CC BY
33
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
О.В.Гаман-Голутвина
ВЛАСТЬ, ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС И РАЗВИТИЕ (РАЗМЫШЛЕНИЯ О СУБЪЕКТЕ МОДЕРНИЗАЦИИ В РОССИИ)
Гаман-Голутвина Оксана Викторовна -доктор политических наук, профессор Российской академии государственной службы.
Комплекс условий и факторов российского историко-политического развития определил то обстоятельство, что важнейшие модернизации в истории России - создание централизованного государства в ХУ-ХУ1 вв.; обретение этим государством формата империи в начале XVIII в.; индустриальная модернизация 30-50-х годов XX в. - осуществлялись в форсированном режиме посредством использования жестких политических систем и режимов. Это было обусловлено тем, что развитие в России осуществлялось в условиях дефицита ключевых ресурсов развития, в том числе финансовых, и дефицита исторического времени: цели развития опережали реальные возможности общества. В свою очередь, цели модернизации выступали не продуктом произвола верховной власти, а условиями выживания общества и государства в условиях конкуренции с ушедшими вперед более удачливыми геополитическими соперника-ми1. Именно несоответствие задач модернизации возможностям общества определяло востребованность жестких форм политической организации и преимущественно авторитарный тип политического лидерства. В качестве инициатора модернизаций выступала верховная власть (князь, царь, император, генсек правящей партии), которая использовала в качестве инструмента модернизации управленческий класс - административно-политическую бюрократию. Противоречие между целями модернизаций и возможностями общества проецировалось на внутриэлитные отношения - между верховной властью и политическим классом. Периоды модернизаций были ознаменованы жесткими репрессиями верховной власти по отношению к собственному орудию - политическому классу. Именно так обстояло дело в период опричнины Ивана Грозного, в период борьбы Петра Великого с родовитым боярством, в период репрессий против партийно-советско-хозяйственной номенклатуры в 30-е годы. Постмодернизационные периоды были отмечены попытками реванша политического класса (дворцовые перевороты XVIII в.; восстание декабристов, отставка Хрущева в 1964 г.). Не-
случайно В.О.Ключевский писал, что константой российской истории была борьба правительства со своим собственным орудием, а Артемий Волынский, кабинет-министр в правление Анны Иоанновны, говорил: «Нам, русским, хлеб не надобен: мы друг друга едим и с того сыты бываем». Именно необходимость централизации скудных ресурсов и их оптимального использования на немногих стратегических направлениях определяла востребованность авторитарной личности во главе государства. Попытки поменять местами причины и следствия воскрешают в памяти знаменитый паскалевский афоризм: «Если бы нос Клеопатры был короче, мир был бы иным».
Константа стратегической бессубъектности
Важнейшей современной проблемой России в рассматриваемом аспекте является необходимость реабилитации ценности идеи развития в общественном сознании. Глубина проблемы заключается в том, что, несмотря на перманентную приверженность лучших философских умов России идеям глобальной эсхатологии, в реальной жизни идея развития в России не относилась к числу безусловных базовых ценностей как для массового, так и для элитарного сознания. Это обусловлено тем, что для массовых групп осуществление модернизаций в стране неизменно сопровождалось сверхнапряжением и сверхэксплуатацией, а значит - насилием (призванным компенсировать скудность иных ресурсов развития - финансовых, материальных, временных и т.д.). В. Ключевский писал, что упадок переутомленных народных сил в ходе петровских преобразований был столь масштабным, что едва ли окупился бы даже в том случае, если бы Петр завоевал не только Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию, даже пять Швеций2.
Что касается политического класса, то его настороженность по отношению к модернизационным проектам определялась тем, что осуществление модернизаций в России, как правило, сопровождалось масштабными чистками самого политического класса, призванными обеспечить максимальную эффективность управленческого аппарата в качестве агента модернизации. Самый яркий пример - репрессии 30-х годов, в ходе которых на смену «старой гвардии» пришел «военно-спортивный класс» (Г.Федотов) - «железные наркомы» и «железные секретари», не очень искушенные в теории, зато готовые строить «новый мир» с помощью подручных средств, а иногда и без оных. Истоки трудностей имплантации модернизационных проектов в России традиционно коренятся в слабости внутренних импульсов развития в рамках мобилизационной модели, по которой развивалась страна, а также тем обстоятельством, что в качестве целей и ориентиров развития выступали задачи, опережавшие возможности населения. Но эти задачи диктовались не произволом власти, а определялись национальным
заданием - «созданием Империи на скудном экономическом базисе»3, - необходимостью выживания социума в условиях конкуренции с более удачливыми геополитическими соперниками. Поэтому «кнутом», подстегивающим развитие, выступала власть, причем нередко вопреки собственным симпатиям. Пример тому - судьба .Александра II, инициировавшего под давлением поражения России в Крымской войне осуществление Великих реформ 60-70-х годов во многом вопреки политическим убеждениям своей молодости.
