30УДК 94(571.642)
DOI 10.24411/9999-056А-2020-10025
ВЛИЯНИЕ ПОРЕФОРМЕННОГО И ПОСТРЕФОРМЕННОГО ПЕРИОДА НА ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И МИГРАЦИЮ САХАЛИНСКИХ ЯПОНЦЕВ И КОРЕЙЦЕВ
Юлия Ивановна Дин,
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Сахалинский областной краеведческий музей, г. Южно-Сахалинск. E-mail: [email protected]
В статье рассматриваются некоторые события из жизни сахалинских японцев и корейцев. Так же, как и все жители России, население Сахалинской области испытывало на себе негативное влияние экономического, политического и социального кризиса постреформенного периода. При этом сахалинцы японского и корейского происхождения могли мигрировать на историческую родину — в Японию или Южную Корею. Правительства этих государств предоставляли им различные программы и условия для переезда. Однако, даже находясь в лучших экономических условиях, сахалинские корейцы и японцы испытывали серьёзные проблемы с определением места проживания. Ключевые слова: Сахалин, корейцы, японцы, репатриация, адаптация, пореформенный кризис.
THE INFLUENCE OF THE REFORM AND POST-REFORM PERIOD ON THE LIVES AND MIGRATION OF SAKHALIN JAPANESE AND KOREANS
Yulia Din, Sakhalin Regional Museum, Yuzhno-Sakhalinsk, Russia. E-mail: [email protected]
The article discusses some events in the life of Sakhalin Japanese and Koreans. Just like all residents of Russia, the population of the Sakhalin Oblast experienced a negative impact of the economic, political and social crisis of the post-reform period. At the same time, Sakhalin residents of Japanese and Korean origins could migrate to their historical homeland — Japan or South Korea. The governments of these states provided them with various programs and conditions for relocation. However, even in better economic conditions, Sakhalin Koreans and Japanese experienced serious problems with determining their place of residence. Keywords: Sakhalin, Japanese, Koreans, repatriation, adaptation.
Распад Советского Союза, непродуманные реформы периода перестройки и 1990-х гг., вызванный этими событиями масштабный экономический кризис оказали существенное влияние на всё население бывшего СССР. Однако этнические группы сахалинских японцев и корейцев имеют особенности, которые выделяют их из общего ряда. Изучение этого аспекта помогает глубже понять пореформенные события и выбор населением путей выхода из кризиса.
Японское и корейское население Сахалинской области является наследием японского губернаторства Карафуто, то есть того периода, когда южная часть Сахалина до 50-й параллели и все Курильские острова принадлежали Японии. В 1945 г. эти территории по результатам Второй мировой войны перешли под юрисдикцию Советского Союза. Большая часть японцев и практически все айны — около 300 тыс. чел. [8; 9] — были репатриированы в Японию, на островах остались проживать 23 тыс. корейцев [4, с. 72] и некоторая часть японцев [13, р. 29]. Все они прошли сложный путь адаптации к жизни в советском обществе.
В советский период проблемы японского и корейского населения в публичном пространстве властью замалчивались1 или же подавлялись2. Поэтому неудивительно, что при ослаблении, а затем исчезновении чрезмерного государственного контроля все эти проблемы были подняты с новой силой. Вопросы собственной идентичности, восстановления элементов этнической культуры, национального возрождения, репатриации на родину были поставлены членами диаспоры перед обществами и государствами вовлечённых стран — России, Японии и Южной Кореи. При этом падение «железного занавеса» позволило более активно привлекать к решению данных проблем именно Японию и Южную Корею.
С конца 1980-х гг. на Сахалине начинают действовать корейские и японские общественные организации, которые поставили вопрос о репатриации. Стоит учесть, что немаловажную роль в данном случае играли уровень жизни и благосостояния населения Японии и Южной Кореи в сравнении с тяжёлой экономической ситуацией, которая имела место на Сахалине и шире — в России. Поэтому решение «исторических проблем» репатриации (невозможность возращения на родину после Второй мировой войны) шло в тесном контакте и при акцентировании внимания на бедности и тяжёлых условиях жизни в России.
