CC BY
0
ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
УДК 94(47).083:356.363 DOI 10.53115/19975996_2023_03_021-028
ББК 68.49(2) + 86.372
В.М. Котков, И.А. Сорокотяга, И.В. Пыхалов, С.С. Воробьев
ВОЕННОЕ ДУХОВЕНСТВО РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ: ПРОБЛЕМА ПОДЧИНЕННОСТИ
Одна из особенностей института военных священников дореволюционной России заключалась в том, что военное духовенство подчинялось не только церковному, но и военному начальству. При этом вопросы взаимодействия военных священников и командования были недостаточно проработаны в нормативных документах, регламентирующих права и обязанности военного духовенства. В этих условиях неизбежно возникали «недоразумения» между командирами частей и священнослужителями. В данной статье рассматривается пример такого конфликта, случившегося на крейсере «Громобой» в конце 1903 года.
Ключевые слова:
военное духовенство, воинская дисциплина, иерархия, крейсер «Громобой», Российская империя.
Котков В.М., Сорокотяга И.А., Пыхалов И.В., Воробьев С.С. Военное духовенство Российской империи: проблема подчиненности // Общество. Среда. Развитие. - 2023, № 3. - С.21-28. - DOI 10.53115/19975996_2023_03_021-028
© Котков Вячеслав Михайлович - доктор педагогических наук, профессор. Военная академия связи имени Маршала Советского Союза С.М. Буденного, Санкт-Петербург; e-mail: k.julia @mail.ru © Сорокотяга Игорь Алексеевич - кандидат военных наук, Военная академия связи имени Маршала Советского Союза С.М. Буденного,
Санкт-Петербург; e-mail: k.julia @mail.ru © Пыхалов Игорь Васильевич - историк, публицист, Санкт-Петербург; e-mail: [email protected]
© Воробьев Станислав Сергеевич - преподаватель, Военная академия связи имени Маршала Советского Союза С.М. Буденного, Санкт-Петербург; e-mail: k.julia @mail.ru
На протяжении многовековой истории Российского государства Русская православная церковь и армия всегда были тесно связаны друг с другом. В настоящее время, когда многие священники выполняют задачи духовной поддержки российских военнослужащих, участвующих в боевых действиях, становится особенно актуальным изучение опыта деятельности военного духовенства армии и флота Российской империи.
Одна из особенностей института военных священников дореволюционной России заключалась в том, что военное духовенство подчинялось не только церковному, но и военному начальству. В ряде случаев это создавало сложности. Как отмечалось в одном из докладов на предсъездном собрании военного духовенства в Москве1: «Но следует заявить, что недоразумения между командиром части и священником
порождаются чаще всего неопределенностью служебной зависимости последнего от первого, и столкновения между ними будут неизбежными до тех пор, пока вполне ясно и точно не будут регламентированы в законе их взаимные отношения. Подчиненность священника командиру части выражена лишь в одной-единственной и, при этом, очень туманной фразе нашего "Положения об управлении церквами и духовенством", дающей командирам части полную возможность слишком широкого и произвольного толкования своих прав по отношению к священнику. Она гласит: "Священник исполняет все законные требования военного начальства". Но ведь каждый священник обязан исполнять законные требования не только начальства, а и всякого последнего прихожанина. Основанное на этой недоговоренности закона неправильное понимание коман-
1 I Всероссийский 1-11 июля 1914 года.
съезд военного и морского духовенства состоялся в Санкт-Петербурге
см со
О
диром части своих отношении к священнику на практике приводит к тому, что все распоряжения по полку, касающиеся священника, отдаются в виде резких, категорических приказании, как будто для того, чтобы особенно ярко подчеркнуть его полное подчинение во всём, даже в священ-нослужении, власти военного начальника. Как грубо и унизительно для священника как духовного отца звучат обычные в приказах выражения: "священнику отслужить литургию", "явиться в суд" - выражения, низводящие его до положения деистви-тельно какого-то военного чиновника, а его высокое служение - на степень простого, обычного наряда» [5, л. 42-42 об.].
