Влияние маргинализации и адаптации на социальные трансформации современной России Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

УДК 316.334.5

ВЛИЯНИЕ МАРГИНАЛИЗАЦИИ И АДАПТАЦИИ НА СОЦИАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

© 2010 г. И.Б. Пржиленская

Ставропольский государственный университет, Stavropol State University,

ул. Пушкина, 1, г. Ставрополь, 355009, Pushkin St., 1, Stavropol, 355009,

[email protected] [email protected]

Анализируется специфика современного этапа модернизации российского общества, проявляющаяся в процессах маргинализации и адаптации россиян к изменяющейся социальной среде. На основе эмпирических данных определяются проблемы и перспективы российской модернизации как социального процесса, протекающего в условиях одновременного детерминирующего воздействия разных факторов.

Ключевые слова: социальная модернизация, социальный процесс, маргинализация, адаптация, ценностные предпочтения, духовная жизнь, культурная адаптация.

In article specificity of the present stage of modernization of the Russian society, shown in processes marginalizations and adaptations of Russians to the changing social environment is analyzed. On the basis of the empirical data it is defined problems and prospects of the Russian modernization as the social process proceeding in the conditions of simultaneous determining influence of different factors.

Keywords: social modernization, social process, marginalization, adaptation, values preferences, spiritual life, cultural adaptation.

В эпоху глобализации процессы интенсивной социальной диверсификации внесли значимые коррективы в представления о системообразующих элементах социальных структур, как на постиндустриальном и постсовременном Западе, так и на обретающем новую социальность Востоке. Несмотря на то что фрагменти-зация, индивидуализация и маргинализация всех сфер общественной жизни являются неизменными атрибутами современности, в постсоветской России эти процессы наложились и на распад империи, и на смену политического строя, и на деиндустриализацию. Поскольку в одном и том же обществе можно обнаружить причудливое смешение ультрапостмодерна и ультраархаики, детрадиционализации и патриархализации, индустриализма и постиндустриализма, то адаптироваться к такому сложному порядку в организации социальных связей всех уровней намного сложней.

Важным представляется изучение влияния происходящих трансформаций на состояние установок повседневного жизненного мира современных россиян, поскольку усвоение новых коммуникативных моделей социального взаимодействия сопровождается преобладанием адаптационных жизненных стратегий, которые в большинстве случаев выглядят как отказ от прежних ценностных установок. При исследовании жизненного мира россиян как совокупности целей, ценностей и жизненных установок следует учитывать конкретную социокультурную ситуацию в обществе, а также факторы, влияющие на ее состояние. Выделяя внешние факторы (экономические и политические), необходимо также обратиться к заложенной в собственном культурном архетипе россиян способности изменяться как условию успешной адаптации.

Примером неадекватной реакции на вызовы среды может служить социальная маргинализация на уровне жизненного мира, которая привела к разрушению смысловых структур пространства значимости и, тем самым, сделала невозможными процедуры оценки, интерпретации и целеполагания. Возникает проблема угрозы и агрессии «из утраченного смысла», а также иссушение и обеднение повседневной жизни, это приводит к появлению угрожающего «вакуума», его источником становится давление односторонней стратегической рациональности. Предотвратить возможную «агрессию вакуума» можно через прояснение сути противоречия между динамикой получивших самостоятельность социальных подсистем и собственной логикой жизненного мира.

Вопреки всем тем, кто считает повседневность необходимой, но малозначимой компонентой социальной жизни, социальные феноменологи интерпретируют ее не только как воплощение итогов социально значимых событий в практику, поскольку «оповсе-дневнивание» касается всех культурных сфер человеческой жизни, включая производство, науку, искусство и религию. Однако именно указанные сферы, а также сфера производства являются теми точками, в которых зарождается обратный процесс, -преодоление повседневности. В функционалистских терминах это можно было бы выразить как взаимосопряжение репродуктивной и продуктивной функций социума. Нетрудно видеть, что данная терминология неэффективна при описании жизненного мира.

