CC BY
313
УДК 327
Владимир МАНЖОЛА, Александра ШАПОВАЛОВА
ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ФРАНЦИИ: ИЗМЕНИЛАСЬ ЛИ ДОКТРИНА ГОЛЛИЗМА?
Франция была и остаётся державой с глобальными интересами, принадлежащей к кругу ведущих игроков, способных влиять на мировую политическую конфигурацию. Её отличает наличие устойчивого стратегического мышления [Clarke 2000: 729], основанного, с одной стороны, на императивах собственной внешнеполитической идентичности, а с другой - на заданном ею представлении о надлежащей организации мирового порядка. Ключевые постулаты этого мышления были сформулированы первым президентом Пятой республики генералом Шарлем де Голлем в 60-х годах ХХ столетия и объединены в так называемую доктрину голлизма.
О голлизме написано немало научных работ, но, несмотря на это, вопрос о релевантности этой доктрины во внешней политике Франции неизменно ставится в большинстве публикаций по французской тематике, и получает весьма неоднозначные ответы. Это объясняется тем, что голлизм сложно назвать доктриной в классическом смысле - в период правления генерала де Голля он не был оформлен в едином концептуальном документе, а представлял собой скорее набор отдельных дискурсивных линий и практических механизмов, поэтому чётких критериев его соблюдения до сих пор сформулировано не было.
Как следствие, при оценке актуальности доктрины голлизма за основу принимается либо весь набор дискурсов и практик, сформировавшийся в период правления генерала, либо отдельные его, как правило, дискурсивные элементы. В первом случае это почти всегда ведёт к выводу о неизбежной потере голлизмом своей значимости для внешней политики Франции, поскольку контекст, к которому были приспособлены его инструменты, давно стал историей. Во втором часто констатируется сохранение его релевантности в силу последовательной репродукции гол-
© Манжола Владимир Андреевич - доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой международных отношений и внешней политики Института международных отношений Киевского национального университета имени Тараса Шевченко. Адрес: ул. Мельникова 36/1, г. Киев, Украина, 04119.
Шаповалова Александра Игоревна - кандидат политических наук, докторант Института международных отношений Киевского национального университета имени Тараса Шевченко. Адрес: ул. Мельникова 36/1, г. Киев, Украина, 04119. E-mail: [email protected] Ключевые слова: Франция, внешняя политика, голлизм, постбиполярность, автономность, мультиполярность, мультилатерализм, европейская безопасность. DOI: http://dx.doi.org/10.15211/soveurope420148496
листских дискурсов в политической риторике французских лидеров, что не учитывает должным образом перемен, произошедших во внешнеполитической практике.
В статье нами предпринята попытка ответить на вопрос о том, как структурные изменения международного контекста обуславливали эволюцию доктрины голлизма на этапе завершения холодной войны, в период президентства Жака Ширака и Николя Саркози, и какие её элементы сохраняют свою актуальность в наши дни.
Стоит отметить, что сам факт актуальности доктрины голлизма, обсуждаемый спустя более полувека после её формирования, уже говорит о масштабе и значимости этого феномена. Голлизм представлял собой не отвлечённую сегментарную модель адаптации к сложившимся международным обстоятельствам, а полноценный стратегически ориентированный политический проект государства, связывающий воедино его внутреннюю и внешнюю политику в стремлении возродить и упрочить своё величие. Его устойчивость обеспечивалась несколькими факторами.
Во-первых, доктрина голлизма базировалась на глубинных элементах внешнеполитической идентичности Франции, тем самым консолидируя и укрепляя её структуру. Эти элементы нашли своё отражение в центральном императиве голли-стского мышления о необходимости сохранения величия и политической независимости Франции в международной политике, понимаемой как автономия в принятии решений, удержание наиболее широкого поля для манёвра и отсутствие внешнего доминирования [Vincze 2002: 111].
Во-вторых, голлизм сформировал чёткое представление о желаемой организации международной системы для реализации фундаментальных стремлений, заложенных в политической идентичности государства [Jenkins and Chafer 1996: 2]. Наиболее оптимальной, с точки зрения голлистской картины мира, являлась многополярная конфигурация глобальной системы, способная обеспечить равновесие и избежать гегемонии сверхдержав. На основании этого представления была сформулирована центральная идея или даже миссия Франции в международных отношениях в условиях холодной войны, которая заключалась в преодолении "Ялтинского сговора" - искусственной биполярной конструкции, которая не позволяла Франции играть роль великой державы [Манжола 1993: 94-95].
В-третьих, внешнеполитический механизм Пятой республики и её дипломатический аппарат были организованы таким образом, чтобы обеспечивать целостность и последовательность реализации доктрины голлизма. Прежде всего это относится к ведущей роли главы государства в формировании и реализации внешней политики, так называемой заповедной зоны (domain réservé). Среди прочих организационных особенностей внешней политики Франции нужно отметить высокий авторитет министерства иностранных дел, наличие широкой сети зарубежных дипломатических представительств, а также активное использование средств культурной и общественной дипломатии.
И, в-четвёртых, концептуальные положения доктрины голлизма подкреплялись рядом атрибутов материального потенциала и положением в рамках международных институтов, что составляло основу для французских статусных амбиций. Речь идёт об обладании Францией независимым ядерным арсеналом, сохранении у неё собственной сферы влияния в бывшем колониальном пространстве (Южное Средиземноморье и Западная Африка), наличии статуса постоянного члена Совета Безопасности ООН и, до определённого этапа, поддержания особого положения в рамках НАТО.
