг из неуказных чинов, то лишь в его епархии и приписных к ней обителях Синодальной области придется наказать 27 настоятелей, а в других епархиях «не без таковых же обрящется», и в замене такого количества настоятелей «может возымется нужда», поэтому предлагал более мягкое наказание: настоятелей штрафовать, а не лишать ар-химандричьего, игуменского и иеромонашеского сана, и лишь тех, кто штраф заплатить не сможет, наказывать снятием сана и ссылкой «под начал» в другую обитель. Штраф Питирим полагал нужным назначить по 10 руб. за каждого принятого беглого и по 20 руб. за каждого постриженного из неуказных чинов, а собранные деньги направить «на гошпиталь». Синод в своем указе от того же числа назначил более умеренный штраф — по 10 руб. и за принятого, и за постриженного из запрещенных чинов, а штрафные деньги собирать в архиерейском доме и представлять в Синод «мнение» епископов о том, какие в монастырях есть «крайние церковные нужды» и сколько денег требуется на их исправление31.
Согласно этому указу, в Тобольской епархии, например, составили ведомость о положенных суммах штрафования на совершавших постриг (см. таблицу 2). В ней значились 25 человек: 8 архимандритов, 7 игуменов, 10 иеромонахов.
30 Тихон (Затёкин), игумен, Нечаева М. Ю. Уральская Лавра. Екатеринбург, 2006. С. 72-77; Сулоцкий А. И. Жизнь святителя Филофея, митрополита Сибирского и Тобольского, просветителя сибирских инородцев // Сулоцкий А. И. Сочинения: В 3 т. Т. 2. Кн. 1: О сибирском духовенстве. Тюмень, 2000. С. 18-63; Буцинский П. Крещение остяков и вогулов при Петре Великом. Харьков, 1893; Недосеков А. Миссионерская деятельность митрополита Филофея Лещинского и его вторичное управление Сибирскою митрополиею с 1715 до 1721 года // Тобольские епархиальные ведомости. 1889. № 7-8. С. 140-152; Акишин М. О. Полицейское государство и сибирское общество. Эпоха Петра Великого. Новосибирск, 1996. С. 120-141.
31 ПСПиР. Т. IX. № 2854.
Таблица 2
Штрафы, наложенные на начальствующих лиц монастырей Тобольской епархии за постриг из неуказных чинов32
Монастырь Лица, совершавшие постриг Положенная сумма штрафа (руб.) Недоимка штрафа (руб.)
Тюменский Троицкий монастырь наместник иеромонах Антоний 50 50
бывший иеромонах Леон 10 10
бывший эконом Иоанникий 20 -
Климантов
Далматовский Успенский бывший архимандрит Исаак 70 70
монастырь архимандрит Сильвестр 270 -
Рафайловский Троицкий игумен Филипп 380 300
монастырь
Верхотурский Николаевский монастырь бывший архимандрит Филарет 10 10
наместник иеромонах Феодор 20 -
наместник иеромонах Иоасаф Походяшин 10 -
Невьянский Богоявленский игумен Софроний 110 -
монастырь бывший игумен Евсевий Левонов 10 10
Туринский Николаевский бывший игумен Василий 10 -
монастырь Кондинский Троицкий бывший игумен схимонах Исаак 80 80
монастырь бывший наместник Зиновий (ныне в Тюмени архимандрит) 30
иеромонах Герасим Краснов 40 40
Томский Алексеевский архимандрит Порфирий 40 -
монастырь
Енисейский Спасский бывший архимандрит 100 100
монастырь Даниил
архимандрит Димитрий 60 -
Туруханский Троицкий архимандрит Лаврентий 80 -
монастырь
Кашиношиверский Преоб- наместник иеромонах 10 -
раженский монастырь Моисей
Кузнецкий Рождественский игумен Трофим 10 -
монастырь иеромонах Иосиф 10 10
бывший игумен Панкратий 10 10
бывший иеромонах Илларион 10 10
32 Таблица составлена по материалам: РГИА. Ф. 796. Оп. 15. Д. 350. Л. 303-305.
48
Монастырь Лица, совершавшие постриг Положенная сумма штрафа (руб.) Недоимка штрафа (руб.)
