CC BY
33Пястолов С.М1.
ВОПРОСЫ ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ: АКТУАЛЬНОСТЬ
ИМПОРТОЗАМЕЩЕНИЯ
Ключевые слова: исследования науки и техники, безопасность, безопасность технологий.
Keywords: science and technology studies, security, technology safety.
Беспокойство о безопасности вновь, после сравнительно небольшого перерыва, вышло на повестку дня «развитых» стран (так, недавно правительство Германии объявило гражданам о необходимости приготовления «неприкосновенных запасов»2, похожие меры обсуждаются/предпринимаются и в других странах). Чаще всего в таких случаях объявляется о необходимости тестирования систем технологической безопасности в контексте подготовки к вероятному климатическому коллапсу.
Заметим, кстати, что страхи по поводу возможных техногенных/ климатических/ тектонических катастроф стали нагнетаться по мере ослабления страхов, обусловленных возможностью военных конфликтов между ядерными державами (СССР исчез с политической карты мира, и мир перестал быть ареной противостояния «антагонистических» систем). Как выясняется, обязательства гаранта глобальной безопасности оказываются слишком обременительными для одной страны, даже для такой как США. Кроме того, эксперты отмечают, что вновь самоопределившийся мировой лидер пытается использовать проблематику общей безопасности в своих политический интересах, в частности, для произвольных манипуляций мировым общественным мнением и выделения «ответственных» и «прогрессивных» стран, с которыми только и возможно сотрудничество в жизненно важных сферах, сегодня это, прежде всего, области высоких технологий.
Экономические и политические санкции стали одним из способов манипуляций, и, как видно из анализа текущих событий, уровень ответственности тех юридических и физических лиц, на которых возложены обязанности международных арбитров, определяется степенью их зависимости от центров силы (военной, административной, рыночной), сложившихся за последние десятки и сотни лет. При этом интересы народов различных стран принимаются во внимание исключительно в соответствии с их положением в рейтингах экономической, технологической, предпринимательской конкурентоспособности. Это очевидно актуализирует проблематику импортозамещения не только в плане продуктов - продовольственных и непродовольственных, но, в первую очередь в плане технологий, проектов и стратегий развития. Много вопросов возникает уже не только в связи с тем, что нужно искать замену тем технологиям и продукции, поставки которых из-за рубежа сокращаются, но также и в связи с тем, что импорт некоторых сложных (системных, институциональных и т.п.) наукоинтенсивных продуктов, не только не прекращен, но и в ряде случаев навязывается с целью сделать потребление такого рода продукта безальтернативным.
В предварительной методологической части заметим, что, действительно, существуют фундаментальные причины нарастания (рост рисков) и появления новых опасностей в общественной, технологической и иных сферах, обусловленных эффектами т.н. «временного дисхроноза функционирования людей и техники»3, а также проявлениями меркантилизма, стремления к краткосрочной максимизации целевых показателей транснациональных компаний. Такие социо-технические и институциональные факторы в комплексе усугубляют ситуации «фундаментальной неопределенности» в глобальных эко- и техносферах и произвольно задаваемой непредсказуемости в отдельно взятых секторах.
Существенным аспектом общей безопасности становятся вопросы защиты данных и уязвимости систем безопасности, как для социо-экономических систем в целом, так и для отдельных компаний. Действительно, проникновение информационных технологий во все сферы общественной жизни, кроме того, что создает новый уровень зависимости от соответствующих технологий, также генерирует риски кибервойны, формирует новое восприятие угроз в области технологической и общественной безопасности в целом.
