CC BY
19СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
воцерковление: два биографических примера
Л. П. Ипатова*
Конфессиональная идентичность основана на принятии единого для всех адептов вероучения. Так, каждый, желающий быть православным, должен сверять свои поступки и суждения (в том числе относящиеся к его гражданской позиции) с текстами Священного Писания и традициями Священного Предания [1], иначе говоря, идентифицироваться с заложенными в них ценностями. Однако даже при сохранении верности Истине Православия во всех словах и делах (признак святости) индивидуальный характер жизненного пути неизбежно приводит верующего к «специализации» внутри единой православной «науки» и тем самым создает различные по своим социальным характеристикам варианты воплощения православной идентичности.
Современные теории идентичности признают, что «нормально» функционирующая идентичность всегда проблемна и представляет собой направленный идентификационный процесс, имеющий как свои цели, так и предпосылки, где одни образы Я поддерживаются, другие достигаются, а третьи отвергаются. Поэтому объяснить актуальную форму идентичности можно лишь при условии проведения «археологических раскопок» ее первоисточников-референтов. Задачу «раскопок» подобного рода можно было бы считать совершенно неподъемной, если бы не открытие принципа голографической организации памяти, сделанное Д. Норманом. Согласно этому принципу «в каждом фрагменте автобиографической памяти представлен „слепок" всей жизни человека и он сам как целостная личность» [4, с. 38-39].
В статье рассматривается процесс прихода к вере и воцерковления двух молодых женщин. Описание значимых событий и связанных с ними переживаний каждой из них выстроено в хронологическом порядке, начиная с самых ранних воспоминаний и заканчивая настоящим моментом. Все имена и названия организаций в тексте изменены.
* Ипатова Лиана Петровна — младший научный сотрудник Института социологии РАН. Электронная почта: Liana@socforum.ru.
Пример первый: следовать за Ним — безволие или личностный выбор?
Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас.
(1Ин. 4:19)
Галина родилась и выросла в Москве, в семье советских инженеров. Когда ей было около шести лет, у нее появился младший брат, переключивший на себя внимание родителей. Где-то в 12 лет девочка попала в отряд скаутов, где ребят учили основам православной веры. Повзрослев, часть из них стала ходить на специальные лекции для молодежи при одном из московских храмов. На этих занятиях в 19 лет Галя познакомилась со своим будущим мужем. Вскоре у молодой пары родилось двое детей. После примерно двухлетнего периода домашней жизни Галина поступила в институт по одной из гуманитарных специальностей и в тот же год пошла на курсы православной катехизации (просвещения). После их окончания из Галиной группы образовалась небольшая, но самостоятельная община. Жизнь в ней предполагает регулярные встречи для обмена духовным опытом и знаниями, совместного проведения досуга. Сейчас Гале 21 год. И жизнь в общине, и учеба в институте, наравне с воспитанием детей представляются ей важными способами самореализации. Внешний вид девушки ближе к светской, чем к «традиционной» православной норме. Она носит средней длины стрижку, чуть-чуть подкрашивается, любит неброские украшения. Первое воспоминание Гали, связанное с верой и церковью, относится, скорее всего, к раннему детству (до рождения брата):
...Мы как-то были в храме. Я была совсем маленькая. И такое было очень странное чувство... Я чувствовала, что какое-то необычное место... вот... такой лес ног, такая толпа, при этом пение... А потом меня подняли наверх, вынесли, я вот увидела алтарь... Ну, так, мне понравилось... Я, я не могу сказать, что я что-то там пережила. Это такие детские воспоминания очень смутные. Помню только, что меня пряниками угостили. У меня пряники вот такое вот яркое! впечатление оставили.
Церковь в детском восприятии информантки — это прежде всего место торжественного поклонения взрослых чему-то (именно родители, т.е. значимые для нее взрослые, привели ее сюда). А еще это место знакомства с добрыми другими, которые просто так дают вкусные пряники. Первая информация, полученная девочкой о Боге, — информация о Его социальной значимости и о том, что там, где Ему поклоняются, можно встретить «нечаянную радость».
Первым значимым другим, встречающимся в нарративе, является мама. Хотя сюжет начинается с упоминания обоих родителей, только тема матери получает развитие. Она характеризуется как «достаточно сильный человек», сыгравший «важную очень роль в моем духовном становлении». Однако попытка объяснить, в чем же ее заслуга, сводится к причислению мамы к поколению шестидесятников, которые «чувствуют, что что-то есть кроме этого» и
«слепо тычутся носами». В годы студенчества родители открывают для себя мир бардовской песни, комсомольских путевок. По меткому замечанию рассказчицы, «они в это вцепляются». Это слово выдает отношение к ценностям шестидесятников как к спасательному кругу, брошенному тем не менее кем-то другим.
На следующем жизненном этапе поиск духовных альтернатив не прекращается, но приобретает другую мотивацию. Ради больного сына мама активно ищет семейные клубы «здорового» образа жизни, где ей могли бы оказать помощь в лечении и воспитании детей. Однако в этих группах она скорее ведомая, а не лидер, и принадлежит к ним так же, как и к шестидесятникам в догоняющем режиме освоения их ценностей: «У нее были свои друзья, которые постепенно привели ее на оглашение»1.