Тобольский Знаменский монастырь иеромонах Пахомий 50 50
Ведомость была составлена, вероятно, в 1737 г., и к тому времени была взыскана из положенных 1500 руб. ровно половина, причем шансы получить оставшееся были невелики: 350 руб. недоимки числилось за уже умершими лицами (иеромонах Тюменского монастыря Леон, архимандрит Далматовского монастыря Исаак, архимандрит Верхотурского монастыря Филарет, игумен Кондин-ского монастыря Исаак, архимандрит Енисейского монастыря Даниил, игумен Панкратий и иеромонахи Иосиф и Илларион из Кузнецкого монастыря, иеромонах Тобольского монастыря Пахомий). Еще один — наместник Тюменского монастыря Антоний — был недоступен за «отлучкою его в Камчатскую экспедицию с капитаном Берингом в прошлом 735-м году» (с Берингом отправился и игумен Кузнецкого монастыря Панкратий, но в 1737 г. он умер). Тобольский архиерейский дом мог еще попытаться взыскать 40 руб. с иеромонаха Кондин-ского монастыря Герасима, а Синод — с бывшего игумена Невьянского монастыря Евсевия Левонова, который в 1737 г. был уже в Москве. Самый же крупный должник — игумен Рафайловского монастыря Филипп — заплатил 80 руб. из 380 и вынужден был признаться, что больше ему платить нечем, за что был по всей строгости указов лишен «начальства и иеромонашества» и послан простым монахом в другой монастырь.
Ведомость свидетельствует о том, что проштрафившиеся настоятели и иеромонахи старались по мере возможности все-таки расплатиться во избежание более тяжкого наказания, живой пример которого был в самой епархии — сосланный в Кондинский монастырь архимандрит Макариевского монастыря Исаия. Надо полагать, он встретил там весьма сочувственный прием — в Кондинском монастыре тоже постригли 15 человек из неуказных чинов.
Митрополит Тобольский Антоний в 1737 г. осмелился ходатайствовать о его освобождении из ссылки и восстановлении в священническом сане, изъявляя желание взять его в свой архиерейский дом, поскольку в епархии ощущался острый недостаток иеромонахов. Антоний написал об этом ярому гонителю Исаии — архиепископу Нижегородскому Питириму, а тот 31 августа того же года передал его послание на рассмотрение Синода. Синод, в духе указа от 11 марта 1735 г., 28 сентября постановил Исаии «вину его оставить», но поскольку с него уже четыре года отправляли по 200 руб. назначенной ему «денежной дачи» в Коллегию экономии, и это превзошло те 520 руб., которые по указу 11 марта 1735 г. полагались в штрафование за постриг и прием 52 человек, то Исаию решено было отпустить из Сибири, вернуть в Нижегородскую епархию и восстановить в иеромонашеском сане. 2 апреля 1739 г. Исаия был определен архимандритом Спасского Зеленогорского монастыря Нижегородской епархии. 26 июня того же года Сенат принял решение не отсылать из Коллегии экономии в Московскую Синодальную канцелярию 520 руб., поскольку Исаия уже был «оштрафован»
Синодом за свою вину лишением архимандричьего сана и священства и отбыл ссылку в Сибири33.
По-видимому, большинство оштрафованных настоятелей и иеромонахов смиренно перенесли возложенное на них наказание. Пока известно только об одном случае открытого сопротивления, опять же в Нижегородской епархии: еще в 1733 г. строитель Кажировой пустыни (в Галицком уезде) иеромонах Яков, приговоренный за постриг 7 крестьян — вкладчиков его пустыни (оказавшихся неграмотными) к лишению иеромонашества и ссылке «под начал» в Макариев Желтоводский монастырь, из монастыря бежал, вернулся в пустынь, «называясь строителем же». Он отказался ехать к следствию в Нижний Новгород и составлять именные списки монахов, заявив, что «в ведомство к Нижегородской епархии никакими делами не подчинен», и отказавшись пускать в пустынь присланных из Нижегородского архиерейского дома «нарочно присланных для сыску и взятья его». Братия, судя по описанию, его поддержала34.
