CC BY
4
О.В. Рябов
ВОЗРАСТНОЙ ДИСКУРС В СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИКЕ РОССИЙСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ *
Аннотация
В статье, построенной на анализе заявлений российских политиков, официальных документов, публикаций в ведущих СМИ, а также результатов серии интервью, проведенной в 2023 году, впервые рассматривается такой ресурс политики российской идентичности, как возрастной дискурс. В первой части статьи показано, что потенциал возрастного дискурса в политике коллективной идентичности обусловлен возможностью привлечения его для проведения символических границ между сообществами и внутри них, а также для легитимации социальных иерархий. Во второй части рассматривается использование возрастного дискурса в таких направлениях политики российской идентичности, как производство привлекательных образов «своих» и формирование чувства принадлежности к сообществу; обеспечение единства за счет ослабления внутренних символических границ; создание негативной идентичности за счет укрепления внешних символических границ и конструирования образов «чужих». Взрослость как норма приписывается «своим», в то время как «чужие», внешние или внутренние, подвергаются символической ин-фантилизации или символической сенили-зации. Позиционирование России в качестве «взрослой» страны связано с ключевым концептом суверенитета. В третьей части демонстрируется, что социальные представления россиян в целом коррелируют с данными тенденциями. Большинство респондентов ассоциируют Россию, в отличие от «чужих», со взрослостью, объясняя это ее ответственностью, рациональностью и способностью к развитию. Чаще всего этой позиции придерживаются сторонники власти .
O. Riabov
THE AGE DISCOURSE IN CONTEMPORARY POLITICS OF RUSSIAN IDENTITY
Abstract
The paper, based on analyzing the Russian politicians' statements, official documents, articles in the leading mass media, as well as the results of the interviews, conducted in 2023 in Russia, for the first time examines the age discourse as a resource of the contemporary politics of Russian identity. The first part of the paper shows that potential of the age discourse in politics of collective identity is caused by ability to employ it in drawing external and internal symbolic boundaries and in legitimating social inequality. The second section focusses on how the age discourse is used in the directions of the politics of Russian identity: creating the positive images of Russia and Russians; providing unity of Russian society through weakening internal symbolic boundaries; forming the negative identity through strengthening external symbolic boundaries and constructing and producing the images of "them". This politics prescribes adultness as a norm to "us", whereas "them", external and internal, are exposed to symbolic infantilization or symbolic seniliza-tion. Positioning Russia as an "adult" country is connected with the key concept of sovereignty. The third part demonstrates that in general Russians' social views correlate with these trends. Most respondents associate Russia, unlike "them", with adultness, justifying it by the country's responsibility, rationality, and capacity of development. The supporters of the authorities follow this point of view most often.
Ключевые слова:
политика коллективной идентичности, российская идентичность, возрастной дискурс, возрастные стереотипы, символическая политика, символические границы, суверенитет.
Key words:
politics of collective identity, Russian identity, age discourse, age stereotypes, symbolic politics, symbolic borderguards, sovereignty.
* Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда №23-28-01414 «Возраст и власть. Возрастная стереотипизация в современной российской политике», https://rscf.ru/project/23-28-01414/.
https://doi.org/10.24412/2227-1538-2024-3-39-59
«Молодым - везде у нас дорога, / Старикам - везде у нас почет», -провозглашалось в самом первом куплете «Песни о Родине» (1936) В. Лебедева-Кумача и И. Дунаевского, одной из наиболее известных манифестаций советскости, вклад которой в создание советской идентичности сложно переоценить. Коллективное «мы» и его специфические черты, таким образом, определялись при помощи возрастного дискурса, за счет постулирования того, как в данном сообществе относятся к представителям той или иной возрастной группы. Это один из примеров привлечения репрезентаций возраста в политику коллективной идентичности - то есть, в деятельность политических акторов, направленную на достижение сообществом ощущения целостности, а его членами - чувства принадлежности к нему [3, с. 71; 10, с. 17-18; 14]. Политика идентичности, связанная с наделением социальной реальности смыслами, с производством эмоционально-ценностного отношения к явлениям общественно-политической жизни, может быть рассмотрена как форма символической политики.
Статья посвящена тому, как возрастной дискурс используется в современной политике российской идентичности. Эта политика направлена на выработку ответов (и утверждение их в качестве доминирующих в обществе) на следующие вопросы: кто такие россияне и какого рода общность они образуют (нация, гражданство, народ)? Каковы их специфические характеристики (ценности, черты характера, традиции, важнейшие события истории, шедевры культуры, выдающиеся личности)? Какое место они занимают среди народов Земли и какова их историческая миссия? Каковы классовые, этнические, конфессиональные отношения в данном сообществе? Проблематика российской идентичности не может пожаловаться на отсутствие интереса со стороны научного сообщества; в отечественных и зарубежных исследованиях изучались ее различные ресурсы, позволяющие приписывать «своим»
и «чужим» определенные характеристики и наделять их определенными оценками: этнический, цивилизационный, конфессиональный, исторический, политический, гендерный и др. [1; 5; 6; 8; 13; 14; 16; 20; 22]. Мы предлагаем рассмотреть в качестве ресурса политики идентичности возрастной дискурс, который, насколько нам известно, еще не становился предметом исследования. Это предполагает анализ следующих вопросов: какие свойства возраста позволяют привлекать возрастной дискурс в политику коллективной идентичности? Как возрастной дискурс используется в основных направлениях политики российской идентичности? Наконец, насколько эффективным может быть включение возрастных маркеров в репрезентации «своих» и «чужих», как их использование коррелирует с сегодняшними социальными представлениями россиян?
Исследование построено на анализе заявлений российских политиков и высших должностных лиц, официальных документов, публикаций в ведущих СМИ. Кроме того, для изучения социальных представлений мы привлекаем результаты серии интервью, проведенных в 2023 г.
Возрастной дискурс как ресурс политики коллективной идентичности
Что выступает причиной использования возрастных маркеров в политике? Хотя проблема «Возраст и власть» является не самой популярной у политологов, различия в возрасте на всем протяжении человеческой истории влияли на возможности той или иной социальной группы принимать участие в управлении и заниматься политической деятельностью, касается ли это геронтократии или возрастных цензов в избирательном праве.
