CC BY
11
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
¿J4 ¿J^ ¿J^ ¿Ti. л v.. лтг. ¿у* ¿fe лте. ^ ¿у. ¿14 ¿fe ¿J4 ¿J4 ¿J4 ¿'Ъ. ¿J4 ¿{4 ¿J4 ¿J4 ¿{4
DOI 10.24412/2223-0564-2022-4-21-28 Д.Ф. Загидуллина, Ф.А. Азизова УДК 821.512.145
ВОСТОЧНЫЙ (МУСУЛЬМАНСКИЙ) ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ КАНОН: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
Аннотация
Статья посвящена одной из наиболее дискуссионных проблем современного литературоведения - определению теоретических особенностей функционирования средневекового восточного (мусульманского) канона. Мы исходим из того, что канон - свод правил создания художественных произведений - зависит от религиозно-философских представлений и этико-эстетического идеала определенного сообщества. Не только содержание, но и форма художественной литературы периода средневековья подчинялась канону. Творческий процесс осуществлялся в пределах единой структуры с применением приемов устойчивой поэтической системы. Считалось, что опыт предшествующих поколений прокладывал путь к совершенству, и считалось целесообразным создавать произведения с использованием достигнутого. Совершенство же определялось степенью постижения божественного промысла. Исходя из этого, можно констатировать: художественно-эстетическая значимость канона заключается в том, что каноническая схема, закрепленная материально или существующая только в сознании авторов и читателей данного сообщества, провоцирует талантливого мастера на преодоление этой схемы с помощью художественно значимых отклонений, которые и составляют новизну художественного текста.
Ключевые слова: средневековая литература, канон, религиозно-философские представления, мотив, подражание
Daniya F. Zagidullina, Farida A. Azizova
ORIENTAL (MUSLIM) ARTISTIC CANON: THEORETICAL ASPECTS
Abstract
The article is devoted to one of the most debatable problems of modern literary criticism - the definition of theoretical features of the functioning of the medieval Eastern (Muslim) canon. We proceed from the fact that the canon -a set of rules for creating works of art - depends on the religious and philosophical ideas and the ethical and aesthetic ideal of a particular community. Not only the content, but also the form of fiction of the medieval period was subject to the canon. The creative process was carried out within a single structure using the techniques of a stable poetic system. It was believed that the experience of previous generations led to perfection, and it was about reproduction using what
Загидуллина Дания Фатиховна, доктор филологических наук, профессор, вице-президент Академии наук Республики Татарстан (Казань), e-mail: zagik63@mail.ru
Daniya F. Zagidullina, Dr. Sci. (Philology), professor, Vice-President of the Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (Kazan), e-mail: zagik63@mail.ru
Азизова Фарида Ахадовна, доктор филологических наук, заведующий отделом средних веков азербайджанской литературы Института литературы имени Низами Гянджеви Национальной Академии наук Азербайджана (Баку), e-mail: zagik63@mail.ru
Farida A. Azizova, Dr. Sci. (Philology), Head of the Department of the Middle Ages of Azerbaijani Literature of the NizamiGanjavi Institute of Literature of the National Academy of Sciences of Azerbaijan (Baku), e-mail: zagik63@mail.ru
had been achieved. Perfection was determined by the degree of comprehension of divine providence. Based on this picture, it can be stated that the artistic and aesthetic significance of the canon lies in the fact that the canonical scheme, fixed materially or existing only in the minds of the authors and readers of this community, provokes a talented master to overcome this scheme with the help of artistically significant deviations that constitute novelty, artistic text.
Key words: medieval literature, canon, religious and philosophical ideas, motif, imitation
Термин «канон» (от араб, ганун - закон, кодекс, устав, статут [1, с. 265]) в широком смысле слова относится к своду правил, действующих в определенной области, и им принято обозначать, прежде всего, правила, касающиеся вероучения, культа и т.д. В литературоведении или искусствознании термин применяется в узком смысле - как совокупность твердо установленных правил, определяющих метод и стиль художественного творчества. Один из первых теоретиков канона А.Ф. Лосев определял его так: «Канон есть количественно-структурная модель художественного произведения такого стиля, который, являясь определенным социально-историческим показателем, интерпретируется как принцип конструирования известного множества произведений. Эта модель оказывается образцом и критерием положительной оценки произведений искусства, воплощающих художественный канон» [8, с. 15].
