Восприятие советской эпохи в современной Литве Текст научной статьи по специальности «История и археология»

СОВЕТСКИЙ ВЕК ГЛАЗАМИ НАШИХ СОСЕДЕЙ

Р. Чепайтене

ВОСПРИЯТИЕ СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ В СОВРЕМЕННОЙ ЛИТВЕ

Как известно, Литва была одной из первых союзных республик, во время перестройки открыто заявившей о желании получить побольше суверенитета. В скором времени Литва самой первой, еще 11 марта 1990 г., провозгласила независимость и выход из состава СССР, таким образом опередив другие национальные окраины СССР больше чем на год. (Большинство из них осмелились это сделать только после неудавшегося августовского путча, а некоторые, как Российская СФСР и Казахская ССР, - лишь после подписания Беловежского соглашения 8 декабря 1991 г.1). Также надо отметить и другой временной рубеж - в 2012 г. независимая Литва сравнялась по возрасту с межвоенной Литовской Республикой (22 года).

Больше чем 20 лет - действительно подходящая временна □ я и психологическая дистанция, позволяющая без лишних эмоций осмыслить события середины - конца ХХ в., которые так или иначе затронули всех жителей бывшего СССР и соцлагеря, а также оценить проявившиеся за это время тенденции интерпретации и использования «советского» в политическом дискурсе, современных национальных историографиях, восприятии и охране часто спорного «наследия эпохи».

Уже предприняты первые попытки сравнительного исследования этой проблематики [см., например: Национальные исто-

1 См. статью Википедии о распаде Советского Союза, особенно таблицу Провозглашение независимости республиками СССР [Распад СССР, б. г.].

рии... 2009; Forum AI... 2012]. Очевидно, что восточноевропейским исследователям советского периода пришлось ускоренно догонять западных советологов, во время «холодной войны» не стесняемых идеологическими запретами и ограничениями (не является ли это ироничным отголоском лозунга советских лет «догнать и обогнать Америку»?). Конечно, некоторые аспекты сегодня уже неплохо изучены, особенно что касается трансформации политических систем в переходный период от тоталитарного к посткоммунистическому обществу [Мё11ег, 2009; Political culture and post-communism, 2005; Bunce, Wolchik, 2011; Fritz, 2007; Jeffries, 2004], возрождения национализмов или проблем, связанных с демократизацией и созданием гражданского общества на этом огромном пространстве [After independence... 2006; Uhlin, 2006; Baltic postcolonialism, 2006; Kennedy, 2002]. Но в рассмотрении других тем исследователи пока остаются в довольно узких «национальных рамках», недостаточно оценив или игнорируя их сравнительную перспективу, региональный характер и многогранность.

Как известно, в постсоветском пространстве страны Балтии выделились резкой переориентацией своей внутренней и внешней политики. Они отказались от вступления в СНГ, вышли из зоны рубля, добились вывода со своих территорий советских войск, начали и со временем успешно завершили переговоры о присоединении к НАТО и Евросоюзу [Uhlin, 2011]. Этот - внешний - критерий позволяет заявить, что эти страны больше не могут быть причислены к группе «транзитных» государств.

Важно отметить, что во время национальных возрождений начала 90-х годов прозападный политический курс был поддержан всеми основными политическими силами, включая экс-коммунистов. Переход от планового хозяйства к неолиберальному свободному рынку путем «шоковой терапии», которую кто-то с ухмылкой назвал «шоком без терапии», стал действительно болезненным и породил массу новых социальных проблем [Norkus, 2008]. Однако в своем внутреннем развитии балтийским странам все-таки удалось избежать больших социальных потрясений, войн или крупных политических кризисов, которые постигли некоторые другие постсоветские государства.

Такой «событийный фон» позволяет нам более адекватно понять те тенденции и качественные изменения в восприятии советского прошлого, которые объединяют общества прибалтийских 242

государств, несмотря на существующие локальные различия. Наряду с возникшими новыми задачами построения институтов и атрибутов независимых государств и решения текущих вызовов социоэкономического характера эти страны первоочередной задачей посчитали переписание своих историй в явно антикоммунистическом русле. Их «политику памяти» за последние 22 года можно понять не только глядя из Таллинна, Риги или Вильнюса, но и в контексте глобальных перемен, среди которых самыми важными для региона стали мирное завершение «холодной войны» и расширение ЕС [Zurzenko, 2009].

Управление прошлым в контексте политических трансформаций

Как известно, попытки основных европейских институтов создать и поддержать групповую идентичность, которая, опираясь на консенсус «общей европейской памяти», должна объединять жителей стран Европейского союза [см., например: Eurozine European histories, 2005], часто сталкиваются с различными или даже противоположными, конфликтующими трактовками событий и явлений, важных для всей Европы или отдельных ее частей (особенно что касается интерпретации Второй мировой войны [подробнее об этом см.: Machein, Simon, 2006], послевоенного периода и пр.). Если основным мастер-нарративом Западной Европы можно считать сохранение мира, эффективным инструментом которого является память о Холокосте, то для восточных европейцев - новичков ЕС - более актуальным был и остается нарратив освобождения и опыт сталинских репрессий, то, что обобщенно называется памятью Гулага1. Между этими двумя нарративами пока еще не удается найти консенсус, хотя попытки приравнять нацизм и коммунизм как две одинаково преступные тоталитарные идеологии проявляются не только в академическом, но и в политическом плане2.

1 Публичная лекция Алеиды Ассманн в Вильнюсском университете «Расколотая память Европы и концепция диалога памяти» 1 июня 2012 г.

2 Надо отметить, что 3 июля 2009 г., во время проходившей в Вильнюсе ассамблеи Организации по безопасности и сотрудничеству Европы (ОБСЕ), по инициативе представителей Словении и Литвы была принята резолюция «Соеди-

Хотя из 27 стран - членов Евросоюза 17 имеют опыт диктатур, взгляды на события ХХ в. «старожилов» и «новичков» ЕС отличаются тем, что у них различная временна □ я и психологическая дистанция с травмирующими событиями прошлого. Отличаются и используемые ими механизмы управления трагической памятью, уже не говоря о результатах лечения этих травм. Как известно, в отличие от проделанной огромной работы в этом направлении в западных странах, особенно в Германии, постсоветские государства лишь с приобретением независимости смогли публично начать обсуждение драматических до- и послевоенных событий, что, наверное, неизбежно породило своеобразный «бум травматической памяти»1.

В Прибалтике он проявил себя уже во время национального возрождения 90-х годов в издании многочисленных мемуаров, написанных бывшими ссыльными, антисоветскими политзаключенными, диссидентами; в создании массы документальных фильмов на эту тему; в воздвижении памятников жертвам сталинских репрессий и пр. Эти вначале спонтанные общественные инициативы серьезно способствовали появлению и утверждению нового государственного «великого национального рассказа». В сюжетную матрицу этого нарратива попало не только стремление создать символическую и психологическую связь с независимостью 19181940 гг., в том числе при помощи возврата тогдашней государственной символики и валюты, но и акцентирование героической борьбы за свободу. Нить этой борьбы протягивается от вооруженного антисоветского сопротивления 1944-1954 гг. через «мирное сопротивление» незначительных диссидентских групп в хрущёвский и брежневский периоды до начала массового национального движения 1988-1991 гг.

нение разделенной Европы: защита прав человека и гражданских свобод в XXI в. в регионе ОБСЕ», приравнившая режимы Гитлера и Сталина, что вызвало немалое возмущение со стороны России.

1 Профессор психологии Дануте Гайлене, написавшая книгу «Что они нам сделали. Жизнь Литвы в свете психологии травм», делает шокирующее заявление, что даже прапрадедами полученные глубокие психологические травмы подсознательно перекладываются на плечи будущих поколений и серьезно влияют на их самочувствие [ОаШепе, 2008].

Хотя надо признать, что на самом деле в «работе памяти», касающейся советского времени, не все так однозначно. Несмотря на акцентируемые в официальном дискурсе многих посткоммунистических стран болезненные, травматические или героические события советского прошлого («история борьбы и страданий»), та же эпоха сохранила в коллективной памяти и немало позитивных характеристик и знаков. Мы все еще живем в архитектурном окружении, качественно не слишком отличающемся от советского времени, слушаем записи «советской эстрады», смотрим фильмы1 и мультфильмы и читаем художественную литературу той поры... Интересно, что довольно быстро после восстановления независимости стран бывшего «соцлагеря» социологи стали фиксировать начавшую тайно или даже открыто проявляться у некоторых граждан, особенно старшего поколения, ностальгию по советскому прошлому, по представляемым или реально «лучшим», «более сытым» и «безопасным» временам. Этим сегодня уже начинает искусно пользоваться и рынок, предлагающий потребителям продукты, связываемые с недавним прошлым. Например, в Литве производятся и немалый спрос имеют «советские мясные продукты» или мороженое «Ностальгия», упаковка которых вызывает аллюзии с эстетикой соцреализма [подробнее см., например: К1ишЬу1е, 2009, р. 130-153; К1ишЬу1е, 2010]. Так что у сегодняшнего потребителя может сложиться ошибочное представление о советском времени как о богатом периоде, отличавшемся обилием и разнообразием товаров.

Противоречивые тенденции отношения к советскому в республике, ставшей первым инициатором демонтажа СССР, ставят вопрос, являются ли балтийские страны, в частности Литва, типичным или, наоборот, крайним случаем меняющегося подхода к недавнему прошлому? Какие тенденции переосмысления его можно заметить в ее «политике памяти», профессиональной историографии, сфере искусства? Какие современные внешние и внутренние факторы влияют на эти тенденции и их качественные изменения, если таковые имеются?

1 В 2012 г. на одном из коммерческих каналов телевидения ТУ1 стартовала рубрика «МешаЯШ кта8» («Бессмертное кино»), посвященная показу фильмов, принадлежащих к «золотому фонду» классического советского кино.

Поскольку мои коллеги Н. Шепетис [Шепетис, 2010] и В. Сафроновас [Сафроновас, 2009] уже подробно представили русскоязычному читателю основные тенденции развития «политики памяти» независимой Литвы, в данной части статьи я ограничусь лишь ее панорамным обзором, обращая внимание на те аспекты, которые, мне кажется, необходимо обсудить для анализа сфер, в которые я собираюсь углубиться.