Как обстоит дело сегодня? Ныне число общезначимых для всего социума ценностей минимально: существует значительный разрыв между целями и ценностями элитарного и массового сознания вследствие масштабности децильного коэффициента, маргинализации большого числа массовых групп и фрагментации социальной ткани общества. Ценностные ориентации массового сознания во многом определяются приоритетами индивидуального выживания, но наиболее общей их характеристикой является предельный эклектизм, выражающийся бессмертной литературной формулой: «Чего-то хочется, сам не знаю чего: то ли Конституции, то ли севрюжины с хреном». Для элиты же абсолютной ценностью является власть, преуспевание и успех во всем комплексе их параметров, прежде всего материальных.
Но, несмотря на глубину различий в ценностных предпочтениях, и элиты и население сегодня солидарны в неприятии ценности развития. Участниками негласного негативного консенсуса по стагнации были не только элиты, но и население, ибо - «каждому по способностям»: кто ворует завод, кто трубу, но все при деле. «Третий Рим» оказался в третьем мире. Что касается равнодушия массовых групп к идее развития как ценности (обусловленному маргинализацией слоев, связанных с авангардными технологиями как в сфере ВПК, так и в рамках академической и отраслевой науки) - это еща полбеды, ибо позиция массовых групп сегодня мало что определяет, а массовое сознание пластично как никогда ранее. Но вот глубокий индифферентизм властных групп современной элиты к этой идее поистине катастрофичен, ибо именно они в лице симбиоза высшей бюрократии и ведущих политико-финансовых кланов не только призваны быть субъектом стратегического целеполагания, но и де-факто является единственно значимым субъектом формирования ценностного поля общества. Анализ показывает, что никакие внешние обстоятельства или статусное положение не способны так устойчиво влиять на принимаемые властями решения как их убеждения и ценности, смыслозначимые представления о пределах допустимого в политике, доминирующие в политико-административной среде нормы межличностных отношений и целевые ориентиры4. Между тем несмотря на практически неограниченные возможности влияния властных групп нашего общества и значительный масштаб «приватизации» ими институтов и функций гражданского общества и государства, а также тот факт, что на
фоне тотальной десубъективизации других участников политического процесса (включая государство) именно они выступают в качестве ведущих субъектов российской политики - эти субъекты стратегически бессубъектны. Для них характерна утрата не только стратегической исторической и политической субъектности, но и сколько-нибудь серьезного интереса к проблемам стратегии.
Именно ослабление функции целеполагания в наибольшей мере подвергает эрозии элитарный статус руководящих групп. Последние годы современная политическая элита России все чаще выступает адресатом упреков в безнравственности, свидетельством коей являются многочисленные войны компромата, в которые вовлечена значительная часть влиятельных групп российского общества. По мнению ряда экспертов, это лишает ее обоснованности претензий на элитарный статус. Однако, на наш взгляд, эрозия элитарного статуса в большей мере грозит с другой стороны. Современная элита рискует утратить свой высокий титул не столько в связи с удручающим уровнем ее нравственности, сколько из-за того, что руководящие группы современного российского общества во все меньшей степени выполняют свою ключевую функцию и все меньше соответствует базовому системообразующему признаку элиты - способности к принятию стратегических решений. Подчеркнем еще раз: отечественный политический класс все меньше выступает в роли субъекта принятия важнейших стратегических решений.
Стратегическая бессубъектность является следствием целого ряда причин. Прежде всего, это результат приватизации институтов государства и гражданского общества: в России 90-х годов сбылось знаменитое пророчество К.Маркса об отмирании государства. Между тем реализация исторической и политической субъектности невозможна без наличия государственной оси идентификации. При этом сегодня для политического класса единственно реальным является корпоративный (точнее, квазикорпоративный) принцип идентификации, для населения - региональный. Общегосударственный интерес аннигилируется как инструмент артикуляции общезначимых целей и ценностей большинства общества.
Высокая степень конфликтности внутриэлитного взаимодействия, которое порою больше напоминает межклановые разборки - а сам политический класс -террариум единомышленников), является еще одной причиной того, что современные политические элиты России не стали субъектом развития.