Магистральные векторы голлистского курса при взаимодействии с реалиями внешней среды сформировали две базовые взаимосвязанные дилеммы внешней политики Франции, определяющие её направление вплоть до сегодняшнего дня.
Первая из них касается линии на сохранение национальной независимости в соотношении с потребностью в коллективных механизмах продвижения собственных интересов. Кратко её можно назвать дилеммой между автономизмом и коллективизмом. Доктрина голлизма действительно построена вокруг примата национальной независимости и автономии в принятии политических решений, в особенности в отношении двух ключевых материальных атрибутов её политического статуса -ядерного оружия и сферы влияния в колониальном пространстве, которые позволяют Франции претендовать на роль государства с глобальными интересами. Но в то же время, воплощение её базовых системных проектов тесно связано со становлением соответствующих коллективных механизмов глобального, континентального и западноевропейского уровня.
Вторая дилемма определяется выбором между налаживанием отношений с альтернативными центрами влияния в противовес консолидации в рамках западного сообщества. Диверсификация внешнеполитических связей выступает важным компонентом голлистского видения как способ подкрепления политической автономии и недопущения зависимости от одной сверхдержавы. Но Франция даже в кризисные периоды не задавалась целью ликвидировать трансатлантическое объединение. Не в последнюю очередь это объясняется преимуществами, которые предоставляло само существование этого объединения для французской безопасности и для взаимодействия со странами Западной Европы в целом. Другой вопрос, что его конфигурация в корне противоречила автономистским устремлениям Франции.
Эти две дилеммы являются взаимообусловленными - формирование коллективных, прежде всего европейских механизмов непосредственно затрагивает целостность западного сообщества, консолидация в рамках которого ограничивает национальную независимость, а налаживание связей с альтернативными центрами влияния на двустороннем уровне ограничивает возможности становления Европы как самостоятельного мирового центра. Доктрина голлизма не диктует однозначно оптимальную модель разрешения этих дилемм, а только накладывает их как своеобразную систему координат для французской политики, утверждая, что сохранение национальной независимости и диверсификация внешнеполитических связей за пределами западного сообщества являются императивами международного позиционирования Франции. Из этого можно заключить, что эти два императива выступают критериями соблюдения доктрины голлизма, и пока они будут оставаться актуальными для французского внешнеполитического мышления, можно будет констатировать сохранение в силе концептуального видения голлизма.
Поиск баланса в обеих указанных дилеммах задавал и продолжает задавать общую направленность внешнеполитического курса Франции.
Распад биполярности и его последствия для внешней политики Франции
Окончание холодной войны и распад биполярности принесли неоднозначные последствия как с точки зрения реального положениях Франции в международной системе, так и с точки зрения концептуальных основ голлистского видения.
События, приведшие к завершению холодной войны, оказались неожиданными для французского руководства, а его роль в этих событиях выглядела скорее реагирующей, нежели инициативной. В научной литературе распространено мнение, что администрация Ф. Миттерана пыталась если не упредить, то хотя бы затормозить ход демонтажа биполярного разделения Европы, стремясь будто бы сохранить статусные преимущества Франции в существующей международной системе. Однако исторические факты опровергают такое видение [Обичкина 2012: 208-215]. По свидетельству Ф. Бозо, Париж с энтузиазмом воспринял появление признаков по-
литических перемен в восточном блоке с приходом к власти М. Горбачёва, видя в них возможность для достижения голлистской цели "преодоления Ялты" [Bozo 2007: 462].
Администрация Ф. Миттерана пыталась воспользоваться возможностями, представившимися вследствие исчезновения ограничений, налагаемых биполярной конфигурацией мира, для воплощения своих системных проектов, которые оставались заблокированными в период холодной войны. Несмотря на внезапный и не совсем соответствующий французским ожиданиям характер политических перипетий в Восточной Европе, Париж, очевидно, стремился довести процесс геополитического объединения европейского континента до логического завершения в соответствии с собственным представлением, и поэтому сопротивлялся идеям превращения НАТО в главный институт безопасности на континенте [Bozo 2001: 10-27].
При этом французским руководством были выдвинуты две инициативы в русле базовых голлистских идей Большой Европы и европейской Европы - инициатива создания Европейской Конфедерации и проект формирования автономных европейских военных подразделений, подчинённых реанимированному Западноевропейскому союзу.
Проект Европейской Конфедерации, довольно интересный для восточноевропейских стран в первой половине 1990 года [Dumas 2001], утратил свою привлекательность с роспуском СЭВ и ОВД и был окончательно отклонён после распада СССР [Bozo 2008: 411-412].
Идея автономной европейской безопасности как таковая продолжала вызывать возражения многих государств Западной Европы, поэтому и роль ЗЕС как платформы для воплощения этой идеи не нашла достаточной поддержки на этапе подписания Маастрихтского договора. Франции удалось при содействии со стороны ФРГ расширить функции ЗЕС, предоставив ему возможность инициировать операции кризисного урегулирования (так называемые Петерсбергские задачи), и объявить о создании Еврокорпуса. Но уже в скором времени возникновение межэтнических конфликтов на территории бывшей Югославии и очевидная неспособность европейских государств самостоятельно их урегулировать стали свидетельством преждевременности французской инициативы автономизации европейской безопасности.
