CC BY-NC-ND
35
УДК 94(470)
DOI: 10.28995/2073-6355-2018-6-235-251
«Во глубине сибирских руд...»:
к вопросу о характере повседневных каторжных работ политических ссыльно-каторжных на Нерчинских рудниках в 60-70-е годы XIX в.
Алексей С. Гулин Российский государственный гуманитарный университет, Москва, Россия, asgulin@mail.ru
Аннотация. В статье рассматривается практически неисследованный вопрос о характере, широте использования и тяжести каторжного труда политических ссыльно-каторжных на Нерчинских рудниках в 60-70-е годы XIX в.
Ключевые слова: каторжный труд, политические ссыльно-каторжные, политические преступники, государственные преступники, участники польского восстания 1863-1864 гг., Нерчинская каторга, Восточная Сибирь, Забайкалье
Для цитирования: Гулин А.С. «Во глубине сибирских руд.»: к вопросу о характере повседневных каторжных работ политических ссыльнокаторжных на Нерчинских рудниках в 60-70-е годы XIX в. // Вестник РГГУ. Серия «История. Филология. Культурология. Востоковедение». 2018. № 6 (39). С. 235-251. DOI: 10.28995/2073-6355-2018-6-235-251
«In the depth of the Siberian mines...»: To the question of the nature of the daily hard labor of political exiled convicts at the mines of Nerchinsk in the 60-70s of the 19th century
Aleksey S. Gulin
Russian State University for the Humanities, Moscow, Russia asguiln@mail.ru
Abstract. The article deals with the almost unexplored issue of the nature, breadth of use and severity of the hard labor of political exiled convicts at the mines of Nerchinsk in the 60s and 70s 19th century.
© Гулин А.С., 2018
Keywords: hard labor, political exiled convicts, political criminals, state criminals, participants of the Polish uprising of 1863-1864, the Nerchinsk penal servitude, Eastern Siberia, Transbaikalia
For citation: Gulin AS. «In the depth of the Siberian mines...»: To the question of the nature of the daily labor of political exiled convicts at the mines of Nerchinsk in the 60-70s of the 19th century. RSUH/RGGU Bulletin. Series "History. Philology. Cultural Studies. Oriental Studies". 2018;6:235-51. DOI: 10.28995/2073-6355-2018-6-235-251
Введение
Никакого особого диспута по этой проблематике в исследованиях, посвященных политической ссылке, не наблюдается. Молчаливо предполагается, что «во глубине сибирских руд», храня «гордое терпение», они сносили все ужасы сибирской каторги, и, видимо, как и все каторжники, испытывали жуткие мучения разного рода. Собиранием всех этих ужасов и ткалось историческое полотно. Воспевание революционно-христианского стоицизма в целом заполняет нарратив революционно-романтических исследований советского периода, ему рефлексивно следуют последующие работы по известной фабуле, лишь вторя сюжету «Мертвого дома» Ф.М. Достоевского, бесспорно талантливо созданному эталонному образу каторги. Господство этого образа в воображении как обывателей, так и исследователей породило и порождает повторяемый как мантра особый стиль, особый жанр исследования: а-ля Достоевский или, по-русски говоря, «достоевщину», некую «политическую агиографию», где романтический образ каторжника вплетается в повествование в стиле «жития святых» о мучениках за веру и свободу. Однако нужно заметить, что в советский период, в марксистском видении политической истории, иной взгляд был бы просто невозможен, таков был политический заказ, и исследования были лишены научного подхода к данной проблеме.
Пальму первенства в преодолении этой мифологемы следует вручить польскому историку Эльжбете Качинской, которая в своей монографии «Сибирь - самая большая тюрьма мира» [1] и в последующих работах, основанных на подробном изучении мемуаристики польских ссыльных, приходит к выводу, что сибирская политическая каторга не носила истребительного характера и не была столь тяжкой, и даже труд уголовного каторжника середины XIX в. мало чем отличался от работы польского шахтера. Более того, разделяя точку зрения Э. Качинской, польский профессор Анна Брус
в одной из своих статей [2], также на основе мемуарных источников, описывает некую «каторжную Аркадию», особую атмосферу, созданную польскими политическими в Усолье в 60-х годах XIX в. при покровительстве местной администрации, где дворянская интеллигенция занята была интеллектуальным трудом, разбивала сады и даже устроила минеральные ванны для жителей Иркутска. Американский историк Эндрю Гентес, хорошо владеющий русским, но не знающий польского, а соответственно не знакомый с обширным мемуарным наследием польских каторжников и ссыльных, в своей монографии «Массовая депортация поляков», пытаясь доказать геноцид польского народа со стороны русского правительства, вынужден был капитулировать перед А. Брус. Не найдя никаких контраргументов, в качестве доказательства, что политические, и в том числе поляки, все-таки работали в Нерчинских рудниках, приводит строки из мемуаров Якубовича, где тот, якобы, в шахте, взирая на свет божий сквозь узкий просвет в штольне, орудует киркой, добывая руду. «Несмотря на то, - резюмирует Э. Гентес, - что он писал через несколько десятилетий после Январского восстания, его квазивымышленные мемуары описывают трудовой режим, подобный тому, который поляки испытали бы в 1860-х и 1870-х годах» [3 с. 161-162].
