CC BY
57
СОЦИОЛОГИЯ
УДК 316.2
ВЛИЯНИЕ КУНОВСКОЙ КОНЦЕПЦИИ
НАУЧНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ НА «ИСТОРИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ»
ОТ СОЦИОЛОГИИ НАУКИ К СОЦИОЛОГИИ ЗНАНИЯ
Т.А. Бурганова
Аннотация. В статье уточняется рациональная реконструкция одного из наиболее значимых периодов развития современной социологии науки, связанного с переходом от мертоновской парадигмы к «сильной программе социологии знания». Рассмотрено влияние «исторического поворота» в эпистемологии на становление современной социологии знания. Утверждается, что куновская концепция научных революций явилась закономерным итогом преодоления недостатков конвергентного реализма.
Ключевые слова: Р. Мертон, Т. Кун, «сильная программа социологии знания», конвергентный реализм, «исторический поворот».
THE INFLUENCE OF THE HISTORIC UPHEAVAL
IN THE EPISTEMOLOGY ON THE GENESIS OF
MODERN SOCIOLOGY OF SCIENCE
T. Burganova
Abstract. A rational reconstruction of the transition from Mertonian sociology to the strong programme of the sociology of knowledge is elucidated. The influence of the "historical turn" in epistemology on the development of modern sociology of knowledge. It is argued that Kuhn's scientific revolutions concept was a necessary result of the efforts to overcome the drawbacks of convergent realism.
Keywords: R. Merton, T. Kuhn, "Strong program of sociology of knowledge", convergent realism, "historical upheaval".
Вплоть до 70-х гг. XX в., социологи, занимавшиеся проблемами исследования научной деятельности, не интересовались проблемами конструирования научных моделей, выводом эмпирических законов, работой экспериментальных установок. Вместо этого, социологи, и, прежде всего, те из них, которые являлись сторонниками структурно-функционального анализа,
ограничивались «институциональными»
аспектами научной деятельности, жестко абстрагированными от специфических исследовательских контекстов. К последним относились этические ценности и нормы, системы вознаграждения, ролевые требования и т.п. К «социальным» объяснениям прибегали только тогда, когда требовалось объяснить делинквентное или девиантное поведение, т.е. заведомые ошибки, вызванные предвзятыми мировоззренческими или методологическими предрассудками, или, скажем, плагиат и мошенничество.
Как хорошо известно, мертоновской социологии науки в эпистемологии соответствовал наивно реалистский подход, исходивший из объективности не только
изучаемой Природы, но и со все большей степенью точности приближающихся к ней ее аппроксимаций [7, с.19].
В самом деле, известно, что все законы науки делятся на эмпирические и теоретические. Эмпирические законы - это общие утверждения, суммирующие все надежные фактуальные утверждения. Согласно конвергентному реализму [4], факты являются теоретически нейтральными. Поэтому они могут быть описаны на языке, независимом от теории - «языке наблюдений» -как некой объективной данности, являющейся частью физического мира.
Наряду с эмпирическими, существуют еще и теоретические законы, которые, представляя собой связи и отношения между абстрактными теоретическими объектами (идеализациями), из опыта не выводятся. Поэтому эти законы надо жестко отличать от эмпирических [8].
Именно последние образуют подлинный базис научного знания, поскольку они не изменяются от одной эпохи к другой и сохраняются после научных революций. Их рост описывается «кумулятивной моделью» роста научного знания [9], уподобляющей
прогресс науки росту количества монет в фарфоровой копилке.
Поэтому содержание научного знания определяется, согласно принципам наивного реализма, не обществом, а самой Природой. Отсюда следует, что соответствующая этому виду реализма социология науки должна изучать не действительное когнитивное содержание научного знания, а лишь те социальные условия, которые делают возможным производство объективного знания. Этот тезис был положен Робертом Мертоном в 1930-х гг. XX в. в основу его исследовательской программы, которая на протяжении более чем 30 лет принципиально отказывалась от исследования содержания научного знания. Главная задача этого направления состояла в описании « комплекса ценностей и норм, связывающих воедино всех людей науки» [6, с.268].
В частности, следуя Максу Веберу, Мертон выводил «дух науки нового времени» из английского протестантизма (пуританства) с его утилитаризмом, расчетливостью, эмпиризмом, индуктивизмом, аскетизмом и т.д. В основе научного этоса, по Мертону, лежат свои собственные, специфические этические нормы - четыре множества институциональных императивов -
универсализм, коммунизм,
незаинтересованность и организованный скептицизм [6, с.270].
Надо признать, что подобная точка зрения сыграла немалую положительную роль в развитии науки, укореняя в ней, в частности, идеи меритократии - положения, когда в настоящем научном сообществе нет и не может быть никакой серьезной корреляции между достигнутым в науке рангом и другими социальными переменными. В итоге, по Мертону, развитая и структурированная нормативная структура является
отличительным признаком всякого
действительно научного сообщества. Нормы науки рассматриваются как предписывающие ученым то, что они всегда должны быть беспристрастными, непредубежденными,
самокритичными и открытыми.