Эти события ярко продемонстрировали, чем на самом деле обернулось окончание холодной войны для внешней политики Франции. Во-первых, на смену жёсткой ялтинской биполярной конструкции пришла ещё более несбалансированная структура, несущая прямую угрозу формированию монополярного мира и становлению единоличной гегемонии США [Touraine 1993: 817-818]. Во-вторых, системные трансформации и появление новых вызовов безопасности дали мощный импульс консолидации западного сообщества в её сохранившейся с биполярных времён асимметричной конфигурации, что вылилось в усиление налагаемых ею ограничений для французской политики. В-третьих, сузились возможности для поддержания политической независимости Франции благодаря налаживанию связей с альтернативными центрами силы. В-четвёртых, снизился политический эффект материальных атрибутов, составляющих основу французских статусных амбиций, при том что удержание этих атрибутов требовало всё больше ресурсных затрат.
Но самое главное, распад биполярности привёл к размыванию представления Франции о собственной миссии в глобальной и европейской системе [Flynn 1995: 239], которая выступала до этого стрежневым элементом французского стратегического мышления [Touraine 1993: 808].
Одним словом, переход к новому историческому этапу не только не ослабил, но и кое в чём усилил действие структурных ограничений биполярного периода, создав при этом условия, в которых традиционные преимущества французского госу-
дарства подвергались серьёзной релятивизации. Франция оказалась в системе, в которой, по выражению Ю. Ведрина, ни одна из тенденций в экономическом, демографическом, стратегическом и культурном плане не была для неё автоматически благоприятной [Védrine 2006: 68].
Эти осложнения не лишали релевантности доктрину голлизма, но сделали очевидной необходимость в адаптации основ позиционирования Франции в международной среде и практических инструментов продвижения собственного видения и интересов в новом системном контексте. То есть речь шла скорее о пересмотре средств утверждения французской внешнеполитической идентичности и голлист-ской модели, нежели о коренной ревизии её принципов и постулатов [McLeod 2004: 78]. В то же время эти изменения в политико-стратегической плоскости не только несли дополнительные ограничения, но и создавали новые возможности для воплощения отдельных голлистских проектов европейского уровня.
Как следствие, в 1993-1995 годах происходит некоторая адаптация французского внешнеполитического курса в двойном ключе. С одной стороны, Париж смягчает свою позицию касательно сотрудничества в области безопасности в рамках западного сообщества, частично возобновляет своё участие в работе некоторых военных органов НАТО и даёт согласие на расширение Альянса на Восток. Но, с другой стороны, он оставляет открытыми возможности для реализации собственных автономистских проектов, причём как в рамках организационной структуры НАТО, так и вне её.
Внешнеполитический курс Жака Ширака: обновление голлистского проекта
Приход к власти представителя голлистских сил Жака Ширака произошёл на этапе, когда основные векторы постбиполярной эволюции глобальной и европейской системы уже наметились, но главные трансформации ещё предстояло произвести. Это обуславливало необходимость в реновации доктрины голлизма в связи с изменением значения автономии для поддержания статуса Франции в международных отношениях. Если в жёстких параметрах биполярной структуры способность снизить внешнее давление и утвердить свою политическую и стратегическую независимость автоматически способствовала повышению рангу державы в мировой политике, то в постбиполярном контексте независимость продолжала выступать важным, но уже недостаточным условием повышения политического веса в международной системе.
На первый план в обеспечении собственного ранга вышла способность консолидации других акторов в рамках подходящих коллективных механизмов [Sur 2000: 278], которые могли бы выступать инструментом сбалансирования глобальной политической конфигурации и сокращения зависимости от единственной сверхдержавы. Поэтому сохранение независимости на национальном уровне требовало, в первую очередь, консолидации на региональном уровне, способной в перспективе привести к формированию автономного центра влияния в мировой системе.
Исходя из подобных соображений, администрацией Ширака был сформулирован обновлённый глобальный проект Франции, получивший в академической литературе название "кооперативная мультиполярность" [Krause 2004: 51]. Он состоял из двух концептуальных компонентов - мультиполярности как единственно возможной альтернативы бесконтрольному доминированию единой мировой "гипердержавы" Соединённых Штатов Америки [Gordon 2000: 64] и мультилатерализма как принципа коллективного принятия решений по вопросам глобального значения на основе совместно выработанных правил.
Становление мультиполярного мира представлялось во французской риторике времён Ширака неотвратимой перспективой развития глобальной системы, для ко-
торой нынешнее постбиполярное состояние является лишь промежуточной, переходной конструкцией [см. de Villepin 2003-2004: 10]. Утверждение ряда новых центров силы, готовых действовать независимо от американского влияния для реализации своих интересов и глобальной ответственности [Bowen 2005: 108], как предполагалось, должно непременно стать реальностью уже в ближайшей перспективе, поэтому необходимо способствовать их постепенному вовлечению в механизмы глобального управления на компромиссных условиях.
Во французском изложении стратегия движения к мультиполярному миру предусматривала соответствующее "установление балансов и правил" путём: ♦♦♦превращения Европы в один из ведущих полюсов равновесия в мире; ♦♦♦укрепления связей Франции и Европы с основными мировыми игроками с возможным формированием отношений стратегического партнёрства;
♦реформирования Совета Безопасности ООН и возрастание его роли в управлении глобальными процессами;
♦ выработки и установления единых правил регулирования в международном сообществе при участии всех заинтересованных сторон [Chirac 2001].
