CC BY
37
ЭТНОЛИНГВИСТИКА И ОНОМАСТИКА
А. А. Плотникова (Москва)
«Водные хорваты» и специфика их традиции: обзор этнолингвистической экспедиции
Исследованные хорватские села самого юга административного деления Братиславы представляют собой одно целое в силу одинаковой исторической ситуации: эта небольшая территория на пересечении австрийской, венгерской и словацкой территорий была присоединена к Чехословакии лишь после Второй мировой войны, что в XX в. позволило хорошо сохранить хорватскую традицию в окружении неродственного венгерского языка. В статье показаны особенности народного календаря, семейной обрядности и народной мифологии, общие для всех градищан-ских хорватов (Австрии, Венгрии и Словакии), особенности, аналогичные тем, которые отмечаются в самой Хорватии, а также заимствования из соседствующих языков и традиций австро-венгерского пространства и из народной культуры собственно Словакии, внутри государственных границ которой находятся исследованные хорватские анклавы.
Ключевые слова: градищанские хорваты в Словакии, народный календарь, народная мифология, семейная обрядность, архаические ареалы, мультилингвизм.
DOI: 10.31168/2073-5731.2018.3-4.5.01
В мае 2018 г. было предпринято обследование трех поселений градищанских хорватов на территории Словакии: Яровцы (словац. Jarovce, хорв. Jandrof), Русовцы (словац. Rusovce)l и Чуново (словац. Сипоуо, хорв. Cunova). Выбор этих сел был обусловлен их близостью к селам градищанских хорватов северной части Австрии (где проводились полевые исследования автора 2007, 2013-2015 гг.) и западной части Венгрии (экспедиция 2017 г.)2. Особенность региона к югу от Братиславы, находящегося на перекрестке австрийской, венгерской и словацкой территорий, состоит в том, что эти земли были присоединены к Чехословакии лишь после Второй мировой войны (1947 г.), в отличие от поселений градищанских хорватов к северо-западу (Де-
Авторская работа выполнена при поддержке гранта РНФ № 17-18-01373 «Славянские архаические зоны в пространстве Европы: этнолингвистические исследования».
винска Нова Весь, Дубравка, Ламач)3 и востоку (Хорватский Гроб) от центра столицы, которые вошли в Словакию почти век назад, после Первой мировой войны (1921 г.). В результате достаточно позднего вхождения в состав Словакии территории, на которой расположены Яровцы, Чуново и Русовцы, в двух первых до сих пор сохраняется этнокультурная традиция градищанских хорватов, сопоставимая с той, которая была отмечена в других анклавах, а именно на территории Австрии и Венгрии.
Этнолингвистическая экспедиция 2018 г., участниками которой были А. А. Плотникова и Д. Ю. Ващенко, проходила в селах Яровцы и Чуново. Обнаружилось, что село Русовцы, где остановились исследователи, в настоящее время является словацким (градищанских хорватов здесь не было с XIX века), несмотря на то, что в сознании жителей Словакии оно до сих пор считается «хорватским»4. Среди жителей Ру-совцев обнаружилось достаточно много носителей хорватских фамилий, говорящих по-словацки и не ощущающих себя хорватами; при этом некоторые говорили о прабабушках и прадедушках, которые еще идентифицировали себя как хорватов. Местное кладбище изобилует надписями на памятниках с хорватскими, венгерскими, немецкими и словацкими фамилиями. Один день экспедиции был также полностью посвящен посещению и интервью в селе Хорватский Гроб, где было опрошено четыре информанта, как выяснилось, достаточно слабо владеющих градищанскохорватским5.
В селах Яровцы и Чуново были проведены интервью с 15 информантами, от которых были записаны сведения об исчезнувших и сохраняющихся обрядах, обычаях и обслуживающая их лексика традиционной духовной культуры из области народного календаря, сельскохозяйственной обрядности, семейных обычаев (рождение, свадьба, смерть) и народной мифологии. Были записаны и легенды о происхождении названий сел, рассказы о взаимных шутливых прозвищах соседей, что связано с тесными взаимоотношениями жителей обоих хорватских поселений, порой даже родственными. Примечательно, в частности, что «яровчане» и «чуновчане» ходили в одну и ту же, единственную в округе, школу, расположенную в Русовцах, т. е. в месте, находящемся между селами Яровцы (в трех километрах) и Чуново (в пяти километрах) на одной дороге. Необходимо также добавить, что оба градищанскохорватских села в настоящее время формально находятся в черте города Братислава, что существенно облегчает связи между всеми тремя селами: между ними обеспечено непрерывное транспортное сообщение, четко работает администрация (оЪеспу йrad
«местное правление»), развита сеть магазинов и туристического обслуживания в связи с непосредственной близостью Дуная и электростанцией в Габчиково, Чуновскими озерами, парком и замком в Русов-цах, расположенными в пойме Дуная на его многочисленных рукавах. Было тем более удивительно обнаружить, что, несмотря на наличие практически городской структуры, в Чунове и Яровцах сохраняется язык и традиция градищанских хорватов.