1 Публиковать любые сведения о корейцах Сахалинской области в открытой печати было запрещено в 1952 г. [ГИАСО. Ф. Р-131. Оп. 1. Д. 3. Л. 7]. Учитывая, что за весь советский период в научной литературе и СМИ японцы практически не упоминались, а корейцы — очень редко и завуалировано, можно заключить, что цензурные запреты просуществовали вплоть до перестройки.
2 См. работу автора [5] о подавлении движения за репатриацию репрессивными методами.
В 1989 г. в Японии было создано «Общество содействия временному возращению на родину соотечественников Карафуто (Сахалина)»3, которое затем переименовали в «Братскую ассоциацию Японии и Сахалина» (ныне — «Ассоциация Япония — Сахалин»), а в области появилась организация «Общество японцев Сахалина», которая проделала огромную работу по поиску японцев на российском острове и их родственников в Японии, а также по поиску и оформлению документов. С начала 1990-х гг. при содействии этих организаций начались визиты сахалинских японцев в Японию, а затем и репатриация. Всего по программе визитов Японию посетило 3358 чел. (из них этнических японцев — 1215), а на постоянное жительство туда выехало 134 семьи (303 чел.) [10, с. 300—301].
Сахалинские корейцы столкнулись с более сложными проблемами, чем японцы. Вызвано это было, с одной стороны, тем, что Южная Корея практически на официальном уровне заявила, что «поскольку за решение проблемы сахалинских корейцев несёт ответственность японское правительство, то пусть оно и выходит с ним на СССР» [1, с. 113], а с другой — тем, что корейцев на Сахалине было и остаётся существенно больше, чем японцев. Первых в 1989 г. насчитывалось 35 191 чел. [11]. Их число уменьшалось пропорционально общей численности населения Сахалинской области (в связи с оттоком населения из сложного климатического региона), однако решить проблемы более чем 23 тыс. чел. [2] диаспоры пока не удаётся в полной мере. И хотя с тех пор южнокорейское правительство несколько пересмотрело свою позицию в отношении сахалинских корейцев, тем не менее японское общественное движение и японское правительство играли определяющую роль в разрешении проблем репатриации.
Согласно статистике «Сахалинской областной общественной организации разделённых семей сахалинских корейцев», которая взаимодействовала с Красным крестом Японии и Республики Корея, всего за 1992—2015 гг. по программам репатриации эмигрировало 3554 корейцев [4, с. 204].
Таким образом, мы видим, как на социальный и экономический кризис, вызванный периодом реформ в СССР/России конца 1980—1990-х гг., японское и корейское этническое население Сахалинской области отреагировало поднятием исторических проблем, общественным движением и миграцией за пределы России. Несмотря на то, что японцы на исторической родине испытывали трудности с адаптацией, Японии удалось минимизировать эти трудности. Однако у сахалинских корейцев была другая ситуация, маркером которой является описанное ниже событие, не привлёкшее внимание исследователей.
3 И до начала перестройки в СССР на территории Японии и Южной Кореи возникали общественные организации, которые поднимали проблемы «соотечественников, оставленных на Сахалине» (в самой Южной Корее первая такая организация возникла уже в 1946 г., то есть ещё до официального оформления государства Республика Корея в 1948 г.).
Сахалинские корейцы второго и третьего поколения приезжали в Южную Корею по туристическим визам на 90 дней, что означало не только запрет на легальную трудовую деятельность, но и необходимость возвращаться в Россию каждые три месяца. Тем не менее они имели преимущество перед другими подобными мигрантами в Южной Корее (из Средней Азии, Китая, Вьетнама, Филиппин и др.), поскольку получили возможность бесплатно проживать в квартирах, предоставленных первому поколению, репатриированному на родину в рамках правительственной программы. Массовая миграция началась в 2000 г. после того, как были построены с финансовой помощью японского правительства 8 многоквартирных домов в г. Ансане близ южнокорейской столицы Сеула.
Корейские власти к подобным мигрантам относились и относятся с толерантностью — экономика Южной Кореи нуждается в рабочих руках, мигранты в основном трудолюбивы и не составляют экономическую конкуренцию корейским гражданам — получают меньше, работают больше, а в случае возникновения проблем их можно легко выдворить из страны.
