CC BY
84
УДК 94(470.621)"17/18" ББК 63.3(2Рос.Ады)5 Ц 30
З.А. Цеева,
кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и культуры адыгов Адыгейского государственного университета, г. Майкоп, тел.: +79094711010, e-mail: [email protected]
ВЛИЯНИЕ ЛАНДШАФТА НА СТАНОВЛЕНИЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ В ГОРНЫХ АДЫГСКИХ ОБЩЕСТВАХ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
( Рецензирована )
Аннотация. В работе характеризуются так называемые «демократические» общества Черкесии в XVIII-XIX вв., особенности их географической локализации, причины территориального и демографического роста, проблемы влияния ландшафта на социально-политическую ситуацию в горных адыгских обществах, исследуются формы демократических институтов, отличительные черты военной организации горцев, связанные с вовлеченностью свободных общинников в военные акции на суше и на море, что, в свою очередь, создает устойчивую базу для функционирования демократических институтов. Отмечается существование общих для большинства горных обществ Старого Света черт: запаздывание процессов централизации, существование демократических институтов, аналогичных структурам античных полисов.
Ключевые слова: Черкесия, Западный Кавказ, «демократические» субэтносы, «аристократические» субэтносы, натухайцы, шапсуги, абадзехи, демократия.
Z.A. Tseeva,
Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Department of History and Culture of Adyghes, Adyghe State University, Maikop, ph.: +79094711010, e-mail: [email protected]
LANDSCAPE IMPACT ON FORMATION OF DEMOCRATIC INSTITUTES IN THE ADYGHE MOUNTAIN SOCIETIES: STATEMENT OF PROBLEM
Abstract. This work describes so-called "democratic" societies of Circassia in the 18-19th centuries, features of their geographical localization, reasons of a territorial and demographic increase, and influence of a landscape on a sociopolitical situation in the Adyghe mountain societies. The paper explores forms of democratic institutes, distinctive features of the military organization of mountaineers connected with an involvement of free community members into military actions by land and by sea that, in turn, creates steady base for functioning of democratic institutes. General lines typical for most mountain societies of the Old World are noted: delay of processes of centralization, and existence of the democratic institutes similar to structures of antique policies.
Keywords: Circassia, Western Caucasus, "democratic" subethnoses, "aristocratic" subethnoses, Natukhais, Shapsugs, Abadzekhs, democracy.
Во второй половине XVIII в. на Северном Кавказе самым многочисленным автохтонным этносом являлись адыги (черкесы). Они занимали обширные территории на западе и в центральной части этого региона. Историческая Чер-кесия, земля адыгов, включала в себя ряд областей, где сложились две разные формы властных структур. В таких областях, как Кабар-да, Темиргой, Бесленей, Бжедугия, Хатукай, и в ряде других земель высшая власть принадлежала верховным феодалам-князьям. В На-тухае, Шапсугии и Абадзехии общество управлялось народным собранием. В исторической литературе утвердились особые названия для двух этих типов обществ: «аристократические» и «демократические» [1; 123].
Одной из важнейших особенностей «демократических» обществ, которые рассматриваются как особые субэтнические группы адыгов, являлась географическая локализация. Местом их образования служили горные области южного и северного склонов водораздельного хребта, граничащие с морем. «Аристократические» же общества (субэтносы) занимали в основном равнинные и предгорные территории Северо-Западного Кавказа и Центрального Предкавказья.
Проблема истории возникновения в горной зоне Черкесии указанных субэтнических подразделений до настоящего времени полностью не раскрыта и носит дискуссионный характер. Источники не позволяют исследователям дать ответ на вопрос о точном времени появления этнонимов «шапсуги», «абадзехи» и «нату-хайцы» среди населения Западного Кавказа. Следует отметить, что субэтнические образования с «демократическим» управлением разместились на территориях
издревле существовавших здесь горных обществ [2; 99].
Сведения о натухайцах появляются в 30-х гг. XVIII в. Первые упоминания о шапсугах фиксируются в турецких источниках начала XVIII в. Кроме того, русские источники начинают сообщать об этом образовании с 40-х гг. XVIII в. [3; 25]. Так, документ 1743 г., составленный на основе информации выходцев с Северного Кавказа, свидетельствует, что «народ Шапсо, соседственный с абазе, имеет особливый язык и такое же правление». Подчеркивание этой «особливости» подтверждает отличие социальной системы у шапсугов от общественного устройства образований с верховенством княжеской власти.