Ключевая роль во французской концепции мультиполярности отводилась становлению Европы-державы (Europe-puissance) как автономного центра глобального влияния, поскольку только в рамках европейского объединения Франция могла при определённых условиях приобрести политический вес, отвечающий её статусным устремлениям, и избежать зависимости от других силовых центров. Более того, только Европа имела "критическую массу для налаживания равноправного диалога со своими крупными партнёрами" [Chirac 2005]. Поэтому становление Европы-державы расценивалось как первое и обязательное условие оформления мультипо-лярного мира [Colard 2000: 425]. Для этого она должна была иметь способность автономно налаживать отношения с третьими странами и организациями, устанавливая собственные критерии, принципы и механизмы для формирования экономических преференций или политического партнёрства [Brenner and Parmentier 2000: 20], а также владеть достаточным арсеналом международно-политических инструментов, в том числе военных для реализации собственных решений.
Претворение в жизнь европейского проекта Франции сталкивалось с рядом ограничений и противоречий на трёх структурных уровнях - трансатлантическом, европейском и национальном. На трансатлантическом уровне оставались в силе имманентные ограничения, налагаемые асимметричной конфигурацией западного сообщества. На европейском уровне возникал вопрос, как вписать французский проект в рамки существующего евроинтеграционного объединения. И, наконец, на национальном уровне сохранялась базовая дилемма относительно поддержания независимости в противовес сплочению в рамках коллективных механизмов. Ведь Париж ни в коем случае не собирался отказываться от своих традиционных атрибутов политической независимости, поддерживая их на национальном уровне даже в условиях усиления императива к региональной консолидации.
Фундаментальная идея внешнеполитического курса Ширака состояла в том, чтобы сочетать эти линии, способствуя консолидации европейских государств вокруг предлагаемой глобальной стратегии, но оставляя в своём распоряжении возможности для односторонних действий на тех направлениях, где консенсус на европейском уровне пока ещё не достигнут.
На начальном этапе Жак Ширак пытался решить указанные противоречия в русле тех адаптаций, которые были ранее намечены администрацией Ф. Миттерана и правительством Э. Балладюра. Прежде всего это касается их трансатлантического уровня, на котором на момент избрания Ширака уже был запущен процесс сближения с военной структурой НАТО ради нахождения приемлемого баланса в рамках
западного сообщества и согласованного ослабления действующих ограничений. Однако первая попытка Франции возобновить полноценное участие в Североатлантическом альянсе показала, что осуществление желаемого сбалансирования трансатлантического партнёрства путём переговоров и консенсуса с его членами является малореалистичным.
Поэтому с конца 1990-х годов администрация Ширака была вынуждена выбирать тактику постепенной консолидации европейских государств за пределами НАТО. Париж делал упор на построение Европы-державы независимо от желания или нежелания США, что на том или ином этапе приведёт к автоматической реконфигурации западного сообщества. Платформой для её построения должен был стать Европейский Союз, наделённый соответствующими внешнеполитическими механизмами и оперативным военным потенциалом. Но эта тактика была связана с не менее весомыми противоречиями европейского уровня.
Первичное противоречие, с которым сталкивался французский проект на этом уровне, порождено сложностью нахождения оптимальной институциональной платформы для построения Европы-державы. Эта концепция, основанная на идее политической консолидации европейских государств, существенно отличается от принципов, на которых основана европейская интеграция, - деполитизация отдельных функциональных сфер взаимодействия и вынесение их регулирования за пределы межгосударственного торга путём передачи в компетенцию наднациональных органов, поэтому требует самостоятельных институциональных рамок.
Исходя из этих соображений Париж пытался избежать распространения комму-нитарных практик технократической интеграции на политическую сферу и потому отстаивал в ходе согласования проекта Маастрихтского договора дифференцированную структуру трёх опор, позволяющую развивать интеграцию в сфере внешней политики без передачи исключительных полномочий коммунитарным органам. Впрочем, заложенная в Маастрихте организационная конструкция представляла собой только общие контуры механизма политической консолидации государств, тогда как его конкретные институты и инструменты ещё должны были быть выработаны. Этот процесс продолжался фактически, на протяжении всех 1990-х годов вплоть до разработки Европейской конституции.
В этот же период администрации Ж. Ширака удалось добиться становления целостного и сравнительно автономного институционального механизма интеграции в сфере внешней политики и безопасности, но наполнить его необходимым политическим смыслом оказалось весьма проблемной задачей. Изначальный компромисс, давший толчок строительству Европейской политики безопасности и обороны, касался в первую очередь её функционального измерения, то есть приобретения соответствующего оперативного потенциала. Однако признание потребности в автономном потенциале не означало автоматического признания европейскими государствами абсолютной ценности политической автономии ЕС.
Но даже процесс функционального сближения в рамках ЕПБО также оказался далеко не безоблачным. Кроме имманентных трудностей в стимулировании европейских столиц к увеличению военных расходов, три события привели к дополнительным осложнениям в воплощении французского курса - налаживание оперативной связи между ЕС и НАТО в виде пакета договорённостей "Берлин плюс", кризис вокруг операции в Ираке и расширение ЕС на Восток.