Вероятно, именно перечисленные черты личности матери были унаследованы в наибольшей степени и, возможно, легли в основу социальной идентичности респондентки. На первой же странице текста интервью она дважды замечает совпадения в своей судьбе с судьбой матери: 1) «Преемственность такая: все женщины рано замуж выходят, рано детей рожают»; 2) «Вот как-то странно получилось, что мы с ней в принципе именно к вере пришли разными путями, но через один как бы корень».
В силу «слабости» папиного характера основные черты мужского референтного образа первоначально складывались под влиянием дедушки Галины.
Дедушка... всегда был таким, знаешь, воинствующим атеистом. Но при этом он был (радостно) совершенно светлым человеком, совершенно таким... обожающим своих всех близких и вот как бы... хороших моральных качеств. . Ну, вот так вот тоже бывает, что человек, вроде, и неверующий, а при этом он, может быть, даже и на порядок (усмехаясь) лучше, чем мы, вот, христиане.
Позже на формирование Галиного идеала и системы ценностей влияли и другие мужские фигуры. Путь воцерковления рассказчицы начинается в отряде скаутов, куда она попадает с помощью мамы в 11-12 лет. Интерес девочки, по-видимому, как и у мамы, изначально лежит в области выявления иерархии в группе и сближения с ее лидерами. Она подчеркивает, что в отряде ее друзья — это «основной костяк», самые яркие ребята. Они и руководитель отряда всегда были для нее примером, а она тянулась за ними и, таким образом, попадала туда, куда ее вели.
Просто мне вот так повезло, что у нас начальником отряда был верующий человек, он, естественно, нас приводил к такой вере, к своей.
1 Оглашение (катехизация) — как правило, устное, последовательное и целостное наставление в основах христианской (православной) веры и жизни [2].
Меня очень сильно вынесло именно то, что со мной были Ваня и Леша, мои друзья с детства. С Ванькой мы вообще спаялись еще с 12 лет... У него еще помимо всего прочего, что он там печатается в (...) и там со священниками водит дружбу, у него еще и скаутский отряд свой (смеется). <...> Они пошли, попали вот в эту общину... и стали ходить на вот эти вот лекции, встречи. И мне сказали: «Давай.». Я, вот, уже не помню, как так получилось, в общем, я стала ходить туда.
Руководитель отряда скаутов и друг тех же времен, играя роль неформальных, но очень принципиальных лидеров, дополнили заданный дедушкой образец мужественности. Социализация в отряде скаутов сформировала представление о том, что истинная иерархия этого мира строится на духовных основаниях, а постепенность перехода с одной ее ступеньки на другую — непременное условие личностного роста.
И чтобы стать скаутом, нужно сдать какой-то разряд. Ну, естественно, для начала третий. Чтобы сдать третий разряд, нужно определенными знаниями обладать, в том числе и по религии... И там все законы «разведчиков», они построены на том, что «Разведчик верен Богу, предан Родине, родителям и начальнику. Разведчик честен и правдив. Разведчик помогает...» Вот. Мы учили эти законы и как бы волей-неволей там... Я еще естественно, ну, мне просто хотелось быть скаутом, и поэтому я учила молитвы, я их сдавала...
В данной секвенции встречаем уже знакомые нам по предшествующему анализу ценностные ориентации и паттерны поведения респондентки: а) морально нагруженный идеал («мужская» цель, изначально заданная дедушкой), предполагающий преданное служение своим ценностям, любовь к ближним, честность перед собой и другими; б) пассивное (т.е. без критической рефлексии) усвоение практик («женский» путь, воспринятый от матери); в) движущий мотив деятельности — желание быть в коллективе — «быть скаутом» и соответственное ему следование правилам игры без их глубокого усвоения — «волей-неволей»; г) единомыслие внутри системы, объединяющее всех ее членов. На самом деле глубокой общности могло и не быть, но таков был идеал.
Приведенные отрывки четко дают понять, что женские и мужские образцы соотносятся в идентификационном пространстве рассказчицы примерно как путь и цель. Иными словами, в своем достижении идеала, задаваемого значимыми мужчинами, она копирует поведение значимых женщин.
В ходе дальнейшего анализа высказанная гипотеза получает свое подтверждение. В интервью возникает образ тети, который наряду с материнским, а может еще в большей степени, является референтом для построения жизненной стратегии героини и ее гендерной идентичности: «Знаешь, я, конечно, не могу назвать ее святой, но... Это было настолько ярко! Видно, как человек изменяется, как он просто своей жизнью являет подвиг!». Упоминание возможной святости близкой родственницы указывает на наиболее сильную, по крайней
мере, сознательную идентификацию именно с ней. На протяжении всего интервью из всех персоналий ей уделяется самое объемное и эмоциональное повествование. Помимо прочего, информант и тетя являются тезками. Со святой ее можно сравнить, очевидно, потому, что после оглашения она сильно изменилась, явила подвиг преображения своей жизни. Идентификация с тетей прослеживается также в сходном определении ее и собственного жизненного пути: «Она была очень такой интересной женщиной, очень яркой! Со сложной судьбой, сложной жизнью» и о себе: «Ну, такой достаточно сложный у меня был путь духовный». Вряд ли такое совпадение может быть случайным, скорее, речь идет о воспроизводстве семейной микрокультуры в рамках ГПС информантки. Как и ее мама, Галя рано начала половую жизнь; как тетя, начала ее с «незаконных», в понимании ее окружения и ее самой, отношений.
