CC BY
71
УДК 94(470.44+470.46)| 1914/1918 |
ВЛАСТЬ, ОБЩЕСТВО, СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ
В РЕШЕНИЕ МИГРАЦИОННЫХ ПРОБЛЕМ В РОССИИ В ПЕРВУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ НА ОБЩЕГОСУДАРСТВЕННОМ УРОВНЕ И В РЕГИОНАЛЬНОМ ПРЕЛОМЛЕНИИ
В.В. Хасин
Саратовский государственный университет, кафедра отечественной истории в новейшее время E-mail: hasinl@rambler.ru
Российская империя в годы Первой мировой войны столкнулась с беспрецедентными миграционными процессами. Миллионы беженцев двинулись из западных территорий во внутренние губернии. Государственная система не смогла в полной мере дать адекватный ответ социогуманитарным вызовам эпохи, вследствие несогласованности действий гражданских и военных властей, бюрократической неповоротливости, ложных этноконфессиональных фобий. Все это привело к слабой реализации программ адаптации беженцев, разрушению социально-экономической инфраструктуры внутренних регионов, принимавших беженцев. В статье проводится и компаративный анализ российского и французского миграционного опыта.
Ключевые слова: Первая мировая война, беженцы, структуры помощи беженцам, Саратовская и Астраханская губерния, адаптация мигрантов, социальные страты.
GOVERNMENT, SOCIETY, SOCIAL INSTITUTIONS IN ADDRESSING MIGRATION ISSUES IN RUSSIA DURING WORLD WAR I AT THE NATIONAL LEVEL AND IN REGIONAL REFRACTION
V.V. Khasin
Russian Empire during the First World War has faced unprecedented migration. Millions of refugees moved from the western territories to the interior provinces. The state system was not able to give an adequate response to the challenges of socio-humanitarian era, due to lack of coordination of civil and military authorities, bureaucratic slowness, false ethno-religious phobias. All this has led to weak implementation of adaptation programs of refugees, destruction of social and economic infrastructure of inland regions which hosted refugees. The article presents a comparative analysis of the Russian and French immigration experience.
Key words: World War I, refugees, the structure of assistance to refugees, Saratov and Astrakhan Province, adaptation of migrants, social strata.
Прочность и жизнеспособность системы измеряется в первую очередь спецификой ее реакции на внешние и внутренние раздражители. Маркером измерения устойчивости внутрисистемных связей служит способность перцепции и положительной трансформации отрицательных
функциональных перверсий. Таким системным маркером для Российской империи стала Первая мировая война. Действительно, можно справедливо восхищаться динамикой экономического роста, грамотностью реформ, стабилизацией политической системы и даже некоторым положительным моментам социальной миксации и унификации. Однако, неэффективность системы в кризисный период практически не оставила шансов положительного решения разнообразных вызовов военного времени. Глобальные миграционные процессы не стали исключение. Четырнадцатый год справедливо считается поворотным в истории России. Война внезапно ворвалась в размеренную жизнь страны, сломала привычные устои гражданского общества. Тяжелые поражения весны - лета 1915 г. привели к огромным людским, материальным и территориальным потерям. Массовое скопление беженцев в прифронтовых районах наблюдалось еще, с начала лета 1915 года. Однако неповоротливость бюрократической машины, нежелание ряда заинтересованных структур акцентировать на этой проблеме внимание привели к тому, что план эвакуации в «сыром» виде был разработан лишь 29 июля. То есть с опозданием на два месяца. Основывался он полученных от губернаторов, зачастую неточных данных1.
Беспрецедентность миграций привела к необходимости регулирования процесса стихийного перемещения, а значит и появления структуры, способной это сделать.
В августе 1915 г. были заложены основы миграционной структуры - Особого совещания по устройству беженцев в Российской империи (ОСО). Председателем назначался министр внутренних дел2. Проблема беженцев встала в один ряд с обороной, продовольствием топливу и перевозкам. Одновременно появился исполнительный орган в министерстве
1 См. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 13273. Оп. 1. Д. 248. Л. 3.
