CC BY
37
УДК 930.2(47).084.5/8:347.943.1 DOI 10.21685/2072-3024-2020-1-4
А. Р. Дюков
РУКОВОДИТЕЛЬ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ ЛИТВЫ А. ПОВИЛАЙТИС НА ЛУБЯНКЕ: ПРОБЛЕМА ДОСТОВЕРНОСТИ СЛЕДСТВЕННЫХ ПОКАЗАНИЙ
Аннотация.
Актуальность и цели. Произошедшая после распада СССР «архивная революция» в России и других странах постсоветского пространства открыла для историков возможность использовать в своих исследованиях следственные показания, полученных органами ОГПУ-НКВД. Несмотря на это, методика проверки достоверности информации, содержащейся в данном виде источников, до сих пор остается весьма слабо разработанной. Целью настоящей статьи является применение базовой методики проверки достоверности следственных показаний к конкретному кейсу - показаниям, данным бывшим шефом госбезопасности Литвы А. Повилайтисом в ходе следствия 1940-1941 гг. Содержание данных показаний существенно корректирует представления современных историков о событиях 1939-1940 гг. в странах Прибалтики и мотивации действий Кремля летом 1940 г. Таким образом, вопрос о достоверности этих показаний является чрезвычайно важной научной проблемой.
Материалы и методы. В статья используются документы, извлеченные из фондов шести зарубежных архивов: филиала Государственного архива Эстонии (Eesti Riigiarhiivi filiaal), Государственного архива Латвии (Latvijas Valsts Arhïvs), Государственного исторического архива Литвы (Lietuvos centrinis vals-tybes archyvas), Особого архива Литвы (Lietuvos yapatingas archyvas), Политического архива МИД Германии (Politische Archiv des Auswärtigen Amts) и архива Центрального ведомства земель ФРГ по расследованию национал-социалистических преступлений в Людвигсбурге (Zentrale Stelle der Landesjustizverwaltungen zur Verfolgung von NS-Gewaltverbrechen in Ludwigsburg). Используемая в исследовании базовая методика проверки достоверности следственных показаний НКВД была сформулирована в 2004 г. С. В. Журавлевым и в 2018 г. уточнена автором настоящей статьи в специальной публикации. Данная методика предполагает двухэтапный анализ достоверности следственных показаний. В рамках первого (предварительного) этапа исследователю необходимо установить, планировалось ли дело к рассмотрению в качестве публичного; существуют ли данные о применении следователем пыток; сосредотачивал ли следователь внимание исключительно на фиксации компрометирующих подследственного материалов; не носят ли показания шаблонный и расплывчатый характер; не происходило ли во время следствия резкой смены поведения обвиняемого. Ответы на эти вопросы дают возможность исследователю выдвинуть предположения о наличии или отсутствии фальсификаций в показаниях репрессированного. В рамках второго (окончательного) этапа анализа осуществляется проверка показаний с привлечением независимых источников. Данная статья содержит результаты первого (предварительного) этапа анализа следственных показаний А. Повилайтиса; результаты второго этапа анализа будут опубликованы отдельно.
© Дюков А. Р., 2020. Данная статья доступна по условиям всемирной лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International License (http://creativecommons.org/licenses/by/4.0/), которая дает разрешение на неограниченное использование, копирование на любые носители при условии указания авторства, источника и ссылки на лицензию Creative Commons, а также изменений, если таковые имеют место.
Результаты. В статье впервые в историографии описан ход следствия НКВД по делу А. Повилайтиса, дан анализ содержания показаний и их содержательных изменений, проанализированные данные об осуществлявших допросы следователях НКВД. Специально рассмотрены вопросы о политическом значении показаний А. Повилайтиса, исследованы вопросы возможности использования следователями пыток для получения «нужных» показаний, а также возможность фальсификации показаний следователями. В результате проведенной работы выдвинуты предварительные предположения о наличии или отсутствии фальсификаций в показаниях репрессированного.
Выводы. Подводя итоги первого (предварительного) этапа анализа следственных показаний А. Повилайтиса, мы не можем дать исчерпывающий ответ на вопрос о достоверности содержащейся в них информации. Политическая значимость дела и состав следователей ясно говорит о том, что фальсификация показаний Повилайтиса более чем возможна. Однако внимательное изучение самих показаний и механизма их появления, напротив, дает множество существенных аргументов в пользу достоверности зафиксированной в протоколах допросов и собственноручных показаниях А. Повилайтиса информации. Поэтому на втором этапе нашего анализа мы ответим на вопрос, подтверждаются ли показания подследственного независимыми источниками и, если да, то в какой степени. Только этим путем мы сможем окончательно решить интересующий нас вопрос о достоверности показаний А. Повилайтиса.
Ключевые слова: следственные дела, НКВД, источниковедение, Литва, Повилайтис.
A. R. Dyukov
THE HEAD OF THE STATE SECURITY SERVICE А. POVILAITIS, IN LUBYANKA: THE ISSUE OF TESTIMONY VERIFICATION
Abstract.
Background. With the USSR collapsed, Russia and other post-Soviet states faced an "archive revolution" which enabled historians to use testimonies received by the Joint State Political Directorate for their research work. Nevertheless, verification procedure of information in these sources still remains poorly developed. This paper is aimed at application of basic testimony verification methods to a particular case, namely testimony given by A. Povilaitis, former Head of the State Security Service of Lithuania, within investigation in 1940-1941. His evidence significantly affects modern conception of the events in 1939-1940 in the Baltic states, as well as motivation of Moscow in summer 1940. Thus, the issue of this evidence is of vital importance for scientific studies.
Materials and methods. The paper refers to sources received from six archives in different countries: Branch of the Estonian State Archive (Eesti Riigiarhiivi filiaal), the Latvian State Archive (Latvijas Valsts Arhlvs), the Lithuanian State Archive (Lietuvos centrinis valstybes archyvas), the Lithuanian Special Archive (Lietuvos yapatingas archyvas), the Political Archive of the German Ministry of Foreign Affairs (Politische Archiv des Auswärtigen Amts) and the Archive of the Central Office of the Federal Republic of Germany for investigation of National Socialistic Crimes in Ludwigsburg). The basic method of NKVD testimony verification used in the research was proposed by S. Zhuravlev in 2004 and upgraded by this paper author in 2018 in a dedicated study. This method consists of a two-stage analysis of verification of evidence. At the first (preliminary) stage a researched is supposed to ascertain if the case was planned to go public; whether there are any information tes-
tifying using of tortures, whether an investigator focused exclusively on materials compromising a suspect; whether testimonies are vague and stereotyped; if a suspect changed his behaviour during the investigation unexpectedly. Answering these questions, a researcher can make an assumption about verity or falsification of a suspect's testimony. At the second (final) stage of the analysis, verification will be provided with the help of independent sources. This paper contains the results of the first (preliminary) stage of analysis of A. Povilaitis' evidence; the results of the second stage of the research are to be published separately.
Results. For the first time in historiography, the course of NKVD investigation against A. Povilaitis is scientifically examined, analysis of the evidence and its changes is conducted, profiles of the NKVD investigators performing the interrogations have been analyzed. We carefully examined the issue of political significance of A. Povilaitis' testimony, checked the probability of using tortures for receiving the desired evidence by investigators, as well as probability of falsification of the evidence by them. As a result of the conducted research, preliminary assumptions have been made about probable falsification of the evidence of the purged man.
Conclusions. Summing up of the first (preliminary) stage of analysis of A. Povilaitis' testimony, we fail to give a full and complete answer about their verity. Political significance of this criminal case and the panel of investigators clearly point that falsification was highly likely. At the same time, detailed examination of the evidence and the way of their receiving on the contrary provides a lot of arguments confirming information fixed in the records of interrogations and A. Povilaitis' own testimony. For this reason, at the second stage of our analysis we are going to ascertain if the evidence are confirmed with independent sources and to what extension if positive. This is the only way we can close the door on the set question of verity of A. Povilaitis' testimony.
Keywords: criminal cases, NKVD, source study, Lithuania, Povilaitis.
25 июля 1940 г. бывший директор Департамента государственной безопасности МВД Литвы Аугустинас Повилайтис был доставлен в Москву, на Лубянку. Там на него уже было заведено уголовное дело по ст. 58-6 (шпионаж) и ст. 58-13 (активная борьба против рабочего класса или революционного движения) УК РСФСР1. Следствие по делу Повилайтиса продолжалось чуть менее года; бывший шеф литовской госбезопасности дал сотрудникам НКВД развернутые показания, в том числе о санкционированных президентом Литвы А. Сметоной тайных контактах со спецслужбами нацистской Германии. Материалы следственного дела А. Повилайтиса, сохранившиеся в Особом архиве Литвы и к настоящему времени в значительной части опубликованные [1], существенно корректируют представления современных историков о событиях 1939-1940 гг. в странах Прибалтики и мотивации действий Кремля летом 1940 г. [2, с. 32, 33]. Таким образом, вопрос о достоверности этих показаний является чрезвычайно важной научной проблемой - к сожалению, к настоящему времени еще не решенной.
Настоящая работа - первый шаг на пути анализа достоверности показаний А. Повилайтиса. Используемая нами методика проверки достоверности следственных показаний НКВД была сформулирована в 2004 г. С. В. Журавлевым [3] и в 2018 г. уточнена автором настоящей статьи [4]. Данная методи-
1 Письмо начальника Центрального архива ФСБ России Ю. А. Трамбицкого автору от 3 июля 2013 г. Личный архив автора.
ка предполагает двухэтапный анализ достоверности следственных показаний. В рамках первого (предварительного) этапа исследователю необходимо установить, планировалось ли дело к рассмотрению в качестве публичного; существуют ли данные о применении следователем пыток; сосредотачивал ли следователь внимание исключительно на фиксации компрометирующих подследственного материалов; не носят ли показания шаблонный и расплывчатый характер; не происходило ли во время следствия резкой смены поведения обвиняемого. Ответы на эти вопросы дают возможность исследователю выдвинуть предположения о наличии или отсутствии фальсификаций в показаниях репрессированного. В раках второго (окончательного) этапа анализа осуществляется проверка показаний с привлечением независимых источников. Данная статья содержит результаты первого (предварительного) этапа анализа следственных показаний А. Повилайтиса; результаты второго этапа анализа будут опубликованы отдельно.
Итак, для начала опишем ход следствия по делу Повилайтиса.
Первый допрос бывшего шефа литовской госбезопасности состоялся 29 июля 1940 г. Проводил допрос сотрудник Следственной части Главного экономического управления (ГЭУ) НКВД СССР С. М. Кушнеров [1, с. 74-83]. То, что следствие по делу Повилайтиса было поручено Следственной части Главного экономического управления, на первый взгляд может показаться странным - ведь никаких преступлений экономического характера в вину бывшему директору Департамента госбезопасности МВД Литвы не вменялось. Однако странность эта лишь кажущаяся.