Не так давно в сборнике «Сибирская ссылка» были опубликованы статьи российских историков Е.В. Семенова [4] и А.В. Воло-чаевой [5], касающиеся каторжного труда, первая - политических, а вторая - уголовных преступников. Интересующая нас статья Е.В. Семенова посвящена каторжному труду на заводе, организованном в 1865 г. при сплаве на берегу р. Ингоды в д. Сивяково, близ г. Чита. Статья основана в большей степени на мемуарах Бенедикта Дыбовского [6], отбывавшего там каторгу. Несмотря на то что в данной работе автор не использует воспоминания П.Д. Баллода [7], который, будучи старостой политических каторжников, непосредственно занимался распределением на работы и подробнее знал саму организацию работ, а также упускает важное замечание графа Э. Чапского, еще одного из каторжников-мемуаристов, что до визита в Сивяково генерала-губернатора Восточной Сибири (ВС) М.С. Корсакова, т. е. весной 1866 г., каторжного, бесплатного труда как такового там не было, а работы были оплачиваемыми по найму [8 с. 282]; тем не менее автор справедливо замечает, что каторжные разряды: в рудники, крепости и заводы, для задолжа-ния в работы, практически особой роли не играли [4 с. 341]. Сама статья замечательна тем, что концентрирует внимание на характере каторжного труда и создает задел на будущее тщательное изучение этой проблематики.
Так каков был каторжный труд? Был или не был? А если был, то носил ли он изнурительный, истребительный характер? В чем, собственно, он заключался?
Еще в 50-е годы XIX в. до начала ссылки 60-х годов нерчин-ская горная промышленность, находившаяся в руках Кабинета Его Императорского Величества (К.Е.И.В.), пришла в упадок ввиду истощения серебросвинцовых рудников. По амнистии 26 августа 1856 г. последние из остававшихся на каторге политические и государственные преступники вышли на поселение, рудники закрывались, казенные винокуренные и железоделательные заводы передавались в аренду частным лицам, и к началу 60-х годов уголовная каторга была сосредоточена уже на золотых промыслах. В 1864 г. К.Е.И.В. принадлежало 13 золотых приисков [9 с. 28], среди которых особое значение имели Карийские прииски, где и были сосредоточены уголовники.
Реформа каторжной системы ждала своей очереди наряду с другими реформами, намеченными правительством. Ею предусматривалось в первую очередь создание целостной пенитенциарной системы, сосредоточенной в Тюремном управлении при МВД. Реформа, кроме всего прочего, предполагала передачу Нерчинской каторги из горного ведомства в гражданское, введение оплаты за каторжный труд наравне с вольнонаемным как более эффективным, а также организацию специальных каторжных тюрем с вну-тритюремным каторжным трудом. Фактически каторжный контингент должен был выступать в виде наемной рабочей силы, что фактически предусматривало постепенное вытеснение каторжного труда из горной отрасли [ГА РФ, ф. 122, оп. 5, д. 3, л. 135-140об.].
Однако к началу 60-х годов каторга вновь наполняется одиночными государственным преступниками: В.А. Обручев, М.Л. Михайлов, А.А. Красовский, П.Д. Баллод, Н.Г. Чернышевский и др., а вспыхнувшее в январе 1863 г. польское восстание выплеснуло в восточно-сибирскую каторгу многочисленный отряд осужденных инсургентов под общим названием «политические преступники», и реформирование каторжной системы было отодвинуто на неопределенный срок. По данным С.В. Максимова, которые до сей поры ни подтвердить, ни опровергнуть никто из историков так и не смог, численность участников польского восстания, сосланных на каторгу, на 20 декабря 1866 г. составила 3894 человека [10 с. 179]. По данным же, полученным нами, с 3 января 1867 по 19 октября 1871 военно-судными комиссиями в каторгу было сослано еще 216 человек [ГА РФ, ф. 109, 1 эксп. III отд. 1863, оп. 38, д. 23, ч. 416, приложение 1, л. 416-502; приложение 2, л. 10-358], большей частью из так называемых повстанческих жандармов-вешателей,
причастных к убийствам и грабежам. Таким образом, выявленная численность политических осужденных на каторжные работы по польскому восстанию 1863-1864 гг. составляет на сегодняшний день 4110 человек.