Мне было 15 лет. Это было лето, весна, я перестала причащаться. Иле-том со мной произошел такой... Ну, я не знаю, это уже... такой интимный опыт. Мне встретился молодой человек, причем абсолютно из нецерковной среды, вот. И как бы там такая любовь страшная, морковь. Вот. Короче... я нарушила обет, который дала Богу.
Обет был дан ради спасения жизни новорожденного сына одного из родственников. Девушка пообещала Богу не целоваться ни с кем до 16 лет. Вполне вероятно, что мотив самопожертвования ради ребенка также заимствован у матери. Последней в свое время «пришлось повозиться» с младшим братом рассказчицы, здоровье которого было настолько неважным, что он не мог ходить в обычную школу.
Завязавшийся роман был очень коротким, — всего две недели, — и по иронии судьбы закончился в день шестнадцатилетия. Через какое-то время она исповедуется и снова начинает причащаться. В «молодежке» — клубе приходской молодежи, куда она ходила раньше, героиня почти сразу встречает своего будущего мужа. Хотя с момента первой трагической любви прошло совсем немного времени (роман случился летом, а знакомство с мужем осенью), история повторяется заново.
Он ходил на оглашение... Там тоже у нас с ним была куча всяких проблем. Тоже была епитимья. В конце концов я забеременела. Мы еще не были женаты. (Пауза) Ну, была епитимья дальше. Вот. У меня был выкидыш один. Потом я опять забеременела...
В биографии тети обнаружение рака становится поворотным пунктом. После операции «она себя плохо постоянно чувствует, но она проходит оглашение». У рассказчицы сознательное обращение происходит после длительного периода вынашивания и выкармливания двух детей подряд: «Беременность, она все-таки мозги на место ставит».
Основные черты тетиного характера дополняют сформированный матерью женский архетип. И в том, и в другом случае сфера наибольшей активности женщин лежит за пределами семьи. Мама, как уже упоминалось, с юности состояла в каких-то неформальных кружках и организациях, где искала чего-то иного и, нашедши, «вцеплялась» в него. Также и тетя: обратившись к Богу, она не просто возвращается к мужу, но меняет референтную группу с любовников на христианскую общину. Создается впечатление, что семья для нее так и остается на втором плане. По большому счету, такое же отношение к семейной жизни находим и у рассказчицы. Период выкармливания двоих детей (родившихся с разницей в 1,5 года), когда ей приходилось жить только домом, она постоянно сравнивает со сном, а его окончание и возвращение к активной общественной жизни — с пробуждением, «возвращением к себе самой».
То, как тетя окончила свой земной путь, становится для девушки идеалом, к которому можно только стремиться. Биография «совершенно разносной» женщины освещается светом торжества христианской веры над всеми жизненными трудностями и испытаниями.
...Во все тяжкие пускалась в свое время, и она своего мужа... для него стала настоящей христианской женой. Последние три года они жили нормально, полноценно.
И знаешь, такое было ощущение, что... литургия была, потому что у нее постоянно дома была толпа народу, постоянно кто-то молился, там, читал какие-то акафисты, там что-то, постоянно кто-то рядом с ней сидел... Вот. (Пауза) Когда она умерла, — это уже ночью произошло, — там практически вся община ее, с которой она оглашалась, она при этом присутствовала. (Пауза) Для меня это тоже было таким важным в жизни свидетельством.
Этот сюжет возвращает нас к первому посещению церкви. В обоих случаях присутствует множество народа, поклоняющегося Богу, звучит молебное пение. По сути своей и пряники, и акафисты являются различными проявлениями одной и той же христианской любви. И если принять гипотезу о подсознательной идентификации информантки со своей тетей, с путем ее жизни, то здесь она воочию видит, что этот путь является успешным и через единение с другими людьми ведет к достижению главной ценности референтной для нее социально-культурной среды — к Богу.
Многократно описываемое рассказчицей ощущение значимости происходящего в моменты всеобщей обращенности к единой цели во время богослужения в храме (детское воспоминание), при сдаче экзаменов в скаутском отряде, у постели умирающей тети и позже на встречах группы оглашаемых (в которую наконец записалась и сама Галина) кажется неслучайным. Подобная повторяемость одного и того же лейтмотива в различных отрывках автобиографического повествования свидетельствует о голографичности отдельных воспоми-
наний, а также об устойчивости личностной системы, определяющей смысл и формы повседневной деятельности индивида.
Складывается впечатление, что бессознательно девушка постоянно ищет и находит источник блага в среде не самых близких для себя людей. Поскольку они не являются ни родственниками, ни близкими друзьями, формально они ничем не обязаны друг другу. Их взаимопомощь освобождается, таким образом, от ролевого долженствования и предстает как проявление бескорыстной и свободной любви. Состояние неоформленности и неформальности отношений кажется для героини наиболее комфортным. Описывая впечатления от встреч православного молодежного кружка («молодежки»), она в первую очередь высоко оценивает появившуюся здесь возможность новых знакомств.