Обращение к исследованиям профессионального статуса, проводившимся И.П. Поповой, может в определенной степени показать, как внутреннее сопротивление процессу маргинализации, а также желание

предотвратить его, заставляет индивида действовать вопреки логике адаптации. Так один из респондентов, рассуждая о том, почему он не уходит с места работы, где ему перестали платить сколь-нибудь сносную заработную плату, в качестве основного мотива выдвигает возможность потихоньку, не спеша работать, придумывать что-то новое, не меняя привычный жизненный уклад. Вот как он объясняет свою позицию: «Завод мне дает стаж, завод мне дает статус, завод мне дает возможность продвинуться... Когда-то я думал, что вот этот первый слой - работа на предприятии, статус - это более главное, остальное - заработок - побочный - это для поддержания штанов. Теперь на данный момент второй для меня гораздо важнее, а это место для меня всего лишь. как сказать. так скажем, на втором плане» [1, с. 88].

Благодаря модернизации экономики и внедрению технических достижений, изменяются социальная структура или профессиональная стратификация, а это означает падение или рост престижа для некоторых граждан, что изменяет сами способы их категоризации.

Если эффекты маргинальности проявляются в утрате целого ряда социальных компетенций, то даже в условиях социального перехода складываются временные группы с диффузными границами, но с совершенно определенными поведенческими паттернами. Так, в совмещенном описании разделения индивидов по уровню доходов и по социальному самочувствию, можно выделить четыре группы [2, с. 230]:

1) для членов первой группы, имеющих самый низкий доход и ощущение нетерпимости положения, характерен конформизм, изоляция от коллектива, позиция «нельзя» по отношению к более успешным;

2) для членов второй группы, которые терпят свое положение и имеют доходы, которых хватает только на питание, характерны меньшая покорность и автономность, но в целом они близки первой группе;

3) члены третьей группы могут быть названы преодолевающими свои трудности - они имеют доходы, позволяющие им тратить деньги не только на еду, но еще не способны приобрести автомобиль; они уже «сами себе хозяева», это проявляется и в отношении к обязанностям, и к оборудованию, и к мнению;

4) члены четвертой группы - состоятельные граждане с хорошим самочувствием, они ощущают себя хозяевами и для других, ибо распоряжаются их премиями, способны уволить или принять на работу.

Нельзя сказать, что в советские времена каждый человек чувствовал себя хозяином самому себе. Но набор возможностей, убеждения контроля и убеждения самоэффективности были значительно выше. В короткий миг вместо стабильного и упорядоченного мира наступил настоящий хаос и вместе с ним пришло ощущение незащищенности и ожидание ухудшения ситуации. В этом состоит фундаментальное отличие маргинализации отдельных групп и индивидов от маргинализации подавляющего большинства. Под влиянием экономической рациональности то, что прежде регулировалось с помощью административ-

ных и властных кодов, теперь оказалось во власти монетарных кодов. Разумеется, деньги не стали единственной целью, но они превратились в универсальное средство оценки, связанное с большинством социально значимых ценностей.

Это в полной мере проявляется в определении жизненных целей и приоритетов россиян до и после рыночных реформ начала 90-х. Много лет В.А. Ядов и А.Г. Здравомыслов изучали чувство ответственности за работу предприятия у молодых рабочих и рабочих старше 30-ти лет [3, с. 476]. Данные их исследований наглядно показывают рост «сознательности рабочих», для которых успешное функционирование предприятия становится все более важным. Это можно было бы считать аргументом в пользу утверждения о «де-маргинализации» сознания рабочих в результате рыночных реформ. Несмотря на то, что удельный вес «абсолютно ответственных» снижался, это снижение весьма незначительное. Но вот переход большей части «абсолютно безответственных» в категорию относительно или «частично ответственных» свидетельствует о положительном сдвиге. Причем эта тенденция практически одинаково проявляется как у молодых (до 30 лет) рабочих, так и у тех, кого относят к старшим поколениям. Однако трактовать эти данные как свидетельство демаргинализации хотя бы одной социальной категории или одного социального класса нельзя и вот почему.