Однако важнейшие глубинные причины неэффективности сегодняшней элиты в качестве субъекта развития во многом определены значительными политическими, психологическими и нравственными издержками практики форсированной модернизации на протяжении предшествовавших исторических периодов и возникшими в ходе этого развития деформациями. Сегодняшняя индифферентность элиты к проблемам стратегии есть оборотная сторона и результат гипер-
трофированой эсхатологической устремленности глобального исторического проекта форсированной модернизации с его приматом ценности будущего и инструментальности настоящего. Перефразируя известную формулу Дж. Кеннеди, можно сказать, что в России слишком долго спрашивали «Что ты можешь сделать для страны», поэтому сейчас большинство граждан интересуется тем, что страна может сделать для них. В этом - объяснение известного парадокса: индустриальную модернизацию 30-50-х годов осуществили преимущественно выходцы из крестьянских семей, интеллигенты в первом поколении; итогом же политической деятельности интеллектуальных лидеров 90-х (по числу ученых степеней и званий нынешний управленческий слой России не имеет аналогов в предшествовавшей истории страны) стала деиндустриализация. И отнюдь не вследствие управленческой несостоятельности этой генерации, как это нередко полагают: просто изначально развитие не входило в число задач реформ. Лозунгом процесса была дистрибуция. А сила дистрибуционного заряда (масштаб которого дает основание говорить о дистрибутивной пассионарности) определялась колоссальным потенциалом накопившегося неудовлетворения элиты в связи с психологическими последствиями перманентно воспроизводившегося несовпадения функций владения и распоряжения, свойственного советской номенклатуре, преемницей которой стала сегодняшняя элита. Распоряжаясь колоссальными материальными госресурсами, совпартноменклатура лично была весьма бедна по сравнению с управленческими слоями зарубежных несоциалистических стран, а по меркам сегодняшнего дня - нищенствовала. Большая часть имущества даже высших иерархов была казенной; на мебели стояли штампы управления делами, и это имущество подлежало периодической инвентаризации. Дочь Сталина С.Аллилуева вспоминала, как отец внушал ей и ее брату Василию мысль о временном характере привилегий руководства: «Дачи, квартиры, машины, - все это тебе не принадлежит, не считай это своим»5. О том, сколь травмирующим фактором стало это противоречие для поколения поздне-советской номенклатуры, свидетельствует следующий эпизод. А.Грач,в, бывший советник М.Горбач,ва в его бытность генсеком, вспоминает: когда во время визита четы Горбач,вых во Францию супруга Президента Франции Даниэль Миттеран предложила Раисе Горбач,вой, похвалившей за завтраком поданный на стол мед, подарить несколько ульев для ее загородного дома, та, всплеснув руками, с укором сказала Горбач,ву: «Сколько раз я тебя просила, Михаил Сергеевич, отказаться от государственных дач и взять хоть крошечный участок земли! Ведь у нас до сих пор ничего своего нет - улья негде поставить !»6.
В контексте размышлений о перспективах дальнейшей переориентации ценностных ориентиров и политического класса, и массовых групп в пользу стратегии развития, следует иметь в виду, что подобная переориентация - предмет не только субъективных предпочтений, но во многом определяется объективны-
ми законами длинных волн колебаний массовых настроений между приверженностью общезначимым ценностям и частным интересам. В этой связи следует принять во внимание тот факт, что общественная жизнь подвержена циклическим изменениям. «Смена вех» хорошо прослеживается на материале американской истории. Известно, сколь разнятся характеристики американцев, данные А. Токвилем в первом и втором томах его знаменитой работы «Демократия в Америке», хотя между написанием томов прошло лишь пять лет (первый был написан в 1835 г., а второй - в 1840 г.). В первом томе Токвиль, оценивая американское общество, отмечал энергию, участливость, гражданскую активность и приверженность общественным интересам. Если бы американцы «были вынуждены заниматься лишь своими собственными делами, их жизнь наполовину потеряла бы смысл, казалась бы им пустой, и они чувствовали бы себя очень несчастными»7. А во втором томе, вышедшем, как было отмечено, всего пятью годами позже, Токвиль изображает американца слабым, послушным и бессильным, всецело поглощенным своими частными интересами: «Человека трудно заставить бросить свои дела и действовать в интересах будущего всего государства». Известный американский историк А.Шлезингер-мл., сопоставляя столь разнящиеся характеристики, пришел к выводу, что общественная активность и частный интерес существуют в состоянии маятникового движения от частных забот (корыстолюбие) к общим интересам (патриотизм). «Американец бывает так поглощен частными заботами, как если бы он был абсолютно одинок в этом мире, а в следующую минуту, как будто забыв о них, он отдается общему делу. Иногда кажется, что им движет крайнее корыстолюбие, а иногда -беззаветный патриотизм», - эту мысль Токвиля А.Шлезингер-мл. положил в основу своей концепции циклов американской истории, определяя цикл как непрерывное перемещение точки приложения усилий нации между целями общества и интересами частных лиц8.