В разгар подавления восстания в 1864 г. правительством изначально предполагалось, что число высланных на каторжные работы составит около 200-300 человек. Результаты превысили эти прогнозы почти в 15-20 раз. Но уже принятое правительством решение, высочайше утвержденное 12 мая 1864 г. [ГА РФ, ф. 109, 1 эксп. III отд. 1863, оп. 38, д. 23, ч. 341, лит. Е, л. 14], что все сосланные в Восточную Сибирь размещаются в Нерчинском горном округе в специально учрежденном с этой целью Временном комендантском управлении на Нерчинских заводах, должно было быть реализовано практически. Для чего, в виде временной меры, высочайше утвержденным положением Комитета министров от 1 мая 1864 г. в Восточную Сибирь, несмотря на сопротивление генерал-губернатора М.С. Корсакова, были направленны и политические преступники, осужденные в крепостные каторжные работы, с заменой таких работ на заводские без увеличения сроков наказания [ГА РФ, ф. 122, оп. 5, д. 1, л. 38-47об]. Ранее же до 60-х годов сосланные в крепости размещались в основном в крепостях Западной Сибири. Но сам казус заключается в том, что из архивных документов видно, что число вообще всех сосланных политических каторжных в Восточную Сибирь ни в 1866 г., ни в последующие годы не превышало более 3000 человек, и где растворились, куда были направлены более чем 1000 сосланных этой категории - остается загадкой. Но ни для 3000, а тем более для 4000 политических каторжников Главное управление Восточной Сибири (ГУВС) не имело ни материальных, ни финансовых средств, ни тюремных помещений и даже достаточного количества кандалов, не говоря уже о том, чтобы обеспечить их надлежащими каторжными работами согласно вынесенным приговорам. Более того, в Забайкалье на 1 января 1864 г. уже было сосредоточено на золотых промыслах до 3700 уголовников [11 с. 338]. Возводить тюрьмы и готовить магазины с припасами для неизвестно еще какого числа ссыльнокаторжных в короткое время у местной администрации тоже не было возможности.
Изыскивая всевозможные средства для выхода из создавшегося затруднительного положения по размещению политических ссыльнокаторжных, ГУВС распределяет каторжников по всей Восточной Сибири, в том числе во временно организованных для этой цели заводах: в Енисейской губернии: на Троицком солеваренном заводе; в Иркутской губернии: Иркутске (в Иркутской пересыльной тюрьме и в бывшем здании Казенной Палаты),
Иркутском и Устькутском солеваренных заводах, Александровском винокуренном заводе, в с. Голоустное, г. Верхоленске, в г. Киренске; в Забайкальской области: г. Чите в пересыльной тюрьме, в д. Кенон, д. Сивяково, д. Домна, д. Дарасун, с. Крас-ноярово, Муравьевской Гавани (близ г. Стретинск) и в системе Нерчинских рудников и заводов: Алгачинском, Акатуйском, Зерентуйском Кадаинском и Кличкинском рудниках; Александровском, Кутомарском и Петровском заводах, а также на Карийских приисках. В Забайкальскую область было выслано до 1500 человек [12 с. 116].
Устав о ссыльных делил каторжных на три разряда: 1) осужденные в рудники; 2) в крепости и 3) в заводы, в зависимости от тяжести преступления. Каждому разряду соответствовали и свои каторжные работы, т. е. собственно рудничные, крепостные и заводские. Смысл каторжного труда в целом по духу законов имел карательно-воспитательное значение, его экономическая целесообразность к эпохе реформ 60-х годов XIX в. виделась где-то на заднем плане, уступая перед высокими целями искупления преступного греха. Для политических каторжных, в том числе и государственных преступников, никаких изъятий из закона для употребления в работы не существовало, и согласно закону все они должны были быть употреблены в работы в соответствии с разрядом. Единственным условием для употребления их в работы требовалась изоляция от местного населения и уголовных каторжных, дабы они не распространяли среди них свои вредные революционные идеи. Согласно Уставу о ссыльных каторжники должны были работать ежедневно, в том числе и в воскресные дни, весь световой день с двухчасовым обеденным перерывом, и освобождались от работ только в несколько дней церковных праздников, в дни рождения и тезоименитства царствующих особ и цесаревича.
Вследствие вышеупомянутого решения Комитета министров в восточно-сибирской каторге предусматривалось для трех разрядов каторжных только два вида работ: рудничные и заводские. Рудничные работы предполагали: выдалбливание шпуров в штольне для закладки порохового заряда, выноску взорванной породы на поверхность, сортировку породы для выборки из нее годной для выплавки металлов руды, откачку воды из забоя, погрузка и доставка руды на завод для выплавки. Заводские работы на Нерчинских заводах состояли из подкатки руды к печам, выноске шлака и чистке печей. Крепостные работы сводились в основном к земляным работам в крепостях, считались законом по тяжести более тяжкими, чем заводские. Никаких правительственных решений по замене рудничных и заводских работ иными работами не было.
Какого же свойства работы фактически были организованы на рудниках и заводах Нерчинской каторги?