Вплоть до конца 1938 г. следственная работа в органах НКВД совмещалась с оперативной, что приводило к «упрощению» порядка следствия и административному произволу [5, с. 28-31; 6, с. 187-194; 7, с. 582-584]. Только 22 декабря 1938 г., после окончания «массовых операций», было принято решение о создании Следственной части НКВД. Однако уже в сентябре 1939 г. Следчасть НКВД была разделена на два отдельных подразделения -Следственную часть Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД и Следственную часть Главного экономического управления НКВД [7, с. 69, 70]. Если создание Следчасти НКВД было вызвано объективной необходимостью упорядочения следственной работы органов внутренних дел, то разделение ее объяснялось стремлением руководства наркомата выстроить специфическую систему внутриведомственных сдержек и противовесов. До разделения Следчасть НКВД возглавлял Б. Кобулов, человек близкий к наркому Л. Берии. После разделения Следчасть ГУГБ оказалась подчиненной заместителю наркома В. Меркулову, а Следчасть ГЭУ -все тому же Б. Кобулову. При этом, как впоследствии отмечал Меркулов, Берия «в оперативной работе все же опирался главным образом на Кобуло-ва» [8], а потому Следственной части ГЭУ поручалось расследование важных политических дел, далеких от экономики.
Таким образом, тот факт, что следствие по делу Повилайтиса было поручено Следственной части ГЭУ, демонстрировал особое внимание к делу со стороны наркома внутренних дел Л. Берии. Следствие по делу непосредственного начальника Повилатиса, бывшего министра внутренних дел Литвы К. Скучаса, кстати, велось 3-м (контрразведывательным) отделом ГУГБ [1, с. 103]. Объяснялось это тем, что в 1934-1938 гг. Скучас занимал долж-
ность военного атташе при посольстве Литвы в Москве и среди дипломатов имел репутацию «одного из опытнейших аналитиков-советологов» [9, с. 204]; вполне естественно, что советская контрразведка желала получить полную информацию об организовывавшейся Скучасом на этом посту разведработе.
Первый допрос Повилайтиса был во многом формальным. Сначала следователь С. Кушнарев попросил арестованного изложить свою биографию, потом приступил к выяснению обстоятельств попытки бегства Пови-лайтиса за границу и его ареста литовской полицией. Показания подследственного на первом допросе весьма подробные и детальны; примечательно, что в протоколе зафиксировано утверждение Повилайтиса о его непричастности к пропаже красноармейцев из распоряжения советских военных частей в Литве [1, с. 75, 76]. Между тем именно причастность к похищению красноармейцев являлась основным содержанием советских обвинений в адрес Повилайтиса во время советско-литовского кризиса мая - июня 1940 г. [10]; фиксация в протоколе допроса заявления подследственного, прямо отвергающего обвинение, свидетельствует о корректности работы следователя.
Следующий известный нам допрос Повилайтиса состоялся почти месяц спустя, 26 августа 1940 г. Допрос проводили следователи уже более высокого ранга - заместитель начальника Следчасти ГЭУ Л. Шварцман и помощник начальника того же подразделения Е. Либенсон. Согласно имеющейся в нашем распоряжении выписке из протокола допроса, следователей интересовали связи Повилайтиса с германскими разведывательными органами и деятельность германской разведки в Литве в целом. В протоколе допроса зафиксированы первые и довольно подробные показания Повилайтиса о его знакомстве с сотрудником Главного управления имперской безопасности (РСХА) Х. Грефе, поездке в Берлин в феврале 1940 г., последующих встречах с Грефе, а также фамилии лиц, работавших на германскую разведку в Литве [1, с. 83-88].
Примерно две недели спустя, 13-14 сентября 1940 г., развернутые показания о поездке Повилайтиса в Берлин дал также бывший министр внутренних дел Литвы К. Скучас. При этом допрашивали Скучаса не сотрудники Следчасти ГЭУ, а начальник отделения 3-го (контрразведывательного) отдела ГУГБ. Последовательность зафиксированных в протоколе допроса вопросов и ответов вполне естественна и логична. Сначала следователь просит описать обстоятельства предпринятой Скучасом и Повилайтисом попытки бегства за границу. Ответы бывшего министра внутренних дел подробны и детальны: он рассказывает и о встречах в президентуре утром 14 июня, и о выезде вместе с Повилайтисом в пограничную деревню Пашвянтис. В Пашвянтисе, рассказывает Скучас, они с Повилайтисом встретились с чиновником политической полиции Мешкаускасом, к тому времени согласовавшим бегство за границу с германскими властями. Отвечая на вопросы следователя о личности Мешкаускаса и его связях в Германии, Скучас называет имя сотрудника РСХА Грефе и затем подробно рассказывает о его контактах с Повилайтисом [1, с. 89-103].
Показания Повилайтиса от 26 августа и показания Скучаса от 13-14 сентября рассказывают об одних и тех же событиях. При этом, однако, нам неизвестно, имелись ли у проводившего допрос Скучаса следователя ГУГБ показания, данные Повилайтисом 26 августа. С учетом того, что следственные
дела бывшего министра внутренних дел и бывшего директора Департамента госбезопасности велись в различных подразделениях, весьма вероятно, что с обменом информации дело обстояло не лучшим образом; как мы увидим дальше, первые данные о сотрудничестве Следчасти ГЭУ и 3-го отдела, отложившиеся в следственном деле Повилайтиса, относятся лишь к середине октября 1940 г.
Как бы то ни было, в сентябре 1940 г. Повилайтис согласился подготовить развернутые собственноручные показания по всем интересовавшим следствие вопросам. Эти показания - в общей сложности 70 страниц - были написаны от руки на литовском языке и отличались поразительной подробностью. Вначале Повилайтис описывал организацию работы Департамента государственной безопасности МВД Литвы, агентурную деятельность в среде коммунистов и представителей других политических партий, затем переходил к описанию борьбы литовских органов госбезопасности с иностранным шпионажем, поименно перечислял известных ему агентов германской, английской и французских разведок. Отдельный большой раздел был посвящен взаимодействию Департамента госбезопасности с германским РСХА. Пови-лайтис подробно описывал обстоятельства своего знакомства с Х. Грефе, инструкции, полученные от министра иностранных дел Литвы И. Урбшиса перед визитом в Берлин в феврале 1940 г., перечислял состоявшиеся в германской столице встречи с высшим руководящим составом РСХА (Р. Гейдрихом, В. Бестом, Г. Мюллером, П. фон Фитингоф-Шелем), фамилии присутствовавших на этих встречах сотрудников различных подразделений РСХА и тематику бесед. Бывший директор Департамента госбезопасности также рассказывал о заключении с руководством РСХА соглашения об антипольском сотрудничестве и его реализации, о визитах в Каунас весной 1940 г. Х. Грефе и обсуждавшихся с ним рабочих и политических вопросах. По своему объему и детальности содержавшаяся в собственноручных показаниях информация о сотрудничестве с германскими спецслужбами многократно превосходила сведения, зафиксированные в протоколе допроса от 26 августа 1940 г. [1, с. 103-147]. Однако этим собственноручные показания не исчерпывались.
Отдельные разделы показаний Повилайтис посвятил вопросам организации работы полиции безопасности в зоне дислокации советских гарнизонов в Литве, а также «делу Бутаева». Если в сотрудничестве с германскими спецслужбами бывший директор Департамента госбезопасности признавался без каких-либо экивоков, то свою причастность к организации разведывательной работы против советских гарнизонов категорически отрицал, признавая, однако, причастность чиновников полиции госбезопасности к «самовольной» вербовке Бутаева [1, с. 103-147]. В целом же по этому вопросу Повилайтис придерживался позиции, изложенной им еще во время допроса следователем Каунасского окружного суда Литвы 26 июня 1940 г. [11, л. 131, 132; 12, с. 110-112]. Еще один раздел собственноручных показаний был посвящен попытке бегства за границу; в основном он повторял информацию, уже озвученную на допросе 29 июля, однако имелись и интересные подробности.
Насколько можно понять, работа над собственноручными показаниями еще не была закончена, когда 27 сентября 1940 г. Повилайтиса вызвали на новый допрос, проведенный заместителем начальника Следчасти ГЭУ Л. Шварцманом и С. Кушнаревым. Огромный протокол этого допроса фак-
тически является изложением собственноручных показаний Повилайтиса [1, с. 148-166]. Практически полностью сохраняется даже структура показаний: сначала идет информация об организации работы Департамента, затем -об агентурной работе, после этого - об организации работы в зоне дислокации советских гарнизонов и о сотрудничестве с германскими спецслужбами. При этом следователи не ограничивались простой записью показаний подследственного. Они хорошо подготовились к допросу, получив из Каунаса документы из архива Департамента госбезопасности, и потому им даже удалось поймать Повилайтиса на лжи. Вернее, почти поймать.
Дело в том, что в своих собственноручных показаниях Повилайтис попытался скрыть от следствия информацию об известных ему агентах-осведомителях. Он утверждал, в частности, что лично не занимался работой с агентами и что общее число агентуры департамента в составе коммунистической партии Литвы составляло от 60 до 100 человек [1, с. 108]. На самом деле, как показывают современные исследования, в литовской компартии было около двухсот агентов-осведомителей департамента [13, с. 213, 247], в том числе особо ценный - Стасе Тракимайте, жена второго человека в компартии, секретаря ЦК Коммунистической партии Литвы (КПЛ) Казиса Сприндиса. Эта женщина с 1933 г. передавала литовским органам госбезопасности информацию о конспиративных квартирах, директивы и инструкции Коминтерна, фотокопии внутренних документов ЦК и нелегальную литературу [13, с. 240; 14, с. 80; 15, с. 29; 16; 17, с. 71, 101, 102]. Тракимайте была арестована еще в конце июня 1940 г., однако Повилайтис не желал рассказывать о своей работе с ней. В собственноручных показаниях он признавал, что слышал о наличии такого агента-осведомителя, однако утверждал, что лично с ним не был знаком [1, с. 107]. На допросе 27 сентября 1940 г. Повилайтис пытался придерживаться версии, разработанной в собственноручных показаниях, однако следователи предъявили ему ведомости на оплату агентов. Под ведомостями стояла подпись Повилайтиса, а в одной из строк значился некто «Сприндис». Бывший директор Департамента госбезопасности сориентировался быстро: он заявил, что действительно вел некоторых агентов и что «Сприндис» - псевдоним агента, освещавшего деятельность партии христианских демократов [1, с. 150-152]. Вернувшись в камеру, он дописал эту версию к тексту собственноручных показаний, озаглавив раздел «Моя агентура» [1, с. 144, 145]. Судя по всему эта уловка так и не была разоблачена следователями.