Однако достаточно позднее появление сведений о шапсугах в источниках вовсе не означает, что это было новое субэтническое образование, возникшее только к XVIII в. на данной территории. По данным лингвистики, именно шапсугский диалект адыгского языка является самым древним как по звуковому и лексическому составу, так и по морфологическим особенностям [4; 193]. Фольклорные и этнографические материалы, собранные в Шапсугии, как правило, отмечены инвариантностью. Кроме того, у шапсугов получили развитие такие формы хозяйствования (в частности полиструктурное садоводство с выходом на уникальную форму - лесосады), которые не зафиксированы ни у большинства других адыгских субэтносов, ни у родственных абазин и абхазов. Всё это дает основание считать шапсугов субэтносом гораздо более древним, чем письменные свидетельства о нем. Ведь к жизни в горах люди приспосабливались тысячелетиями, и, по словам французского исследователя - представителя исторической
школы «Анналов» Ф. Броделя, им приходилось рассчитывать в основном на самих себя, производить все самим. Земледелие в горах - это тяжкий и неустанный труд многих поколений. «Здесь приходится обрабатывать каменистую почву вручную, удерживать землю, которая оседает и сходит вниз по склонам... складывать для нее загородки из камней... Если остановиться, горы вернутся к своему первобытному состоянию и все придется начинать сначала» [5; 50]. Сами природные условия гор диктуют людям образ жизни. «Общество, цивилизации, экономика - все здесь носит консервативный... характер» [5; 40]. Опираясь на эти утверждения, можно предположить, что адыги-горцы, в частности шапсуги, имеют наиболее древние корни в своем географическом пространстве.
Следует отметить, что в XVIII в. впервые источники упоминают абадзехов тоже как «вольных черкесов», т.е. у них не было института княжеской власти [1; 123], как у шапсугов и натухайцев. Абадзехи как субэтнос, скорее всего, уже существовали до XVIII в., возможно, под другим названием, или же о них просто не знали иностранные авторы, писавшие об адыгах в более раннее время. Отсутствие сведений об абадзехах может объясняться их расселением в труднодоступных горных местах и замкнутым образом жизни. Есть мнение, что иностранные путешественники и торговцы боялись углубляться в горы и поэтому, очевидно, не были знакомы с их жителями - абадзехами. На самом деле горы отгораживают население от внешнего мира. Горы, отмечает Ф. Бродель, «внушают равнине уважение, но одновременно и суеверный страх. Путешественник пытается обойти препятствие, двигаться по мере возможности по ровному месту, от долины к долине...» [5; 37, 38, 46]. И даже если ему приходится рано или поздно проходить через горы, порой пользующиеся
дурной славой, он старается не задерживаться там. То же самое, по мнению этого французского автора, происходит и с историками [5; 37, 38]. Поэтому отсутствие ранних письменных источников о горных субэтнических группах адыгов не может прямо указывать на их позднейшее формирование.
Укрытые неприступными скалами и лесами, западнокавказские горные общества имели достаточно устойчивую возможность для сравнительно безопасного (насколько это было достижимо в условиях Черкесии) развития. Отстаивая свою независимость в горах с большим успехом, чем их собратья на равнине, местные общества создали мощный анклав со значительными людскими ресурсами. Источники свидетельствуют о серьезном усилении демографического и военного потенциала данных этнических подразделений. И одним из факторов такого роста представляется природно-географический. Л. Люлье подчеркнул особенность их исторического развития, отмечая, что «ежели частые наводнения народов имели влияние на переселения племен северного ската Кавказского хребта, то обитавшие на южном, будучи защищены неприступным хребтом, находились вне этого влияния» [6; 23].
Черкесы из равнинных обществ подвергались большей опасности при нападении враждебных соседей. В противоположность им общества, находившиеся в состоянии естественной изоляции в горах, могли значительно быстрее наращивать собственный потенциал, постепенно расширяя зону своего влияния. Очевидно, в XVIII столетие горные группы адыгов вступили, уже имея статус демократических обществ. Ни в одном из известных источников XVII - начала XVIII вв. нет прямых указаний на наличие в рассматриваемых областях института княжеской власти. Редкие путешественники, побывавшие здесь,
говорят лишь о каких-либо лидерах, обозначая их термином «бей».
Выход демократических обществ за пределы своих прежних этнических границ осуществлялся в двух направлениях: на северо-запад - к Тамани и на юг - в Абхазию. Причем эта экспансия носила не столько этнический, сколько социальный и идеологический характер.
В отличие от Кабарды, Бес-ленея, Темиргоя, Бжедугии, Хату кая, в которых вся земля была разделена между высшими сословиями, а символами централизованной власти были аристократические законодательные собрания во главе с князьями, области Нату-хай, Шапсугия и Абадзехия представляли собой совокупность множества мелких самоуправляемых общин, в которых земля передавалась по наследству и принадлежала тем, кто ее обрабатывал [7; 139, 152-153]. До определенного периода свободные крестьяне (тфокотли) «демократических» адыгских обществ были вынуждены считаться с политическим доминированием собственного дворянства, имевшего более высокие (по сравнению с крестьянскими массами) права в сфере общественного управления, военного руководства, уголовного права и этикета. Однако и здесь они временами переходили в наступление, ограничивая прерогативы своей феодальной аристократии. У абадзехов, по некоторым источникам, это произошло еще в XVII в., когда они истребили свою знать [7; 139, 152-153].
Автор XIX в. Н.Л. Каменев отмечал, что к абадзехам примкнуло много крестьян из других адыгских субэтнических групп, а также абазинских крестьян [8; 107]. Именно отсутствие княжеской власти способствовало массовому бегству в Шапсугию крестьян из соседних адыгских и абазинских обществ, спасавшихся от притеснения феодалов [9; 241]. Благодаря приему множества беглецов численность
шапсугов значительно возросла [1; 327].