2 РГВИА. Ф. 13273. Оп. 1. Д. 18. Л. 9об.
внутренних дел - отдел по устройству беженцев, который выполнял функции координирующего центра3.
Региональная государственная структура включала в себя 71 городской комитет, 42 губернских, 10 фронтовых ("Земгор" и МВД), 67 национальных и прочих4.
Появление в августе 1915 г. института
Главноуполномоченных по устройству беженцев Юго-западного, Северо-западного фронтов5, а также во внутренних губерниях империи было продиктовано необходимостью хоть как то упорядочить хаос миграций6. Внутренние губернии были разделены на двенадцать районов по устройству беженцев. Управлять ими назначались в первую очередь губернаторы оккупированных районов, администрация была представлена эвакуированными чиновниками.
На момент Февральской революции около пяти процентов населения Российской империи были беженцами. Это больше, чем число фабричных рабочих в стране в то время. Количество мигрантов к 1916 г. достигло небывалого количества - около четырех с половиной миллионов человек. Поражение русской армии, широкомасштабное отступление и потеря территорий, в чем то, антигерманская пропаганда стали причиной этого массового исхода. Однако следует определить степень искусственности и естественности миграционных процессов.
Необходимо детерминировать категорию «беженец», столь расплывчато представленную в источниках и историографии. Она требует категориальной дивергенции. Следует обратиться к законодательству, точнее, к «Закону об обеспечение нужд беженцев в Российской империи от 30 августа 1915 года». Первая статья данного документа регламентировала статус беженца. Ими признавались, «выселившиеся из местностей, угрожаемых неприятелем, или им уже занятых, а также эвакуированные и выселенные из районов военных действий. К числу беженцев не относились лица, высланные во внутренние губернии на
3 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1322. Оп. 1. Д. 1. л. 5.
4 Государственный архив Саратовской области (ГАСО). Ф. 615. Оп. Д. 64.
Л. 5.
5 См.: Курцев А.Н. Беженцы Первой мировой войны в России (19141918 гг.) // Вопросы истории. 1999. № 8.
6 РГИА, Ф. 1322. Оп. 1. Д. 11.
основании правил о военном положении и положении о полевом управлении войск и содержащиеся под надзором полиции на пайке»7. Вторая часть статьи носила во многом нечеткий характер. Высланные на основании правила о военном положении и положения о полевом управлении войск - это довольно многообразная смесь различных категорий населения: неприятельские подданные, лица неблагонадежных национальностей русского подданства (немцы и евреи) и смешанные семьи. Их количество, по сравнению с другими группами мигрантов было незначительно. Таким образом, термину «беженец» семантически соответствует категория «выселившиеся». Они составили по разным данным лишь 30-40 процентов мигрантов. Многие из них, по мнению специалистов, стали жертвами пропаганды. Однако, большая часть беженцев -это выселенные8. Во многом эта категория мигрантов предопределила катастрофический характер искусственных и естественных перемещений в империи.
На миграционные процессы в России оказала влияние традиционное противоборство различных ветвей власти, а также особенность их соподчинения. В первую очередь это касалось взаимоотношения гражданской и военной бюрократии. Недоверие императора к институтам гражданской власти, привело к засилью камарильи, министерской чехарде, и как достойное завершение всего процесса - объявление Николаем II себя Главнокомандующим и переезд в сентябре 1915 г. в ставку в Могилев. Сложно отрицать важность военных в период войны. Однако весь потенциал империи, способность функционирования в тяжелейших условиях зависели в основном от гражданской власти и тыла. Столь недвусмысленный выбор в пользу военных развязал им руки. Очевидная преференция со стороны верховной власти давала неограниченные возможности в решении как реальных, так и сильно мифологизированных проблем.
Военное командование. исходило из магистральной доктрины Первой мировой войны о максимально возможном причинение ущерба ресурсной базе противника. Однако, проводя политику «выжженной земли» они достигли обратного эффекта. Миграционные процессы, вызванные их действиями, привели к
7 РГВИА. Ф. 13273. Оп. 1. Д. 27. Л. 15.