Упорство, с которым А. Повилайтис скрывал информацию о Траки-майте, выглядит особенно ярко на фоне показаний его предшественника на посту начальника Департамента государственной безопасности (ДГБ) Йона-са Статкуса и сотрудника отдела агентуры ДГБ Повиласа Лашаса-Спири-донова, также арестованных органами НКВД. Оба эти чиновника рассказали следствию о Тракимайте на первых же допросах - еще в августе 1940 г. [18, л. 18, 38-40].
Помимо раздела «Моя агентура», вторая часть написанных в сентябре собственноручных показаний А. Повилайтиса включала в себя информацию о деятельности русских белогвардейских организаций и иностранных шпионов в Литве, а также данные о личности Мешкаускаса - сотрудника Департамента госбезопасности, сопровождавшего Повилайтиса во время визита
в Берлин [1, с. 141-147]. Вся эта информация была весьма подробной; бывший глава Департамента госбезопасности прекрасно знал, что лист нужно прятать в лесу.
Информации было так много, что ее уточнению был посвящен также и следующий допрос, проведенный следователем Кушнаревым 1 октября 1940 г. На сей раз следователь задавал вопросы относительно агентуры германских разведорганов в Литве; ему удалось получить от Повилайтиса весьма ценную дополнительную информацию, отсутствовавшую в собственноручных показаниях - об агентуре литовской госбезопасности в руководстве немецкой организации «Культурфербанд» и литовском отделении Русской фашистской партии. Также следователем была уточнена впервые сообщенная Повилайтисом на допросе 27 сентября 1940 г. информация о выдаче литовскими органами госбезопасности в руки РСХА арестованных польских подпольщиков [1, с. 166-168].
О следующем допросе Повилайтиса, состоявшемся 16 октября, нам известно лишь по сохранившейся выписке из протокола допроса [19, л. 76]. Выписка эта весьма лаконична и посвящена исключительно деятельности Ф. Борткявичюса - заместителя директора Департамента государственной безопасности МВД Литвы, летом 1940 г. бежавшего в Германию. Однако, по всей видимости, допрос был весьма продолжительным - ведь его проводили сразу два следователя. Первым был уже известный нам начальник Следчасти ГЭУ Л. Шварцман, а вторым - заместитель начальника 3-го отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) Л. Влодзимирский. Как мы помним, именно 3-й отдел ГУГБ вел следствие по делу К. Скучаса; участие представителя ГУГБ в допросе Повилайтиса является первым достоверным свидетельством о том, что это подразделение наладило взаимодействие со Следчастью ГЭУ.
Примерно к этому времени относятся и приобщение к делу Повилайти-са материалов, полученных в ходе следствия по делам других высокопоставленных литовских чиновников. В хранящихся в особом архиве Литвы подготовленных сотрудниками КГБ Литовской ССР выписках из протоколов допросов Повилайтиса достаточно часто отмечаются страницы, на которых в следственном деле располагаются документы, послужившие источником для выписок. Благодаря этому мы получаем возможность увидеть контуры недоступного для нас следственного дела.
Протокол допроса Повилайтиса от 27 сентября был расположен на с. 52-89, протокол допроса от 1 октября - на с. 91-94. У нас нет информации о том, какие документы были представлены на с. 95-109, однако без особого риска ошибиться мы можем предположить, что именно на этих страницах скрывался известный нам лишь по краткой выписке протокол допроса от 16 октября, проведенного Шварцманом и Влодзимирским. Далее на с. 110-112, 114, 115 и 123 размещались приобщенные к делу Повилайтиса выписки из протоколов допросов бывшего министра внутренних дел Ю. Чапликаса [20, л. 250, 251], сотрудника военной разведки П. Кирлиса [20, л. 253, 254] и связанного с польским подпольем в Вильнюсе П. Комара [20, л. 252]. То, что эти документы были приобщены к делу уже после протокола допроса Пови-лайтиса от 16 октября, свидетельствует о сборе следователями дополнительной информации по делу. Показательно также то, что все допросы, выписки
из протоколов которых были приобщены к делу Повилайтиса в октябре
1940 г., были проведены Следчастью ГУГБ.
По состоянию на конец октября следствием были получены весьма детальные показания о взаимодействии Повилайтиса с германскими разведорганами. Эта информация была доложена руководству страны и была использована в дипломатических контактах с Берлином. В Политическом архиве МИД Германии сохранилась информационная записка начальника РСХА Р. Гейдриха, подготовленная в ответ на датированный 12 ноября 1940 г. запрос из Имперского министерства иностранных дел [21, 22]. Из этого документа следует, что в первый же день пребывания наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова в Берлине советская сторона передала МИД Германии материалы, полученные в ходе расследования дела Повилайтиса, и предъявила Берлину претензии, связанные с нарушением советско-германских договоренностей относительно Литвы. Германская сторона эти претензии, разумеется, отвергла; более того, в записке Гейдриха утверждалось, что РСХА «располагает достаточным количеством свидетелей, способных дать опровергающие показания - речь идет о бежавших в Рейх бывших руководителях литовской полиции государственной безопасности, и прежде всего о заместителе начальника Борткявичюсе и упомянутом выше д-ре Мешкаускасе» [21].
Подчиненные Гейдриха в Берлине еще только готовили ответ на запрос министерства иностранных дел, когда в Москве расследование дела Пови-лайтиса было неожиданно отобрано у Следчасти ГЭУ и передано в «конкурирующее» подразделение - Следчасть ГУГБ. Мы можем лишь строить предположения о причинах этого решения. Может быть, руководство НКВД хотело таким образом обеспечить независимую проверку полученных сотрудниками Следчасти ГЭУ показаний? Или, возможно, передача дела в Следчасть ГУГБ была проявлением недовольства недостаточной активностью следствия? Или же за этим решением стояли внутриведомственное соперничество, столкновение честолюбий начальника ГЭУ Кобулова и начальника ГУГБ Меркулова?
Как бы то ни было, 10 декабря 1940 г. допрос Повилайтиса провел новый следователь - сотрудник Следчасти ГУГБ А. Рассыпнинский. Отныне он будет единственным следователем, ведущим дело.
Рассыпнинский интересовался вопросами, которые ранее уже задавали Повилайтису следователи Следчасти ГЭУ. Допрос 10 декабря был посвящен секретной агентуре литовских органов госбезопасности, состоявшей на связи у директора департамента [19, л. 77], допрос 29 декабря (о котором нам, к сожалению, известно лишь из кратких выдержек, приведенных в позднейшем допросе бывшего министра иностранных дел Литвы И. Урбшиса) - поездке Повилайтиса в Берлин в феврале 1940 г. [23, л. 125, 126], допрос 7 января 1941 г. - агентуре иностранных разведорганов в Литве и борьбе Департамента госбезопасности с литовской компартией [24, л. 113-129]. 23 января
1941 г. Рассыпнинский провел допрос Повилайтиса, посвященный организации литовскими спецслужбами разведывательной работы против СССР и координации этой работы с германскими разведорганами. На этом допросе следователю удалось получить новую информацию о сотрудниках Департамента госбезопасности, поддерживавших прямые контакты с представителями германских спецслужб, а также заявление о том, что разведывательная работа
литовских органов госбезопасности против советских гарнизонов в Литве осуществлялась по заданию руководства страны и в интересах Германии [25, л. 33-46]. Стоит отметить, что ранее Повилайтис последовательно отказывался признать свое прямое участие в организации разведывательной работы против советских гарнизонов; таким образом, Рассыпнинскому удалось добиться заявления, прямо влиявшего на судьбу подследственного.
О педантичности работы Рассыпнинского свидетельствует составленный им в качестве приложения к протоколу допроса Повилайтиса от 7 января 1940 г. весьма обширный (7 листов) аннотированный список лиц, упомянутых в показаниях подследственного [24, л. 130-136]. Разобраться в показаниях следователь пытался весьма настойчиво: одновременно опрашивались и новые свидетели. 30 декабря 1940 г. находившийся в ссылке бывший премьер-министр Литвы А. Меркис написал весьма подробные собственноручные показания, касавшиеся поездки Повилайтиса в Берлин [26, л. 220-227], а 15 января о роли Повилайтиса в борьбе с коммунистическим движением был допрошен бывший директор Департамента полиции МВД Литвы К. Сви-лас [20, л. 149].
Задание дать дополнительные собственноручные показания о своей поездке в Берлин получил от следователя и Повилайтис. Новые собственноручные показания, датированные 4 февраля 1941 г., начинались с весьма характерного пассажа: «По требованию следственных органов я даю следующее дополнительное и окончательное показание о моей поездке с д-ром Мешка-ускасом в Берлин в конце февраля 1940 г.» [1, с. 173]. Этот документ существенно дополнял ранее написанные Повилайтисом показания: в нем впервые появилась прямая информация о том, что одной из задач визита в Берлин был зондаж возможности передачи Литвы под германский протекторат и что соответствующие указания перед поездкой Повилайтису давал адъютант президента Сметоны С. Жукаускас. Повилайтис утверждал, что после возвращения из Берлина лично отчитывался о проведенном зондаже перед главой государства. «Из беседы с президентом Сметоной я понял, что он собирался сменить правительство тогда, когда Германия победит Францию; тогда он, возможно, попросил бы протектората у Германии или другой политической опеки», -резюмировал бывший директор Департамента госбезопасности [1, с. 187].
В собственноручных показаниях также приводилось обширное изложение содержания бесед Повилайтиса с начальником 1-го управления РСХА В. Бестом, дополнительная информация о визитах Х. Грефе в Каунас весной 1940 г. и информация о поездке начальника полиции госбезопасности Ф. Борткявичюса в Ригу и встречах с главной политической полиции Латвии Я. Фридрихсонсом [1, с. 176-200].
Возможно, 4 февраля было датой начала написания Повилайтисом новой порции собственноручных показаний, а не датой их завершения. На эту мысль наводит тот факт, что на допросе 25 февраля 1941 г. следователем не задавались какие бы то ни было уточняющие вопросы относительно поездки в Берлин. Допрос был посвящен выяснению организации агентурной борьбы Департамента госбезопасности против литовской компартии [19, л. 83, 84]. А вот весьма объемные протоколы допросов от 13 и 19 марта 1941 г. представляют собой фиксацию устного изложения собственноручных показаний Повилайтиса.