Впервые в этих селах (первый раз мы услышали об этом в Чу-нове) было зафиксировано необычное самоназвание градищанских хорватов Wasserkroaten «водные хорваты», объясняемое тем, что «все» градищанские хорваты переселялись ближе к Дунаю, поэтому по-немецки их так и называли. На самом деле в полном смысле слова такое самоназвание применимо лишь к «чуновчанам», поскольку именно Чуново расположено ближе всего к Дунаю, который дугой огибает его с северо-востока (ср. название села Dunavcun, отмеченное в адресе на одном из частных писем, показанных нам во время экспедиции). Хорватское название села Сипоуа самими жителями справедливо трактуется как производное от *сь1пъ 'челн, средство переправы через воду'6, поскольку во время многочисленных наводнений лодки были главным средством передвижения по затопляющему местность Дунаю. Географический ландшафт послужил источником шуток в адрес друг друга в соседствующих селах. Именно близостью к Дунаю обусловлено именование чуновчан со стороны яровчан «комарами», говорили также, что когда-то к куполу костела в Чунове «был привязан большой комар»7, что и послужило дополнительным поводом ироничного именования жителей села «чуновскими комарами». В свою очередь чуновчане жителям Яровцев адресовали прозвище «яровские гнилушки», поскольку в окрестностях села не было леса, а «только одни трухлявые деревья». На «мифологической карте» территории опасным местом считался остров между «Большим» и «Малым» Дунаем, куда ведьмы якобы переносили ночью человека из Чунова, вытащив ему одно ребро; бедняга вынужден был оставаться на острове, пока его утром не находили рыбаки. В Чунове при сильном урагане было принято говорить, что «в Яндрофе кто-то повесился». В самом же Яндрофе (Яровцах) считалось, что черные градоносные тучи идут «из Бабьего угла» (zis BaЪinog Ъла) — с северо-запада, где находятся уже градищанские села Австрии.
Отметим наиболее интересные факты собранного полевого материала: далее они представлены в соответствии с разделами этнолингвистического вопросника, при этом особое внимание уделено архаи-
ческим чертам народной духовной культуры, связывающим этот ареал с первичной территорией проживания населения — Хорватией — и хорватской традицией. Кроме того, отмечаются схождения записанных данных с особенностями народной культуры «австрийских» и «венгерских» хорватов, указываются заимствования из венгерского и немецкого языков. Следует отметить, что в настоящее время сами носители хорватской традиции — жители сел Яровцы и Чуново — при рассказе о сохранившихся обычаях сопровождают свои слова указанием на то, какие именно обычаи в их народном календаре являются словацкими заимствованиями (реже — венгерскими или немецкими). Иная ситуация в селе Хорватский Гроб, где почти все бытующие там обряды и обычаи считаются жителями градищанскохорватскими, свойственными именно этому селу, несмотря на очевидный местный словацкий субстрат — возможно, культурный диалект, бытовавший здесь до прихода хорватов и освоенный ими в полной мере (например, комические похороны контрабаса на Масленицу, выпекание «оплатою» на Рождество и др.8).