Нерчинский комендант генерал-майор М.С. Шилов, лично избранный на эту должность Александром II, прибывает из Петербурга на Нерчинские рудники в октябре 1864 г. В результате интриг и склок вокруг ответственности за политических преступников между Нерчинским комендантом Шиловым и ГУВС весь контингент политических ссыльнокаторжных был поделен на две категории: каторжных из привилегированных и непривилегированных сословий. Сосланные же в Забайкальскую область были поделены административным решением на две неравные части между комендантским управлением на Нерчинских заводах и военным губернатором Н.П. Дитмаром [13]. В ведении же военного губернатора Забайкальской области оставались большая часть политиков - до 1000 человек, размещенные в основном вне заводов Нерчинского горного округа, за исключением содержащихся в Петровском заводе и на Карийских приисках (не более 160 человек), основная масса, до 800 человек, была сосредоточена в д. Сивяково, до 100 в д. Домна, 40 человек в д. Дарасун и небольшие группы в
г. Чите и ее пригородах. По смыслу Устава о ссыльных, в котором Нерчинские рудники определены как место ссылки для самых тяжких преступников, и по сути учрежденного комендантского управления в ведении коменданта на Нерчинских заводах стали сосредотачиваться сосланные в рудничные работы и наиболее важные с точки зрения правительства и ГУВС политические преступники из привилегированных, а также наиболее опасные и дерзкие, в том числе склонные к побегу, из низших сословий, но количество которых, из-за недостатка помещений, не превышало 400-600 человек (на 1 июня 1866 г. в ведении коменданта находились 387 человек [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 2, л. 62], в июне 1867 г. - 538 [ГА РФ, ф. 109, 1 эксп. III отд. 1863, оп. 38, д. 23, ч. 341, лит. J, л. 266-266об.], на 1 сентября 1868 г. - 296 [ГА РФ, ф. 109, 1 эксп. III отд. 1863, оп. 38,
д. 23, ч. 341, л. 391-393]). В управлении Нерчинского коменданта политические первоначально, с октября 1864 по 1866 гг., размещались в Алгачинском, Акатуевском, Зерентуйском, Кадаинском, Кличинском рудниках, в Александровском и Кутомарском заводах, а также в с. Красноярово, где были сосредоточены неспособные к труду: старые и увечные - до 100 человек.
Генерал-губернатор М.С. Корсаков предписывает только что прибывшему нерчинскому коменданту, следуя насущным потребностям по размещению политических и рекомендациям начальника Нерчинского горного правления, а также ввиду отсутствия рудничных и заводских работ, употребить, на первый раз, преступников
на постройку и ремонт тюремных помещений и прочих заданий, необходимых для будущего обустройства политических преступников на рудниках и заводах [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 2, л. 1-1об.]. Тем самым Корсаков с первых шагов административно делал отступление от определенных законом каторжных работ.
М.С. Шилов рапортом от 30 ноября 1864 г. ответил генерал-губернатору следующим:
Употребление политических преступников на работы по устройству для них помещений, по моему мнению, большой пользы принести не может, потому что 3 всего числа принадлежали до ссылки к привилегированным сословиям, и следовательно, люди эти совершенно не привыкли к тяжелым плотницким работам, требующим особого навыка, а разве могут только употребляться на работы легкие, как то: на оконопатку стен в деревянных постройках, подноску кирпича, глины и песка, а также и на вообще земляные работы, но только в течение весеннего и летнего времени [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 2, л. 11— 11об.].
Возражая Корсакову, Шилов, озадаченный употреблением в работы политических, вместе с тем, в поиске для них занятий, обращается с отношением в Горное правление:
Прошу Нерчинское Горное Правление сообщить мне сведение: могут ли быть задолжены рудничными и заводскими работами все политические преступники, назначенные в здешние рудники и заводы; а также, чем были заняты ссыльнокаторжные, не из политических преступников, в тех случаях, когда работы на заводах были в меньших размерах против числа рабочих [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 2, л. 4].
На что он получил ответ от исправляющего должность помощника начальника Горного правления штабс-капитана Герасимова, который счел полезным, за неимением в Акатуевском руднике, Александровском и Кутомарском заводах никаких работ, покупать для арестантов и военной стражи провиант в круглом виде, т. е. ярицей, и перемалывать его ручными жерновами в муку руками политических преступников; но, не имея законных оснований к за-должанию их подобной работой, по своему свойству не относящейся ни к рудничным, ни к заводским работам, спрашивал разрешения Шилова [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 2, л. 9-9об.]. Комендант, таким же административным порядком, дает одобрительное распоряжение, и в целях реализации этого предложения Горным правлением были закуплены ручные жернова и вместе с зерном доставлены в Нер-чинские заводы и рудники для задолжания политиков в работы по
помолу зерна и производства муки для собственного потребления каторжников и войсковых команд. Ян Сивинский, первоначально отбывавший каторгу в Кличке, вспоминал:
Тамошние рудники заброшенные: шахты стоят пустые... Нас, однако, не использовали на работах в шахтах, но для нас были придуманы другие работы; все мы. работали на ручных жерновах. Мы должны были тогда за день смолоть по два пуда ржаного зерна! .В двухстах шагах от наших казематов был деревянный дом, или точнее сарай, в котором в два ряда были выставлены жернова для шестидесяти человек, а посредине был коридор для прогулок дежурного подофицера, солдаты размещались при дверях. Мы приходили туда каждый день для этой работы и находили там уже приготовленное зерно. Каждый получал двухпудовый мешок, и начиналась музыка [14 с. 89-91].