Допрос 13 марта был посвящен новым показаниям Повилайтиса относительно поездки в Берлин и организации разведывательной работы против СССР. Подобно второй части собственноручных показаний, протокол допроса от 13 марта начинается с саморазоблачающего признания подследственного: «Я до последнего времени скрывал от следствия то обстоятельство, что по заданию Гестапо департамент государственной безопасности Литвы, руководителем которого я являлся, производил заброску секретной агентуры на территорию Советского Союза для ведения шпионской работы. Помимо этого я также пытался скрыть от следствия истинные причины моей поездки в Германию» [1, с. 201]. После этого следовало изложение той же информации, что и в собственноручных показаниях - за вычетом деталей, показавшихся следователю маловажными или крамольными.
Допрос 19 марта был посвящен разбору показаний Повилайтиса о борьбе литовских органов госбезопасности с коммунистическим движением и попытках наладить координацию этой деятельности с латвийской полицией безопасности. Впоследствии полная копия протокола этого допроса была приобщена к следственному делу бывшего начальника литовской политической полиции Я. Фридрихсонса [27, т. 2, л. 390-405].
Насколько можно понять, следователь оказался вполне удовлетворен полученными признательными показаниями Повилайтиса. Больше вопросов о связях с германскими спецслужбами бывшему главе Департамента госбезопасности не задавалось; в ходе следующих допросов (10, 28 апреля, 17 мая) Рассыпнинский сосредоточился на вопросах организации борьбы литовских органов госбезопасности с местной коммунистической партией [19, л. 85, 86, 102-105; 20, л. 40, 41]. Одновременно продолжался сбор документов, подтверждающих показания Повилайтиса: в мае - июне к делу были приобщены показания генерального секретаря Союза таутининков, бывшего руководителя Департамента госбезопасности И. Статкуса с профессиональной и политической характеристикой Повилайтиса [20, л. 184], а также показания главы литовской военной разведки К. Дульксниса о связях Повилайтиса с германскими разведорганами [28, л. 85]. Немного раньше, 10 апреля, был допрошен фигурировавший в показаниях Повилайтиса литовский политический деятель, бывший председатель Союза литовских националистов Д. Цесявичюс. В отличие от большинства других свидетелей, Цесявичюс опровергал показания Повилайтиса [24, л. 164], однако вызвано это было исключительно обоснованными опасениями за свою судьбу.
0 каких-либо новых попытках использовать полученную от Повилайтиса информацию в политических целях нам неизвестно - также, как и о проведении каких-либо дополнительных следственных действиях в отношении бывшего директора Департамента государственной безопасности МВД Литвы. 23 июня 1941 г., на следующий день после нападения Германии на Советский Союз, приговором Военной коллегии Верховного Суда СССР А. Пови-лайтис был поспешно осужден к расстрелу1.
Приведенный нами обзор хода следствия НКВД по делу А. Повилайти-са дает представление о последовательности следственных мероприятий и
1 Письмо начальника Центрального архива ФСБ России Ю. А. Трамбицкого автору от 3 июля 2013 г. Личный архив автора.
полученных от подследственного показаниях. Однако этот обзор не дает ответа на главный вопрос: насколько полученные в ходе следствия показания были достоверны, не были ли они сфальсифицированы следователем, не представляли ли собой выбитый из подследственного самооговор?
В историографии традиционно указывается, что во время следствия к Повилайтису могли применяться пытки [29; 30, с. 74]. Невозможно отрицать, что основания для подобных подозрений имеются - достаточно лишь посмотреть на фамилии ведших дело следователей. Вот, например, заместитель начальника Следчасти ГЭУ Л. Шварцман, чья подпись стоит под протоколами трех допросов Повилайтиса - от 25 августа, 27 сентября и 16 октября 1940 г. В марте 1955 г. Шварцман был осужден к расстрелу Военной коллегией Верховного Суда СССР. И хотя приговор звучал довольно абсурдно («Подсудимый Шварцман, получив воспитание в духе сионизма, являясь по мировоззрению буржуазным националистом, оказавшись на работе в органах государственной безопасности СССР, изменил Родине и стал проводить подрывную, вражескую деятельность против социалистического государства» [31, с. 164]), в следственном деле имеются многочисленные показания свидетелей о реально совершенных чекистом преступлениях - применении пыток к подследственным. Например, в начале 1939 г. Шварцман вел допросы арестованного генерального секретаря ЦК ВЛКСМ А. В. Косарева. Как вспоминал впоследствии один из очевидцев, сотрудник органов госбезопасности А. С. Козлов, «Косарев лежал на полу вниз головой и хрипел. Макаров держал его за ноги, Родос за голову, а Шварцман бил его резиновым жгутом» [31, с. 156].
Об избиении Шварцманом впоследствии рассказала и проходившая по одному делу с Косаревым секретарь ЦК ВЛКСМ В. Ф. Пикина. После ареста ее привели в кабинет наркома: «Берия заявил ей, что НКВД готовит судебный молодежный процесс, на котором Пикина должна выступить и разоблачить Косарева в контрреволюционной деятельности. Пикина отказалась быть соучастницей преступного замысла Берия. После этого Пикина была подвергнута Кобуловым (осужден) и Шварцманом избиению резиновыми дубинками с целью принудить ее подписать вымышленные Шварцманом показания о вражеской деятельности Косарева и о своей вражеской работе» [31, с. 157].
Еще одним заключенным, дело которого вел Шварцман, был знаменитый театральный режиссер В. Э. Мейерхольд. В своем заявлении от 13 января 1940 г. Мейерхольд описывал применявшиеся к нему пытки: «Клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам. В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом. <...> Следователь все время твердил, угрожая: "Не будешь писать, будем бить опять, оставим не тронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного, окровавленного тела". И я все подписывал» [32, с. 271].
В июне 1940 г. Шварцман вел дело Н. С. Ангарского-Клестова, старшего научного сотрудника Института Маркса - Энгельса - Ленина, обвиняемого в сотрудничестве с царской охранкой. В ходатайстве о помиловании Ангарский рассказывал о том, что в ходе следствия подвергался пыткам: «. Страшные, жуткие угрозы, сопровождаемые ударами резины, заставили
меня стать на путь лжи. Я оклеветал себя. Я оклеветал целый ряд лиц, участвующих в моем деле... Мне следствие рисовало радужные перспективы, твердо обещало административную высылку, если я признаю себя шпионом и вредителем... И я вступил на путь огромного оболгания себя и других. Меня уверяли, что пошлют в суд хорошую обо мне характеристику, и если, говорили мне, вы будете хорошо вести себя на суде, если все подтвердите, то мы вас не оставим.» [33, с. 568, 569].
Как отмечалось в приговоре суда по делу Шварцмана, после войны он «сфабриковал дело на ответственного работника Министерства сельского хозяйства СССР Г. Н. Шлыкова, превратив честного советского работника в американского шпиона», а в 1949 г. «по указанию Абакумова принял участие во внешнеполитической провокации, в фальсификации протокола допроса Бородина с целью скомпрометировать руководителей компартии Китая и вызвать к ним недоверие» [31, с. 164].
Как видим, ни пыток, ни фальсификации протоколов допросов Швац-ман не чурался - а ведь именно им были впервые получены показания Пови-лайтиса о сотрудничестве с германской разведкой и поездке в Берлин. Может быть, Шварцман добился этих показаний тем же самым способом, которым позднее превратил Г. Н. Шлыкова в американского шпиона?
25 августа 1940 г. допрос Повилайтиса совместно с Шварцманом проводил помощник начальника Следчасти ГЭУ Е. Либенсон. Он также неоднократно применял пытки к подследственным. Например, летом 1939 г. Либен-сон вел следствие по делу начальника Главэнерго Т. П. Регентова. Подследственный в дальнейшем вспоминал: «Когда я заявил о своей невиновности, меня начал избивать Либенсон, который с силой бил кулаком по лицу и шее. Вместе с Либенсоном меня бил и Мешик... Когда меня начали бить, я стоял, затем, потеряв сознание, упал... Сколько времени меня били, я не могу сказать, но в камеру меня притащили два человека, видимо вахтеры, так как сам я идти не мог... Показания, что меня завербовал в к[онтр]р[еволюционную] организацию Конторщиков, я дал Либенсону, но они его не устраивали. При дальнейших допросах Либенсон прямо и открыто требовал показаний на Первухина и Вахрушева, убеждая, что такой маленький человек, как Конторщиков, не мог меня вербовать. Эти требования Либенсон сопровождал систематическими избиениями меня на допросах. Бил он меня кулаком, резиновой палкой, причем он, видимо, испытывал особое удовольствие от избиений, так как иногда он вызывал меня в кабинет Лефортовской тюрьмы, где я содержался, и просто, не допрашивая и не записывая никаких моих показаний, принимался меня бить. Избивал Либенсон меня зверски, как правило, я после избиений терял сознание» [34, с. 619].
Систематическое насилие Либенсон применял по отношению к арестованному бывшему члену коллегии ОГПУ М. С. Кедрову. В написанных в ходе следствия собственноручных показаниях Кедров писал: «Отвратительные издевательства проделывал надо мной в особенности гражданин Либенсон. Он тряс меня за шиворот и сталкивал со стула, ставил меня, как мальчишку, в угол носом, хватал за бороду, рвал мою гимнастерку» [34, с. 621]. Об избиении Кедрова свидетельствовал и один из следователей НКВД Адамов: «Когда я допрашивал Кедрова, он содержался в Лефортовской тюрьме. Во время одного из допросов в июле 1939 г. ко мне в кабинет зашли Мешик и
Либенсон, и Мешик спросил Кедрова: "Ну как, признаешься, старый черт?". На это Кедров ответил, что ему признаваться не в чем и он ни в чем не виноват. После этого Мешик и Либенсон избили Кедрова» [34, с. 623].
16 октября 1940 г. допрос Повилайтиса совместно со Шварцманом проводил заместитель начальника 3-го отдела ГУГБ Л. Влодзимирский - человек в своем роде легендарный, специализировавшийся именно на пыточном следствии. В конце 1937 г. Влодзимирский вместе с В. С. Абакумовым проводил допросы бывшего секретаря Днепропетровского обкома Н. В. Марго-лина. Следователи довели Марголина до попытки самоубийства: подследственный пытался повеситься в камере на изготовленной из платков веревке [32, с. 209].