В литературоведении термин «художественный канон» принято использовать в отношении литературы средних веков, так как именно в этот период следование образцу становится главным показателем развития художественного процесса. Тем не менее, и в средние века он не един: принято разделять восточный и западный каноны; в свою очередь, восточный канон имеет несколько крупных версий.
Касаясь этой проблемы, японовед Т.П. Григорьева отмечает, что основы и истоки восточного традиционного искусства лежат в главных установках традиционной восточной философии [4]. В монографии известного исследователя истории и философии культуры Титуса Буркхардта, посвященной этой проблеме [3], подчеркивается, что сакральное искусство любой культуры несет в себе свойственное для нее духовное видение, которое находит свое отражение в формальном языке.
Получается, что канон является носителем традиций определенного художественного мышления; в нем воплощаются этический и эстетический идеал, представления определенной эпохи, культуры, народа. Ввиду нераздельности философии и религии версиями восточного канона
принято считать мусульманский (суфийский) канон; даосско-буддийский канон и т.д. Но, в отличие от религиозного канона, направленного на совершенствование внутреннего мира человека, художественный канон нацелен на совершенствование изобразительно-выразительных форм. И не только. «И все же, если эта форма отвечала притязаниям столь искушенных умов, если она не изменила своей структуры на протяжении веков, то, видимо, в ее основании лежат некие художественные и внехудожественные начала, которые и обусловливают ее устойчивость и универсальность» [5, с. 84].
Чтобы понять происходящее в средневековом мусульманском мире, важно понять среду, в которой зарождалась классическая арабо-мусульманская поэтика, проследить истоки, предтечу нормативности творчества. Всё имеет причину своего закономерного и непрерывного развития. Вышеупомянутые «некие художественные начала» возникли ещё в доисламской джахи-лийской поэзии, когда поэтам У-У1 вв. приходилось с трудом разжимать «тиски герметического мира» арабской поэзии с её готовыми формулами, которые именовались «маани» (мотивы). Традиционные методы были рассчитаны на полное растворение, подчинение поэта, который не мог выйти из плена канонических образов, старых мотивов (маани) и был вынужден творить только в рамках готовых образцов, оставленных ему в наследство предыдущими поэтами. Любой выход за пределы канона считался «гарибом» (чужеродным) и воспринимался как неполноценность. Усилия автора, направленные на какие-то видоизменения старых мотивов, не оправдывали себя. Наоборот, попытки трансформаций таких мотивов, как щедрость, отвага и пр., вызывали недовольство аудитории, если наблюдался отход от заданных «маани». Поэты были вынуждены работать с готовым материалом, в заранее запрограммированной «матрице», закрытой и ограниченной, но при этом ещё и состязаться с теми, кто до них уже сказал своё слово, пытаясь сказать то же самое, но гораздо лучше. Ни один поэт не имел права буквально воспроизвести предшественника, повторить сказанное точь-в-точь, не-
пременно должно было быть отличие, обязательное изменение вошедшей в традицию трактовки сказанного.
Положение дел фактически не поменялось и после принятия ислама, только на смену доисламским мотивам пришли темы, сюжеты, почерпнутые из Корана, хадисов, в которых сведущая читательская аудитория хорошо разбиралась, поскольку именно это занимало важное место в их жизни. Творческий процесс осуществлялся в пределах привычной единой матрицы. В распоряжении поэта была совокупность приёмов, создававшихся на протяжении долгих веков предшествующими поколениями. Поэт традиционного общества не пытался выражать свои мысли, идеи, образы, он просто следовал по дороге, проложенной собратьями по перу в прошлые столетия. Любое отклонение, как и во времена джахилийи, воспринималось как отсутствие вкуса, что лишало поэта аудитории, ибо и сами слушатели не уступали ему в знании устоявшегося поэтического языка.
Всё, что было дорого душе средневекового мусульманина, скрытым образом ассоциировалось с вневременным, вечным. На всём незримо присутствовал перст божий, его знамение, воля. Канон в сознании уподоблялся божественному откровению. Мировоззренческая основа средневековья накладывала отпечаток на всё и подчинялась предначертанности свыше - телеологизму, существующему «от века» и не имеющему завершения. Через Слово и Образ осуществлялась связь сакрального с реальным, космического с земным, политико-идеологического с эмоционально-суггестивным. В культуре ислама всё начиналось со Слова и возвращалось к нему. Единичное стремилось к множественности, бесконечно порождая самого себя.