Народный календарь. В обоих хорватских селах народный календарь и связанные с ним ритуалы сохраняют важные архаические черты прошлого, несмотря на влияние родственной славянской католической традиции Словакии. Как и в других хорватских селах бывшей Австро-Венгрии, предрождественские и предновогодние праздники включают обряды, связанные со стремлением способствовать благополучию следующего года. На праздник св. Варвары (4.Х11) ставятся черешневые и яблоневые ветки в воду, при этом расцветшие на Рождество ветки означают успех домочадцев и их хозяйства в будущем году. На св. Люцию (13.Х11) сеют в тарелку пшеницу, чтобы зеленые ростки поднялись на несколько сантиметров на Рождество — это должно обеспечить плодородие будущего года, в середину ставят свечу, которая горит все праздничные дни (ср. аналогичный обычай в Хорватии, картографируемый в «Этнологическом атласе Югославии» как «сады Адониса»9). В этот же день в Чунове молодежью совершаются обходы «с крылом» — с метлой или гусиным крылом, которой, по поверьям, Люция подметает оставшуюся пыль по углам10, а также устраивает еще больший беспорядок в доме, если дом представляется ей плохо прибранным. В обоих селах известно поверье об изготовлении «люцииного стульчика», который следует делать начиная с этого дня в течение всего периода до Рождества (иногда говорят, что он должен быть без единого гвоздя; Яровцы). Во время мессы на Рождество следует встать на этот стульчик, и тогда увидишь будущее (Яровцы)
или же распознаешь местную ведьму, которая сразу выбежит из церкви (Чуново), либо требуется поднять стульчик вверх и посмотреть через него, чтобы увидеть, как «танцуют ведьмы», а заодно узнать своего будущего жениха, если это делает девушка (Чуново).
На Рождество совершали обходы «пастухи» (pastiri) — музыканты со звездой (Яровцы) или реальные пастухи, щелкающие бичами и произносящие благопожелания, собирая деньги, подарки в качестве платы за сезонный выпас скота (Чуново), на Трех королей (6.I) до сих пор обходят дворы подростки, наряженные в белые одежды и с высокими колпаками на головах (Яровцы). В обоих селах сохраняется обход юношей с кнутами, сплетенными из вербовых веток, в день Невинных Младенцев (Mladenci, 28.XII). Парни, стегая девушек кнутами (korbaci), произносят, обыгрывая градищанскохорватское прилагательное frizak 'быстрый, подвижный, свежий': «Frizuncun, frizuncun, friska budi kot ribica u vodi, rano se staj, jabuku daj»11 [Фрижунцун, фрижунцун12, будь подвижной, как рыбка в воде, рано вставай, яблоко давай]. В Чунове этот обычай сохраняется и сегодня13. Жители Яровцев, четко различая «свои» и «чужие» обычаи, говорят, что у словаков ритуальное битье с пожеланиями здоровья проходит на второй день Пасхи (как и взаимное поливание водой), что, впрочем, уже постепенно внедряется и в традиции рассматриваемых сел14.
Известны и многочисленные обходы на св. Николая с положительными и отрицательными персонажами, о чем жители Яровцев говорят, что раньше в селе таких обходов не было. К устрашающим процессиям относятся также известные в обоих селах масленичные процессии norci (nuorci) (букв. 'безумные') в страшных масках из коровьей кожи, вывернутых шерстью наружу тулупах, с палками и скотьими колокольчиками в руках. Помимо устрашающей функции их цель — собрать от жителей села продукты для своего праздника, с этой целью часть группы веселит окружающих, пока другие ловят кур у невнимательных соседей, собирают другое съестное. Если о зимних процессиях пастухов (pastiri) на Рождество (Чуново) или на Трех королей (Яровцы) говорят: pastiri gredu («пастухи идут»), — то при виде бесчинствующих участников обходов принято говорить: Mikule (или norci) bizu («"Микулы" (или "безумные") бегут»), что побуждает к ответным действиям окружающих: в первом случае следовало подготовиться к встрече высказывающих благопожелания и собирающих дары подростков, во втором — прятаться, закрывать на замок сарай с домашней птицей и т. п., чтобы «безумные» не нанесли вред здоровью или хозяйству. На Масленицу известны и ритуальные бесчинства: за-
таскивание телеги на крышу, рассыпание соломы во дворе и под. Среди ритуальных бесчинств обращает на себя внимание и «наказание» девушки, отвергшей жениха, который поставил ей 1 мая дерево в знак любви (maja, majusko drivo 'майское дерево')15: в этом случае высокий ствол срубают так, чтобы было видно, что «май» все-таки стоял здесь раньше, а к воротам двора прикрепляют соломенное чучело мужчины с перекошенным уродливым лицом (Чуново).
Для весенней обрядности ранее были характерны обходы и освящение полей на праздник св. Марка (25.IV), возвращаясь, участники плели веночек из освященных в этот день колосьев, который вешали на ручку окна, чтобы защитить дом от несчастья и грома во время непогоды (Чуново)16. Также в обоих селах сохраняется вера в защитную силу свечи, возжигаемой на Сретение, 2.II (словац. Hromnice)17, с целью обезопасить дом от бури и грома.
