CC BY
18
Авторы статьи на примере сюжетов из истории России обсуждают ряд острых вопросов современности: взаимоотношения между государственным аппаратом и обществом, между группировками правящей элиты, процедуры и механизмы передачи власти. Проведенные ими параллели с прошлым позволяют лучше понять настоящее и предвидеть будущее российской государственности.
Власть и общество: реминисценции на современные темы*
М. М. ЕФИМКИН,
доктор исторических наук, В. А. ЛАМИН, член-корреспондент РАН,
директор учреждения РАН Институт истории СО РАН, Новосибирск
E-mail: lamin@history.nsc.ru
Как уничтожают оппозицию
Наиболее яркий пример - времена заката царствования династии Рюриковичей.
Иван IV, впоследствии прозванный «Грозным», был коронован в трехлетнем возрасте накануне смерти своего отца Василия III. Ввиду его малолетства государственные дела почти 13 лет с переменным успехом во взаимной вражде вершили семь бояр-опекунов, назначенных покойным Василием III, затем его молодая вдова Е. В. Глинская с фаворитом И. Овчиной, а после смерти Е. В. Глинской - оставшиеся в живых бояре-опекуны и родня двух бывших жен отца Ивана IV.
На счастье или на беду русского царства, но предсмертный наказ Василия III «приказа великое княжения сыну своему большому князю Ивану и нарече его беречи до пятнадцати лет своими боярами немногим» был выполнен. В основном стараниями Глинской, заботливо удалявшей от малолетнего
*Статья опубликована при поддержке РГНФ, проект № 07-01-00420а © ЭКО 2008 г.
СТРАНИЦЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ tf ™"ИИ РОССИИ .
Sk SI
наследника любые опасности для его жизни и будущей власти вместе с источниками такой угрозы.
Так, уже за первый год своего вдовства из семи опекунов Е. Глинская покончила с тремя, оставшиеся поклялись в верной службе. Некоторые бояре, опасные для власти, жизни и престолонаследия ее сына, бежали в Литву, другие демонстрировали верноподданнические чувства.
С момента восхождения на царствование и почти до конца жизни Иван Грозный всеми способами истреблял боярскую оппозицию, приучая знать к абсолютному подчинению высочайшему царскому волеизъявлению. Жертвами опричнины, учрежденной для того, чтобы сломить волю бояр к возражениям и относительную самостоятельность суждений по важным государственным вопросам, стали около 12 тыс. представителей старинных боярских родов и других сословий.
После санации окружения, казалось, трудно было даже предположить, что кому-то придет в голову возражать против повелений царя. Но болезненная подозрительность самодержца шептала ему, что враги престола затаились в своих злых умыслах, угрожающих установленному им порядку власти, в котором боярская знать была обращена в ничто и обязана была безропотно действовать по схеме «великий князь определил, а бояре приговорили», т. е. утверждать любые царские волеизъявления.
Тестом на лояльность бояр к царской воле, проверкой устойчивости новой иерархии власти стал спектакль с татарским ханом Симеоном Бекбулатовичем в роли царя. Основоположник абсолютной монархии Иван IV пожелал еще раз убедиться, сможет ли созданная им система авторитарной власти следовать заданным курсом без его твердой руки.
Десятью годами ранее Иван Грозный уже делал вид, что отрекся от трона, и удалялся в Александровскую слободу с тем, чтобы бояре упросили его вернуться с полномочиями диктатора. На этот раз, съезжая из Кремля, он возвел на трон служилого татарского хана Симеона Бекбулатовича. Драматичней, оскорбительней и в то же время комичней ситуации,
чем татарский хан на московском троне, в условиях набегов на Москву крымских татар, трудно было придумать.
Татарский хан в полном облачении царя всея Руси «принимал» иностранных послов, бояр, князей, думных дьяков и рядовых челобитчиков, в том числе - в порядке общей очереди - и «отрекшегося» от короны Ивана Грозного, именовавшего себя князцом Иванцом Васильевым Московским. «Кня-зец Иванец» обращался к царю-хану с челобитием, смиренно выслушивал его решения и указы и принимал их к исполнению. Тем самым «князец» демонстрировал беспрекословное подчинение царской воле. Правда, в челобитных «Иванца» московскому татарскому самодержцу содержались и инструкции, как надобно решать тот или иной вопрос.
Симеон Бекбулатович, как его оценивали современники, был небольшого ума, но ему удавалось не переступить границу между спектаклем и реальностью. Эта изощренная и оскорбительная политическая мистификация продолжалась около года, но возмущенный дух русского национального патриотизма ни разу не проявился протестом.
Постановщик этого спектакля позаботился и о международном авторитете. Сразу после назначения Симеона на престол «князец Иванец» вызвал английского посла и разъяснил, что «передал сан в руки чужеродца, нисколько не родственного ни ему, ни его земле, ни его престолу».
Иван Грозный испытывал прочность верноподданнического повиновения в запредельном режиме. Возвел татарина Симеона на престол без согласования с Думой и не по народному соборному избранию, а «своим произволением», проигнорировав представительные органы власти, которые без звука протеста подтвердили, что благодаря опричнине излечились от заразы оппозиции, инакомыслия и ропота, злокозненных замыслов и поступков против царской воли. Убедившись, что все желающие возражать и реально способные противостоять царской воле в нетях, «князец Иванец» вновь обратился в Ивана Грозного, а Симеона Бекбулатовича поставил на княжение в Тверь.
Тест на лояльность закончился успешно и показал, что и наследник Ивана IV будет волен и жаловать, и казнить.
Однако случилось непредвиденное: Иван Грозный обратил свой гнев и на сына (имеются разные объяснения случившегося) и ударил его железным посохом по голове. Смерть сына стала страшным ударом, гибельным для династии.