Сознательное обращение рассказчицы (как и ее тети) представляет собой поворотный момент всей жизненной истории. Отказ от опыта «вольной» жизни с целью воссоединения со «своими» — церковной общиной является тем личностно значимым ядром, вокруг которого кристаллизуется вся православная идентичность: «Вот это как бы был мой грех. но я же вылезла! В конце концов! Это был мой вот опыт, которым я теперь могу со всеми делиться».
Портрет второй: мир иной — смерть или жизнь?
И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. (Откр. 21:4)
Татьяне 31 год, родилась и выросла в мегаполисе. Родители разошлись, когда ей было около 6 лет. До этого времени подолгу жила на даче у папиных бабушки и дедушки. После разрыва между родителями воспитывалась в основном бабушкой по маминой линии. Где-то с середины младших классов мама вернулась в дом и привела с собой отчима. В 14 лет Таня ушла из дома в дворовую компанию. После восьмого класса пошла в кулинарный техникум. В результате подъема больших тяжестей в кондитерском производстве у нее на несколько лет частично отнялась рука. Примерно с 16 лет вместе с бабушкой стали жить отдельно.
В 19 лет вступила в гражданский брак. Муж, художник, был старше ее на 10 лет. «И началась ночная жизнь. Помню, приходили эти художники, этот художник... и там, стихи, и цветы, ну, вот, и песни, и свечи у камина». Кроме того, он был верующим (хотя и не воцерковленным) человеком, ездил с Таней по святым местам, рассказывал о церковных традициях и привил первые навыки молитвы. Когда ей было 25, они расстались.
В 26 лет Татьяна переехала в один из пригородов, где при местном храме создавалась обитель сестер милосердия. Этому делу теперь посвящена вся ее жизнь. Прихожанами храма являются как местные жители, так и горожане.
Кроме посещения богослужений многие приезжающие принимают посильное участие в ведении церковного хозяйства. Дел на приходе много: всевозможные ремонтно-строительные работы, сад, кухня, уборка помещений и прилегающих территорий и пр. С этого начинала свое воцерковление и Татьяна.
В настоящее время она является одной из сестер обители. Основное призвание сестер — ухаживать за безнадежно больными в расположенной неподалеку больнице, готовить и провожать их в последний путь. Чтобы выполнять свою миссию, Татьяна окончила трехгодичные медсестринские курсы. Сестер в обители немного, вместе с необетными и приходящими человек 11-15. Информантка среди них, судя по всему, занимает достаточно важное положение. Она вторая по счету обетная сестра2 после старшей и самой первой из них. Она имеет право благословлять старших по возрасту людей, а также давать другим сестрам распоряжения и наставления. В целом создается впечатление, что человек она весьма занятой и во многом незаменимый. Ее все время куда-то зовут, что-то ей надо сделать, со всеми поговорить, того встретить, этого проводить. Только на третий раз мне удалось взять у нее интервью. Кроме того, она обладает редкой и весьма завидной жизнерадостностью: часто смеется, имеет быструю и эмоциональную речь, здоровое, крепкое тело, одним словом, пышет жизнью.
Ее первые воспоминания, связанные с церковным миром, относятся к периоду 6-12-летнего возраста.
И вот самое яркое впечатление с детства, конечно, это Пасха. Вот, бабушка берет меня, значит, за руку и мы едем к дедушке на кладбище. .и вот там такая аллея у нас, идешь по ней, и там все в разноцветных яйцах! Вот, все, все, все. Яйца лежат слева, справа на могилках, пока идешь там, народ там идет. И маленький такой красивый, подходишь, деревянный храм. Деревянный храм, там три ступенечки... и... вот запах, — все... И.... тополь!же всегда, очень часто... Пасха, весной, да, там — тополь!Красные сережки...
В приведенной наррации насыщенное деталями описание живо передает ощущение разлитой в воздухе благодати. Эта живость старых впечатлений заставляет предположить их сопряженность с содержанием ГПС. Для его прояснения попробуем выявить основные смыслы приведенного воспоминания. Поездка на кладбище каждый год приурочена к Пасхе, или, переставив акценты, Пасху каждый год отмечают поездкой на кладбище. Одновременно бабушка с внучкой посещают и могилу дедушки, и храм, где, конечно же, ставят о его упокоении свечи, подают записки, оставляют помин3. В остальное время года, по всей вероятности, походов в церковь, равно как и на кладбище, не было. Таким образом, загробный мир для девочки становится тождественным сфере божественного.
2 Принимая обеты послушания духовному отцу, нестяжательности и безбрачия, обетная сестра, как и монахиня, навсегда «уходит из мира» и посвящает себя Богу. Отличие обетных сестер от монахинь состоит преимущественно в характере их служения. Это не молитвенные и аскетические подвиги, а уход за больными и страждущими.
Положительное восприятие «загробного» Бога ребенком становится возможным благодаря тому, что потусторонний мир переживается как связанный узами любви и родства с миром живых. Регулярностью своих приездов бабушка хранит верность памяти рано ушедшего мужа. Точно так же и другие люди приезжают навестить своих почивших родственников. Умершим, как живым, стараются сделать приятное: расчищают и украшают цветами их могилы, оставляют на них съестные приношения. Победу над смертью исповедуют все здоровающиеся в этот день: «Христос воскресе! — Воистину воскресе!» Все эти действия означают соединение того и этого мира. Сама природа празднует победу над смертью: красные тополиные почки являют собой красоту воскресающей жизни.