Согласно обычаям Черке-сии, любой странник, желавший укрыться в каком-либо адыгском обществе, должен был заручиться патронатом со стороны известного и авторитетного лица из числа местного населения. Также этой личностью мог выступить любой из свободных членов общины. В этом случае при необходимости покровитель мог обращаться за помощью к членам своего рода или клана. Существовавшая в Натухае и Шапсугии система союзов между вольными кланами и аристократами автоматически влекла за собой мощную военную поддержку дополнительными силами. Адыгский автор XIX в. С. Хан-Гирей высказал собственный взгляд на процессы, происходившие в шапсугском обществе. Он отмечал, что народ принимал в свой круг каждого пришельца и, так сказать, усыновлял его: пришелец присягал быть верным клану, к которому он приставал, а тот, со своей стороны, также клялся охранять безопасность своего члена. Таким образом, клан увеличивался и, соединенный в одно целое общими выгодами и клятвами, составлял один союз, каждый член которого приобрел силу с помощью соприсяжников; следовательно, клан не мог подвергнуться совершенному раздроблению на части и расслоению в своем составе. «Здесь-то и должно искать причину развития понятий народа о свободе, следствием которого был упадок влияния и власти дворянства» [10; 468]. Очевидно, популярность социальных доктрин, провозглашаемых «демократическими» горными сообществами, выходила за их пределы и привлекала к ним все новых сторонников.
Ряд исследователей полагают, что формированию демократических общественных структур способствует именно горный ландшафт. Так, Ф. Броде ль подчеркивал
особое демократизирующее влияние гор: «Во многих местах Старого Света горы не только естественные преграды, но одновременно социальный барьер, убежище, где нивелируются слои общества, приют народоправства и крестьянских «республик» [5; 46-47].
Возможно, именно массовое бегство крестьян из равнинных «аристократических» обществ в горные «демократические» становилось одной из важных причин противостояния этих двух общественных укладов. Борьба горных и равнинных образований была одной из главных составляющих внутриполитической борьбы двух последних столетий существования независимой Черкесии до ее вхождения в состав Российской империи. Адыгские княжеские династии «аристократических» обществ, контролировавшие главным образом равнинные территории Западного и Центрального Кавказа, стремились встроить во властную пирамиду и горские общества. Однако подчинить себе западнокавказских адыгов-горцев князьям так и не удалось. Свободное крестьянство (тфокотли) Натухая, Шапсугии и Абадзехии ревниво оберегало свою независимость и традиции самоуправления от покушения равнинных князей. Адыгские «демократические» сообщества неоднократно оказывали ожесточенное сопротивление феодальным дружинам. Отголосками этой борьбы являются старинные песни и предания, в частности об Ощнауской битве (Ощнэ1у зао) -«Ощнэ1у заом итхыд», «Ощнэ1у заом иорэд» [11;52-56]. В них повествуется о сражении между абадзехами и войском кабардинских князей, пытавшихся навязать абадзехам свою власть. Предание сообщает о победе свободолюбивых абадзехов, не пожелавших подчиняться князьям. Исследователи адыгского фольклора датируют предание и песню об этой битве не позднее, чем XVII веком [12; 77-78].
Таким образом, источником силы упомянутых обществ являлись их социальная доктрина и система ценностей, позволившие объединить разрозненные кланы горцев и новых пришельцев с равнин в несколько крупных образований с элементами демократического общественного устройства в горной зоне Западного Кавказа. Однако сама по себе констатация факта демократизирующего влияния гор на общественное устройство еще не объясняет причин данного явления.
Исследователь В.А. Коротаев отмечает, что почти во всех концах света в доиндустриальную эпоху горские общества имеют ряд сходных черт. «Первое, что бросается в глаза при знакомстве с их политической организацией, - это удивительное сходство некоторых базовых характеристик большинства горских сообществ в самых разных концах Ойкумены Старого Света. Действительно, - отмечает этот автор, - возьмем ли мы древних горцев Йемена или Греции, средневековых швейцарцев или басков, горцев Албании и Черногории средних веков или нового времени, «вольные общества» Кавказа, многих афганских горцев... и т.п., повсюду при естественном многообразии политических форм мы находим некоторый горский «общий знаменатель» [13; 19].
Одной из важнейших характеристик горских обществ этот исследователь считает более позднее (по сравнению с большинством равнинных сообществ) включение в процессы политической централизации относительно процессов общекультурной эволюции. Другими словами, для горских сообществ, находившихся по многим базовым культурным и экономическим параметрам примерно на одном уровне развития с жителями равнинных территорий, в большинстве своем характерен существенно менее высокий уровень политической
централизации. Как правило, их отличает гораздо более высокий уровень общинной автономии. Зачастую с этим фактором тесно связана более высокая степень развитости и сложности самих общинных структур. Нередко это суверенные общины с развитой внутренней структурой, объединенные зачастую в разного рода «рыхлые» конфедерации [13; 19]. Именно такую картину, как уже было отмечено выше, мы наблюдаем у горцев Черкесии [7; 139].