Отношение к слову и, прежде всего, произнесённому слову как к чему-то священному, де-миургическому, объяснялось ещё и тем, что по мусульманской космогонии мир начинался со слова «будь» («кун»). Ислам определял природу и эталонную форму развития средневековой культуры, искусства, литературы. Утверждались эстетические законы, рамки, этикеты, структуры для всего общества - впоследствии представленные как каноны. Если по мусульманским представлениям центром мироздания являлось Слово, то пространственным эквивалентом была фигура того, кто творил его. Отражатель божественных истин воспринимался как знак Создателя, а его
деяния - как модель акта Творца. Поэт выступал как демиург живого и неживого миров, владелец сакрального пространства, имитатор первозданного. Подобно муэдзину, словами азана призывающему к молитве, служению, средневековый художник стремился к близости с самим Аллахом, выступая материальным образом Логосфе-ры. Сходство состояло в форме призыва - этакое многократное «тиражирование» и попытка фиксации, закрепления путём повторений. Слово, «открывшее глаза Вселенной», имело магическую силу разрушения, возрождения и увековечивания. Это следовало из толкования «каламу-л-лах» («слово божье», «слово Аллаха»).
Шлифовка, оттачивание в итоге, как считали средневековые авторы, должны были привести к совершенству. Совершенство определялось тем, в какой мере поэт приблизился к священному, недосягаемому, то есть зависело от большей или меньшей степени его приближения. «Божественное» же находилось само по себе, вне реальности, что делало невозможным отразить в поэтическом слове «невидимое», «неслышамое», «неосязаемое». Однако перед поэтом открывались огромные перспективы - устремлённость к «недостижимому». Желание дотянуться хотя бы немного, пусть даже чуть-чуть приблизиться к «извечному», преследовало каждого.
Совершенствование не имело границ, было беспредельным, вечным. Всё новые и новые этапы, сменяя друг друга, «приближали», как казалось стремящемуся, к заветному, желаемому. Высокое почтение к Слову, носящему печать Творца, столь высокий пиетет к нему обусловили то, что на протяжении долгих веков поэты переигрывали, пересматривали, переиначивали, стремились заново создавать из уже созданного, гордо шествуя по бесконечному пространству к совершенству.
Обратившись к какому-то известному в мусульманском мире событию, сюжету, теме, авторы сплачивались в едином стремлении к соперничеству, соревнованию друг с другом. Как отмечает акад. А.Б. Куделин: «Непременным условием состязания в средневековую эпоху было твёрдое убеждение авторов-«соперников» в единственности и неизменности во времени (сколько бы продолжительным оно ни было) самой цели, к которой они стремились. Идея «абсолюта» недосягаемого жанрового или стилистического канона создавала базу для корректных сопоставлений [7, с. 109].
Первый из авторов, кто выступил с какой-либо темой и первым создал произведение, считался всего лишь тем, кто сделал первый шаг, то есть первым осуществившим «восхождение» по пути, который никак не должен быть завершён. Первенство в избранной теме вовсе не означало, что творение является оригиналом, собственностью автора, первым представившим данную тему. Скорее, это был всего лишь необходимый шаг, даже вынужденный, ведь надо же было кому-то сделать этот первый шаг, а всем остальным оставалось лишь продолжить, поскольку любая тема являлась всеобщим достоянием, всеобщей ценностью. Согласно средневековому мышлению, правильнее было бы назвать произведение этого «первопроходца» не оригиналом, а «первым образцом», поскольку в том мире, где оно возникло, ни одно, даже самое прекрасное произведение средневековыми критиками не было возведено в ранг «наилучшего», после которого кому-то другому невозможно создать совершеннее и прекраснее. Оно должно было подстёгивать последователей к созданию новых творений на заданную тему, тем самым поднимаясь вверх, к совершенству. Как подчёркивает А.Б. Куделин, «понятие состязания было одним из центральных для системы литературы средних веков. Оно зиждилось на внеисторизме (аисторизме) традиционалистского художественного сознания. (...) Аисторизм выражался в «снятии» хронологической дистанции при сопоставлениях, временной интервал в пятьсот и даже тысячу лет не смущал учёных, оценивавших результаты «состязания», также не учитывалась принадлежность сопоставлявшихся авторов не только к разным эпохам, но и разным литературам и культурам» [7, с. 109]. Это накладывало большую ответственность на тех, кто взялся за перо.