Концепция Шлезингера стала развитием представленного именами Г. Адам-са, А. Шлезингера-ст., А.Хиршмана, Г.Макклоски, Дж.Заллера плодотворного направления американской политико-исторической науки, связанного с изучением цикличности американской истории. Шлезингер-мл. постулирует автономность политических и психологических циклов общественной жизни, полагая, что истоки циклического развития лежат в глубине человеческого естества. Цитируя мысль Эмерсона о том, что политическая жизнь в значительной мере физиологична, Шлезингер констатировал, что общественное действие, рассчитанное на долгий период, истощает население эмоционально. «Способность нации к выполнению политических обязательств, требующих от нее высокого напряжения, ограничена. Природа требует передышки. Люди неспособны более заставлять себя продолжать героические усилия. Они жаждут погрузиться в свои личные житейские дела. Издерганные постоянными боевыми призывами, исто-
щенные непрерывной общенациональной активностью, разочарованные полученными результатами, они стремятся к освобождению от взятых обетов, передышке для отдыха и восстановления сил. Так сходят на нет публичные акции, страсти, идеализм и реформы. Общественные реформы передаются на попечение невидимой руки рынка»9. При этом Шлезингер приходит к выводу, что следование частным интересам на определенных этапах может быть средством решения и общественных проблем. В эти периоды политическая деятельность на классовой и групповой основе затухает, а политическая деятельность, формируемая факторами культурного характера - по этническому, религиозному, моральному признаку, по резонам социального статуса - выходит на первый план. Поэтому помимо отдыха, период доминирования частных интересов - это время консолидации, в рамках которого усваиваются и узакониваются нововведения предшествующего периода, а также накапливаются предпосылки для будущего рывка. Причинами исчерпания периодов затишья обычно бывает накопление и обострение противоречий, до поры латентных: «Людям надоедают эгоистические мотивы и перспективы, они устают от погони за материальными благами в качестве наивысшей цели. Период отдыха от бремени общественных забот восполняет национальную энергию, подзаряжает батареи нации. Люди начинают искать в жизни смысл, не замыкаясь на себе самих. Они спрашивают, не что их страна может сделать для них, а что они могут сделать для своей страны. Они готовы к звуку боевой трубы»10. Шлезингер проследил, как периоды общественного подъема (первые два десятилетия ХХ в., связанные в именами Т.Рузвельта и В.Вильсона; 30-е годы - Ф.Д.Рузвельт и его «новый курс»; Г.Трумэн и его «справедливый курс»; 60-е годы - Дж. Кеннеди и «новые горизонты»; Л.Джонсон и «великое общество») всякий раз сменялись ощутимыми спадами: подъем начала века сменился Великой депрессией; в 50-е годы период президентства Д. Эйзенхауэра обеспечил необходимую паузу после напряжения 30-х и 40-х годов, а подъем общественной активности в 60-е годы впоследствии сменился в конце 70-х движением маятника общественных настроений в пользу частного интереса, получившего мощное воплощение в консервативной революции Р. Рейгана.
Политическая субъектность современной моноархии
В современной России по итогам избирательного цикла 2003-2004 гг. можно говорить об оформлении моноцентрического политического режима, который можно определить как моноархию, в рамках которого действует один субъект -президент, остальные участники политического процесса предстают в качестве акторов. Ядром моноархии является, как это и принято, политический орган -квази-ЦК КПСС в лице администрации президента. Генеральная тенденция зак-
лючается в реконструкции формальных элементов советской политической системы, в том числе свойственной советской системе высокой степени централизации концентрации политических ресурсов.
При этом снижение и утрата политической субъектности превращает не только отдельных участников, но целые политические институты в «приводные ремни» федеральной исполнительной власти. Прежде всего, это касается парламента11 . Принцип разделения властей приобретает все более условный характер. По итогам выборов 2003 г. исполнительная власть получила фактически полный контроль над парламентом (ранее он был относительным). Главное в том, что парламент как орган представительной власти теряет свою репрезентативную природу. Иначе говоря, репрезентативное правление заменяется правлением посредством репрезентаций12. Сегодня Дума - это не столько Верховный Совет СССР при ЦК КПСС, а, как заметил один из экспертов, отдел производственной гимнастики при администрации президента, где «вожатые звездочек» - кураторы подразделений крупнейшей партийной фракции - языком мимики и жестов показывают своим «октябрятам», как нужно «правильно» голосовать.
Что касается правительства, другого важного политического института, то термин «техническое правительство» в переводе с новояза означает приводной ремень в системе власти. По аналогии с советской эпохой новое правительство - это Совмин при ЦК КПСС.
Тезис о снижении субъектности применим к еще одному важному политическому институту современного общества - политическим партиям. Сегодня очевиден кризис системы партийно-политического представительства. И если до парламентских выборов 2003 г. реальной была конкуренция различных вариантов партийных систем (и двухпартийной, и многопартийной), то по итогам выборов мы получили де-факто полутора-партийную политическую систему. Процессы партийно-политического структурирования сегодня вызывают в памяти старый анекдот о военном заводе, перешедшем на производство колясок: сколько колясок ни выпускай, они все равно напоминают пулемет. Иначе говоря, сколько партий ни создавай, все равно получается КПСС. Один из иностранных журналистов, аккредитованных в Москве в 30-е годы, писал: «Режим, укомплектованный бывшими политзаключенными, знает только одну форму правления и никогда не слышал о другом месте для оппозиции, кроме Сибири». А Михаилу Томскому приписывают фразу о том, что в СССР может быть сколько угодно партий при одном условии: что одна у власти, а другие - в тюрьме.
