Научная статья на тему 'Вяч. Полонский «о рассказах гр[АФА] ал. Н. Толстого»'

Вяч. Полонский «о рассказах гр[АФА] ал. Н. Толстого» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
170
41
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА И КРИТИКА КОНЦА XIX НАЧАЛА XX ВЕКА / А. Н. ТОЛСТОЙ / ВЯЧ. ПОЛОНСКИЙ / RUSSIAN LITERATURE AND CRITICS OF THE END OF THE 19TH CENTURY THE BEGINNING OF THE 20TH CENTURY / A. N. TOLSTOY / VYACH. POLONSKY

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Желтова Н.Ю., Полякова Н.Ф.

Впервые после выхода в свет в «Новом журнале для всех» за 1911 год публикуется содержательная рецензия критика Вяч. Полонского, посвящённая анализу ранних произведений А. Н. Толстого («Мишука Налымов», «Неделя в Туреневе», «Две жизни» и др.).

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Vyach. POLONSKY “ABOUT STORIES OF AN EARL AL. N. TOLSTOY”

After the first publication in “New magazine for all” in 1911 good review of a critic Vyach. Polonsky is published, which is devoted to analysis of early works by A. N. Tolstoy (“Mishuka Nalymov”, “Week in Turgenev”, “Two lifes” etc.).

Текст научной работы на тему «Вяч. Полонский «о рассказах гр[АФА] ал. Н. Толстого»»

вяч. полонский Я

«о РАССКАЗАХ ГР.[АФА] АЛ. Н. ТОЛСТОГО»* ~

(Публикация Н. Ю. Желтовой, Н. ф. Поляковой)

i

Впервые после выхода в свет в «Новом журнале для всех» за 1911 год публикуется содержательная рецензия критика Вяч. Полонского, посвящённая анализу ранних произведений А. Н. Толстого («Мишука Налы-мов», «Неделя в Туреневе», «Две жизни» и др.).

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: русская литература и критика конца XIX - начала XX века, А. Н. Толстой, Вяч. Полонский.

Если бы гр. Ал. Н. Толстой написал книгу небылиц — ему и тогда нельзя было бы не поверить. Странная у него способность подчинять, покорять, зачаровывать читателя силою своего таланта. О чём бы он не говорил (даже необычайном), какую бы фигуру ни рисовал (даже фантастическую) — веришь ему с первого слова, с первого жеста, ни на мгновение не сомневаешься. Да откуда же взяться сомнениям, когда перед глазами во всей своей жизненной выразительности движутся персонажи его рассказов — все эти диковинные Налымовы, Коровины, Камышины и увлекают и восхищают своей непринуждённостью, своей то кипучей, то приглушённой жизнерадостностью. Такое редкое удовольствие для русского читателя найти на странице книги живую жизнь. А она бьёт у Ал. Толстого ключом, брызжет во все стороны, и каждая страница, каждый рассказ — точно трепещет, бьётся, пульсирует, и люди в них — не автоматы, не манекены, к которым мы привыкли за последнее время, а настоящие живые люди из плоти и крови. Они подличают, развратничают, ссорятся, оскорбляют наше нравственное чувство — но всё же, с непобедимым очарованием стремишься глазами по страницам книги, легко и свободно воссоздавая в сознании яркие картины природы, с блеском солнца, ветром и пылью. Чуется при чтении рассказов, что здесь не «искусство», не придуманное, не «сочинение» — а какое-то стихийное,

Рецензия публикуется по изданию: Полонский Вяч. О рассказах гр. Ал. Н. Толстого // Новый журнал для всех. 1911. Апрель. № 30. С. 78-83.

ЖЕЛТОВА НАТАЛИЯ ЮРЬЕВНА

доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русской филологии и журналистики Тамбовского государственного университета имени Г. Р. Державина E-mail: nata_zheltova@mail.ru

ПОЛЯКОВА НАТАЛИЯ ФЕДОРОВНА

аспирантка кафедры русской филологии и журналистики Тамбовского государственного университета имени Г. Р. Державина E-mail: natap068@yandex.ru