Поэтому обращения ко Всевышнему о ниспослании божественной милости, помощи в сотворении стали каноническими особенностями художественных произведений, свидетельствуя также о священном характере письма в исламе: «Первое, что сотворил Господь - калам». Восприятие процесса писания как магического действа, связанного не только с техникой, но, прежде всего, с духовно-нравственным обликом автора, - главная особенность исследуемой эпохи. «Письмо» являлось священным символом ислама, и это благоговение, пиетет к «слову» шёл из глубинных недр арабского сознания и зиждился в самих устоях классической арабо-
мусульманской культуры, в фундаменте которой находилась доисламская джахилийская поэзия, где складывались истоки традиции. На одном и том же неизменном фоне создавались картины с преобладанием тех или иных мотивов (щедрости, скромности, отваги, суровости, гостеприимства), то есть всего того, что в незапамятные времена составлял кодекс рыцарской чести - «мурувву».
После принятия ислама «мурувву» заменила этика из священного Корана и хадисов. События, связанные со святынями в Мекке, Медине, Кер-бала, и многие другие сюжеты, известные широкому кругу в мусульманском мире, становились для авторов началом восхождения к Аллаху. Средневековый автор, ссылаясь на произведение другого автора, и при этом отобрав самое лучшее в общем наследии, пытался обогнать его в своём стремлении к Абсолюту. Его собственный текст, как правило, специально приближался к тексту избранного им же наилучшего, по его мнению, автора, снискавшего известность в средневековом мире и признанного читательской аудиторией. Устремлённый к победе в этой словесной борьбе, вступив в бой, поэт демонстрировал свой талант и сноровку, «детально и подробно побивая камнями» - «тарджума» [1, с. 289] каждую строку соперника. Как правило, в начале сочинения указывалось имя автора, с которым проводилось состязание. Эта близость к тексту автора, с которым велась эта поэтическая борьба, дала основание некоторым современным исследователям считать такого рода средневековые произведения переводами [10, с. 103-110].
Существуют также произведения, продолжившие свою жизнь в одном единственном варианте, но они называются «тарджуман». Такое название, к примеру, имеет произведение великого суфия Ибн аль-Араби (1165-1240) -«Тарджуманаль-ашваг». В русском переводе И.М. Фильштинского название звучит как «Толкователь страстей» [14, с. 349]. Произведение представляет собой собрание замечательных мистических поэм и комментарий к ним. Перед читателем собрание стихов Ибн аль-Араби или отдельные отрывки из них, разбросанные в его прозаических произведениях.
Кроме того, одно из значений слова «тарджуман» - «передать», «донести», часто употребляется со словом «яаху» - «тарджуману-ль-ваху», («посредничество» в передаче «озарения») [12, с. 215]. Средневековый автор ощущает себя посредником между читательской аудиторией и
Всевышним, который посылает ему вдохновение (озарение), и всё ниспосланное ему свыше самими небесами он передаёт своему читателю, являясь передатчиком и переводчиком. «Посредническая» миссия авторов была естественной в обществе, где всё было подчинено религии, влияние которой распространялось на все области духовной жизни. Религиозные понятия, проникая в самые различные сферы, обусловили характер мышления, психологию средневекового человека.
В этом плане интересной представляется позиция А.Б. Куделина, который, основываясь на теоретических изысканиях Д.С. Лихачева, представленных в книге «Поэтика древнерусской литературы» (1967), рассматривает это явление как «нестилизационные подражания».
По мнению ученого, для обозначения восточных «подражаний» средневековые теоретики литературы использовали разные термины: «джаваб (букв, «ответ»), татаббу' (букв, «следование»), назира (букв, «подобие»), истикбал (букв, «выход для почетной встречи»), таклид («подражание»), пайрави (букв, «ступание след в след»), мукабила (букв, «выход навстречу») и др.» [7, с. 104]. Подчеркивая, что «подражания» на Ближнем и Среднем Востоке создавались на протяжении всего периода средневековья, начиная с X в. и вплоть до XX в., А.Б. Куделин пишет, что «общим элементом для тех и других является представление о «подражании» как о своего рода соперничестве, состязании (...) Удачным «подражание» считалось лишь в том случае, если его автор смог превзойти предшественника в воплощении определенных элементов содержания или формы» [7, с. 106].