Автор при этом утверждает, что за помол зерна им ничего не платили. Насколько долго продолжался этот помол именно в Кличке, точно сказать сложно, но 26 июня 1865 г. маркшейдер Акатуевского рудника, на которого было возложено исполнение этого экзотического каторжного труда, сообщает в Горное правление:
Нерчинское Горное Правление, от 22 ч[исла] Апреля сего года за № 2685 предписало мне, чтобы сушку казенной ярицы и перемол оной производить через содержащихся в тюремном помещении политических преступников. Вследствие чего мною было отпущено преступникам ярицы для сушки и перемола на муку в ручных жерновах 3 пуда 30 фунтов, которые продержав таковую более месяца и не хотели смолоть, не говоря уже о сушке, а хотя Г[осподин] Заведующий политическими преступниками имел настояние, чтобы производили бы сказанную работу по силам, но усилится с оными не как не мог; и они ярицу решились возвратить мне обратно, а тем более, что они на распоряжение Начальства не обращают должного внимания и совсем от молотья и сушки хлеба отказались. [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 2, л. 30-31].
Политические так или иначе сопротивлялись казенному бесплатному труду, который местная администрация тем или иным путем пыталась внедрить в практику, как видно из приведенного выше рапорта. Но те, кому нужны были средства для жизни, были не против наемного труда, пусть и за незначительную плату, и даже настаивали, чтобы за труд им платили, ссылаясь на инструкцию, изданную самим же Шиловым. Заведующий Кличкинским рудником рапортом сообщает Шилову:
Политические преступники употребляются на горные работы в Кличкинском руднике с 17-го мая и просят моего ходатайства о выдаче им за горные работы плату и также за перемол хлеба 403-х пудов 14 фунтов, в Инструкции же 4-й пункт, где сказано о плате за работы получить особое распоряжение, но таковое мною не получено [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 2, л. 36].
Поэтому Шилов обращается с отношением к Нерчинскому горному правлению, как к заказчику и организатору работ, с вопросом: есть ли платные работы, какие они и какова за них плата [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 2, л. 12].
Горное правление отвечало:
Нерчинское Горное Правление имеет честь уведомить, что оно Заведующим Зерентуйским, Кадаинским, Кличкинским и Алгачинским рудниками предписало: содержащихся там политических преступников задолжать на вспомогательные работы, как то: подъем и откатку пород, отлив воды и на сортировку руд, а также на плотничные и столярные работы, сообразно их знания и искусства, производя им плату согласно сметного назначения на 1865 г., а именно: за подъем и откатку пород 54 руб., за отлив воды ручными насосами 64 руб. 80 коп., за сортировку руд 24 руб., за плотничные и столярные работы по 108 руб. в год, с таким условием, если политические преступники будут выполнять полные уроки, а в случае не отработки уроков, рассчитывать их по качеству произведенной работы, на основании Высочайше утвержденных урочных положений [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 2, л. 13-13об.].
Главным каторжным трудом на рудниках и заводах Нерчинского горного округа становится сортировка рудных куч прошлых лет, т. е. выборка из отвалов горной породы, годной для выплавки руды. Такие работы производились в Алгачинском, Акатуевском, Зерентуйском, Кадаинском, Кличинском рудниках и в Кутомарском заводе. Били и сортировали руду и в Петровском заводе. Но дворяне, интеллигенция и ксендзы, заполнившие рудники, непривыкшие к физическому труду и ничего не понимающие в горных работах, не знающие и не желающие знать, как отличить пустую породу от рудосодержащей, представляли собой абсолютно непроизводительную рабочую силу, и мало-помалу, с увеличением каторжных политиков, работы просто не было, процесс сортировки превращался в пустые фиктивные отчеты заведующих политическими преступниками о количестве пересортированных пудов породы, с перекладыванием ее из одной кучи в другую, а выходы на работы политиков - в обычный моцион для подержания своего здоровья на свежем воздухе.
3 июля 1865 г. заведующий политическими преступниками в Алгачинском руднике прапорщик Мамонтов доносит рапортом Шилову:
Доношу Вашему Превосходительству, что полит[ичесикие] преступники, в продолжении недели, вели себя порядочно. Больных было 4 челов[ека]. На работу выходили каждый день, средним числом 14 челов[ек]. И при сем прибавляю, что работа идет очень мерзко, и заставить их, нет никакой возможности, все отговариваются непривычкою и нездоровьем. Работу их можно видеть из того, что в 4 часа, которые они находятся на руднике, сортируют руды, только 1 или 2 ф., что сравнительно с 8 пуд., по урочному положению, - очень мало [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 2, л. 34-34об.].
Политический каторжный француз Э. Андреоли вспоминал о своем пребывании в Петровском заводе:
Мало-помалу мы отказываемся выходить на работу: у одного скорбут, у другого лихорадка, и многие имеют увечья. Наконец, наступает день, когда только двое выходят на работы и идут поздно. Директору незамедлительно сообщили об этом. Он приказал нам отправляться в 8. Мы на 2 часа позже [23 с. 58-59].
