CC BY
165
отечественная история
Р.С. Закиров
визит великой княгини Елизаветы Федоровны
в тюрьму к и.п. каляеву
как провокация Департамента полиции
на основе анализа мемуаров, неизданных архивных источников, а также материалов периодической печати обосновывается тезис о том, что визит великой княгини елизаветы Федоровны в тюрьму к и.п. каляеву был организован Департаментом полиции с целью дегероизации революционеров и являл-
ся провокацией, в которой великая княгиня приняла активное и сознательное ^ участие. I §
гг ^
Ключевые слова: эсеры, терроризм, и.п. каляев, великая княгиня елизавета щ |
Федоровна, Департамент полиции российской империи. 3
2
>,
Покушение на великого князя Сергея Александровича 4 февраля 2
1905 г. прошло успешно: великий князь, ехавший в карете один, без сопровождающих, был убит, оказавшиеся на месте взрыва случайные прохожие не пострадали. Исполнитель этого покушения И.П. Каляев остался жив и был схвачен на месте происшествия. 7 февраля 1905 г. произошло яркое и неординарное событие: в тюрьму к И.П. Каляеву пришла вдова убитого великого князя Елизавета Федоровна.
В настоящее время визит великой княгини Елизаветы Федоровны в тюрьму к убийце своего мужа трактуется как торжество христианского милосердия и высоты духа, чему весьма способствовала ее недавняя канонизация. Однако ознакомление с архивными источниками вызывает серьезные сомнения в этой версии.
Вопреки распространенному мнению, великая княгиня Елизавета Федоровна не была мягким и добрым человеком, интересующимся исключительно благотворительностью и духовными вопросами. Она была человеком жестким и практичным, и прекрасно понимала, что самодержавию по факту нечего противопоставить сложившемуся имиджу революционеров-террористов как бескорыстных мучеников и борцов за права народа, что симпатии общества находятся не на стороне самодержавия, и информационную войну с революционерами царская власть явно проигрывает.
Великая княгиня Елизавета Федоровна активно участвовала в политической жизни и была сторонником жестких мер в борьбе с революцией.
Так, в 1902 г., вскоре после убийства эсером С.В. Балмашевым министра внутренних дел Д.С. Сипягина, великая княгиня писала Николаю II: «Неужели нельзя судить этих животных полевым судом? <...> необходимо сделать все, чтобы не допустить превращения их в героев ... чтобы убить в них желание рисковать своей жизнью и совершать подобные преступления (я считаю, что пусть бы он лучше заплатил своей жизнью и таким образом исчез!). Но кто он и что он - пусть никто не знает...»
[3, с. 23, 24].
Вероятнее всего, оправившись от первого шока после убийства супруга, великая княгиня поняла, что представилась прекрасная возможность, чтобы использовать сложившуюся ситуацию для воплощения в жизнь собственных идей о «недопущении превращения революционеров в
отечественная история
героев» и «убийстве в них желания рисковать своей жизнью и совершать подобные преступления». И действительно, все произошедшее далее -растиражированный визит великой княгини в тюрьму и последующие публикации в газетах о «раскаянии преступника» - как нельзя лучше должно было бы препятствовать «превращению революционеров в героев». Ничем другим, на наш взгляд, все произошедшее объяснить нельзя.
Оставив в стороне вопрос о благотворительной деятельности великой княгини, стоит отметить, что в данном конкретном случае есть все основания полагать, что ее визит в тюрьму был полицейской провокацией, в которой она приняла активное и сознательное участие. Ее визит был организован и проведен при помощи директора Департамента полиции А.А. Лопухина по инициативе самой великой княгини и впоследствии получил широкую и тенденциозную огласку. При этом великая княгиня не только не препятствовала этому, но и сама являлась источником слухов, отказавшись при этом от повторной встречи с И.П. Каляевым. Кроме того, содержание разговора великой княгини и И.П. Каляева, происходившего между ними за закрытыми дверями, стало известно А.А. Лопухину в тот же вечер, и единственный человек, который мог дать ему эту информацию, - великая княгиня. В свою очередь, визит великой княгини в тюрьму был частью плана Департамента полиции по дискредитации революционеров и террористов в глазах общества.
Считается, что великая княгиня Елизавета Федоровна перед визитом к Каляеву в тюрьму попросила Николая II помиловать его, и тот согласился при условии, что Каляев в установленной форме подаст прошение о помиловании. Впоследствии, узнав о том, что И.П. Каляев приговорен к смертной казни, великая княгиня якобы вновь просила Николая II за него [9, с. 241].
Трудно сказать, насколько это соответствует действительности. В феврале 1905 г. великая княгиня не приезжала в Царское село; их первая в 1905 г. встреча с Николаем II в дневнике последнего датирована 18 марта. Можно, конечно, допустить, что была использована почтовая, телеграфная или телефонная связь, но это представляется маловероятным: если бы такое письмо или телеграмма действительно существовали, они впоследствии были бы обязательно использованы в пропагандистской кампании в поддержку имиджа членов царской фамилии.