Во время «Дней столицы» в начале сентября 2012 г. в Вильнюсе, на бывшей площади им. Ленина, которой было возвращено историческое название Лукишкес, была воздвигнута и несколько недель простояла песчаная статуя Джона Леннона с гитарой в руках, а надпись под ней гласила «Imagine». Надо сказать, что площадь, в советское время ставшая главным идеологическим местом ЛитССР, после демонтажа памятника Ленину в 1991 г. по сей день остается пустующей несмотря на многочисленные государственные и общественные инициативы поставить на его место современный мемориальный знак1. Может быть, именно этот случай можно считать самым выразительным фактом сохраняющейся амбивалентности по отношению к советскому, указывающим на неопределенность того, что должно войти в современный идеологический национальный канон2?

1 Автор статьи, будучи членом экспертной комиссии при Правительстве Литовской Республики «По упорядочению площади Лукишкес и увековечиванию памяти борцов за свободу», некоторое время лично могла наблюдать за перипетиями дискуссий насчет будущего облика площади. Это была уже очередная неудавшаяся попытка практически решить проблему площади. Результаты проводившихся ранее архитектурных конкурсов, как правило, вызывали бурную полемику как по поводу формы, так и содержания будущего мемориала. Даже политическая воля находящейся у власти партии правых не смогла пробить эту невидимую стену и за четыре года сдвинуть идею с мертвой точки.

2 Кажется, что решение данного вопроса особенно затрудняет неоднозначная трактовка памяти антисоветского сопротивления, поскольку основная идея «увековечить память борцов за свободу» сводилась именно к этому историческому сюжету, визуальным выражением которого должна была стать могила Неизвестного партизана («лесного брата») в центре площади. Не менее важным можно считать и фактор современности - в некоторых проектных предложениях ранее проведенных архитектурных конкурсов были и идеи отказаться от мемориализа-ции, просто превратив площадь в лужайку - публичное рекреационное место...

В эпоху «Саюдиса»1 стала очень популярна метафора о потерявшем память, а тем самым и свою человечность манкурте, позаимствованная из известного романа киргизского писателя Чингиза Айтматова «И дольше века длится день». Рядом с «выявлением белых пятен истории», особенно того, что касается тайных протоколов Пакта Молотова-Риббентропа, в публичном пространстве укрепилась тенденция символического и психологического отгоро-жения от советской эпохи и исключительно негативная ее оценка как «чужого», «потерянного», «пустого» времени. Об этом свидетельствует и появившееся в публичном употреблении нормативное различение между терминами «советский», «советское время» (лит. «1агуЫш8», «ЛагуЫшш ЫкаЬ, употреблявшимися в «те времена», и «80у1ейш8», «80у1е1ше118», приобретшими явно негативное значение.

Парадоксально, что такая двойственная трактовка советского времени стала выгодной не только правым политическим силам, спешившим легитимировать свой новый статус, опираясь в основном на «травматическую память» репрессий, но и бывшим коммунистам, которые либо ускоренными темпами «переквалифицировались» в сторонников независимости и стали инициаторами и исполнителями социально-политических реформ2, либо совсем исчезли из публичного пространства. Поэтому, в отличие от членов КГБ или ортодоксальных коммунистов - противников независимости, в публичном воображении не удалось четко демо-низировать всех коммунистов. К сравнению: Миколас Бурокяви-чюс, возглавлявший в 1990-1991 гг. Литовскую коммунистическую партию, которая выступала против выхода КП ЛитССР из состава КПСС, за организацию антигосударственного переворота в начале 1991 г., унесшего жизни 13 человек, вместе со своим одно-партийцем Йозасом Ярмалавичусом был осужден. Они оставались в тюрьме до 2006 и 2002 г. соответственно. Тем временем изме-

1 Бщй^ (пер. с лит. - движение) - движение за перестройку Литвы, национальная общественная организация, созданная в 1988 г., лидер борьбы за независимость Литвы. Аналогами его в двух других прибалтийских странах стали Народные фронты.

2 Кстати, КП ЛитССР действительно первой - в 1989 г. - вышла из состава КПСС, тем самым разрушив ее монолитность.

нившие название экс-коммунисты1 не только в 1992 г. вернулись к власти, но их лидер Алгирдас Бразаускас в 1993 г. даже сумел стать первым Президентом независимой Литвы. Таким образом, бывшая номенклатура в Литве парадоксально скоро вернула себе прежнее привилегированное положение. Это объясняется не только ее дальнозоркой стратегией во время событий 1988-1990 гг., но и ошибками социально-экономического характера, сделанными представителями «Саюдиса»2.

Некоторые затруднения в легитимации представителей советской номенклатуры, не способной вписать себя в современный антисоветский нарратив, со временем были решены в мемуарах бывших высокопоставленных функционеров, предложивших версию о «защите национальных интересов» во времена СССР. Мысль явного или косвенного оправдания себя как сотрудника чужого режима пронизывает все такого рода тексты, а ее квинтэссенцией можно считать название мемуаров последнего первого секретаря КП ЛитССР А. Бразаускаса «И тогда работали ради Литвы». Кстати, ни один из бывших высокопоставленных номенклатурщиков, включая нынешнего Президента страны Далю Грибаускайте3, не произнес ни слова покаяния за активное сотрудничество с советским режимом.

Таким образом, первому десятилетию независимости была свойственна тенденция поверхностной декоммунизации, проявившаяся в реабилитации пострадавших от репрессий режима, публичных дискуссиях о тоталитарной натуре СССР, преступлениях коммунизма и их последствиях, наконец - в выборе президентами балтийских стран

1 Отделившись от КПСС Коммунистическая партия Литвы сначала поменяла свое название на Партию демократического труда Литвы (ПДТЛ), а с 2001 г., слившись с воссозданной первой Литовской партией - социал-демократами, - стала называться СДПЛ.

2 В Латвии номинальным главой страны в 1991-1993 гг. был бывший секретарь Центрального комитета КП ЛатССР Анатолийс Горбуновс. Возврат бывшей коммунистической номенклатуры в Эстонии произошел несколько позднее: в 2001 г. Президентом был избран Арнольд Рюйтель, бывший высокопоставленный функционер Верховного совета Эстонской ССР.

3 В официальной биографии избранной в 2009 г. Президентом Литовской Республики Дали Грибаускайте существуют некоторые бреши, но известно, что уже во время национального возрождения она осталась преподавать в Республиканской высшей партийной школе.

представителей зарубежных национальных диаспор1. Это привело к довольно противоречивым результатам, которые по сей день влияют на политическую и общественную жизнь. После долгих обсуждений в Литве лишь в 2000 г. принятый и позднее не раз поправлявшийся Закон о люстрации2 не сумел четко определить категории лиц, сотру-дичавших с КГБ (включая резервистов), как и не обозначил меру их ответственности, что вызвало массу проблем, по сей день возобновляющихся перед каждыми парламентскими выборами.

Возможности компрометировать, дискредитировать и манипулировать политическими оппонентами способствовал и факт, что во время переходного периода были уничтожены, вывезены либо спрятаны в личных архивах важные документы КГБ и других советских институций, которые позволили бы установить реальное число сотрудников и помощников репрессивных структур и масштаб их личной ответственности. Главное, что сложившееся положение дел не позволяло юридически четко определить их статус и решить вопрос о возможности ограничения их участия в современном политическом процессе и влияния на принятие важных решений. Поэтому интерес к советскому в контексте неудавшейся люстрации скоро стал ассоциироваться с «охотой на ведьм», «наклеиванием ярлыков», «сведением личных или групповых счетов» либо оценивался как угроза тайного российского влияния.

Своеобразной стереотипизации и даже «табуированию» «советского» способствовала и ставшая доминирующей риторика неолиберального толка, когда любая критика внедрения модели свободного рынка a priori провозглашалась апологетикой и ностальгией по коммунистическому прошлому и защитой (дискреди-

1 Валдас Адамкус, которой долгие годы проработал в администрации США в Агентстве по охране окружающей среды, стал пятым (1998-2003) и седьмым (2004-2009) Президентом Литовской Республики. Вайра Вике Фрейберга, профессор психологии из Канады, стала Президентом Латвийской Республики на две каденции с 1999 по 2007 г. Бывший гражданин США Томас Хендрик Илвес с 2006 г. является нынешним Президентом Эстонской Республики.

2 Закон о регистрации, учете и защите признавшихся лиц, тайно сотрудничавших со спецслужбами бывшего СССР. Немного ранее, в 1998 г., был принят Закон Литовской Республики «Об оценке Комитета безопасности СССР (НКВД, НКГБ, МГБ, КГБ) и современной деятельности кадровых сотрудников этой организации».

тированных) советских ценностей. Этим, кстати, особенно злоупотреблял Институт свободного рынка, своеобразный современный аналог единственно «правильной идеологической линии», наподобие бывшего Института истории партии. И лишь с течением времени (кажется, на это повлияло и вступление страны в ЕС, где левые политические убеждения считаются совершенно допустимыми и легитимными) возрождающаяся левая мысль - движение «Новых левых 95» и анархистов - перестала автоматически окрашиваться в цвета ностальгии или апологетики «советского» и понемногу становится легальным участником политических дебатов.

Вышеупомянутое довольно манихейское отношение к советскому, происходящее от двух противоборствующих интерпретаций его - «героического сопротивления и страданий» и «сотрудничества во благо национальных интересов», в литовском обществе может быть подвергнуто сомнению не только опираясь на ранее приведенные примеры незавершенной десоветизации и «практической ностальгии» [см., например: Bach, 2002]. Однако действительно ли существует демократизация памяти по отношению к советскому времени или новый идеологический нарратив претендует на монополию единственной истины? Философ В. Рубавичюс достаточно скептически относится к возможности разностороннего восприятия этой эпохи в Литве, считая, что «советский период не ушел в прошлое - он остался в культуре, в памяти людей, которые тогда росли и созревали, получили опыт партийной жизни, и действует как особый фактор создания индивидуальной и групповой идентичности» [Rubavicius, 2007].

Как уже упоминалось, во время возврата литовской государственности тенденции радикального «переписывания» истории Литвы были связаны не только со стремлением ускорить десоветизацию, создать новую коллективную идентичность, но и с реконфигурациями политической и экономической элиты. Новый политический дискурс основной задачей считал жесткое переформулирование отношения к СССР и советскому прошлому Литвы. Это неизбежно касалось и отношения к современной России (среди прочих тут особенно надо отметить вопрос о возмещении ущерба советской оккупации 19401941 и 1944-1990 гг.).