Во-первых, мышление советского рабочего формировалось в условиях, когда его предприятие не представлялось ему как достаточно автономная единица, судьба которой зависела только от успешных действий руководства и трудового коллектива. Было ощущение общего дела, когда само предприятие воспринималось как подчиненный элемент, «винтик» в большом и едином «механизме» плановой социалистической экономики. Рабочий ощущал высокий уровень социальной защищенности и отсутствие существенной связи между качеством труда и его оплатой. Инициативу со стороны рабочих приветствовали больше на словах и в лозунгах, а на деле требовали подчиняться «без ненужных рассуждений». Теперь же ситуация изменилась.

Во-вторых, число рабочих и удельный вес в обществе в результате перехода к рынку уменьшились на порядок. Большинство тех, кто был связан с производством (рабочие, инженеры, управленцы среднего и низового звена), перешли в сферу обслуживания (челноки, продавцы, реализаторы) или стали безработными. Их самоощущение изменилось радикально, как изменился и сам жизненный мир. Хотя и рабочие, не потерявшие свое место на заводе, не могли сохранить прежние представления об окружающем мире и своем месте в этом мире.

Как отмечают организаторы многолетнего мониторинга ИКСИ РАН, социальные трансформации 90-х привели к тому, что у россиян усилилось психоэмоциональное напряжение, обострение чувства несправедливости, чувство страха перед «беспределом» и разгулом преступности в стране, ощущение невоз-

можности повлиять на происходящие в обществе процессы. По их мнению, «...обострение психоэмоционального состояния коснулось, прежде всего, той части населения страны, которая выступала носителем традиционной российской ментальности, причем это обострение усиливалось формированием устойчивого комплекса ощущений, что "все вокруг не так", а также исчезновением привычных источников существования, привычных устоев и ориентиров жизни, запутанностью понимания в рыночных условиях того, "что такое хорошо, а что такое плохо"» [4, с. 170].

Не менее интересны результаты вышеназванного мониторинга, позволяющие оценить эволюцию российской идентичности. Вопреки большинству расхожих мнений, согласно которым формирование российской идентичности должно привести к приоритету гражданской идентичности над этнокультурной, на самом деле общероссийское сознание проявляет себя как комплекс близких друг другу элементов в сознании практически всех живущих на территории России этносов. Это прежде всего наличие общих предметов национальной гордости, отношение к природным богатствам страны как к общенародному достоянию, общие оценки реформ, действий власти, международных событий [4, с. 117].

Можно констатировать, что устойчивость ценностных предпочтений в большей степени характерна для тех, кого можно считать неудачниками. Именно они проявили твердость в ответах на вопрос о приемлемости дачи взятки, уклонении от уплаты налогов и т.п. Их принципиальность и отсутствие гибкости стоили им значительной потери социального статуса. Среди тех, чей статус понизился существенно, подавляющее большинство (68,2 %) отказываются обманывать сами и не желают прощать обман другим. Среди тех, чей статус умеренно понизился, таковых уже практически на 10 % меньше (58,4 %). Для тех же, чей статус значительно повысился, только каждый четвертый (26,8 %) считает обман недопустимым как по отношению к себе, так и по отношению к другим.

Еще более показательно отношение различных групп к коррупции. Против дачи взяток высказались 75 % респондентов, чей статус претерпел значительные изменения в сторону понижения. Среди тех, чей статус значительно повысился, картина радикально иная: более половины респондентов либо давали взятки сами (26,8 %), либо не осуждают такой тип действия (29,3 %) в рамках решения возникающих жизненных проблем. Также и по материалам других исследований, среди успешных групп более терпимое отношение к способам и методам получения доходов, чем среди менее успешных. Это позволяет констатировать, что в нынешней ситуации «...экономически и социально выгодным становится поведение, предполагающее игнорирование традиционных моральных предписаний. Что, в свою очередь, формирует новые социальные нормы, закрепляющие терпимое отношение к нарушению формальных правил и рассматривающие обман государства как общественно приемлемое поведение» [4, с. 142].