Об этом письме с просьбой о помиловании есть множество упоминаний, но оригинала письма мне обнаружить не удалось, и судя по всему, никто из авторов, упоминавших письмо, его своими глазами не видел, т.е. с большой вероятностью можно считать, что его просто не существует. В апреле и мае 1905 г. великая княгиня действительно несколько
раз бывала в Царском Селе и ходила гулять с Николаем II, т.е. гипотетически она могла завести разговор о помиловании, но, во всяком случае, это было не до ее визита в тюрьму, и истинные мотивы возможного помилования были далеки от декларируемых. В дневнике Николая II эти разговоры никак не отразились; какие-либо упоминания о великом князе Сергее Александровиче отсутствуют вплоть до первой годовщины его гибели [7, с. 220].
При этом Николай II тоже едва ли был склонен к гуманизму: так, именно он, а не П.А. Столыпин, являлся инициатором введения в Российской империи военно-полевых судов, а в августе 1906 г. император требовал от командующих войсками безусловного применения закона о военнополевых судах и распорядился не доставлять ему прошений о помиловании [25, с. 82].
Не вызывает сомнений тот факт, что визит великой княгини в тюрьму не являлся внезапным душевным порывом, а был заранее спланирован: сообщение о предстоящей встрече с грифом «секретно», отправленное министру юстиции С.С. Манухину сенатором Е.Б. Васильевым, датировано 6 февраля 1905 г. (встреча великой княгини с И.П. Каляевым состоялась на следующий день). Уже тогда Е.Б. Васильеву было известно о том, что великая княгиня планирует просить о смягчении участи арестованного. Но что самое интересное, Е.Б. Васильев упомянул, что сведения о предстоящем визите получены им от директора Департамента полиции [16, с. 119], т.е. великая княгиня заранее обсуждала с А.А. Лопухиным организацию и детали ее предстоящей поездки в тюрьму. Во время разговора с Каляевым она почти проговорилась, сказав: «я не могу вести с вами политических разговоров» [20, с. 9], не вызывает сомнений, что это не ее собственная мысль, а один из советов, полученных от А.А. Лопухина.
Эволюцию легенды о визите великой княгини проследить нетрудно. Сразу же после убийства великого князя в Москву выехал уже упоминавшийся прокурор Правительствующего Сената Е.Б. Васильев, который осуществлял прокурорский надзор и ежедневно передавал в Петербург сведения о том, как продвигается расследование. Сведения передавались, как правило, по телефону непосредственно министру юстиции С.С. Манухину, а в особо важных случаях - телеграммой (в частности, о визите Елизаветы Федоровны в тюрьму также сначала было сообщено телеграммой). Полученную информацию министр юстиции, в свою очередь, оформлял в виде докладов и представлял их Николаю II.
Эти самые сведения содержат очень интересную информацию по поводу обстоятельств визита великой княгини в тюрьму. (Кроме того, очень любопытные результаты дает сравнение черновых записей докла-
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
отечественная история
дов и чистовиков). Еще больший интерес вызывают метаморфозы, которые претерпевала эта информация на пути от телеграфа к чистовику доклада.
Так, в шифрованной телеграмме, датированной 8 февраля 1905 г. (рядом с датой стоят цифры 5/56, возможно, это время передачи телеграммы - 5 ч 56 мин. утра), в которой сообщается о состоявшемся накануне визите великой княгини в тюрьму, информация изложена так: «Свидание великой княгини с убийцей состоялось седьмого февраля в 8 часов вечера в канцелярии Пятницкой части, куда он был доставлен из Якиманского арестного дома с жандармами. Великая Княгиня вошла в сопровождении Градоначальника в канцелярию, где сидел обвиняемый под наблюдением ротмистра Фуллона. На вопрос кто она, Великая Княгиня ответила “я жена того, кого Вы убили, скажите, за что Вы его убили”; обвиняемый встал, произнося “про то знают те, которые поручили мне это исполнить”. После этого Великая Княгиня милостиво обратилась к нему со словами “зная доброе сердце покойного, я прощаю Вас” и благословила убийцу. Затем просила Градоначальника и офицера удалиться и осталась наедине с преступником минут двадцать. После свидания он высказал сопровождавшему офицеру, что “Великая Княгиня добрая, а вы все злые”» [19, с. 47-49].
Однако в сведениях, которые в 4 ч 30 мин. дня 8 февраля 1905 г. Е.Б. Васильев передал по телефону, в этом сюжете появляются новые подробности: «Ее Высочество изволила обратиться к нему с нижеследующими словами: “Удивляюсь вашему поступку. Он был доброго сердца человек, никому зла не сделал и исполнял свой долг”. На это злоумышленник ответил: “я исполнил свое поручение, которое является результатом существующего режима”; затем послышался плач преступника. Великая Княгиня видимо тронута поведением преступника и предполагает просить о снисхождении» [22, с. 108].