Обращение к методологии конструктивистского подхода требует, кроме того, проанализировать причины и технологии приписывания возрасту тех или иных значений, оказывающих влияние на различные аспекты использования их в политике. Возрастной дискурс можно определить как систему высказываний о различиях между индивидами, их персональными характеристиками и социальными ролями, обусловленных принадлежностью к определенной возрастной группе, а также об особенностях сообществ, детерминированных спецификой социального статуса, которым обладают в них те ил иные возрастные группы. Семантическое ядро возрастного дискурса структурируется делением на возрастные группы («дети», «взрослые», «старики»); различением поколений, в том числе с наделением их полити-
ческими коннотациями (например, «советское поколение»); ассоциированием возраста с ценностно-нагруженными оппозициями (например, «прошлое - будущее», «старое - новое», «традиции - новаторство» и др.).
Потенциал возрастного дискурса как ресурса политики определяется возможностью использовать его для различения и оценивания, то есть для проведения символических границ между сообществами и внутри них, а также для легитимации социальных иерархий.
Оценочность - это черта, которая имеет особое значение в политическом дискурсе: возрастные характеристики могут быть использованы для обозначения и оправдания социального неравенства. Первая власть, с которой сталкивается человеческое существо при появлении на свет - это власть взрослых. В связи с этим уподобление политических акторов ребенку означает наделение их эмоциональностью, беспомощностью, безответственностью, мечтательностью, а также обоснование необходимости контроля за ними [30]. Репрезентации старости как дряхлости также могут быть использованы для делегитимации политических акторов. Атрибутирование политическим акторам качеств, ассоциируемых с детством или старостью, или же прямое уподобление их детям или старикам рассматриваются в качестве приемов символической борьбы и обозначаются как соответственно «символическая инфантилизация» и «символическая сенилизация» [28, p. 125].
Что касается различения, то, прежде всего напомним, что, например, по оценке К. Шмитта, разделение на «друзей» и «врагов» выражает саму сущность политического [18]. Среди отмечаемых в современных работах важнейших черт идентичности, помимо динамичности и гетерогенности, особого внимания в контексте нашего исследования заслуживает реляционность: реляционная концепция идентичности исходит из того, что необходимым условием «мы»-образа являются представления о «других» [25]. По оценке Д. Кэмп-белла, подобно тому как идентичность конституируется по отношению к различию между «я» и «другим», так и различия конституируются по отношению к идентичности [23, p. 8-9]. В связи с этим в качестве важнейшего компонента коллективной идентичности следует рассматривать символические границы, отделяющие «своих» от «чужих», которые создаются при помощи символических пограничников; к последним можно отнести любые семиотические средства, с помощью которых проводятся такие границы. Политическая деятельность связана с проблемой границ неразрывно; проведение границ, как отмечает один из ведущих исследователей данной проблемы А. Пааси, это
манифестация власти [26]; воздействие же на символические границы выступает составляющей многих форм символической политики [12].
При этом поскольку символическая политика предполагает конкуренцию различных способов интерпретации политическими акторами социальной реальности, то проведение границ становится предметом острого соперничества, связанного с проблемой власти, на что обратил внимание еще Ф. Барт; борьба ведется за право их проведения, за выбор пограничников и за то, где, собственно, они проходят [21, р. 35]. Для того, чтобы укрепить одни символические границы, требуется ослабить альтернативные; иными словами, создание символических границ включает в себя практики легитимации и делегитимации.
Таким образом, для создания конкурентоспособных границ символические пограничники должны, во-первых, быть узнаваемыми, способными однозначно определять границу; во-вторых, «охранять» ее, делать «непреодолимой», легитимировать ее, наделять ее свойствами законности, вечности, «естественности»; в-третьих, акцентировать различные черты двух сообществ и игнорировать сходные. При обосновании правильности собственного варианта проведения символических границ акторы политики идентичности особенно охотно привлекают те маркеры, которые ассоциируются с природными характеристиками человека: расой, этничностью, полом; к их числу можно отнести и возраст.
Так может быть представлен потенциал для политики коллективной идентичности, который заключен в возрастном дискурсе. Этот потенциал используется акторами символической политики на протяжении, вероятно, всей человеческой истории. Обращает на себя внимание инструментальный характер эксплуатации возрастных маркеров: в позиционирование «своих» и «чужих» привлекаются как их позитивные, так и негативные значения. Так, ценность молодости, ассоциируемой с обновлением, акцентируется в революционных движениях, оспаривающих статус-кво. Скажем, позиционирование СССР в качестве, говоря словами В. Маяковского, «земли молодости» («а моя / страна - / подросток - / твори, / выдумывай, / пробуй!») было важным для советской идентичности, особенно в первые десятилетия советской власти. Вот характерный пример оценок «своих» и «чужих» из статьи 1950 года, утверждающей, что будущее принадлежит социализму, между тем как капитализм - продукт уходящей эпохи: «дельцы, бизнесмены, бандиты капиталистического мира <...> не хотят подобру-поздорову убраться с
арены истории, уступить место более совершенному и молодому обществу, новому гармоничному человеку» 1.
Апелляция к молодости и обвинения оппонентов в старости, в вырождении характерны и для риторики национальных движений. В частности, это находит отражение в репрезентациях национальных аллегорий. Например, финское национальное движение конца XIX в., по оценке Л. Эдмондсон, продвигало в качестве символа нации образ Девы Финляндии, чья молодость контрастировала со старостью и закостенелостью образа России-матушки -признанной аллегории Российской империи [19, с. 423].
Использование возрастных маркеров акторами политики идентичности нередко встречается во внешнеполитической риторике. Скажем, антисоветский дискурс Холодной войны привлекал различные ресурсы для разрушения СССР, в том числе репрезентации возраста. С одной стороны, подчеркивалась инфантильность советского человека, проявляющаяся в его безответственности и безынициативности, порожденными отсутствием частной собственности, уравниловкой социалистической системы, превращением человека в «винтик», тотальным контролем со стороны государства - именно так был представлен «Хо-мо советикус» в многочисленных произведениях, издаваемых на Западе (например, в книге А. Зиновьева [7]). В интервью западным журналистам другого критика советской системы, А. Солженицына, прозвучал следующий комментарий по поводу глушения западных радиопередач в СССР: «Это низведение взрослых до младенцев - глотай только пережеванное мамой»2. В период перестройки в одном американском издании появляется карикатура, на которой «Россия-матушка» в образе женщины внушительного телосложения заслоняет собой сына от М.С. Горбачева. Сын, здоровенный «бугай» с бутылкой водки в кармане, испуганно смотрит на генсека-реформатора и говорит ему: «Папа Горбачев, я еще слишком молод, чтобы рассчитывать на свои собственные силы. Ты же знаешь, как я безынициативен. Кто позаботится обо мне? Я же буду голодать, папа!» [29, р. 69]. Таким образом, желание советского человека «повзрослеть» в социальном плане использовалось в качестве одного из приемов политической мобилизации сторонников слома социалистической системы3. С
1 Самойлов Д. Значок молодых патриотов // Физкультура и спорт. 1950. №9. С. 12-13.