В начале 1941 г. Влодзимирский вел дело «военных заговорщиков» (Локтионова, Рычагова, Смушкевича и др.). О том, как проходили допросы, впоследствии вспоминал следователь В. Г. Иванов: «Я вызвал по указанию Родоса арестованного Локтионова и привел его на допрос в кабинет начальника следственной части НКВД Влодзимирского. Во время допроса Влодзи-мирский и Родос требовали от Локтионова показаний о его антисоветской работе. Локтионов не признал себя виновным. Тогда Влодзимирский и Родос приказали Локтионову лечь животом на пол и принялись поочередно на моих глазах избивать Локтионова резиновыми палками, продолжая требовать от него показаний об антисоветской деятельности. Избиение продолжалось длительное время с небольшими перерывами. Локтионов от ударов, от боли катался по полу, и ревел, и кричал, что он ни в чем не виноват. Во время избиения Локтионов лишился сознания, и его откачивали водой» [35, с. 864-866]. Применение пыток к арестованным советским военачальникам признавал впоследствии и сам Влодзимирский: «В моем кабинете действительно применялись меры физического воздействия, как я уже об этом показывал, к Ры-чагову, может быть к Локтионову. Били арестованных резиновой палкой. Я помню, что один раз сильно побили Рычагова, но он не дал никаких показаний, несмотря на избиение» [32, с. 165].
Еще один сотрудник Следчасти ГЭУ, допрашивавший Повилайтиса, -С. Кушнеров. Его подпись стоит под допросами от 29 июля, 25 августа и 27 сентября (эти два допроса проводились совместно с Л. Шварцманом), а также 1 октября 1940 г. Об этом следователе мы знаем немногое - он дослужился до подполковника и вплоть до августа 1946 г. был одним из помощников начальника Следственной части по особо важным делам Министерства государственной безопасности (МГБ) СССР Л. Влодзимирского [36]. Информации о прямой причастности Кушнерова к пыткам подследственных нам не встречалось - впрочем, возможно лишь потому, что занимал он весьма скромные должности.
Нет информации и о прямой причастности к пыткам сотрудника След-части ГУГБ А. Рассыпнинского, с декабря 1940 г. ставшего единственным следователем по делу Повилайтиса. Судя по всему, это был весьма педантичный профессионал, детально проверявший качество работы предшественников. Об этом свидетельствует дело бывшего председателя исполнительного комитета Мариентальского кантона автономной республики немцев Поволжья А. А. Денинга. Высланный в 1941 г. в Алтайский край Денинг в апреле 1945 г. арестован по делу о распространении антисоветских листовок.
Не удовлетворившись обвинением по ст. 58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация), местные чекисты сфабриковали дело о якобы существовавшей в Ивдельлаге НКВД, а до того - в республике немцев Поволжья разветвленной антисоветской повстанческой организации, возглавляемой Деннингом и бывшим председателем совнаркома республики немцев Поволжья А. И. Гек-маном. Все это закончилось чрезвычайно печально для обвиняемых, если бы дело не направили на рассмотрение в Москву. «Дальнейшее расследование вел старший следователь Следчасти по особо важным делам МГБ СССР, подполковник Рассыпнинский, который нашел много противоречий между показаниями Денинга и Гекмана. При передопросе Денинг отказался частично от своих прежних показаний и полностью отрицал связь с Гекманом, что подтвердил и Гекман. Решением особого совещания при НКВД СССР высшая мера наказания (расстрел) для Денинга была заменена на 10-летнее содержание в исправительно-трудовом лагере» [37]. Примерно в то же время Рассыпнинский вел дело нацистского коллаборациониста, атамана П. Н. Краснова - и, по оценкам знакомых со следственным делом современных историков, обходился без какого-либо физического давления на подследственного [38, с. 523, 524].
Впрочем, при необходимости Рассыпнинский не гнушался прямой фальсификации показаний подследственных - пусть и обходясь при этом без физического воздействия. Один из обвиняемых по делу Еврейского антифашистского комитета, артист В. Л. Зускин, вспоминал: «Перед окончанием следствия по моему делу, ввиду отсутствия каких-либо серьезных обвинительных материалов против меня, следователь Рассыпнинский принужден был совершить новое преступление: он ознакомил меня со своими материалами, протоколами допросов всех проходящих по "еврейской националистической организации", с их признательными показаниями о якобы совершенных ими преступлениях, и предложил мне написать собственноручно отзыв, то есть мое личное мнение по этому делу. Я написал и дал суровую оценку антисоветской, подрывной работе, в которой они сознались. Через несколько дней из моих же собственноручных записей следователь Рассыпнинский смонтировал фальсифицированный "протокол моего допроса". Все мои же обвинительные аргументы он обратил против меня и под сильным нажимом, насильственно заставил меня подписать этот от начала до конца сфабрикованный протокол» [39]. В итоге Зускин был приговорен к расстрелу.
Даже беглое знакомство с биографиями следователей, ведших следствие по делу бывшего директора Департамента госбезопасности МВД Литвы А. Повилайтиса, не оставляет сомнений: при необходимости эти люди без каких-либо затруднений могли «выбить» из подследственного требуемые показания или же сфальсифицировать их. Однако делалось ли это в случае По-вилайтиса?
С политической точки зрения показания бывшего директора Департамента госбезопасности, безусловно, носили весьма важный характер. Хотя с присоединением республик Прибалтики к СССР описанная нами в предыдущих работах [2, 10] проблема «прибалтийского плацдарма» и была снята с повестки дня, свидетельство о направленных против СССР контактах литовских и германских спецслужб (а тем более об обсуждении в Берлине возможности передачи Литвы под протекторат Третьего Рейха) по-прежнему
истолковывались в Москве как прямое и весьма опасное нарушение советско-германских договоренностей. Предъявление советской стороной соответствующих претензий германскому МИД в ноябре 1940 г. [21, 22] наглядно свидетельствовало о том, что Кремль рассматривал показания А. Повилайтиса как значимую с внешнеполитической точки зрения информацию. Для следователей НКВД это могло означать карт-бланш на применение любых методов для получения требуемой информации.
Мотив для выбивания или фальсификации показаний А. Повилайтиса имелся, а следователи имели соответствующий опыт. Однако иметь опыт и мотив еще не значит фальсифицировать дело. Читая материалы следственного дела Повилайтиса, мы видим, как бывший глава литовской спецслужбы рассказывает все больше и больше, причем рассказывает именно то, что требуется следствию - информацию о контактах с германскими спецслужбами. Разумеется, подобная странная откровенность наводит на мысль о том, что показания не соответствуют действительности, что они выбиты или сфальсифицированы следователем. По осторожному замечанию американского историка А. Сенна, «собственное описание Повилайтисом своей миссии, данное советским следователям, является не совсем надежным, поскольку он в ходе длительных допросов показал возрастающее желание удовлетворить своих похитителей» [30, с. 74].
Однако достаточно посмотреть на два других следственных дела, ведшихся в тех же самых стенах теми же самыми сотрудниками НКВД, чтобы усомниться в стремлении следователей получить требуемые признания любым путем. Речь идет о следственных делах двух коллег Повилайтиса - директора управления полиции МВД Эстонии Й. Соомана и директора Департамента политической полиции МВД Латвии Я. Фридрихсонса. Оба этих высокопоставленных полицейских чиновника были арестованы в конце сентября 1940 г. и доставлены на Лубянку. 12 сентября 1940 г. в ходе допроса, проводившегося уже известным нам по делу Повилайтиса следователем -заместителем начальника 3-го отдела ГУГБ Л. Влодзимирским - бывший директор политполиции Латвии признался в том, что в начале 1940 г. его пытались завербовать сотрудники германской военной разведки - Абвера [27, т. 1, л. 48, 49; 40, с. 139, 140]. Полторы недели спустя, 23 сентября 1940 г., аналогичные признания о попытке вербовки Абвером сделал бывший глава эстонской политполиции Сооман; под протоколом допроса стоит подпись помощника начальника Следчасти ГЭУ Е. Либенсона, также знакомого нам по делу Повилайтиса [40, с. 141-145; 41, л. 228, 237-248].
Если предположить, что перед следователями стояло задание любым путем получить показания о связях с германскими спецслужбами, следовало бы ожидать, что Влодзимирский и Либенсон «раскрутят» эти признания, как они делали это в случае с Повилайтисом. Ведь признания в сотрудничестве с германской разведкой глав спецслужб Латвии и Эстонии имели никак не меньшее внешнеполитическое значение, чем аналогичное признание руководителя спецслужбы Литвы.
Однако и в случае Фридрихсонса, и в случае Соомана следователи удовлетворились заявлениями подследственных о том, что попытки вербовок были неудачными для Абвера. В следственных делах Фридрихсонса и Соомана (доступных нам полностью) не зафиксировано ни одной попытки
следователя вернуться к этим сюжетам. Не потому ли, что попытки вербовки Фридрихсонса и Соомана, в отличие от Повилайтиса, были действительно неудачными для германской разведки?
Немаловажно для нас также наблюдение латвийского историка А. Тра-утманиса: «Анализ материалов уголовного дела Яниса Фридрихсонса показывает, что он во многих случаях успешно уклонился от дачи точных сведений и не открыл большую часть секретной информации, имевшейся в его распоряжении. Вместо этого он обширно говорил по общеизвестным делам, фактам, которые в то время можно было отыскать в прессе и других справочных сборниках» [42, с. 100]. Подобная оценка поведения подследственного заставляет усомнится в том, что ведшие дело бывшего директора латвийской политполиции следователи НКВД «выбивали» из него заведомо ложные показания, а ведь это были те же самые люди, что допрашивали и Повилайтиса.
Вернемся к делу Повилайтиса. По справедливому замечанию С. И. Быковой, «важнейшим источником сведений о характере отношений "следователь - обвиняемый" являются сохранившиеся в делах. ходатайства, жалобы и заявления. <...> В прошениях и письмах воссоздается история ареста, условия содержания во время предварительного ареста и произвол следователей» [43]. Любой исследователь сталинской репрессивной политики знаком с десятками таких документов - попытки подследственных сообщить о нарушениях «революционной законности» были нередки. Однако в имеющихся в нашем распоряжении материалах уголовного дела (в том числе в собственноручных показаниях, написанных на неизвестном следователям языке) нет ни одного упоминания Повилайтиса о том, что по отношению к нему применялись пытки.
Косвенным образом о применении пыток может свидетельствовать отказ подследственного от данных им под принуждением показаний - такие случаи также встречаются в следственных делах сталинского периода достаточно часто [44, с. 136-138]. В известных нам материалах следственного дела Повилайтиса подобные свидетельства отсутствуют. Также не существует каких-либо независимых свидетельств (например, воспоминаний сокамерников) о применении следователями пыток по отношению к Повилайтису.
О пытках может свидетельствовать существенное изменение подчерка подследственного. Однако сравнение почерка Повилайтиса в собственноручных показаниях конца сентября 1940 и 4 февраля 1941 г. с почерком письма жене в июне 1940 г. [11, л. 109; 12, с. 100] не дает возможности говорить о каких-либо кардинальных изменениях, могущих свидетельствовать о пытках. Таким образом, на данный момент достоверные свидетельства о применении следователями пыток в отношении А. Повилайтиса отсутствуют - также, впрочем, как и свидетельства сфальсифицированного характера данных им показаний.