12 мая 1914 года в ответах на вопросы, подлежащие рассмотрению на съезде военного духовенства, священник 42-го пехотного Якутского полка Захарий Ендасов отметил: «Возьмем для примера подчиненное отношение, чтобы не сказать полную зависимость священника от командира части. Он, не предъявляя никаких обвинении, может настаивать на переводе священника с одного места на другое, он представляет его к наградам, он может оказать свое содеиствие пастырю в его деятельности, но может и тормозить ее и даже свести к нулю. Никто не станет отрицать, что недоразумении между духовенством и командным составом бывает немало, а таковые возникают исключительно на почве служебнои, когда, с однои стороны, священник желает осуществить свое пастырское право, а с другои - командир части напоминает, что его личныи взгляд на вещи выше всяких законоположении, в большинстве оставляющих широкии простор для их толкования» [4, л. 41-41 об.].
Об одном из таких «недоразумений» между военным духовенством и командным составом и пойдет речь в данной статье. «Входящий № 39
Утверждается Протопресвитер А. Желобовский 14-го Июля 1904 года.
1904 года марта 2 дня. По указу Его Императорского Величества Духовное Правление при протопресвитере военного и морского духовенства слушали: дело о списании Благочинного Тихоокеанской эскадры, священника Алексея Дьяченко с крейсера 1-го ранга "Громобой" распоряжением морского начальства без ведома начальства духовного. Обстоятельства сего дела таковы.
Благочинный Тихоокеанской эскадры, священник крейсера "Громобой" Алексей Дьяченко телеграммою от 11 декабря
1903 года донося о том, что он 4 того же декабря Штабом Наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке, за инцидент, бывший 8 ноября того же года, списан с означенного судна, просил распоряжения о назначении по сему делу следствия.
Согласно резолюции Его Высокопреподобия о. Протопресвитера, от 12-го же декабря, предписано было (телеграммами) благочинному военных церквей ЮжноУссурийского края, протоиерею Павлу Романовскому произвести дознание о причинах списания о. Дьяченко с крейсера "Гро-мобой", а сему последнему - представить о. Романовскому необходимые для дознания сведения письменно.
Главный морской Штаб отношением от 9 декабря 1903 года за № 17847, сообщая о списании священника Дьяченко с крейсера "Громобой" в распоряжение высшего духовного начальства, просил уведомить, для какой цели священнослужитель этот списан с судна, и какое предполагается дать ему назначение в будущем, так как о. Дьяченко состоит штатным судовым священником.
В ответ на это отношение Его Высокопреподобие о. протопресвитер отзывом от 12 декабря за № 17319, сообщил Главному Морскому Штабу, что - для какой цели списан священник Дьяченко с крейсера "Громобой", Его Высокопреподобию неизвестно, так как распоряжение об этом состоялось без ведома и согласия протопресвитера, вопреки Высочайше утвержденного 12 июня 1890 г. Положения об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств, по которому право назначения и увольнения морского духовенства от службы принадлежит протопресвитеру военного и морского духовенства. Поэтому священника Дьяченко следует считать состоящим на службе при церкви крейсера "Громобой" и в должности Благочинного Тихоокеанской эскадры впредь до расследования причин списания с означенного судна.
Главный Морской Штаб при отношении от 30 декабря 1903 года за № 18663, препроводил копию телеграммы начальника эскадры Тихого океана, от того же 30 декабря за № 529 следующего содержания. "Согласно приказанию наместника на докладе юрисконсульта священник крейсера "Громобой" Алексей Дьяченко был списан в распоряжение военного духовного начальства за оказанное неповиновение командиру корабля и выраженный им отказ подчиниться требованиям морского
устава. Обстоятельства дела сообщены мною протопресвитеру письмом нумер 493 от 22 декабря".