8 Беженцы и выселенцы. М., 1915. С. 54.
огромной трате уже российских ресурсов. Несогласованность действий армейских и гражданских чиновников привела к тому, что командование не считалось с тяжелым положением в прифронтовых губерниях, продолжая бессмысленно разорять прифронтовую полосу.
Излишнее усердие армейского командования привело к тому, что 20 августа Государственный совет «принимая во внимание опасность, грозящую государству от сплошного уничтожения имущества и от поголовного выселения жителей, выразил ряд пожеланий: 1) чтобы удалялось имущество, препятствующее нашему обстрелу, и могущее усилить боевое снаряжение противника; 2) чтобы при уничтожении властями имущества составлялись акты для оплаты вознаграждения; 3) чтобы население не выселялось принудительно и не лишалось необходимого запаса продовольствия; 4) чтобы добровольно покидающим свой кров облегчалась возможность выбора временного жительства; 5) чтобы члены одной семьи не расселялись бы по различным пунктам»9.
Тем не менее, не только благие мотивы руководили представителями интендантских служб. Объем статьи не позволяет подробно описать те злоупотребления, которые происходили в хаосе массового отступления. Схема была достаточно простой. Военные власти реквизировали имущество у выселяемых, выдавая взамен так называемые реквизиционные квитанции, которые впоследствии должны были быть оплачены. За «живые» деньги сумма в квитанциях могла быть завышена. После этого движимое имущество (в основном скот) продавались армии через конторы поставщиков Остальное (немногое оставшееся после реквизиций) по бросовым ценам уходило в руки дельцам, близким к интендантским службам10. Таким образом, беженцы были не только следствием военных катастроф, но и хорошо отлаженной коррупции, пронизывавшей хозяйственную часть русской армии.
Эшелоны вне расписания, в сумбурном хаосе передислокации воинских частей в период отступления, нескончаемой чередой направлялись осенью - зимой вглубь империи. Сотни тысяч больных и нетрудоспособных людей прибывали во внутренние регионы страны без учета экономически,
9 РГВИА. Ф. 13273. Оп. 1. Д. 16. Л. 12.
10 ГАСО. Ф. 59. Оп. 1. Д. 2629. Л. 38.
социальных, этноконфессиональных особенностей регионов. Особое Совещание 25 сентября 1915 г. постановило производить отгрузку беженцев по «вагонному» принципу, т.е. не считаясь ни с чем, кроме количества людей в поезде11. Направление беженцев в тот или иной район определялось в соответствии с провозоспособностью путей12. Следствием этого стала, глубокая деформация социально-экономического ландшафта,
принимавших беженцев внутренних губерний. В течение четырех с небольшим месяцев более четырех с половиной миллионов человек, зачастую нетрудоспособных, «обрушились» на неподготовленные внутренние губернии, ломая и без того их слабую инфраструктуру. Ежедневные траты бюджета зимой 1915-1916 гг. превысили сумму в миллион рублей13. Это не считая одежды, проживания и содержания структуры помощи беженцам. Автохтонное население, находившееся за тысячи километров от непосредственных боевых действий, ощутило на себе дыхание войны.
Подавляющее число беженцев направлялось в города. Повлиял на этот процесс комплекс причин, как выдуманных, так и вполне обоснованных. К непонятным предположениям можно отнести прогнозируемую краткосрочность массовых перемещений и быструю ремиграцию (и это в августе сентября 1915 года). Вполне объяснимыми мотивами могут служить транспортная доступность городов и более развитая инфраструктура. Количество беженцев в городах внутренних губерний империй колебалось от 10-15 до 30 процентов14. Некоторые прогностические «аномалии» вызывают недоумение. И это не только теипоральные нюансы миграций. Как уже отмечалось выше, основу государственной миграционной системы во внутренних губерниях империи должно было составить руководство и бюрократия оккупированных районов. Беженцы должны были направляться вглубь страны в полным соответствие с прежним жительством, в районы эвакуации администраций «их» губерний. Нонсенс таких планов был
11 РГИА. Ф. 1322. Оп. 1. Д. 15. Л. 8.