Отмеченное международной статистикой сокращение оборонных бюджетов в развитых странах по-своему влияет на технологическую безопасность. Этот факт в ряду прочих факторов усиливает экономическую конкуренцию среди производителей оборонных отраслей, и они начинают менять свои отношения с имеющимися и потенциальными партнерами, предлагая им такие варианты технологических решений, которые ранее не предлагались из соображе-
1 Пястолов Сергей Михайлович - д.э.н., профессор, гл.н.с. Центра НИИ по науке, образованию и технологиям ИНИОН РАН. E-mail: [email protected]
2 См., например: Правительство Германии утвердило новую концепцию гражданской обороны. - http://www.newsru.com/ world/24aug2016/civildefense.html
3 Кравченко С.А., Салыгин В.И. Новый синтез научного знания: становление междисциплинарной науки // Социологические исследования. - М., 2015. - № 10. - C. 22-30.
ний государственной безопасности. Но такое поведение создает новые возможности для реализации враждебных действий в рамках т.н. гибридных войн.
Наряду с сокращениями военных расходов развитых стран1, их рост наблюдается в Африке (2014: 5,9% по всему континенту; 7,6% - по северной Африке); Центральной Америке и Карибском бассейне (9,1%); Восточной Азии (6,2%); Океании (6,9%); Ближнем и Среднем Востоке (5,2%); рост военных расходов в странах Восточной Европы достиг 8,4% (Отчет «СИПРИ 2014»2). Однако перераспределение военных расходов означает лишь то, что США и их союзники изменили стратегию, важное место в которой теперь занимает теория «управляемого хаоса». Практическим следствием теории стала практика гибридных войн, в арсенале которых существенное место занимают кибернетические инструменты. Инструментарий в этом случае включает средства и методы, позволяющие оказывать неосязаемые воздействия, которые могут навредить как международной коммерции отдельной страны, так и ее военной инфраструктуре. По существу, следует вести речь не о сокращении военных расходов мирового гегемона, а о перераспределении средств: какая конкретно сумма направляется ежегодно на военные цели с учетом разработок в киберпростран-стве сказать сложно, известно однако, что расходы на Hume-Tech (это, в частности, комплексные разработки в области генетических, биологических, фармакологических, электронных и других технологий) глобальных корпораций на порядки превышают расходы на Hi-Tech.
Такого рода новые технологии, в отличие от технологий предшествующего уклада, не столь зависимы от объема физических активов (материальных средств производства), и это практически обнуляет технологические достижения и накопления, которые составляют сегодня богатство промышленно развитых стран. Вместо этого, кибертехноло-гии обещают сравнительные преимущества отдельным интеллектуальным элитным группам, даже независимо от их включенности в технологические цепочки и наличия промышленной инфраструктуры.
Таким образом, изменилась сама природа войны: уже нет необходимости в явных военных действиях и крупномасштабном насилии, не меньшего эффекта можно достичь за счет тонкого, но все же разрушительного, воздействия на информационные ресурсы конкурента, который может неожиданно стать врагом в конфликтной ситуации.
Если же говорить о «явно опасных» технологиях, то следует заметить, что, например, военные аппаратные средства и комплексы сами по себе являются только средством обеспечения чьей-либо безопасности и, одновременно с этим, усиление опасности для другого. Следовательно, существенным для успеха собственных стратегий является планирование безопасности и формирования соответствующих организационных инфраструктур на базе понимания военных доктрин и стратегий противников.
Особенностями современных стратегий является то, что их военные составляющие все сложнее выделять из спектра экономических, политических, идеологических (в т.ч. стратегий культурной экспансии, включая распространение паттернов потребления).
«Мир переходит от информационных войн к войнам, основанным на способностях извлечь и применить знания глобального информационного пространства» - пишет вице-президент Лиги содействия оборонным предприятиям России В. Рубанов3. Стремление контролировать технологизированное киберпространство с целью информационного доминирования - вот ключевая характеристика нового типа войны. Соответственно, не уничтожение вооруженных сил противника определит победу, а подавление его «морально-психического состояния и способности к принятию адекватных решений». Р. Шафранский, эксперт ВВС США, описывает врага в этом контексте «как множество отдельных разумов», а высшие ценности составляют его потенциал сопротивления нации. Таким образом, диспозиции противников следует описывать в терминах энергоинформации - психоисторической/ментальной энергии.