Таким образом, евроинтеграция оказалась довольно ограниченной платформой для реализации французского политического проекта. Она не способна генерировать необходимый для этого уровень политической консолидации государств, но накладывает ощутимые ограничения на поддержание политической независимости Франции на национальном уровне. Институциональный механизм интеграции во
внешнеполитической сфере выстроен в ориентации на унифицированное позиционирование ЕС. Общая позиция по его логике является необходимостью сама по себе, независимо от того, отвечает ли она уровню амбиций отдельных его членов или нет. Поэтому Франции стало сложнее в сравнении с биполярным периодом прибегать к односторонним действиям, которые могут рассматриваться как подрыв общего позиционирования в рамках ЕС, даже когда чёткого консенсуса в отношении их объекта в ЕС ещё не выработано.
Впрочем, администрация Ширака не собиралась отказываться от возможностей обращения к односторонним действиям как основы национальной независимости, хотя старалась чаще аргументировать их общими европейскими интересами. Это иногда создавало парадоксальное впечатление: государство, выступающее самым рьяным сторонником консолидации европейских государств в сфере внешней политики и безопасности, практикует односторонние шаги, в некоторых случаях даже не поставив своих партнёров в известность. Наблюдатели пытались объяснить это инструментальным отношением Парижа к евроинтеграции, но на самом деле проблема тут кроется не столько во французском подходе, сколько в характере евроин-теграции как таковой. Естественно, что в тех вопросах, где масштаб французских амбиций или масштаб прогресса, уже достигнутого на национальном уровне, был выше возможностей, предлагаемых ЕС, французская дипломатия стремилась сохранить самостоятельные рычаги влияния.
Таким образом, правление Жака Ширака стало периодом обновления доктрины голлизма, дополнения её двумя новыми элементами, до этого недостаточно чётко артикулированными в голлистском дискурсе, а именно: концепцией Европы-державы и принципом мультилатерализма. Но практическое воплощение обновлённого глобального проекта была связано с многочисленными противоречиями, которые привели к обострению имманентных для голлизма дилемм - между национальной независимостью и коллективными механизмами и между консолидацией западного сообщества и налаживанием связей с альтернативными центрами силы. Несмотря на активный диалог с последними, сближения концептуальных подходов к обустройству глобальной системы не произошло, а интеграционная логика общего позиционирования в некоторых аспектах ограничивала возможности для такого диалога.
"Тихая революция " Николя Саркози
Период президентства Николя Саркози является наиболее неоднозначным с точки зрения приверженности доктрине голлизма во внешнеполитическом курсе Франции. С одной стороны, магистральные элементы дискурсивного обоснования внешней политики, присущие голлистской традиции, неизменно фигурировали в риторике шестого президента Пятой республики. Но с другой - практические шаги, позиции, которые занимал Париж по актуальным вопросам международной жизни, и, наконец, манера и стиль ведения внешней политики указывают на серьёзные сдвиги во внешнеполитическом комплексе Франции, которые по праву можно назвать "тихой революцией".
Три фактора способствовали таким сдвигам. Первым из них была активная и импульсивная личная манера Саркози, который пытался обеспечить максимальное присутствие и участие Франции в международных процессах, но не столько ради достижения конкретных политических результатов, сколько для оказания желаемого демонстративного, имиджевого или медийного эффекта. Гиперактивность французского лидера не всегда подкреплялась адекватным стратегическим расчётом. Вследствие этого складывалось впечатление, что импульсивные реакции и ситуативные соображения заменили для Саркози целостную внешнеполитическую стратегию Франции [Meunier 2012: 140].
Вторым фактором выступала чрезмерная персонализация внешней политики и её концентрация в руках главы государства. При длительной традиции отнесения внешней политики к исключительному ареалу президента, её выработка всегда происходила в тесном контакте главы государства с министерством иностранных дел. В период правления Н. Саркози эта традиция была поставлена под сомнение. Ключевые внешнеполитические решения принимались узким кругом лиц в пределах аппарата президента с явным или скрытым игнорированием Кэ д'Орсэ [Рубин-ский 2011: 259].
Третий фактор связан со значительной прагматизацией французского курса на международной арене, проявившейся в двух тенденциях: во-первых, инструмента-лизации внешней политики в целях внутренней безопасности, экономического процветания и культурного проникновения [Meunier 2012: 147], а во-вторых, расширении круга вопросов, в которых Париж готов идти на уступки ради достижения компромисса с международными партнёрами. Многие позиции Франции, считавшиеся до этого принципиальными и символическими, Саркози рассматривал как предметы торга, значение которых определялось конкретными преимуществами, которые они могли принести в диалоге с ведущими центрами силы.
Однако подобная тактика оказалась довольно противоречивой, поскольку уступки со стороны Саркози в подобных вопросах не всегда позволяли достичь желаемых результатов, особенно во взаимодействиях с традиционно проблемными для Парижа контрагентами, которых практическая сторона вопроса часто интересовала больше, нежели символическая или репрезентационная. Поэтому отход от принципиальных позиций не привёл к значительному расширению дипломатических возможностей Франции и выработке новых стержневых опор её внешнеполитического курса. Большая прагматичность не обернулась автоматически большей результативностью французской дипломатии.