Исследования «советского»: Между наукой и исторической политикой

Очевидно, что кардинальные изменения политического и социально-экономического строя и общественного сознания неизбежно влияли и на бурное развитие исторической науки. Несмотря на то что объем и замысел данной статьи не позволяет сделать исчерпывающий анализ современной литовской советологии, все-таки, мне думается, есть возможность обозначить хотя бы основные этапы пройденного ею пути.

Исследователи, прежде всего, пытались устранить те бреши исторического знания, которые были самыми актуальными в начале независимости. Тут, конечно, речь идет о коренной переоценке событий 1939-1941 гг. и делегитимации советского нарратива о «добровольном вступлении Балтийских стран в состав СССР». Исследования обстоятельств потери государственности [Тг^ка, Капсеушш, 1990; Ые^, 2010], хода первой советской оккупации 1940-1941 гг. и начала войны, с попыткой вернуть независимость во время Июньского восстания 1941 г., когда впервые в истории Литвы бытовой антисемитизм превратился в массовые убийства граждан еврейской национальности1, по сей день не только остаются в фокусе внимания историков2, но и в каком-то роде поделили их на разные лагеря интерпретации и оценки этих явлений. Я имею в виду полемику по поводу доли ответственности за события 1939-1941 гг. самой литовской политической элиты и интеллигенции [Тгшка, 1995]. Также надо подчеркнуть, что именно

1 Причины и специфика Холокоста в Литве уже довольно хорошо иссле-дованны как литовскими, так и зарубежными историками [см., например: Тгшка, Уаге1к18, 2004; Б1аЫа8, 2000; Б1аЫа8, 2003; БиЪпу8, Киоау1е, 2005].

2 Тут можно упомянуть о своеобразной историографической сенсации, автором которой нечаянно стал нынешний декан исторического факультета Вильнюсского университета Зенонас Буткус, обнаруживший в архивах материалы о сотрудничестве советской дипломатической службы с межвоенными националистами, которые позднее, в 1926 г., пришли к власти путем государственного переворота [см.: Бикш, 2007].

этому периоду посвящено наибольшее число опубликованных архивных источников1.

Параллельно с появлением общественного «бума травматической памяти» активно развивались и исследования утверждения советской власти на местах и особенно механизма сталинских репрессий [Anusauskas, 1996; The occupation... 2006; Anusauskas, 2006; Maslauskiene N., Petraviciute, 2007; Anusauskas, 2008; Anusauskas, 2012; Grunskis, 1996], а также форм и средств советизации социума вообще. В этом русле проводился и анализ «коллективного портрета номенклатуры». Приоритетным вниманием пользовались исследования антисоветского сопротивления 1945-1954 гг. [Brandisauskas, 2001] и сохранившихся альтернативных тоталитарному режиму структур, особенно Католической церкви [Streikus, 2010; Streikus, 2012; Laukaityte, 1997], в поздний советский период даже ставшей основным очагом ненасильственной борьбы за гражданские права [Streikus, 2011].

Стоит упомянуть, что для анализа самой природы коммунистической идеологии и режима, как и ее влияния на человеческое сознание, современная историография Литвы может опереться на своеобразную локальную традицию. Я имею в виду сформировавшийся еще в межвоенный период центр советологов в Вильнюсском университете2, особенно - труды его ректора философа Ма-риана Здзиховского (1861-1938)3, ставшего настоящим пророком скоро грянувших бед. Как и всякого пророка, современники не хотели ни услышать его, ни понять... Взгляд Здзиховского на коммунизм прежде всего как на антихристианский проект уничтожения личности и духовности родственен и позиции литовского ксендза Стасиса Илы, под псевдонимом Йозаса Даулюса издавшего в 1937 г. в Каунасе небольшую брошюру под названием «Комму -

1 См., например, общий труд историков Института всеобщей истории АН Российской Федерации и Института истории [СССР и Литва в годы Второй мировой войны... 2006].

2 При польском правлении в 1920-1939 г. университет носил имя Стефана Батория.

3 Подробнее о жизни и трудах этого философа, ректора Вильнюсского университета [см.: Marian Zdziechowski, 2013].

низм в Литве», которую по глубине анализа и дальновидности можно считать до сих пор непревзойденным творением1.

Но возвращаясь в современность надо заметить, что характерной чертой постсоветских исследований коммунистической системы становится активный и продуктивный диалог с западными коллегами2, особенно исследователями Холокоста, первой советской и нацистской оккупаций. Также были переведены недоступные до независимости книги зарубежных литовских историков3. Тут особо надо выделить работы, которые повлияли на качественные изменения исторической науки при анализе трудных вопросов, связанных с участием литовцев в акциях геноцида, хода и результатов советизации, феномена «национального коммунизма» и т.д. [Dieckmann, Suziedelis, 2006; The vanished world of Lithuanian Jews, 2004; Misiunas, Taagepera, 1983].

При попытках обозреть происшедшие в период 19401990 гг. события и явления неизбежно приходится смотреть как «сверху» (властные структуры), так и «снизу» (общество). Это замечание может проиллюстрировать и пока единственный синтез истории советского периода - коллективная монография «Литва 1940-1990. История оккупированной Литвы» [Lietuva 1940-1990, 2005]. На эти два структурных полюса неизбежно вынуждены опираться и исследования положения женщин и семьи в советский период [Leinarte, 2010] и т.д.

Таким образом, все больше исследований советского периода уже выходят за пределы ранее установившейся оппозиции между сопротивлением и коллаборационизмом. Несколько позднее стартовавший анализ феномена приспособления общества к новым советским порядкам не может быть связан только с приходом в эту

1 Книжка, на написание которой, как предполагает ее исследователь, немало повлияли литовские спецслужбы, предоставившие автору иначе недоступные материалы о структуре и деятельности коммунистического подполья межвоенной Литвы, была только что переиздана [Stasys, 2012].

2 Иностранцы внесли немалый вклад в исследования дезинтеграции советского общества и роли Литвы в этих процессах [см., например: Senn, 1990; Lieven, 1993].

3 Тут надо особенно отметить труд эмигранта Кестутиса Гирнюса, который несмотря на очень ограниченную возможность использовать оригинальные источники, сумел сделать анализ литовского антисоветского подполья, на который до сих пор опираются исследователи данного сюжета [Girnius, 1986].

сферу более молодого поколения исследователей1, хотя это действительно важный фактор. Если историки, анализирующие сталинский период, т.е. механизмы и формы hard советизации, могли опереться на многочисленные местные архивные источники, что им позволило выстроить довольно четкие и простые схемы интерпретации, то при анализе хрущёвского и брежневского периодов, когда уже можно говорить о менее однозначной soft индоктрина-ции, приходится искать не только более адекватные теоретико-методологические подходы, но и новые, иногда неординарные, источники.

Программным текстом этого нового историографического течения можно считать книгу философа Нерии Путинайте «Нера-зорванная струна. Приспособление и сопротивление в советской Литве» [Putinaite, 2007]. В названии ее, делая намек на стихи самой известной литовской поэтессы Саломеи Нерис, в которых есть слова о Литве, как о самой звучной струне СССР, автор противоречиво принятого текста попыталась деконструировать новые, уже постсоветские мифы о преобладании в поздний советский период разного рода выработанных стратегий сопротивления тоталитарному режиму (особенно концепт «тихой», «пассивной резистенции»). Она предложила не путать процветавшие тогда формы малозначительного «обманывания» режима с действительным противодействием ему, чем отметилась лишь очень малая часть общества послесталинского периода - в основном диссиденты. Можно действительно согласиться с автором, впервые обратившей внимание на специфику постсоветского мировоззрения и разные стратегии самообмана и самооправдания. Однако морализаторский тон ее книги и некоторые предложенные ею объяснения и выводы были вскоре подвергнуты сомнению конкретными исследованиями лишь фрагментарно очерченных ею тем.

Несмотря на справедливую критику, издание этой книги и последовавшая дискуссия помогли более отчетливо проявиться двум незримым лагерям. Одна группа, вместе с Н. Путинайте, делает акцент на моральных последствиях советизации общества (в том числе и постсоветского), другая, предлагающая прежде всего попытаться качественно исследовать и понять данную эпоху, не

1 Из «старших» вниманием к вопросам такого рода выделяется уже упомянутый Людас Труска [см., например: Тгшка, 2009].

спешит с предварительными выводами. Вторую позицию на международной конференции, проводившейся в 2010 г. и посвященной проблемам демократии и гражданского общества, сформулировал молодой историк Валдемарас Клумбис. В своем выступлении, оппонируя позиции Путинайте и ее сторонников, он выразил сомнения по поводу продуктивности подхода, который является лишь отражением некритично воспринятого нового идеологического нарратива [Бетокга^ Lietuvoje... 2011, р. 385-392].

Именно на этом фундаментальном расхождении между интенцией объяснять советскую эпоху в свете нынешней политики прошлого и стремлением к ее беспристрастному исследованию, а не на поиске критериев идентификации разных методологических течений советологии1, я бы делала акцент при оценке положения дел в современной литовской исторической науке. И дело тут не в том, что один «лагерь» историков более компетентен и профессионален, чем другой, а именно в том, как сами историки видят свою социальную роль в контексте современной политики истории, выбирая между активным участием в политизации истории и стремлением говорить истину, какой бы неприятной она ни показалась.

Если поискать конкретные случаи таких нормативых столкновений, то, прежде всего, в голову приходят не только статьи Л. Труски и недавно появившаяся монография Миндаугаса Поцюса «Другая сторона Луны. Борьба литовских партизан с коллаборационизмом в 1944-1953 гг.». Автора этой книги часть возмущенных бывших «лесных братьев» (неуспешно) даже пытались привлечь к суду за «оскорбление чести героев сопротивления». Дело в том, что в этой очень умеренной и даже скучноватой книге, полностью основанной на архивных материалах, автор которой отнюдь не пытался подвергнуть сомнению героическую суть послевоенной антисоветской борьбы, была показана и другая сторона партизанского движения, о которой склонны умалчивать исследователи данного сюжета, не говоря уже о современных «политиках памяти». М. Поцюс, будучи профессиональным историком, просто попытался выйти за пределы манихейской интерпретации партизанской войны, которая по сути является лишь советской трактовкой

1 Такую попытку делает Даля Марчинкявичене и (отчасти) американский историк с литовскими корнями Вирджил Крапаускас [Maгcinkevicienë, 2005; Кгарашка8, 2010].