2 Интервью Александра Солженицына Associated Press и Le Monde. 1973. 23 августа. URL: https://clck.ru/3Bh5Rh.
3 Аналогичным образом для деконструкции советскости эксплуатировался гендерный дискурс, стремление стать «настоящим мужчиной» - создавались
другой стороны, предметом насмешек была власть «кремлевских старцев»; образы власти как геронтократии символизировали «одряхлевший Советский Союз» и служили приемом дискредитации советской политической системы [24].
Возрастной дискурс как ресурс современной политики российской идентичности
Среди направлений политики идентичности выделяют, во-первых, создание позитивной идентичности, то есть производство привлекательных образов «своих» и формирование чувства принадлежности к сообществу; во-вторых, обеспечение единства за счет ослабления внутренних символических границ: этнических, конфессиональных, региональных, классовых, культурных и др.; в-третьих, создание негативной идентичности за счет укрепления внешних символических границ и конструирования образов «чужих» [11]. Рассмотрим, как возрастной дискурс становится ресурсом современной политики российской идентичности в каждом из этих направлений.
Формирование позитивной идентичности
Создание позитивного образа «своих» включает в себя конструирование образа сообщества, определение качеств, которыми наделяются его члены, репрезентации его истории и выдающихся представителей, а также формирование гордости за принадлежность к нему. В постсоветской истории России выделяются несколько дискурсов российской идентичности, в той или иной степени конкурирующих между собой за определение «своих» и «чужих»; в их числе «российская нация», «Россия как государство-цивилизация», «евразийство», «Русский мир», «Россия как подлинная Европа» и «западничество» в различных модификациях.
Для «молодых реформаторов» начала 1990-х гг. было характерно критическое отношение ко всей истории России, которая трактовалась как попытка противопоставить себя западным ценностям, рассматриваемым в качестве универсальных, общечеловеческих. Новая демократическая Россия, как они полагали, этих ошибок избежит. Запад, прежде всего, Америка -учитель и образец; Россия же позиционировалась как ученик и как ребенок, только появившийся на свет. Советской геронтократии противопоставлялись молодость и устремленность в будущее новой России.
демаскулинизированные образы советского мужчины как элемент негативной идентичности противников социализма [13].
Ситуация меняется с начала XXI века, когда в выступлениях политиков, в том числе первых лиц государства, акцентируется, что у России тысячелетняя история. Показательно, что эта идея с самого начала оказывается непосредственно связанной с концепцией суверенитета России. В Мюнхенской речи 2007 года президент В.В. Путин обосновывает право страны на самостоятельную политику в том числе ее возрастом: «Россия - страна с более чем тысячелетней историей, и практически всегда она пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику»1. С тех пор в выступлениях президента нередко право России на суверенную политику получает дополнительную легитимность за счет обращения к теме «возраста» страны (например, «Мы боремся за жизнь и безопасность наших людей, за наш суверенитет и независимость, за право быть и оставаться Россией - государством с тысячелетней историей»)2.
Еще один важный компонент сегодняшнего образа России связан с идеей о том, что ее аксиологической основой являются традиционные ценности - те, которые отвергаются «коллективным Западом», что создает опасность уничтожения человека как такового. Показательно, что их легитимность также обосновывается глубокими историческими корнями, укорененностью в прошлом страны; в выступлении по случаю Дня России в 2022 году президент Российской Федерации отметил, что эти ценности «рождались и крепли на протяжении всей тысячелетней истории России и сегодня объединяют наш многонациональный народ.»3.
Наконец, за счет обращения к тысячелетней истории страны легитимируется еще один важный концепт сегодняшней политики российской идентичности - образ России как государства-цивилизации. Впервые идея о России как уникальной цивилизации была высказана в официальном дискурсе еще в 2007 году в предвыборном документе «Единой России», озаглавленном «План Путина» и с тех пор, особенно в «послекрымский период», воспроизводилась неоднократно [9, с. 60]. О многовековой истории, легитимирующей уникальный статус России как государства-цивилизации, речь идет в утвержденной 31 марта 2023 года новой редакции Концепции внешней политики: «Более чем тысячелетний опыт самостоятельной госу-
1 Выступление и дискуссия на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности. 2007. URL: http://kremlin.ru/events/president/transcripts/24034.
2 Ильина В. Путин: Россия борется за право оставаться государством с тысячелетней историей / Российская газета. 2023 URL: https://clck.ru/3Bh5Uk.
3 Путин заявил, что россиян объединяют патриотизм и нравственные ценности / ТАСС. 2022. URL: https://tass.ru/obschestvo/14891073.
дарственности, культурное наследие предшествовавшей эпохи, глубокие исторические связи с традиционной европейской культурой и другими культурами Евразии, выработанное за много веков умение обеспечивать на общей территории гармоничное сосуществование различных народов, этнических, религиозных и языковых групп определяют особое положение России как самобытного государства-цивилизации...»1.
Таким образом, для легитимации важнейших составляющих позитивной идентичности привлекается тезис об их глубоких исторических корнях. Исследователи уже обращали внимание на то, что такой прием, как удревнение применяется с целью «объяснения и оправдания» тех или иных явлений социальной реальности - например, в феномене «мобилизованного Средневековья», привлечения средневековой истории для легитимации наций, возникающих в XIX - начале XX вв. в Центрально-Восточной Европе и на Балканах [2; 15]. Другой прием символической политики - использование маркера взрослости, позиционируемой в качестве нормы, золотой середины между детством и старостью. Один из символов современной России - президент страны, в связи с чем заслуживает упоминания регулярное тиражирование российскими СМИ высказываний зарубежных политиков и экспертов, в которых речь идет о том, что В.В. Путина можно охарактеризовать как «взрослого» (или даже «единственного взрослого») современного политика. Например, экс-глава МИД Австрии К. Кнайсль заявила, что в ходе переговоров с президентом В.В. Путиным и главой МИД С.В. Лавровым чувствовала себя в обществе «взрослых людей», в отличие от коллег-мужчин из Евросоюза - по ее оценке, «тинейджеров», которые «постоянно взволнованы, постоянно в позиции морального превосходства»2. Другой пример - это привлечение внимания к высказываниям о президенте России, сделанным С. Риттером, бывшим американским разведчиком, а ныне известным блогером: «Путин - единственный, кто ведет себя по-взрослому. Та зрелость, которая присуща ему как лидеру, уравновешенность, которую он демонстрирует как дипломат, - все это очевидно»3.