Нужно признать, что Николя Саркози пришёл к власти на том этапе, когда французская дипломатия нуждалась в новом импульсе для включения в мировые и европейские процессы в своей традиционной инициативной роли. В некотором смысле ему пришлось "реанимировать" внешнеполитический курс Франции на глобальном, трансатлантическом и европейском уровне одновременно. Для этого первым делом было необходимо избавиться от шлейфа обструкционистского имиджа и преодолеть атмосферу отчуждения с партнёрами, позиция которых препятствовала воплощению французских амбиций, - Соединёнными Штатами Америки, странами Центрально-Восточной Европы и Европейской Комиссией [Sarkozy 2007].
Наряду с этим, Н. Саркози, имея личную расположенность к трансатлантическому партнёрству и понимая структурные изъяны европейского строительства, выдвигал на первый план идею восстановления позиций Франции в "западной семье", представляя её в качестве первого и обязательного условия как для укрепления национальной независимости государства, так и для воплощения в жизнь её глобального политического проекта. Поэтому одной из первых его внешнеполитических инициатив стало объявление о возобновлении полноценного участия в Североатлантическом альянсе. В принципе сама по себе эта инициатива не стала неожиданностью, тем более что для финализации возвращения в военную организацию НАТО Франции оставалось только выполнить формальные процедуры, поскольку даже после приостановки этого процесса в 1997 году, администрация Ж. Ширака в последующие годы осуществляла последовательные, хотя и не всегда публичные шаги в направлении вхождения в оперативные структуры Альянса, в том числе в ходе создания сил реагирования НАТО и выполнения военных операций.
Но несмотря на схожесть риторики, сближение Франции с НАТО с приходом Н. Саркози в корне отличалось от аналогичной попытки времён Ж. Ширака. Если предыдущая администрация рассматривала этот процесс скорее в инструменталь-
ном смысле, как путь к реализации собственного видения европейской стратегической автономии, то для Саркози он имел в первую очередь собственную ценность как основа для утверждения надлежащего места Франции в западном сообществе и поддержания её международного ранга. И в этом заключается его принципиальный отход от постулатов голлистской доктрины.
Разумеется, этот отход не был представлен как разрыв с голлизмом как таковым, наоборот он был "вмонтирован" в традиционную модель позиционирования Франции, как линия, логически вытекающая из классических голлистских постулатов о национальной независимости и автономной европейской безопасности. Но на этот раз возвращение Парижа в военные ряды Атлантического альянса было в значительно меньшей степени обусловлено сбалансированием его оперативной структуры. Саркози уже не требовал масштабного реформирования НАТО, а довольствовался закреплением за Францией нескольких постов в системе интегрированного командования.
Таким образом, если Ширак сместил баланс в дилемме между национальной независимостью и коллективными механизмами, то Саркози сделал это в дилемме между консолидацией западного сообщества и укреплением связей с альтернативными центрами силы. При этом он активно поддерживал такие связи, но их политическое значение для французской стратегии очевидно снизилось.
Компенсацией данного сдвига до некоторой степени стала интенсификация односторонних шагов в духе национальной независимости. Первичные внешнеполитические инициативы, с которыми Саркози пришёл к власти, носили явно односторонний характер, что обуславливало их не слишком положительное восприятие со стороны международных партнёров и часто отражалось на их практических результатах. В дальнейшие годы Саркози не только не избегал решительных односторонних действий, особенно в кризисных ситуациях, но и систематически отбрасывал всё то, что могло стать ограничением для французской политики [Dehousse 2012: 157]. Подобное сочетание национальной независимости с усилением атлантической солидарности трудно назвать оптимальным, хотя бы потому, что национальная независимость в политике Н. Саркози представляла собой набор эпизодических односторонних шагов и заявлений, нежели целостную стратегию в направлении сокращения структурных ограничений.
Мировой финансовый кризис стал поворотным пунктом в реализации французского глобального проекта в том виде, в котором он был сформулирован при Ж. Шираке и отражён во внешнеполитическом дискурсе Н. Саркози в первые годы его президентства. С одной стороны, кризис продемонстрировал необходимость в укреплении нормативных и многосторонних основ регулирования глобальных процессов, чем фактически подтвердил релевантность многолетних призывов Франции. На этой волне Париж выступил с рядом инициатив, направленных на активизацию диалога по вопросам глобального управления и усиления государственного контроля за финансовым сектором.
Но, с другой стороны, активизация глобального диалога несколько запоздала, развернувшись на этапе, когда ведущие альтернативные центры силы аккумулировали значительный потенциал и не были настроены на координацию своей политики с западным сообществом как таковым или отдельными его представителями.
Кризис сделал мультиполярный мир реальностью, но совсем не в том варианте, в каком его стремилась видеть Франция. Мультиполярность без мультилатераль-ных основ и процедур открывала новый виток системного балансирования, а мультиполярность без Европы в качестве одного из центров силы означала невозможность для Франции полагаться на совокупную европейскую мощь для утверждения своего международного ранга. При этом французское лидерство в рамках объединённой Европы также сталкивалось с серьёзными вызовами.
Эти и другие факторы обусловили дальнейшее осложнение внешнеполитического курса Франции - ей приходилось идти на уступки партнёрам ради сохранения имеющихся в её распоряжении рычагов влияния, тогда как усиление собственных позиций за счёт коллективных механизмов европейского и трансатлантического уровня становилось всё менее реалистичным.