Информанты, проживающие в Ансане, говорят про подобные поездки следующее4:
«А когда только сюда переехали, молодёжь как стала приезжать — жить-то можно бесплатно у родителей. Тогда почти в каждой квартире по одному, по двое детей жили — приезжали на заработки» [НА СОКМ. Оп. 1. Д. 833. Ед. хр. 4].
«Работу найти можно очень легко, главное — работать и не жаловаться. Получали больше, чем на Сахалине, да и жить здесь легче» [НА СОКМ. Оп. 1. Д. 833. Ед. хр. 1].
Однако по прошествии некоторого времени число сахалинских корейцев второго и третьего поколений в Южной Корее стало уменьшаться. Там они могли заниматься только неквалифицированным и малооплачиваемым трудом — играли роль плохое знание корейского языка, русский менталитет и стиль поведения, отсутствие признаваемого в Южной Корее образования, незнание основных норм и законов. В результате уделом сахалинских корейцев как мигрантов стала тяжёлая и «грязная» работа на заводах, стройках, в качестве чернорабочих, носильщиков, посудомоек, уборщиц и т.п.
Те, кто побывал в Южной Корее, составили собственное мнение о возможности жить в тамошнем обществе: «Перспектив особых здесь нет, корейцы [местные] относятся, как к людям низшего сорта, словно ты ниже их, хотя он сам из деревни недавно вылез, ничего не знает, образования
4 Интервью, которые автор собирала в 2009—2014 гг., хранятся в электронном виде в научном фонде Сахалинского областного краеведческого музея [14].
никакого — а нами помыкает... мы к такому не привыкли. К тому же работа тяжёлая физически, сейчас уже на Сахалине можно такую найти — платить будут не меньше, а относиться лучше. К тому же там, в России, всё своё, знакомое, а здесь всё чужое» [НА СОКМ. Оп. 1. Д. 833. Ед. хр. 7].
Подобная ситуация возникла, например, с корейцами из Узбекистана, которые приезжают на заработки в Южную Корею, — незнание корейского языка, статус низкоквалифицированной рабочей силы, разница менталите-тов приводят к конфликтам в личных отношениях между корейцами Узбекистана и Республики Корея, что затрудняет совместное проживание [12].
Важно заметить, что сахалинские корейцы довольно успешно смогли вписаться в новые капиталистические реалии России. Знание русского языка, наличие признаваемого образования, личная инициатива в бизнесе, а также высокий уровень толерантности российского общества не только обусловливали высокую степень адаптации корейцев к реформам, но и устраняли барьеры в возможности делать карьеру и добиваться высокого статуса. Сыграло роль и постепенное улучшение экономического положения на Сахалине. Оказавшись в других социально-культурных условиях, многие сахалинские корейцы испытали разочарование и предпочли вернуться.
Представители второго и третьего поколений изменили своё отношение к исторической родине и корейцам, о которых раньше слышали только в идеализированных рассказах стариков. Столкнувшись на личном опыте с корейским обществом, многие задумались заново о своей идентичности, о чём говорят источники: «Я всегда думала, наверно, мы должны быть с ними похожи. Но когда увидела, что совсем они другие... Я их не понимаю, они относятся к нам, как будто они лучше нас в чём-то. Тогда я подумала и решила, что я особая кореянка — сахалинская, но совсем не корейская. Значит, и жить я тоже должна на Сахалине» [НА СОКМ. Оп. 1. Д. 833. Ед. хр. 6]. «Я сахалинка, такой себя и ощущаю. Поехать в Корею? Зачем? Если захочу уехать с Сахалина, может быть, даже в другую страну — в Австралию, Канаду, Америку... Для меня Корея — такая же страна, абсолютно чужая» [НА СОКМ. Оп. 1. Д. 833. Ед. хр. 7].
Изменилось и отношение первого поколения к возможному переезду в Южную Корею их детей и внуков: «По-моему, переезда сюда не будет, невозможно. Я, например, не хочу, чтобы сыновья здесь работали... мой старший сын два года проработал, но национализм здесь в Корее — они очень низко смотрят на нас. Поэтому по 12 часов работают, как дикари, обед — полчаса, в финансовых делах — меньше получают, чем местные корейцы. Сами-то корейцы на грязных работах не хотят работать, только вот из Китая такие работают. Поэтому я сыновей своих сюда не хочу — они уже 8 лет не ездят, они там, на Сахалине, сейчас, старший
сын нефтепроработчиком5 работает, нормально. А здесь так издеваются... Сейчас многие не приезжают — вон только маленькие дети приезжают, в гости на лето. Раньше-то они думали — в Корее родители живут, значит, можно и мне, да и я сам так думал для своих детей, но сейчас такие мысли закончились. Кто проработал здесь, они знают. И мы тоже все, родители, не хотим, чтобы дети здесь, в Корее, жили» [НА СОКМ. Оп. 1. Д. 833. Ед. хр. 4].