Однако при всей справедливости тезиса об однопартийной советской системе, он не совсем точен. Хотя многопартийности не было, у нас была много-подъездность. Международный и организационный отделы ЦК КПСС размеща-
лись не просто в разных подъездах здания на Старой площади, но и враждовали с такой силой, что меркла межпартийная борьба в западных демократиях. В эпоху перестройки многоподъездность расцвела в рамках одного подъезда, потому что в одном и том же подъезде находились кабинеты Е.Лигач,ва и А.Яковлева, которые возглавляли подотделы одного и того же идеологического отдела ЦК КПСС. Иначе говоря, в рамках однопартийной системы конкурировали различные партии власти. Именно эта модель многоподъездности воспроизводится у нас и сегодня (кстати, здание все то же, на Старой площади). Как здесь не вспомнить В.О.Ключевского, который писал, что в России не было борьбы партий, а была борьба учреждений. Это суждение очень точно характеризует современную ситуацию, когда одно крыло кремлевской бюрократии в ходе парламентских выборов курирует блок «Родина», другое крыло - Народную партию, а все вместе поддерживают «Единую Россию». Примеры «внутривидовой» борьбы федеральной бюрократии дают также региональные выборы, на которых разные кандидаты представляют различные фракции кремлевской бюрократии.
Таким образом, с моей точки зрения, речь идет о моноцентрическом политическом режиме. Собственно, что подразумевает этот термин? Это означает возвышение одной группировки, аффилированной с государственной властью и преимущественно питерской по персональному составу. При этом моноцентризм не означает монолитности власти, борьба кланов за доступ к эксклюзивным ресурсам продолжается. Однако, и это я хочу особенно подчеркнуть, моноцентризм и афилляция с государством в качестве ключевых характеристик режима не означают возвышения государства (в данном случае концепт государства используется не как синоним совокупности политических институтов и, тем более, не в качестве репрессивной машины, а как инструмент достижения общего блага). В этом контексте моноцентризм не означает государствоцен-тризм, это даже не кремлецентризм, а, используя удачное выражение И.Диски-на, - питероцентризм. Питероцентризм - не синоним централизма, а апофеоз партикуляризма, т.е. доминирования частных интересов, а не общегосударственных. Таким образом, существующий режим характеризуется противоречивой ситуацией: интересы, полномочия и функции бюрократии гипертрофированы, а интересы, полномочия и функции государства незначительны даже по сравнению с такими деэтатизированными государствами, как США и Великобритания. Например, присутствие российского государства в экономике ниже, чем соответствующие показатели в Европе.
Известно, что роль государства в экономике является одним из наиболее дискутируемых вопросов. Наибольшее распространение в российской политической публицистике получила точка зрения на государство как на априори неэффективного экономического собственника и актора. Это далеко не всегда соответствует действительности. Для наиболее развитых стран характерны ак-
тивная экономическая политика государства и относительно высокая доля госрасходов в ВВП. В России эта доля составляет около 20-21% от ВВП (ВВП -400 млрд. долл., бюджет - 80 млрд.), тогда как в США - 26-29% от ВВП, причем без учета затрат федеральной контрактной корпорации, которые составляют больше триллиона долларов, использующиеся для государственных закупок НИОКР, всех космических национальных программ и т.п. Они проходят вне федерального бюджета, соответственно не учитываются в этой доле, хотя это косвенные расходы государства, поддерживающие инновационное развитие. В Японии в долю госрасходов, которые значительно превышают 40% от ВВП, не включают программу государственных займов и инвестиций, превышающую по объему размер бюджета, и направленную исключительно на финансирование модернизации, развитие инфраструктуры. Например, насыпные аэропорты и даже торгово-социальные центры в японских городах строятся за счет денег из государственных банков развития, берущих свои средства из государственной программы ЕИР, государственных займов и инвестиций, которые в свою очередь берут их из почтовых государственных сбережений населения. В Китае доля госрасходов 18% - меньше чем в России, но в Китае в эту сумму не включаются огромные средства государственных банков развития, составляющие порядка 60% бюджета и финансирующие ту же самую инфраструктуру. Таким образом, роль российского государства в экономике существенно ниже, чем в крупнейших зарубежных странах.
Конечно, было бы неправомерно в роли субъекта модернизации на постиндустриальной стадии видеть исключительно государство. Но очевидно, что без активной государственной политики осуществить модернизационные задачи невозможно. Поэтому сегодня в России активная государственная политика востребована не только в силу традиции, но и вследствие ее дефицита по сравнению с другими индустриально развитыми странами.