* * *
Эволюция доктрины голлизма во внешней политике Франции в постбиполярный период показала, что голлизм оказался довольно устойчивой мировоззренческой основой французского внешнеполитического мышления, которую никто из руководителей Пятой республики не осмелился открыто поставить под сомнение. Конечно, практические приоритеты и инструменты реализации голлистского видения подвергаются трансформациям под влиянием внешних факторов, но его ключевые элементы - независимость и величие - продолжают определять международное позиционирование французского государства. Благодаря доктрине голлизма Франции удалось сохранить свою "ментальную независимость", то есть способность самостоятельно оценивать международный контекст и предлагать решения исходя из собственного оригинального видения, не идя в фарватере других центров силы [ChariПon 2012]. Определённую роль играло и особое внимание Франции к гуманистическим аспектам политики, поскольку она всегда претендовала на роль "колыбели" свободы и прав человека. Сегодня немногие государства в мире сохраняют такую способность, которая, несомненно, составляет основное политическое преимущество Франции в международных отношениях.
Однако это преимущество ещё предстоит должным образом реализовать, сформулировав обновлённый глобальный проект, способный получить поддержку международного сообщества и противостоять тенденциям к поляризации мировой системы. Вариант французского глобального проекта, сформулированный администрацией Жака Ширака в виде концепции кооперативной мультиполярности, фактически исчерпал себя ввиду как слишком бурного развития международных событий, так и чрезмерно реакционной и лишённой целостного стратегического видения внешнеполитической линии Николя Саркози.
Новая же администрация Франсуа Олланда пока что не достигла ощутимого прогресса на этом пути. Внеся некоторую упорядоченность в отношения Парижа с ключевыми международным партнёрами, новое руководство страны, сталкиваясь с последствиями кризиса еврозоны, пока что не выработало обновлённого целостного глобального проекта, хотя и сумело продемонстрировать способность к решительным самостоятельным действиям в ходе операции "Серваль" в Мали. Это даёт основания утверждать, что французский автономизм как ключевой элемент доктрины голлизма во многом сохраняет свою актуальность, но приобретает вид скорее ситуативного отстаивания принципиальных позиций в отдельных практических сферах, нежели последовательной реализации автономного политического проекта по обустройству глобальной системы.
Такая эволюция голлизма не может считаться благоприятной с точки зрения интересов России в современной международной системе.
Долгое время глобальный и европейский проект Франции служил устойчивой концептуальной основой политического партнёрства Москвы и Парижа. Разделяемое дипломатиями обеих стран стремление к автономии, мультиполярному миру и восстановлению политической целостности европейского континента создавало общие стратегические ориентиры, что придавало двусторонним отношениям особое качество и самостоятельную ценность вне зависимости от состояния дел в практических сферах сотрудничества.
Однако ограничения в реализации французского политического проекта, с которыми столкнулась администрация Жака Ширака в 2002-2005 годах, существенно сузили возможности и для воплощения континентального видения Франции. Чем глубже Франция увязала в процессе европейского строительства, тем меньше у неё оставалось ресурсов для продвижения концепции Большой Европы. Поэтому, по выражению Анн де Тенги, Париж "остановился на полпути" в своих усилиях по способствованию вхождению России в евроатлантическое пространство [де Тенги 2013: 28]. Особое качество двусторонних отношений так и не было закреплено в структуре взаимодействия Россия - ЕС.
Размывание основ доктрины голлизма в период президентства Николя Саркози сказалось также на характере российско-французских отношений, в которых нарастала тенденция к всё большей прагматизации и экономизации. И хотя уровень политического партнёрства, достигнутый в предыдущие годы, был сохранён, на первый план в конечном итоге вышли вопросы торгово-экономического характера.
Тем не менее, на данном этапе Париж по-прежнему заинтересован в особых отношениях с Москвой, которая и в новой непростой международной ситуации тоже старается избегать резких шагов в отношении Франции. Это, по-видимому, правильно, но сохранить такие отношения в новых условиях будет непросто.
Список литературы / References
Манжола, В.А. (1993), Ядерная политика Франции (60-80-ые годы), дис... докт. ист. наук, Укр. ин-т междун. отношений, Ун-т им. Т. Шевченко, Киев, Украина.
Обичкина, Е. О. (2012), Внешняя политика Франции от де Голля до Саркози (1940-2012), Аспект Пресс, Москва.
Рубинский, Ю. И. (2011), Франция. Время Саркози, Международные отношения, Москва.
де Тенги, А. (2013), "Амбивалентность и отчуждение. Восприятие России во Франции", Россия в глобальной политике, Том 11. Специальный выпуск, C. 20-29.
Manzhola, V.A. (1993), France's nuclear policy (1960s-1980s), Doctoral Thesis, World history, Ukrainian Institute of international relations, Taras Shevchenko University, Kiev, Ukraine.
Obichkina, E. O. (2012), Vneshnjaja politika Francii ot de Gollja do Sarkozi (1940-2012) [Foreign policy of France from de Gaulle to Sarkozy], Aspekt Press, Moskva.
Rubinskij, Yu. I. (2011), Francija. Vremja Sarkozi [France. Sarkozy's Time], Mezhdunarodnye otnoshenija, Moskva.
de Tengi, A. (2013), "Ambivalence and estrangement. Russia's image in France", Russia in Global Affairs, Volume 11. Special issue, pp. 20-29.
Bowen, N. (2005), "Multilateralism, Multipolarity, and Regionalism: The French Foreign Policy Discourse", Mediterranean Quarterly, vol. 16, no. 1, pp. 94-116.