Сразу же после похорон сына Ивана Иван Грозный обратился к боярам с вопросом, кого избрать на царский трон? Он будто бы отрекался от престола за себя и за своего недееспособного наследника Федора. Очевидно, ему были хорошо известны настроения бояр, сомневавшихся, что слабоумный Федор справится с государственными делами, которые к концу царствования Ивана Грозного складывались из рук вон плохо. В своей речи царь заявил о том, что не уверен в пригодности больного Федора к многотрудным задачам государственного управления. Весьма начитанный в вопросах истории власти в древних мировых империях Иван Грозный знал, что аристократия во всех ее ипостасях — родовая, финансовая, религиозная, интеллектуальная и т. п., в ситуациях, когда власть отказывается от ее услуг в решении государственных и других важных вопросов, всегда встает в оппозицию. И может стать способной на решительную схватку в борьбе за власть.
В правдивость намерения Ивана Грозного отказаться от власти никто не поверил. Кандидатов для избрания на царство не обнаружилось, поскольку никто не желал оказаться на плахе, на виселице, сгнить в тюремном подземелье или кончить жизнь иной страдальческой карой, практиковавшейся для «предателей и изменников». На третий по счету спектакль с отречением бояре реагировали мольбами не покидать их, не удаляться в монастырь и верноподданническими клятвами, что никого, кроме Федора, не желают себе в государи. Холопский менталитет, пестовавшийся Иваном Грозным топором и виселицей, опалой и прочей смертельной немилостью, сработал безотказно.
Иван Грозный остался на царстве до конца своих дней. После его смерти царем стал сын Федор. Раболепие, суеверный трепет перед властью, даже когда самодержец - пустое место и обделенная природой личность, культивировались в течение 14 лет «технического» царствования Федора.
Выборы без выбора
Выборы царей, пожалуй, не имеют прямой связи с современной реформацией иерархии власти, но сходны по технологиям осуществления. Они также примечательны метаниями политической элиты между стремлением к государственному порядку, к стабилизации власти, рухнувшей с пресечением династии Рюриковичей, и желанием восстановить утраченные боярские права и свободы. Дед Ивана Грозного Иван III, когда бояре донимали его вопросом: «Кто после него взойдет на великокняжеский престол?» - заявлял: «Кому хочу, тому и дам княжение». Иван Грозный в эпистолярной полемике с первым отечественным диссидентом князем А. М. Курбским ультимативно объявлял: «Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их вольны же».
С концом царствования Федора и династии Рюриковичей эти формулы правопреемства власти оказалось некому воплощать. Претенденты на трон не спешили активно самопроявляться по двум причинам. Во-первых, острые межклановые противоречия исключали реальную возможность выдвижения согласованной кандидатуры. Во-вторых, «опекун» царя Федора, Б. Годунов за 14 лет своей фактической власти в качестве соправителя вошел в большую силу. В его руках оказался, как говорят сегодня, административный ресурс.
Знать вела разговоры о том, что выборный царь должен ясно знать границы своей власти и неукоснительно их соблюдать. И не желала возвращения произвола, как в царствование Ивана Грозного. Обсуждалась возможность создания представительного органа, способного охранить нового царя от искушения править по принципу «как хочу, так и ворочу». Выдвигались требования, чтобы будущий царь отказался от практики «казнить и жаловать» по своему усмотрению.
В свою очередь Б. Годунов демонстративно отказывался от обсуждения каких-либо предварительных условий избрания на царство. Он желал царствовать по образу и подобию Ивана Грозного и через своих людей распространял молву, что устал от исполнения власти за царя Федора, но может согласиться на царство, если будет избран Земским собором. Когда
народ попросит, он будет вынужден исполнить его волю. Одновременно его сподвижник московский митрополит Иов запустил слух о завещании, в котором будто бы еще при назначении Годунова опекуном над Федором Иван Грозный сказал: «По его преставлении тебе приказываю и царство сие». Из того же источника исходил слух, что и Федор перед смертью успел «вручить свое царство Годунову».
Эти и прочие легенды распространялись, чтобы уверить людей в том, что царь уже есть, и следует только выполнить формальность - избрать его на царство. Специально обученные люди и нанятые ими из числа всегда в большом количестве праздно шатающихся в центре Москвы, организованно шли в Новодевичий монастырь под окна кельи вдовы Федора, чтобы со слезами просить царицу, сестру Б. Годунова, благословить брата на царство. Престиж Б. Годунова поднимался всеми способами и вырос до такой степени, что не прославлять выдающиеся достоинства будущего царя и тем более говорить о каких-либо ограничениях его власти стало опасно для жизни. В итоге в 1598 г. Земский собор избрал Б. Годунова царем без предварительных условий.
После смерти царя Бориса, безмерно восхваляемого при жизни, обнаружилось, что никакими выдающимися способностями он не обладал. Наоборот, был ненасытным и коварным властолюбцем, лукавым пронырой, «грамотичного учения не сведый», убийцей царевича Дмитрия, отравителем царя Федора, болезненно подозрительным, всех боялся, «как вор, ежеминутно страшась быть пойманным». Политическая оппозиция в нашем отечестве всегда проявляла чудеса героизма и храбрости, когда объект ее бичующей критики отходил в мир иной. Если при живом Б. Годунове говорилось, что он «зело прорассудительное к народам мудроправство проявил», «всем любезен бысть», при нем «Россия цвела всеми благами», то после смерти - «ни при одном государе таких бед не бывало». О степени недовольства, накопившегося за время царствования Б. Годунова, свидетельствует озверение, с которым толпа растерзала сына основателя несостоявшейся династии.
Второй выборный царь Василий Шуйский, в отличие от Бориса Годунова, стремился к власти во что бы то ни стало,
на любых условиях. Для бояр открывалась явная возможность прописать четкие границы выборной царской власти, обозначить которые они намеревались при избрании на царство Б. Годунова. В. Шуйский был готов подписаться под кресто-целовальной грамотой с любой формулой ограничений, гарантируя личную и имущественную безопасность бояр от царского произвола: «ни над кем ничего не делати без собору, никакого дурна». Однако на этот раз бояре не проявили даже стремления к регламентации власти самодержца, стабилизации ее путем введения ограничений и противовесов в виде представительного органа. Вероятно, это объяснялось тем, что В. Шуйский не настаивал на избрании его на царство Земским собором, опасаясь непредсказуемости его решения.