Важно отметить, что раньше в Чунове перед всеми четырьмя алтарями, устраиваемыми семьями из зеленых веток под открытым небом перед воротами дома на католический праздник Tijelova (праздник Божьего Тела, четверг после Троицы), служба велась по-хорватски18, в последние же годы с учетом специфики региона перед каждым из зеленых алтарей молитвы произносятся на одном из четырех языков: перед первым — по-словацки, перед вторым — по-хорватски, перед третьим — по-венгерски, перед четвертым — по-немецки.
В Чунове были также записаны многочисленные предписания и запреты, выполнявшиеся с целью благотворно повлиять на плодородие полей, приплод домашней птицы, здоровье человека: в последнюю ночь перед Великим постом следовало как можно дольше танцевать под громкую музыку в корчме, чтобы велись гуси19, macice (повсеместное для Бургенланда название освященных вербовых веток на Вербное воскресенье)20 относили курам, чтобы они хорошо неслись; их также сжигали при приближении грома, градоносного облака; на Масленицу нельзя было шить, чтобы не зашить курам «зад»; если же будешь шить на Пасху, то «зашьешь себе разум». Жители Чунова помнят и запрет убивать лягушку, иначе пойдет сильный дождь, ср. также поверье о том, что «в радуге скачут лягушки»21. В обоих селах сохраняется запрет приходить в дом на Новый год женщине (а не мужчине) первой — это ведет к несчастью в будущем году.
Семейная обрядность. Для семейной обрядности характерна терминологическая лексика и народные поверья, сходные как с южнославянскими и западнославянскими (например, druzba 'свидетель мужского пола'; druzica 'свидетель женского пола'; в обоих селах)22, так и гра-
дищанскохорватскими из Австрии и Венгрии. Так, например, известны: pir 'свадьба' (то же у градищанских хорватов на севере Австрии) в селе Чуново, но veselje в Яровцах (ср. то же наименование свадьбы у хорватов-«долинцев» в Австрии). Сами жители часто сопоставляют название, принятое в своем селе, с соседним («Мы говорим veselje, а в Чунове свадьбу называют pir»)23, а также и с повсеместным словацким (svadba). Соответственно, в Чунове всех участников свадьбы называли pirovnjaki, среди которых выделялись piruovni otac 'отец жениха' и pi-ruovna mati (majka) 'мать жениха'. В Чунове для обозначения главного обрядового лица на свадьбе (созывающего на свадьбу, собирающего подарки, ведущего свадьбу) известно редкое сегодня и до сих пор ни разу нами не встреченное у градищанских хорватов наименование stol-nik (stounik) наряду с stat'ilo, тогда как в Яровцах используется лишь лексема stat'ilo 'главное обрядовое лицо на свадьбе', известная как обозначение дружки-парня у «полянцев» — градищанских хорватов на севере Австрии. Отметим, однако, что функции предводителя свадьбы переходят к дружке и у градищанцев Венгрии: там функции главного обрядового лица выполняет также stat'ilo24. В Чунове до сих пор используются названия дружек puotprnja (potpornja) 'дружка-девушка' и puotpornjak (potprdac) 'дружка-парень', трактуемые самими информантами как обозначения «поддерживающих, подпирающих» невесту и жениха на свадьбе и имеющие параллели у градищанцев-«полянцев» Австрии25. Для наименования невесты и жениха в обоих селах используются традиционные для градищанских хорватов zarucnja и zarucnjak. Воспоминания о свадебном обрядовом хлебе vrtanj встретились в селе Яровцы, более близком к хорватам на севере Австрии, где эта обрядовая реалия — типичный атрибут градищанской свадьбы, тогда как в Чунове vrtanj — это плетеный хлеб, который раньше пекли на Рождество (о нем помнят лишь старожилы села).
Для описания похоронной обрядности используется традиционная градищанскохорватская лексика (аналогичная употребляемой до сих пор в ряде регионов Хорватии)26: cimiter/cimitor 'кладбище', puogreb 'похороны', karminja 'поминки после похорон', dvoriti 'молиться при покойном, пока он оставался первые две ночи в доме', Se svete 'Задушки, день Всех Святых, 1.XI', Mrtvi god 'ежегодное поминовение усопших, 2.XI' и т. д. На поминках после похорон до сих пор сохраняется обычай оставлять лишнюю тарелку для умершего (Чуново). Добавим также, что в Чунове еще в конце XX в. умерших хоронили в традиционной народной одежде, в частности мужчин — в черном плотном кафтане27.