По наблюдению историков, следователями НКВД применялись два способа фальсификации показаний подследственных. В первом случае следователь сам писал вымышленные показания, основываясь на доносах и агентурных данных, а потом заставлял подследственного поставить под этим фальсификатом свою подпись [44, с. 130; 45, с. 41]. Подобные заведомо сфальсифицированные показания легко узнаваемы: они носят расплывчатый характер, признание вины обвиняемого делается без ссылок на конкретные
факты и обстоятельства, зато вместо этого наличествуют многословные рассуждения об «антисоветском» характере действий подследственного1. Как отмечает С. В. Журавлев, подобные целиком «состряпанные» протоколы допросов сравнительно легко вычислить. «Во-первых, в силу явной абсурдности и противоречивости содержащихся в них данных, во-вторых, поскольку при составлении "липы" следователи не особенно заботились о правдоподобии вымысла, в-третьих, на основании фактов, имен или деталей, которые есть возможность перепроверить с помощью других источников» [3, с. 186]. То, что показания А. Повилайтиса не являются подобным грубым фальсификатом, совершенно очевидно - ведь многие весьма точно изложенные детали просто не могли быть известны московским следователям [1, с. 57].
Второй использовавшийся в органах НКВД способ фальсификации следственных показаний представлял собой своеобразное «коллективное творчество» подследственного и следователя. Пример подобного коллективного творчества уже приводился нами выше: следователь А. Ф. Рассыпнин-ский, ознакомив подследственного В. Л. Зускина с протоколами допросов его признавшихся «подельников», попросил написать комментарии к этим показаниям. После того как эти комментарии были написаны, следователь на их основе подготовил сфальсифицированные «показания» [39]. С подобными документами историку работать труднее, однако сфальсифицированные элементы также могут быть выявлены. Еще раз процитируем С. В. Журавлева: «Такого рода вынужденное "коллективное творчество" лучше всего выдают логические нестыковки и неправдоподобные детали в отношении обстоятельств вербовки, полученного задания, связных и переданных им материалов, других участников шпионской группы и др.» [3, с. 187].
Однако в зафиксированных в протоколах допросов показаниях А. По-вилайтиса подобных нестыковок не наблюдается. Более того, мы располагаем обширными собственноручными показаниями подследственного на литовском языке. При их сравнении с протоколами допросов в последних не обнаруживается каких-либо принципиально важных признаний, которые имело бы смысл фальсифицировать следователю. Развернутые признания о сотрудничестве с нацистскими спецслужбами и визите А. Повилайтиса в Берлин (а это единственные признания, имевшие актуальный политический смысл) сначала появляются в собственноручных показаниях и лишь потом фиксируются следователями в протоколах допросов.
Но, быть может, фальсификация показаний проводилась не на уровне протоколов допросов, а на уровне собственноручных показаний? Рассмотрим эту возможность.
Как и в случае с протоколами допросов, существуют две возможности фальсификации собственноручных показаний. Первый - наиболее простой, когда собственноручные показания пишутся сломленным арестантом под диктовку следователя. Подобный метод фальсификации, безусловно, практиковался в НКВД, однако в интересующем нас случае это практически невозможно. Дело в том, что свои собственноручные показания Повилайтис писал
1 Наглядным примером подобного рода «показаний» является протокол допроса бывшего главнокомандующего эстонской армии генерала И. Лайдонера от 17 марта 1952 г. [23, л. 170-172]. Стоит отметить, что данные в 1940-1941 гг. показания Лайдонера оцениваются историками как достоверные [46, с. 220].
на литовском языке, в знании которого невозможно заподозрить ни одного из допрашивавших его следователей НКВД. Однако для того, чтобы следователь имел возможность проверить правильность изложения диктуемых им «показаний», Повилайтис должен был бы писать диктуемый ему текст исключительно по-русски (русским языком бывший шеф литовской политической полиции, разумеется, владел). К тому же остается непонятным, откуда следователю было известно столько специфической информации о деятельности литовских, германских, британских и французских спецслужб на территории Литвы.
Разумеется, возможен другой способ подготовки сфальсифицированных собственноручных показаний - путем уже упоминавшегося «коллективного творчества». Историкам известны случаи, когда подследственный писал свои показания самостоятельно, следователь НКВД вносил в них «нужные» дополнения, после чего подследственный подготавливал чистовую версию показаний [47, с. 146]. Однако в интересующем нас случае реализация подобного сценария предельно маловероятна, так как требует многократного (и абсолютно бессмысленного ввиду владения Повилайтиса русским языком) перевода текстов собственноручных показаний с литовского на русский и обратно.
Стоит обратить внимание и на еще один немаловажный момент. В предыдущем разделе мы уже обращали внимание на то, что информация, сообщаемая Повилайтисом в собственноручных показаниях, практически сразу фиксировалась следователями в отдельных протоколах допросов. По всей видимости, следователи не хотели дожидаться подготовки перевода собственноручных показаний, предпочитая получить показания как можно скорее. Сравнение этих протоколов с собственноручными показаниями демонстрирует, что в протоколы не включались детали, показавшиеся следователям крамольными. Например, в протоколе допроса от 13 марта 1941 г. при изложении содержания беседы Повилайтиса с высокопоставленным сотрудником РСХА В. Бестом следователь записывает показания следующим образом: «Здесь же Бест не упустил также случая высказать свое отношение к СССР и стал в довольно неприкрытой и наглой форме возводить клевету на Советский Союз, причем каждый раз старался подчеркнуть свою широкую осведомленность о Советском Союзе и его внутригосударственной жизни» [1, с. 208]. Обращение к собственноручным показаниям А. Повилайтиса от 4 февраля 1941 г. позволяет понять, что «неприкрытая и наглая клевета» заключалась в негативной оценке Бестом последствий «Большого террора» 1937-1938 гг. для политической устойчивости и обороноспособности Советского Союза [1, с. 179].
В тех же собственноручных показаниях Повилайтиса от 4 февраля 1940 г. мы находим не менее крамольное наблюдение: «Движение троцкистов [в Литве] начало также увеличиваться в 1939 г., после того, как Германия подписала пакт о ненападении с Советским Союзом. Это движение проявилось в критике данной политики коминтерна. Помню, что самой главной нападкой троцкистов на коммунистов было следующее: дескать, коммунисты все время кричали, что троцкисты и сам Лев Троцкий - агенты Гитлера и фашизма. Теперь же, после подписания пакта о ненападении с Германией, выяснилось, кто настоящие агенты Гитлера и фашизма. Как мне докладывали
начальники округов, подобными аргументам троцкисты вносили разочарование в коммунизме в рабочую среду и в компартию» [1, с. 191, 192]. В «закрепляющих» собственноручные показания последующих протоколах допросов ничего подобного, разумеется, не зафиксировано: следователь предусмотрительно сократил показания Повилайтиса.
Наличие подобных сокращений чрезвычайно важно для нас, поскольку наглядно свидетельствует о том, что имеющиеся в нашем распоряжении собственноручные показания Повилайтиса не писались под диктовку следователей и не редактировались ими. Ведь в противном случае никакой «крамолы» в показаниях не было бы с самого начала.
Существенным является и тот факт, что ни в протоколах допросов, ни в собственноручных показаниях Повилайтиса мы не находим упоминаний о том, что следователь неправильно записывает его показания. Между тем в материалах следственных дел других литовских чиновников (в том числе в дошедших до нас в форме выписок из протоколов допросов) подобные упоминания встречаются. Так, например, в протоколе допроса сотрудника военной разведки Литвы К. Пранцкониса от 24 мая 1941 г. в ответ на уточняющий ранее данные показания вопрос подследственный отмечает: «В этой части мои показания неверны и я об этом заявлял во время допроса, но мне следователь сказал, что это впоследствии будет уточнено, чего сделано не было, и я об этом писал специальное заявление на имя начальника следчасти» [24, л. 217]. Повилайтис же подобных заявлений не делал - даже в собственноручных показаниях.
Анализируя собственноручные показания Повилайтиса, необходимо обратить внимание и на еще одно обстоятельство. Как отмечает А. Ю. Ват-лин, «своеобразной формой сопротивления фальсификациям было незаметное для следователя встраивание, в собственноручные показания нелепиц и фактов, которые можно было бы опровергнуть на судебном заседании. Это было достаточно распространенной тактикой обвиняемых, в частности, офицеры Красной армии называли в качестве вербовщиков имена средневековых немецких рыцарей» [44, с. 140, 141]. Однако в собственноручных показаниях Повилайтиса нет абсолютно никаких заведомых нелепиц.
При этом стоит отметить, что поведение Повилайтиса на следствии никак не соответствует поведению «сломленного» человека. Мы уже упоминали в предыдущем разделе, что бывший директор Департамента безопасности последовательно пытался скрыть от следствия известную ему агентуру литовской политической полиции в компартии и других политических организациях, проявляя при этом изрядное хитроумие и находчивость. Это, безусловно, поведение сильного и умного человека, ведущего опасную игру со следователем и заботящегося о тех, кто ему доверился. К слову сказать, аналогичным было поведение на следствии и коллег Повилайтиса - руководителей политических полиций Эстонии и Латвии Й. Соомана и Я. Фридрихсонса [42, с. 100].
В предыдущей работе [4] мы описывали последовательность, в которой производится анализ достоверности информации, содержащейся в следственных показаниях. На первом (предварительном) этапе исследователю необходимо установить, планировалось ли дело к рассмотрению в качестве публичного; существуют ли данные о применении следователем пыток; сосредо-
тачивал ли следователь внимание исключительно на фиксации компрометирующих подследственного материалов; не носят ли показания шаблонный и расплывчатый характер; не происходило ли во время следствия резкой смены поведения обвиняемого. Ответы на эти вопросы дают возможность исследователю сформировать предварительное представление об особенностях источника, выдвинуть предположения о наличии или отсутствии фальсификаций в показаниях репрессированного.
Что мы можем сказать о деле А. Повилайтиса с точки зрения этих вопросов?
1. Дело А. Повилайтиса не планировалось к рассмотрению в качестве публичного, однако, вне всякого сомнения, носило актуальный политический характер. Следовательно, возможность фальсификации показаний подследственного весьма высока.
2. Хотя прямые свидетельства о применении пыток по отношению к А. Повилайтису отсутствуют, имеются обширные и достоверные свидетельства о том, что все ведшие дело следователи при необходимости не гнушались ни избиением подследственных, ни фальсификацией их показаний. Это, опять-таки, заставляет нас оценивать возможность фальсификации показаний подследственного как весьма высокую.