В чистовике доклада, который в итоге был представлен Николаю II, эта история обросла новыми деталями: «В 8 часов в названное помещение изволила прибыть Ее Императорское Высочество, в сопровождении градоначальника <....> злоумышленник, поднявшись со стула, ответил: “про то знают те, которые поручили мне это сделать, я исполнил свое поручение, это результат существующего режима”. Тогда Ее Императорское Высочество изволила милостиво сказать: “Зная доброе сердце Покойного, Я прощаю вас” и благословила убийцу, а засим попросила градоначальника и окружающих удалиться и оставалась наедине преступником около 20 минут, причем слышался плач злоумышленника» [8, с. 9 об.].
Мы видим, что на каждом этапе история о визите великой княгини в тюрьму обрастает все новыми и новыми подробностями, которых и следа не было в первоначальном сообщении. В итоге в сведениях, переданных Е.Б. Васильевым по телефону, и в чистовике доклада появляется даже «плач преступника», причем в изначальном варианте преступник расплакался, едва выговорив первую же фразу, а в скорректированном для убедительности чистовом варианте он плакал, разговаривая наедине с великой княгиней за закрытыми дверями. Интересно, что в редактировании информации принимали участие и прокурор Е.Б. Васильев в Москве, и С.С. Манухин в Царском селе, но в обоих случаях редакторские правки явно служили одной общей цели: показать потрясение преступника визитом великой княгини и его раскаяние.
Причиной того, что Николаю II информация представлялась именно в таком виде, на наш взгляд, является традиционное для российского чиновника желание выслужиться, выдавать желаемое за действительное и не говорить начальнику неприятных вещей. Действительно, нельзя же было сказать императору, что великая княгиня собирается просить о помиловании преступника, удостаивает его беседой и дарит иконку, а тот не раскаивается! Разумеется, и в газетах оглашен был не первоначальный, а скорректированный вариант описания встречи.
Директор Департамента полиции А.А. Лопухин, находившийся в Москве, в свою очередь, тоже по горячим следам написал отчет для своего непосредственного начальника - министра внутренних дел. В записке А.А. Лопухина не говорится ни о раскаянии преступника, ни о слезах, сказано лишь, что «он [арестованный] просил прощения, но доказывал, что убийство было необходимостью» [12, с. 80].
Этот отчет был отправлен адресату вечером 7 февраля 1905 г., вскоре после окончания встречи великой княгини с И.П. Каляевым. Заметим, что А.А. Лопухину в общих чертах уже было известно о содержании их разговора, а получить такую информацию вечером 7 февраля можно было только от великой княгини. Стоит также отметить, что, судя по вышеприведенным телеграммам, в тот вечер содержание разговора великой княгини с арестованным сенатору Е.Б. Васильеву осталось неизвестным, т.е. великая княгиня сообщила о содержании разговора с Каляевым лично А.А. Лопухину, а тот уже передал информацию остальным заинтересованным лицам.
Сразу же после встречи великой княгини и Каляева в обществе начали циркулировать слухи об этом событии. По всей видимости, одним из непосредственных источником ложных слухов о посещении тюрьмы и раскаянии И.П. Каляева являлась сама великая княгиня и ее ближайшее
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
отечественная история
окружение; во всяком случае, достоверно известно, что эти слухи циркулировали в верхах. Среди членов царской фамилии сюжет о посещении великой княгиней Елизаветой Федоровной убийцы своего мужа имел большую популярность и часто становился предметом обсуждений.
Так, в дневнике великой княгини Ксении Александровны имеется такая запись: «За столом д. Павел говорил такие вещи про Ella, что мы еле удерживались от слез. <...> Свой разговор с убийцей она скрывает. Она только сказала, что когда она к нему вошла, он спросил: “Кто вы? -Я жена того, кого Вы убили! ”. Она ему простила и дала образок. Говорят, что он весь день лежит на койке, смотрит на образ и плачет!..» [5, с. 103-104].
В дневнике великого князя Константина Константиновича есть прямое указание на то, что источником слухов была сама великая княгиня: «По поручению Эллы ее сестра Виктория сказала мне, что Элла ездила к убийце Сергея; она долго говорила с несчастным и дала ему образок. Накануне я слышал об этом посещении от генер<ал>-адъют<анта> А.П. Игнатьева и, пользуясь отсутствием Эллы, ушедшей укладывать детей, сообщил Павлу, Мари, Виктории и Беатрисе, что слышал. Им не было известно, что Элла была у убийцы, и они не верили этому, даже смеялись» [6, с. 41].
Можно сделать вывод, что великая княгиня не делала секрета из посещения тюрьмы, и в курсе дела вскоре были уже и «дядя Павел» (великий князь Павел Александрович, только что приехавший из Парижа), и гене-рал-адьютант Игнатьев, а великий князь Константин Константинович сообщил эту новость тем, кто еще не знал ее.