Народная мифология представлена в исследуемых селах не только традиционной для южных славян верой в сглаз, в существование местных ведьм и их силу обращаться в разных животных (прежде всего — в кошку), но и такими архаическими сюжетами, как обитание в Дунае «зеленого» водяного (называемого vasercan (vosercank), т. е. немецким заимствованием, производным от Wasser 'вода'; Чуново), стремящегося утопить детей в Дунае; появление «огненных людей» (ognjeni cloviki, ognjivi muzi), способных остановить телегу или танцующих с огнем на сапогах на месте бывшей старой корчмы (Яровцы, Чуново). Следует особо отметить, что мифологические рассказы сохраняются здесь до сих пор (несмотря на то что в настоящее время хорватские анклавы этого региона входят в черту города Братиславы). Неудивительно, что еще в 1966 г. ученые-фольклористы из Загреба фиксировали достаточно полные тексты о летающем змее, белых вилах, ведьме (и тогда, и сегодня называемой венгерским заимствованием bosorka, которое используется наряду с южнославянской лексемой viska, отмеченной уже в ходе нынешней экспедиции)28, «огненных людях» и т. д.
Так, в распоряжение автора данной статьи поступили копии текстов от И. Мааса о виле (так говорили красивым девушкам), 1074/7429; о «босорке», седлавшей по ночам метлу и оборачивающейся кошкой, чтобы пугать людей (1074/75); о «босорках», собирающихся вместе ночью с метлами при зарождении молодого месяца (1074/89), о «босорках», которые, собравшись вместе, заменили одной из них ребро на деревянное, и о распознавании их влюбленным юношей, намазавшимся волшебной мазью, но исказившим слова заклинания, в результате чего он оказался на верхушке дерева, откуда наблюдал этот шабаш ведьм (1074/93); о ведьмах, переносящих человека ночью через Дунай, после чего тот обнаружил, что держит в руках одно свое ребро (1074/91); о крылатом змее, называемом также и венгерским заимствованием sarkanj, прилетающем в дом через печную трубу и приносящем деньги (1074/76, 1074/88, 1074/94); о татарах, после боя с которыми люди якобы распространились по всему свету (1074/77); о турках, уничтоживших население мест, куда затем переселились хорваты (1074/78); о персонаже «мора» (называемом также и bosorka), которая постоянно давит (gnjavi) деда по ночам, и о распознавании этой ведьмы-моры (1074/82); об «огненных людях» (ognjeni cloviki), светящихся в ночи (1074/86); о водяном человеке, называемом wosacantil (vosacantil) (тоже германизм, от Wasser 'вода', см. выше), будоражащем воду и утаскивающем детей
на дно (1074/87). Все эти материалы записаны в Чунове. Материал из Яровцев несколько дополняет чуновский, при этом опять-таки ощущается близость к селу австрийских хорватов-градищанцев — «хатов», у которых, например, до недавнего времени сохранялись четкие представления о «белых вилах» (соб. зап. от жителя Нового Села в Австрии, 2013 г.).
Копии текстов из Яровцев включают: легенду о «белой виле», помогающей королевичу Марко (1074/107); былички о «белой виле» (Ъ]е1а vila), которая своей красотой манит ночью человека вне дома, и тот теряет дорогу (1074/132), летающем огненном змее, приносящем через трубу хозяевам деньги (1074/109; 1074/121), «босорке», перенесшей человека ночью в Будапешт и оставившей его на «Ланченом мосту»30 (1074/110), о ведьмах, называемых и Ъosorke, и у^е, останавливавших телеги жителей, даже если они только лишь проезжали мимо (1074/118), о ведьмах, вредивших в новолуние, на «молодой месяц» (1074/128), о душащей людей «море» (1074/130), об «огненных людях», скачущих верхом на лошадях (1074/116) или «висящих» на телеге и утяжеляющих ее (1074/126), об их происхождении от умерших неправедной смертью, повесившихся (1074/119), местное объяснение, почему женщины не имеют права идти в процессии утром на Пасху (1074/115), а также исторические легенды и рассказы, например текст, повествующий о причине прихода хорватов на эти земли, стремившихся уберечь своих детей от служения в турецких войсках (1074/100). Выделяется рассказ, объясняющий наличие по утрам спутанной гривы и заплетенных косичек у лошадей: по ночам, запутывая гриву и заплетая на ней косички, скакали на конях «босорки», «те самые моры», для защиты от которых следовало повесить в конюшне при входе подкову или образок (1074/131). По поверьям из западной части Южной Славии, косички коням заплетают скачущие на них по ночам вилы (соб. зап., Босния, 2011 г., записано по воспоминаниям детства проф. Сенахида Халиловича).