иэ ип

ип о

Г\|

го

го

О! А

го ^

и (V

о о

безрассудочное изливание тревожащих, переполняющих душу наблюдений, картин, ощущений. Как в стихотворном, так и в прозаическом творчестве Ал. Толстого чувствуется стихия, какая-то нутряная, не интеллектуальная, бессознательная сила, водящая его пером. Потому-то, быть может, так жизненны и ярки его рассказы, так много в них движения, порывов, сутолоки и какое счастье! — совсем почти нет и следа теоретизации, холодной рассудочности, этой язвы современной русской беллетристики, обесценивающей подчас хорошие произведения. Толстой целен и свеж, как первобытный дикарь, его восприятие мира остро и непринуждённо, глаз его меток и не упустит ни малейшей детали. Он замечательный знаток провинциального помещичьего быта и воссоздаёт его во всей его реальной прелести, ничего не убавляя, но и не прибавляя. И если сравнивать книгу рассказов его с большинством печатающихся сейчас бестселлеров произведений — она представится полнокровным, краснощёким здоровяком среди чахлых, бескровных и вялых неврастеников в каком-нибудь санатории.

Потому-то с таким единодушием приняли Толстого. Он оказался признанным почти всеми, «без различия направления и кружков», от сектантски-аристократического «Аполлона» до демократического «Современного мира». А этот случай в нашей литературе чуть ли ни единственный.

II

Праздным занятием было бы отыскивание у Толстого какой-нибудь «теории», «проповеди», «нового слова» всего того, чем свыше меры богата современная наша беллетристика. Но зато ясно, что когда он рисует Мишуку Налымова, или Веру Ходанскую, или тётеньку какую-нибудь, то в данный момент для него никого, кроме Налымова, или Верочки, или тётеньки не существует, он весь как бы превратился, перевоплотился в Мишуку, Верочку или тётеньку, думает их мыслями, говорит их языком, желает их желаниями. Оттого-то одинаково убедителен Толстой, когда изображает животные вожделения юноши и первый нежный расцвет девичьей души и профессиональную любовь проститутки, и смерть под забором пропившегося помещика. Одинаково удаются ему образы какой-нибудь лукавой монахини и светской дамы, блестящего дипломата и угрюмого конокрада. И можно удивляться неистощимому запасу всё новых и новых людей, которых, одного за другим, выводит автор на свои страницы,— таких «разных», непохожих один на другого, с индивидуальными замашками и собственным, индивидуальным говором.

Своей яркой кистью Ал. Толстой приблизил, сделал доступным нашему вниманию огромный, дотоле мало известный, слой людей, доживающих свой век в глухих, ветшающих усадьбах далёкой провинции. Потому-то временами несколько невероятным кажется та или иная фигура, выхваченная художником из какой-нибудь старой, опустевшей, притихшей усадьбы. Такая усадьба служит почти постоянным, всегдашним фоном в рассказах Толстого, и непременно доживает в ней свой век какая-нибудь милая старушка, или милый дядюшка — уходящее старое поколение. «Все вымерли, унеся с собою в сырую землю веселье, богатство и несбывшиеся мечты, и тётушка Анна Михайловна одна-одинё-шенька осталась в просторном тереневском дому. Каждый вечер выходила она глядеть, как с поемных лугов, из Заволжья, поднимается туман, кутает сад, беседку с колоннами, обрывок верёвки на качелях и ползёт до крыльца».

И рядом со славными стариками выводит автор молодёжь, новое поколение: Налымовых, Камы-шиных, Смольковых. Эти либо носятся в городах по трактирам, пропивая последние гроши, оставшиеся от продажи имений, либо бесчинствуют и развратничают в ещё не проданных и не разрушившихся имениях, растрачивая свои жизненные силы в кутежах, попойках и мелких дрязгах.

В рассказе «Неделя в Туреневе» из столичного города приезжает к тётушке в поместье погостить один такой представитель вместе со своей любовницей Настей. Он не научился трудиться. Содержала его сначала какая-то дама, теперь живёт он на средства любовницы. По приезде в имение тётушка уговаривает его заняться каким-нибудь делом, поддержать рассыпающееся хозяйство: «Примись-ка, именье спасёшь и сам человеком сделаешься. А главнее всего полюбить надо труд»,— убеждает она. Но Николушка находит себе занятие более приятное. Попадается ему на глаза поповская племянница Раечка. Всё уменье столичного ловеласа пущено в ход. Он нащупывает слабые струнки девичьей души, вызывает к себе сочувствие и жалость.

«— Любите меня,— в неудержимом порыве восклицает он, встретив однажды Раичку в лесу, — вы ангел, ах, что я говорю, простите, простите».