Следствия 30-х гг. опустошили российское монашество. Согласно анализу, проведенному Б. В. Титлиновым, в 1739 г. в мужских монастырях оставалось 7802 монаха. По определению Монастырского приказа, сделанному еще в петровское время, предполагалось при введении штатов иметь в мужских монастырях 8976 человек (причем Монастырский приказ делал расчет не на все епархии и ставропигиальные монастыри). Если же исключить эти «неопределенные» епархии и монастыри, то в оставшихся монастырях в 1739 г. было вообще 5670 человек. Таким образом, даже по сравнению с «плановыми цифрами» штатного расписания реальная убыль монашества в результате проведения следствия и расстрижения виновных была на 3306 человек больше, чем требовалось. В некоторых епархиях численность монашества сократилась в два-три раза! В Тобольской епархии, например, к 1739 г. остались 131 монах (в 15 монастырях) и 108 монахинь (в 6 монастырях)35.
Данные по Далматовским монастырям подтверждают эту динамику. Если в 1722 г. в Успенском мужском монастыре был 41 монах, то к 1738 г. осталось 18, в Введенском женском численность сократилась с 75 монахинь до 4536. Надо признать, что для монастыря, который имел крупные вотчины (во владениях Дал-матовского Успенского монастыря в 1744 г. находилось 1 село и 17 деревень с 2156 душами мужского пола крестьян), 18 человек братии, среди которых были и нетрудоспособные, — это критически мало, а в последующие годы братии становилось еще меньше (в 1755-1761 гг., например, численность колебалась в пределах 13-15 человек)37. И это были еще очень хорошие показатели в масштабах Тобольской епархии!
Поскольку правительство неоднократно высказывало заботу о том, чтобы храмы не стояли без службы, Синод по ходатайствам епархиальных архиереев
33 ОДД. Т. XVIII. № 9.
34 ПСПиР. Т. IX. № 2854.
35 См.: Титлинов. Указ. соч. С. 302-304.
36 См.: Плотников. Указ. соч. С. 324.
37 ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 520. Л. 1-5; Д. 533. Л. 2-9; Д. 555. Л. 1-3 а; Д. 609. Л. 15-16, 51-54; Д. 653. Л. 71-75.
неоднократно обращался в Кабинет императрицы с прошениями о сокращении срока искуса и разрешении на постриг отдельным лицам. Запросы, как правило, оставались без ответа или заматывались в требованиях предоставления дополнительной информации38.
После кончины Анны Иоанновны, в связи с провозглашением императором Ивана VI Антоновича, 23 октября 1740 г. был издан манифест, согласно которому прощались вины расстриженным и штрафованным за постриг из неуказных
чинов39.
В декабре 1740 г. Синод осмелился вновь подать доклад на высочайшее имя о разрешении на постриг на условиях Духовного Регламента. Прошение аргументировалось тем, что «таковое во оном монашеском чине ныне настоит умаление, что в разных монастырях церкви святые, за неимением кого определить к служению, стоят без Божественного священнослужения, и к разным монастырским нужно потребным исправлениям, також в настоятели, яко в архимандриты, игумены и строители, и в заведенные по силе Духовного Регламента и особливо выданных Их Императорских Величеств указов, для обучения вышних наук священно и церковнослужительных детей, в надежду священства, в епархиях училища. определять некого, а от времени до времени без дополнения и вящ-шее умаление сему чину чрез различные случаи происходит, и отныне впредь, не токмо в двугодичное время, но и чрез год крайняя по монастырям в монашествующих нужда и в священнослужении остановка последовать может». Синод просил разрешить постриг «разночинцев», поскольку из отставных солдат и вдового духовенства желающих стать монахами мало. Высочайшей резолюцией от 22 декабря 1740 г. был разрешен постриг в мужских монастырях при условии соблюдения условий Духовного Регламента, «смотреть при том, чтоб постригали столько, коликое число потребно, без всякого излишества». Предусмотрена была ежегодная отчетность перед Синодом епархиальных архиереев, которые должны были представлять сведения о том, кто именно, из каких чинов пострижен, сколько церквей в монастырях и бывает ли в них «повсядневная» служба, сколько монахов в больницах, «дабы по тому возможно было Синоду видеть, не будет ли где излишних монахов, которым быть не надлежит»40. 2 января 1741 г. был издан дополнительный именной указ, позволявший постриг и в женских монастырях на условиях Духовного Регламента41.
16 января 1741 г. последовало синодальное определение: «налагаемых указом 1735 г. штрафов не взыскивать, лишенным настоятельства и иеромонашества чины немедленно возвратить, незаконно постриженных не расстригать и расстриженным возвратить монашество, если по своему положению имеют право быть монахами». Нашлись счастливцы, которые не подверглись наказанию до этого указа, они-то и не пострадали. Что до возвращения в монашество расстриженных — с этим обстояло сложнее, и практика, судя по всему, была не слишком широкой.