Итак, проблемная ситуация определена тем, что роль государства незначительна, а роль бюрократии гипертрофирована. При этом бюрократия использует рычаги государства для достижения партикулярных целей. Это, в частности, находит отражение в такой ключевой сфере, как отношения власти и бизнеса. Несколько слов об этом.
Тема отношений государства и бизнеса в течение 2003-2005 гг., в том числе в связи с делом «ЮКОСА» обросла многочисленными комментариями. Наиболее распространенным стал тезис о массированном наступлении государства на бизнес. Однако ситуация не столь однозначна. С одной стороны, уже первые месяцы правления президента В. Путина были ознаменованы давлением на бизнес. Первыми пали империи В. Гусинского и Б. Березовского. Впоследствии объектом «равноудаления» стал ЮКОС. Это дает основание для выводов относительно политики государства по отношению к крупному бизнесу. Но
посмотрим на другую сторону медали. Во-первых, как наша ситуация выглядит в мировом контексте? В США компания «ExxonMobil» выплатила штрафы в размере 12 млрд. долл., и конец судебным преследованиям не положен. Во-вторых, по данным журнала «Форбс» за время правления Путина многие российские олигархи значительно умножили свои состояния. А один из олигархов - Р.Абрамович - только за год удвоил свое состояние и сегодня является самым богатым человеком в Великобритании, который в несколько раз богаче английской королевы. Неслучайно в 2002-2003 гг. «Независимая газета» комментировала рейтинг влиятельных политиков таким образом: «Семибанкир-шцна вновь доминирует в России».
В публичном дискурсе неоднозначность отношений государства и бизнеса получила выражение в одновременной циркуляции двух формул. Формула первая: если, по мнению русских классиков, Петр Великий был первым большевиком на троне, то Путин - это гэбист в Кремле, репрессирующий российский бизнес. Формула вторая, придуманная оппонентами из стана левой оппозиции, Путин - это Абрамович, загримированный под горнолыжника, а правительство Касьянова было сообществом олигофрендов (для справки: олигофренды - это друзья олигархов). В реальности, я думаю, имеет место сложное переплетение борьбы различных фракций политической и экономической элиты, которое скорее свидетельствует не о неком сепаратном разделении власти и бизнеса, а о симбиозе власти и бизнеса в рамках политико-финансовых кланов. В 2004 г. было проведено масштабное исследование «Самые влиятельные люди России-2003. Политические и экономические элиты российских регионов»13. Это исследование проясняет вопрос о том, кто же правит Россией - «силовики» или «семибанкирщина».
Как известно, довольно широкое хождение в нашей публицистике последних лет получил тезис о засилье милитократии (силовиков) на региональном и федеральном уровнях. Определенные основания для этого есть. По данным социологов только за два первых года правления Путина удельный вес бывших военных во всех элитных группах увеличился более чем в два раза и составил 25%. Вхождение бывших военных в структуры гражданского управления продолжилось и в ходе выборов 2003 г. в Госдуму. Однако тезис о засилии милитократии мне представляется неадекватным по целому ряду причин. Причина первая: политические позиции бывших военных отнюдь не автоматически определяются их предшествующей политической биографией. Пришедшие во власть военные не обязательно являются лоббистами ВПК. Более того, бывший военный со звучной боевой биографией нередко оказывается ставленником крупных финансовых групп, как это было в Красноярском крае (в бытность губернатором края Александра Лебедя) или в Хакасии (где губернаторствует Алексей Лебедь). Много и других аналогичных примеров.
Второе возражение против тезиса о засилии милитократии заключается в том, что значительная часть выходцев из военной сферы продемонстрировала неэффективность в области гражданского управления. Единственным успешным губернатором среди бывших военных является губернатор Громов, и то успешным губернатором он стал лишь к концу первого срока. Пройдя через полосу сложных конфликтов с федеральными, московскими и муниципальными властями, он вышел на повторные выборы в декабре 2003 г. в качестве практически безальтернативного кандидата и получил около 80% голосов.
Что касается персонального состава региональной политической элиты, то доминирующая тенденция заключается в том, что под аккомпанемент тезиса о засилии милитократии региональные элиты при Путине в шесть раз быстрее пополняются выходцами из бизнеса, чем из силовых структур. Главная тенденция изменения состава региональных элит при Путине - это приход бизнес-элиты во власть в разных формах - институциональных и неинституциональных.