Незнание литературного языка, норм, правил и законов южнокорейского общества, культурных различий (которые накопились за 60 лет отсутствия контактов) привели к тому, что сахалинские корейцы перестали воспринимать себя как «настоящих корейцев», как потенциальную часть южнокорейского общества. Многие предпочли вернуться обратно.
Как мы видим, встретившись с определёнными проблемами реформенного и пореформенного периода, те из сахалинских корейцев и японцев, которые увидели возможность уехать от экономического и социального кризиса в России, сделали это. Однако жизнь на исторической родине не была для них благополучной. Им пришлось столкнуться с трудностями адаптации к жизни в другом обществе, которое оказалось для них чуждым. Поэтому при улучшении экономической ситуации в России, да и просто осознав реалии «принимающего» общества, большая часть из них вернулась на Сахалин.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
1. Бок З.К. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск: Южно-Сахалинский гос. пед. ин-т, Сахалинский центр документации новейшей истории, 1993. 222 с.
2. Всероссийская перепись населения 2010 г. Т. 4: Национальный состав и владение языками, гражданство. URL: https://www.gks.ru/free_doc/new_site/perepis2010/ croc/ perepis_itogi1612-tom4.htm (дата обращения: 01.05.2020).
3. Высоков М.С., Шубина О.А. Последняя айнка Южного Сахалина // Айны: проблемы истории и этнографии (Этнографические исследования Сахалинского областного краеведческого музея. Вып. VII). Южно-Сахалинск: ИМГиГ ДВО АН СССР, 1988. С. 82-88.
4. Дин Ю.И. Корейская диаспора Сахалина: проблема репатриации и интеграция в советское и российское общество. Южно-Сахалинск: Сахалинская обл. типография, 2015. 332 с.
5. Дин Ю.И. Первая политическая организация корейцев Сахалина в борьбе за репатриацию на родину // Проблемы Дальнего Востока. 2015. № 6. С. 148—155.
5 Так в оригинале интервью. Респондент имеет в виду, что сын работает в нефтяной промышленности.
6. Дин Ю.И. Проблема репатриации корейцев Южного Сахалина (1945—50 гг.) // Вопросы истории. 2013. № 8. С. 72—81.
7. Левковская А.Ю. История народа айну и их современное положение // Вестник Сахалинского музея. 2010. № 17. С. 195—208.
8. Подпечников В.Л. О репатриации японского населения с территории Южного Сахалина и Курильских островов // Вестник Сахалинского музея. 2003. № 10. С. 257—260.
9. Подпечников В.Л. Репатриация // Краеведческий бюллетень. 1993. № 1. С. 102—118.
10. Россия и страны АТР: миграционные процессы и проблемы межкультурной коммуникации. Азия в России / под ред. С.С. Пайчадзе, И.А. Вальдмана. Новосибирск: Изд-во НГТУ, 2019. 518 с.
11. Сахалинская область на рубеже XXI в.: стат. ежегодник. Южно-Сахалинск: Госкомстат России, Сахалинский обл. комитет гос. статистики, 2001. 321 с.
12. Тен М.Д. Особенности личных взаимоотношений корейцев Узбекистана с корейцами Республики Корея в трудовых коллективах // Актуальные вопросы ко-рееведения: проблемы и перспективы: сб. материалов II междунар. науч.-практ. конф. Уссурийск, 2011. С. 240—243.
13. Voices from the shifting Russo -Japanese border: Karafuto/Sakhalin / ed. by S. Paichadze, Ph. Seaton. London—New York: Routledge, 2015. 240 p.
14. ГИАСО (Гос. историч. архив Сахалинской области).
15. НА СОКМ (Научный архив Сахалинского областного краеведческого музея).