«наизнанку». Если в советское время «лесных братьев» называли просто «бандитами» либо «буржуазными националистами», то теперь они - однозначно герои, хотя в коллективной памяти их образ отнюдь не однозначен. Книга вызвала живой интерес читателей, чувствующих убогость упрощенного объяснения сложных явлений и экзистенциальных ситуаций послевоенного времени. Поэтому при своем обзоре современной литовской историографии В. Крапаускас называет Л. Труску и М. Поцюса ревизионистами [Кгарашка8, 2010, р. 14], имея в виду не ревизионизм как противовес классической тоталитарной парадигме советологии, а скорее как сомнение в эффективности односторонней политики памяти в современном идеологическом нарративе.

Возвращаясь к ставшим за последние пять лет особенно актуальными исследованиям послесталинского периода, следует отметить особый интерес к положению и трансформации национальной культуры в эпоху «мягкой» советизации. Тут надо особо выделить обширные исследования «коллективного портрета» литовской интеллигенции как посредника между властью и «массами». Подобные исследования часто проводятся при помощи концепции «социальных сетей», что позволяет не только выделить очертания альтернативных официальным сообществ культурной интеллигенции, но и найти основы и предпосылки самой «поющей революции» 1988-1990 гг., в которой именно интеллигенция заняла лидирующие позиции. Авторов этих исследований особенно интересует вопрос масштаба «самостоятельности» и «самодостаточности» литовской культуры в советскую эпоху1.

Особое явление в этом поле представляет историческая публицистика, (авто)биографии и воспоминания разных деятелей культуры, неформальных «звезд» той поры или просто неординарных личностей. Эти издания становятся важным источником познания послесталинской повседневной жизни литовцев, существенно дополняя профессиональную историографию.

Возвращаясь к последней, надо упомянуть о немногочисленных, но довольно значительных исследованиях советской эко-

1 Тут можно выделить недавно вышедшую в свет коллективную монографию, посвященную развитию литовской архитектуры советского периода [БгешаНе, РеЬиНз, ТиИу1е, 2010], или сборник статей по истории литовской рок-музыки [ЫеШУ08 гока8: Шако8 к га1(!а, 2011].

номики. Недавняя монография и статьи С. Грибкаускаса поднимают вопросы о механизмах проявления «экономического национализма» в промышленности Литвы за период 1965-1985 гг. [Grybkauskas, 2006]. А новейшие его тексты, посвященные роли второго секретаря КПСС в национальных республиках как посредника между «центром» и «периферией», могут быть отнесены и к числу постколониальных исследований.

Американский антрополог Дейвид Чиони Мур одним из первых убедительно обосновал возможность исследования постсоветского пространства (включая страны бывшего «соцлагеря») как части постколониального мира [Chioni Moore, 2006]. Действительно, в этом огромном географическом ареале ныне независимых стран несколько столетий доминировали системы власти и подчинения, сравнимые с «классическими» колониальными владениями. Это и внешняя колонизация со стороны более могучей и агрессивно расширяющейся империи; и жесткий контроль местной социальной и экономической жизни метрополией, и экономическая эксплуатация природных и человеческих ресурсов и продукции в виде присоединения к колониальной системе экономических и инфраструктурных сетей, вследствие чего возникает социальная и культурная стагнация местного общества. Впрочем, Балтийские страны по уровню развития выделялись из общей массы советских республик и даже имели неофициальный статус «малого Запада»1, поэтому методология постколониальных исследований тут может быть применима лишь с некоторыми оговорками.

Завершая этот короткий обзор, нельзя обойти стороной и группу исследователей (историков, социологов и политологов), которые пытались не только описать феномен для многих неожиданного подъема общественных настроений в конце 80-х - начале 90-х [Laurinavicius, Sirutavicius, 2008] годов, но и найти его глубинные причины. Сборник статей «В поисках истоков Саюдиса» [S^jüdzio istak^ beieskant... 2012], в котором в основном молодые исследователи дали ответ на вопрос о возможности альтернативной советской общности, того, что ими было названо самопроизвольной формой социальности, был встречен не только с большим

1 Высказывание Р. Чепайтене на заочном форуме «Периферийность "Центра" в современных национальных исторических нарративах» [Forum AI. 2012, с. 54-58].

интересом, но и вызвал горячую дискуссию по поводу того, на какие критерии можно опереться в поисках такой общности. В сборнике была предпринята попытка идентифицировать и классифицировать появившиеся в послесталинский период неофициальные или полуофициальные общественные группы и кружки, которые организовались в основном по роду интересов (от этнокультурного движения до общества «зеленых»).

Завершая данную проблематику, неизбежно приходится ставить вопрос: существует ли в Литве транзитология? После появления фундаментального исследования социолога Зеноназа Норкуса «Какая демократия, Какой капитализм?» можно с увереностью сказать: - «да» [№гкш, 2008]1. Конечно, ее автор мог опереться на труды других литовскох социологов, политологов и философов, но среди них книга Норкуса выделяется широтой охвата проблем, позволяющей поместить и объяснить «литовский случай» в более общем контексте явлений стыка ХХ-ХХ1 вв.

Ощутимое советское прошлое: Стратегии увековечивания

Постколониальное и постсоветское объединяет и то, что можно назвать «диссонансом наследия»2. Это неприятные, постыдные или современной официальной националистической идеологией неблагоприятно оцениваемые периоды и исторические сюжеты прошлого. К таким часто причисляют и советскую эпоху.

В Литве можно выделить три основных пласта восприятия советского наследия. Это: 1) официальное наследие режима и пропаганды, по отношению к которому большинство посткоммунистических стран выбрало стратегию отвержения и / или музеефикации;

2) наследие антисоветского сопротивления и сталинских репрессий, ставшее одной из главных опор нынешней «политики памяти»;

3) наследие советской культуры в самом широком смысле слова -повседневности и быта, которое, в отличие от двух предыдущих, подвержено немалым потенциальным или реальным диссонансам и противоречивым интерпретациям и пока остается недостаточно исследованным полем [подробнее см.: Чепайтене, 2010].

1 Также см. адаптацию этой книги для англоязычного читателя [Norkus, 2012].

2 Подробнее о концепте «диссонанса наследия» [см.: Tunbridge, Ashworth, 1996].

Тут мы ограничимся анализом разных проектов музеефика-ции советского наследия, оставляя в стороне архитектуру, индустриальные комплексы и пр. Можно коротко сказать лишь то, что по отношению к ним в Литве пока трудно выделить какую-то общую стратегию. Немалая часть таких объектов была переработана под видом реконструкции и модернизации, кое-что снесено как неценное, но небольшой их части удалось попасть в республиканские или (чаще всего) местные списки охраны культурных ценностей. Хотя этот факт отнюдь не означает реальной охраны. Например, один из символов Вильнюса, в 1971 г. построенный Дворец культуры и спорта, здание, ценное своей оригинальной вантовой конструкцией крыши, теперь принадлежит частному банку, собственники которого заинтересованы его снести ради «развития территории», но не могут этого сделать из-за его статуса как охраняемого объекта, поэтому сознательно уже много лет оставляют его в запущенном состоянии.

Известно, что в период 1940-1952 гг. погибли и напрямую пострадали около 780 тыс. жителей Литвы1. Во время национального возрождения спонтанные общественные попытки увековечить их память, инициированные семьями и создававшимися тогда неправительственными организациями (особенно бывшими ссыльными и политзаключенными), стали вскоре более системно и комплексно координироваться и регулироваться государством. В 1995 г. был основан Центр по исследованиям геноцида и резистенции жителей Литвы (ЦИГРЖЛ) - основной институт академического исследования, просвещения, музеефикации и увековечивания периода оккупа-ций и антисоветского движения 1940-1954 гг.

Таким образом «бум» спонтанной «травматической памяти» «снизу», характерный для времени национального возрождения и первых лет независимости, постепенно заменяли официальные институты, ритуалы и практики. С 1998 г. действует Международная комиссия по оценке преступлений оккупационных режимов нацистов и советов в Литве. Трагические события упоминаются в списке памятных дней2, увековечиваются средствами докумен-

1 Данные, приводимые Центром исследований геноцида и сопротивления жителей Литвы [см.: Lietuvos gyventojц пио8к>^ 1940-1952 т.].

2 Всего в Списке памятных дней (новейшая его редакция была принята 19 июля 2006 г.) трагическому периоду Второй мировой войны и советской окку-

тальных фильмов, памятников, мемориальных досок, музейных экспозиций. Например, в разных городках и местечках по инициативе и на средства ЦИГРЖЛ уже обозначены мемориалами все девять военных округов антисоветского вооруженного подполья, покрывавшие территорию страны. В 2010 г. был открыт мемориал в деревне Минайчай, где в 1949 г. происходил тайный съезд представителей всех партизанских организаций, во время которого была создана единая организация антисоветского сопротивления - Движение борьбы за свободу Литвы. 16 февраля 1949 г. (не случайно был выбран именно день независимости Литвы) была принята Декларация, провозгласившая стремление возвратить независимость, а само Движение объявило себя единственным легитимным представителем власти в стране. Таким образом, в республике появился центральный символ увековечивания антисоветского сопротивления. Следует отметить, что, делая акцент на стратегию коммеморации, государство не уделяет должного внимания материальному наследию «лесных братьев», аутентичные вещи теряются, места боев, гибели партизан, их бункера и тайники исчезают на глазах. Хотя несколько бункеров было реконструировано, такая практика подвергается сомнению со стороны специалистов и пока по этому поводу не выработано единого подхода.

Похожее положение дел с мемориализацией ссылок. Тут надо вспомнить о появившейся в начале независимости практике эксгумировать и перевозить в Литву останки сибирских ссыльных. Нередки были частные экспедиции, инициированные, в основном, родственниками жертв. Первое массовое перезахоронение из Игарки произошло еще в 1989 г. Были и попытки найти общий язык в этом вопросе с российской стороной: в 2006 г. на средства Литовского правительства в Якутске было намечено открыть памятник литовским ссыльным с надписью на четырех языках - литовском, английском, русском и якутском, но в последний момент принимающая сторона отказалась, и пришлось его ставить в Вильнюсе, рядом с бывшим зданием КГБ. Начиная с того же 2006 г. каждый год проводятся ставшие очень популярными молодежные экспедиции в места ссылки и заключения под названием «Миссия

пации посвящено 12 из памятных 44 дней. По этому можно судить, что в культурной памяти создается драматический образ советского периода, акцентирующий страдания и обиды. 260

Сибирь». Также большое общественное значение получили и музейные экспозиции. Первой из них стала экспозиция из нескольких юрт ссыльных, попавших на берега моря Лаптевых, открытая в 1994 г. в Музее народного быта в Румшишкес.