Рассмотрение полученного 12 января 1904 года письма начальника эскадры Тихого океана от 22 декабря за № 493, в котором изложены обстоятельства, при коих последовало списание о. Дьяченко с крейсера "Громобой", было отложено до получения от благочинного, протоиерея Романовского, дознания по этому делу.
Благочинный, протоиерей Романовский при рапорте от 17 января 1904 года за № 17, представил письменные показания:
а) священника Алексея Дьяченко следующего содержания.
"Грубое, ничем не заслуженное и не соответствующее моему сану дурное обращение старших офицеров, привыкших не стесняться со священниками так же, как и со всеми военными чинами, - обращение, которое в лице старшего офицера лейтенанта Гиляровского, который почему-то задался целью - в ущерб даже моим служебным обязанностям - отказывать мне во всех моих законных просьбах и который позволял себе крайне оскорбительные выходки, как на шканцах в присутствии гг. офицеров и команды, так и в кают-компании, вывели меня из терпения и заставили меня, -во избежание повторения неприятностей насколько только это возможно, - избегать всяких с ними, а особенно с Гиляровским, сношений.
В силу этого я стал обращаться в своих нуждах непосредственно к командиру корабля; у него же я стал испрашивать разрешения для съезда на берег. В отсутствии командира корабля, а также и во время отдыха, когда командир спал, а мне в это время необходимо бывало съехать с корабля, то находя неудобным и не желая беспокоить его, я иногда съезжал на берег с заявлением о том только на вахте. Такой же случай съезда с корабля был и 8-го ноября 1903 года.
Съехал я 8-го ноября по своим надобностям с корабля на берег в 12 час. дня (во время отдыха), оттуда к 4 часам отправился для осмотра церкви на крейсер 1-го ранга "Рюрик". Оттуда, будучи задержан объяснением с командиром, я опоздал к всенощной на 5 минут. По окончании богослужения меня пригласил к себе командир, капитан 1-го ранга Дабич, и начал допрашивать, почему я опоздал на богослужение и как случилось то, что старший офицер не знал о моем съезде на берег. На первый вопрос я ответил ему, что был занят по службе, а на второй, - что я уже давно не докладываюсь старшему офицеру о своем съезде на берег,
на что он, командир, давно уже должен был обратить внимание, так как в последнее время я обращался к нему за разрешением отпусков.
При этом я рассказал командиру о дурном со мною обращении старшего офицера, лейтенанта Гиляровского и его предшественника капитана 2-го ранга Симонова, в доказательство чего привел несколько примеров из наших отношений и просил его освободить меня раз-навсегда от сношений со старшими офицерами во избежание новых неприятностей. На это капитан 1-го ранга Дабич сказал мне повелительным и решительным тоном: "Я Вам приказываю с сегодняшнего дня отпрашиваться у старшего офицера, которому я согласно Уставу, имею право передавать право отпусков, а потому Вы обязаны повиноваться ему. А неисполнением этого правила Вы совершили крупное нарушение Устава".
На это я ответил ему, что его право передавать право отпусков старшему офицеру может распространяться только на тех лиц, которые подчинены старшему офицеру во всех других отношениях; священник же, согласно тому же морскому Уставу (Сравн. ст. 967 и 374), не может быть в подчинении у старшего офицера, так как он и у командира находится только в ведении. А так как я обязан исполнять только законные требования начальства, а свое подчинение старшему офицеру считаю незаконным, то поэтому я исполнить данного мне приказания не могу, а еще раз прошу разрешать мне отпуски лично. (Более подробно я высказывал свой взгляд на степень подчиненности священников корабельному начальству в частном разговоре с командиром уже после моего списания с корабля). На просьбу мою отпускать меня лично командир сказал мне, что он не станет принимать меня, и что я не имею права обращаться к нему непосредственно, не спросив на то разрешения у старшего офицера (ст. 421).
- В таком случае, - ответил я, - я вынужден буду съезжать с корабля без разрешения, - тем более, что от этого дело ничуть не пострадает, так как я, для сведения, всегда заявляю о своем съезде на вахте; а о предстоящей мне службе меня должны уведомить заблаговременно.