Если «системы знаний и представлений»4 оказываются целями информационной войны в соответствии с современными военными доктринами, то состояние России как социо-эко системы в данном аспекте оставляет желать лучшего5. При этом до недавнего времени наш противник имел преимущество в информационной войне, его влияние оказывалось таким образом, что многие о нем не догадывались, и до сих пор значительная часть российских администраторов считает, что они принимают решения или совершают действия, исходя из своих интересов. Однако на самом деле это - только краткосрочные интересы, в долгосрочной же перспективе (хотя бы от 20 лет и далее) собственные российские интересы либо вообще не просматриваются, либо потенциально достижимые результаты, очевидно, будут им противоречить.
В качестве иллюстрации предлагается рассмотреть пример одного из институциональных инструментов технологического развития. Это т.н. «комплексные международные партнерства в науке, технологиях, инновациях (КМПНТИ) (complex international science, technology and innovation partnerships), опыт которых за прошлые два десятилетия оценивают, в числе других групп экспертов, С. Фотенгауер и др.6 Рассматривается конкретный пример четырех партнерств Массачусетского института технологий - МИТ. Авторы, в частности отмечают, что новое поколение
1 В США падение составило 6,4%, в Западной и Центральной Европе - 1,9%, в Южной Америке - 1,3%, в Юго-Восточной Азии - 0,4%.
2 http://nvo.ng.ru/notes/2015-11-27/5_sipri.html / СИПРИ (SIPRI - Stockholm International Peace Research Institute) - независимый международный институт исследований проблем мира и конфликтов, вопросов контроля над вооружениями и разоружения.
3 http://www.aif.ru/onlineconf/1392946
4 Там же.
5 Подробнее см., например: Пястолов С. Метафизика «системной модернизации» // Экономист. - М., 2016. - № 3. - С. 46-54.
6 Pfotenhauer S. M., Wood D., Roos D., Newman D. Architecting complex international science, technology and innovation partnerships (CISTIPs): A study of four global MIT collaborations // Technological Forecasting & Social Change. 2016. - N 104. - Р. 38-56.
партнерств отличается от традиционных форм несколькими важными свойствами. Во-первых, они, как правило, представляют собой соглашения по укреплению исследовательского потенциала одной из сторон, то есть, это - ограниченные по времени договорные обязательства. В отличие от университетских кампусов или совместных программ, они не предусматривают постоянного «оффшорного присутствия» и, как правило, поддерживаются правительством страны, оказывающей гостеприимство. Во-вторых, они обычно комбинируют совместные действия в области исследований с рядом коммерческих услуг, которые один партнер оказывает другому. В-третьих, они размещают деньги местных налогоплательщиков в целях финансирования исследования (и других действий) совместно и в университете иностранного партнера, что все еще в основном резко контрастирует с практиками финансирования исследований и формирования институтов во многих странах.
В-четвертых, партнерства «типично сложны», и это означает, что они одновременно обращаются к целям в образовании, исследованиях, инновациях, формировании институтов, осуществлении политической реформы и другим. Это отличается от более традиционных форм международных университетских взаимодействий, которые обычно сосредоточиваются только на одном из этих аспектов, например, в форме студенческих обменов, двойных программ получения ученой степени или сотрудничества отдельных исследователей. В-пятых, они имеют тенденцию быть крупномасштабными инициативами, которые могут длиться до 20 лет, вовлечь сотни людей, стоить десятки и сотни миллионов долларов (не учитывая потенциал развития инфраструктуры) и нередко объединяют множество учреждений в подобной консорциуму структуре.