Э. Чапский, находившийся в то время в Петровском заводе вместе с Андреоли, вспоминал о ситуации с работами более спокойно, без надрыва:
Утром мы читали письма и учились, если не выпадала наша очередь чистить картошку либо брюкву на кухне; после обеда, очень скромного и не очень чисто приготовленного, мы отправлялись на прогулку, чтобы вдохнуть свежий воздух; но невозможно было найти какой-либо иной причины, как пойти бить железную руду. Желающие шли на помощь тем коллегам, которые за небольшую плату били весь день железным молотом эту руду.
В мае мы начали ходить в лес под видом дороги на работу, которую нарисовал Марчевский, а той работой жили бедные товарищи. Выходя вместе с ними в 5 часов утра, приходилось сидеть в лесу целый день, чтобы вернуться вместе с рабочими и конвоем [8 с. 277].
Людвиг Зелёнка, отбывавший каторгу в Кадаинском руднике, вторил Э. Чапскому, вспоминая:
Мы, выходя якобы на работу бить руду, которую вообще делать не собирались, а больше для того, чтобы подышать свежим воздухом и прогуляться. Наш комендант Шостаков постоянно заботился о нас,
чтобы с нами ничего не случилось, потому на наши беспрестанные просьбы, чтобы дозволил нам обследовать подземные шахты, отвечал, что он есть ответственный за каждого из нас, поэтому опасается нас туда пускать, чтобы с кем-нибудь не случилось какого-нибудь несчастья [16 с. 97-98].
Оплачивались ли на Нерчинских рудниках когда-нибудь казенные какие-либо работы, не подтверждается на сегодняшний день ни архивными документами, ни мемуаристами. Напротив, в заводах под началом военного губернатора Забайкальской области, в Петровском заводе и д. Сивяково, работы до 1866 г. носили в основном характер наемного труда, что находит подтверждение в мемуарных источниках.
Как вспоминал Б. Дыбовский, отбывавший каторгу в д. Сивя-ково, к казенным работам
...принадлежал о огромное количество разнообразных занятий, которые здесь перечислять не стоит, так что скажу только о самых важных: a) столярные, b) плотницкие; с) кузнечные, d) слесарные. На эти четыре вида работ принимались люди знакомые с занятием; кроме назначенных по очереди, могли идти и другие, добровольно, тем платили определенную согласованную цену поденно. Каждый, идущий в свою очередь, имел рабочий pensum, кто больше заданного объема работы выполнял, получал денежные вознаграждение. Для всех других работ не требовалось профессиональные знания; так, например:
e) расплетение судовых канатов, порезанных на куски; что служило материалом для «конопатки», т. е. для конопачения щелей в баржах;
f) извлечение из реки бревен, пригнанными паромами; g) своз бревен и укладка их в штабеля для просушки; h) переноска досок и укладка их в штабеля; i) «очистка» берега реки. Для работ в то время не вызывали ежедневно всех; лишь часть заключенных выходили по очереди, эта очередь была, как правило, нерегулярно, наступала через несколько дней, а иногда раз в неделю» [6 с. 88-90].
Все эти перечисленные Дыбовским работы были сезонными, на которые ходили по очереди раз в три-четыре дня, а последние (e, f, g, h, i) эпизодическими. Э. Чапский, о чем упоминали выше, замечал, что собственно казенных бесплатных работ не было до 1866 г. Даже настоящие каторжные работы на Каре, где также работали политические (в 1868 г. из них там было 56 человек [16 с. 338]), длились более полугода.
В 1866 г. генерал-губернатором Корсаковым были предприняты попытки поднять экономическую эффективность каторги.
Для чего более тысячи политических были выведены на строительство дорог: в Иркутской губернии: Кругобайкальского тракта, дорог в Киренске, Верхоленске; в Енисейской губернии: в Троицке; и в Забайкальской области на устройство Беклеми-шевского тракта. На Нерчинской каторге в Александровском заводе, где совсем никаких работ не было, заключенные были направлены на ремонт и обустройство тюрем. При этом важным требованием значилось, чтобы на работы выходило не менее трети заключенных. Не смотря на послабления и монаршие милости апрельского манифеста 1866 г., эта кампания закончилась Кру-гобайкальским восстанием польских политических каторжников 24 июня - 25 июля 1866 г.
Значительное снижение населения политической каторги по итогам высочайше даруемых последовательно облегчений и амнистий 16 апреля 1866 г., 28 октября 1866 г., 25 мая 1868 г. и 13 мая 1871 г. свело проблему по содержанию и употреблению политических в каторжную работу практически на нет. После ликвидации 1 января 1874 г. комендантского управления на Нерчинских заводах остатки политических, по преимуществу повторно осужденных за Кругобайкальское восстание, были переведены на Карийские промыслы [18 с. 121]. По состоянию на октябрь 1875 г. список политических на Каре включал в себя 60 человек и двух государственных преступников Николая Ишутина и Петра Успенского [ГА РФ, ф. 29, оп. 6, д. 255, л. 39об.-49].