Материал, собранный в экспедиции 2018 г., в целом отражает ту же мифологическую картину, причем ряд мотивов (о водяном, огненных людях, ведьмах) также представлен быличками и мифологическими рассказами, до сих пор не фиксировавшимися. Вместе с тем невозможно не заметить процесс угасания мифологической традиции в настоящее время: так, нередко информанты смешивают термины viska 'ведьма' и уНа 'сверхъестественное существо женского пола, помогающее или вредящее людям', имея в виду один персонаж — ведьму; отсутствует представление о «море», давящей по ночам людей,
жители практически не помнят быличек о летающем змее, хотя понимают значение лексемы zmaj 'змей летающий'.
Тем не менее жители преимущественно села Чуново до сих пор помнят рассказы старших о том, как «вила» летает в лесу по воздуху или как «ночные вилы» танцуют на теплом мелководье Дуная рядом с лесом; как мужчина в облике огня (ognjeni с1оу1к) садится на телегу и не дает ей тронуться с места. В Яровцах был записан рассказ о том, как отец мальчика объяснял наличие на своей спине сильных ожогов и волдырей: «Меня обнял огненный человек». Сильный ветер у хорватов Чунова ассоциируется с танцем или полетом ведьм (реже — «вил»): viske (bosorke) tancaju (Ши) 'ведьмы танцуют (летят)'. Иногда о прошедшей грозе с громом можно услышать выражение vrazi гепШ 'черти женились' (ср. общеславянские архаические представления о непогоде, представляемой как свадьба чертей31).
Таким образом, отмечаются архаические черты народной культуры, общие для всего хорватского Бургенланда (например, из сферы народной мифологии — представление вихря или сильного ветра как полет ведьм, танец ведьм; былички об «огненных» демонах, останавливающих повозки; о вредоносных или миролюбивых существах — вилах), устанавливаются параллели с терминологической лексикой непосредственно придалматинского региона Йосипдола и Огулина (свадебная и похоронно-поминальная лексика)32 как возможного основного центра исхода градищанских хорватов с первичной территории проживания. Многочисленны и общие для южных славян особенности народной культуры, в настоящее время находящиеся под сильным влиянием словацкой традиции (например, на вопрос, кто такая vila, можно услышать ответ, что так словаки говорили о красивой девушке, — вторичное свидетельство о наличии персонажа «вила» у самих словаков, а также о словацко-южнославянских фольклорных и лингвистических связях) и постепенно исчезающие (представления о летающем к людям змее, о давящей по ночам «море» и др.).
Особо подчеркнем, что исследованные хорватские села юга Братиславы представляют собой одно целое в силу одинаковой исторической ситуации — времени вхождения в границы нового государства. Их традиция не претерпела ожидаемых сильных изменений, как можно было предполагать изначально (вследствие возможного контакта родственных славянских языков и народных традиций), из-за позднего присоединения к территории Словакии. Определенным барьером для такого контакта служит венгерский язык, которым время от времени пользуются жители территории и который позволяет им
формировать мироощущение «другого», особого, славянского народа, владеющего многими европейскими языками. При этом Чуново, как более удаленное от центра и расположенное уже на самой границе с Венгрией, отличается большей сохранностью традиции.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 От хорватов также можно слышать венгерское название этого поселения Orosvar (Rosvar), реже — немецкое Kar^urg.
2 См.: Плотникова А. А. Славянские островные ареалы: архаика и инновации. М., 2016. С. 114-168; Плотникова А. А. Этнолингвистическое обследование градищанских хорватов Венгрии // Славянский альманах. 2017. Вып. 3-4. С. 408-421.