1 Концепция внешней политики Российской Федерации (утверждена Президентом Российской Федерации В.В. Путиным 31 марта 2023 г.). МИД РФ. URL: https://www.mid.ru/ru/detail-material-page/1860586/?lang = ru.
2 Кнайсль объяснила превосходство Путина над коллегами из ЕС / Взгляд. 2022. URL: https://vz.ru/news/2022/8/21/1173674.html.
3 «Путин — единственный взрослый в комнате»: Риттер о панике Байдена на фоне спокойствия лидера РФ / Правда. 2023. URL: https://clck.ru/3BsSku.
Ослабление внутренних символических границ
Другим направлением политики коллективной идентичности является обоснование единства общества; в иерархии границ внешним символическим границам отводится приоритетное место, в то время как внутренние ослабляются.
Возрастные маркеры привлекаются в демонстрацию единства национального и гармонию межэтнических отношений в России. Длительный опыт совместного проживания различных народов страны трактуется как показатель жизнеспособности и успешности российской цивилизации; «почтенный возраст» внешних границ используется в их легитимации. Еще в 2012 году в статье «Россия: национальный вопрос» В.В. Путин писал: «Самоопределение русского народа - это полиэтническая цивилизация, скрепленная русским культурным ядром. И этот выбор русский народ подтверждал раз за разом - и не на плебисцитах и референдумах, а кровью. Всей своей тысячелетней историей»1. После этого он неоднократно возвращался к данной идее - например, на Санкт-Петербургском культурном форуме осенью 2023 г2.
Кроме того, апелляция к возрастным маркерам включается в символическую политику, направленную на ослабление идеологических разногласий в российском обществе. Непрерывность отечественной истории - значимый элемент официальной политики российской идентичности [20]. Так, в июне 2023 года, когда в Санкт-Петербурге были подняты три флага - Российской империи, СССР и РФ - пресс-секретарь президента Д.С. Песков охарактеризовал это событие как «символ преемственности российской государственности» с ее древней историей3. То есть, тем самым демонстрировалось преодоление разрыва в прошлом страны и объединение сторонников тех ценностей, которые символизируют различные периоды отечественной истории.
Наконец, возрастные маркеры привлекаются для ослабления границ между различными поколениями. Тысячелетняя история страны трактуется как история сменяющих друг друга поколений - то есть, родственников. Так, в президентском послании 2023 года было отмечено, что Россия - это самобытная цивилизация, которую «нам передали предки, а мы должны сохранить ее для
1 Владимир Путин. Россия: национальный вопрос / Независимая газета. 2012. URL: https://www.ng.ru/politics/2012-01-23/1_national.html.
2 Пленарное заседание Форума объединённых культур 17 ноября 2023 года. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/72757.
3 Герейханова А. Песков заявил, что поднятый флаг СССР в Петербурге - это символ преемственности государственности / Российская газета. 2023. URL: https://clck.ru/3BsSsv
наших потомков и передать дальше»1. Показательно, что и Конституция РФ в 2020 году была дополнена статьей 67.1, в которой подчеркивается: «Российская Федерация, объединенная тысячелетней историей, сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога, а также преемственность в развитии российского государства, признает исторически сложившееся государственное единство»2. При этом необходимо отметить, что в последние годы утверждается идея о том, что связь поколений, основанная на уважении к традиции, является одним из признаков, отличающих Россию от значимых Других - то есть, «коллективного Запада», для которого, как утверждается, все более свойственна атомизация общества и распад социальности.
Укрепление внешних символических границ
Действительно, формирование негативной идентичности за счет укрепления внешних символических границ является еще одним направлением исследуемой политики: оборотной стороной позиционирования России как рациональной, ответственной, сильной - иными словами, «взрослой» страны - выступают репрезентации «чужих».
Прежде всего, это касается Запада, который в гегемонном дискурсе перестает быть моральным авторитетом для России с конца 2000-х гг. [13]. Те образы Запада, которые были популярны во время перестройки и постперестройки, утрачивают притягательность и в глазах российских граждан. Противопоставление евроатлантическим странам принимает различные формы: от отрицания принадлежности России к европейской цивилизации до позиционирования ее как подлинной Европы (так, в опубликованном в 2017 г. докладе российских «мозговых центров», посвященных политике В.В. Путина, было подчеркнуто, что «Россия стала единственной страной, отстаивающей традиционные ценности европейской культуры» [4, с. 24]).
Это изменение отношения к Западу нашло отражение и в возрастном дискурсе. Вначале взгляд на современный Запад как «носителя неструктурированного, ювенильного начала» формируется в текстах авторов, придерживающихся правоконсервативных позиций [13, с. 252-254]. В статье А. Дугина ин-фантилизация общества трактуется в качестве глубинной проблемы постмодер-
1 Послание Президента Федеральному Собранию. 2023. URL: http://kremlin.ru/events/president/news/70565.
2 Конституция Российской Федерации: [принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г. С изменениями, одобренными в ходе общероссийского голосования 01 июля 2020 г.] // Официальный интернет-портал правовой информации. URL: http://publication.pravo.gov.ru/document/0001202210060013.
на. «Если раньше, еще лет сто назад, образцом выступал зрелый человек, то в XX веке - уже юноша, в наше время - подросток. <...> Инфантилизм, ювениль-ность... стали нормой общества <...> Старость становится отрицательным понятием, а молодость и даже подростковость - положительным». Особенно, по мнению автора, это характерно для США: «Американское общество - общество подростков. Оно исторически незрелое. Оно состоит из агрессивных юных дебилов, у которых ничего не получается, они все проваливают ... Американцы начинают войны, проигрывают, и, тем не менее, ничего»1.