Такая позиция, естественно, устраивала старинные боярские роды, поскольку из нее следовало, что раз мы избрали, то мы и сгоним с царства, когда надо будет. Фактически так и случилось. В июле 1610 г. З. Ляпунов с сотоварищи свергли В. Шуйского с престола и постригли в монахи. Протестовать или апеллировать к кому-либо, кроме келейно избравшей его боярской знати, которая от него отвернулась, как от «человека глупого и нечестивого, пьяницы и блудника», В. Шуйский не имел законных оснований.
Следующие три года Великой смуты прошли в поисках ответа на вопрос: кто будет царем? Кто-то из старинного рода -но как определить достойнейшего из большого числа достойных? Задача почти неразрешимая в условиях межклановой борьбы. Избрать царя из худородных? Но еще свежо в памяти правление «царя рабов, рабоцаря» Б. Годунова, когда боярская знать, опасаясь угодить в тюрьму за неосторожное слово, разбегалась из Москвы по дальним подворьям, чтобы охранить себя и свои семьи от политического сыска и допросного застенка.
Поиски оптимального устройства государственной власти закончились возведением на престол в 1613 г. третьего выборного царя Михаила Романова. Ему досталось Московское государство, крайняя степень разорения которого была очевидна даже еще не зрелому умом и не имеющему жизненного опыта юноше.
После 15 лет смуты фактического безвластия, анархии, когда все воровали, отнимали друг у друга наворованное и для охраны своих состояний и жизни нередко содержали наемное войско, большая часть знати голосовала за Михаила с расчетом, что эту «свободу» у них не отнимут. Так, Ф. И. Шереметьев писал в Польшу князю Голицыну: «Миша-де Романов молод, разумом еще не дошел и нам будет поваден». Иначе говоря, ставка делалась на то, что на престоле будет, выражаясь современным языком, «технический» царь, а политическая элита станет реальной властью. Вкусившие «свободы» политические деятели, свергнувшие с престола четырех царей: Б. Годунова, В. Шуйского и двух Лжедмитриев, полагали, что и Михаил Романов, как только станет им неугоден, разделит судьбу предшественников. Богатый опыт этой «демократии» подтверждал возможность реализации такого замысла.
Однако выполнить один и тот же сценарий в пятый раз не удалось по ряду причин. Сторонники разгульной свободы, желавшие делать что угодно и ни за что не отвечать, сваливая все на молодого «технического» царя, составляли далеко не большую и не решающую часть политической знати. В составе Всесословного Земского собора, избравшего на царство Михаила, и в его ближайшем окружении, не только семейном клане Романовых, но ив различных общественных слоях, вплоть до казаков, воевавших в годы смуты за того, кто больше заплатит, доминировали так называемые государственники. Люди, уставшие от непредсказуемых и бесконечных перемен, желали стабильности власти, прекращения распада государственности. Хотя многие по-прежнему были убеждены, что «выборный царь - не царь», престиж царя Михаила Романова оставался высоким. Более того, были изысканы или придуманы свидетельства «царской природности» молодого царя. Будто бы еще царь Федор завещал престол отцу Михаила, да Б. Годунов утаил этот факт. Утверждалось, что Михаил Романов приходится племянником царю Федору.
Одновременно с этой агитационно-пропагандистской деятельностью совершалась другая незаметная, тайная работа, которую курировал возведенный в патриарший сан отец юного царя. Не унимавшиеся в крамоле против царственности
Романовых замолкали навечно: кто умирал скоропостижно, кто бесследно исчезал в тюремном подземелье. Сторонников Романовых становилось все больше, а число противников, оппозиционеров истощалось. В итоге сформировалась царская правящая политическая партия, раздававшая своим верным членам вотчины, должности, привилегии, льготы и т. д.
Эти и подобные способы и средства упрочения и усиления абсолютной личной власти не были исключительным изобретением московского двора. Они успешно применялись и в западноевропейских королевствах - ведь время, о котором идет речь, называется хотя и поздним, но все же средневековьем. Но была и разница. Она заключалась в том, что в Западной Европе эти приемы со временем постепенно уходили в прошлое, а в России - совершенствовались и использовались против инакомыслящих до конца царствования династии Романовых. И более того, обратились в универсальный инструмент, действовавший до революции 1917 г.
Преемственность власти
Неупорядоченность престолонаследия была одной из причин продолжавшейся почти 15 лет Великой смуты. Первые самодержцы из династии Романовых - Михаил вместе со своим отцом-патриархом и Алексей Михайлович, прозванный «Тишайшим», употребили немалые усилия, чтобы избежать участи Рюриковичей. Прежде всего, они «застраховали» начинавшуюся династию от практиковавшейся в годы смуты процедуры избрания царя.
Крест на боярских помыслах о решающем участии в определении престолонаследника поставил Алексей Михайлович. Если для его восхождения на царство еще требовалось формальное согласие духовенства, бояр, дворян и даже московского простонародья, организовать которое не составило большого труда, то своего наследника он определил самостоятельно. 1 сентября 1674 г. царь Алексей вышел на Красную площадь, где его уже ожидали думные люди, иностранные послы, иерархи церкви и специально организованная с клакерами во главе толпа из московской черни, и торже-
ственно объявил, что завещает царский престол старшему сыну Федору.