Таким же способом это распространялось дальше, обрастая подробностями и домыслами. Среди придворных дам эта история выглядела уже так: «Выяснилось, что какой-то негодяй кинул в его экипаж бомбу. К счастью, великая княгиня в то время не была вместе с ним. Она была так популярна, ее так обожали в Москве, что убийца дожидался момента, чтобы убить великого князя, когда тот окажется один. <....> После похорон великого князя она посетила тюрьму, в которой содержался его убийца. Она попросила, чтобы ее никто не сопровождал, и она могла бы поговорить с ним наедине.
Каляев (так звали убийцу) встретил ее очень грубо и агрессивно. Но великая княгиня своим благозвучным голосом и высокими религиозными принципами сумела втолковать ему, какое непоправимое зло он совершил. Он упал пред ней на колени, выпрашивая прощения за свое преступление, и великая княгиня пообещала ходатайствовать перед императором, чтобы заменить для него смертный приговор менее суровым. Однако его величество не мог изменить приговор, которого требовали
законы государства, и Каляев был казнен. Великая княгиня Елизавета продолжала помогать семье этого человека после его смерти. Такой была ее возвышенная натура!» [1, с. 143].
В этом отрывке очень хорошо отмечены основные опорные точки легенды о великой княгине: так, Каляев пощадил великую княгиню и детей не из гуманистических соображений, а исключительно потому, что княгиня была популярна в Москве, т.е. ее гибель могла повредить репутации революционеров. Это непризнание того, что у идеологических противников могут быть какие-то бескорыстные и идейные мотивы, и отказ им даже в элементарных человеческих чувствах вроде сострадания понятен: революционеры не могут быть милосердными и положительными.
В эпизоде с визитом в тюрьму Каляев, разумеется, упал на колени и раскаялся (как и было написано в газетах). Конечно, нельзя же было сказать, что великая княгиня пришла к убийце с прощением, а он и не думает раскаиваться! Слова «Его величество не мог изменить приговор, которого требовали законы государства» являются абсурдом, учитывая, что в Российской империи власть была самодержавной, и власть императора на тот момент была абсолютной.
И, наконец, упомянуто даже о том, что великая княгиня помогала семье Каляева! Никаких свидетельств об этом нет, поэтому представляется, что это не более чем очередной слух, возникший в рамках создания легенды о великой княгине.
Также ходили слухи о том, что изначально не предполагалось, что встреча И.П. Каляева и великой княгини получит широкую огласку, что ее визит в тюрьму страшно скандализировал двор и всем административным лицам, допустившим это свидание, сильно досталось. Также, по свидетельству М.Л. Мандельштама, через газеты было сообщено об отказе великой княгини от шефства над полком, расстреливавшего рабочих в Петербурге 9 января1 [9, с. 241].
По нашему мнению, эти слухи были пущены целенаправленно и являются частью пропагандистской кампании Департамента полиции. Визит великой княгини в тюрьму, пущенные слухи о скандале при дворе и возможности помилования, отказ от шефства над расстрельным полком, публикации в прессе о раскаянии Каляева, демонстративная просьба о помиловании - все это не цепь случайностей, а часть плана по дискредитации и развенчанию террористов.
1 Соответствующих публикаций в газетах за февраль-май 1905 г. мною обнаружено не было, поэтому трудно сказать, имело ли в действительности место данное событие; возможно, М.Л. Мандельштам передает один из ходивших в обществе слухов, или же отказ от шефства произошел в связи с уходом великой княгини в монастырь, а не с делом Каляева.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
Утечка информации о посещении великой княгиней тюрьмы не являются случайностью: в нужных случаях власти и двор очень хорошо умели хранить тайну. Так, например, 23 февраля 1905 г. граф Менгден, заведующий двором великой княгини, передал прокурору ответ на просьбу И.П. Каляева о новой встрече: великая княгиня «не желает вторичного свидания с убийцей, так как при первом посещении она подчинялась лишь христианскому чувству и простила преступника, тем более что по ее мнению, так же поступил бы Сам Великий Князь, если бы остался жив, а теперь, раз она это исполнила, надобности в новом посещении обвиняемого Она не находит. Передав это решение Великой Княгини, граф Менгден просил сохранить его в безусловной тайне» [24, с. 160-161]. Это решение, не лучшим образом характеризующее великую княгиню, действительно сохранялось в безусловной тайне вплоть до опубликования эсерами письма И.П. Каляева, в котором он описал эту встречу и упомянул о своих безуспешных просьбах о повторной встрече.
При этом сохранять в тайне информацию о первом визите великой княгини никто и не подумал: она разлетелась с молниеносной быстротой, из чего можно заключить, что в первом случае установки на сохранение безусловной тайны не было. На наш взгляд, такая избирательность обусловлена тем, что визит в тюрьму был очень хорошим ходом, потому он и был предан широкой огласке. В свою очередь, ее отказ от повторной встречи мог свести все полученные положительные имиджевые дивиденды на нет, поэтому утечки информации в виде газетных публикаций и слухов не последовало.