Безусловно, в средние века поэзия, проза, научные трактаты - всё было проникнуто религией. Вся структура средневековой литературы жёстко регламентировалась религиозной этикой. Сам Пророк - Расулу-л-Лах (Посланник Аллаха) в глазах верующих был своего рода связующим звеном между людьми и Всевышним - Посланником, долгожданным «Посредником», Великим «Мессией» («Посыльным»), и это восприятие распространялось на всё вокруг.
Со временем всё отчётливее выявлялись черты эволюционного феномена - благодаря своеобразию и гибкости система канонов могла быть подвержена значительным трансформациям. Подвижность канона подразумевала обновление традиции, однако сам принцип нормативного искусства никак не разрушался в строгих
рамках классической поэзии, поскольку всегда наблюдалось некое «константное соотношение» традиционного и творческого начал. Традиционно содержательные единицы, использовавшиеся столетиями и варьировавшиеся до бесконечности индивидуально-авторской интерпретацией, так называемый «дождь умов» (Ибн Табатаба), впоследствии вылились в поток оригинальных мыслей и идей (маани) [15, с. 183].
Как подчёркивает И.М. Фильштинский, «в средние века в арабской литературной критике сложились два понятия: поэтическая тема или идея (мана) и способ её словесного выражения (ляфз)». Эти понятия не могут быть идентифицированы с современными представлениями о содержании и форме, ибо «содержание» средневековой поэзии было строго обусловлено жанром того или иного поэтического произведения, который сам по себе уже предполагал комбинацию» из более или менее постоянного набора тем. Под словесным же выражением (ляфз) нормативной темы подразумевалась лишь разработка каждой такой традиционной темы» [14, с. 366]. Запреты на возникновение новых поэтических тем порождали многочисленные вариации, в традиционные темы внедрялись оригинальные, всё далее отдаляющие новые произведения от первичных, первозданных творений древних поэтов, новые формы всё больше и больше отличались своим изяществом. Поэты в своём стремлении обойти эстетизированную, отягощённую литературными ассоциациями символику, волей-неволей отходили от опыта действительности, сбрасывая связывающие их путы привычного, тянулись к таящему неожиданности новому, запретному.
В своей статье ««Китабу-ль-бади» Ибн аль-Мутазза» (861-908) И.Ю. Крачковский выдвигает перевод «бади» как «новый стиль» [6, с. 179], что совершенно точно отражает специфику данного термина. Этот труд Ибн аль-Мутазза достаточно освещён и даже переведён на русский язык, отметим только, что трактат положил начало научному изучению средневековой арабо-мусульманской поэзии, в первую очередь, её стилистики на основе присущих этой поэзии внутренних закономерностей. Книга аль-Мутазза - одна из первых, посвящённых классификации канонизированных образных средств, в которой легализованы нововведения, предпринята попытка обобщения характеристики тропов художественной речи и систематизации основных фигур. Система выразительных средств, как и
система мазани, оценивалась как последовательные, бесконечные ступени, ведущие к постижению извечного. Усилия поэтов в сфере образных средств рассматривались в полном соответствии с мусульманским мировоззрением о тайнах божественного откровения, представляемого как путь, не имеющий конца. Поэт лишь приближался к совершенствованию использования средств выразительности, воспринимая этот процесс как нескончаемое движение, зато при этом всё более и более оттачивалась поэтическая техника.
Не только содержание, но и жанровая форма художественной литературы периода средневековья подчинялась канону, выпадение из схемы жанров, закреплённых непререкаемым каноном, было воспрещено, особенно это касалось традиционных жанров («мадх», «хиджа», «васф»), в частности, «мадха» (хвалебные стихи) с его высокопарными образами нормативной поэтики. Нарушение условности описаний строго каралось, в большей мере в жанре «мадх» - наиболее ограниченном с точки зрения количества допустимых образов. Построение жанра «мадх» требовало использование лишь «высокой» лексики. Для «васфа» и «газели» же достаточно было средней. Жанру «васф» был близок «хам-риййат» (жанр застольной лирики, воспевание вина) и «тардиййат» (воспевание охоты). «Хиджа» вмещала в себя низкую лексику, но не всегда, поскольку существовали некоторые различия в авторско-индивидуальных подходах, порою наблюдалось смешение жанров, сочетание высокой и низкой лексики, к примеру, в том же «хиджа» (хула, сатира), такое же сочетание высокого и низкого стилей было возможно в жанре «зухдий-йат» (от слова «захада» - воздерживаться).