Особое место в воспоминаниях занимает церковь. Для Тани она становится не только Божиим домом, но как бы и домом покойного любимого дедушки, где все дорого, все пахнет чем-то родным и желанным. Причем образы маминого (похороненного на этом кладбище) и папиного дедушек, судя по всему, сливаются. Подобное совмещение оказывается возможным, поскольку первого девочка никогда не видела, и его образ оказывается открытым для конструирования и заполнения любой информацией. А со вторым, горячо любимым в раннем детстве, из-за развода родителей пришлось расстаться навсегда. В каком-то смысле он также оказался в мире ином, недоступном для нее.
Особая привязанность к папиному дедушке объяснима еще одним обстоятельством. Как ни странно, ни разу на всем протяжении интервью героиня не упоминает своего отца. Этот необычный для автобиографического повествования факт наводит на мысль, что роль отца с самого начала взял на себя дедушка.
В детские годы, по крайней мере, летом она жила в его загородном доме: «Дом двухэтажный. Знаете, это очень много, наверно, откладывается, что, вот, деревянный дом, природа и вот веранда, крылечко. пруд, цветы, купавница. вот, дети!» Сравним это описание с описанием церкви. Поразительным образом наиболее важные моменты в обоих случаях совпадают. Обе постройки деревянные. У дедушкиного дома запомнилось крылечко, у церкви — три ступеньки. И там, и там — вокруг цветы, деревья, гуляющие люди. Воспоминания о церкви относятся к более позднему периоду, чем жизнь у дедушки с бабушкой, и восприятие храма похоже на узнавание чего-то забытого. Кладбищенская церковь могла быть столь трогательной, точно родной для Тани именно потому, что ее внешний вид, ее запахи и звуки неявно напоминали девочке самые лучшие и уже безвозвратно ушедшие дни из ее маленькой жизни, возвращали ей ощущение того времени, когда она жила в загородном доме у дедушки с бабушкой.
Степень привязанности к дедушке можно оценить, видя готовность ребенка идти на жертвы, ради участия в его делах: «То есть если сказал, что за грибами,
3 Здесь — съестные приношения (мука, растительное масло, пироги, конфеты и.т.д.), оставляемые в храме и/или раздаваемые нищим и просто людям, чтобы они помянули души усопших близких и испросили для них у Бога блаженного упокоения.
то как бы от радости — «О! За грибами!», я без слов, там, в 4, в 5 утра, там, встаю, мы идем за грибами».
Несмотря на общую позитивно-радостную настроенность, ранняя встреча с миром мертвых накладывает свой отпечаток на детскую душу.
Вот это вот чувство тоже я помню в детстве очень хорошо.... вот это вот знакомство первое, что вот смерть, да, и что меня не будет - вот все сжималось, от этого какой-то. холодно, и я вот начинала плакать, что не может быть, что вот, ну, что вот не будет — нет, не могу представить, нет... начинала плакать, но никто ничего.
Детское восприятие кладбища, несмотря на радость Пасхи, в то же время подспудно вызывало мысль о неотвратимости смерти. И не от кого было ждать утешения, ведь именно бабушка — единственный близкий человек — была причиной столь тяжкого открытия.
На основе изложенных фактов можно сделать предположение: описанная проблема преодоления страха смерти явилась основой идентичности героини. Заставить себя добровольно решиться перейти в инобытие стало центральной задачей ее неосознанной жизненной стратегии. Что вызвало в девочке такую противоестественную потребность? Главной причиной, на наш взгляд, является неоднократно повторяющийся в биографии сюжет потери любимого человека: сначала отца (в столь раннем возрасте, что память об этой травме оказывается вытесненной в бессознательное), затем заменявшего его папиного дедушки, потом (в плане примерки к себе истории значимого другого) мужа маминой бабушки. Однако и это еще не все — потусторонним в итоге оказался не только мужской, но и женский референтный образ.
Изначально тип идеального женского поведения, на который ориентировалась Таня, задавала мамина бабушка, но после того, как она попала в сумасшедший дом (тоже своего рода инобытие), пришлось искать дополнительное подкрепление. В силу ряда причин мама, как и отец, не стала положительным примером, идентифицируясь с которым, можно было бы выстраивать свою жизненную стратегию. В период воцерковления девушка узнает, что близкая родственница маминого дедушки, похороненная рядом с ним, была монахиней. Ее фигура становится вторым женским референтом, прекрасно дополняющим заданный бабушкой типаж. Расположение могил дедушки и родственницы-монахини рядом друг с другом говорит об их близости в загробной жизни. Наверное, подобного соединения «в вечности» ожидает бабушка в будущем и для себя. Скорей всего, ее похоронят рядом с любимым мужем, и они снова будут вместе. Лейтмотив готовности следовать за любимым человеком в пространство иного — неповседневного и асоциального, которому он причастен, на данном этапе получает дополнительное подкрепление и содержательную конкретизацию. Появление фигуры родственницы-монахини символизирует возможность соединения с ре-
ферентным образом «потерянного мужчины / отца» в чистой от эгоистических амбиций и плотских страстей христианской любви.