На это командир ответил: "Если Вы съедете без разрешения, то я Вас арестую". А когда я выразил сомнение в таком его праве, то он сказал мне с угрозой: "Еще насидитесь с пикой". И далее начал распространяться о том, что ему, будто бы, такое право предоставлено дисциплинарным уставом. На это я заявил ему, что дисциплинарный
см со
О
устав такого права командиру не представляет и что это будет уже не право, а насилие. После моего списания, в частном разговоре, Командир читал мне правила из дисциплинарного устава, но они к священнику ни коим образом не приложимы.
В заключение я еще раз заявил Командиру, что из повиновения ему выходить не имел и не имею намерения; а так как он не желает принимать меня лично, а я в свою очередь не могу и не хочу подчиняться Старшему офицеру, так как я ему не подчинен. А так как я в то же время не желаю подавать примера антидисциплинированности, то прошу его разрешить мне окончательный съезд на берег, впредь до выяснения этого вопроса. На это он ответил мне, что отпустить меня совсем на берег не может, а разрешает мне съездить по этому поводу и объясниться с младшим флагманом.
При объяснении с контр-адмиралом Штакельбергом я окончательно убедился не только в солидарности его взглядов на положение священника с командиром, но что военно-морское начальство считает свое понимание Устава в приложении к священнику непогрешимым; между тем как все это понимание основано не столько на букве закона, сколько на несчастно-сложившихся для священников традициях.
В заключение я просил контр-адмирала Штакельберга освободить меня от незаконного подчинения старшему офицеру, на что получил полную свободу действий не только по отношению к старшему офицеру, но и к командиру. Из этого я заключил, что мне несдобровать. В частном разговоре, впоследствии, командир назвал это освобождение "поставлением меня вне законов".
Все это "противление власти", как называет вышеизложенный инцидент морское начальство, а по моему мнению только лишь законный протест (вследствие этого я не считаю его нарушением статьи 698, так как этим я не мог подавать соблазна и дурного примера команде) явился не только по причине личного недовольства бесправным и униженным моим положением как морского священника (вопреки даже смыслу 697 ст. Морского устава), но он явился и пробным протестом благочинного, до которого доходило много жалоб со стороны подведомственных ему священнослужителей на грубое и противозаконное обращение с ними старших офицеров.
По службе я всегда старался и был исправен. За весьма редкими исключениями я всегда говорил команде поучения - во время литургий и обедниц; когда только
предоставляло к тому возможность корабельное начальство, я вел внебогослужеб-ные собеседования; пытался, на сколько это было только возможно - при возмутительно-формальном только отношении к просвещению команды корабельного начальства - научить неграмотных грамоте; часто во время вечерних молитв объяснял команде молитвы и упражнял ее в общем стройном пении последней, исправляя погрешности в чтении их; во время частных требо-исправлений для команды, а особенно для возвращающихся на родину по окончании службы, никогда не пропускал случая сказать, насколько умею, назидательное слово и дать добрый совет и наставление; корабельный хор при моем поступлении знал, и то искажено, только один 4-й глас, на который распевались все церковные песнопения, в настоящее же время, благодаря моим личным с ним занятиям, знает весь круг церковного придворного песнопения и много партесных пьес. Не говорю уже о частых внушениях отдельным лицам отвыкать от употребительного во флоте матерного слова, а также о частных беседах, иногда кратких, а иногда продолжительных, по религиозным и другим вопросам, задаваемым отдельными лицами из команды.
Если и был я в чем неисправен, так это разве только в том, что не всегда присутствовал при повседневных молитвах команды, не считая этого нарушением 920 ст. Устава, а стараясь время от времени руководить команду в правильном произношении и пении молитв, исправляя, где замечал, искажения, в чем полагал исполнение своей обязанности в этом отношении. Такое отношение свое к посещению молитв я не считал нарушением Устава еще и потому, что знавшее об этом начальство никогда не ставило мне этого в вину.