Для того, чтобы запустить лавинообразный процесс слухов и сплетен, больших усилий не требовалось; посещение овдовевшей великой княгиней тюрьмы, где содержался бросивший бомбу террорист, было событием, конечно, нерядовым и обратившим на себя всеобщее внимание. Если даже в кулуарах Царского Села и Кремля постоянно обсуждалась эта тема, наверное, не меньший интерес и обсуждения она вызывала в других кругах общества, ведь это была настоящая сенсация, не имевшая прецедентов в мировой истории.
Попробуем взглянуть на все это с точки зрения обычного человека, услышавшего передаваемый кем-то слух. Итак, человек имеет в своем распоряжении основные отправные точки: визит вдовы великого князя в тюрьму к убийце ее мужа; их долгий разговор; вдова на прощание дарит убийце образок. Информация обо всем этом шла, как мы видим, из самых верхов, а это означает и повышенный интерес к информации, и повышенное к ней доверие. Соответственно, человек вполне естественно и легко домысливал все остальное, о чем умалчивалось. А именно: тор-
жество истинной веры, олицетворяемое поступком великой княгини, и раскаяние убийцы.
Ведь не имея полной информации, вполне естественно было предположить, что между входом великой княгини в камеру к убийце мужа и вручением убийце иконки, уж коли она была вручена, должно было иметь место раскаяние убийцы:, ведь не стала бы великая княгиня вручать иконку нераскаявшемуся преступнику, да он бы и не взял ее. Логическим продолжением этой цепочки следовал вывод о разочаровании в своих идеалах убийцы великого князя, который с самого начала заявил, что является членом партии эсеров. Ведь если он принял от великой княгини иконку, значит он раскаялся, а раскаяние подразумевает признание своей ошибки, следовательно, убийство великого князя было ошибкой. А раз оно было осуществлено из идейных соображений, значит ошибочна сама руководившая убийцей идея, и недаром он в ней разочаровался и раскаялся.
А поскольку в хорошей идее никто разочаровываться не станет, это негативное мнение обывателя должно было естественным образом спро-ецироваться на всех революционеров и террористов как носителей социалистической идеи и на социалистическую идею вообще. Что, собственно, и требовалось сделать.
Все это уже, конечно, могло происходить помимо всякого участия великой княгини (и даже помимо Департамента полиции), но с самого начала трудно было представить, что ситуация начнет развиваться по-другому. Не нужно было обладать провидческим даром, чтобы предвидеть развитие событий именно по этому сценарию. Таким образом, есть основания подозревать, что описанный информационный вброс был рассчитанным, тем более что когда появились подробности этого визита в искаженном виде, со стороны слухмейкеров не последовало никакой реакции.
Хотя, по свидетельству М.Л. Мандельштама, никаких слухов ни в обществе, ни в партии не появилось, трудно себе представить, что десятки публикаций в газетах и разговоры в верхах не породили волну слухов в обществе [9, с. 245].1
1 Скорее всего, это свидетельство появилось потому, что адвокат М.Л. Мандельштам сначала активно убеждал Каляева в том, что никаких неблагоприятных последствий его разговор с великой княгиней не вызвал (чтобы его подзащитный не переживал из-за этого), а потом и сам начал так думать. В действительности, перепечатки телеграммы Российского телеграфного агентства и статей из центральных газет (а публикации о визите великой княгини в тюрьму появились практически во всех центральных газетах) о раскаянии Каляева повсеместно встречаются во многих провинциальных газетах, например: «Восточное обозрение» (Иркутск) № 38 от 16 февраля 1905 г., с. 3; «Нижегородская земская газета» (Н. Новгород) № 7 от 12 февраля 1905 г., с. 173; «Сибирский вестник» (Томск) № 37 от 16 февраля 1905 г., с. 1; «Сибирская жизнь» (Томск) № 37 от 16 февраля 1905 г., с. 1; «Сибирский листок» (Тобольск) № 14 от 17 февраля 1905 г.(приложение) и др.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
В дополнение к слухам, в прессе началась организованная информационная поддержка визита великой княгини в тюрьму: многие газеты написали о нем статьи, причем визит великой княгини был интерпретирован как торжество милосердия и православия (в частности, упоминалось, что И.П. Каляев поцеловал подаренную великой княгиней иконку), а особый акцент был сделан на раскаянии преступника.
Случайная утечка информации в газеты исключается полностью: в 1905 г. было подтверждено действие п. 73 отделения № 5 Устава о цензуре и печати 1828 г., которым был предусмотрен порядок печатания известий, в которых так или иначе упоминались особы императорской фамилии, исключительно с разрешения министра императорского двора, т.е. разрешение на публикацию сведений о визите великой княгини должно было быть получено с самого верха [10, с. 47].
Кроме того, в день визита великой княгини в тюрьму, 7 февраля 1905 г., градоначальник Е.Н. Волков получил рапорт начальника московской сыскной полиции Лебедева, который предлагал запретить любые публикации в газетах о деле великого князя как вредные и мешающие розыску, и градоначальник наложил резолюцию: «Согласен. Меры принять», но публикации в газетах о визите великой княгини в тюрьму в газетах все-таки появились [21, с. 364].