Возникает важный вопрос: почему, с одной стороны, бизнес на региональном уровне идет во власть, а на федеральном уровне крупнейшая бизнес-империя ЮКОСа рассыпалась как карточный домик? Мне представляется, что ответ таков: эффективным инструментом давления на бизнес стали досье с компроматом. Но те, кто осуществлял давление на ЮКОС, не являются эксклюзивными держателями досье с компроматом. Откройте 1 66 «Новой газеты» за 2003 г., и вы увидите, что досье с компроматом имеются на всех. Как известно, во всех крупных экономических структурах, возникших в 90-е годы были созданы собственные информационно-аналитические службы. Генерал армии Ф. Д. Бобков, который возглавлял службу безопасности «МОСТа» или генерал А.П.Кондау-ров, который возглавлял соответствующую службу ЮКОСа, ничуть не менее квалифицированные люди, чем те, кто осуществлял силовое давление на ЮКОС. Полагаю, что секрет успешного давления на ЮКОС заключается в том, что субъекты этого давления обладали доступом к действительно эксклюзивному ресурсу - праву государства на легитимное насилие. Афилляция с государством стала ключевым условием успеха субъекта давления. Однако при этом остается открытым вопрос: в какой мере этот субъект реализует государственные интересы, а в какой мере - свои частные, партикулярные.
Как оценивать этот процесс? Здесь есть несколько аспектов. Проблема первая: общество оказалось третьим лишним на пиру олигархов и бюрократии. Но самое главное в оценке политического режима заключается в том, что режим не является самоцелью, он является инструментом достижения содержательных политических целей. Конечно режим В.В.Путина, выстроенный в формате «вертикали власти», значительно более консолидирован, нежели режим Ельцина, выстроенный в формате «системы сдержек и противовесов». Оценка же эффективности режима зависит от того, какие цели ставит перед собой власть.
В этом контексте уместно сослаться на мнение К.Манхейма: «Демократизация подобна другим достижениям современной техники, радио, прессы в том, что она может служить в своем развитии средством усиления как позитивных, так и негативных сил. Подобно тому, как техника может быть использована для открытия все большего числа медикаментов против болезней, но вместе с тем и производства все большего числа ядовитых газов, современные успехи демократизации могут содействовать и росту аморальных сил. В этом смысле демократизация представляет собой аппарат социального излучения, способный распространять силы, разрушающие мораль, с такой же интенсивностью, как те, которые ее развивают». В этом же контексте вспоминается ставший знаменитым ответ Дэн Сяо Пина в связи с обвинениями в «буржуазном» характере осуществлявшихся под его руководством реформ: «Неважно, какого цвета кошка - лишь бы она ловила мышей». Продолжая эту мысль можно сказать, что демократия может быть стагнирующей, а диктатура - развивающей. Хотя любому наблюдателю очевидно: гипертрофия власти чревата политическими, психологическими и этическими издержками. К числу наиболее серьезных можно отнести следующие: монополия власти автоматически предполагает монополию ответственности; гиперфункция власти автоматически влечет за собой гипофункцию внутренних источников и субъектов развития системы; наконец, монополия власти способна деформировать своего носителя («власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно»).
Но каковы цели моноцентрического режима? Парадоксально, но даже в ходе президентской кампании 2004 г. эти цели не были публично артикулированы, что, кстати, находит отражение в негативной динамике восприятия образа Путина в массовом сознании. Известно, что в арсенале политических психологов, изучающих особенности восприятия массовым сознанием лидеров, есть очень интересные методы: ассоциации с различными литературными героями, с цветами, животными, запахами. В ходе последних по времени исследований выяснилось, что динамика восприятия образа Путина заключается в том, что а) нарастает серый цвет, т.е. неопределенность в оценке: граждане все меньше понимают, какой курс проводит президент; б) нарастает ассоциация с мелкими животными, что вряд ли соответствует оценке своего президента как масштабного лидера. Лозунг «Догнать и перегнать Португалию» (которая является беднейшей страной ЕЭС) на деле означает достижение уровня жизни в СССР образца 1986 г. и дает основание для невыгодного сравнения с лозунгом адепта «гуляш-коммунизма» Никиты Хрущева «Догнать и перегнать Америку». Сопоставление обоих лозунгов вызывает ассоциацию со стихотворением Маяковского: «К Копернику надо ревновать - его, а не мужа Марьи Ивановны считать своим соперником». Именно так - Коперника, а не соседа по коммунальной квартире считать референтным образцом. Отсюда - императивы технологии
достижения успеха: не сохранение однобокой сырьевой ориентации, а выбор в пользу высоких технологий, в том числе в управлении.
Между тем ситуация в этой сфере неблагоприятна и заслуживает того, чтобы на этом сюжете остановиться несколько подробнее.
Известно, что современный экономический рост отличает приоритетная роль интеллектуализации производства; интенсивность НИОКР определяет уровень экономического развития. Согласно прогнозам экспертов, в XXI в. интеллектуализация труда станет главным фактором глобальной конкуренции. На долю новых знаний, воплощаемых в технологиях, оборудовании, образовании кудров и организации производства, в развитых странах приходится 70-85% прироста ВВП. В этой связи не случаен постоянный рост доли расходов на науку и образование в ВВП развитых стран, которая сегодня составляет 3540%; при этом доля государства в этих расходах составляет 35-40%.