Все сказанное мною говорится не в похвалу себе, а для того, чтобы показать, как мало ценится наша пастырская деятельность, если один только, хотя бы и крупный, факт может послужить причиной изгнания священника.
Факт моего списания является лучшей иллюстрацией бесцеремонного отношения военного начальства к священнику, так как смею думать, что корабельное начальство, а равно гг. офицеры и команда не имели причин быть мною недовольными, кроме разве каких-либо мелочей, которых и предусмотреть нельзя. Помню только два случая якобы нарушения мною Устава, да и то ненамеренного. Первый состоял в том, что я, воспользовавшись свободным временем между барабаном и началом богослу-
жения, не испрося разрешения у старшего офицера, отслужил молебен по просьбе матроса, а во второй раз также без спроса отслужил молебен непосредственно по окончании литургии, рассчитав, что задержки от этого никакой не произойдет. Но мне строго поставили на вид самый факт нарушения статьи Устава, не обращая внимания на то, что это было допущено в видах того, что я боялся лишить матросов духовного утешения, между тем, как по моим соображениям и расчетам никакой задержки и приостановки обычного хода корабельной жизни произойти не могло и действительно не произошло.
В заключение должен сказать, что вышеизложенным обстоятельством, произошедшим 8 ноября, вряд ли можно всецело объяснить мое списание. Быть может, были к тому какие-либо и побочные причины; так как, при введении мною, в качестве благочинного, новых для эскадры церковных порядков, мне приходилось встречать много противодействий, как со стороны морского начальства, так, к сожалению, даже и со стороны, хотя и немногих, священнослужителей, каковые противодействия я старался преодолевать законными мерами и средствами.
В письменных сношениях с морским начальством я, насколько умел, был вежлив и сдержан, хотя некоторые из командиров обижались на меня за мои некоторые
разъяснения по церковным делам, которые я делал им, считая это, как благочинный, своею обязанностью, в видах улучшения и упорядочения церковных дел, а как лицо в церковных и духовных делах компетентное, желал оказать морскому начальству только любезность разъяснением для них недоуменных случаев и в целях ознакомления с новой, для них неизвестной сферой, отнюдь не желая их обидеть этим и даже не подозревая подобной возможности"» [3, л. 119-122].
Кем же были участники конфликта? Алексей Алексеевич Дьяченко родился 14(26) октября 1866 года. С 1885 года псаломщик, в 1887 году рукоположен во диакона, служил в Херсонской епархии. В 1894 году окончил Одесскую духовную семинарию по I разряду и поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. В 1896 году перевёлся в Казанскую духовную академию, окончив её в 1898 году кандидатом богословия с правом преподавания в семинарии. 28-30 октября 1898 года определён преподавателем церковной истории в Черниговской духовной семинарии. Был рукоположен в сан священника. С 1901 года служил священником на крейсере «Дмитрий Донской», с 1902 года - штатным священником на крейсере «Громобой». С 1903 года -благочинный над духовенством судов Тихоокеанской эскадры [2, л. 71-72].
см со
О
Его «оппонент» гораздо более знаменит. Ипполит Иванович Гиляровский родился 6(18) августа 1865 года в семье священника в городе Ревель (ныне Таллин). Он приходился двоюродным братом известному писателю Владимиру Алексеевичу Гиляровскому. Службу на флоте начал в 1883 году. 29 сентября 1886 года произведен в мичманы, 5 апреля 1892 года - в лейтенанты. С 1899 года - артиллерийский офицер 1-го разряда. Флагманский артиллерийский офицер Штаба Командующего отдельным отрядом судов Балтийского моря, назначенных для испытаний 1 апреля 1900 года. С 4 апреля 1902 года - капитан-лейтенант. С 1 сентября 1903 по 1904 год исправлял должность старшего офицера крейсера «Громобой».
Продолжим цитирование протокола заседания Духовного Правления:
«б) Командир крейсера 1-го ранга "Гро-мобой", на поставленные ему протоиереем Романовским вопросные пункты, отвечал следующее.