Царь Алексей ушел из жизни через полтора года после торжества нового завещательного порядка престолонаследия над тенденциями соборного избрания. Воцарение Федора произошло без каких-либо заминок. Но далее, после смерти в апреле 1682 г. бездетного Федора, возникла экстремальная ситуация. Продолжение династии по старшинству падало на следующего сына Алексея Михайловича - слабоумного Ивана, или на младшего - 10-летнего Петра. Инициативу взял на себя патриарх. Собравшиеся под его рукой бояре и духовенство договорились, что рассудить столь важный вопрос «должны всех чинов люди Московского государства», представителей которых тут же и собрали во дворе Кремля. «Народ» Московского государства высказался за Петра, слабоумный Иван получил на несколько голосов меньше в обеих партиях: боярской с духовенством и случайной толпе. Выполняя волю «собрания», патриарх незамедлительно благословил Петра на царствование.
В сравнении с соборным избранием Б. Годунова и М. Романова выборы царевича Петра на престол были явной пародией всесословного народного волеизъявления. Столь скоропалительная и упрощенная технология выборов нового царя диктовалась стремлением не допустить дестабилизации власти, как накануне Великой смуты. Ситуация после смерти царя Федора очень сильно напоминала конец царствования Ивана Грозного. Как и тогда, один из царевичей был слабоумным, а другой - малолетним. Отличие лишь в том, что политическая элита страшилась потерять установившуюся за время царствования первых Романовых стабильность, и ради продолжения обозначившегося твердого курса было проведено некое подобие процедуры соборного избрания царя.
Крайний прагматизм в решении любых проблем, особенно государственной важности, неизбежно входит в противоречие с нормами традиций, обычая, закона. Так произошло и на этот раз. Столь желанная стабильность затрещала по швам в первый же месяц после избрания Петра на царство. Тут же нашлись радетели интересов недееспособного царевича Ива-
на, за спиной которых маячила старшая сестра царевичей Софья - «принцесса великого ума и великий политик». На ее сторону встали московские стрельцы. По их требованию «все чины государства били челом, чтобы для всенародного умире-ния оба брата учинились на престоле царями и самодержав-ствовали обще». В итоге царями стали и душевнобольной Иван, и малолетний Петр, а реальной властью, как писали потом современники, путем «постыдных интриг и кровавых преступлений» завладела царевна Софья.
Троевластие закончилось в 1689 г. низложением узурпировавшей власть Софьи за подготовку заговора против законного престолонаследия. А брату Ивану царь Петр отправил записку, в которой предложил, конечно, имея в виду его окружение, отойти от государственных дел. Противиться никто не осмелился. Начиналось царствование Петра I драматично и закончилось трагично, с долго не угасавшими последствиями внутридинастийной борьбы за императорский трон.
Избрание первого царя из династии Романовых Михаила было документально закреплено «утвержденной грамотой», неким подобием кодекса взаимных прав и обязательств царя и избравших его сословий. При этом и завещательный характер престолонаследия практически остался в прежнем виде. В значительной мере благодаря этому дуализму порядка престолонаследия состоялось реальное восхождение Петра I на царствование. В продолжение почти 40 лет самодержец-реформатор созидал и совершенствовал скрепы и устои стабильности неограниченной личной власти. Соборный порядок обсуждения важных государственных проблем, под которым в свое время подписался еще царь Михаил, был предан забвению. Последний собор созывался для суда над царевной Софьей, и больше к этой структуре высшей власти Петр I уже не обращался. Абсолютная неограниченная власть в любом ее облике всегда существует в постоянном страхе за свое будущее. Тоталитарная власть не верит никому и всех, в том числе ближайших соратников, единомышленников, подозревает в измене, предательстве, враждебных умыслах. Этот врожденный недуг неограниченной личной власти роковым образом проявился в характере Петра I, который вкупе
с заплечных дел мастером Ф. Ромодановским до смерти запы-тал престолонаследника Алексея по подозрению в заговоре.
После того, как самодержец поверил в заговор сына, он уже не верил никому. Указом от 5 февраля 1722 г. он отменил престолонаследие по завещанию и соборное избрание на царствование. Показательно, что указ, отменявший соборный и завещательный порядок престолонаследия, получил услужливое одобрение знати и их бюрократической челяди.
Согласно указу преемником власти должен был стать тот, кого назначит император. Вероятно, преемника, несмотря на весьма ограниченный выбор, Петр I всё-таки определил, но держал свой выбор в глубокой тайне, поскольку, лишившись перед смертью дара речи, все же успел холодеющей рукой написать: «Отдайте всё...», а дальше пошли каракули, вольно толковавшиеся претендентами на власть.
Указ, устанавливающий престолонаследие по назначению, «сработал» самым неожиданным образом. Следующие три четверти столетия стали эпохой дворцовых переворотов, престолонаследники «назначались» преимущественно гвардией или с ее решающим участием. Время дворцовых переворотов началось, как только закрылись глаза покойного императора. И закончилось лишь после убийства Павла I и воцарения его сына Александра I. Правда, рецидивы захвата власти по принципу «чья возьмет» проявились в советский период отечественной истории в условиях пролетарской и затем партийной диктатуры. Иерархию этой диктатуры вершил обычно тот, кто меньше других руководствовался действующими законами и быстрее прочих составлял новые, оправдывающие захват власти и обещающие народу золотые горы.
Но это было потом. А в эпоху дворцовых переворотов не было нужды в создании фантастических картин будущего «торжества довольности народной», поскольку расстояние до истинной демократии в нашем отечестве измерялось еще астрономическим временем, не наступившим и поныне. И вовлекать массовые слои населения в борьбу за власть не было необходимости. Достаточно было осчастливить гвардию и ее командиров повышением жалованья и другими вознаграждениями.
Примеров тому в российской истории было немало. Уже в день смерти Петра I вдова Екатерина заключила такую сделку с гвардией, поклявшейся «разбить головы всем, кто будет против воцарения матушки солдат, или умереть у ее ног». Среди государственных деятелей, верных соратников покойного царя-реформатора, не нашлось ни одного героя, способного противостоять гвардейским штыкам.