«Локончики у Раи развились, грибы падали из лукошка и светило солнце на её платье...

— Рая,— сказал Николушка и взял её руку — спасите меня,— лицо у него перекосилось, и опустясь на колени, прижался он к ногам девушки, всхлипывая, целуя горячие Раичкины руки.»

Раичка разумеется не смогла устоять против таких обольстительных речей. А на другой день Николушка караулил на гумне приглянувшуюся

ему шестнадцатилетнюю девочку Машутку и, разумеется, насилует её.

В рассказе «Заволжье» молодой помещик Ми-шука Налымов, гигант, «с отвислыми усами и воловьим затылком» содержит целый гарем.

Приехав однажды в гости к своим родственникам, он очутился наедине с молоденькой девушкой, Мишука недолго думал: схватил её в свои медвежьи объятия, притянул к себе и зарылся усами в её тихий рот, мыча:

— Поедем ко мне, ко мне едем, брось всё, обвенчаемся... женой будешь!

Его бьют по лицу и он спасается, приговаривая: «афронт, — афронт,— ух, пронеси, Пресвятая Богородица». По дороге, в отместку, сталкивает в воду стреножную лошадь и, неудовлетворённый, уговаривает скотницу отрезать соски у коров. А несколькими днями позже, ночью, в грозу, выгоняет своих наложниц, выбрасывая их пожитки и, огрев орапником одну из них, идёт в дом, громко смеясь весёлой выдумке и вполне отмщенный за все обиды.

В романе «Две жизни» молодой дипломат Смольников, альфонс и развратник, лжёт на каждом шагу и за неделю до свадьбы совершает ночную экскурсию в село, «к девочкам»; у Сергея Образцова лишь только он увидел приехавшую в имение в гости молодую жену Смолькова, явилось непреодолимое желание схватить её и зажав ей рот, отнести в крапиву — а там будь что будет; отец его устроил зеркальную купальню для того, чтобы купаясь с двумя девками, мог видеть их целую сотню. «Все они, миленькие мои женщины, живут здесь невидимо, — рассказывает он,— как лимончик возьму каждую и выжму: ведь надо же старость свою чем-нибудь пропитать». И так далее. На каждом шагу — беспощадный разврат, пьянство, жестокость.

Разложение нравов, притупление нравственности, потеря чувства чести, долга, жалости и явное вырождение и даже единственный, более или менее светлый образ Аггея Коровина,— странно сохраняющийся в своей усадьбе обломок прошлого — не менее Налымова обречён на вырождение. Никуда не торопясь, ни к чему себя не приучив, ничего не делая, без интереса, без воли к жизни сиднем просиживал он свою молодость у окна своей усадьбы. Ни о чём не думая, ничем не увлекаясь, он изредка лишь смутно мечтал о какой-то сказочной девушке, вечно ускользавшей от него. Случай стряхнул с него апатию. Полный надежд он едет в столицу. «Казалось, с приездом на станцию изменится вся жизнь: впереди ожидался светлый город и счастье, а сзади оставалась вот эта глушь». Но Аггей Коровин, так жизненно изображённый, не приспособлен к жизни. Ему в ней нечего делать. Он никогда не найдёт себе ни дела, ни места. «Пересадки и новая ночь. нечего ждать впереди». И когда он, одинокий, с оскор-

блённой душой, «медленно опустился и заплакал», становится так ясно, что завтра он курьерским махнёт к себе обратно в имение, вновь опустится в своё продавленное кресло, вновь из года в год будет смотреть в широкое окно своей комнаты,— а потом устроит себе либо гарем, либо купальню с зеркалами, закутит, запьёт,— и неведомо какими путями превратится в Мишуку Налымова и, подобно Налымову, безобразно помрёт от водянки. В одном лишь случае колыхнулась в одном из этих людей воспоминание о былом своём достоинстве — колыхнулось и замерло. Помещик Колокольцов просит бывшего помещика Теплова — устроить ему свидание с женою друга Теплова. Колокольцов вынул две радужные, встряхнул ими.

— Вот тебе задаток за коней... — и захохотал, подав деньги.

Теплов поглядел на протянутые бумажки и, опустив голову, долго молчал...

— Послушай, я ведь дворянин, — сказал он совсем тихо... — Но деньги всё-таки взял и свидание устроил.