"1. Священник Дьяченко совершил антидисциплинарный проступок на вверенном мне крейсере, что вызвало мое ходатайство о списании его с крейсера, но был ли он списан только в уважение моего ходатайства, или же подлежащее начальство списало его еще и за другие какие-нибудь проступки - мне неизвестно.
2. В общем священник Дьяченко не уклонялся от исполнения своих служебных обязанностей, хотя в частности по утрам не выходил на верх к утренней молитве команды, а также и вечером, вследствие очень частого съезда на берег, не всегда присутствовал при пении вечерних молитв, что составляет неисполнение 920 статьи Морского Устава.
3. Священник Дьяченко отказался мне повиноваться, что никак не может быть объяснено тем, что он неверно понимал статьи Морского Устава, так как при личном объяснении он мне сообщил, что знает о своей обязанности мне повиноваться, но тем не менее не только не исполнил моего приказания, основанного на требовании 1103 статьи Морского Устава, но мне прямо заявил, что он этого приказания не исполнит, и в самом деле его не исполнил.
4. При исполнении служебных обязанностей священник Дьяченко никогда не был в нетрезвом виде, по крайней мере за все время моего командования крейсером, и я о том ни от кого не слышал.
5. Священник Дьяченко отличается невыдержанным характером, вследствие чего он иногда позволял себе нарушать строй судовой службы, так он несколько раз позволял себе, окончив воскресную церковную службу, тотчас же без всякого разрешения судового начальства, требуемого 926 статьей Морского Устава, начинать частную церковную службу по просьбе отдельных нижних чинов, чем задерживалась вся обыденная служба корабля, и что заставляло меня несколько раз делать ему соответствующие внушения.
6,7. Об отношениях священника Дьяченко к старшим офицерам крейсера мне ровно ничего не было известно до инцидента 8-го ноября, так как ни от священника Дьяченко, ни от старших офицеров никаких заявлений не получал.
8. В день инцидента 8-го ноября священник Дьяченко, ссылаясь на свою неподчиненность старшему офицеру крейсера, просил меня разрешить ему не сноситься со старшим офицером, а в частности не испрашивать у него разрешения отпуска с крейсера, на что он не получил моего согласия, так как таковое мое согласие противоречило бы 1103 и 374 статьям Морского Устава.
9. Статья 374 Морского Устава совершенно ясно и определенно указывает взаимное отношение старшего офицера корабля ко всем служащим на корабле, а священнослужитель на корабле очевидно есть служащий на корабле.
10. Пункт для меня не понятный, так как ни о каком отпуске я никогда не слышал.
11. Когда 8-го ноября священник Дьяченко оказал мне открытое неповиновение, то я ознакомил его с содержанием 5 и 7 статей Военно-морского дисциплинарного Устава и 104 статьей военно-морского Устава о наказаниях, причем объяснил ему, что закон предписывает начальнику, в случае явного неповиновения подчиненного, принудить подчиненного силой (в данном случае арестом) к повиновению, что я бы и исполнил по отношению ко всякому служащему на кораблей, но по отношению к нему, как к священнослужителю, стесняюсь применить эту меру, а потому доложу адмиралу о преступлении священника Дьяченко, что я и исполнил. На возражение священника Дьяченко, что священнослужителя нельзя арестовать, я ему ответил, что на кораблях бывали случаи, когда не повинующихся священнослужителей арестовывали. Относительно выражения "ареста с пикой"1
1 На военно-морском жаргоне того времени так назывался домашний арест офицера, при котором у его каюты выставлялся часовой, вооруженный винтовкой с примкнутым штыком.
должен оговориться, что это выражение есть продукт мичманского остроумия, а потому в официальных разговорах и переписке не употребляется, и конечно оно не было и мною употреблено.
12. По делам церковным и хозяйственным священник Дьяченко обращался непосредственно ко мне, а по делам судового порядка должен был обращаться ко мне через старшего офицера.