Как известно, арабо-мусульманская традиция требовала обращения к арузу - квантитативной системе стихосложения, в которой использовались как традиционные, так и нетрадиционные размеры. Метрика, развитая в арабской поэзии, подчинила себе чуждые лингвистические проявления творчества других народов, которые были на первых порах зачарованы совершенством арабской поэзии. На время была забыта собственная силлабическая система, от силлабики произошёл переход к квантитативному метру. Однако даже в тот период не наблюдалось полное растворение, исчезновение поэтического мышления. Так, аруз неарабских поэтов отличался от аруза чисто арабского, когда на смену доисламскому «тавилю» приходят совсем другие
песенные размеры, к примеру, «хазадж» (от арабского глагола «хазаджа», что означает «напевать» и представляет собой дубейты - двустишия), в арузе неарабов из всех возможных метрических формул употреблялись преимущественно те, в которых число слогов оставалось постоянным. Принцип квантитативно сти был сохранён, но в то же время метры - преимущественно «мутака-риб» или «хазадж» (нетрадиционные размеры) -имели строгое константное число слогов. Под метр «хазадж» обычно подводились рубай (четверостишия). По поводу попыток подвести рубай под метр «хазадж» Е.Э. Бертельс писал: «Перед нами результат попыток уложить силлабическую конструкцию на прокрустово ложе квантитативного метра» [2, с. 107]. «Тортлюк» же, часто встречающийся в фольклоре тюркских народов Средней и Центральной Азии, принял форму, называемую арабским термином «мурабба».
Кроме того, было общеизвестно, что «Если «подражание» пишется на лирическое произведение, то в нем обязательно должны быть повторены метр, рифма, редиф (если он имеется), чаще всего тема и какой-либо художественный прием. При сочинении «подражания» повествовательного характера необходимо повторить поэтический размер, главные элементы фабулы, количество глав и т. п.» [7, с. 105].
Итак, исходя из вышесказанного, повторим известное определение: «Канон - система устойчивых норм и правил создания художественных произведений определенного стиля, обусловленного мировоззрением и идеологией эпохи. Художественный канон является образцом и критерием положительной оценки всех произведений, созданных по его правилам» [11, с. 336]. Таким образом, можно констатировать, что канон является и «образцом», и теоретической схемой, указывающей на правила достижения данного совершенства. В данной схеме, опирающейся на структуру канона, можно выделить три элемента: «1. Мировоззренческая основа канона; 2. Модель-образец как вещественное проявление канона; 3. Технология достижения образца» [12, с. 11].
«Каноническое искусство играет огромную роль в общей истории художественного опыта человечества. Вряд ли имеет смысл рассматривать его как некоторую низшую или уже пройденную стадию. И тем более существенно поставить вопрос о необходимости изучать не только его внутреннюю синтагматическую структуру,
но и скрытые в нем источники информативности, позволяющие тексту, в котором всё, казалось бы, заранее известно, становиться мощным регулятором и строителем человеческой личности и культуры» [9, с. 22]. Это очень точное определение Ю.М. Лотмана напоминает о необходимости изучения динамики канона на материале конкретных произведений, в контексте ментальности и мировоззрения конкретного этноса.
ЛИТЕРАТУРА
1. Баранов Х.К. Арабо-русский словарь. М.: Русский язык, 1977. 943 с.
2. Бертелъс Е.Э. История персидско-таджикской литературы. М.: Изд-во вост. лит-ры, 1960. 556 с.
3. Буркхардт Т. Сакральное искусство Востока и Запада: принципы и методы: монография. М.: Але-тейя, 1999. 216 с.
4. Григорьева Т.П. И еще раз о Востоке и Западе // Иностранная литература. 1975. № 7. С. 241-257.