Эти крупномасштабные университетские товарищества - элемент набора инструментов стратегической политики, направленной на становление и укрепление потенциала того, что называется «сложным партнерством» (КМПНТИ). Говоря в общем, учитывая ограниченность смыслов, передаваемых терминами, это гибридная комплексная и крупномасштабная структура, формирующая институциональные условия и осуществляющая усилия в сфере консультирования, финансирования и проведения научных исследований. Кроме того, КМПНТИ не ограничены парт-нерствами с университетами, но существуют в расширяющемся спектре других институциональных и секторных форм и параметров.
Например, страны, впервые проводящие космические исследования, сегодня строят свой первый спутник, как правило, с помощью иностранных партнеров (компаний, правительственных учреждений, университетов). Аналогично, свою первую атомную электростанцию, страны, как правило, строят с партнерами в ядерных державах.
Исследования КМПНТИ группой Фотенгауэра и др. вполне совместимы с интерпретирующими подходами к стратегическому анализу - такими, как, например, в Исследованиях науки и техники (Science and Technology studies -S&T): всесторонняя картография стратегического выбора, воплощенного комплексом инициатив S&T создает здравую эмпирическую опору для интерпретаций выбора в сопоставлении с постоянными социо-техническими проекциями и ожиданиями социального окружения, в итоге способствуя «совместному производству научно технического уклада и общественного строя».
Отмечены три важных характеристики данной политики: университетский центризм, международные взаимодействия и сложность. Инновационная политика все более и более затрагивает различные аспекты международных взаимодействий. Недавние публикации подчеркивают важность технологического трансфера, при этом возможности извлечь выгоду из технологического приобретения, в конечном счете, зависят от местных навыков и абсорбционной способности, так же как от способности приспособить технологии к условиям местного контекста. В то время, как сотрудничество может принять много форм, большинство исследований сосредоточилось на определенном уровне сотрудничества в исследованиях, таком как со-авторство или сети (со-)цитирований, даже при том, что их ограниченность достаточно широко признана. Намного меньше внимания обращается на сотрудничество на институциональном или национальном уровнях.
Известно, например, что интернационализация в инновационной деятельности все более и более связывается с вопросам международной трудовой мобильности. Так, число мобильных студентов в мире удвоилось между 2001 и 2011 гг. и достигло приблизительно 4,3 млн. чел., и, по оценкам, превысит 8 млн. чел. к 2025 г.1 Как следствие, многие страны - доноры пытаются встретить этот вызов «международного императива» и стать странами-реципиентами, что позволит им извлекать выгоду от притока умных, мобильных людей в их университеты и на рынки труда.
Также следует отметить, что расширяющийся спектр публикаций постепенно раскрывает новые горизонты - от относительно простых линейных моделей послевоенного времени и более позднего дифференцирования между «толчком», «растягиванием», интерактивными способами ведения инновационной деятельности, к более свежим взглядам на структуры инновационных систем, которые подчеркивают, как различные части системы служат обеспечению дополнительных функций. Также отмечается постепенная эрозия институциональных границ в инновационной сфере.
Однако наряду с тенденциями к объединению в рамках единого «пространства исследований», эксперты по технологической безопасности отмечают и противоположную тенденцию - «отчуждения в группе развивающихся стран в быстро изменяющемся мире, который является все более и более информационно-сетевым и взаимозависимым». В докладе СИПРИ 2004 года такое отчуждение названо «новой проблемой в общем контексте глобальной безопасности, в котором технология играет важную роль»2. В связи с ней в новом свете раскрывается вопрос о контроле экспорта и доступе к технологиям - военным и двойного назначения, нераспространения и разоружения.
1 См.: Pfotenhauer e.a., p. 40.
2 Technology and Security in the 21st Century. A Demand-side Perspective. SIPRI Research Report N 20. - New York: Oxford University Press, 2004.