12 ГАСО. Ф. 615. Оп. 1. Д. 4. Л. 383.
13 РГИА. Ф. 1322. Оп. 1. Д. 2.
14 См.: Известия Всероссийского Союза Городов. 1916. Вып. 34. С. 29; ГАСО. Ф. 615. Оп. 1. Д. 21. Л. 29; Государственный архив Астраханской области (ГААО). Ф. 1. Оп. 3. Д. 1478. Л. 25.
очевиден в хаосе отступления, миграционным кризисом, несогласованности государственных органов, общественных организаций. Утопия благих намерений объяснима: создать «миграционное государство в государстве», максимально снизить негативное воздействие беженцев на структуру принимающих регионов, тем самым нивелировать большинство последствий стихийной миграции и откровенных ошибок. Привело это к весьма плачевным результатам, таким как потеря времени, хаотичность перемещения, первоначальный коллапс системы и общие негативные последствия миграций во всех сферах.
Отсутствие планов, эвакуации, неточность в прогнозировании количественных, качественных и темпоральных аспектов миграций привели к возникновению некоторого «ментального диссонанса» между приезжими и принимающей стороной. Крестьяне, составлявшие подавляющее число беженцев15, создали ряд социокультурных проблем. Интеграционный потенциал сельского традиционного населения, носителя аграрных стереотипов в городское пространство был относительно низок. Даже взяв в расчет весьма скромную культурную урбанизацию провинциальных российских городов, можно отметить серьезный дисбаланс между пришлым и местным населением. Идеи общинности, этатического патернализма, превалировали среди беженцев, требовавших всемерной заботы со стороны местных органов и относящихся к ней, как к абсолютно естественному и неограниченному темпорально действию. Таким образом, даже при гипотетической возможности получения работы в городе, как правило, неквалифицированной, беженцы ее игнорировали, полагая, что «справедливым» является забота о них государства, а не самостоятельный поиск пропитания и проживания. Все это привело к неестественно сильной нагрузке на местные страты и глубоким противоречиям с местным населением, которое не принимало откровенно, на их взгляд, паразитическую позицию мигрантов. Общинные стереотипы привели к резкому отторжению идеи расселения по квартирам в различных уголках города. Так называемые «беженские очаги», с их скученностью, эпидемиологическим неблагополучием, криминальной составляющей, так и оставались непременной иллюстраций тыловой жизни военного периода.
15 Кищенков М.С. Беженцы Первой мировой войны в Ярославской губернии // Ярославский педагогический вестник. 2010. № 2. С. 61.
Стоит отметить, что местное население неприязненно относились и к эвакуированным промышленным рабочим, работающих на оборону. Считалось, что правительство излишне заботится об них, «имевших «хороший заработок, отсрочку от фронта, да еще и продовольствие по твердым ценам»16.
Прогнозируемая краткосрочность миграций (абсолютно неизвестно на чем основанная) ставила задачу минимальной интеграции беженцев в ландшафт принимающих регионов. С весны - лета 1916 г. при постепенном осознании длительности военных действий и, как следствия, продолжительности миграционных процессов задачи кардинально изменились. Не последнюю роль сыграла и нагрузка на бюджет, ежедневно тративший на нужды беженцев до полутора миллионов рублей, и моральная деградация мигрантов, ведших паразитический образ жизни, и катастрофического положения принимающих регионов, социоэкономическая структура которых была серьезно деформирована мигрантами. Беженский паек составил 23-24 копейки на взрослого17. Практически во всех воющих странах пособие были схожими. Так, во Франции это было около 60 сантимов (примерно 22,2 копейки)18. Очевидным стало переселение беженцев (по большей части крестьян) в сельские районы. Данная мера рассматривалась как панацея для решения всех проблем. В этом контексте отмечался и положительный эффект для устройства беженцев, снятие давления на внутренние регионы. Более того, теоретически представлялись и очевидные экономические выгоды от прибытия новых рабочих рук в сельскую местность, якобы обескровленную мобилизацией. Практика показала, сколь далеки были теоретические предположения от суровых реалий села средней полосы России и Поволжья.