Сегодня уже может показаться, что этому пласту памяти уделено достаточно внимания как со стороны государства, так и общественности. Можно заметить даже некоторые перегибы в сторону виктимизации. Например, в Списке памятных дней Литовской Республики существуют три даты, связанные с геноци-дом(-ами): 15 июня - День оккупации и геноцида; 23 сентября -День геноцида евреев Литвы и 16 октября - День геноцида жителей Малой Литвы (имеется в виду Восточная Пруссия, где исторически сложилась значительная литовская община - малолитовцы). На то, что таким образом трагические события разного масштаба уравниваются, искажая историю и девальвируя сам термин «геноцид», не раз обращали внимание юристы и историки1.

Особенно часто с этим когнитивным недоразумением сталкиваются посетители Музея жертв геноцида, находящегося в Вильнюсе, рядом с площадью Лукишкес, организованного в здании бывшего республиканского КГБ. Это одна из наиболее посещаемых туристами мемориальных институций страны. Музей был создан в 1992 г., а с 1997 г., после реорганизации, стал подвластным ЦИГРЖЛ. Аналогичные музеи оккупации были несколько позднее основаны в Риге (1993) и Таллине (2003). В Киеве (с 2001 г.) и Тбилиси (с 2006 г.) действуют музеи советской оккупации.

Посетители-иностранцы часто теряются, обнаружив, что под «геноцидом» в данном случае имеются в виду не Холокост, а советские репрессии 1944-1954 гг., уничтожение антисоветского подполья и мирных граждан Литвы. Несмотря на это Музей действительно впечатляет не только эмоциональным рассказом о послевоенных событиях, созданным при помощи современных аудиовизуальных средств, но и особенно своей аутентичностью. Вся его подземная часть - сохранившиеся камеры бывшей тюрмы НКВД, включая камеры расстрела и пыток, одна из которых, кажется, без ссылки на местонахождение оригинала, была воспроизведена в 2002 г. в будапештском House of Terror. Цокольную часть здания

1 Семинар-дискуссия «Термины в истории новейших времен» во втором номере журнала «Genocidas ir rezistencija» от 2001 г. [Genocidas ir rezistencija, 2001].

известный художник Г. Умбрасас превратил в своеобразное надгробие - мемориальную доску, каждая каменная плита посвящена конкретной жертве НКВД, погибшей в этой тюрьме. Таким очень простым способом был достигнут, на мой взгляд, максимальный дидактический и эмоциональный эффект. Тот же скульптор мозаикой декорировал и потолок Колумбариума, в котором теперь хранятся урны с останками узников, когда-то тайно закопанными на территории закрытой виллы НКВД в Тускуленай. Известно, что в 1944-1947 гг. тела расстрелянных в подвалах тюрмы НКВД тайно вывозились и хоронились в разных местах города. До сих пор удалось установить лишь это место массового захоронения, расположенное около небольшой дворцовой усадьбы в Вильнюсе. Там с 1994 по 1996 г. проводились археологические раскопки, позволившие найти останки 724 жертв.

Мемориальный комплекс Тускуленского парка покоя1, как он называется сейчас, охватывает уже упомянутый Колумбариум, некоторые другие здания бывшей усадьбы, в которых уже открыты экспозиции. В центральном здании намечается открыть Музей homo sovieticus, проект которого еще находится на стадии разработки. По замыслу создателей концепции этого музея, среди которых была и автор этих строк, его экспозиция должна воссоздать целостный образ советской жизни, отводя в нем место и повседневности, и быту, и образу мышления советского человека.

Этот пока незаконченный проект должен отличаться от всем известного Музея советской пропаганды и исскуства, в 2001 г. созданного в местности Грутас на юге Литвы. Частный парк Гру-тас сегодня является одним из ярчайших примеров осмысления официального наследия советского времени. Сознательно или нет, но в этом случае успеху Музея особенно содействовала стратегия локализации, позволившая в одном месте собрать как можно больше артефактов этого типа - атрибутов советского идеологического искусства и пропаганды.

Архитектор Римвидас Глинскис, утверждавший, что «многое, что мы называем национальным, является советским», еще в 1995 г. предлагал такую программу охраны соцреалистического искусства: 1) исследовать наследие соцреализма, 2) отложить его уничтожение

1 Центр исследования геноцида и резистенции жителей Литвы [Русская версия сайта музея]. - Режим доступа: ШрУ/и^ш^епом^МшШепа^ги/ 262

на 50 лет; 3) как можно полнее его сохранить, 4) сохраняя, не цензу-рировать, 5) если что-то уже устранено - экспонировать в музеях, 6) создавать новое, чтобы уменьшилось желание разрушать старое [вИш^, 1995]. Однако этой позиции придерживались далеко не все заинтересованные представители общественности.

Сама идея образования частного парка Грутас встретила серьезное сопротивление со стороны некоторых общественных групп, особенно бывших политзаключенных. Высказывались опасения, что посещение этого парка может вызвать просоветские настроения, иначе говоря, может стать местом паломничества ностальгирующих по советскому времени. Из-за такой «опасности» большое внимание уделялось интерпретациям, должным сопровождать эту противоречивую экспозицию под открытым небом. Однако предложение дать единственно верную версию событий, исключительно отрицательно изображающую советское время, по сути противоречит современным теориям управления наследием, которые предлагают избегать навязывания посетителю заведомо идеологических установок и советуют позволить ему самому интерпретировать культурные значения местности [8сИоШ;еп, 1995, р. 21-31].

Грутас особенно интересен как место памяти, в котором воспоминания о советском времени осмыслены с использованием скорее не словесных, а сенсорных способов выражения - зрения, прикосновений и вкуса [Lankauskas, 2006]. В парке коммунистическое прошлое Литвы можно не только увидеть в экспозиции скульптур, но и попробовать в музейном кафе, где одетые в пионерскую форму официанты предлагают посетителю «советские» блюда и напитки - своеобразные катализаторы «практической ностальгии» [БаА^На, 1995].

Исследователь Анн-Мари Лосончи, интерпретируя аналогичный музей скульптур в Венгрии, пользуется метафорой кладбища. По ее мнению, находящийся недалеко от Будапешта парк Шобор -это территория, где лежит погребенный социализм [Losonczy, 1999]. А в случае парка Грутас можно использовать несколько другие метафоры. Топографическая закрытость местности, символизируемая опоясывающим его территорию рвом и болотистым лесом, может указывать как на утопический характер этого искусственно созданного пространства, так и на сибирский ландшафт ГУЛАГА, напоминающий тюремную «зону», в которой «сидят» бывшие «строители

коммунизма». Так что на Грутас мы можем смотреть как на своеобразный «ГУЛАГ наоборот». Стоящий у входа в музей свидетель ссылок - товарный вагон - вместе со скульптурами коммунистических идеологов создает аллегорию контрастирующих, но и дополняющих друг друга компонентов памяти: один из них символизирует преследуемых и порабощенных, другой - преследователей и поработителей. Впрочем, следует признать, что структура парка Грутас не основана на этом контрасте, он скорее предчувствуется и генерируется в памяти и рефлексии его посетителей.

Другой важный момент в восприятии и интерпретации парка - элементы иронии, сарказма или гротеска, своеобразно сливающиеся с существовавшей в советское время неофициальной культурой смеха [Кгу1оуа, 1999]. Это тоже кажется амбивалентным. Если, желая привлечь как можно больше посетителей, советское прошлое с помощью новых музейных средств интерпретируется непосредственно как веселая игра (инсценировка), балаган или шутка, то у жертв прежнего режима это неизбежно вызывало и будет вызывать не такие веселые ассоциации. Таким образом, создаваемое парком Грутас впечатление отражает парадоксальность, многозначность и сложность воспоминаний о советском времени. Они порождают злость, стыд, смех и издевку, чувства горечи, потери или, наоборот, ностальгии. Возможно, что упомянутая амбивалентность осознания и интерпретации парка как раз и является причиной его неугасающей привлекательности [Ьш1:ки1е, 2012].

Другой музей, привлекающий иностранцев, который со временем может стать серьезным конкурентом парку Грутас, - Музей «холодной войны», расположенный в западной части Литвы, на территории Национального парка этнографического региона Же-майтия1. Создатели называют его «единственным в Европе» музеем «холодной войны», открытым лишь в 2012 г., хотя как «милитаристская экспозиция» он был доступен посетителям и раньше.

Посетив этот обьект, я бы скорее назвала бывшую базу баллистических ракет средней дальности музеем безмыслия. С 1962 по 1978 г. (пока это место не обнаружила американская разведка) в существовавшем тайном стратегическом военном объекте, на воздвижение и оборудование которого были брошены большие

1 Saltojo karo muziejus [Английская версия сайта музея]. - Mode of access: http://www.saltojokaromuziejus.lt/en/category/history/

финансовые, интеллектуальные и человеческие ресурсы, не произошло ничего особенного, и ни одна ракета не была запущена.

Интересно, что основная идея данного музея апеллирует к тому, что между бывшими странами западного и восточного блоков не только существовали явные различия, но были и общие черты (например, стилистика пропагандистских плакатов). Актуализируемый опыт «холодной войны» на повседневном уровне, без сомнения, создал бы возможность найти гораздо больше точек соприкосновения между гражданами стран, когда-то разделенных железным занавесом, чем могли бы представить сами идеологи соперничающих лагерей того времени [см., например: №е11, 1998].

К попыткам музеефикации «советского» можно причислить и другие уже реализованные или продолжающиеся проекты и эду-кационные программы, например, нашумевший в 2009 г. проект «1984. Драма выживания в бункере», который был открыт на территории бывшего бомбоубежища литовского телевидения, в лесах под Неменчине. Он успешно проводится по сей день. Театрализованная инсценировка «одного дня в СССР», в которой посетители становятся участниками происходящего, вызвала много дебатов, касающихся правдоподобности и этичности такого подхода к «советскому».

Подобная стратегия «личного погружения» в тогдашнюю реальность использовалась и в проекте «Один день в ссылке: живой урок истории». Проект финансировала Европейская комиссия под эгидой программы «Активная память Европы», посвященной жертвам нацизма и коммунизма. В ней приняли участие молодые люди из 23 европейских стран. В 2010 г. проводился другой международный проект - художественные мастерские, объединившие историю и искусство - «Станции скорби», в которых приняли участие бывшие ссыльные и студенты-первокурсники, изучающие историю, журналистику и искусство.