Несмотря на достижение успеха наиболее социально активными и гибкими гражданами, даже они признают неорганичный и разрушительный для общественного порядка характер сложившейся ситуации. Снижение доли ценностнорационального поведения и повышение удельного веса целерационального не может быть определено как движение вперед к рациональному обществу - когда единственной целью становятся власть и богатство, человек теряет возможность жить в согласии с миром и с самим собой.

С точки зрения методологии жизненного мира можно отметить не столько перемены в нем, сколько удаление россиян от необходимости моральной оценки собственных действий, которая в прежней жизни играла более значительную роль. Инструментальный разум, оказавшись в трудной ситуации, молчаливо обходит неудобные вопросы и избегает ситуаций, когда требуется «называть вещи своими именами». Конформизм, релятивизм и пренебрежение нравственными нормами соответствует облегченному и неверному пониманию социальной модернизации, когда требование обновления распространяется на сферу духовных ценностей. Не изменения в жизненном мире, не его эволюция или дрейф, а сужение тематизи-руемых горизонтов является основным результатом данного положения дел.

Следует отметить, что наибольшую уверенность в том, что они приспособятся в ближайшем будущем, выражают представители самых трудоспособных возрастов. Пессимизм по этому поводу выразила только пятая часть всех опрошенных. В том, что эта доля возрастает до одной третьей среди самой старшей (55 лет и старше) категории респондентов, нет ничего удивительного. Чем старше участник социальных трансформаций, тем труднее ему адаптироваться к новым условиям жизни, тем сложнее наделить окружающую действительность новыми значениями. Особенности социального самоописания в сознании старших поколений всегда отличались консерватизмом и критическим отношением к происходящим переменам. Но никогда еще «жизненные миры» различных поколений не отличались друг от друга столь сильно.

В целом отношение к происходящему у всех категорий россиян свидетельствует о том, что эти перемены оцениваются как радикальные и глубокие. Практически никто из экспертов и рядовых российских граждан не считает, что произошедшие перемены привели к усилению позитивного начала в человеке. Но наиболее показательна картина оценки изменений в области таких важнейших качеств, как бескорыстие, патриотизм, верность товарищам, доброжелательность, душевность, взаимное доверие, честность. Эти качества представляют собой весомую часть общего корпуса духовных ценностей, и если отмечается снижение по любому из этих пунктов, то можно говорить о социальной деструкции, даже если она вызвана стремлением к адаптации в новых условиях.

С господствующими сегодня настроениями очень трудно формировать позитивный образ будущего. Все подтверждает мнение о том, что россияне вступили в

стадию глубокой и тотальной адаптации, когда если не все средства хороши, то их набор необходимо расширить. Логика выживания диктует более жесткую ориентацию на результат.

Маргинальность большинства россиян только частично обусловлена снижением уровня жизни, изменением социальных статусов и неопределенностью перспектив стабильного существования. Настоящим потрясением явилось снижение индивидуальной и коллективной безопасности. Эффекты, порожденные такой ситуацией, многообразны и малоизученны. В качестве одного из главных эффектов можно считать стремление отгородиться от все более угрожающего мира.

М. Делягин, исследуя мировой кризис и проблемы глобализации, отмечал, что «Главной причиной последовательного отгораживания от действительности представляется ее крайняя неблагоприятность и даже оскорбительность для человека, привыкшего считать себя если уж и не "царем природы", то, во всяком случае, "венцом творения", а свою жизнь - основным содержанием переживаемой эпохи. Индивидуальное сознание, инстинктивно защищаясь от всего слишком нового и сложного, сберегая интеллектуальные силы для решения насущных неотложных повседневных проблем, старается не замечать качественного усложнения и повышения многообразия своей среды обитания» [5, с. 18].