13. Священник Дьяченко был мне подчинен как священнослужитель крейсера "Громобой", а в его обязанности как благочинного я не имел права входить, а потому и не касался их; в частных же разговорах от других командиров я неоднократно слышал, что священник Дьяченко позволяет себе, в нарушение существующего служебного порядка, вмешиваться в дела службы вверенных им кораблей и входить к ним с нетактичными бумагами.
14. Лично я считаю, что причина списания с крейсера священника Дьяченко совершенно ясна и заключается в том, что на военном корабле не может быть терпимо служащее лицо, каково бы ни было его служебное положение, неповинующееся командиру корабля; причины же удаления священника Дьяченко от обязанности благочинного мне неизвестны, и полагаю, что они могут быть выяснены в штабе начальника эскадры Тихого океана.
В заключение позволю себе выяснить мнение, основанное на долголетнем служебном опыте: присутствие священнослужителя на военном корабле является до крайности необходимым и желательным, так как никто более моряков не испытывает в своей службе столько тяжелых минут, когда молитва является единственным и наиболее надежным средством побороть невольный упадок духа, как у офицеров, так и в особенности у нижних чинов, но присутствие на корабле священнослужителя с невоздержанным характером, который, прикрываясь своим саном, вопреки 698 статьи Морского Устава, оказывает неповиновение лицам, которым он по закону должен повиноваться, и тем самым подает пагубный пример всему экипажу корабля, так как слухи об этих случаях неповиновения быстро разносятся среди нижних чинов, есть явление очень печальное, которое невольно заставляет думать, что лучше не иметь совсем такого священника".
Благочинный Протоиерей Романский в упомянутом рапорте за № 17, между прочим, донес следующее:
"Представление, сделанное командиром о списании священника, сделано
было, надо полагать, под влиянием старшего офицера, без приложения объяснений священника. Священнику даже не предложено было письменно заявить свое толкование и понимание статей морского Устава, чтобы можно было прямо обвинить его в неповиновении. Статьи эти хотя и не упоминают о священнике, но тем не менее они никогда и никем не оспаривались, а всецело относили их к священнику. Будучи совершенно ясными для морского начальства, они настолько окрепли в их понятии, что не допускают и мысли о неясности, или о ином понимании; а потому возбудившего в том вопрос священника прямо обвиняют в неповиновении, несмотря на то, что одна только 697 статья Морского Устава и говорит о священнике, да и та говорит, что он находится в ведении командира.
Если же к этому присоединить, что священник Дьяченко как благочинный должен был вести на судах правильное церковное хозяйство, подобно тому, как это ведется в полковых церквах, то понятно будет недовольство командиров и обвинение во вмешательстве в дела службы вверенных им кораблей; естественно и желание, чтобы благочинным был не священник, могущий рассуждать, а иеромонах Алексий, едва владеющий пером, но всегда послушный, кроткий, уступчивый.
Ввести церковное хозяйство на кораблях - дело совершенно новое, небывалое, как нова и мысль о статьях Морского Устава, сопоставляя ст. 697 со ст. 374.
Насколько ясны приводимые в настоящем дознании статьи, насколько касаются они священника, как служащего на корабле, насколько виновен потому священник и благочинный Алексей Дьяченко, ставший как бы жертвою за попытку к разъяснению правильного их понимания и лишенный возможности высказать это письменно, скажет результат произведенного дознания.
Ввиду того, что подобные попытки могут быть и у других священников и такие опять могут быть обвинены, как бунтовщики, в неповиновении, тогда как такого неповиновения они, как представители религии, учащей властям предержащим повиноваться, не только не имеют в себе, но будучи выше других священнослужителей по образованию, сильнее могут воздействовать и на непокорных, весьма желательно, чтобы статьи эти были пояснены в самом Морском Уставе, а священник Дьяченко не был за такую попытку обвинен в неповиновении и оставлен
см со
О
благочинным на той же эскадре, хотя бы с перемещением на крейсер "Россия"".