Интересно, что эти публикации появились почти одновременно и содержали один и тот же текст - перепечатку телеграммы Российского телеграфного агенства от 11 февраля: «По достоверным слухам, великая княгиня посетила убийцу и спросила его, за что он убил ее мужа. Убийца ответил “Я исполнил волю революционного комитета”. Великая княгиня спросила: “Вы верующий?” и получив утвердительный ответ, дала убийце образок и сказала: “Я вас прощаю, бог будет судьей между князем и вами, а я буду ходатайствовать о сохранении вам жизни”. Убийца разрыдался» [14].
Некоторые газеты не ограничивались перепечаткой официальной телеграммы, а давали волю фантазии: «Ну да! Он тверд, безжалостен, он фанатик идеи и долга. Но эта женщина, явившаяся к нему из Царских чертогов, от неостывшего еще праха дорогого человека, столь дико изуродованного, к нему, не умывшему еще рук от крови жертвы, и принесшая вместо гнева - любовь - разве не тверже ее вера в ее идеал? С каким оружием, с какой адской бомбой ему выступить против ее любви и прощения? Он сдался. Он побежден. Как подкошенный упал он к ногам этой женщины - не Великой княгини, а великой страдалицы» [11, с. 11].
Про то, что ее визит не был спонтанным, а был организован непосредственно директором Департамента полиции А.А. Лопухиным по ее
личному указанию, газеты, разумеется, дипломатично умалчивали, и это ^ „
умолчание столь важного факта говорит о многом. Вопрос о том, поче- х §
му раскаявшийся преступник по-прежнему не называет себя и не выдает щ |
сообщников, в заданных легендой рамках ответа не имел, а потому также 3
остался за скобками. |
Таким образом, директор Департамента полиции А.А. Лопухин, нахо- 2
дившийся в то время в Москве, являлся организатором этой встречи, и имеется свидетельство, что он же сам и разгласил всю эту историю [2, с. 93]. Другого объяснения всему произошедшему просто нет, и неудивительно, что об этом в своих мемуарах и дневниках не упомянули ни великие князья, ни адьютант великого князя Джунковский (который уклончиво написал, что за помощью в организации встречи с арестованным великая княгиня обратилась к московскому градоначальнику) [4, с. 43].
Ведь с точки зрения общества, сам факт участия директора Департамента полиции в организации какого-либо мероприятия заведомо попахивает провокацией. Многочисленные авторы, которые трактуют визит великой княгини в тюрьму как проявление христианского милосердия, упорно не замечают этого факта.
А если истинным организатором встречи был Департамент полиции, тогда становится ясно, что, скорее всего, искаженная огласка события в прессе не была случайной, а кампания по канонизации великой княгини и дискредитации Каляева была продумана и спланирована. Видимо, в рамках той же кампании в мае 1905 г., уже после суда, Николай II дал новому директору Департамента полиции С.Г. Коваленскому секретное поручение добиться от осужденного Каляева прошения о помиловании [13, с. 119-121].
Если И.П. Каляев и был введен в заблуждение относительно истинных мотивов визита великой княгини, то ненадолго. Уже 21 февраля он через прокурора передает великой княгине просьбу о повторной встрече, постоянно уточняя, пришел ли ответ.
23 февраля уже упомянутый граф Менгден передал отказ великой княгини, прося сохранять его в тайне. 25 февраля прокурор официально объявил Каляеву: великая княгиня не усматривает надобности вторично его видеть. Каляев сказал, что огорчен ее отказом, т.к. надеялся получить от великой княгини «некоторые объяснения» по поводу их прошлой беседы, и пытался выяснить, что пишут о его встрече с великой княгиней в русских и иностранных газетах [17, с. 20-21].
Причинно-следственные связи в данном случае лежат на поверхности, и почему И.П. Каляев, который незадолго до того всячески выражал нежелание общаться со следствием, вдруг заинтересовался освещением
Отечественная история
его встречи с великой княгиней в прессе, и какие объяснения потребовал бы у нее при повторной встрече, гадать не приходится.
Находясь в тюремной камере, заподозрить неладное с публикациями о визите великой княгини И.П. Каляев мог, только услышав какие-то разговоры тюремщиков или если кто-то специально ему об этом сообщил. Случайно такое произойти едва ли могло, более вероятно, что эти разговоры тюремщиков являлись частью плана психологического давления на арестованного.
Впоследствии И.П. Каляев сказал своему адвокату, М.Л. Мандельштаму: «Правительству было мало подвергнуть меня смертной казни. Оно прекрасно понимало, что создавая мучеников, оно только усиливает ореол революции. Правительство решило не только убить меня, но и скомпрометировать как меня лично, так и ненавистную ему за аграрный террор и беспорядки партию. Оно хотело показать, что революционер, отнявший жизнь у другого человека, сам боится смерти и готов... [любой ценой] купить себе дарование жизни и смягчение наказания. Именно с этой целью Департамент полиции подослал ко мне вдову убитого» [9, с. 241].