Через два года подобным же образом на престол был возведен внук Петра I от его первого брака - 12-летний Петр II. После его смерти созданный Екатериной I Верховный тайный совет, опираясь на гвардию, назначил на царствование дочь брата Петра I, царя Ивана - вдову герцога Курляндского Анну. Через 10 лет, в 1740 г., незадолго до своей кончины, Анна Иоанновна назначила наследником двухмесячного племянника, а регентом при нем с самодержавными полномочиями -Э.И. Бирона. А уже через месяц, в ноябре 1740 г., фельдмаршал Миних ночью явился к герцогу Э. Бирону с офицерами и солдатами Преображенского полка и арестовал прямо в постели. В итоге мать грудного младенца-наследника Анна Леопольдовна объявила себя правительницей Российской империи.
Через год с небольшим произошел очередной дворцовый переворот. Дочь Петра I Елизавета явилась в спальню российской правительницы Анны Леопольдовны с ротой Преображенского полка и прервала безмятежный сон словами: «Пора вставать, сестрица!»
С воцарением дочери Петра I наконец-то воспряла попиравшаяся почти четыре десятилетия русская национальная честь. Тут же объявились обличители прежнего царствования и немецкого засилья, прежде не отваживавшиеся перечить ненавистной высочайшей власти. Все, кто раньше, боясь доноса, таили протест в себе или служили коронованным дамам -Екатерине I, Анне Иоанновне, Анне Леопольдовне - и безропотно мирились с их многочисленной высокопоставленной немецкой родней, вдруг обратились в страдальцев-героев. Священники, еще вчера внушавшие православному народу любовь и хвалу к высочайшей российской правительнице, наутро «распинали» ее немецкую родню за то, что преобразованная
Петром I Россия превратилась в торговую лавку, в вертеп воров, разбойников и грабителей империи.
В 1742 г. Елизавета Петровна объявила наследником престола своего племянника. Герцог Голштинский Петр III царствовал полгода и был низложен своей супругой Екатериной в июле 1762 г. в результате дворцового переворота, после которого немка взошла на российский престол под именем Екатерины II. Меньше чем через месяц Петр был убит. Оправдывая низложение супруга-императора, Екатерина II декларировала, что «узурпация власти может стать надежным залогом государственного порядка и народного благоденствия».
Действительно, чехарда переворотов остановилась до конца тридцатилетнего царствования Екатерины II, но, как оказалось, не навсегда. Принятый 5 апреля 1797 г. закон, восстанавливающий аннулированный Петром I порядок преемства престола, сработал не сразу. Последней жертвой дворцовых переворотов стал сын Екатерины II Павел I. Новый российский венценосец Александр I, замешанный в заговоре против отца, чтобы его не постигла та же участь, реформировал дворцовую гвардию - одно из любимых детищ царя-реформатора Петра I. В гвардию, прежде состоявшую только из дворян, рядовые стали рекрутироваться из простонародья. Череде переворотов был положен конец. В следующие более 100 лет вопросы престолонаследия в династии Романовых разрешались в целом цивилизованно.
До февраля 1917 г. случилась лишь одна рискованная заминка. Утром 19 декабря 1825 г. командиры гвардейских полков, построившихся в каре на Сенатской площади, желали свергнуть самодержавие, установить демократическую республику и ввести конституцию. Но гвардия была уже не та, что прежде. Рослые гвардейцы, солдаты из крестьян, еще не доросли до осознания, в каком «деле» они участвуют, и выкрикивали лозунг: «Да здравствует император Константин и его жена Конституция!»
К сожалению, общество в то время не понимало, что перспектива прогресса на отживших свое время корнях самодержавия неизбежно сужается. Боярские кланы, гвардия, изощренные в интригах царедворцы и другие творцы дворцовых
переворотов, рискуя головой, добивались хотя бы личных выгод. Декабристы, боровшиеся за свержение самодержавия и создание конституционных регуляторов функционирования власти, не добились ни того, ни другого. Николай I, государственно-политическая и общественная элита не допускали сомнений в том, что самодержавие в России вечно и неколебимо. Первый русский историк и теоретик государства и права В. Н. Татищев еще в XVIII веке пришел к выводу, что неограниченное самодержавие для России «полезнее» любых других форм организации государства, власти, управления и общественного устройства.
Способ, посредством которого русская буржуазия в феврале 1917 г. захватила власть, являлся комбинацией приемов, использовавшихся в аналогичных целях боярской думой в XVII веке, верховодами гвардии в XVIII и декабристами -в XIX веке. Партийные вожди крупной буржуазии и высшей государственной бюрократии, подобно боярским кланам, страшились, что без института монархии Россия впадет в хаос. Поэтому желали монархию сохранить, но во главе с более покладистым царем, чем Николай II.
А еще более лидеры Госдумы, размышлявшие, как бояре в сходных ситуациях, желали придать уже совершенному ими дворцовому перевороту видимость легитимности. С этой целью был поставлен спектакль самоотречения, о возможности которого Николай II, до приезда в его штаб в Могилеве делегации думцев, и не помышлял. Наоборот, он направлял столичному градоначальнику все более жесткие директивы, требовавшие безусловного пресечения беспорядков. Но думцам удалось принудить императора к отречению от российской короны, а затем и взять его под стражу будто бы для охраны от стихийного выражения народного гнева.
Подписанный Николаем II акт об отречении в пользу великого князя Михаила и последовавший отказ преемника от трона как бы оправдывали совершенный верхушкой Госдумы дворцовый переворот, придавали ему якобы законность. Легитимность переворота предполагалось окончательно утвердить Учредительным собранием, неким аналогом соборов времен Великой смуты. Однако зачинщики переворота, получившего
название Февральской революции, и составленное из них Временное правительство сильно замешкались на пути осуществления «революционных» замыслов и начинаний. Даже на броские популистские лозунги и обещания, которые обычно никто из деятелей революций никогда не выполняет, сильно поскупились.