3 Эти три поселения были обследованы В. Важным после Первой мировой войны и описаны в обширной монографии, включающей описание особенностей диалекта, а также словарик диалектных слов, см.: Vázny V. Cakavské nárécí v slovenském Podunají. Bratislava, 1923. В монографии отмечаются и отдельные схождения языка этих сел с говором села Хорватский Гроб.
4 В этом участники экспедиции смогли убедиться лично, когда услышали из уст пожилой венгерки, вышедшей замуж в Хорватский Гроб из местечка Подунайске Бискупице (с другой стороны Дуная от территории Русовцев, Чунова и Яровцев), уверенное утверждение о том, что в Ру-совцах проживают хорваты и что именно там с ними можно поговорить по-хорватски. Ср. также карту хорватских сел Г. Невекловского (Newek-lowsky G. Die Kroatischen Dialekte des Burgenlandes und der angrenzanden Gebiete. Wien, 1978. S. 347), включающую Русовцы. На карте можно видеть и соседние села Kitsee и Pama на территории Австрии, которые часто упоминают в своих рассказах жители Яровцев.
5 Примечательно, что язык, на котором говорили информанты, ими самими характеризовался как «хорватанка», т. е. смесь градищанско-хорватского (кайкавского, по мнению самих жителей) и словацкого. Одна из собеседниц — Анна Галович (1964 г. р.) — сразу призналась, что выучила литературный хорватский язык, чтобы чувствовать себя уверенно в общении с носителями хорватского языка на любой территории.
6 Ср., например, в: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1973. Т. 4. С. 327.
7 Подробности о привязанном комаре или о том, что его напоминало окружающим, отсутствуют. Возможно, такое «воспоминание» — лишь вымысел, хотя подобную фразу о привязанном когда-то
к костелу комаре можно сегодня услышать и в Чунове, и в Яровцах. То же фиксировали и ученые из Загреба (Институт народного искусства, собиратель — М. Бошкович-Стулли), проводившие экспедицию в 1966 г. и передавшие копии своих записей местным жителям: «Про чуновцев говорят, что у них комар к куполу привязан. Но его никто никогда не видел». И. Маас, один из авторов двух томов краеведческой книги о селе Чуново (Maász J., Mallinerits J. Cunovo. Nase selo i nasa obec. Bratislava, 2012. T. 1; Maász J., Miletic S. Cunovo. Bratislava, 2017. T. 2), любезно предоставил нам часть копий из этого «Архива народных рассказов», хранящихся в Чунове и касающихся некоторых интересующих нас подробностей, в частности из народной демонологии («Вила», «Босорка» и др.). Речь идет о листках с текстами, которые транскрибированы собирателями и затем напечатаны на машинке. К сожалению, эти тексты не совсем точно передают особенности местного диалекта (о чем прежде всего сожалеет сам И. Маас), поскольку целью фольклористов было собрать сами былички, легенды и другие типы народной прозы хорватов в словацком анклаве. Примечательно, что материал, собиравшийся загреб-скими учеными более 50 лет назад, записан в тех же двух селах данного региона — Яровцах и Чунове.
8 Ср. описание словацких обрядовых действий и обрядовых реалий в книге: Валенцова М. М. Народный календарь чехов и словаков. Этнолингвистический аспект. М., 2016.
9 Etnoloski atlas Jugoslavije. Karte s mapama. Zagreb, 1989. Sv. 1.
10 Именно этот обход имеет прямые соответствия у словаков, см.: ВаленцоваМ.М. Народный календарь... С. 131.
11 Ср. также вариации благопожелания в: Maász J. , Mallinerits J. Cunovo. T. 1. S. 47; JankovicR. Ljeto... S. 251.
12 Германизм, производный от нем. frisch und gesund «свежий и здоровый», ср. JankovicR. Ljeto. S. 251.
13 По словам молодых матерей из Чунова, в настоящее время мальчики 12-14 лет, совершая этот ритуальный обход, зарабатывают до 70 евро каждый, поэтому ждут этого дня каждый год с нетерпением: запасаются вербовыми ветками, плетут кнуты.
14 В Яровцах с целью сохранения хорватской традиции выпущены книга Р. Янковича на хорватском языке с выборочным переводом текста на словацкий (Jankovic R. Ljeto va jacka Hrvatskoga Jandrofa = Rok v piesnach Jaroviec. [Bratislava], 2017) и CD-диск с часовым фильмом (Ne-meth D. Nase selo. 2014) о хорватском календарном годе в селе.