Со временем и в гегемонном дискурсе тема инфантилизма стала одним из важных пунктов критики Запада, что отражается в высказываниях политиков. В частности, примечательным является ответ В.В. Путина на вопрос журналиста о том, почему президент предпочитает не рассказывать о том, как живут его дети и внуки: «Я знаю, что западная политическая культура связана с представительством членов семьи, но мне кажется, что мы не в таком состоянии находимся, чтобы заниматься этим театром. У нас должно быть по-взрослому, по-серьезному»2. Евросоюзу и его лидерам отказывают в обладании теми качествами, которые закреплены за взрослыми - самостоятельностью, ответственностью, рациональностью, реализмом, в последнее время тема инфантилизма Европы становится еще более востребованной. Например, в телеграмм-канале заместителя председателя Совета безопасности РФ Д.А. Медведева европейские элиты характеризуются как инфантильные достаточно регулярно. В статьях журналистов эта тема получает концептуальное обоснование: причину ее видят в отказе стран Евросоюза от суверенитета в пользу США. Вот характерный пример такого рода рассуждений: «они привыкли, что за них все решит "папочка" из-за океана». Их инфантилизм проявляется в полном отказе от ответственности («Так ведут себя дети в детском саду»)3.
Еще один значимый Другой, создание образов которого является частью формирования российской идентичности - постсоветские страны: когда те проводят недружественную политику, то также используется прием символической инфантилизации. Например, после ухудшения российско -армянских отношений осенью 2023 г. в издании «Взгляд» появляется статья, в которой утверждается, что «вся политическая жизнь Армении пре-
1 Дугин А. «Хорошо умереть молодым» / Взгляд. 2011. URL: https://vz.ru/opinions/2011/7/21/508970.html.
2 Назарова А. Путин рассказал о счастье общения с внуками / Взгляд. 2020. URL: https://vz.ru/news/2020/10/7Z1064080.htmL
3 Инфантилизм западного общества. 2023. URL: httсps://clck.ru/3BsT6R.
вратилась в инфантильный пафос»1. Как уже было показано в исследованиях, возрастные маркеры привлекались для репрезентаций руководства (а нередко и населения) послемайданной Украины [2 7].
Кроме того, частью политики коллективной идентичности являются репрезентации внутренних «чужих» - тех, кто не соответствует нормам и требованиям, предъявляемым «своим», или же оспаривает существующие символические границы с внешними «чужими». Здесь также используется возрастной дискурс - как, например, в отношении т.н. релокантов периода СВО (вот один из примеров символической инфантилизации: «Реакция антивоенная была наиболее эмоциональной, местами истеричной: не хотим жить в такой стране, нам стыдно, мы душой с Украиной. Патриотический отклик был куда более сдержанным, в барабаны никто не бил, большинство патриотов понимало, что происходит трагедия, из которой нам придется долго выбираться. Но есть долг, который велит нам быть солидарными с нашей страной. Можно сказать, что первые реагировали инфантильно, а вторые - как ответственные граждане» 2).
Другая форма позиционирования «чужих» - подчеркивание их дряхлости: символическая сенилизация также становится оборотной стороной создания позитивной российской идентичности. Это нередко обусловлено особенностями лидеров некоторых стран Запада (так, в телеграмм-канале Д.А. Медведева неоднократно высмеивались политические ошибки, связанные с возрастом президента США и других представителей американской политической элиты). Однако в немалой степени старость Дж. Байдена расценивается как символ упадка, одряхления США.
Еще более определенно по поводу «возраста» «коллективного Запада» в июне 2023 года высказался В.В. Путин, назвав европейцев и американцев «затухающими нациями»: «И труба пониже, и дым пожиже у них. Нет пассионарности, это затухающие нации. <...> А у нас есть, мы будем бороться за свои интересы и будем добиваться своих целей»3.
1 Андреева О. Армения спустя 30 лет независимости ощущает себя ребенком России / Взгляд. 2023. URL: https://vz.rU/opinions/2023/9/17/1229529.html.
2 Спецоперация меняет российскую культуру / Взгляд. 2023. URL: https://vz.rU/culture/2023/1/9/1192476.html.
3 Путин заявил, что на Западе «нет пассионарности, это затухающие нации» / ТАСС. 2023. URL: https://tass.ru/politika/17998985.
Возраст и российская идентичность в социальных представлениях
В какой степени использование возрастного дискурса в политике российской идентичности коррелирует с социальными преставлениями россиян? Об этом позволяет судить, в частности, анализ результатов интервью, проведенных в 2023 г. в трех российских городах: Санкт-Петербурге, Махачкале и Иванове (характеристика выборки исследования см. в статье Т.Б. Рябовой из данного выпуска журнала).
Вопрос о том, с каким возрастом ассоциируется та или иная страна (или регион мира) вызвал определенные затруднения у респондентов («не понимаю вопроса», «не знаю, что ответить» - такая реакция редкостью не была). Тем не менее получено достаточное количество аргументированных ответов, анализ которых позволяет выявить определенные тенденции.
Мы анализировали, как респонденты характеризуют с точки зрения «возраста» Россию, как - значимых Других (США, ЕС, Украину) и как ответы на эти вопросы варьируются в зависимости от политических предпочтений, возраста, региона проживания и пола участников интервью.
Отвечая на вопрос «Если описывать Россию в категориях возраста, то она: молодая, взрослая, пожилая, инфантильная?», респонденты в большинстве случаев характеризуют Россию как «взрослую страну». Наиболее часто данной позиции придерживаются те, кто свои политические предпочтения обозначают как «за Путина». Аргументируя свою точку зрения, они отмечают зрелость политики России, ее силу и способность к развитию; например, Зрелая. Россия сейчас проводит особенно взвешенную зрелую политику: на международной арене и внутри страны тоже. То, как Россия справляется с вызовами, например, с экономическими вызовами, санкциями, показывает, что она зрелая, опытная (Арина, 59 лет, «лоялист», Санкт-Петербург).
Последнее время мне кажется, что молодеет. А раньше казалось, что была совсем такая ... старая <... > Появилось какое-то... развитие. Наверное, сейчас Россия - это, все-таки, средний возраст (Елена, 35 лет, «лоялист», Санкт-Петербург).
Приверженцы иных точек зрения, как правило, являются сторонниками других политических сил; они объясняли свою позицию следующим образом: Россия ассоциируется со старым возрастом... Те ключевые политики, которые представляют страну, сами старшего возраста (Олег, 27 лет, «либеральные взгляды», Санкт-Петербург).
Весь чиновничий аппарат старшего возраста и дряхлого, они как бы представляют Россию (Алексей, 33 года, «либеральные взгляды», Санкт-Петербург).