Имея «призвание» к преодолению смерти и в то же время естественным образом страшась ее, Татьяна оказывается не в силах психически отстраниться от смерти даже совершенно посторонних ей людей. Напротив, происходит идентификация с умирающим, вызывающая в ней желание что-нибудь предпринять для его спасения. Ощущая в этом свою беспомощность, героиня тяготится ею как беспомощностью перед своей собственной смертью. Только вера оказывается в состоянии примирить девушку со смертью, только она дает возможность принять ее как переход в иной, причем лучший мир.
И были, конечно, такие моменты, всегда вот, когда там, знаете, вот, какая-то (растяжно) авария... или где-то вот по мосту гуляли, там мальчика достали, вот, только что — утопленника. И я всегда переживала, что я не могу ничего сделать. (Короткая пауза) Ну, не... потому что не знаешь, чего тут будешь... А теперь!Знаете, так интересно, когда человек... сразу там — бежишь!!!...вот на приходе тоже. Вот. Так что мои мечты, так сказать, стать... и, действительно, Господь дал талант.
После того как от Татьяны уходит гражданский муж (опять он уходит), она какое-то время еще пытается устроить свою личную жизнь, но после обращения окончательным образом уверяется в том, что ее любовь «не от мира сего».
Женская неудачливость матери сначала в отношениях с отцом, затем с отчимом служила девушке своеобразным свидетельством «принципиальной» невозможности счастья в этом мире и предопределила решающую роль в формировании ГПС героини старшего поколения взрослых (верных бабушек и «инобытийных» дедушек). Вполне вероятно, это тайное подозрение в априорном несовершенстве этого мира, сформировавшись в детстве, лишь ждало своего подтверждения. Во всяком случае, требования рассказчицы по отношению к потенциальному супругу вызывают подозрения в (пусть неосознанной, но) преднамеренной невыполнимости содержащихся в них задач. Героине нужен идеальный мужчина: «Идеал, вот, был такой, вот... какой должен! быть. А какой не должен — не надо!» Ее гражданский муж, раз упавши с пьедестала, не мог быть поставлен туда вновь (хотя позже он нашел ее в сестричестве и хотел возобновить отношения). Распад собственной семьи послужил Татьяне лишним доказательством известного ей по материнскому опыту «правила невозможности» женского счастья и способствовал переносу всей полноты ее душевных сил на заданную бабушкой стратегию общения с ушедшим из этого мира любимым. Любимый Татьяны, покинув ее, тоже как бы покинул этот мир. И обращение девушки к незримому первоначально оказывается попыткой психологически противостоять этому уходу. Услышав впервые об обители, девушка заинтересовалась ей во многом потому, что когда-то они с мужем снимали дачу в том же поселке. Так что уход из мира
в сестричество отчасти можно объяснить желанием навсегда остаться в местах своего невозвратно ушедшего счастья.
Вместе с обращением и воцерковлением Татьяна сознательно принимает свое предназначение — любить пространственно недоступного (Бога), думать о запредельном, стремиться туда и вести за собой других. Несмотря на кажущийся отказ героини от своих первоначальных устремлений к ведению домашнего хозяйства, между ее представлением об «идеальной жене» и той ролью, которую она играет на данный момент в общине, больше сходств, чем различий. В прошлом цель создания семьи преимущественно полагалась в детях: «Мое... — воспитывать детей». Судьба сложилась так, что мечты девушки воплотились в жизнь не в замужестве, а в служении сестрой милосердия в детском отделении больницы. Как бабушка отказалась от повторного устройства своей личной жизни ради дочери и внучки, так и Татьяна отказывается от поисков земного счастья и посвящает себя помощи умирающим в страданиях детям. Как бабушка когда-то приводила ее в церковь за кладбищенской оградой, теперь она сама открывает детям божественность иного мира. Рассказывая о Боге, Татьяна вселяет в них упование на лучшую жизнь после смерти. Ее мечта — открыть при сестричестве свой хоспис. Чувство удовлетворения, обретенное на новом поприще, с одной стороны, и попытка примириться с неудачей в реализации своего проекта «идеальной жены» — с другой, способствуют рационализации прожитого опыта в терминах предопределенности: «Значит, Господь не сподобил, и как бы не дано, ну, не надо было (выходить замуж)».
Здесь мы обнаруживаем тот же, что и у Галины, принцип построения биографии: женский референт задает паттерн поведения или «путь», а мужской — ценности или «цель». Удивление, как и в первом портрете, вызывает множественность совпадений начальной (детской) и нынешней ситуаций. Единство душевного состояния, фиксируемое в вербализованных маркерах, чувство удовлетворенности своей жизнью, радости объединяет исходный, промежуточный (период гражданского брака) и финальный пункты повествования. Наличие в них качественной разницы также не подлежит сомнению. Сформированным с детства общим установкам приобретенный опыт придал конкретную форму. Между двумя альтернативными жизненными стратегиями — поиск счастья в миру или вне мира — был сделан окончательный выбор (вполне в соответствии с исходными «данными»). В ситуации социальной дезадаптации после разрыва с мужем этот биографический поворот позволил Татьяне достичь значительной личностной целостности и перейти из фазы кризиса (выбора) идентичности в фазу творческой самореализации. С воцерковлением изменились сознательно формулируемые цели и средства их достижения.