«Я дворянин» — последняя гордость, последнее заплёванное счастье, оставшееся у этих последних могикан когда-то могучего и деятельного сословия.

«Не уважать меня, Налымова, что хочу, то и сделаю ... губернию переверну.» — рычит Мишука. И Лизавета Ивановна в рассказе «Сватовство» выговаривает своему сыны: «нет, друг мой Миша,— не большие мы с тобой помещики, а дворяне. так-то. Я не говорю, чтобы зазнаваться нужно — для этого купилок нет; а так на ночь, помолившись Богу, шепни в подушку: "слава тебе, Создатель, что родил меня дворянином. Что же ты, Миша, молчишь, понять меня не можешь, голова у тебя дурацкая?"» Миша же, немного спустя, ворчит: «Дворянский сын! Я бы показал, как живёт дворянский сын. Я бы ходил по комнате, да смотрел в окно, за окном стоял бы приказчик, а жена моя кофей бы наливала». А другой дворянский сын в рассказе «Заволжье» мечтает махнуть в Трансваль за золотом, потому что «денег нет своё дело начать, а служить, ярмо тянуть нет, merci».

И ясное дело, когда этот молодой дворянский сын попадает в столичный город, — он преображается в подающего надежды молодого дипломата Смолькова, возвращаясь в деревню, превращается в Николая Николаевича, в Мишуку Налымова, в Сергуньку, в Андрюшку, в одном месте устраивает гарем, в другом — купальню со множеством зеркал, в третьем — вызывает стражников для усмирения непокорных мужиков., и ведь, собственно говоря, все эти, казалось бы, индивидуальные образы, созданные Толстым в его первом томе рассказов, представляют из себя образ молодого современного русского дворянина,— того самого,

о о

I—

<

гго го

X

го

по

го ^

го а

X

о о

к со

UD

Lin

un

сБ

ГМ

ra

который на съезде объединённых дворян кричит во всё горло «запорю», требует субсидий и повиновения, в горемычном парламенте нашем визжит в упоении: — «мало», «мало!», а в выдающихся уголовных процессах играет самую видную роль. И рассказы, собранные автором в первом томе, в сущности не рассказы, а отдельные главы одного большого произведения, отдельные части одной большой картины, рисующей уже не разорение дворянских гнёзд — это было и прошло, и даже не оскудение,— это тоже, пожалуй, в прошлом,— разложение, умирание, конец. Всё живое, всё, чему принадлежит будущее, уходит из замкнутого круга дворянской сословной обособленности, находит своё место в широкой жизни, становится лицом по течению её, в круге же остаются Налымовы и прочие, один за другим сходящие со сцены жизни.

Этот вывод сам собою, быть может, вопреки желанию автора, напрашивается при чтении его про-

изведений. Сам-то автор, быть может, и не склонён был обратить внимание на эту социологическую их сторону. Но такова судьба большинства истинно-художественных произведений: они всегда дают больше, чем обещают.

IV

Мы не будем пока входить в рассмотрение романа «Две жизни», ещё не законченного. Но если судить по первой напечатанной части, то роман этот составит одно из крупнейших литературных событий последнего времени. Красочно запечатлённый быт, великолепные пейзажи, живые люди, самые размеры развёртываемой картины провинциально-дворянского бытия,— всё это лишний раз говорит о крупном даровании автора, от которого русский читатель вправе многого ожидать.

го

Ol

а.

к го

Ol

о о

UDC 82-95 Vyach. POLONSKY

"ABOUT STORIES OF AN EARL Al. N. TOLSTOY"

(Publications by N. Yu. Zheltova, N. F. Polyakova )

After the first publication in "New magazine for all" in 1911 good review of a critic Vyach. Polonsky is published, which is devoted to analysis of early works by A. N. Tolstoy ("Mishuka Nalymov", "Week in Turgenev", "Two lifes" etc.).

KEY WORDS : Russian literature and critics of the end of the 19th century — the beginning of the 20th century, A. N. Tolstoy, Vyach. Polonsky.

ZHELTOVA NATALIYA Yu.

Doctor of Philology, Professor, Head of Department of Russian Philology and Journalistics of Tambov State University named after G. R. Derzhavin E-mail: nata_zheltova@mail.ru

POLYAKOVA NATALIYA F.

Post-graduate student of Department of Russian Philology and Journalistics of Tambov State University named after G. R. Derzhavin E-mail: natap068@yandex.ru

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.