В борьбе за власть победа сопутствует тому, чьи обещания и лозунги наиболее точно отвечают на нужды, надежды и сокровенные чаяния народных масс. Партии социалистического толка, провозглашавшие «мир - хижинам, войну - дворцам, фабрики - рабочим, землю - крестьянам, хлеб - голодным, власть - трудовому народу, штыки - в землю...», весьма эффективно эксплуатировали стихийное сознание народных масс. По сравнению с этими лозунгами мало чего стоили для народных масс объявленные Временным правительством свободы слова, печати, собраний, 8-часовой рабочий день и другие локальные новации, которые уже фактически действовали явочным порядком. В отличие от вождей социалистических партий, легко распоряжавшихся не принадлежащими им фабриками, заводами, землей и другими капиталами, лидеры партий буржуазного и монархического толка, крупные земельные и финансово-промышленные собственники не могли себе позволить подобных вольностей и не допускали возможности обобществления частной собственности. В противном случае они стали бы предателями классовых интересов и, естественно, лишились мандата на лидерство.
Крупная буржуазия, совершив дворцовый переворот и громко наименовав его революцией, в действительности лишь подожгла запал последующей социальной революции. Попытки Временного правительства погасить революционный процесс патриотическими призывами продолжения войны с Германией до победы, «всенародными» выборами Учредительного собрания, гражданскими свободами, созданием ВЧК для расследования преступлений Романовых, демократизацией в армии, туманными обещаниями социальной справедливости, а также с помощью силы не достигали цели. Инициаторы февральского дворцового переворота, посеяв ветер перемен, пожали ураган, отбросивший их от власти. Их призывы
к народу набраться терпения и верить, что после Учредительного собрания все изменится к лучшему, лишь ускоряли переход нарастающей энергии социальной напряженности во взрывную революционную ситуацию.
Будто прозрев, многомиллионный народ подхватил слова: «Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и ни герой.», отказавшись от несбыточных надежд на то, что кто-то выведет страну к счастливой жизни. И более того, поверил, что добьется «освобожденья своею собственной рукой».
Реформы и реформаторы
Реформы в России - это извечное, неистребимое, но и неисполнимое желание жить по-европейски, а править по-азиатски, и поэтому всегда большое бедствие для массовых слоев ее населения. Чем грандиознее реформы, тем масштабнее цена, которую платит народ.
Английский реформатор второй половины XVIII в. Эдмунд Берк, с отвращением наблюдавший кровавые события и разрушительные последствия Великой французской революции, утверждал, что естественная эволюция и своевременные, до деталей продуманные перманентные новации являются самым разумным способом движения по пути общественно-политического прогресса. Он писал: «Если я увижу, что от моих реформ ухудшится жизнь хотя бы одного человека - я против таких реформ».
В нашем отечестве реформы, начиная с петровских, сопровождаются издержками, сопоставимыми с разрушительными последствиями революционных преобразований. Но жертвам и героям революций обычно возводят памятники. От поколений людей, страдавших от действий отечественных реформаторов, не остается ничего, и не извлекаются уроки на будущее. Зато самим реформаторам сооружаются величественные памятники. У нынешних реформаторов от М. С. Горбачева и Е. Т. Гайдара до Б. Н. Ельцина и далее есть шанс, что в бронзе будет увековечена их преобразовательная деятельность, в итоге которой страна убавилась наполовину, ее экономика опустилась на уровень 40-50-летней давности, а миллионы людей обнищали.
Начиная реформы, Петр I замечал: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом». В результате петровских реформ русские ружья и пушки стали стрелять с точностью и дальностью не хуже заграничных, корабли сходили со стапелей один за другим; паруса, порох, свинец поставлялись на иностранный заказ. Доходы от экспорта в 1,5 раза превысили расходы на импортные закупки. Существенно продвинулось решение балтийского вопроса. Но сооружение Санкт-Петербурга, морского порта и Кронштадтской крепости обошлось фантастически высокой ценой. На эту стройку на протяжении 20 лет со всех концов страны сгоняли ежегодно 5-7 тыс. работников, и мало кто из них выдерживал больше года. В. О. Ключевский совершенно справедливо именовал строительство северной столицы великим кладбищем народа.
Из-за петровских реформ российская пашня увеличилась до небывалых размеров. На ее основе возникла и получила развитие внутренняя и экспортная торговля хлебом и другими товарами аграрного производства. К концу царствования реформатора действовали более 230 построенных мануфактур, фабрик, горнозаводских, железоделательных, оружейных, тка-ческих, стекольных, кожевенных предприятий, верфей, близких по техническому уровню к западноевропейским аналогам. По направлениям, по которым двигались на запад и на юг -в степь - стрелецкие полки, а казаки - на Урал и в Сибирь, начиналось сооружение и обустройство дорог по европейскому образцу. Эти дороги должны были обеспечить регулярные почтово-пассажирские и грузовые перевозки и надежные военные коммуникации. Реки соединялись каналами и превращались в масштабную транспортную систему.
Очень результативной была практика заимствования и тиражирования европейских материальных и технико-технологических новаций. О том, насколько царь-прагматик и самодержавный материалист преуспел на этом поприще, написано много и восторженно. И, бесспорно, будет еще больше, поскольку отечественные реформаторы, в том числе современные, «скромно» вписывают себя в портретную раму Петра Великого. Да
и будущим трудно избежать этого соблазна самоканонизирования и самодеятельного причисления к лику великих.
Отечественная историография петровских преобразований доказательно объясняет причины, побудившие российского самодержца к тотальным преобразованиям. Главная из них заключалась в системной технико-экономической отсталости. Необходимость прорыва из мертвящей старины Московского царства диктовалась объективными императивами, в первую очередь внешнеполитическими. Огромную страну, простиравшуюся на восток до Тихого океана, по западным и южным границам терзали шведы, поляки, крымские татары и турки. В эпоху, когда границы государств в Европе определялись дальностью полета пушечного ядра, страна без достаточного количества хороших пушек и солдат не могла рассчитывать на мир с соседями, она рисковала утратой суверенитета. Поэтому 3/4 государственных доходов уходили на создание основ державности - на армию и флот.