Заключение
Таким образом, архивные и мемуарные источники свидетельствуют о том, что на политической Нерчинской каторге в исследуемый нами период:
1) по ряду вышеизложенных объективных причин была абсолютно невозможна полномасштабная организация каторжного труда в соответствии с приговорами;
2) имел место и широко использовался наемный труд вместо казенного, бесплатного, на который задействовались в основном каторжники из низших сословий, с оплатой труда в 20-26 коп. поденно [16 с. 40];
3) пожалуй, что единственным каторжным трудом, соответствующим по закону рудничным работам, была сортировка руды и работы на Карийских приисках, а работы соответствующие заводским отсутствовали;
4) объем производимой каторжной работы устанавливался по урочному положению, но тот редко когда выполнялся;
5) взамен рудничных и заводских работ администрация задействовала каторжных политиков на любые возможные работы, в том числе совсем экзотические, как, к примеру, помол зерна на ручных жерновах;
6) никакого труда под землей внутри шахт не было, в том числе и ввиду полного отсутствия в его необходимости и в видах безопасности;
7) на работы ежедневно выводилось не более трети или четверти, а то и менее, от общего числа каторжников, и таким образом с учетом, что ритм этот неизменно сохранялся, трудовая повинность политического каторжного состояла из двух поденщин в неделю. Но так как работы велись на воздухе, то с наступлением морозов ниже -25 градусов, в соответствии с рабочим положением, на работы вообще не выводили, и каторжник в год имел менее 100 рабочих дней или поденщин. Тем более, что ни о каком 12-часовом рабочем дне говорить не приходится (что несопоставимо в целом с трудом вольнонаемного шахтера или горно-заводского рабочего в середине XIX в.). Каторжное население по большей части превращалось в тюремных сидельцев. Лучшая часть из них заполняла время самообразованием, худшая - картами и пьянством, проблем с доставкой водки в тюрьмы не существовало;
8) часто и сама работа была фиктивной, только на бумаге: за небольшую мзду от каторжников нарядчик закрывал объем работ вдесятеро, на несколько месяцев вперед [7, с. 163];
9) никакого беспробудно изнурительно труда, уничтожающего физически человека, по мемуарным и архивным источникам не прослеживается, и об экономической целесообразности и эффективности политической каторги говорить не приходится, политическая каторга не носила истребительного характера;
10) если говорить о характере всех видов труда каторжников, существовавших на Нерчинской каторге, то условно их можно разделить на следующие группы: а) каторжные работы (бесплатные за плакат); б) по найму со сдельной или поденной оплатой; в) хозяйственные для поддержания собственного быта; г) коммерческие или предпринимательские;
11) тяжесть, или скорее тягостность, политической каторги состояла не столько и даже вовсе не в физических, сколько в душевных и моральных страданиях и мучениях политиков,
что в свою очередь, часто вызывало у них депрессию и душевные расстройства, а порой и сумасшествие. Государственный преступник П.Д. Баллод, отбывавший свое наказание в д. Сивяково, Акатуевском руднике и Александровском заводе с 1864 по 1870 г., так завершал в своих воспоминаниях рассказ о каторге:
Теперь вы, надеюсь, имеете понятие о том, какая была наша каторга. - Много, вероятно, нашлось бы людей, которые не прочь были бы, после долгой, тяжелой из-за куска хлеба жизни, попасть в такую каторгу для отдыха. Но мы, очутившиеся там, в громадном большинстве были люди молодые, здоровые и сильные, и нас страшно томила эта каторга, особенно отсутствием дела, труда. Некоторым из нас такая жизнь казалась не только бесполезной, но даже преступной. Такие чувства, несомненно, были у лучших из заключенных [7, с. 164].
Литература
1. Kaczynska E. Syberia najwi^ksze wi^zienie swiata, Warszawa: Gryf, 1991. 385 s.
2. Brus A. ...Et in Arcadia ego... Polish Exiles at Usol in Siberia after the January 1863 Uprising / Transl. J. Dorosz // Acta Poloniae Histórica. 2009. № 100. P. 113-131.
3. Gentes A.A. The mass deportation of poles to Sibera, 1863-1880. Alstead, NH, USA: Palgrave Macmillan, 2017. 262 p.
4. Семенов Е.В. Каторжные работы польских ссыльных в Сивяковском тюремном помещении // Сибирская ссылка. Вып. 8 (20). Иркутск: Оттиск, 2017. С. 340-348.
5. Волочаева А.В. Виды труда на Нерчинской каторге во второй половине XIX в. // Сибирская ссылка. Вып. 6 (18). Иркутск: Оттиск, 2011. С. 237-257.
6. Dybowski B. Pami^tnik dra Benedykta Dybowskiego od roku 1862 zacz^wszy do roku 1878. Lwów: Zakad narodowy imienia Ossolinskich, 1930. 627 s.
7. БаллодП.Д. Из жизни в Нерчинских рудниках в 60-х годах: (Воспоминания) // Велескали П.И. Революционер-демократ П.Д. Баллод, Рига: Зинатне, 1987. С. 142-169.