Другая важнейшая характеристика этого «горского знаменателя» - относительный «демократизм» горских сообществ. Политическое развитие здесь нередко идет не за счет эволюции надобщинной управляющей субсистемы, становящейся все более самовластной, системы централизованной редистрибуции и т.п., в ходе чего масса общинников утрачивает какой-либо реальный контроль над политическим центром, превращается в «подданных», а совсем иным путем. Примитивная демократия не вырождается, не сходит на нет, а, наоборот, получает дальнейшее развитие, выходя уже совершенно определенно за рамки примитивности. Масса полноправных общинников не теряет контроль над политическим центром, а совершенствует этот контроль, превращаясь в «граждан» [13; 19].
Условия, определившие развитие демократических институтов в горах Западного Кавказа, имели основу, прежде всего, в особенностях военной организации этих адыгских субэтнических образований. Без солидной доли военного опыта у свободных общинников не могло быть и речи о демократических тенденциях в указанных обществах. Противопоставление военной силы широких слоев свободного крестьянства горных обществ профессиональным воинам-дворянам из этих же сообществ создавало известный баланс сил, не позволяющий
аристократам удерживать безусловное политическое лидерство в горских обществах. Как говорил Бенджамин Франклин, демократия - это пространство договоренности свободных вооруженных мужчин. Свободные горцы-общинники - пешие и конные воины и пираты составляли ту силу, которая могла бросить вызов феодальной военной аристократии.
В «аристократических» адыгских субэтнических социумах военно-политическое руководство обществом осуществляла дворянская элита, состоявшая из воинов-всадников разных степеней знатности во главе с князем. Жизнь черкесского дворянина строго регламентировалась кодексом рыцарской чести «Уорк-хабзэ». Всякого рода отступления от этих жестких норм могли безвозвратно уронить авторитет воина в глазах окружающих. Так, согласно представлениям адыгского дворянства, занятие торговлей и сельским хозяйством было недостойно человека благородного происхождения. Допускалась лишь продажа пленников. Поэтому экономическое положение некоторых (особенно низших) категорий дворянства было не очень стабильным. Со стороны аристократии дозволялся лишь патронат над лицами, осуществлявшими торговые операции, а также военное сопровождение караванов и т.п. Черкесский дворянин, живущий за счет прибавочного продукта, добытого военной силой или созданного его вассалами, во многом зависел от успехов своих походов и положения своих подданных. Аристократ не мог копить богатства, а, наоборот, обязан был раздавать их с возможной щедростью [14; 73].
И в то же время всадническая дворянская элита «аристократических» сообществ ревностно относилось к попыткам крестьян профессионально заниматься военным делом. Например, источники фиксировали факты насильственного
изъятия дворянами лошадей у крестьян, дабы они не занимались всаднической подготовкой. Взамен крестьянам давали быков, как наиболее соответствующих их статусу простолюдина [15; 47]. Таким образом всадническая элита стремилась закрепить свою монополию на военное лидерство, лишая крестьян знакового и престижного воинского атрибута - боевого коня.
Тем не менее, по мнению Э.Х. Панеш, в черкесском обществе протекали процессы, приведшие к унификации системы традиционной социализации [16; 199], ставшей фундаментом для адыгской системы воспитания мужчин в качестве воинов во всех свободных слоях общества. Взяв за основу стереотипы поведения и нормы этикета военной элиты, свободные крестьяне приспособили систему ценностей аристократии к собственным понятийным категориям. Нормы поведения, сформированные в «демократических» сообществах, характеризовались некоторой размытостью военных привилегий аристократии в силу наличия мощной вооруженной оппозиции из числа иных, лично свободных членов социума.
Тип военной организации горных социумов позволял их рядовым членам с успехом самостоятельно участвовать в силовых акциях без санкции аристократии. С одной стороны, для этого необязательно было иметь верхового коня. Условия горной местности не позволяли в полной мере использовать здесь кавалерию в качестве ударной силы всаднической аристократии, притязающей на главенство в обществе. Весьма эффективными среди неприступных скал могли быть и горцы-пехотинцы, успешно оборонявшиеся от конных воинов и навязываемых ими принципов. С другой стороны, как показывают источники, крестьяне демократических горных обществ не были
ограничены в праве владеть верховым конем, в отличие от крестьян аристократических сообществ.
У причерноморских адыгов существовали военные сообщества как аристократии, так и общинников, заключавших между собой корпоративные договоры о военном сотрудничестве (т.н. соприсяжные братства). Данный военно-социальный механизм мог достаточно успешно нести возложенные на него функции, имея дублирующие корпорации воинов.