5. Исмайлов X., Султанова Р. Канон - инвариант восточного литературного процесса. Проблемы методологии ориенталистики // Теория литературы. Т. 4: Литературный процесс. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001. С. 82-95.
6. Крачковский И.Ю. Китаб ал-бади // Крачков-ский И.Ю. Избранные сочинения. Т. 6. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1960. 739 с.
7. Куделин А.Б. Нестилизационные подражания как явления мировой литературы средних веков // Вестник славянских культур. 2018. Т. 48. С. 101-112.
8. Лосев А.Ф. О понятии художественного канона // Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки: Сб. статей / Отв. ред. И.Ф. Муриан. М.: Наука, 1973. С. 6-15.
9. Лотман Ю.М. Каноническое искусство и информационный парадокс // Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки: Сб. статей / Отв. ред. И.Ф. Муриан. М.: Наука, 1973. С. 16-22.
10. Ыирзоев А. Является ли «Хадигатус-суада» Физули переводом? // История азербайджанского художественного перевода и Физули. Баку: Авропа, 2009. С. 103-110.(на азерб. яз.).
11. Пак Н.И. Канон // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Гл. ред. и сост. А.Н. Ни-колюкин. М.: НИК «Интелвак», 2001. С. 336.
12. Попов А.И. Восточный эстетический канон в гуманитарной культуре современности (на примере художественного творчества): автореф. дисс. канд. филос. наук. Тамбов, 2007. 21 с.
13. Словарь арабских и персидских слов, употребляемых в классической азербайджанской литературе. Баку: Маариф, 1981. 521 с. (на азерб. яз.).
14. Филъштинский И.М. История арабской литературы. V - начало X в. М.: Гл. ред. Вост. лит-ры. 1991. 531 с.
15. Шидфар Б.Я. Образная система арабской классической литературы (VI-XII вв.). М.: Наука, 1974. 253 с.
REFERENCES
1. Baranov, Kh.K. Arabo-russkij slovar' [Arabic-Russian Dictionary], Moscow: Russian language, 1977. 943 p. (in Russ.).
2. Bertels, E.E. Istoriya persidsko-tadzhikskoj lit-eratury [History of Persian-Tajik literature]. Moscow: Publishing House of Eastern Literature, 1960. 556 p. (in Russ.).
3. Burkhardt, T. Sakral'noe iskusstvo Vostoka i Zapada: principy i metody [Sacred art of the East and West: principles and methods]. Moscow: Aleteya, 1999. 216 p. (in Russ.).
4. Grigorieva, T.P I eshche raz o Vostoke i Zapade [And once again about the Eastand the West]. In: Inos-trannaya literatura [Foreign Literature]. 1975. No. 7. P. 241-257. (in Russ.).
5. Ismailov, H., Sultanova, R. Kanon - invariant vostochnogo literaturnogo processa. Problemy metod-ologii orientalistiki [The canon is an invariant of the Eastern literary process. Problems of the methodology of orientalism]. In: Teoriya literatury [Theory of Literature]. Vol. 4: Literary process. Moscow: IMLI RAS, «Heritage», 2001. P. 82-95. (in Russ.).
6. Krachkovsky, I.Yu. Kitab al-badi. In: Krachk-ovsky I.Yu. Izbrannyye sochineniya [Selected writings]. Vol. 6. Moscow-Leningrad: Publishing House of the Academy of Sciences, 1960. 739 p. (in Russ.).
7. Kudelin, A.B. Nestilizatsionnyye podrazhani-ya kak yavleniya mirovoy literatury srednikh vekov [Non-stylistic imitations as an eventin world literature of the Middle Ages]. In: Vestnik Slavianskikh kultur [Herald of Slavic Cultures], 2018. Vol. 48. P. 101-112. (in Russ.).
8. Losev, A.F. O ponyatii khudozhestvennogo kanona [On the concept of the artistic canon]. In: Problema kanona v drevnem i srednevekovom iskusstve Azii i Afriki [The problem of the canon in ancient and medieval art of Asia and Africa: Collection of articles]. Ed. by I.F. Murian. Moscow: Nauka, 1973. P. 6-15. (in Russ.).