38 См.: Титлинов. Указ. соч. С. 288-305.
39 ПСЗ РИ. Т. XI. № 8263.
40 Там же. № 8303.
41 Там же. № 8309.
Случаи наиболее массовых возвращений монашеского сана были в Суздальской епархии (5 монахов и 61 монахиня), в Архангелогородской (16 монахов и 10 монахинь), в Тверской (10 монахов и 2 монахини), в Троице-Сергиевском и приписных к нему монастырях (36 человек)42. Впрочем, сведения поступили не из всех епархий.
На микроуровне далматовских монастырей можно увидеть некоторые детали этого процесса. Мужской и женский монастыри они затронули в разной степени.
Из 33 постриженных из запрещенных чинов в Введенском монастыре 16 мы снова видим в списке 1755 г. как монахинь (причем относительно 9 из них указано, что они были прежде расстрижены)43. Но из списка постриженных из запрещенных чинов Успенского монастыря ни один не упомянут в ведомости 1755 г.44 Таким образом, никто из монахов не смог вернуться в монастырь на основании указа 1740 г.
Объяснение этой разницы довольно простое: основное замечание к монахиням заключалось в том, что они не достигли требуемого Духовным Регламентом возраста. По прошествии лет это препятствие исчезало само собой, и они могли просить о возвращении им монашеского чина. А вот среди монахов было много беглых, не имеющих отпускных свидетельств, и даже собственные монастырские крестьяне и служители были неграмотны. По-видимому, получить отпускные свидетельства они так и не смогли, а монастырь не стал учить грамоте своих крестьян и служителей.
Подтверждением этого тезиса могут служить некоторые указы Синода о возвращении монашества расстригам (персонально) по их прошениям и при выполнении условий Духовного Регламента. Например, в 1742 г. монашество было возвращено бывшему иеродиакону Крестного монастыря Михаилу Артамонову, который по получении отставки от военной службы смог вернуться в мона-стырь45.
Такие меры, как запрет на постриг и его отмена, императорская власть использовала и впоследствии46, но нормы Духовного Регламента оставались незыблемыми, и снятия запретов не приводили к изменению численности и состава насельников российских монастырей.
Выводы. Основным барьером для пополнения монашества в синодальный период были не запреты на постриг, носившие ограниченный по времени характер, а нормы Духовного Регламента, которые действовали постоянно вплоть до 1917 г. Как только был разработан управленческий механизм, позволявший строго контролировать их соблюдение (а это произошло в ходе следствий 30-х гг. XVIII в.), численность монашества кардинально сократилась. Именно эти следствия и являются основной вехой в сокращении численности монашествующих
42 ОДД. Т. XXI. № 42.
43 ГАШ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 520. Л. 6-11; Д. 167. Л. 51-54 об.; Д. 3233. Л. 20 об.; Д. 179. Л. 57 об. — 59 об.
44 Там же. Д. 520. Л. 1-5; Д. 167. Л. 44-50 об.; Д. 3233. Л. 20 об.; Д. 179. Л. 56-57 об.
45 ОДД. Т. XXII. № 136.
46 См.: Ивановский. Указ. соч. С. 24-29.
(и как следствие — числа монастырей), что было важнейшим компонентом реформы, проводимой относительно монашества. Штаты монастырей 1764 г. лишь закрепили тенденцию и достигнутый к тому времени статус-кво по составу братии мужских монастырей (хотя и не всегда корректно), но существенно изменили численность насельниц женских монастырей и саму географию размещения женских обителей.
Следствия 30-х гг. XVIII в. по своим масштабам были беспрецедентны для российского православного монашества47. Именно они сломали сложившиеся традиции формирования иночества из всех категорий населения, с учетом потребностей обителей. Если раньше состав монашеских общин формировался по усмотрению настоятелей и старшей братии, теперь вопрос о численности и составе общин регулировался российским законодательством, а контролирующим органом выступало епархиальное управление и Синод. Нормы социальных, демографических и культурных ограничений при принятии пострига, прежде существовавшие только в текстах указов, стали практикой управления, и в этом отношении следствия и созданный в ходе них механизм контроля и ответственности оказались, несомненно, весьма эффективным политическим механизмом.