Справка 1. Священник Алексей Дьяченко резолюцией Его Высокопреподобия о. протопресвитера от 14 января 1904 года назначен на вакансию священника к церкви Казанского пехотного юнкерского училища, где состоит и в настоящее время.
Справка 2. В Духовном Правлении производится переписка о желательных изменениях в положении судовых священников, по содержанию каковой переписки поручено члену Духовного Правления, священнику Александру Преображенскому дать свой отзыв.
Закон: ст. 45,111,112, 114 и 115 Положения об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств; ст. 374, 697, 698, 920, 926 и 1103 Морского Устава, кн. Х Св. Морск. Пост. изд. 1901 г.
ПРИКАЗАЛИ:
Обсудив вышеизложенное, Духовное Правление полагает:
1, вопрос о служебных отношениях судового священника к командиру судна и старшему офицеру иметь в виду при рассмотрении общего вопроса о желательных изменениях в положении судовых священников;
2, отказ же священника Дьяченко исполнить распоряжение командира судна, относительно порядка отпуска о. Дьяченко с корабля признать лишенным законных оснований, тем более, что распоряжение это не касалось исполнения пастырских обязанностей, что о. Дьяченко и поставить на вид, обратив внимание на уклонение его от исполнения и других служебных обязанностей, как например, неаккуратное посещение утренних и вечерних молитв судовой команды, служение молебнов по частной просьбе матросов непосредственно перед литургией и после оной без испрошения разрешения судового начальства.
Подписали: Председатель Правления -протоиерей Иоанн Морев.
Члены: протоиерей Феодор Боголюбов, священник Федор Ласкеев, священник Александр Преображенский.
Делопроизводитель: Журавский.
Список литературы:
[1] Костромские епархиальные ведомости. - 1914, 1 сентября, № 17.
[2] РГИА. - Ф. 802. Оп. 16. Д. 503.
[3] РГИА. - Ф. 806. Оп. 19. Д. 108.
[4] РГИА. - Ф. 806. Оп. 5. Д. 9432. Ч. 1.
[5] РГИА. - Ф. 806. Оп. 5. Д. 9432. Ч. 7.
[6] Церковные ведомости. - 1914, 6 мая, № 18-19.
14 июля 1904 года.
Исполнено 17 августа 1904 года. № 11741.
Дело № 404/ 1903 г.» [3, л. 122-124 об.]
Как сложилась дальнейшая судьба героев этой истории? И.И. Гиляровский 28 марта 1904 года был произведен в капитаны 2-го ранга. 18 октября 1904 года он был назначен старшим офицером броненосца «Потёмкин», где вскоре вызвал к себе ненависть команды. Именно его действия спровоцировали знаменитое восстание 14(27) июня 1905 года, во время которого он был убит матросами.
Что касается Алексей Дьяченко, то 14 января 1904 года он был назначен законоучителем Казанского пехотного юнкерского училища. 22 декабря 1908 года переведен в Херсонское епархиальное ведомство. С 22 января 1909 года - помощник инспектора в Казанской духовной семинарии. С 1 июля 1909 года - законоучитель Костромской женской учительской семинарии [2, л. 71-72].
6 мая 1914 года, в очередной день рождения императора Николая II, законоучитель Костромской женской учительской семинарии Алексей Дьяченко был награжден орденом св. Анны 3-й степени [6, с. 168].
После начала Первой мировой войны 4(17) августа 1914 года он был избран председателем костромского отдела Комитета по оказанию помощи раненым воинам русским, черногорским и сербским и их семействам и семействам убитых воинов [1, с. 476].
Заключение
В данном конкретном случае ключевую роль сыграл «человеческий фактор»: конфликт между старшим офицером корабля, отличавшимся грубым и жестоким обращением с матросами, и «священником, могущим рассуждать», получившим высшее духовное образование, был вполне закономерен. Но главной причиной подобных «недоразумений», по нашему мнению, являлась недостаточная разработанность документов, регламентирующих права и обязанности военного духовенства.