Функционирование системы договорных обязательств, доминирующих над родственными, по-видимому, нашло свое отражение в способе военной организации адыгских демократических обществ, отмеченном авторами ХУШ-Х1Х вв. Этим способом был специфический род договоров о военной взаимопомощи между различными фамилиями и кланами. Но особенным являлось то, что они облачались в форму искусственного родства. Это было внешнее проявление внутренней потребности к поддержанию баланса сил в масштабе социума, находящегося на данной территории. Сами адыги говорили о древности существования подобных институтов [17; 560].
В частности, англичанин Дж. Лонгворт, пребывавший среди адыгов Черноморского побережья, отмечал, что когда черкесы «...объединяются для похода или набега - они собираются под знаменем не какого-либо племени или рода, а под знаменем какой-либо округи или источника, вблизи которого живут воины. Дворяне, вместо того, чтобы возглавить их, как это полагают некоторые писатели, объединяются в сообщества (так же, как и вольноотпущенники), все они различны, хотя иногда их объединяет общая клятва. Такого рода объединения не являются каким-либо исключением; общество дворян, именуемое Чипакво, присоединяется к могущественному обществу
токавов (земледельцев) Наткво, и именно благодаря этому объединению оно имеет ту власть, которой пользуется в области натухаев» [17; 562-563].
Сам Дж. Лонгворт во время своих поездок по горским обществам неоднократно встречался как с военными лидерами из числа аристократов, так и с простолюдинами... Одного из них по имени Дазик Оглу Шупащ он охарактеризовал следующим образом: «Редко случалось, чтобы его в компании всадников не признавали по общему молчаливому согласию предводителем...» [17; 553]. Есть сведения, что имела место конкуренция военной элиты и незнатных командиров [18; 357450], что говорит о высоком авторитете последних.
Кроме того, дополнительным фактором демократизации являлось занятие морским разбоем, перманентно фиксировавшимся у жителей горной зоны Черноморского побережья Западного Кавказа с античных времен. Пиратские рейды осуществляли многие народы, жившие в подобной географической зоне, где горы вплотную подходили к морю [2; 99-100]. Т. Лапинский, пребывавший среди адыгов, так описывал географию черкесского побережья: «Эти берега как будто созданы для контрабандной торговли и для пиратов» [19; 51]. Примерно такую же характеристику адыгским берегам дал француз де Монпере, описывая район Джубги [20; 8-9, 17].
Горцы-мореходы, ходившие по морю на гребных галерах, вместе разделяли все опасности в пути. Это сплачивало и уравнивало морских воинов, будь они даже из разных социальных слоев: пираты вместе гребли навстречу неизвестности. К тому же перемещение по морю требовало «подбора корабельного экипажа по функциональным признакам» [21; 234], что приводило к вовлечению в ряды корсаров лиц с более низким социальным
статусом, но с большими практическими умениями, столь нужными в морском деле. Рядовому горцу-пирату не нужен был боевой конь в качестве символа принадлежности к элитной воинской касте. Он, как и его собратья по промыслу, не нуждался в разрешении «сверху» для начала своих экспедиций. Показывая себя в походах в качестве удачливого разбойника, он способствовал повышению собственного престижа и социальной значимости [2; 101].
Вовлечение все большего числа рядовых членов горских сообществ в морские набеги приводило к размыванию влияния аристократии в среде данных объединений. Кооперация равноправного пиратского экипажа на море, с одной стороны, приводила к влиянию подобной военной организации на общественное устройство западнокавказских горцев. С другой стороны, демократические принципы горцев находили свое дальнейшее развитие в организации пиратских рейдов.
Таким образом, создались условия, при которых социальный опыт горской военной демократии получал дополнительную поддержку. По словам Тойнби, «...на суше, как и на море, дружба оказывается более существенным элементом, чем родство, а приказы избранного и наделенного полномочиями лидера - более авторитетными, чем подсказка обычая и привычки. Фактически, из группы судовых экипажей, объединившихся для завоевания..., родились городской магистрат и идея городского самоуправления» [21; 235], то есть демократические институты.
Морские набеги были, пожалуй, самым доступным для небольших сообществ способом контроля над прилегающей к их владениям морской акваторией с целью защиты своей независимости [2; 101]. Редкие сведения иностранных, в частности турецких, авторов ХУ1-Х1Х вв. о ситуации в горных областях
Причерноморской Черкесии объясняются неспособностью османов подорвать суверенитет местного населения. Это при том, что Османская империя контролировала все остальные участки вокруг Черноморского побережья. П.С. Паллас, исследовавший северокавказский регион, в отношении шапсугов отмечал следующее: «Турки в отчаянии от их набегов, которые они доводят до окрестностей Анапы» [22; 216]. Собственно турецкие документы содержат донесения о черкесских вторжениях в пределы Османской империи со стороны моря [23; 97]. Морские набеги черкесов можно расценивать как ответные или превентивные меры, направленные на сдерживание экспансии Порты.