Хаотическое перемещение летом-осенью 1915 г. привело к тому, что беженцы оказались в тех районах, где они были абсолютно не нужны. В районы, где новые рабочие руки были крайне востребованы, они не попали. Перебрасывать их из
16 См.: Белова И.Б. Вынужденные мигранты: беженцы и военнопленные Первой мировой войны в России. 1914-1925 гг. М., 2014.
17 ГАСО. Ф. 615. Оп. 1. Д. 1. Л. 23
18 См.: Archive departmentale de Maine-et-Loire (ADML), 2R57; La France Nouvelle, 02.06.1916; Journal officiel de la Republique Française du 17 fevrier. 1918, P. 10.
одного региона в другой не представлялось возможным из за отсутствия средств и физического состояния мигрантов.
По данным министерства земледелия в 1913 г. в 19 губерниях существовал недостаток в рабочих руках в размере 31%, в 1914 г. в 30 губерниях 50%, в 1915 г. в 43 губерниях в 70%19. С началом войны в результате усиленного найма рабочих в центре России отвлеклось еще около 20%. По докладу главноуправляющего земледелием и землеустройством, деревня дала для пополнения армии 5.500.000 человек (на начало 1915 года)20.
Важной причиной кризиса сельского хозяйства стало нарушение естественного миграционного оборота. Юго-восточным районам ежегодно требовалось до 1,5 миллионов рабочих рук из центральных районов. Собственный запас работников убавился на юге на 2/3, а прилив рабочих рук в 1915 г. на 3/4. В 1916 г. общее число работников снизилось с 6.000.000 до 3.500.000. Все это привело к тому, что, если в целом по России посевная площадь сократилась на 20%, то на юго-востоке до 60%21.
Количество действительных работников не превышало, вероятно, 25-26 млн. человек 22. вся дополнительная рабочая сила в сумме не превышала 1,5 миллиона человек (около 120 тыс. военнопленных, находившихся в России на начало лета 1916 г., 250 тыс. военнослужащих выделенных для полевых работ23 и около 1 миллиона. трудоспособных беженцев24). Этого вполне было достаточно для обработки в 1916 г. уменьшенной посевной площади в 80 млн. десятин. Итак, можно говорить лишь об относительном недостатке рабочих рук и неравномерности их распределения.
На этом фоне абсолютно нелепой, с точки зрения экономической прагматики, представляется реализация «национальных фобий». Согласно указам от 2 февраля и 18 декабря 1915 г., ликвидации подлежали немецкие земли в 28 губерниях, а мобилизация земли коснулась 5-6 миллионов десятин. Все колонистские земли поступали в принудительную
19 Известия Всероссийского Земского союза. Пг., 1915. № 24.
20 См.: Доклад Главноуправляющего Земледелия и Землеустройства. Пг., 1915. С. 2.
21 См.: Отдел по устройству беженцев Всероссийского земского союза. Вып. 5. Трудоустройство. Ч. 2. С. 31.
22 Там же. С. 29.
23 РГВИА. Ф. 2018. Оп. 1. Д. 4. Л. 9.
24 Отдел по устройству беженцев Всероссийского земского союза. Вып. 5. Трудоустройство. Ч. 2. С. 27.
продажу в феврале 1916 г.25. В самый разгар миграций, в ситуации хаоса перемещения 27 октября 1915 г. были разосланы телеграммы командующему 8-й армии генералу Щебеко, житомирскому, волынскому губернаторам. В них говорилось, что по военным обстоятельствам необходимо выселить всех немцев26. Недвижимое имущество колонистов подвергалось секвестру и передавалось в ведение главного управления землеустройства и земледелия. Отмечалось, что в зависимости от местности, условий для эксплуатации земли могли бы быть привлечены беженцы из очищенных русской армией районов. Этого, естественно не произошло, в том числе и по техническим причинам.