Сравнительный анализ случаев
Выбор для анализа двух рассмотренных интервью был обусловлен их контрастностью. Периоды, выпавшие из рассказов о себе у Галины и Татьяны (неактуальные для выстраиваемой рассказчицами идентичности), по своим характеристикам полностью противоположны друг другу. У Гали это периоды замкнутой жизни в кругу семьи, у Тани — периоды наиболее активных контактов с чужими людьми. Здесь обнаруживается принципиальная разница в способах построения гендерной и более широко — социальной идентичности каждой из участниц исследования. В общих чертах эта разница состоит в следующем.
Галя находит себе референтов (их всегда несколько) вне семьи, среди дружественного окружения, т.е. среди людей более или менее дистанцированных, не связанных с ней слишком тесными эмоциональными узами и моральными обязательствами. В личной жизни она либо ведущий, либо, по крайней мере, равноправный, независимый партнер. Определить точнее трудно, поскольку муж упоминался в интервью всего два раза и весьма односложно. Данный факт и сам по себе является ценным, поскольку отражает значимость отношений с мужем для самосознания информантки. Лидирующее положение референтных женских фигур — тети и мамы — в их семьях с неизменным пребыванием мужа «в тени» супруги работает на нашу гипотезу.
Женская роль Татьяны — это, напротив, роль ведомой. Ее основной референт — тот «единственный» человек, в отношениях с которым она стремится к постоянной душевной близости, воспринимая его в качестве безусловного авторитета и наставника во всех сферах жизни: «Вы знаете, там было все: и папа там была, и, вот, которой ты можешь все сказать, все ответить. Вот. Молодая, юная, 19 лет мне было... Потом он купил (мне) велосипед. Потом он снял дачу, он сказал: „Все!Врачей (тебе) не надо, ничего не надо, все...(будем жить на природе у целебных источников, и ты поправишься)"».
Опека и протекторат со стороны мужчины как в духовном, так и в материальном плане приятны для Татьяны. Они создают атмосферу любовного ухаживания и составляют предмет ее женской гордости. Складывается впечатление, что девушка желает получить от мужа ту заботу и внимание, которые недополучила в детстве от родителей (судя по окончаниям женского рода: «папа там была... которой...» — героине интервью недоставало не только отцовской, но и материнской любви). Основной интерес Татьяны в отношениях с этим человеком состоит в том, что она, наконец (в сравнении с родным отцом и отчимом), может ему доверять, а он безусловно принимает ее личность. Сексуальные влечения в своей грубой плотской форме отступают здесь на задний план. На настоящий момент роль любимого человека — отца играет священник, к которому Татьяна, как и к бывшему гражданскому мужу, сильно эмоционально привязана.
Приходская субкультура
Анализируя формы деятельности и модель социальных взаимодействий в приходах Галины и сестры Татьяны можно обнаружить, что культурная программа каждой из них удивительным образом соотносится с типичными установками и практиками их социальной среды.
Приход Галины можно отнести к так называемому демократическому движению внутри современного русского православия. Культурная программа этого направления предполагает максимально глубокое изучение религиозной традиции, при необходимости ее частичный пересмотр в свете требований современности, а также активную православно-просветительскую деятельность. Достаточно сказать, что при приходе существует православное высшее учебное заведение, девушки здесь (если еще «морально не готовы» к ношению платка и юбки) могут присутствовать на богослужении в брюках, с непокрытой головой и распущенными волосами, общины прихода регулярно выезжают в гости к дружественным общинам в другие города и страны, в том числе в Западную Европу, а рекрутирование новых прихожан является целенаправленной стратегией и в целом идет по принципу «пирамид»: пришел сам, приведи другого. Все перечисленные особенности, очевидно, сближают субкультуру этого прихода с установками протестантизма, т.е. соответствуют идеям проекта Просвещения и формируют гражданскую позицию, родственную европейскому либерализму. Естественно, что такой подход к вере в первую очередь отвечает ожиданиям городской интеллигенции, выходцы из которой и составляют основную массу прихожан.
Социальная идентичность российской и советской интеллигенции строилась на декларации (как минимум) и реализации своей способности суждения. Поэтому возникновение внутренних коммуникативных пространств в церковных общинах, где настоятель храма и большая часть прихожан относятся к данной социальной прослойке, выглядит вполне логично. В приходе, к которому принадлежит Галина, вопросы современного православия, с одной стороны, выносятся в сферу публичности: проведение конференций, развитие и поддержание своего web-сайта, катехизаторская, образовательная и издательская деятельность4. С другой стороны, поле публичности, что характерно для современной культуры вообще, стремится охватить область приватного и интимного. Своеобразной инициацией вступления в приход является написание текста и рассказ на общем собрании о своем пути к Богу. Эта же тенденция проявляется в организации в приходе множества мелких общин квазисемейного типа, где все участники в порядке общего правила регулярно делятся друг с другом своими «радостями и печалями». Данный обычай приближается к традиции публичной
4 «...Энтузиасты православного просвещения... — модернисты по своим убеждениям. Сама идея о катехизации (т.е. просвещении) основной массы населения интересна именно либералам» [3, с. 322].