Член Индийского национального совета по безопасности, профессор А.Малик (Amitav Mallik, специалист в области физики твердого тела) исходя из вышеизложенного, предлагает сохранить «режим прямого доверия в области безопасности» только для «ответственных и демократических государств», а «страны-изгои» и «негосударственные игроки» должны быть «подвергнуты «всеобъемлющим мерам», в рамках существующей системы контроля экспорта»1. Для «ответственных и демократических государств» индийский профессор предлагает разработать специальные критерии оценки «ответственной собственности на технологии»: (Responsible Ownership of Technology - ROOT). Такая система «международной аттестации» отдельных государств «относительно их зрелости в работе с тонкими технологиями» призвана «точно настроить технологические средства управления будущего» таким образом, чтобы международный экономический рост и глобальная безопасность не оказались под угрозой. «Система аттестации» также будет использована для установления «более высоких заборов» на пути распространения высоких технологий с тем, чтобы уменьшить их количество «на основе общего согласия» избранных участников соглашения, «для обеспечения длительной международной стабильности и коллективной безопасности»2.
Глобальная идея проектов, подобных проекту ROOT, по сути, заключается в замене технологических средств технологическими системами управления, что, по всей видимости, должно придать статус объективности получаемым оценкам и рекомендациям. Стандарты и оценочные процедуры «выравнивают игровую площадку» и, казалось бы, снижают возможности обретения конкурентного преимущества для отдельных игроков, однако, по факту, оказывается, что этой возможности лишаются в основном те, кто вступает в игру (как, например, не займут первых мест в мировом рейтинге университетов те, кто меньше публикует на английском языке). По описаниям ряда конкретных случаев, ситуации часто напоминают известную в экономической теории модель отношений на рынке несовершенной конкуренции для доминирующей фирмы и ее последователей.
Заметим, что различные «системы аттестации», разработанные на базе принципов доминирующих сегодня экономических моделей, т.е. на принципах/идеологии методологического индивидуализма, активно применяются в практике многих международных и межправительственных организаций. Одной из таких систем является «Глобальный индекс инноваций» (The Global Innovation Index - GII). Место Российской Федерации в этом рейтинге (2016/2015 гг.): Общий рейтинг = 38,50/39,32 (место в общем рейтинге = 43/48); Эффективность затрат на инновации = 0,65/0,74 (место в рейтинге эффективности = 69/60)3. По результатам ранжирования 2015 года пятерку наиболее инновационных в мире стран составляют Швейцария, Соединенное Королевство (Великобритания), Швеция, Нидерланды, и Соединенные Штаты Америки (США). Китай, Малайзия, Вьетнам, Индия, Иордания, Кения, Уганда, и группа других стран определены как лидеры в своих группах.
Если же к этим «объективным» оценкам добавить анализ текущей мировой политики и высказываний первых лиц ведущих мировых держав4, то предположение о том, что Россия окажется в круге «избранных» - достойных принимать решения о распространении/экспорте высоких технологий/критических технологий двойного назначения, получает очень мало оснований.
Обсуждение и выводы по выше приведенным тезисам включают следующее. Действительно, равновесие военных потенциалов, которое стремятся обеспечить мировые лидеры, будет поддержано, в первую очередь, уникальными достижениями и решающим вкладом в сфере высоких технологий. «Легальное» использование оружия массового поражения какой-либо реальной стратегической силой станет практически невозможным и, если такое случится, это будет объявлено как действия террористов.
Достаточно реальными какое-то время будут оставаться угрозы применения конвенциального «умного оружия», энергетического и некоторых других новых видов оружия. Мнения разработчиков приоритетных направлений развития науки, технологий и техники в Российской Федерации и перечня критических технологий Российской Федерации поддерживают данные заключения. В соответствующий перечень входят: безопасность и противодействие терроризму, науки о жизни, наносистемы, информационно-телекоммуникационные системы, перспективные виды вооружения, военной и специальной техники, рациональное природопользование, транспортные и космические системы, энергоэффективность, энергосбережение, ядерная энергетика5.