Только из Херсонской, Екатеринославской и Волынской губерний в Астраханскую и Оренбургскую губернии переселили около 23.000 немцев-колонистов27. Правительство в сложной экономической обстановке секвестрировало почти миллион десятин пахотной земли у колонистов в этом районе28. Это происходило на фоне абсолютной нехватки рабочих рук в данном плодородном районе и переизбытком беженцев в Поволжье.
Сокращение посевов в крестьянских хозяйствах было в два раза меньше, чем в крупных латифундиях. Таким образом, наиболее заинтересованными в получении дополнительных рабочих рук были крупные хозяйства, обеспечивавшие львиную долю товарного хлеба в стране. Цена на труд батраков, в связи с тотальной мобилизацией резко возросла, что делало себестоимость продукции очень высокой, особенно в Предкавказье и Заволжье. В этих районах динамика роста заработной платы была следующая: в 1913 г. - 12, в 1914 г. - 14, в 1915 г. - 20, в 1916 - 35 рублей в месяц при полном пансионе29.
В мелком крестьянском хозяйстве на мобилизацию мужчин в армию был дан достаточно четкий «гендерный» ответ: мужскую экономическую, а иногда и социальную, нишу заняли женщины. Атмосфера коррупции и бюрократического стяжательства, царившая вокруг распределения трудоспособных беженцев и
25 Там же. С. 30.
26 ГААО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 1771. Л. 15.
27 ГААО. Ф. 95. Оп. 3. Д. 7. Л. 81.
28 Отчет отдела по устройству беженцев Земского союза. Т. 4. Трудоустройство. Пг., 1917. С. 21.
29 См.: Там же. Л. 17.
военнопленных оставляла весьма эфемерные шансы сельским обществам и мелким хозяйствам. В основном трудовые ресурсы высокого качества распределялись именно в латифундии. Эта мера давала возможность понизить в целом цены на наемный труд. Скорее всего, любви к беженцам и военнопленным со стороны местного населения это не прибавляло.
Беженцы визуализировали военные поражения не только видом перенесенных страданий. Крайне интересен на наш взгляд ряд замечаний и высказываний ставших как достоянием полиции, так и прессы. «Откуда ж их столько, неужели немцам оставить их было нельзя? Пусть бы их хлеб ели! У нас и так негде ногу поставить». Или: «Мы ж воюем, чтоб жить просторнее стало? А тут еще мало того, что самим тесно, так еще и гостей селить. А завтра они скажут делись землицей, наша тю тю... Вот и повоевали»30. Объединяет их некая нотка разочарования властью и армией. По сути, пресловутый имперский комплекс, есть не что иное, как архаичный ответ традиционалистского общества на современные ему вызовы. Война, которая должна была принести новые территории, наоборот резко увеличила за счет мигрантов население старых. И это на фоне очевидного перенаселения центральных губерний, на долю которых и пришлось большинство беженцев. Перед нами пример аграрного восприятия экстенсивных форм увеличения национального богатства. Рассматривая последнее как константную величину (земля) увеличение личного благосостояния виделось посредством двух панацей: перераспределение и увеличение общенационального состояния за счет близлежащих территорий. В этом коренное отличие интенсивной экономики и динамичной ментальности от их экстенсивного и статичного аналогов.
Призыв в армию и война представлялись, сначала, некой формой отходного промысла. Можно предположить, что вполне вероятно подсознательно, решение демографического кризиса в сельской местности, виделось, в том числе, в привычном и архаичном военном ответе. Степень сакрализации императора зависела от успешности и дееспособности реализации традиционного ответа на новые вызовы. Именно внешнего и военного ответа, а не непонятной для традиционалистской части социума, находящейся в ином историческом и темпоральном
30 ГАСО. Ф. 53. Д. 162.
измерении, догоняющей прозападной внутренней модернизации. Наплыв беженцев в конце 1915 г. и логичная попытка переселения их в сельскую местность привели к визуальному усложнению демографической проблемы, а не к ее мифологизированному разрешению.