Попытки переинтерпретации советского наследия и его сохранения путем музеефикации следует оценивать как довольно парадоксальные и противоречивые, особенно учитывая замечание французского социолога Анри-Пьера Жёди, что «культурный реликт двусмысленен, поскольку он одновременно может стать символической гарантией идентичности, но также и средством отказа от нее» [1еиёу, 1986, р. 116]. Так что, хотя с точки зрения советского идеологического наследия и особенно художественной про-

паганды был найден и применен конкретный путь музеефикации, все-таки он оставляет много нерешенных вопросов. С позиций сегодняшнего дня очевидно, что такие объекты, как созданный в 1993 г. недалеко от Будапешта парк Шобор (архитектор Акос Элеод) или открытый в 2001 г. в Литве частный парк Грутас имели немалый коммерческий успех (насколько известно, сейчас этот опыт задумали повторить в Латвии и на Украине). Но остается вопрос дидактического характера - можно ли таким способом передать смыслы и атмосферу той поры людям, которые в ней не жили и могут сделать совершенно ошибочные либо искаженные выводы?

Переосмысление «советского» художественными средствами

Напоследок мне остается сделать короткий обзор рефлексии «советского» в тех формах художественного выражения, которые наиболее мощно действуют на общественное сознание. Речь идет о художественной литературе, телепередачах, кино и театре. Насколько советская эпоха интересует современных литовских писателей, сценаристов и режиссеров? За исключением документальных фильмов, которых на эту тему снято уже больше 200, можно вспомнить лишь несколько художественных фильмов, спектаклей или книг, которые вызвали какую-то заметную реакцию публики.

В кинематографии данного сюжета преобладает тематика сопротивления либо советской повседневности и быта. Фильм режиссера Й. Вайткуса «Совсем одни» (2004) сразу начали сравнивать со знаменитым фильмом «Никто не хотел умирать» (реж. В. Жалакявичюс, 1965), представившим советскую трактовку послевоенных событий. «Совсем одни» основан на реальных фактах. Это история семьи, все сыновья которой стали защитниками независимости, а один из них - Йозас Лукша-Даумантас - настоящей легендой антисоветского сопротивления. Этому партизанскому вождю в 1949 г. удалось перебраться на Запад и вывезти важные документы о реальном положении дел в послевоенной Литве. Несмотря на женитьбу и естественный соблазн остаться в свободном и безопасном мире, он решил вернуться на родину и продолжить борьбу, где в 1951 г. был предан и убит.

1 Подробнее их сравнительный анализ [см.: "^1Наш8, 2008].

По сравнению с этим фильмом, который полностью соответствует канону современной политики памяти, роман молодого писателя и драматурга М. Ивашкявичуса «Зеленые» (2002) в основном остался не понятым и соответственно не принятым читателями. Как выразился один из интернетных комментаторов: «Либо мы отсталые, либо у писателя крыша поехала». Роман, в котором история послевоенных лет рассказана от лица офицера НКВД, явно нацелен на деконструкцию доминирующего нарратива о «героизме и жертвенности» антисоветского сопротивления. Некоторые комментаторы посчитали роман даже откровенным надругательством.

В свою очередь, пьеса «Бункер» (сценарист и режиссер Ви-таутас В. Ландсбергис), поставленая в Национальном драматическом театре, как и выросший из нее фильм «Когда я был партизаном» (реж. Витаутас В. Ландсбергис, 2008), основана на разного рода аутентичных источниках - от дневников самых известных партизанских вождей до документов КГБ. В ней исследуется состояние страшного напряжения этих лет между обязанностью защищать свободу родины всеми возможными средствами и желанием сохранить нацию от полного уничтожения, приспособившись к превосходящему по силе чужому нечеловеческому режиму. В фильме главный герой - актер, играющий партизана в вышеупомянутом спектакле. Он вдруг ощущает себя мальчишкой, живущим в послевоенной деревне, на глазах у которого стрибы1 убивают его родителей. Здесь затронут вопрос памяти и возможности вылечить травмы прошлого, которые подсознательно, но очень реально действуют на настоящее. Кажется, сценаристу и режиссеру этих творений, сыну лидера народного возрождения 90-х годов и первого руководителя страны de facto, удалось очень метко нащупать глубинные нити памяти литовского общества, которые еще болят.

В атмосферу «холодной войны» погружается основанный на реальных событиях фильм «Когда обниму тебя» (реж. Кристийо-нас Вильджюнас, 2010). В нем рассказана история, которая происходит в 1961 г. в Берлине, где пытаются встретиться приехавший из

1 Стрибы (лит. stгibai) - литуанизированная форма слова «истребитель» -вооруженные отряды из гражданских лиц, в 1944-1954 гг. помогавшие советским властям совершать репрессии против «лесных братьев» и мирного деревенского населения.

ЛитССР отец и его проживающая в США дочь. Трагизм ситуации близких людей, чьи семейные узы были разорваны войной, состоит в том, что оба они хотят избежать сетей советских спецслужб, которые, будто помогая отцу, известному деятелю культуры советской Литвы, в действительности при его помощи планируют заманить дочь пересечь границу Восточного Берлина. Оба героя испытывают невероятное напряжение. Квинтэссенцией драмы человеческих судеб, разьедененных железным занавесом, можно считать сцену фильма, в которой дочь, ранее молившаяся о возможности хотя бы обнять давно не виденного отца, вдруг ловит в свои объятия падающего случайно споткнувшегося человека и только через несколько секунд, когда его уже увозят агенты КГБ, опознает в нем своего отца.

В отличие от этих спектаклей и фильмов, так или иначе обсуждающих вопросы долга и предательства, вины и покаяния, несколько других фильмов последних лет обращают внимание на повседневность хрущёвского и брежневского периодов, когда советское общество уже сложилось и «нормализировалось». Тут можно упомянуть фильмы «Балкон» (реж. Гиедрэ Бейнорюте, 2008) - милую историю о двух влюбленных подростках и «Котловина» (реж. Гитис Лукшас, 2009, по роману известного писателя Ромуалдаса Гранаускаса). В обоих фильмах видна попытка воссоздать образ и атмосферу эпохи, избегая напрямую ввязываться в полемику о сути режима.

Призыв зрителя мыслить и делать выводы самому прозвучал и в спектакле «Матас», вышедшем в свет в Национальном театре (драматург Херкус Кунчюс, режисер Албертас Виджюнас, 2006 г.). На вопрос журналиста «что такое "матас"?» режиссер спектакля ответил, что «тут нет однозначного ответа. После просмотра спектакля каждый сможет ответить себе, что кроется под этим словом - Снечкус1, имя евангелиста (Матвей по-литовски), шахматный ход или просто мат. Матас многозначен»2. Драматург провел настоящее историческое расследование и, опираясь на архивные и

1 Имеется в виду первый секретарь Компартии Литвы Антанас Снечкус, пробывший у власти рекордный срок - 33 года - с 1936 г. до (с небольшим перерывом) до 1974 г. и имевший конспиративное имя Матас.

2 Интервью Г. Шедуйкиса с режиссером спектакля Албертасом Виджюна-сом [Matas - valingas apsivalymo aktas, 2006].

другие источники, ввел в пьесу персонажей, реальными прототипами которых стали известные литовские политические и культурные деятели 1940-1972 гг. Таким образом, данная пьеса оказалась еще одной попыткой переосмыслить советскую эпоху и путем коллективного переживания негативных эмоций очиститься и вылечить ею оставленные раны.

Заключение

Восприятие советского времени как периода зависимости в современной Литве приобретает разные формы и выполняет различные социальные, политические и культурные функции. Надо признать, что глубинная десоветизация на политическом уровне в Литве все-таки не произошла. Кое-какие ее попытки затронули лишь советские репрессивные структуры, но в основном обошли стороной бывшую номенклатуру, представители которой изменили лишь свою символику и публичную риторику, но не привычки и групповой менталитет, уже не говоря о сохранении и активном использовании сети связей и влияний. Технократическое крыло номенклатуры вовремя отмежевалось от «чистых» идеологов и до сих пор остается активным деятелем политической сцены.

Описанную матрицу восприятия советского от открытия жертв и страданий через переинтерпретацию роли тогдашних представителей политической элиты к посведневности «простых людей» можно фиксировать как в издаваемых воспоминаниях, исторической публицистике, профессиональной историографии, так и в музейных выставках или художественных произведениях.

Литовской случай «политики памяти» по отношению к «советскому» из-за сложившихся исторических обстоятельств можно считать как исключительным, особенно имея в виду живую и сложную память о самом длинном и массовом в регионе антисоветском сопротивлении 1944-1954 гг., так и довольно типичным, близким опыту других республик бывшего СССР и стран «соцлагеря». Как мы видели, изначальный интерес государства, создающего новый национальный нарратив, был сосредоточен на антисоветском сопротивлении и сталинских репрессиях, что в начале независимости было совершенно логично и, наверное, неизбежно. Но со временем при помощи музеефикации была найдена и «цивилизованная» дистанция с наследием идеологии и пропаганды. Ее

269

появлению способствовало и открытие «советского» как потенциального ресурса туризма или как коммерчески рентабельного маркетингового хода (феномен «советских сосисок»).

Нынешний ощутимый сдвиг в академических исследованиях советского периода, их глубина и комплексность действительно радуют, но также оставляют открытым вопрос, насколько быстро и адекватно их результаты дойдут до широкой публики (если вообще дойдут) и какой будут иметь эффект. Пока что наибольшим вниманием широкой публики пользуются те исследования историков или журналистов, которые берутся за сюжеты, табуированные или вытесненные официальным дискурсом (например, тема криминальной стороны антисоветского сопротивления), либо рассказывают истории всеми любимых звезд того времени. Можно сделать вывод, что до сих пор в Литве не сложилось четкое определение того, что же мы можем из «советского» отнести к «нашему», а что останется однозначно «чужим».