9. Lotman, Y.M. Kanonicheskoye iskusstvo i infor-matsionnyy paradoks [Canonical art and information paradox]. In: Problema kanona v drevnem i srednevek-ovom iskusstve Azii i Afriki [The problem of the canon in ancient and medieval art of Asia and Africa: Collection of articles]. Ed. by I.F. Murian. Moscow: Nauka, 1973. P. 16-22. (in Russ.).
10. Mirzoev, A.Is Yavlyayetsya Ii «Khadigatus-suada» Fizuli perevodom? [«Khadigatus-suada» by Fizuli a translation?]. In: Istoriya azerbaydzhanskogo khudozhestvennogo perevoda i Fizuli [History of Azerbaijani Literary Translation and Fizuli]. Baku: Avropa, 2009. P. 103-110. (in Azerbaijani).
11. Pak, N.I. Canon. In: Literaturnaya entsiklope-diya terminov i ponyatiy [Literary Encyclopedia of terms and concepts]. Moscow: NPK «Intelvak», 2001. P. 336. (in Russ.).
12. Popov, A.I. Vostochnyy esteticheskiy kanon v
gumanitarnoy kul 'ture sovremennosti (na primere khudozhestvennogo tvorchestva) [The Eastern aesthetic canon in the humanitarian culture of modernity (on the example of artistic creativity)]. PhD Thesis. Tambov, 2007. 21 p. (in Russ.).
13. Slovar' arabskikh i persidskikh slov, upotre-blyayemykh v klassicheskoy azerbaydzhanskoy literature [Dictionary of Arabic and Persian words used in classical Azerbaijani literature]. Baku: Maarif, 1981. 521 p. (in Azerbaijani).
14. Filshtinsky, I.M. Istoriya arabskoy literatury. V- nachalo X v. [History of Arabic Literature. V - the beginning of the X century], Moscow: Main edition of Eastern literature, 1991. 531 p. (in Russ.).
15. Shidfar, B.Ya. Obraznaya sistema arabskoy klassicheskoy literatury (VI-XII vv.) [Arabic classical literature system (VI-XII centuries)]. Moscow: Nauka, 1974. 253 p. (in Russ.).
Б01 10.24412/2223-0564-2022-4-28-34 Г.С. Кунафин УДК 821.512.141.09
XX БЫУАТ БАШЫ БАШХОРТ ЭЗЭБИ ЙЫР ШИЕРИЭТЕНЕЦ УСЕШ УЗЕНСЭЛЕКТЭРЕ (ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ БАШКИРСКОЙ ПЕСЕННОЙ ПОЭЗИИ НАЧАЛА XX ВЕКА)
Аннотация
В башкирской письменной литературе досоветской эпохи одним из ведущих жанрово-стилевых направлений является песенная лирика, которая утвердилась в ней в XIX веке как своеобразная форма поэтического фольклоризма - сознательного подражания конкретным образцам народной песенной лирики и в стилизации, а подчас - и в имитации ее поэтики и получила широкое развитие в начале XX столетия. В это время гибридный жанр "башкирская песня", сочетающий в себе традиции устно-поэтического творчества с традициями письменной поэзии, постепенно уходит на второй план, песенная поэзия выходит на магистральный путь своего развития, обогащаясь и в идейно-тематическом, и жанрово-стилевом плане. В статье подробно освещается этот процесс, показывается, что по мере широкого проникновения просветительских идей в мир литературного творчества и усиления в нем реалистических принципов в литературной песенной поэзии наряду с усилением тенденций афористичности и философичности, воспевания красоты и утверждения жизни усилились тенденции осуждения и отрицания плохого, скверного, нечеловечного. Большое внимание уделяется раскрытию природы проблематики, идейно-тематического содержания, жанровой системы песенной поэзии этого периода, показу роли поэтов-песенников в развитии поэзии не только сугубо лирического, но и гражданского направления, проникнутого мотивами социально-политического, критического, патриотического, исторического характера.
Кунафин Гиниятулла Сафиуллович, доктор филологических наук, профессор, член-корреспондент АН РБ (Уфа), e-mail: kbl2000@mail.ru
Giniyatulla S. Kunafin, Dr.Sci. (Philology), Prof. Associate Member of the Academy of Sciences of the Republic of Bashkortostan (Ufa), e-mail: kbl2000@mail.ru
© Кунафин Г. С., 2022
ПРОБЛЕМЫ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ. 2022/4 (98)