То есть, в глазах этой части респондентов «старость» России - это возраст политиков и государственных служащих, играющих ключевую роль в жизни страны. Другой вариант ответов - постулирование, что Россия проводит архаичную политику и игнорирует сегодняшние тенденции мирового развития; «старость» страны - это ее обращенность в прошлое:
Конечно, она старая. Из-за несменяемости власти, из-за застоя во всех сферах. И еще это страна, которая хочет уничтожить свою молодежь - посадить в тюрьмы, выгнать из страны или зомбировать. Страна стариков, которые душат молодежь, вот так скажу (Ксения, 32 года, «левые взгляды», Санкт-Петербург).
Характеристика России как молодой в ряде случаев обосновывается нынешними темпами ее развития, например: «Молодая! Россия молодая, так как она еще только недавно начала развиваться» (Илона, 72 года, «лоялист», Санкт-Петербург). Негативные коннотации молодости связаны с неудовлетворительной оценкой ее нынешнего состояния и утратой тех позитивных моментов, которые были в советском прошлом: «Молодая. От той России, которая была, ничего не осталось» (Иса, 61 год, «левые взгляды», Дагестан).
Таким образом, корреляция между политической позицией и оценкой России с точки зрения ее «возраста» достаточно заметна. Закономерностей, связанных с полом и регионом проживания, в этих интервью выявить не удалось (пожалуй, кроме той, что респонденты из Дагестан чуть чаще характеризовали Россию как «старую»).
Что касается поколенческих различий, то информанты молодого возраста несколько чаще и эмоциональнее связывали старость с негативными характеристиками.
Ответы на вопросы о других странах были менее консолидированными. Наверное, только Украину характеризовало как инфантильную подавляющее число информантов. Это относится и к «лоялистам» (например: «Украина -ребенок, без папы сделать ничего не может, орет, а что толку?» (Денис, 44 года, «лоялист», Иваново); «Поступки, которые совершаются там политиками, не всегда продуманные. больше похожи на импульсивные» (Виктория, 18 лет, «лоялист», Санкт-Петербург), и к тем, кто не идентифицирует себя с
провластным большинством (например: «они подвержены чужому влиянию, у них нет никакого своего мнения»; Надирбек, 22 года, «индиф.», Дагестан).
Евросоюз характеризуется респондентами и как инфантильный, и как дряхлый. Инфантильность ЕС видят в его несамостоятельности, зависимости от США (например: «инфантилизм у этих у европейцев, как у детей к родителю по отношению к США» (Микаил, 31 год, «либеральные взгляды», Дагестан); «ими руководит Америка, то есть это не независимое поведение» (Айшат, 63 года, «лоялист», Дагестан). Кроме того, обращается внимание на импульсивность и эмоциональность принимаемых лидерами ЕС решений (например: «Политики Европы принимают странные, детские, не взвешенные решения; обидчивые они еще» (Ксения, 19 лет, «индиф.», Иваново). Вместе с тем применительно к ЕС используют и маркер старости («они и инфантильные, и дряхлые»; Андрей, 37 лет, «лоялист», Иваново).
Что касается США, то ответы были самыми различными. Их маркировали как «доживающих свой век» (Иса, 61 год, «левые взгляды», Дагестан). Дряхлость упоминалась нередко в контексте возраста американского лидера («Ну, старичье у них, судя по их власти»; Денис, 44 года, «лоялист», Иваново). В то же время в ответах встречаются и оговорки, что эта характеристика обусловлена возрастом именно нынешнего президента (например: «Ну, понятно, что старая сейчас. Но, например, когда был Обама, я бы ее такой не назвал»; Сергей, 67 лет, «лоялист», Иваново).
Таким образом, отмеченное соответствие социальных представлений россиян основным тенденциям политики российской идентичности позволяет судить о потенциале последней. В то же время, завершая анализ ответов, обратим внимание на еще один аспект - важный для понимания того, насколько эффективным может быть использование маркеров возраста в символической политике в целом и политике российской идентичности, в частности. Многие респонденты на вопрос, зачем СМИ привлекают тему возраста для репрезентаций политиков, отмечали, что это является приемом политтехнологий (например: «с целью повысить авторитет представителей нашей власти и показать, что нынешняя политика нашей страны, как внутренняя так и внешняя - верная, эти решения были приняты взвешенно, в отличии от Запада, который принимает решения не взвешенно и на эмоциях» (Ксения, 19 лет, «индиф.», Иваново)).
Подводя итоги, отметим, что, во-первых, возрастной дискурс является одним из ресурсов (хотя, разумеется, далеко не основным) политики кол-
лективной идентичности, будучи используемым для проведения символических границ между сообществами и внутри них, а также для легитимации социальных иерархий. Возрастные маркеры выполняют функцию символических пограничников; их использование помогает создавать соответствующие смыслы и генерировать определенное эмоциональное отношение к явлениям социальной реальности.
Во-вторых, возрастной дискурс используется во всех направлениях политики российской идентичности, что способствует созданию позитивного образа России и россиян, ослаблению внутренних символических границ и продуцированию требуемых образов «чужих». Взрослость как норма приписывается «своим», в то время как «чужие», внешние или внутренние, подвергаются символической инфантилизации или символической сенилизации. Позиционирование России в качестве «взрослой» страны связано с ключевым концептом суверенитета.
В-третьих, социальные представления россиян в целом коррелируют с данными тенденциями. Большинство респондентов ассоциировали Россию, в отличие от значимых Других, со взрослостью, объясняя это ее ответственностью, рациональностью и способностью к развитию. Чаще всего этой позиции придерживались сторонники власти.
Вместе с тем среди ответов респондентов встречались и точки зрения, не совпадающие с теми трактовками, которые были рассмотрены в данном исследовании - поскольку, в силу ограниченности объема статьи, мы анализировали только гегемонный дискурс политики российской идентичности. Между тем состязательность - это неотъемлемый признак политики коллективной идентичности [17, с. 70]; другие акторы создают и продвигают собственные варианты российской идентичности, и в них наблюдается иная картина использования возрастных маркеров.
Так, в либеральном дискурсе Россия объявляется архаичной, несовременной, обращенной в прошлое; в такой России у молодежи нет никакого будущего [27].