Bozo, F. (2008), "The Failure of a Grand Design: Mitterrand's European Confederation, 1989-1991", Contemporary European History, vol. 17, no. 3, pp. 391-412.
Bozo, F. (2007), "Mitterrand' s France, the End of the Cold War, and German Unification: A Reappraisal", Cold War History, vol. 7, no. 4, pp. 455-478.
Bozo, F. (2001), "La France et l'Alliance atlantique depuis la fin de la guerre froide. Le modèle gaullien en question (1989-1999)", Cahiers de Centre d'Études d'Histoire de la Defense, № 17.
Brenner, M. and Parmentier, G. (2002), Reconcilable Differences: US-French Relations in the New Era, Brookings Institution Press, Washington.
Charillon, F. (2012), "Quel avenir strategique pour la France", disponible sur : http://globalbrief.ca/blog/2012/10/04/quel-avenir-strategique-pour-la-france/ (visité 24 avril 2014).
Chirac, J. (2005), "Discours à l'occasion de l'ouverture de la XlIIème Conférence des Ambassadeurs", 29 août, Paris, disponible sur: http://basedoc.diplomatie.gouv.fr/exl-doc/e006527.pdf (visité 24 avril 2014).
Chirac, J. (2001), "Discours à l'occasion de la réception des Ambassadeurs", 27 août, Paris, disponible sur: http://basedoc.diplomatie.gouv.fr/exl-doc/e014592.pdf (visité 24 avril 2014).
Clarke, M. (2000), "French and British Security: mirror images in a globalized world", International Affairs, vol. 76, no. 4, pp. 725-739.
Colard, D. (2000), "La conception française du nouvel ordre international après la chute du mur de Berlin", Annuaire française de relations internationales, Volume I, pp. 415-428.
Dehousse, R. (2012), "Chapitre 6. Nicolas Sarkozy l'européen", Politiques publiques, No. 3, pp. 153166.
Dumas, R. (2001), "Un projet mort-né: la Confederation européenne", Politique étrangère, no. 3, pp. 687-703.
Flynn, G. (1995), "French Identity and Post-Cold War Europe" in Flynn G. (ed.), Remaking the Hexagon. The New France in the New Europe, Westview Press, Boulder, pp. 233-249.
Gordon, Ph. (2000), "The French Position", The National Interest, Issue 61, pp. 57-64.
Jenkins, B. and Chafer, T. (1996), "Introduction" in Chafer, T. and Jenkins, B. (eds.), France : From the Cold War to the New World Order, Macmillan Press, London, pp. 1-14.
Krause, J. (2004), "Multilateralism: Behind European Views", The Washington Quarterly, vol. 27, no. 2, pp. 43-59.
McLeod, A. et Voyer-Léger, C. (2004), "La France: d'une puissance moyenne à l'autre", Études internationales, vol. 35, no 1, pp. 73-96.
Meunier, S. (2012), "Chapitre 5. La politique étrangère de Nicolas Sarkozy. Rupture de fond ou de style", Politiques publiques, no. 3, pp. 133-151.
Sarkozy, N. (2007), "Entretien du President de la Republique, M. Nicolas Sarkozy, avec le quotidien "New York Times", 24 septembre, Paris, disponible sur: http ://basedoc. diplomatie. gouv. fr/exl-doc/e002150.pdf (visité 24 avril 2014).
Sur, S. (2000), "La puissance et le rang revisités", Annuaire française de relations internationales, Volume I, pp. 269-290.
Touraine, M. (1993), "La representation de l'adversaire dans la politique extérieure française depuis 1981", Revue française de science politique, vol. 5, pp. 807-822.
Védrine, H. (2006), "Les défis de la diplomatie française", La revue internationale et strategique, no. 63, pp. 65-70.
de Villepin, D. (2003-2004), "Diplomatie et action. Entretien avec Dominique de Villepin", Politique internationale, № 102.
Vincze, H. (2002), "France: From Great-power Illusions to the "Europeanization" of Ambitions", Foreign Policy Review, no. 2, pp. 102-132.
French Foreign Policy: whether Gaullist doctrine has changed?
Author. Manzhola Vladimir Andreevich, Doctor of History, Professor, Head of Chair of International Relations and Foreign Policy, Institute of International Relations. Address: Kiev National Taras Shevchenko University 36/1, Melnikova street, Kiev, Ukraine, 04119.
Shapovalova Alexandra Igorevna, Candidate of Political science, Doctorate Student, Institute of International Relations. Address: Kiev National Taras Shevchenko University, 36/1 Melnikova street, Kiev, Ukraine, 04119. E-mail: alexandra. [email protected]
Abstract. The article offers an alternative approach to understanding the essence of Gaullism in French foreign policy with due account of its conceptual guidelines as well as institutional mechanism and practical instruments through which it has been embodied. On the basis of this approach the authors analyze how structural transformations of international context provided for evolution of the Gaullist doctrine after the end of the Cold War and under presidency of Jacques Chirac and Nicolas Sarkozy and what elements of this doctrine retain their validity nowadays.
The authors conclude that although the key element of Gaullism - the French autonomism - remains valid up to now, Paris faces again the need to reformulate and renovate its global project in order to reaffirm its ability to play an initiative, streamlining role in the international scene.
Keywords: France, foreign policy, Gaullism, post-bipolar age, autonomy, multi-polarity, multilateralism, European security.