Петр I мечтал поднять производительность труда за счет технических усовершенствований до западноевропейского уровня и сделать народ богатым и образованным. Его реформы распространялись и на конструкции государственной власти и управления, на сферу общественного развития. Но созданные по западному подобию управляющие, законодательные, контролирующие структуры: сенат, коллегии, прокуратура, модифицированное административно-территориальное деление в составе восьми губерний, магистраты, судебные округа и т. д., и т. п. так и не стали активно и реально действующими. Без команды сверху, из центра, провинциальные структуры не осмеливались шагу ступить. Безопасней было сидеть и ждать указаний, изображая видимость деятельности. Однако хотя и страшились, но по неизбывной российской традиции использовали власть как возможность украсть, поскольку в России власть - верный и подчас единственный способ пожить всласть.
Современники петровских реформ свидетельствовали: «Писец, при вступлении в должность едва успевший чем прикрыть свое тело, в 4-5 лет, получая 40-50 рублей в год жалованья. скорехонько выстраивал себе каменный домик.., из со-
бранных 100 податных рублей только 30 попадают в казну, а остальное чиновники делят между собою за свои труды». По наивности или в шутку царь говорил: «Наворуются и перестанут». Повышал жалование, чтобы воровали у казны меньше, но воровали еще больше. Рассказывают, что в гневе Петр I собственноручно написал указ - «если кто украдет у казны лишь столько, чтобы купить веревку, будет на ней и повешен». Генерал-прокурор П. И. Ягужинский, прочитав проект указа, прагматично заметил: «Разве, ваше величество, хотите остаться один, без подданных?» Царь рассмеялся и порвал проект указа. Ни для кого не было тайной, что состояние светлейшего князя А. Д. Меншикова было нажито неправедно, но уличить любимца царя никто не осмеливался, поскольку все крали тоже немалые суммы.
Эта круговая порука придворных казнокрадов, писавших анонимки друг на друга, была хорошо известна реформатору, но он лишь увещевал их держаться хотя бы каких-нибудь границ в роскоши, чтобы она «не колола глаза». Правда, если наворованные состояния укрывались от сборов в казну и налогов, то царская милость на них не распространялась. Они квалифицировались как казнокрадство и контрабанда и обращались в доход государства полицейской выемкой, а их обладатели подвергались правежу вплоть до виселицы. Но чем крупнее было состояние, тем меньше вероятность болтаться на столбе. Поэтому казнокрады старались всеми способами сколотить такую гарантию. Банкиры в Лондоне, Амстердаме и Венеции недоумевали по поводу фантастических счетов своих русских вкладчиков, по сравнению с которыми западноевропейские выглядели нищенскими. Но иностранные предприниматели и финансовые агенты, побывавшие в Петербурге и Москве, успокаивали, что Россия - огромная страна, и ее несметных богатств хватит на бесконечное множество поколений воров.
При Петре I существовали две финансовые структуры, составлявшие своеобразный департамент торговли, промышленности и налогов, в котором трудились «прибыльщики» и «вымышленники». Они состязались между собой на поприще придумывания новых налогов и способов их сбора. Эти твор-
цы финансовой стабильности режима великих реформ зорко выискивали новые предметы налогообложения и изобретательно придумывали способы и средства наполнения казны за счет населения. Предлагали налоги на рождение, брак и свадьбу для быстро плодившихся инородцев. Обсуждали возможность сборов с похорон, но не стали отбирать эти доходы у православной церкви и компенсировали их пошлиной на дубовые гробы. Руководители этих финансово-контрольных структур не забывали и о личных доходах. Однако не всем везло, как сенаторам, канцлерам коллегий и прочим, пользовавшимся личным благоволением императора. Основоположник департамента «прибыльщиков и вымышленников» А. А. Курбатов сгнил в тюремных подземельях в ожидании суда. За ним последовал другой финансовый и макроэкономический гений - А. Нестеров, уличенный во взятках и колесованный. Последующие воровали не меньше, но зато талантливей и виртуозней.
Западноевропейские деловые люди тратили на себя от 4-5 до 7% прибыли, вкладывая остальные в расширение и совершенствование производства. Отечественные же предприниматели, которых царь-реформатор обеспечивал начальным капиталом за народный счет, использовали полученные государственные субсидии на личные нужды, а в дело - что останется. И, промотав народные деньги, погубив государственное дело, пускались в бега или являлись перед грозные очи царя в расчете, что повинную голову меч не сечет. Пойманные и повинившиеся в назидание будущим «князям из грязи» карались нещадно, да только проку от того казне, конечно, не было никакого.
Этот неизбывный генетический недуг отечественного предпринимательства нередко проявлялся и впоследствии. Русские финансовые воротилы поражали французов, итальянцев, англичан и немцев масштабами кутежей, королевскими подарками проституткам, длительностью запоев, деньгами, выброшенными на ветер. Только в конце XIX века, почти через два столетия после того, как Петр I начал ставить «на крыло» за казенный счет первых отечественных капиталистов, появилась генерация деловых людей, бережливо считающих рубли и
копейки, поскольку они заработаны собственным горбом. Но погубила русскую буржуазию другая беда - жадность. Русские капиталисты по скупости, ослепляющей разумение, увеличивали разрыв между собственным богатством и бедностью крестьян и рабочих. Не раскошелились на достойные условия их труда и существования и поплатились за это сполна. Не помогла им и благотворительность в адрес церкви, напрасным оказалось ревностное исполнение заповеди «смолоду было много бито, граблено, а теперь пора душу спасти».