Только 24 марта 1905 г., когда его инкогнито уже было раскрыто и не было смысла далее скрывать свой почерк, он смог написать великой княгине письмо. Это письмо, на мой взгляд, дает исчерпывающее представление о происходящем: «Ваш отказ от вторичного свидания плохо рекомендует бескорыстие первого <....> Как это случилось, какие интриганы, несомненно, из-за каких-то расчетов, опубликовали сведения о нашем свидании, как о каком-то торжестве православия, и скрыв самое существенное, открыли простор самым вольным толкованиям о характере свидания. Под личиной безобидного извещения о “факте” они бросили в публику семя клеветы и тревоги за честь революционера <....> Я доверился вашему благородству, полагая, что ваше официальное высокое положение, ваше личное достоинство могут служить гарантией, достаточной против клеветнической интриги, в которую так или иначе были замешаны и вы. Но вы не побоялись оказаться замешанной в нее: мое доверие к вам не оправдалось. Клеветническая интрига и тенденциозное изображение нашего свидания налицо.
Спрашивается: могло ли бы произойти и то, и другое помимо вашего участия, хотя бы пассивного, в форме непротивления, обратное действие которому было обязанностью вашей чести? Ответ дан самим вопросом, и я решительно протестую против приложения политической мерки к доброму чувству моего снисхождения к вашему горю. <....> Ведь для меня несомненно, что это вы - источник всех сообщений обо мне, ибо кто же бы осмелился передавать содержание нашего разговора с вами, не
спросив у нас на то позволения (в газетной передаче оно исковеркано: я
не объявлял себя верующим, я не выражал какого-либо раскаяния). <.... >
Почему же вы допустили оскорбление моего чувства снисхождения к Вам, зная, что защитить себя от наветов до суда я лишен всякой возможности. Почему Ваши агенты умолчали обо всем, неприятном для Вас, из моего разговора с Вами?
Почему вы не опубликовали моего признания Вам, что великий князь был убит как вредный политический деятель, что я действовал против него сознательно, что мне не в чем раскаиваться, так как моя совесть чиста? Все это скрыто от публики, сообщены безобидно одни “факты”» [15, с. 264].
Есть свидетельство о том, что И.П. Каляев молился после визита великой княгини и вручения иконки, которую он бережно хранил, клал на подушку и перед которой якобы и молился. Свидетельство представляется сомнительным, во всяком случае, молитвы едва ли подразумевали раскаяние и вряд ли находились в причинно-следственной связи с визитом великой княгини, особенно после того, как стало известно о том, что их с Каляевым встреча с глазу на глаз получила широкую и тенденциозную огласку. К тому же, судя по всему, молитвы перед иконкой великой княгини если и имели место, то происходили только в первые несколько дней после ее вручения, и прекратились после того, как об этих молитвах написали газеты, а слух об этом дошел до И.П. Каляева. Не хранить бережно иконку, кем бы она ни была подарена, причин не было, к тому же в конце марта 1905 г. Каляев вместе с вышеуказанным письмом вернул ее великой княгине [18, с. 13].
Это письмо было сочтено оскорбительным и не было передано великой княгине, но было впоследствии опубликовано товарищами Каляева по партии. В оригинале письма действительно встречались оскорбительные выражения, такие как «интриганы охранного отделения», «клевещите, клевещите, что нибудь да останется; пользуйтесь временем» и даже «бесстыжая интриганка охранного отделения, достойная супруга царственного Зубатова», которые даже эсеры сочли за лучшее не публиковать [15, с. 264]. Но, конечно, они стали только формальным поводом для задержки письма; истинной причиной было то, что обстоятельства визита в тюрьму великой княгини явно указывали на ее участие в полицейской провокации.
Резкость выражений вполне объяснима и даже извиняема: И.П. Каляев очень переживал из-за этой истории, а газеты и мемуаристы, написавшие о его раскаянии, не только оболгали его, но при этом тоже не очень стеснялись в выражениях. Он даже каким-то острым предметом сделал себе на пальцах порезы в виде колец, и когда его защитник В.В. Беренштам
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
отечественная история
неосторожно упомянул об истории с великой княгиней, в отчаянии стал срывать с заживающих ран на пальцах подсохшую кровь, но вскоре взял себя в руки1 [2, с. 90].
Исчерпывающая характеристика мотивов визита великой княгини в тюрьму к И.П. Каляеву содержится в черновых материалах к докладам министра юстиции С.С. Манухина Николаю II. 8 февраля в 10 часов вечера Е.Б. Васильев передал по телефону информацию о том, что великая княгиня собирается писать письмо Николаю II об облегчении участи обвиняемого, и «по сему поводу Ее Императорское Высочество изволила обращаться к московскому градоначальнику с вопросом, насколько, по его мнению, представляется удобным осуществление такого Ея желания в интересах государственного порядка»2 [23, с. 109]. Кажется, трудно выразиться яснее! Если такое письмо действительно было написано великой княгиней и просьбы о помиловании И.П. Каляева с ее стороны действительно были, то они были вызваны не христианским милосердием, как пыталась позиционировать поведение великой княгини официальная пропаганда (ведь милосердие не может делаться по расчету!), а заботой об интересах государственного порядка!