Серьезные проблемы возникли и с адаптации национальных меньшинств. Закон дифференцировал беженцев по национальному, а не по гражданскому признаку. К ним были отнесены все мигранты, за исключением иностранных подданных немецкой и венгерской национальности"31. Национальный принцип идентификации мигрантов был российской правовой спецификой. Во Франции в 1918 г. появился аналогичный закон, где мигранты разделялись на различные категории по принципу гражданства - французского, союзнического, нейтрального или германского (для жителей Эльзаса и Лотарингии)32.
Следует, однако, признать, что пропагандистские и идеологические тенденции были присущи и миграционной политике Франции, особенно на региональном уровне. Фрагментация мотиваций приводила к диаметрально противоположной суггестивной практике отношения к мигрантам, лишенной рациональной рефлексии. С одной стороны, беженцы из Эльзаса и Лотарингии враждебные иностранцы, «les Boches du Nord», с другой стороны возвращенные граждане оккупированных территорий. Так, например, первыми беженцами, появившимися в департаменте Мен-и-Луара в сентябре 1914 г., стали эвакуированные жители Эльзаса и Лотарингии. Сразу же возникли сложности с определением их гражданства. В циркулярах Министерства внутренних дел, армейского командования и управления по делам иностранцев (Office des étrangers) сквозила путаница и растерянность33. Они были помещены вместе с другими лицами немецкого, австрийского и турецкого подданства в специальные концентрационные лагеря (Camps de Concentration) в Авриле, в 4-х километрах от Анже34. В самом начале сентября 1914 г. они были приравнены в правах французским беженцам35. Однако, 8 сентября
31 РГВИА. Ф. 13273. Оп. 1. Д. 18. Л. 4.
32 ADML, 2R57.
33 Courier de TOuest, № 10. 1914. Р. 2.
34 Jacobson А. Loin du front. Angers, 1996. Р. 176.
35 ADML, 2R57.
1914 г. мэр Луары выразил беспокойство наличием представителей Эльзаса и Лотарингии, которые «по внешности и языку очень немецкие». В официальном рапорте он заявил: «Ожидались беженцы бельгийцы и французы, нам же прислали иностранцев. Они были отнесены к категории "нежелательных" и были размещены под присмотром жандармерии»36. Такое положение сохранялось до 1917 года.
В национальном вопросе превалировал скорее эмоциональный подход, нежели чем рациональный. Военное командование руководствовалось в большей степени неприятием, мифологизированными страхами, фобиями, а не реальным положением вещей. Например, крайне усердное выселение евреев из прифронтовой полосы37 привело фактическому исчезновению черты оседлости. Абсолютно не ставилось в расчет то, что представителям экзотических для внутренних губерний национальностей, таким как евреи, поляки, литовцы будет весьма сложно адаптироваться. Более того, они лягут непосильным грузом на плечи внутренних регионов. Зачастую абсурдная ситуация в районах приема складывалась с выселенными немцами. Диспропорция местного и пришлого населения не позволяла нормально функционировать ряду районов. Следует учесть, что немцы в подавляющем большинстве не были инициаторами переезда. Так, в поселке Эльтон, на 178 жителей приходилось более 250 переселенных немцев-колонистов38. И это далеко не исключение, а достаточно характерная черта последствий эмоционально национальных мотивов российских миграций в Первую мировую войну.
Национальные проблемы воспринимались достаточно амбивалентно. С одной стороны, правительство относилось с серьезным подозрением к «неблагонадежным» национальностям, тем, которые не проявили полной лояльности в предвоенный или военный период. Иногда через призму гиперболизированных фобий, как с немцами и евреями. Не пользовались доверием и
36 Le Courier du Maine, 05.05.1915.
37 Златина М.А. Организация помощи еврейским беженцам в Российской Империи в первые месяцы Первой Мировой Войны по материалам прессы (июль-октябрь 1914 года) // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, 2009. № 118. С. 30-35.
38 ГААО. Оп. 2. Д. 1741. Л. 7.