Показательно, что ни один из отечественных капиталистов, оказавшихся после Октябрьской революции за рубежом с солидными финансовыми активами, не сделал сколько-нибудь крупного бизнеса за пределами России. Главная причина очевидна. Сделать деньги и наращивать богатство под эгидой российской власти, поощрявшей нещадную эксплуатацию труда, жестко подавлявшей стихийный, неорганизованный протест, было намного легче, чем на Западе, где власть достаточно давно осознала, что чем больше дистанция между богатством немногих и бедностью массовых слоев населения, тем ближе и капитал, и его власть к краю пропасти. Эта наипервейшая обязанность государственной власти - «люди своя уймати от лихого обычая» - была сформулирована на Руси еще в Судебнике конца XV века. Но реальная российская власть фактически никогда ее в полном объеме и должным образом не исполняла.
Стабильность и Конституция
История отечественной государственности свидетельствует, что все беды и несчастья России происходят от двух зол. Во-первых, от неизлечимого стремления власти жить по-европейски, но править страной по-русски. И, во-вторых, от категорического нежелания или врожденной неспособности отечественной власти к конструктивному диалогу с собственным обществом. Правда, вторая причина бывает и первой, как это не раз случалось в истории. Все прочие условия не очень успешного устройства государства, по лексике XVI века, «народного довольства, общего блага»; по недавней терминологии «светлого коммунистического будущего» и в современных
дефинициях «демократического», являются производными от названных.
В 300-летней череде российских самодержцев, пожалуй, лишь Александру III открылась истина, что в Европе Россию никогда не принимали и, очевидно, никогда не примут за свою: в ней всегда найдут или придумают дефекты и пороки, воспрещающие вход в клуб держав породистой демократии. Александр III, отвечая на эту многовековую монопольную политическую торговлю нетленными демократическими ценностями, со свойственной ему категоричностью объявил: «У России есть только один союзник - ее армия и флот».
В зарубежной и отечественной историографии Александр III отмечен клеймом могильщика реформ своего родителя Александра II, мечтавшего осчастливить монархию Конституцией, но взорванного бомбой террористов, а также реакционер, душитель демократических начинаний и свобод и т. д. Наверное, это так и есть. Однако 13-летнее царствование Александра III - единственное в 300-летней истории самодержавной власти, когда Россия ни с кем не воевала, а строила железные дороги, фабрики, заводы, приращивала пашню и численность народа. В его царствование реально и в полной мере проявилась истина, что чем сильнее Россия, тем меньше у нее неприятелей.
Унаследовавшая российскую империю советская власть опрокинула классовую пирамиду самодержавия, перевернула и оставила чистыми страницы, на которых могла быть написана история капиталистического развития России. Но, как и царская, не решилась на постоянный диалог с обществом. Конституцию, о которой российская общественность мечтала, начиная с восстания декабристов, а самодержавие боялось, как огня, советская власть написала на девятом месяце от Октябрьской революции. Однако принятая V съездом Советов 10 июля 1918 г. первая в истории России конституция не стала документом, обязывающим власть диктатуры пролетариата к конструктивной работе с обществом.
Как оказалось, бывшие российские самодержцы напрасно страшились конституции, опасной для стабильности власти. Деятели коммунистической партии и советского государства
за период с 1918 г. по 1977 г. сотворили четыре конституции, каждая из которых преследовала цели - способствовать порядку в государстве, пожизненной несменяемости выдающихся государственных деятелей, сплочению рядов правящей партии, ее единению с народными массами и т. д. И все они имели одно общее свойство. Опираясь на единственное верное учение о государстве и обществе и единодушное одобрение трудящихся народных масс, конституции подводили итоги успехов на пройденном пути и диктовали генеральный курс к новым достижениям на пути созидания коммунизма. Показательно, что появление каждой последующей конституции сопровождалось возрастающими овациями. Насколько искренними - показали события последнего десятилетия XX века.
Время действия Конституции РФ, принятой в 1993 г., приближается по продолжительности существования к предшествовавшей - «брежневской» 1977 г. Тот факт, что некоторые вожди сегодняшних политических партий, движений и руководители структур государственной власти во имя стабилизации, неизменности установившегося порядка, устойчивого курса на будущее предлагают ее улучшить, свидетельствует, что она все же открыла какую-то возможность для диалога между обществом и государством. Правда, инициативы «рационализаторов» конституции сильно напоминают нетленные формулы предыдущих.
Смена верховной персоны в нашем отечестве всякий раз приводила страну в тревожное состояние. В первую очередь смятение и неуверенность в завтрашнем дне распространялись среди людей, находившихся у кормила власти. Их карьера, а то и жизнь как в далекие, так и недавние времена напрямую зависели от милости, гнева и иных часто непредсказуемых волеизъявлений нового высочайшего лица власти. Честное и ревностное служение не окрыляло надеждой на благополучное будущее. Конечно, было бы несправедливо инициативы о продлении установленной Конституцией РФ продолжительности президентских полномочий относить полностью на счет личных или групповых интересов элиты. Разумеется, «необходимость» поправок обосновывается заботами о народном благополучии и «резиновой» целесообразностью.
Несомненно, в идеологии поправок присутствуют и симпатии к личности действующего президента, кроме того, свежи в памяти деструктивные процессы, из которых Россия будто бы начала выбираться.
Явление В. В. Путина воспринимается похожим на правление Александра, о ситуации в начале которого и возлагавшихся надеждах на него современник императора и его товарищ по жизни Ал. Толстой писал:
«Увидя, что всё хуже идут у нас дела, зело изрядна мужа господь нам ниспосла».
Правда, в ту пору и потом еще более 100 лет у российского общества не было реального права на равный диалог с властью и непосредственное участие в разрешении проблем государственной важности. И конституционное ограничение продолжительности президентских полномочий - прежде всего гарантия, чтобы власть не деградировала в неограниченную личную, несменяемую, пожизненную; общество - в съезды его представителей для производства аплодисментов и оваций, а страна - в вечно бредущую через бесконечные переправы, на которых коней не меняют.