Сравнительный анализ социального самочувствия современных россиян относительно их восприятия своего положения в позднесоветский период показывает, что в процессе социальных трансформаций одним из наиболее пострадавших элементов социальной реальности становится повседневность, разрушение которой является максимально болезненным для индивидов. В контексте преодоления повседневности, последняя выступает уже в новом, несвойственном для нее качестве, она превращается в сферу образования смысла, в место, где открываются новые правила. Мы сталкиваемся с ситуацией, когда однозначное трансформируется в многозначное, а вновь возникающее не может быть более уловлено «...интегративным общим порядком или регулятивным основополагающим принципом, тогда оно принимает форму отклонения. Возникает сумеречная зона, в которой повседневность преображается за счет медленного давления или внезапного прорыва нового и где реальное и призрачное, history и story нельзя четко отличить друг от друга без вышестоящих инстанций» [6, с. 47].

Модернизационные влияния на символические и смысловые структуры жизненного мира россиян вызывают нарушение в функционировании культурных комплексов являющихся по своей сути «фоновыми ожиданиями». В обнаружении отклонений от норм соответствующих данной культуре и корректировке социального взаимодействия (санкционированного нормами морали поведения) и состоит главная функция фоновых ожиданий. Поэтому попытки модернизировать Россию на основе привития западных ценностей и социальных структур каждый раз сталкивались с неадекватными реакциями фона. Социологические

исследования показали, что это может служить основанием для подтверждения значимости роли повседневного жизненного мира в процессе социокультурной трансформации.

Становится очевидным, что на развитие позднесо-ветского, а затем российского общества оказывал влияние ассоциировавшийся с модерном комплекс гетерогенных идей, освоенных общественным сознанием в разное время и с различной степенью глубины. Неслучайно эти идеи оказались в разных слоях жизненного мира, иногда в виде целей, а иногда в виде ценностей. Неотрефлектированным предстало соотношение интересов и ценностей, что привело к их синкретическому соединению, определяющему содержание и ход социокультурных изменений.

Таким образом, параллельно с модернизацией, сопровождающейся появлением новых модерных ценностей, происходит архаизация, актуализирующая ценности прежних эпох, это делает смысловые структуры жизненного мира несвязными и разомкнутыми. Соответственно, процессы адаптации, определяющие возникновение стратегий выживания, когерентны процессам маргинализации, которые приводят к утрате четких ценностных ориентаций и рассогласованию целей, ценностей и социальных установок. Однако, несмотря на наличие в модерном сознании россиян адаптационных жизненных стратегий, мы имеем соответствующую системе российского общества успешную стабилизацию жизненного мира. Исследования, проводимые на основе качественных методов (интервью, контент-анализ, анализ биографических повествований), наглядно демонстрируют, что жизненный мир современных россиян находит основания для своей эволюции в сторону стабилизации.

Обновление духовно-культурного пространства в современной России происходит путем формирования модерной системы ценностей, а также посредством отказа от прежних целей, ценностей и жизненных стратегий. Процессы социальных трансформаций оказали многофакторное влияние на символические и смысловые структуры жизненного мира россиян, что привело к временному нарушению в функционировании системы индивидуального и коллективного целе-полагания. Это проявилось не только во временном нарушении целостности самого жизненного мира, но и в сокращении возможности эффективно использовать существующие коммуникативные ресурсы для организации всех видов социального взаимодействия. Несформированный институциональный строй не позволял выстраивать стратегию действий в соответствии с ценностями и жизненными установками.

Литература

1. Попова И.Н. Профессиональный статус специалистов в изменяющемся российском обществе. М., 2004.

2. Хвостов А. Человек в семье и на работе. Анализ ценностных систем и поведенческих паттернов // Базовые ценности россиян. Социальные установки. Жизненные стратегии. Символы. Мифы. М., 2003.

3. Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. Человек и его работа в СССР и после. М., 2003.

4. Изменяющаяся Россия в зеркале социологии. М., 2004.

5. Делягин М. Мировой кризис. Общая теория глобализации. М., 2003.

6. Вальденфельс Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности. М., 1991.

Поступила в редакцию

21 июля 2009 г