Подобные сведения наглядно демонстрируют высокую степень милитаризации горных причерноморских сообществ адыгов. Но, вместе с тем, активное участие адыгов побережья в морских набегах не являлось доминирующим видом их повседневной деятельности. Именно мирный крестьянский труд на долгие века сделал земли горной зоны Западного Кавказа контактной торгово-экономической зоной и источником пополнения пищевых ресурсов для соседних регионов Средиземноморья [24; 194-195, 202203]. Личность адыгского свободного общинника в горах Черкесии была в некотором роде универсальна. Он мог активно участвовать в военных акциях на суше и на море, а возвращаясь домой, включаться в земледелие, скотоводство, ремесло и торговлю [10; 521-524]. Подобным же образом в сообществах викингов мужчины в перерывах между морскими экспедициями занимались сельскохозяйственным трудом [25; 187]. Рядовые члены горского общества более свободно, в отличие от дворян, распоряжались полученным прибавочным продуктом. Такие разнообразные формы деятельности образовывали весьма активных субъектов социума. Они
имели как возможности для наращивания своего экономического потенциала, так и основания для отстаивания своих прав на более свободную жизнь, насколько это было вообще возможно в феодальную эпоху. Претензиям аристократии на часть личной собственности общинник мог противопоставить силу собратьев по «мечу и оралу», объединенных в вольные общества, а также труднодоступность горных селений.
В результате подобных явлений в горах Черкесии образовались сообщества, способные к установлению нового социального порядка. Княжбскэ.я власть, по сути, была нивелирована общинниками - умелыми воинами и состоятельными крестьянами. Опираясь на собственную военную силу, вольные крестьянские сообщества не позволили дворянству монополизировать военную сферу, чем и подорвали основы княжеской власти. Именно указанные факторы, на наш взгляд, определили отсутствие княжеского правления у натухайцев, шапсугов, абадзехов и развитие у них демократических общественных институтов.
Причем данная форма организации, по-видимому, существовала в предшествующие эпохи, так как базой для ее функционирования служили вышеперечисленные условия военно-социального характера, также являвшиеся константными на протяжении веков.
Очевидно, подобные процессы совершенствования демократических институтов имели место и в других горских сообществах, многие из которых, по сути, превращались в полисы. В отечественной науке к такому выводу пришел дагестанский политантрополог Ма-майхан Агларов, сопоставивший политическую организацию «вольных обществ» Нагорного Дагестана и греческих полисов и показавший их существенное сходство по ряду важнейших показателей. Этот
вывод тем более убедителен, если подобное сопоставление проводить не с наиболее известными полисами, типа Афин и Милета, а с более «дикими» (и более многочисленными) полисами Аркадии, Фокеи, JIo-криды, Ахейского союза. Конечно, если сопоставить типичный дагестанский джамаат с классическими Афинами, то существенных различий наберется предостаточно. Но если Гидатлинское или Чиркейское «вольное общество» сопоставить, скажем, с Ахейским Союзом, то таких различий будет ощутимо меньше [13; 20]. Этот ряд можно вполне дополнить Шапсугским, Натухай-ским или Абадзехским «вольными обществами».
Существенное сходство многих горских сообществ, с одной стороны, между собой, с другой - с греческими полисами, не представляется удивительным. Здесь стоит вспомнить известное наблюдение Монтескье, полагавшего, что республиканский образ правления свойственен преимущественно мелким государствам, монархия - средним и деспотия - огромным государственным образованиям. Современная политическая практика не всегда соответствует этой схеме, однако Монтескье сделал вполне корректное обобщение известного ему эмпирического материала. Действительно, подавляющее большинство известных нам демократий доинду-стриальной эпохи были небольшими по размеру [13; 20].
Механизм действия этого социологического закона, на взгляд A.B. Коротаева, лежит на поверхности. В доиндустриальную эпоху, при общем крайне низком уровне развития средств коммуникации, сколько-нибудь эффективный контроль «граждан» над политическим центром возможен лишь в рамках небольшого по размерам, «точечного» социального организма. А в крупных образованиях основная масса членов социального организма проживает далеко от
центра политической системы. Поэтому возможность контроля над властью исчезает, а управляющая субсистема становится фактически самовластной. Таким образом, демократические политические тенденции, наблюдавшиеся в наиболее полном виде в античных полисах, в той или иной мере присущи «точечным» обществам (прежде всего - горским обществам Большой Евразийской Ойкумены), где в ходе восходящей культурной эволюции общины сохраняют свой суверенитет или крайне высокую степень автономии, совершенствуя внутри-общинные политические механизмы [13; 20].
Горы препятствовали политической централизации и способствовали, тем самым, развитию полисных и квазиполисных форм политической организации. Вместе с тем горы оказывали и определенный изолирующий эффект на защищенные ими общины, во многом препятствуя превращению их в центр локальной цивилизации [13; 20-21]. Так, Ф. Бродель, рассматривая социальные очертания горных районов Средиземноморья (куда он включал и Черноморский регион), отмечал их защищенность и стабильность в обеспечении продуктами и полезными ископаемыми [5; 40]. Это замечание вполне справедливо и для горных обществ Чер-кесии, локализованных в долинах небольших горных рек. Каждое сообщество, ограниченное ущельем, по которому протекает речка, было, по сути, автономным социальным организмом. Жители горных районов до определенного периода не испытывали необходимости в активных контактах с внешним миром.