поляки, и латыши, и литовцы39. С другой стороны, ресурсы помощи беженцам вскоре исчерпались, и правительство переложило заботу о беженцах на «национальные комитеты», которые поддерживали латышских, литовских, армянских, польских и еврейских мигрантов. Состояли они, в основном, их национально ориентированной интеллигенции, став прекрасным «полигоном» для обучения будущих национальных политических элит новых независимых государств40.
Многие участники национального движения, широко представленные в системе помощи беженцам, боялись, что их народы будут рассеяны, их постигнет судьба евреев и армян, которые на протяжении веков были обречены жить в диаспорах. Массовое переселение серьезно сократило местные сообщества. Каждый беженец должен был стать частью намного большей, национальной общности, которая укрепилась бы из-за общей для всех потери родины и попытки снова обрести ее. Лишь замкнутое, общинное проживание в местах временного поселения, по мнению представителей национальных комитетов, могло спасти от растворения в чуждом этносоциальном пространстве. В первую очередь это касалось поляков и латышей. Доходило до психозов. Так, представители польского комитета приглашали еврейского лектора, который должен был рассказывать беженцам об опыте еврейского народа по сохранению национальной идентичности в рассеянии41. Очевидно, что это не способствовало интеграции национальных меньшинств в местное пространство, равно как не снижало уровень ксенофобии местного населения.
Проблемы возникали не только между иноэтничными беженцами и местным русским население. Бессистемное перемещение на национальные окраины империи привело к невозможности содержания в них мигрантов. Обострившиеся, к весне 1916 г., межнациональные отношения, вылились к лету в известное туркестанское восстание, привели к новому витку миграций. Все это происходило на фоне местных перемещений
39 Бартеле Т., Шадда В. Латышские беженцы в России в годы гражданской войны // Отечественная история, 2000. № 1. С. 18-31.
40 Гартелл П. Война, бегство и рождение нации. Драма беженцев в царской России и ее последствия. 1914-1920 // Уроки истории XX век (URL: http://urokiistorii.ru/node/52181 [дата обращения: 07.02.2014]).
41 ГАСО. Ф. 1270. Оп. 1. Д. 5. Л. 23.
беженцев в сельскую местность в большинстве регионов империи, создав хаотичность вторичных миграций. 27 марта правительство решило отселить 60000 беженцев. Местом их нового водворения должны были стать Саратовская, Пермская и Вятская губернии42. Беженцы выселялись из Закаспийской, Самаркандской, Сыр-Дарьинской и Ферганской областей43. В мае 1916 г. транзитом через Астраханскую губернию проследовало 60000 туркестанских беженцев. Практически в течение месяца все организации, занимавшиеся миграциями, были оторваны от помощи местным беженцам и брошены на непосредственное попечение транзитных мигрантов44. Очевидно, что эти действия никак не способствовали реализации планов адаптации беженцев во внутренних губерниях и улучшению состояния районов их приема.
Российская империя столкнулась с беспрецедентными миграционными процессами. На их количественные характеристики повлияли как естественные причины, так и несогласованное действие имперского аппарата, отсутствие опыта, планов эвакуации и прогноза последствий перемещения. Все это привело к серьезной деформации инфраструктуры внутренних регионов. Более того, ряд непродуманных действий практически не оставил беженцам даже потенциальной возможности интегрироваться в социальное, культурное и экономическое пространство принимавших территорий. Косность миграционной структуры, консерватизм в мышлении, не позволили дать адекватный ответ новым и неизвестным вызовам эпохи. Региональные организации при отсутствии материальных возможностей, всесторонней поддержки вынуждены были «с колес» решать не только естественные задачи, связанные с адаптацией беженцев, но и нивелировать очевидные просчеты центральной имперской администрации, нюансы и последствия несогласованности во взаимоотношениях военных и гражданских элит.
42 Там же. Ф. 615. Оп. 1. Д. 19. Л. 2.
43 Там же. Л. 8.
44 ГААО. Ф. 1. Оп. 11. Д. 1511. Л. 1.