Примером включения возрастных маркеров в правоконсервативный дискурс может служить статья «Вызвать русских отцов» А. Дугина, опубликованная в июле 2023 г. А. Дугин нередко выступает с критикой существующей в России системы (несмотря на близость тех или иных положений современного гегемонного дискурса к идеям, отстаиваемым им на протяжении многих лет). Статья постулирует необходимость «стремительной ротации элиты» -
«инфантильной, насквозь либеральной, то есть западо-зависимой». Ее инфантилизм обнаруживает себя не только в «патологическом расцвете коррупции» («так безгранично и произвольно относится к предметам и пище еще невоспитанный младенец, тянет себе в рот, все что попадается под руку») - на нее возлагается также ответственность за то, что до сих пор Россия воспринимает себя как ребенка по отношению к Западу, ее «родителю». И даже «нынешнее восстание России против Запада» оказалось в чем-то на удивление детским. Дугин подчеркивает: «Мы воюем со взрослым врагом. Цивилизационно взрослым, хотя он натравил на нас армию зомби. <...> .Война дело взрослых людей. Малыши пошли на фронт, и теперь у них нет иной перспективы, как. резко стать старше. Кое-кто это уже прошел. Но в целом именно прозападный инфантилизм системы остается нетронутым». Автор призывает «стремительно взрослеть», опираясь на опыт «русских взрослых», которые, в отличие от «детей из созданной в 1991 году так и не состоявшейся до конца Российской Федерации», «осознавали себя субъектами особой, отдельной от Запада цивилизации - православно-имперской или советской»1. То есть, Дугин также связывает взрослость с суверенностью, в том числе духовной и мировоззренческой, в которой, однако, сегодняшней России отказывает. Таким образом, в исследовании позиции других акторов политики российской идентичности мы видим перспективы изучения данной проблемы.
Литература
1. Авксентьев В.А., Аксюмов Б.В. Россияне: от гражданской к цивилизационной идентичности // Научная мысль Кавказа. 2013. № 4. С. 31-37.
2. Алимов Д.Е., Дилигул Е.С., Колосков Е.А., Копанева Д.Д., Мутья Н.Н., Сире-нов А.В., Филюшкин А.И., Черных Т.Г. Мобилизованное Средневековье: в 2 тт. Т. 1: Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах. СПб.: СПбГУ, 2021. 476 с.
3. Ачкасов В.А. Политика идентичности в современном мире // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6. Философия. Культурология. Политология. Право. Международные отношения. 2013. № 4. С. 71-77.
4. Владимир Путин: Президентство и лидерство. Доклад Центра политического анализа и Экспертного института социальных исследований. Москва, 2017. 82 с.
5. Дробижева Л.М. Российская идентичность: дискуссии в политическом пространстве и динамика массового сознания // Полис. Политические исследования. 2018. №5. С. 100-115.
1 Дугин Александр: Вызвать русских отцов. 2023. URL: https://izborsk-club.ru/24543.
6. Евгеньева Т.В., Селезнева А.В. Советское прошлое в ценностном и образно-символическом пространстве российской идентичности // Полис. Политические исследования. 2016. №3. C. 25-39.
7. Зиновьев А.А. Гомо советикус // Зиновьев А.А. Гомо советикус. Пара беллум. М.: Московский рабочий, 1991.
8. Малинова О.Ю. Официальный исторический нарратив как элемент политики идентичности в России: от 1990-х к 2010-м годам // Полис. Политические исследования. 2016. №6. С. 139-158.
9. Мальченков С.А. Цивилизационный дискурс в высказываниях В.В. Путина // Дискурс-Пи. 2022. Т. 19. №2. С. 53-71.
10. Мчедлова М.М., Казаринова Д.Б. Политика идентичности: конкуренция новых теоретических смыслов и политических стратегий // Политическая наука. 2020. №4. С. 13-35.
11. Рябов Д.О. Образ России в политике европейской идентичности ЕС: дис. ... канд. полит. наук. СПб., 2016. 173 с.
12. Рябов О.В. Политика идентичности и символические границы // Символическая политика. Вып. 5: Политика идентичности / под ред. О.Ю. Малиновой. Москва: ИНИОН РАН, 2017. С. 41-60.
13. Рябов О.В., Рябова Т.Б. «Россия поднимается с колен»? Ремаскулинизация и новая российская идентичность // Личность. Культура. Общество. 2008. №3/4. С. 250257.
14. Семененко И.С. Политика идентичности // Идентичность: личность, общество, политика. Энциклопедическое издание / под ред. И.С. Семененко. Москва: Весь мир, 2017. С. 647-655.
15. Сиренов А.В. О феномене удревнения городов в России постсоветского периода // Историческая экспертиза. 2018. № 4. С. 185-193.
16. Тишков В.А. Российская идентичность: внутренние и внешние вызовы // Вестник Российской академии наук. 2019. № 4. С. 408-412.
17. Фадеева Л.А. Идентичность как «состязательный концепт» в проблемном поле политологии // Идентичность: личность, общество, политика. Энциклопедическое издание / под ред. И.С. Семененко. М.: Весь мир, 2017. С. 70-76.
18. Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. №1. С. 35-67.
19. Эдмондсон Л. Гендер, миф и нация в Европе: Образ матушки России в европейском контексте // Пол. Гендер. Культура: Немецкие и русские исследования / Под ред. Э. Шоре, К. Хайдер. Вып 3. М : РГГУ, 2003. С. 135-162.
20. Яхшиян О.Ю., Омельченко Н.А. Политика идентичности в официальном дискурсе Российской Федерации // PolitBook. 2020. №4. С. 59-77.
21. Barth F. Introduction // Ethnic Groups and Boundaries: The Social Organisation of Culture Difference / F. Barth (ed.). Bergen: Universitetsforlaget, 1969. P. 9-38.
22. Blakkisrud H. Russkii as the New Rossiiskii? Nation-Building in Russia After 1991 // Nationalities Papers. 2023. №51(1). P. 64-79.
23. Campbell D. Writing security: United States foreign policy and the politics of identity. Minneapolis: University of Minnesota press, 1992. 269 p.
24. Cavanaugh C. Soviet Gerontocracy: Stability and Change (Book Review) // Review of Politics. 1981. V. 43. № 2. P. 316-317.
25. Jenkins R. Social Identity. London; New York: Routledge, 1996. 206 p.
26. Paasi A. Political boundaries // International Encyclopedia of Human Geography / Kitchin R., Thrift N. (Eds.). Vol.8. Oxford: Elsevier, 2009. P. 217-227.
27. Riabov O., Riabova T., Kleshchenko L. "Save the Children!": The Symbol of Childhood and (De)Legitimation of Power in Russian Protests, 2017-21 // REGION: Regional Studies of Russia, Eastern Europe, and Central Asia. 2022. Vol. 11. No 2. P. 235-252.
28. Riabova T., Riabov D. Infantilising the Other: The Metaphor of Childhood in Russia's Media Discourse on International Relations // Australian Slavonic & East European Studies. 2020. Vol. 34. P. 125—149.