исповеди, бытовавшей у первых христиан (наследие которых активно изучается и осваивается в приходе) и резко контрастирует с исторически сложившейся практикой конфиденциальной исповеди в РПЦ.
Таким образом, православная социальная идентичность в этом приходе имеет три основные социально-культурные особенности: 1) как основанная преимущественно на дискурсивных практиках она является инвариантом «классовой» идентичности интеллектуала; 2) как претендующая на выход в открытое, в том числе внецерковное, публичное пространство она приближается к идентичности члена гражданского общества — творца частного политического мнения; 3) как идентичность общинная, вписывающая себя не целиком, но все же в узкую рамку интимной локальности, она представляет собой попытку оживления архаических форм идентичности, в надежде преодоления разобщенности и аутизма современной культуры крепостью межличностных связей внутри своих общин5. По всем трем пунктам социальная идентичность, конструируемая в данном приходе, заметно отличается от традиционной модели православной социальной идентичности.
В основных чертах такую модель воспроизводит сестринская обитель, в которой подвизается сестра Татьяна. Пространство публичности, понимаемое как пространство публичной артикуляции частного мнения на равных правах для всех участников группы, в ней в принципе отсутствует. Таким правом обладает только священник, когда он произносит проповедь. Но и в более частном общении стороны, вступающие в коммуникацию, неравноправны. Предполагается, что мнению лица, занимающего более высокую ступень во внутренней иерархии, следует придавать большую значимость и, если ты находишься на более низкой ступени этой лестницы, то должен не спорить, а соглашаться. Это система традиционного патриархата, где равноправный диалог не только невозможен, но и не востребован. Здесь базовыми являются не взаимная открытость и раскрытие личности в групповом общении, а такие социальные ценности, как смирение и послушание. Основной посыл здесь не в совместной выработке стратегий оптимизации групповой деятельности, а в развитии способности с благодарностью принимать все обстоятельства своей жизни. Отказ от способности суждения и личной ответственности за свои жизненные выборы объясняет обращение к неинтеллектуальным видам трудовой занятости. Выполнение простых физических работ не дает возможности уму превозноситься, а телу пребывать в гедонисти-
5 Согласно Р. Сеннету, эта тенденция таит в себе большие «подводные камни»: «Сам страх безличности, управляющий современным обществом, побуждает людей представлять себе сообщество во все более ограниченном масштабе... Чем больше люди задумываются о политической сфере как о благоприятной возможности раскрыть себя друг для друга. тем больше они забывают о том, чтобы использовать эту общность ради изменения социальных условий... Отказ от политического диалога, непрекращающиеся чистки аутсайдеров происходят от псевдогуманистического желания исключить безличность в социальных отношениях. Поиски общей идентичности упраздняют поиски общих интересов (курсив наш. — Л.И.)» [5, с. 295-298].
ческой праздности. По-видимому, идея такого пути спасения легче принимается теми, кто воспитан в рабоче-крестьянской трудовой этике.
Обитель сестры Татьяны находится в сельском пригороде. Уже этот факт ограничивает в ее составе число горожан и увеличивает процент местного населения, среди которого доля работников умственного труда, очевидно, должна быть ниже, чем в городе. Все виды деятельности разбиваются в единой общине на два основных — физический труд (строительство и ремонт храма, прихрамо-вых построек, сестринского корпуса, работы по возделыванию прилегающих к храму территорий, кухня, стирка и т.д.) и молитву. Служение сестер милосердия предполагает получение ими медсестринского образования. И хотя на момент проведения интервью сестричество еще не было многочисленным, понятно, что в перспективе идти сюда будут в первую очередь либо девушки, еще не получившие никакого образования, которые, избирая данный жизненный путь, не претендуют на получение экспертного знания по какой-либо специальности, либо женщины, по тем или иным причинам не получавшие в миру удовлетворения, в том числе и от своей профессиональной занятости. Описанные обстоятельства делают эту общину более привлекательной и близкой душе «простой», «не мудрствующей лукаво» и не склонной к проблематизации своего понимания православной традиции. То есть каким бы на самом деле ни был здесь социальный состав прихожан, по своему культурному типу данную общину следует отнести к традиционной, пропатриархатной русской культуре, уходящей корнями в «здоровый крестьянский быт». Характерно то, что богослужение здесь сопровождается древнерусским знаменным распевом (очень красивым, но практически не используемым в современной церковной практике). Такое обращение к церковной старине предположительно должно работать на идентификацию с прошлым допетровской Святой Руси и таким образом приводить к сращиванию религиозной и этнической идентичностей.
Библиографический список
1. Давыденков Олег, иерей. Догматическое богословие. Введение. Часть I. Раздел II. Священное Предание // Седмица.Ии <http://www.sedmitza.ru/index.html?did=3279>
2. Кочетков Георгий, священник. Возможная система оглашения в РПЦ в современных условиях // <http://www.sfi.ru/rubrs.asp?rubr_id=174>
3. Митрохин Н. Русская православная церковь: современное состояние и актуальные проблемы. М.: НЛО, 2004.
4. Нуркова В.В. Свершённое продолжается: Психология автобиографической памяти. М.: Изд-во УРАО, 2000.
5. Сеннет Р. Падение публичного человека. М.: Логос, 2002.