Сопоставление политической организации горцев Евразии с классическим полисом неизбежно порождает вопрос, почему же горские общества не дали миру такого же непревзойденного культурного расцвета, который породили античные полисы Эллады? При всех
выдающихся культурных достижениях кавказских горцев, они кажутся несопоставимыми с античным вкладом в мировую культуру. Но в то же время эти выдающиеся культурные достижения античного мира были созданы горсткой приморских полисов; культурные же достижения основной массы греческих полисов вполне сопоставимы по своей значимости с подобными же достижениями прочих развитых горцев Большой Евразийской Ойкумены. Уникальность же географических условий Древней Греции заключается во многом в том, что это не просто горная страна, а горная страна, «погруженная в море» в непосредственной близости от важнейших центров древних цивилизаций. В результате Греция улавливала исходившие оттуда культурные и экономические импульсы.
A.B. Коротаев полагает, что возможны и другие предпосылки естественного характера для развития демократических структур полисного варианта. Но наиболее благоприятной средой для полного развития
«полисных» структур оказывается, видимо, не просто горная страна, а горная страна, «погруженная» в море, или максимально изрезанное побережье подобной горной страны [13; 21].
Таким образом, фактор ландшафта, когда территория расположена на стыке моря и горной системы, порождал сходные социальные последствия в удаленных друг от друга частях Старого Света. Пример западнокавказских горских обществ, где получили определенное развитие демократические общественные институты, подтверждает такие наблюдения. Горы, круто обрывающиеся в море, обусловили не только особенности хозяйственного уклада причерноморских обществ, но и повлияли на социальные и политические отношения. На наш взгляд, именно данный тип ландшафта создавал условия, порождавшие особый психотип горцев - трудолюбивых крестьян и свободолюбивых воинов, который препятствовал установлению монархического типа управления в своих обществах.
Примечания:
1. Гарданов В.К. Общественный строй адыгских народов. М.: Наука, 1967. 331 с.
2. Цеева З.А. Социокультурные аспекты западнокавказского военного мореходства в античную эпоху // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. Регионоведение: философия, история, социология, юриспруденция, политология, культурология. Майкоп, 2015. Вып. 2. С. 97-104.
3. Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII -нач. XIX вв. М., 1974. С. 25.
4. Керашева З.И. Особенности шапсугского диалекта адыгейского языка // Керашева З.И. Избранные труды и статьи. Т. 1. Майкоп, 1995. С. 193-336.
5. Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. М.: Языки славянской культуры, 2002. 496 с.
6. Люлье Л.Я. Историко-этнографические статьи. Киев: Укрвузполиграф, 1991. 56 с. Кажаров В.Х. Адыгский феодализм (XVI - XVIII вв.) // Адыгская (черкесская энциклопедия). М.: Фонд им. Б.Х. Акбашева, 2006. С. 130-168.
7. Кажаров В.Х. Адыгский феодализм (XVI - XVIII вв.) // Адыгская (черкесская энциклопедия). М.: Фонд им. Б.Х. Акбашева, 2006. С.130-168.
8. Каменев И. Бассейн Псекупса // Кубанские войсковые ведомости. Екате-ринодар, 1867. № 14.
9. Клапрот Г.Ю. Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 18071808 гг. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII - XIX вв. / сост., ред. пер., введ. и вступ. ст. В.К. Гарданова. Нальчик: Эльбрус, 1974. 653 с. Далее: АБКИЕА С. 235-280.
10. Хан-Гирей. Избранные труды и документы. Майкоп, 2009. С. 468.
11. Адыгэ орэдыжъхэр / зэхэз. Т. Шэрэщэ. Мыекъуапэ: Адыгнациздат, 1946. 157 н. = Старинные адыгские песни / сост. Т.М. Керашев. Майкоп: Адыгнациздат, 1946. 157 с.
12. Аутлева С.Ш. Адыгские историко-героические песни XVI-XIX веков. Нальчик: Эльбрус, 1973. 228 с.
13. Коротаев А.В. Горы и демократия: к постановке проблемы // Восток. 1995. № 3. С. 19-22.
14. Бгажноков Б.Х. Очерки этнографии общения адыгов // Бгажноков Б.Х. Этнография адыгов. Нальчик: Эльбрус, 2011. 232 с.
15. Интериано Дж. Быт и страна зихов, именуемых черкесами. Достопримечательное повествование // АБКИЕА. С. 43-52.
16. Панеш Э.Х. Этническая психология и межнациональные отношения. Взаимодействие и особенности эволюции (на примере Западного Кавказа). СПб: Европейский Дом, 1998. 304 с.
17. Лонгворт Дж. Год среди черкесов // АБКИЕА. С. 531-584.
18. Губжоков М.Н. Культура адыгов // История Адыгеи с древнейших времен до начала XX в. Майкоп, 2009. Т. I. С. 357-450.
19. Лапинский Т. Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. Нальчик: Эль-фа, 1995. 463 с.