По сути все посткоммунистические государства, создающие новую идентичность, сталкиваются с трудно решаемой проблемой - оттолкнуть или интегрировать свое советское прошлое и специфический опыт в пространство мировоззренческих и ценностных координат настоящего? Теоретик охраны наследия Дж.Э. Танбридж заметил феномен, который он назвал дилеммой «наследие versus экономика» [Tunbridge, 1994]. Это означает, что страны Центральной и Восточной Европы и бывшего СССР, склонные рассматривать наследие коммунистической эпохи скорее как преграду при конструировании новой национальной идентичности, вызывают интерес у зарубежных туристов и получают соответственно немалые финансовые вливания именно из-за него [Light, 2000]. Эту тенденцию подтверждает и литовский опыт му-зеефикации наследия советского режима.

Похоже, что через 20 с лишним лет после разрушения Берлинской стены в Центральной и Восточной Европе мы снова фиксируем волну активизации «коммунистической памяти». На это указывает интенсивное развитие сети реальных и виртуальных музеев, издание разного рода художественных произведений, не говоря уже о продолжающихся общественных дискуссиях о сути и последствиях коммунистической системы. Коллективная память советского времени и материальное и нематериальное его наследие по-разному воспринимаются «изнутри» и «снаружи», «сверху» 270

и «снизу», людьми разных поколений, становясь странной смесью традиций и преемственности, отрицания и разрыва, чем спешат воспользоваться разные политические, культурные и экономические группы. Очевидно лишь, что процесс переосмысления советского прошлого, начавшийся в период распада СССР, продолжится и в будущем.

Список литературы

Национальные истории на постсоветском пространстве - II: Десять лет спустя / Под ред. Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова. - М.: Фонд Фридриха Науманна: АИРО-XXI, 2009. -432 с.

Распад СССР // Википедия. - Режим доступа: Шр://т.шШре(11а.ог§/тк1/Распад_ СССР (Дата посещения: 03.01.2013.)

Сафроновас В. О тенденциях политики воспоминания в современной Литве // Ab Imperio. - Казань, 2009. - № 3. - С. 424-458.

СССР и Литва в годы Второй мировой войны: Сб. документов / Институт истории Литвы, Институт всеобщей истории РАН; сост. А. Каспаравичюс, Ч. Лауринавичюс, Н.С. Лебедева; ред. коллегия: А. Каспаравичюс, Ч. Лауринавичюс, Н.С. Лебедева, А. Никжентайтис, А.О. Чубарьян. - Vilnius: LII leidykla, 2006 - Т. 1: СССР и Литовская Республика, (март 1939 - август 1940 г.). - 774 с.

Центр исследования геноцида и резистенции жителей Литвы [Русская версия сайта музея]. - Режим доступа: http://www.genocid.lt/tuskulenai/ru/ (Дата посещения: 04.01.13.)

Чепайтене Р. Культурное наследие в глобальном мире. - Вильнюс: ЕГУ, 2010. -295 c.

Шепетис Н. Отсутствующая «национальная» история Литвы // Национальные истории на постсоветском пространстве - II: Десять лет спустя: [сборник] / Фонд Фридриха Науманна, Ассоц. исслед. рос. о-ва (АИРО-XXI); Под ред. Ф. Бомсдорфа и Г. Бордюгова; науч. консультанты: К. Аймермахер, А. Касаев; Науч.-вспомог. работа: Н. Козлова. - М.: Фонд Фридриха Науманна: АИРО-XXI, 2010. - С. 157-181.

After independence: Making and protecting the nation in postcolonial and postcommunist states / Ed. by L.W. Barrington. - Ann Arbor: The univ. of Michigan press, 2006. -306 p.

AnusauskasA. KGB Lietuvoje: slaptosios veiklos bruozai. - Vilnius: Atvaziavo meska, 2008. - 251 p. - Пер. заглавия: КГБ в Литве: Штрихи тайной деятельности.

Anusauskas A. Lietuvkj tautos sovietinis naikinimas, 1940-1958 metais. - Vilnius: Mintis, 1996. - 473 p. - Пер. заглавия: Советское уничтожение литовского народа в 1940-1958 гг.

Anusauskas A. Teroras 1940-1958 m. - Vilnius: Versus aureus, 2012. - 314 р. - Пер. заглавия: Терор в 1940-1958 гг.

Anusauskas A. Teroras ir nusikaltimai zmoniskumui: pirmoji sovietine okupacija, (19401941) // Terror and crimes against Humanity: the First Soviet Occupation, (19401941). - Vilnius: Margi rastai, 2006. - 238 p.

Architektura sovietineje Lietuvoje / Dremaite M., Petrulis V., Tutlyte J. - Vilnius: VDA, 2012. - 411 р. - Пер. заглавия: Архитектура в советской Литве.

Bach J. «The taste remains»: Consumption, (n)ostalgia, and the production of East Germany // Public culture. - N.Y., 2002. - October 1, N 14 (3). - P. 545-556.

Baltic postcolonialism / Ed. by V. Kelertas. - Amsterdam; N.Y.: Rodopi, 2006. - 464 p.

Battaglia D. On Practical nostalgia: self-prospecting among urban trobrianders // Rhetorics of self-making / Ed. by D. Battaglia. - Berkeley: Univ. of California press, 1995. -P. 77-96.

Brandisauskas V. Anti-Soviet resistance in 1940 and 1941 and the revolt of june 1941 // Anti-Soviet resistance in the Baltic States / Ed. by A. Anusauskas. - Vilnius: Akreta, 2001. - P. 8-22.

Bubnys A., Kuodyte D. The holocaust in Lithuania between 1941 and 1944. - Vilnius: Genocide and resistance research centre of Lithuania, 2005. - 51 p.

Bunce V.J., WolchikS.L. Defeating authoritarian leaders in postcommunist countries. -Cambridge: Cambridge univ. press, 2011. - 384 p.

Butkus Z. The impact of the USSR on Lithuania's domestic policy and its international orientation in the third decade of the twentieth century // Journal of Baltic studies. - L., 2007. - Vol. 38, N 2. - P. 215-233.

Chioni Moore D. Is the post- in postcolonial the post- in post-Soviet? // Baltic Postcolonialism / Ed. by V. Kelertas. - Amsterdam; N.Y.: Rodopi, 2006. - P. 11-30.

Demokratija Lietuvoje: pilietiskumas ir totalitarizmas XX amziaus istorijos luziuose = Democracy in Lithuania: Civil Spirit versus Totalitarianism at the Defining Moments of the twentieth century / Ed. by M. Jurkute, N. Sepetys. - Vilnius: Naujasis zidinys-Aidai, 2011. - 462 p.

Dieckmann C., Suziedelis S. Lietuvos zydtj persekiojimas ir masines zudynes 1941 m. vasarq ir rudenj: Saltiniai ir analize = The persecution and mass murder of Lithuanian Jews during summer and fall of 1941: Sources and analysis. - Vilnius: Margi rastai, 2006. - 293 р.

Eidintas A. A jew-communist stereotype in Lithuania, 1940-1941 // Lithuanian political science yearbook. - Vilnius, 2000. - N 1. - P. 1-36.

Eidintas A. Jews, lithuanians and the holocaust. - Vilnius: Versus Aureus, 2003. - 534 p.

Eurozine European histories: Towards a grand narrative? // Eurozine. - 2005. - May, 3. -Mode of access: http://www.eurozine.com/articles/2005-05-03-eurozine-en.html (Дата посещения: 03.01.2013.)

Forum AI. Периферийность «Центра» в современных национальных исторических нарративах // Ab Imperio. - Казань, 2012. - № 1. - С. 47-101.

Fritz V. State-building: A comparative study of Ukraine, Lithuania, Belarus and Russia. -Budapest; N.Y.: CEUP, 2007. - 384 p.

Gailiene D. K§ jie mums padare. Lietuvos gyvenimas trauma psichologijos zvilgsniu. -Vilnius: Tyto alba, 2008. - 244 p.

Genocidas ir rezistencija. - Vilnius, 2001. - N 2. - 223 p.

Girnius K. Partizarnj kovos Lietuvoje. - Chicago, 1986. - 422 р. - Пер. заглавия: Партизанская борьба в Литве.

Glinskis R. Ar Lietuvos meno istorijoje rasime vietos socrealizmui? // Literatura ir menas. - Vilnius, 1995. - N 42. - P. 3. - Пер. заглавия: Найдется ли место соцреализму в истории искусства Литвы?

Grunskis E. Lietuvos gyventoj^ tremimai 1940-1941, 1945-1953 m. - Vilnius: Lietuvos istorijos institutas, 1996. - 303 р. - Пер. заглавия: Депортации жителей Литвы в 1940-1941 и 1945-1953 гг.

Grybkauskas S. The Soviet Lithuanian nomenklatura in the trap of economic nationalism // History and culture of economic nationalism in East Central Europe / Eds. H. Schultz, E. Kubu. - Berlin: Berliner Wissenschafts-Verlag, 2006. - (Frankfurter Studien zur Wirtschafts- und Sozialgeschichte Ostmitteleuropas; Bd 14). - P. 279-293.

Jeffries I. The countries of the former Soviet Union at the turn of twenty-first century: The Baltic and European states in transition. - L.; N.Y.: Routledge, 2004. - 622 p.

JeudyH.-P. Memoires du social. - Paris: Presses univ. de France, 1986. - 171 р.

Kennedy M.D. Cultural formations of postcommunism: Emancipation, transition, nation, and war. - Mineapolis: Univ. of Minnesota press, 2002. - 375 p.

Klumbyte N. The geopolitics of taste: «Euro» and «Soviet» sausage industry in Lithuania // Food and everyday life in postsocialist world / Ed. by M.L. Caldwell. - Bloom-ington: Indiana univ. press, 2009. - 231 p.

Klumbyte N. The soviet saussage renaissance // Americal Antropologist. - Virginia, 2010. - Vol. 112, N 1. - P. 22-37.

Krapauskas V. Recent trends in Lithuanian historiography // Lithuanus. Lithuanian Quarterly journal of arts and sciences. - Chicago, 2010. - Vol. 56, N 4. - P. 5-28.

KrylovaA. Saying «Lenin» and meaning «party»: Subversion and laughter in Soviet and Post-Soviet society // Consuming Russia: popular culture, sex, and society since Gorbachev / Ed. by A.M. Barker. - Durham: Duke univ. press, 1999. - P. 243-265.

Lankauskas G. Sensuous (re)collections: The sight and taste of socialism at Grutas Statue Park, Lithuania // The senses and society. - N.Y., 2006. - N 1(1). - P. 27-52.

Laukaityte R. Lietuvos vienuolijos: XX a. istorijos bruozai. - Vilnius: Lietuvos istorijos institutas, 1997. - 301 р. - Пер. заглавия: Монастыри Литвы: Очерки истории ХХ века.