Но, не менее серьезными оказываются и опасности, обусловленные текущими явлениями в сфере науки и технологий, в частности тем, что т.н. «цифровая революция» и свободное распространение технологических знаний резко снижает эффективность контроля экспорта высокотехнологичной продукции двойного назначения. А это требует не просто ответных реакций, как, например, программы импортозамещения в критических технологиях и продуктах, а кардинальной смены самой парадигмы научно-технологического развития (вспомним о стремлении наших партнеров к совместному «производству научно технического уклада и общественного строя» и ответим сами себе на вопрос -
1 Technology and Security..., р. 131-135.
Technology and Security ..., р. 134.
2
3 The Global Innovation Index 2016: Winning with Global Innovation. World Intellectual Property Organization; European Competitiveness Initiative, INSEAD; The Global Innovation Index 2015: Effective Innovation Policies for Development. World Intellectual Property Organization; European Competitiveness Initiative, INSEAD.
4 См., например: Глава МИД Великобритании допустил превращение России в страну-изгоя. - https://news.mail.ru/politics/ 27303425/?frommail=1
5 См.: Об утверждении приоритетных направлений развития науки, технологий и техники в Российской Федерации и перечня критических технологий Российской Федерации. Указ Президента Российской Федерации от 07.07.2011 №8999. -http://www.kremlin.ru/acts/bank/33514
каковы наши представления о желаемом общественном строе?). К сожалению, такие моменты почти не видны в спектре усилий, направленных на обеспечение технологической безопасности в России.
«Технократический уклон государственной научной политики» - считают эксперты Института социально-политических исследований РАН, - «содержит отложенные риски, связанные со снижением качества научного обеспечения управления социальными переменами и гуманитарным развитием. Примером, наглядно иллюстрирующим значимость учета таких рисков, является трагическая история распада СССР, которая в немалой степени оказалась связанной с неготовностью общественных наук адекватно ответить на запросы государства и общества в области экспертного обеспечения общественно-политических и социально-экономических реформ»1.
Специалисты в области теорий управления не так давно ввели в научный оборот понятие «Организационная нескладуха» (ОН) (Organizational zemblanity), которая получается как результат сочетания «блестящего идиотизма» (smart idiocy) и «безответственного оптимизма» (reckless optimism)2. Диагноз ОН для экотехносистемы означает, в частности, неизбежность серьезного сбоя и большую вероятность катастрофы.
В задачу данного доклада входило - показать наличие серьёзных угроз национальной безопасности в сфере гуманитарных технологий. К сожалению, можно привести немало свидетельств того, что в этой сфере российские администраторы пользуются преимущественно заимствованными технологиями и продуктами (Hume - Tech). Если же не признать в связи с этим необходимость соответствующего импортозамещения - это будет выглядеть, по меньшей мере, как проявление «безответственного оптимизма».
Задачи обеспечения технологической безопасности следует решать в контексте не только конкуренции национальных экономических систем и транснациональных корпораций, но и на уровнях цивилизационных укладов, способов и техник мышления, принципов познания. По существу, здесь необходим своеобразный «квантовый скачок» в развитии теорий разработки и распространения технологий, обеспечения безопасности различных типов. Развитие данного теоретического направления в России находится до сих пор на стадии становления, и к этим вопросам мы еще вернемся на последующих этапах нашего исследования.
1 Яник Л.Л., Попова С.М. О некоторых практических вопросах управления процессами корректировки приоритетных направлений развития науки, техники и технологий в Российской Федерации // Государственное управление. Электронный вестник. 2015. - Вып. 48, февраль. - С. 152.
2 В статье Giustiniano L., Pina e Cunha М., Clegg S. Organizational zemblanity // European Management Journal. 2015. - P. 1-15. -http://dx.doi.org/10.1016/j.emj.2015.12.001 - этот феномен исследуется на примере катастрофы лайнера «Коста Конкордия» в январе 2012 г.