Но ситуация в социологии науки значительно изменилась именно после начавшегося в 60-х гг. прошлого века т.н. «исторического поворота» в философии науки, ознаменовавшегося выходом в свет книги Т. Куна «Структура научных революций» [2] и последовавших за этим событием публикаций работ И. Лакатоса, П. Фейерабенда, Н. Хансона, С. Тулмина и др.
Обратимся к философии науки. Как известно (см., например, [10]) научный реализм постепенно начал возвращать себе статус ведущего направления мировой философии науки. Реализм состоит в принятии следующих основных тезисов. I. «Тезис независимости». Истинность наших суждений относится к миру, который существует независимо от нас. II. «Тезис знания». Как правило, мы знаем, какое из этих суждений является истинным [3]. Правда, мы также знаем - из истории философии, - что в данной выше формулировке реализм вызывает следующий контрдовод (Рене Декарт): если мир никак не зависит от того, сознаем мы его или нет, как же мы можем получать достоверные знания о нем? И все дальнейшие проблемы реализма окажутся, в той или иной мере, с этим контраргументом связанными. Закономерно возникший в рамках реалистической философии «научный реализм» - это точка зрения, согласно которой мы должны свято верить в существование непосредственно ненаблюдаемых объектов, постулируемых нашими успешными научными теориями. Считается, что самым убедительным доводом в пользу научного реализма является аргумент «никаких чудес» (no miracles argument [10]).
В статье «Опровержение конвергентного реализма» Ларри Лаудан [5] зафиксировал положения, лежащие в основе наиболее известной версии научного реализма -«конвергентного» (convergent) (сходящегося) реализма, сторонники которого считают успешной теорию, которая:
— обеспечивает получение подтверждаемых на опыте предсказаний;
— на ее основе мы можем в своих практических действиях вмешиваться в «естественный» порядок вещей;
— она также успешно выдерживает ряд стандартных тестов.
Концепция Томаса Куна возникла как закономерный результат устранения недостатков конвергентного реализма.
Но мы не настаиваем на том, что и «сильная программа социологии знания», возникшая под несомненным значительным влиянием куновской концепции и всего «исторического поворота», также обладает этим статусом. Более того, мы утверждаем, что существуют глубокие внутренние
расхождения между куновской концепцией и «сильной программой социологии знания», вынудившие Куна отмежеваться от последней. Как известно, в конце концов, Кун назвал
«сильную программу социологии знания» «деконструкцией, которая сошла с ума» [1]. И одним из камней преткновения является проблема прогрессивного развития науки. Вслед за Куном, историки и философы науки стали в большей степени использовать «социологические» виды объяснений, особенно при описании радикальных изменений в структуре и содержании научного знания. Такие авторы, как Людвиг Флек, Томас Кун, Майкл Поляни, Норман Хансон,
Джералд Холтон, Имре Лакатос, Пол Фейерабенд, Стивен Тулмин и др., убедительно раскрыли значимость
«конвенций» и творческих компромиссов в деятельности научных сообществ. В результате своеобразного отклика на этот «исторический поворот» социология науки значительно изменилась, так что на смену мертоновской программе пришла «сильная программа социологии знания».
Литература:
1. Кун Т. После «Структуры научных революций» / Т. Кун. - M., АСТ, 2014. - 443 с.
2. Кун Т. Структура научных революций / Т. Кун. - M.: ООО «Издательство АСТ», 2003. - 605 с.
3. Нугаев P.M. Конвергентный реализм и его альтернативы / P.M. Нугаев // Теоретический журнал «Credo». - № 3. - Pежим доступа: http://credonew.ru/content/view/1146/67/
4. Нугаев P.M. Коперниканская научная революция: синтез физики Земли и математики Неба / P.M. Нугаев. - Казань: Центр инновационных технологий, 2012. - 304 с.
5. Laudan Larry. A Confutation of Convergent Realism. - In: David Papineau (ed.) The Philosophy of
Science. Oxford University Press, 1996. - Pp. 107-138.
6. Merton R.K. The Sociology of Science. -Chicago and London: The University of Chicago Press, 1973. - 605 p.
7. Mulkay Michael. Science and the Sociology of Knowledge. London: Routledge, 2015. - 120 p.
8. Nagel Ernest. The Structure of Science. London: Routledge and Keagan Paul, 1961. - 618 p.
9. Scheffler I. Science and Subjectivity. New-York: Hackett Publishing, 1982. - 166 p.
10. Van Fraassen Bas C. To Save the Phenomena. - In: David Papineau (ed.) The Philosophy of Science. Oxford University Press, 1996. - Pp. 82-92.
Сведения об авторе:
Бурганова Танзиля Ахметкаримовна (г. Казань, Россия), кандидат социологических наук, доцент, кафедра менеджмента, Казанский Государственный Энергетический Университет, e-mail: [email protected]
Data about the author:
T. Burganova (Kazan, Russia), candidate of sociological sciences, associate professor at the Department of Management , Kazan State Power University, e-mail: [email protected]