20. Дюбуа де Монпере Ф. Путешествие вокруг Кавказа. У черкесов и абхазов, в Колхиде, в Грузии, в Армении и в Крыму. Т. I. Сухуми: А6ГИЗД937. 180 с.
21. Тойнби А.Д. Постижение истории. М.: Прогресс: Культура, 1991. 736 с.
22. Паллас П.С. Заметки о путешествиях в южные наместничества Российского государства в 1793 и 1794 г. // АБКИЕА. С. 214-224.
23. Зевакин Е.С., Пенчко Н.А. Очерки по истории генуэзских колоний на Западном Кавказе в XIII и XV вв. // Истор. записки. М.: Изд-во АН СССР, 1938. Т. 3 С. 72-129.
24. Короленко П.П. Записки о черкесах // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Нальчик, 2001. Т. 2. С. 194-195.
25. Гуревич А. Я. Походы викингов. М..: Наука, 1966. 187 с.
References:
1. Gardanov V.K. The social system of the Adyghe peoples. M.: Nauka, 1967. 331 pp.
2. Tseeva Z.A. Social and cultural aspects of the Western Caucasus military navigation in ancient times // Bulletin of the Adyghe State University. Ser. Region studies: Philosophy, History, Sociology, Jurisprudence, Political Sciences and Cultural Studies. Maikop, 2015. No. 2. P. 97-104.
3. Volkova N.G. Ethnic composition of the population of the North Caucasus in the 18th - beginning of thel9th century. M., 1974. P. 25.
4. Kerasheva Z.I. Features of the Shapsug dialect of the Adyghe language // Kerasheva Z.I. Selected works and articles. Maikop, 1995. Vol. 1. P. 193-336.
5. Braudel F. The Mediterranean Sea and the Mediterranean world in the age of Philip II. M.: Languages of Slavic Culture, 2002. 496 pp.
6. Lyulye L.Ya. Historical and ethnographic articles. Kiev: Ukrvuzpoligraf, 1991. 56 pp.
7. Kazharov V.Kh. Adyghe feudalism (16th - 18th centuries.) // Adyghe (Circassian) encyclopedia. M.: Fund of B.Kh. Akbashev, 2006. P. 130-168.
8. Kamenev I. Basin of the Psekups river // Kuban military statements. - Eka-terinodar, 1867. No. 14.
9. Klaprot G.Yu. Journey through the Caucasus and Georgia, undertaken in 1807-1808 // Adyghes, Balkars and Karachais in the news of European authors of the 13th -19th centuries. / Сотр., ed., transl. and introd. art. by V.K. Gardanov. Nalchik: Elbrus, 1974. 653 pp. Further: ABKIEA. P. 235-280.
10. Khan-Girey. Selected works and documents. Maikop, 2009. P. 468.
11. Old Adyghe Songs / Comp. by Kerashev T.M. Maikop: Adyghenatsizdat, 1946. 157 pp. P. 52-56.
12. Autleva S.Sh. Adyghe historical and heroic songs of the 16th-19th centuries. Nalchik: Elbrus, 1973. 228 pp.
13. Korotaev A.V. Mountains and democracy: on the statement of the problem / Vostok. 1995. No. 3. P. 19-22.
14. Bgazhnokov B.Kh. Essays on the ethnography of Adyghes' communication // Bgazhnokov B.Kh. Ethnography of the Adyghes. Nalchik: Elbrus, 2011. 232 pp.
15. Interiano J. Life and the country of the Zikhs, called Circassians. A remarkable narration // ABKIEA. P. 43-52.
16. Panesh E.Kh. Ethnic psychology and interethnic relations. Interaction and features of evolution (based on the Western Caucasus). SPb: European House, 1998. - 304 pp.
17. Longworth J. A year among the Circassians // ABKIEA. P. 531-584.
18. Gubzhokov M.N. Culture of the Adyghes // History of Adygheya from the earliest times to the beginning of the 20th century. Maikop, 2009. Vol. I. P. 357-450.
19. Lapinsky T. Highlanders of the Caucasus and their liberation struggle against the Russians. Nalchik: El-fa, 1995. 463 pp.
20. Frederic Dubois de Monpere Travel around the Caucasus. Among the Circassians and Abkhazians, in Colchis, in Georgia, in Armenia and in the Crimea. Sukhumi: AbGIZ, 1937. Vol. I. 180 pp.
21. Toynbee A.J. A Study of History. M.: Progress. Culture, 1991. 736 pp.
22. Pallas P.S. Notes on the travels to the southern vicegerency of the Russian state in 1793 and 1794 // ABKIEA. P. 214-224.
23. Zevakin E.S., Penchko N.A. Essays on the history of the Genoese colonies in the Western Caucasus in the 13th and 15th centuries // Histor. notes. M.: Publishing house of the AS of the USSR, 1938. Vol. 3 P. 72-129.
24. Korolenko P.P. Notes on Circassians // Russian authors of the 19th century about the peoples of the Central and North-Western Caucasus. Nalchik, 2001. Vol. 2. P. 194-195.
25. Gurevich A.Ya. Travels of the Vikings. M.: Nauka, 1966. 187 pp.