Высокая степень участия государства в стимулировании НТП обусловлена спецификой инновационных процессов (значительная капиталоемкость научных исследований и высокая степень риска, зависимость от степени развития общей научной среды и информационной инфраструктуры, специфика требований к квалификации кадров, необходимость защиты интеллектуальной собственности и т.п.). В случае России возрастание значения интеллектуализации экономики приобретает особое значение, так как этот фактор является решающим в преодолении системного экономического кризиса: согласно современной экономической теории, главным инструментом преодоления системного экономического кризиса является внедрение новых технологий, освоение которых обеспечивает экономический рост.
Между тем сегодня мы наблюдаем рост без развития. Последние данные показывают, что РФ отстает в сфере интеллектуализации экономики. Согласно данным экономического форума 2005 г. в Давосе, рейтинг конкурентоспособ-сности на основании использования II в экономике за 2004 г. выглядит следующим образом. Первое место занимает Сингапур, США - на пятом месте, РФ - на 62, Украина - на 84. Некоторые страны СНГ (например, Молдова) вообще не входят в рейтинг. Позиция России - показатель и следствие деиндустриализации и усиления сырьевой ориентации ее экономики. За годы экономических реформ доля ТЭКа в нашем валовом продукте возросла почти вдвое - с 11 до 19,5%. Это больше чем в Колумбии, Венесуэле, других известных сырьевых странах. Только в Нигерии доля ТЭКа в ВВП выше, чем в России. Доля экспорта, составляющая продукцию ТЭКа, достигает примерно 65-68%, что делает Россию чрезвычайно уязвимой в соответствующей мировой конъюнктуре.
Несколько слов о месте России в мировых табелях о рангах. Согласно оценкам экспертов Института социально-экономического и инвестиционного
проектирования, наша страна занимает 12-14 место в мире по объему ВВП, однако по показателям ВВП на душу населения находится в шестом десятке. По золотовалютным резервам Россия занимает пятое место в мире, приближаясь к четвертому месту, занимаемому Европейским Центральным банком. Однако этот потенциал не используется для структурной перестройки экономики. Именно структурная перестройка экономики в целях ее модернизации должна быть приоритетной задачей экономической политики государства. Для поддержания развития в Японии существует программа госсзаймов и инвестиций, в США - федеральная контрактная корпорация, фонды будущих поколений. К сожалению, в России подобные экономические институты отсутствуют. После дефолта 1998 г. ценой значительных усилий в России был создан Банк развития . Хотя подобные банки должны быть хорошо капитализированы, в этом банке были аккумулированы слишком незначительные средства. Но все равно его судьба оказалась незавидной. Место председателя было куплено одной из олигархических структур и банк стал обычным универсальным коммерческим банком. Основной его операцией была следующая: деньги, которые он получил бесплатно из бюджета в уставной капитал (деньги налогоплательщиков), стали вкладываться через дружеские банки в государственные облигации, т.е. давались обратно в долг правительству, но уже под рыночные проценты. Комментируя эту ситуацию, приходится с сожалением признать правоту известного анекдота: «Цель правительства - повышение благосостояния людей. Список людей прилагается».
Эта ситуация содержит вызовы президенту В. В. Путину, в настоящее время обретшему колоссальный объем властных полномочий. Вызовом второго срока президента Путина может стать выбор между двумя альтернативами: войти в историю в качестве политического лидера, осуществившего модернизацию страны, или стать победителем конкурса «Наследник» в номинации «Наследник Ельцина».
Примечания
1. Подробнее см.: Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. М.: Интеллект, 1998.
2. Ключевский В. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. Кн. 2. -М., 1993. - С. 579.
3. Федотов Г. Судьба и грехи России. Т. 2. - СПб., 1992. - С. 159.
4. Соловь>в А. И. Культура власти российской элиты: Искушение конституционализмом // Полис. - 1999. - 1 2 - С. 66-67.
5. Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990. - С. 159.
6. Грач>в А. Кремлевская хроника. - М., 1994. - С. 74.
7. Токвиль А. Демократия в Америке. - М., 1994. - С. 191.
8. Шйезингер А. Циклы американской истории. - М., 1992.
9. Там же. - С. 48.
10. Там же. - С. 49.
11. Об особенностях парламентского рекрутинга в России см.: Гаман-Голутви-на О. В. Политико-финансовые планы как селекторат в процессах парламентского представительства в России // Властные элиты современной России. - Ростов-на-Дону, 2004.
12. Пшизова С.Н. Демократия и политический рынок в сравнительной перспективе // Полис. - 2000. - 1 3. - С. 16.
13. «Самые влиятельные люди России-2003. Политические и экономические элиты российских регионов» / Отв. ред. О.В.Гаман-Голутвина. - М., 2004.