3. Имеющиеся в нашем распоряжении протоколы допросов и выписки из протоколов допросов свидетельствуют, что Повилайтиса допрашивали не только по вопросам, связанным с предъявленными ему обвинениями, и политически значимой теме сотрудничества с германскими спецслужбами, но и по многим другим. Следователи пытались выяснить известную Повилайтису информацию об агентуре Департамента государственной безопасности в политических партиях и общественных организациях, об установленной агентуре иностранных разведывательных органов в Литве, о структуре литовских органов государственной безопасности. С учетом того, что Повилайтису было предъявлено обвинение по ст. 58-6 (шпионаж) и ст. 58-13 (активная борьба против рабочего класса или революционного движения) УК РСФСР, для простого осуждения бывшего главы литовской спецслужбы выявление всех этих подробностей было абсолютно излишним. Излишними эти сведения были и с внешнеполитической точки зрения. А вот в случае их оперативного использования эти подробности становились чрезвычайно важны. Из этого мы можем сделать вывод, что одной из задач следователей являлось получение информации оперативного характера. Это уменьшает возможность применения по отношению к Повилайтису мер физического воздействия, резко снижает возможность «выбивания» у него заведомо ложных показаний и (или) их фальсификации.
4. Как собственноручные, так и зафиксированные в протоколах допросов показания А. Повилайтиса носят подробный и четкий характер, содержат массу деталей, о которых не могли знать следователи НКВД. Наличие в деле рукописных собственноручных показаний на незнакомом следователям литовском языке делает процесс возможной фальсификации показаний чрезвычайно сложным. В собственноручных показаниях Повилайтиса от 4 февраля 1940 г. присутствуют «крамольные» с советской точки зрения высказывания, свидетельствующие о том, что следователь в написании и (или) редактуре этих показаний участия не принимал.
5. Резкой смены показаний обвиняемого не происходило, все ключевые показания относительно политически значимой темы сотрудничества с германскими спецслужбами и визита в Берлин были даны Повилайтисом в самом начале следствия. Однако в феврале - марте 1941 г. следователь А. Ф. Рас-сыпнинский добился их важного уточнения, значимого с политической точки зрения. Это может быть признаком фальсификации части показаний, однако каких-либо категорических выводов на этом основании сделать нельзя.
Подводя итоги первого (предварительного) этапа анализа следственных показаний А. Повилайтиса, мы не можем дать исчерпывающий ответ на вопрос о достоверности содержащейся в них информации. Политическая значимость дела и состав следователей ясно говорит о том, что фальсификация показаний Повилайтиса более чем возможна. Однако внимательное изучение самих показаний и механизма их появления, напротив, дает множество существенных аргументов в пользу достоверности зафиксированной в протоколах допросов и собственноручных показаниях А. Повилайтиса информации. Поэтому на втором этапе нашего анализа мы ответим на вопрос, подтверждаются ли показания подследственного независимыми источниками и, если да, то в какой степени. Только этим путем мы сможем окончательно решить интересующий нас вопрос о достоверности показаний А. Повилайтиса.
Библиографический список
1. Дюков, А. Р. «Протекторат Литва». Тайное сотрудничество с нацистами и нереализованный сценарий утраты литовской независимости / А. Р. Дюков. - Москва, 2013.
2. Дюков, А. Р. Вводная статья / А. Р. Дюков, Н. Н. Кабанов, В. В. Симиндей // Вынужденный альянс. Советско-балтийские отношения и международный кризис 1939-1940 : сб. док. / сост.: А. Р. Дюков, Н. Н. Кабанов, В. В. Симиндей. - Москва, 2019.
3. Журавлев, С. В. Судебно-следственная и тюремно-лагерная документация / С. В. Журавлев // Источниковедение новейшей истории России: теория, методология, практика / под ред. А. К. Соколова. - Москва, 2004.
4. Дюков, А. Р. К вопросу о допустимости использования следственных показаний, полученных органами ОГПУ-НКВД / А. Р. Дюков // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2018. - № 3 (47). -С. 74-89.
5. Гоцуленко, А. В. О следственной работе органов НКВД СССР в 1930-е годы / А. В. Гоцуленко // История государства и права. - 2013. - № 6. - URL: http:// lawinfo.ru/en/catalog/contents-2013/5881/6/
6. Гоцуленко, А. В. Следствие в органах НКВД СССР в середине 1930-х годов / А. В. Гоцуленко // Российский юридический журнал. - 2012. - № 1. - С. 187-194.
7. Лубянка. ВЧК - ОГПУ - НКВД - НКГБ - МГБ - МВД - КГБ, 1917-1960 : справочник / сост., введ., прим. А. И. Кокурина, Н. В. Петрова. - Москва, 2003.
8. Жирнов, Е. «Берия стал бояться Абакумова как огня» / Е. Жирнов // Коммерсантъ-Власть. - 2008. - № 25. - URL: http://www.kommersant.ru/doc/906894 (дата обращения: 02.01.2017).
9. Кантор, Ю. З. Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии 20-30-х годов / Ю. З. Кантор. - Москва, 2014.
10. Дюков, А. Р. «Дело Повилайтиса» и кризис советско-литовских отношений в мае - июне 1940 г. / А. Р. Дюков // Вестник Самарского университета. История, педагогика, филология. - 2018. - № 1. - С. 46-53.
11. Lietuvos centrinis valstybes archyvas. Ф. R-475. Оп. 1. Д. 1.
12. Asmenskas, V. Didziosios tautos aukos / V. Asmenskas. - Vilnius, 2009.
13. Anusauskas, A. Lietuvos slaptosios tarnybos, 1918-1940 / A. Anusauskas. -Vilnius, 1993.
14. Anusauskas, A. KGB Lietuvoje. Slaptosios veiklos bruozai / A. Anusauskas. -Vilnius, 2008.
15. Tininis, V. Snieckus: 33 metai valdzioje (Antano Snieckaus biografine apybraiza) / V. Tininis. - Vilnius, 2000.
16. Voveris, V. Broliai Sprindziai: "Plügo" direktorius ir CK sekretorius / V. Voveris. -URL: http://www.aidas.lt/lt/istorija/article/13369-09-30-broliai-sprindziai-plugo-direkto rius-ir-ck-sekretorius (дата обращения: 12.11.2018).
17. Славинас, А. Гибель Помпеи. Записки очевидца / А. Славинас. - Тель-Авив, 1997.
18. Lietuvos yapatingas archyvas. Ф. K-1. Оп. 58. Д. 28419/3.
19. Lietuvos yapatingas archyvas. Ф. 3377. Оп. 58. Д. 483.
20. Lietuvos yapatingas archyvas. Ф. К-40. Оп. 1. Д. 107.
21. Politische Archiv des Auswärtigen Amts. R 101.031.
22. Zentrale Stelle der Landesjustizverwaltungen zur Verfolgung von NS-Gewaltverbre-chen in Ludwigsburg. II 207 AR-Z 41/83, vol. 2.
23. Lietuvos yapatingas archyvas. Ф. 3377. Оп. 55. Д. 65.
24. Lietuvos yapatingas archyvas. Ф. 3377. Оп. 58. Д. 806.
25. Lietuvos yapatingas archyvas. Ф. К-40. Оп. 1. Д. 84.
26. Lietuvos yapatingas archyvas. Ф. К-40. Оп. 1. Д. 104.
27. Latvijas Valsts Arhivs. Ф. 1986. Оп. 1. Д. 43894.
28. Lietuvos yapatingas archyvas. Ф. 3377. Оп. 55. Д. 40.
29. Butautas, К. A. Povilaicio kelione j Berlyn^. 1940 metais / К. Butautas // Aidai. -1988. - № 4. - P. 248-257. - URL: http://archive.is/R9yV (дата обращения: 15.07.2013).
30. Seen, A. Lithuania 1940: Revolution from Above / A. Seen. - Amsterdam ; New York, 2007.
31. Петров, Н. Палачи. Они выполняли заказы Сталина / Н. Петров. - Москва, 2011.
32. Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы : в 3 т. Т. 1. Март 1953 - февраль 1956 гг. / сост. А. Н. Артизов, Ю. В. Сига-чев, В. Г. Хлопов, И. Н. Шевчук. - Москва : МФД, 2000. - 503 с.
33. Лубянка. Сталин и НКВД - НКГБ - ГУКР «Смерш». 1939 - март 1946. - Москва, 2006.
34. «Дело Берия». Приговор обжалованию не подлежит / сост. В. Н. Хаустов. - Москва, 2012.
35. Политбюро и дело Берия : сб. док. / сост. О. Б. Мозохин. - Москва, 2012.
36. Следственная часть по особо важным делам. - URL: http://shieldandsword.mozohin. ru/nkgb4353/structure/sledchast.htm (дата обращения: 05.01.2017).
37. Обгольц, А. История одной лжи / А. Обгольц. - URL: http://lexikon.wolgadeuts che.net/article/112/apps/18 (дата обращения: 05.01.2017).
38. Смирнов, А. А. Казачьи атаманы / А. А. Смирнов. - Санкт-Петербург, 2002.
39. Борщаговский, А. Обвиняется кровь: фрагменты книги / А. Борщаговский // Новый мир. - 1993. - № 10.
40. Дюков, А. Р. Неудачи капитана Крибица. О попытках вербовки абвером руководителей политических полиций Латвии и Эстонии / А. Р. Дюков // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. - 2017. - № 2.
41. Eesti Riigiarhiivi filiaal. Ф. 130SM. Оп. 1. Д. 9861.
42. Trautmanis, A. Izlukosanas noslepumi. Latvijas iedzivotäji ärvalstu slepenajоs dienestos 20. gadsimta pirmajä puse / A. Trautmanis. - Riga, 2015.
43. Быкова, С. И. «Наказанная память»: свидетельства о прошлом в следственных материалах НКВД / С. И. Быкова // Неприкосновенный запас. - 2009. - № 2.
44. Ватлин, А. Ю. «Ну и нечисть». Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области, 1936-1941 гг. / А. Ю. Ватлин. - Москва : РОССПЭН, 2012.
45. Ватлин, А. Ю. Террор районного масштаба. «Массовые операции» НКВД в Кунцевском районе Московской области, 1937-1938 гг. / А. Ю. Ватлин. - Москва : Политическая энциклопедия, 2004. - 254 с.
46. Ильмярв, М. Безмолвная капитуляция. Внешняя политика Эстонии, Латвии и Литвы между двумя войнами и утрата независимости (с середины 1920-х годов до аннексии в 1940) / М. Ильмярв. - Москва, 2012.
47. Соколов, М. В. Трактат для ОГПУ: Борис Шабер. «Народничество на рубеже 2-й пятилетки» (1933) / М. В. Соколов // Русский Сборник: исследования по истории России / ред.-сост.: О. Р. Айрапетов, М. Йованович, М. А. Колеров, Б. Мен-нинг, П. Чейсти. - Москва : Регнум, 2012. - Т. XIII. - 520 с.