15 В Яровцах для его именования используют германизм — Majpem.
16 Maász J., Mallinerits J. Cunovo. T. 1. S. 69.
17 Ср. также сведения из небольшого раздела об обычаях хорватов в Яровцах в источнике на словацком языке: Hradsky J., Mallinerits J. Ja-rovce. Villa Ban. Bratislava, 2008. S. 203.
18 См.: Maasz J., Mallinerits J. Cunovo... T. 1. S. 70.
19 Ср. то же предписание «громко топать» во время масленичных танцев в Хорватском Жидане (Венгрия) с мотивировкой: «чтобы вытоптать сорняки в поле».
20 Любопытно, что в селе Хорватский Гроб вербовые ветки на Вербное воскресенье имеют наименование cicke, в Бургенланде нами не встреченное.
21 Нельзя не упомянуть и архаический запрет улыбаться при виде лягушки, иначе она «пересчитает тебе зубы», что приведет к их выпадению (Яровцы, Чуново), ср. аналогичное боснийское поверье, подробнее об опасном действии счета и измерения см. в: Толстая С. М. Счет // Славянские древности: этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н. И. Толстого. М., 2012. Т. 5. С. 218.
22 ГураА. В. Брак и свадьба в славянской народной культуре: семантика и символика. М., 2012. С. 786.
23 Ср. подобные лингвистические высказывания градищанских хорватов о своей лексике свадьбы в книге: Плотникова А. А. Славянские островные ареалы... С. 133.
24 Села Хорватский Жидан, Присика, подробнее см.: Плотникова А. А. Этнолингвистическое обследование. С. 410.
25 См.: Плотникова А. А. Славянские островные ареалы... С. 132.
26 Там же. С. 155-156.
27 Эти и другие этнографические предметы выставлены в краеведческом музее — старом доме И. Мааса, по которому он сам с большим удовольствием проводит экскурсии. Ср. подобную ситуацию в с. Присика (Венгрия), где из своего старого дома И. Думович сделал местный музей и библиотеку (подробнее в: Плотникова А. А. Этнолингвистическое обследование. С. 419).
28 Можно услышать мнение о том, что viska — это старое название ведьмы, тогда как bosorka — новое (Чуново). Вместе с тем отметим, что заимствование глубоко укоренилось у «водных хорватов», поскольку здесь многочисленны дериваты: bosorkovati 'колдовать', zabosorkariti 'заколдовать; нанести порчу' и под. Наряду с: viskariti 'колдовать' (ona zna viskarit — «она умеет наводить и снимать порчу») (Чуново). В Яровцах же термин stara viska уже часто используется только как ругательство.
29 Здесь и далее даются номера учетной карточки текста из «Архива народных рассказов», см. примечание 7.
30 Lanceni most букв. 'Цепной мост'; речь идет о Цепном мосте Се-ченьи в Будапеште (венг. Szechenyi lanchid), построенном в 1849 г.
31 Ср., например: Левкиевская Е. Е. Вихрь // Славянские древности: этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н. И. Толстого. М., 1995. Т. 1. С. 379-380.
32 Отметим также, что многие термины из сферы похоронной обрядности отмечаются также у словенцев Прекмурья и Порабья, как показали полевые исследования Г. П. Пилипенко, М. В. Ясинской, А. В. Гуры, проведенные в 2018 г., см.: Пилипенко Г. П., Ясинская М. В. Язык и культура словенцев в Прекмурье и Порабье // Славяноведение. 2018. № 6 (в печати).
A. A. Plotnikova "Water Croats" and the specifics of their tradition: A review of an ethnolinguistic expedition
Croatian villages of the southmost district of Bratislava are studied. Due to similar historical circumstances, these villages shape a single unit. This small territory on the cross-border of Austria, Hungary, and Slovakia was accessed to Czechoslovakia only after WWII, that preserved in good state the Croatian tradition in the 20th century in the genetically non-related Hungarian milieu. The article covers features of their folk calender, family rites, and folk mythology, common for all Burgenland's Croats (in Austria, Hungary, and Slovakia), parallel to those that can be found in Croatia proper. It also covers borrowings from neighboring languages and traditions of Austrian-Hungarian space and from Slovakia, within the borders of which the Croatian enclaves under scrutiny are located. Keywords: Burgenland's Croats in Slovakia, folk calendar, folk mythology, archaic areas, multilingualism.