8. Czapski E. Pami^tniki sybiraka. Londyn: B. Swiderski, 1964. 371 s.
9. Игнаткин Ю.А. Очерки золотого Забайкалья. Чита: АНО ЦНОП, 2004. 99 с.
10. Максимов С.В. Сибирь и каторга // Максимов С.В. Сочинения: В 7 т. М.: Книговек, 2010. Т. 2. 638 c.
11. Волочаева А.В. Численность и состав преступников Нерчинской уголовной каторги во второй половине XIX века // Сибирская ссылка. Вып. 5 (17). Иркутск: Оттиск, 2009. С. 336-372.
12. Skok H. Polacy nad Bajkalem: 1863-1883. Warszawa: Panstwowe Wydawnictwo Naukowe, 1974. 335 s.
13. Клер Л.С., Шостакович Б.С. Второе комендантское управление на Нерчинских заводах (1864-1874) // Ссыльные революционеры в Сибири (XIX в. - февраль 1917 г.). Вып. 10. Иркутск: Изд. ИГУ, 1987. С. 101-121.
14. Siwiñski J. Katorznik czuli pami^tniki sybiraka, Kraków: Spolka wydawnicza Polska, 1905. S. 89-91.
15. Andreoli E. Diario di Emilio Andreoli // Zanchi A. Il Dramma di Luigi Caroli. Bergamo: Instiuto Italiano d'Arti Grafiche, 1936. P. 37-69, 73-102, 104-107, 151-152.
16. Zielonka L.J. Wspomnienia z Syberyi od roku 1863-1869, Kraków: Spolka wydawnicza Polska, 1906. 315 s.
References
1. Kaczynska E. Syberia najwi^ksze wi^zienie swiata. Warsaw: Gryf, 1991. 385 s.
2. Brus A. ...Et in Arcadia ego... Polish Exiles at Usol in Siberia after the January 1863 Uprising. Acta Poloniae Historica. 2009;100:113-31.
3. Gentes AA. The mass deportation of poles to Sibera, 1863-1880. Alstead, NH, USA: Palgrave Macmillan, 2017. 262 p.
4. Semenov EV. Forced labor by Polish exiles in the Siviakovskiy prison premises V: Siberian exile. Issue 8. Irkutsk: ISU Publ.; 2017. p. 340-348. (In Russ.)
5. Volochaeva AV. Types of labor in the Nerchinsk penal servitude in the second half of the 19th century. V: Siberian exile. Issue 6 (18). Irkutsk: Ottisk Publ.; 2011. p. 23757. (In Russ.)
6. Dybowski B. Pami^tnik dra Benedykta Dybowskiego od roku 1862 zacz^wszy do roku 1878. Lwow: Zakad narodowy imienia Ossolinskich, 1930. 627 s.
7. Ballod PD. From life in the Nerchinsk mines in the 60's (Memoirs). V: Veleskali PI. Revolutionary Democrat P.D. Ballod. Riga: Zinatne Publ.; 1987. p. 142-69. (In Russ.)
8. Chapsky E. Pami^tniki sybiraka, Londyn: B. Swiderski, 1964. 371 s.
9. Ignatkin YA. Essays of the Golden Transbaikalia. Chita: ANO TsNOP Publ.; 2004. 99 p. (In Russ.)
10. Maksimov SV. Siberia and penal servitude // Maksimov S. Works. 7 vol. Moscow: Knigovek Publ.; 2010. Vol. 2. 638 p. (In Russ.)
11. Volochaeva AV. The number and composition of criminals in Nerchinsk criminal penal servitude in the second half of the 19th century. V: Siberian exile. Issue 5. Irkutsk: ISU Publ.; 2009. p. 336-372. (In Russ.)
12. Skok H. Polacy nad Bajkalem: 1863-1883. Warszawa: Panstwowe Wydawnictwo Naukowe, 1974. 335 s.
13. Kler LS., Shostakovich BS. The second commandant control at the Nerchinsk factories (1864-1874). V: Revolutionary exile in Siberia. Issue 10. Irkutsk: ISU Publ.; 1987. p. 101-121. (In Russ.)
14. Siwinski J. Katorznik czuli pami^tniki sybiraka, Krakow: Spolka wydawnicza Polska, 1905. 210 s.
15. Andreoli E. Diario di Emilio Andreoli // Zanchi A. Il Dramma di Luigi Caroli. Bergamo: Instiuto Italiano d'Arti Grafiche, 1936. p. 37-69, 73-102, 104-107, 151-152.
16. Zielonka LJ. Wspomnienia z Syberyi od roku 1863-1869, Kraków: Spolka wydawnicza Polska, 1906. 315 s.
Информация об авторе
Алексей С. Гулин, соискатель, Российский государственный гуманитарный университет, Москва, Россия; Россия, 125993, Москва, Миусская пл., д. 6; asgulin@mail.ru
Information about the author
Aleksey S. Gulin, applicant, Russian State University for the Humanities, Moscow, Russia; bld. 6, Miusskaya sq., Moscow, 125993, Russia; asgulin@mail.ru