References
1. Dyukov A. R. «Protektorat Litva». Taynoe sotrudnichestvo s natsistami i nerealizovan-nyy stsenariy utraty litovskoy nezavisimosti ["Protectorate of Lithuania". Secret cooperation with the Nazis and the unrealized scenario of the loss of Lithuanian independence]. Moscow, 2013. [In Russian]
2. Dyukov A. R., Kabanov N. N., Simindey V. V. Vynuzhdennyy al'yans. Sovetsko-baltiy-skie otnosheniya i mezhdunarodnyy krizis 1939-1940: sb. dok. [Forced alliance. Soviet-Baltic relations and the international crisis 1939-1940: collected reports]. Moscow, 2019. [In Russian]
3. Zhuravlev S. V. Istochnikovedenie noveyshey istorii Rossii: teoriya, metodologiya, praktika [Source studies of the contemporaryt history of Russia: theory, methodology, practice]. Moscow, 2004. [In Russian]
4. Dyukov A. R. Izvestiya vysshikh uchebnykh zavedeniy. Povolzhskiy region. Gumani-tarnye nauki [University proceedings. Volga region. Humanities]. 2018, no. 3 (47), pp. 74-89. [In Russian]
5. Gotsulenko A. V. Istoriya gosudarstva i prava [History of state and law]. 2013, no. 6. Available at: http://lawinfo.ru/en/catalog/contents-2013/5881/6/ [In Russian]
6. Gotsulenko A. V. Rossiyskiy yuridicheskiy zhurnal [Russian law journal]. 2012, no. 1, pp. 187-194. [In Russian]
7. Lubyanka. VChK - OGPU - NKVD - NKGB - MGB - MVD - KGB, 1917-1960: spra-vochnik [Lubyanka. Cheka - OGPU - NKVD - NKGB - MGB - Ministry of Internal Affairs - KGB, 1917-1960: reference book]. Compilers A. I. Kokurina, N. V. Petrova. Moscow, 2003. [In Russian]
8. Zhirnov E. Kommersant"-Vlast' [Kommersant - Vlast newspaper]. 2008, no. 25. Available at: http://www.kommersant.ru/doc/906894 (accessed Jan. 02, 2017). [In Russian]
9. Kantor Yu. Z. Zaklyataya druzhba. Sekretnoe sotrudnichestvo SSSR i Germanii 20-30-kh godov [Sworn friendship. Secret cooperation of the USSR and Germany of the 20-30ss]. Moscow, 2014. [In Russian]
10. Dyukov A. R. Vestnik Samarskogo universiteta. Istoriya, pedagogika, filologiya [Bulletin of Samara University. History, pedagogy, philology]. 2018, no. 1, pp. 46-53. [In Russian]
11. Lietuvos centrinis valstybes archyvas [Central State Archives of Lithuania]. F. R-475. Op. 1. D. 1.
12. Asmenskas V. Didziosios tautos aukos [The sacrifices of the great nation]. Vilnius, 2009.
13. Anusauskas A. Lietuvos slaptosios tarnybos, 1918-1940 [Lithuanian Secret Services, 1918-1940]. Vilnius, 1993.
14. Anusauskas A. KGB Lietuvoje. Slaptosios veiklos bruozai [KGB in Lithuania. Features of covert activityx]. Vilnius, 2008.
15. Tininis V. Snieckus: 33 metai valdzioje (Antano Snieckaus biografine apybraiza) [Snieckus: 33 years in power (biography of Antanas Snieckus)]. Vilnius, 2000.
16. Voveris V. Broliai Sprindziai: "Plugo" direktorius ir CK sekretorius [Brothers Sprindziai: Director of "Plügo" and Secretary of the Central Committee]. Available at: http:// www.aidas.lt/lt/istorija/article/13369-09-30-broliai-sprindziai-plugo-direktorius-ir-ck-sekretorius (accessed Nov. 12, 2018).
17. Slavinas A. Gibel' Pompei. Zapiski ochevidtsa [The death of Pompeii. Witness notes]. Tel'-Aviv, 1997. [In Russian]
18. Lietuvos yapatingas archyvas [Special archive of Lithuania]. F. K-1. Op. 58. D. 28419/3.
19. Lietuvos yapatingas archyvas [Special archive of Lithuania]. F. 3377. Op. 58. D. 483.
20. Lietuvos yapatingas archyvas [Special archive of Lithuania]. F. K-40. Op. 1. D. 107.
21. Politische Archiv des Auswärtigen Amts [Political archive of the Federal Foreign Office]. R 101.031.
22. Zentrale Stelle der Landesjustizverwaltungen zur Verfolgung von NS-Gewaltverbrechen in Ludwigsburg [Central office of the State Judicial Authorities for the persecution of Nazi violent crimes in Ludwigsburg]. II 207 AR-Z 41/83, vol. 2.
23. Lietuvos yapatingas archyvas [Special archive of Lithuania]. F. 3377. Op. 55. D. 65.
24. Lietuvos yapatingas archyvas [Special archive of Lithuania]. F. 3377. Op. 58. D. 806.
25. Lietuvos yapatingas archyvas [Special archive of Lithuania]. F. K-40. Op. 1. D. 84.
26. Lietuvos yapatingas archyvas [Special archive of Lithuania]. F. K-40. Op. 1. D. 104.
27. Latvijas Valsts Arhivs [Latvian State Archives]. F. 1986. Op. 1. D. 43894.
28. Lietuvos yapatingas archyvas [Special archive of Lithuania]. F. 3377. Op. 55. D. 40.
29. Butautas K. A. Aidai [Echoes]. 1988, no. 4, pp. 248-257. Available at: http://archive.is/ R9yV (accessed Jul. 15, 2013).
30. Seen A. Lithuania 1940: Revolution from Above. Amsterdam; New York, 2007.
31. Petrov N. Palachi. Oni vypolnyali zakazy Stalina [The executioners. They carried out the orders of Stalin]. Moscow, 2011. [In Russian]
32. Reabilitatsiya: kak eto bylo. Dokumenty Prezidiuma TsKKPSS i drugie materialy: v 3 t. T. 1. Mart 1953 - fevral' 1956 gg. [Rehabilitation: how it was. Documents of the Presidium of the CPSU Central Committee and other materials: in 3 volumes. Volume 1. March, 1953 - February, 1956]. Compilers A. N. Artizov, Yu. V. Sigachev, V. G. Khlo-pov, I. N. Shevchuk. Moscow: MFD, 2000, 503 p. [In Russian]
33. Lubyanka. Stalin i NKVD - NKGB - GUKR «Smersh». 1939 - mart 1946 [Lubyanka. Stalin i NKVD - NKGB - GUKR "Smersh". 1939 - March, 1946]. Moscow, 2006. [In Russian]
34. «Delo Beriya». Prigovor obzhalovaniyu ne podlezhit ["The case of Beria". The verdict is not subject to appeal]. Comp. V. N. Khaustov. Moscow, 2012. [In Russian]
35. Politbyuro i delo Beriya: sb. dok. [Politburo and the Beria Affair: collected reports]. Comp. O. B. Mozokhin. Moscow, 2012. [In Russian]
36. Sledstvennaya chast' po osobo vazhnym delam [Investigative part on critical cases]. Available at: http://shieldandsword.mozohin.ru/nkgb4353/structure/sledchast.htm (accessed Jan. 05, 2017). [In Russian]
37. Obgol'ts A. Istoriya odnoy lzhi [The story of one lie]. Available at: http://lexikon. wolgadeutsche.net/article/112/apps/18 (accessed Jan. 05, 2017). [In Russian]
38. Smirnov A. A. Kazach'i atamany [Cossack chieftains]. Saint-Petersburg, 2002. [In Russian]
39. Borshchagovskiy A. Novyy mir [Novyy mir newspaper]. 1993, no. 10. [In Russian]
40. Dyukov A. R. Zhurnal rossiyskikh i vostochnoevropeyskikh istoricheskikh issledovaniy [Journal of Russian and East European Historical Studies]. 2017, no. 2. [In Russian]
41. Eesti Riigiarhiivi filial [Branch of the Estonian State Archives]. F. 130SM. Op. 1. D. 9861.
42. Trautmanis A. Izlukosanas noslepumi. Latvijas iedzivotaji arvalstu slepenajos dienes-tos 20. gadsimta pirmaja puse [Intelligence secrets. Latvian residents in foreign secret services in the first half of the XX century]. Riga, 2015.
43. Bykova S. I. Neprikosnovennyy zapas [Neprikosnovennyy zapas journal]. 2009, no. 2. [In Russian]
44. Vatlin A. Yu. «Nu i nechist'». Nemetskaya operatsiya NKVD v Moskve i Moskovskoy oblasti, 1936-1941 gg. ["Oh, those evil spirits". German NKVD operation in Moscow and the Moscow Region, 1936-1941]. Moscow: ROSSPEN, 2012. [In Russian]
45. Vatlin A. Yu. Terror rayonnogo masshtaba. «Massovye operatsii» NKVD v Kuntsev-skom rayone Moskovskoy oblasti, 1937-1938 gg. [Terror of regional scale. "Mass operations" of the NKVD in the Kuntsevo district of the Moscow region, 1937-1938]. Moscow: Politicheskaya entsiklopediya, 2004, 254 p. [In Russian]
46. Il'myarv M. Bezmolvnaya kapitulyatsiya. Vneshnyaya politika Estonii, Latvii i Litvy mezhdu dvumya voynami i utrata nezavisimosti (s serediny 1920-kh godov do anneksii v 1940) [Silent surrender. Foreign policy of Estonia, Latvia and Lithuania between the two wars and the loss of independence (from the middle of 1920s until the annexation of 1940)]. Moscow, 2012. [In Russian]
47. Sokolov M. V. Russkiy Sbornik: issledovaniya po istorii Rossii [Russian Collection: studies on the history of Russia]. Moscow: Regnum, 2012, vol. XIII, 520 p. [In Russian]
Дюков Александр Решидеович
научный сотрудник, Институт российской истории Российской академии наук (Россия, г. Москва, ул. Дмитрия Ульянова, 19)
E-mail: a.dyukov@gmail.com
Dyukov Aleksandr Reshideovich Researcher, Institute of Russian History of the Russian Academy of Sciences (19, Dmitriya Ulyanova street, Moscow, Russia)
Образец цитирования:
Дюков, А. Р. Руководитель госбезопасности Литвы А. Повилайтис на Лубянке: проблема достоверности следственных показаний / А. Р. Дюков // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2020. - № 1 (53). - С. 45-70. - БОТ 10.21685/2072-3024-2020-1-4.