Секуляризация общественного сознания, выразителем которого стала императорская власть, требовала более четкого определения соотношения государственных, частных экономических, общественных и духовных интересов. И если раньше личный выбор религиозного служения по умолчанию признавался значимым аргументом отказа от имевшихся у индивида общественных обязанностей (податных, служебных, семейных), то теперь безусловным приоритетом стали светские — государственные и частные — потребности, и только легальное освобождение от них открывало дорогу в монашество.
Ключевые слова: Русская Православная церковь, монастыри, монашество, секуляризация, Церковь и государство, следственные дела, синодальный период.
Список сокращений
ГАКО — Государственный архив Кировской области ГАШ — Государственный архив Шадринска
ОДД — Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего правительствующего синода / Сост. Комиссией для разбора и описания архива Святейшего правительствующего синода. СПб., 1868-1914 ПСЗ РИ — Полное собрание законов Российской империи: Собрание 1-е. С 1649 по
12 дек. 1825 г. СПб., 1830-1851 ПСПиР — Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного вероисповедания. СПб., 1869-1911 РГИА — Российский государственный исторический архив
47 Отдельные прецеденты обнаружения беглых, принявших постриг, бывали и раньше, существовали и правовые нормы по их регуляции (расстрижение и возвращение к владельцам): см., например, ПСЗ РИ. Т. I. №1. Соборное Уложение. Гл. ХХ. С. 67-68.
«Deprive of Monasticism and... Send ... to the Places of Previous Dwellings»
M. Nechaeva
The article deals with the legal framework and practice of investigation in the cases of monks' vows performed in 1730s following the prohibitive edicts of 1720s. The research showed that the restrictive standards regarding age, education and social attitude, fundamentally contradicted the existing traditions of formation of Orthodox monasticism in Russia. This was the main reason for their mass non-fulfilment. Only the investigations performed in 1730s and the subsequent harsh measures of defrocking, fining, public punishment and exiles along with the established mechanism for reporting and control of the vows made monasteries to fulfill the edicts. The implementation of restrictions on the monks' vows led to a sharp reduction in the number of monks and put monasteries on the brink of survival. Thus, the investigations of 1730s became a fundamentally important milestone in the implementation of the secularization reform of Russian Orthodox monasteries.
Keywords: Russian Orthodox Church, monasteries, monasticism, secularization, the church and the state, the investigation files, the synodal period.
Список литературы
1. Акишин М. О. Полицейское государство и сибирское общество. Эпоха Петра Великого. Новосибирск, 1996.
2. Буцинский П. Н. Крещение остяков и вогулов при Петре Великом. Харьков, 1893.
3. Ивановский В. Русское законодательство XVIII и XIX вв. в своих постановлениях относительно монашествующих лиц и монастырей: Опыт историко-канонического исследования. Харьков, 1905.
4. Макарий (Миролюбов), архим. История Нижегородской иерархии, содержащая в себе сказание о нижегородских иерархах с 1672 до 1850 года. СПб., 1857.
5. Морохин А. В. Архиепископ Нижегородский и Алатырский Питирим: Церковный деятель эпохи перемен / А. В. Морохин. Н. Новгород, 2009.
6. Недосеков А. Миссионерская деятельность митрополита Филофея Лещинского и его вторичное управление Сибирскою митрополиею с 1715 до 1721 года // Тобольские епархиальные ведомости. 1889. № 7—8. С. 140—152.
7. Плотников Г. Настоятели Далматовского монастыря // Пермские епархиальные ведомости. 1869. № 26. Отдел неофициальный. С. 319—326.
8. Святители земли Нижегородской / Авт.-сост.: игумен Тихон (Н. И. Затёкин), О. В. Дёг-тева. Н. Новгород, 2003.
9. Сулоцкий А. И. Сочинения: В 3 т. / А. И. Сулоцкий; Редкол.: Ю. Мандрика ( сост.) и др. Т. 2. Ч. 1: О сибирском духовенстве. Тюмень, 2000.
10. Титлинов Б. В. Правительство императрицы Анны Иоанновны в его отношениях к делам Православной Церкви. Вильна, 1905.
11. Тихон (Затёкин), игумен, Нечаева М. Ю. Уральская Лавра. Екатеринбург, 2006.
12. Чистович И. А. Феофан Прокопович и его время. СПб., 1868.