29. Trager O. Gorbachev's Glasnost: Red Star Rising. New York: Facts on File, 1989. 215 p.
References
1. Avksent'ev V.A., Aksyumov B.V. Rossiyane: ot grazhdanskoi k tsivilizatsionnoi identichnosti. Nauchnaya mysl' Kavkaza. 2013. № 4. S. 31-37.
2. Alimov D.E., Diligul E.S., Koloskov E.A., Kopaneva D.D., Mut'ya N.N., Sirenov A.V., Filyushkin A.I., Chernykh T.G. Mobilizovannoe Srednevekov'e: v 2 tt. T. 1: Medie-valizm i natsional'naya ideologiya v Tsentral'no-Vostochnoi Evrope i na Balkanakh. SPb.: SPbGU, 2021. 476 s.
3. Achkasov V.A. Politika identichnosti v sovremennom mire. Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta. Ser. 6. Filosofiya. Kul'turologiya. Politologiya. Pravo. Mezhdunarodnye otnosheniya. 2013. № 4. S. 71-77.
4. Vladimir Putin: Prezidentstvo i liderstvo. Doklad Tsentra politicheskogo analiza i Ekspertnogo instituta sotsial'nykh issledovanii. M., 2017. 82 s.
5. Drobizheva L.M. Rossiiskaya identichnost': diskussii v politicheskom prostranstve i dinamika massovogo soznaniya. Polis. Politicheskie issledovaniya. 2018. №5. S. 100-115.
6. Evgen'eva T.V., Selezneva A.V. Sovetskoe proshloe v tsennostnom i obrazno-simvolicheskom prostranstve rossiiskoi identichnosti. Polis. Politicheskie issledovaniya. 2016. №3. C. 25-39.
7. Zinov'ev A.A. Gomo sovetikus. Zinov'ev A.A. Gomo sovetikus. Para bellum. M.: Moskovskii rabochii, 1991.
8. Malinova O.Yu. Ofitsial'nyi istoricheskii narrativ kak element politiki identichnosti v Rossii: ot 1990-kh k 2010-m godam. Polis. Politicheskie issledovaniya. 2016. №6. S. 139-158.
9. Mal'chenkov S.A. Tsivilizatsionnyi diskurs v vyskazyvaniyakh V.V. Putina. Diskurs-Pi. 2022. T. 19. №2. S. 53-71.
10. Mchedlova M.M., Kazarinova D.B. Politika identichnosti: konkurentsiya novykh te-oreticheskikh smyslov i politicheskikh strategii. Politicheskaya nauka. 2020. №4. S. 13-35.
11. Riabov D.O. Obraz Rossii v politike evropeiskoi identichnosti ES: dis. ... kand. polit. nauk. SPb., 2016. 173 s.
12. Riabov O.V. Politika identichnosti i simvolicheskie granitsy. Simvolicheskaya politika. Vyp. 5: Politika identichnosti / pod red. O.Yu. Malinovoi. Moskva: INION RAN, 2017. S. 41-60.
13. Riabov O.V., Riabova T.B. «Rossiya podnimaetsya s kolen»? Remaskulinizatsiya i novaya rossiiskaya identichnost'. Lichnost'. Kul'tura. Obshchestvo. 2008. №3/4. S. 250-257.
14. Semenenko I.S. Politika identichnosti. Identichnost': lichnost', obshchestvo, politika. Entsiklopedicheskoe izdanie. pod red. I.S. Semenenko. Moskva: Ves' mir, 2017. S. 647-655.
15. Sirenov A.V. O fenomene udrevneniya gorodov v Rossii postsovetskogo perioda. Istoricheskaya ekspertiza. 2018. № 4. S. 185-193.
16. Tishkov V.A. Rossiiskaya identichnost': vnutrennie i vneshnie vyzovy. Vestnik Rossiiskoi akademii nauk. 2019. № 4. S. 408-412.
17. Fadeeva L.A. Identichnost' kak «sostyazatel'nyi kontsept» v problemnom pole politologii. Identichnost': lichnost', obshchestvo, politika. Entsiklopedicheskoe izdanie / pod red. I.S. Semenenko. M.: Ves' mir, 2017. S. 70-76.
18. Shmitt K. Ponyatie politicheskogo. Voprosy sotsiologii. 1992. №1. S. 35-67.
19. Edmondson L. Gender, mif i natsiya v Evrope: Obraz matushki Rossii v evro-peiskom kontekste. Pol. Gender. Kul'tura: Nemetskie i russkie issledovaniya / Pod red. E. Shore, K. Khaider. Vyp 3. Moskva: RGGU, 2003. S. 135-162.
20. Yakhshiyan O.Yu., Omel'chenko N.A. Politika identichnosti v ofitsial'nom diskurse Rossiiskoi Federatsii. PolitBook. 2020. №4. S. 59-77.
21. Barth F. Introduction. Ethnic Groups and Boundaries: The Social Organisation of Culture Difference / F. Barth (ed.). Bergen: Universitetsforlaget, 1969. P. 9-38.
22. Blakkisrud H. Russkii as the New Rossiiskii? Nation-Building in Russia After 1991. Nationalities Papers. 2023. №51(1). P. 64-79.
23. Campbell D. Writing security: United States foreign policy and the politics of identity. Minneapolis: University of Minnesota press, 1992. 269 r.
24. Cavanaugh C. Soviet Gerontocracy: Stability and Change (Book Review). Review of Politics. 1981. V. 43. № 2. P. 316-317.
25. Jenkins R. Social Identity. London; New York: Routledge, 1996. 206 p.
26. Paasi A. Political boundaries. International Encyclopedia of Human Geography / Kitchin R., Thrift N. (Eds.). Vol.8. Oxford: Elsevier, 2009. P. 217-227.
27. Riabov O., Riabova T., Kleshchenko L. "Save the Children!": The Symbol of Childhood and (De)Legitimation of Power in Russian Protests, 2017-21. REGION: Regional Studies of Russia, Eastern Europe, and Central Asia. 2022. Vol. 11. No 2. P. 235-252.
28. Riabova T., Riabov D. Infantilising the Other: The Metaphor of Childhood in Russia's Media Discourse on International Relations. Australian Slavonic & East European Studies. 2020. Vol. 34. P. 125—149.
29. Trager O. Gorbachev's Glasnost: Red Star Rising. New York: Facts on File, 1989.
215 p.