Очевидно, что в конечном итоге определенные имиджевые дивиденты получила и великая княгиня (статус святой и праведницы), и покойный великий князь (статус великомученика), и самодержавная власть в целом (если во власти встречаются праведники и великомученики, значит, не так уж она плоха).
Единственный, кто должен был остаться в минусе, и не остался в нем по чистой случайности - это И.П. Каляев (и все революционное движение в целом), что тоже служит явным указанием на то, кому была выгодна огласка этой истории.
Все вышеизложенное, на наш взгляд, несомненно, указывает на существование комбинации минимум из нескольких ходов, ставившей целью развенчание героического образа революционеров, одним из составных частей которой было посещение великой княгиней арестованного.
Библиографический список
1. Барятинская М. Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы.1870-1918. М., 2006.
1 Эта информация не находит подтверждения в материалах дела Каляева.
2 О том, какое мнение высказал градоначальник Е.Н. Волков, в документе ничего не говорится (хотя нетрудно догадаться, что градоначальник, входивший в ближайшее окружение великого князя, мог думать по этому поводу), но указано, что директор Департамента полиции А.А. Лопухин был против смягчения наказания.
с
2. Беренштам В. Каляев перед казнью // В боях политических защит. Л., М., 1925. С. 82-108.
3. Вел. кн. Елизавета Федоровна. Письма к Николаю II // Источник. 1994. № 4.
4. Джунковский В. Ф. Воспоминания Т. 1. М., 1997.
5. Дневник великой княгини Ксении Александровны // ГАРФ. Ф. 662. Оп. 1. Д. 23.
6. Дневник великого князя Константина Константиновича // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Д. 56.
7. Дневник Николая II. 1890-1906. М., 1991.
8. Доклад министра юстиции С.С. Манухину императору Николаю II от 8 февраля 1905 г. // ГАРФ. Ф. 124. Оп. 67. Д. 591а. Л. 9 об.
9. Мандельштам М.Л. 1905 год в политических процессах. Записки защитника. М., 1931.
10. Мемория Совета министров по проекту временных правил о периодической печати (не позднее ноября 1905 года) // Совет министров Российской империи 1905-1906 гг. Документы и материалы. Л., 1990. С. 47.
11. Московские ведомости от 8 февраля 1905 года. Вырезка из газеты // ГАРФ. Ф. 826. Оп. 1. Д. 93А. Л. 11.
12. Отчет директора департамента полиции А.А. Лопухина министру внутренних дел от 7 февраля 1905 г. // ГАРФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 250. Л. 80.
13. Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991.
14. Петербургский листок. 1905. 14 (27) февраля. № 37.
15. Письмо И.П. Каляева великой княгине Елизавете Федоровне / ГАРФ. Ф. 124. Оп. 67. Д. 591а. Л. 264 об.
16. Письмо сенатора Е.Б. Васильева министру юстиции С.С. Манухину от 6 февраля 1905 г. // ГАРФ. Ф. 124. Оп. 67. Д. 591а. Л. 119.
17. Протокол от 25 февраля 1905 г. // ГАРФ. Ф. 124. Оп. 67. Д.591а. Л. 20-21.
18. Протокол от 26 марта 1905 г. // ГАРФ. Ф.124. Оп. 67. Д. 591а. Л. 30.
19. Разбор шифрованной телеграммы Е.Б. Васильева С.С. Манухину от 8 февраля 1905 г. // ГАРФ. Ф. 124. Оп. 67. Д. 591а. Л. 47-49.
20. Рассказ И.П. Каляева о свидании с великой княгиней // Иван Платонович Каляев. Б.м., 1905. С. 7-9.
21. Рапорт начальника московской сыскной полиции Лебедева градоначальнику Е.Н. Волкову от 7 февраля 1905 года // ГАРФ. Ф. 63. Оп. 2. Д. 250. Л. 364.
22. Сведения, переданные по телефону Е.Б. Васильевым в 4 ч. 30 минут дня 8 февраля // ГАРФ. Ф. 124. Оп. 67. Д. 591а. Л. 108.
23. Сведения, переданные по телефону сенатором Е.Б. Васильевым в 10 часов вечера 8 февраля 1905 г. // ГАРФ. Ф. 124. Оп. 67. Д. 591а. Л. 109-109 об.
24. Сведения, сообщенные Е.Б. Васильеву тайным советником фон Клугеном 23 февраля 1905 г. // ГАРФ. Ф. 124. Оп. 67. Д. 591а. Л. 160-161.
25. Секретный отзыв военного министра А.Ф. Редигера главнокомандующему войсками гвардии и петербургского военного округа вел. кн. Николаю Николаевичу, 27 августа 1906 года // Царизм в борьбе с революцией 19051907 г. // Сб. документов под редакцией А.К. Дрездена. Б.м., 1936.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