Laurinavicius С., Sirutavicius V. Lietuvos istorija. Saudis: Nuo «persitvarkymo» iki kovo 11-osios. - XII tomas, 1 dalis. - Vilnius: Baltos lankos, 2008. - 579 р. - Пер. заглавия: История Литвы. Саюдис: «От «перестройки» до 11 марта.

Leinarte D. Adopting and remembering soviet reality: life stories of lithuanian women, 1945-1970. - Amsterdam; N.Y.: Rodopi, 2010. - 234 p.

Liekis S. 1939. The year that changed everything in Lithuania's history. -Amsterdam: Rodopi, 2010. - 386 p.

Lietuva 1940-1990. Okupuotos Lietuvos istorija. - Vilnius: Lietuvos gyventoj^ genocido ir rezistencijos tyrim^ centras, 2005. - 710 p. - Пер. заглавия: Литва в 1940-1990 гг. История оккупированной Литвы.

Lietuvos gyventoj^ nuostoliai 1940-1952 m. // Lietuvos gyventoj^ genocido ir rezistencijos tyrimo centras. - Пер. заглавия: Потери жителей Литвы с 1940 по 1952 г. -Mode of access: http://www.genocid.lt/centras/lt/147/c/ (Дата посещения: 12.01.2013.)

Lietuvos rokas: Istakos ir raida / Sud. M. Peleckis. - Vilnius: Mintis, 2011. - 608 р. -Пер. заглавия: Литовская рокмузыка: истоки и развитие.

Lieven A. The Baltic revolution: Estonia, Latvia, Lithuania and the path to independence. - New Haven: Yale univ. press, 1993. - 504 р.

LightD. Gazing on communism: heritage tourism and Post-communist identities in Germany, Hungary and Romania // Tourism geographies. - Arizona, 2000. - N 2. -P. 157-176.

Liutkuté L. Paveldo industrija kulturini^ ir kurybini^ industry^ kontekste. - Magistro darbas. - Vilnius: Vilniaus universitetas. Istorijos fakultetas, 2012. - 105 р. - Пер. заглавия: Индустрия наследия в контексте культурных и творческих индустрий.

Losonczy A.-M. La patrimoine de l'oubli: Le «parc-musée des statues» de Budapest // Ethnologie française. - Paris, 1999. - N 3. - P. 445-452.

Machein S., Simon A. Zwischen Emotion und Information. Gedenkorte im Spannungsfeld interkultureller Wahrnehmung. Ein Projektbericht // Kakanien Revisited. - Wien, 2006. - 13 S. - Mode of access: http://www.kakanien.ac.at/beitr/materialien/SMachein_ ASimon1.pdf (Дата посещения: 03.01.2013.)

Marcinkeviciené D. Sovietmecio istoriografija: Uzsienio autori^ tyrinèjimai ir interpre-tacijos // Lietuvos istorijos metrastis, 2003/2. - Vilnius, 2005. - P. 91-106. - Пер. заглавия: Историография о советском времени: Исследования и интерпретации иностранных авторов.

Marian Zdziechowski // Wikipedia. - Mode of access: http://pl.wikipedia.org/wiki/ Marian_Zdziechowski (Дата посещения: 12.01.2013.)

Maslauskiené N., Petraviciuté I. Pirmoji sovietine okupacija. Okupantai ir kolaborantai, (1940-1941) = Occupants and collaborators: the first Soviet occupation, (19401941). - Vilnius: Margi rastai, 2007. - 607 p.

Matas - valingas apsivalymo aktas // Literatura ir menas. - Vilnius, 2006. - 24 vasaris. -Пер. заглавия: Матас - волевой акт очищения. - Mode of access: http://www. culture.lt/lmenas/?st_id=8301 (Дата посещения: 12.10.2012.)

Misiunas R.J., Taagepera R. The Baltic States: Years of dependence, 1940-1980. -Berkeley: Univ. of California press, 1983. - 346 p.

Mëller J. Post-communist regime change: a comparative study. - L., N.Y.: Routledge, 2009. - 177 p.

Norkus Z. Kokia demokratija, koks kapitalizmas? Pokomunistine transformacija Lietuvoje lyginamosios istorines sociologijos poziuriu. - Vilnius: Vilniaus universiteto leidykla, 2008. - 742 p. - Пер. заглавия: Какая демократия, какой капитализм? Посткоммунистическая трансформация Литвы в свете сравнительной исторической социологии.

Norkus Z. On Baltic Slovenia and Adriatic Lithuania. A qualitative comparative analysis of patterns in Post-Communist transformation. - Vilnius: Apostrofa, 2012. - 375 р.

Political culture and post-communism / Ed. by S. Whitefield. - N.Y.: Palgrave Macmil-lan; Oxford: in association with St. Antony's College, 2005. - 251 p.

Putinaité N. Nenutrukusi styga. Prisitaikymas ir pasipriesinimas sovietq Lietuvoje. -Vilnius: Aidai, 2007. - 306 р. - Пер. заглавия: Неразорванная струна. Приспособление и сопротивление в советской Литве.

Rubavicius V. Neisgyvendinamas sovietmetis: atmintis, prisiminimai ir politine galia // Colloquia. - Cluj-Napoca, 2007. - N 18. - P. 116-130. - Пер. заглавия: Невыжитое советское время: Память, воспоминания и политическая мощь. - Mode of access: http://www.llti.lt/failai/Nr18_07_Rubavicius.pdf (Дата посещения: 04.01.2013.)

Sjdzio istak^ beieskant. Nepaklusnkjtj tinklqveikos galia [В поисках истоков Саюди-са. Мощь сетей непокорных] / Sud. A. Ramonaite, J. Kavaliauskaite. - Vilnius: Bal-tos lankos, 2012. - 440 р.

Saltojo karo muziejus. - Пер. заглавия: Английская версия сайта музея. - Mode of access: http://www.saltojokaromuziejus.lt/en/category/history/ (Дата посещения: 04.01.2013.)

Schouten F.J. Heritage as historical reality // Heritage, tourism and society / Ed. by D.T. Herbert. - L., N.Y.: Mansell, 1995. - P. 21-31.

Senn A.E. Lithuania awakening. - L.A.: Univ. of California press, 1990. - 286 р.

Stasys Y. Komunizmas Lietuvoje. - Vilnius: Aidai, 2012. - 143 р.

Streikus A. Antykoscielna polityka wladzy sowieckiej na Litwie (1944-1990). - Krakow: Dom Wydawniczy «Rafael», 2010. - 254 р.

Streikus A. Lithuanian Catholic civil activism in the 20 th Century: examples and limits // Demokratija Lietuvoje: pilietiskumas ir totalitarizmas XX amziaus istorijos luziuose = Democracy in Lithuania: Civil Spirit versus Totalitarianism at the Defining Moments of the twentieth century / Ed. by M. Jurkute, N. Sepetys. - Vilnius: Naujasis zidinys-Aidai, 2011. - P. 359-367.

Streikus A. The history of religion in Lithuania since the Nineteenth century // Religious diversity in Post-Soviet society: ethnographies of catholic hegemony and the new pluralism in Lithuania / Eds. M. Alisauskiene, I.W. Schroder. - Farnham, Surrey, England; Burlington, VT: Ashgate Pub., 2012. - P. 37-55.

The occupation regimes and their crimes in the Baltic, 1940-1991 / Anusauskas A., Sneidere I., Arjanas K. - Riga: Institute of the History of Latvia Publishers, 2006. -51 p.

The vanished world of Lithuanian Jews / Ed. by A. Nikzentaitis, S. Schreiner, D. Staliunas. - Amsterdam; N.Y.: Rodopi, 2004.-323 p.

Truska L. Kokie atejome j Sjdj. Lietuvos visuomene XX a. 6-9-uoju desimtmeciais // Sjdis Lietuvos periferijoje (1988-1993 m.) [Саюдис в литовской периферии (1988-1993 г.)] / L. Truska, M. Tamosaitis, B. Genzelis, et al. - Vilnius: VPU leidykla, 2009. - P. 11-39. - Пер. заглавия: Какими мы пришли на Саюдис. Литовское общество 60-90-х годов ХХ в.

Truska L. Lietuva 1938-1953 metais. - Vilnius, 1995. - 212 p. - Пер. заглавия: Литва в 1938-1953 гг.

Truska L., Kancevicius V. Lietuva Stalino ir Hitlerio sanderio verpetuose. - Vilnius: Mintis, 1990. - 254 p. - Пер. заглавия: Литва в водоворотах сделки Сталина и Гитлера.

Truska L., Vareikis V. Holokausto prielaidos. Antisemitizmas Lietuvoje XIX a. antra puse - 1941 m. birzelis. The preconditions for the Holocaust. Anti-semintism in Lithuania (second half of 19 th century - June 1941). - Vilnius: Margi rastai, 2004. -332 p.

Tunbridge J.E. Whose heritage? Global problem, european nightmare // Building a new heritage: tourism, culture and identity in the new Europe / Ed. by G.J. Ashworth, P.J. Larhkam. - L.: Routledge, 1994. - P. 123-134.

Tunbridge J.E., Ashworth G.J. Dissonant heritage. The management of the past as a resource in conflict. - Chichester; N.Y.: J. Wiley, 1996. - 299 р.

Uhlin A. Civil society and problems of democratization in post-communist states // Demokratija Lietuvoje: pilietiskumas ir totalitarizmas XX amziaus istorijos luziuose = Democracy in Lithuania: civil spirit versus totalitarianism at the defining moments of the twentieth century. - Vilnius: Naujasis Zidinys-Aidai, 2011. - P. 233-247.

Uhlin A. Post-soviet civil society: Democratization in Russia and the Baltic states. - L.; N.Y.: Routledge, 2006. - 208 p.

Uzell D. The hot interpretation of the Cold War // Monuments of war: The evaluation, recording and management of twentieth-century military sites (English Heritage) / Ed. by J. Schofield. - L.: English Heritage, 1998. - P. 18-21.

Williams P. The afterlife of Communist statuary: Hungary's Szoborpark and Lithuania's Grutas Park // Forum for modern language studies. - Oxford, 2008. - Vol. 44, N 2. -P. 185-198.

Zurzenko T. Atminties geopolitika // Kulturos barai [Сферы культуры]. - Vilnius, 2009. - N 4. - P. 16-19. - Пер. заглавия: Геополитика памяти.